Текст книги "Смерть от воды"

Автор книги: Торкиль Дамхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

20

Воскресенье, 4 января, ночь

Время приближалось к часу ночи, когда она услышала Вильяма. Он погремел на кухне, спустил воду в туалете, потом включил воду в ванной. Так и Майлин лежала по ночам. Слышала, как возвращается любимый. Ждала шагов на лестнице, что он откроет дверь, заберется под одеяло, прижмется к ней. Даже не нужно было любви или разговоров. Просто лежать рядом и засыпать вот так. Чувствовать его объятия во сне… Они сидят в лодке. Майлин гребет. На ней просторное серое пальто. Волосы тоже серые, свисают по спине длинными нитями. Они шевелятся на ветру. Нет, это не ветер, потому что пряди двигаются сами по себе. Это длинные белые черви, они покрывают ей голову и едят ее. Они присосались намертво, и Лисс не может поднять руки, чтобы оторвать этих тонких червей. Но кажется, Майлин совсем не страдает, она гребет к суше, к их маленькому пляжику. Они собираются кого-то там подобрать. Но они совсем не приближаются к тому, кто стоит и ждет, потому что одного весла не хватает и лодка кружится на месте. «Не оборачивайся, Майлин, мне нельзя видеть твое лицо». Но Майлин не слышит и оборачивается.

Лисс просыпается с криком. Она почувствовала его внутри, не знала, вырвался ли он наружу. «Каникулы, лыжи». Она перевернулась, достала мобильный. Времени было больше половины второго. Она открыла телефонную книгу, нашла фамилию, нажала на кнопку звонка.

– Далстрём. – Голос человека, выдернутого из глубокого сна.

Девушка представила себе его спальню. Жена рядом, тоже проснулась, отчасти злится, отчасти боится. Несколько лет назад Турмуд Далстрём женился во второй раз, насколько Лисс знала. Вторая жена была писательницей и почти на двадцать лет младше его.

– Простите, что разбудила. Очень глупо.

– Это вы, Лисс? – Он, кажется, ничуть не удивился. Видно, привык к ночным звонкам. Пациенты, которым нужно услышать его голос, чтобы пережить ночь, дожить до утра.

– Простите, – повторила она.

– За что?

– Сейчас глубокая ночь.

Он вздохнул:

– Вы меня будите, чтобы сказать, как вам неловко, что вы меня разбудили? – Даже сейчас он был в состоянии шутить.

– Мне приснился сон, – сказала она, – про Майлин.

Он издал звук, похожий на подавленный зевок.

– Когда я была у вас в последний раз, в сочельник… Мы говорили о ее научной работе, о насилии. Тот психолог, который ее так увлекал. Кажется, венгр?

– Точно, Ференци. Он был психиатром.

– Его фамилия вот так произносится? Ферен-ци?

– Примерно так.

– А как его звали?

– Вы имеете в виду имя? Шандор. Его звали Шандор Ференци.

Лисс поднялась и встала босиком на холодный пол. Подойдя к окну, она рывком отодвинула занавеску и стала смотреть на коричневое ночное небо.

– Шан-дор Ферен-ци, – пробормотала она, не заметив, что положила трубку.

Время приближалось к половине третьего, когда она набрала код на входной двери на улице Вельхавена. Она вспомнила, что Дженнифер Плотерюд говорила: ей можно звонить когда угодно, даже ночью. Лисс подумала позвонить, но не стала. С каждым этажом запах плесени усиливался. В комнате, служившей приемной, занавески были задернуты, в кромешной тьме Лисс не могла сообразить, где выключатель. Она пробралась к двери в кабинет Майлин, открыла ее. Больше уже не кабинет Майлин. Сюда наверняка въедет кто-то другой, как только уберут ее вещи.

Девушка закрыла за собой дверь, зажгла свет. Кто-то здесь был с последнего ее визита, может полиция, несколько папок лежало на столе. Она поискала на полках, нашла книгу Шандора Ференци, которую приметила в первый свой визит: «Избранные труды». Она достала ее и начала листать. В некоторых местах Майлин подчеркнула текст, в других писала комментарии на полях. На одной странице был загнут уголок. Лисс открыла, глава 33: «Confusion of Tongues between Adults and the Child. The Language of Tenderness and of Passion». [25]25
  «Смешение языков взрослых и ребенка. Язык нежности и язык страсти» (англ.).


[Закрыть]Внизу страницы было написано что-то красной ручкой. Лисс узнала почерк Майлин: «Смерть от воды – язык Куртки». В этот момент свет погас.

В приемной послышались звуки. Скрипнула дверь. Лисс вздрогнула. Несколько секунд лампочка на потолке пульсировала серым светом, мигнула два раза и совсем погасла. «Тебе не страшно, Лисс Бьерке! – крикнуло что-то внутри. – Тебе больше не страшно». Она тихонечко подошла к двери, приложила к ней ухо. Ничего не услышала. Может, только слабый царапающий звук. Она взялась за ручку. Та задвигалась. Только через пару секунд девушка сообразила, что дверь открывают снаружи. Она отшатнулась, прижалась к двери. Дверь тихо открылась. В темноте Лисс разглядела фигуру. Зажегся фонарик, луч заметался вперед-назад и остановился на ее лице.

– Лисс Бьерке… – Имя прозвучало в темноте как раз в тот момент, когда она произнесла его про себя. Будто мысль покинула ее и заговорила с ней из дверного проема позади фонарика. Но голос был не ее, он был четкий, немного сиплый, с легким американским акцентом, который когда-то казался очень привлекательным, а теперь только жеманным и деланым.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

Он тихонько рассмеялся:

– Ты всегда была нахальной маленькой потаскушкой, Лисс. Вламываешься тут к людям посреди ночи, а потом спрашиваешь, что онитут делают. – Пол Эвербю подошел на шаг ближе. – Хорошо, я объясню. Случается, я зависаю в городе допоздна. Чтобы не брать такси домой, я захожу и ночую здесь. Как ты давно уже выяснила, я здесь снимаю офис. Пять тысяч двести пятьдесят я плачу за каждый долбаный месяц. Я ответил на твой вопрос, а теперь изволь сообщить, что здесь делаешь ты.

Она не могла как следует разглядеть его лицо, но уловила запах. От него пахло табаком, и пивом, и промокшей одеждой. Этот запах проник в нее и приподнял крышку над тем, что она спрятала очень глубоко. Там все кишело мелкими животными. Теперь они расползлись от головы по всему телу.

– Это кабинет Майлин. Никто не может отказать мне в праве сюда заходить. – Она постаралась, чтобы голос ее звучал сердито. Если будет сердитым голос, может, у нее тоже получится рассердиться?

– Ты приходила ко мне раньше, Лисс, думаешь, я забыл? Я не удивился бы, если бы ты знала, что я иногда ночую в офисе. Дома у меня все полетело к чертям. – Теперь он стоял вплотную.

– И это все из-за тебя, Лисс Бьерке, – прошептал он. – Ты – причина того, о чем сама не знаешь. – Он дотронулся до ее подбородка, поднял его, будто она была девчонкой, отказывавшейся посмотреть ему в глаза. – Нам же было хорошо вместе, Лисс. Думаешь, я забуду? – Он провел пальцем вокруг ее уха, по шее сзади, притянул ее к себе.

Лисс вырвала фонарик из его руки, направив свет ему в лицо.

– Ты думаешь, Пол Эвербю, я боюсь убить? – прошипела она и услышала собственный голос, как стальную струну. – Если ты дотронешься до меня хоть раз, ты больше не будешь в безопасности. Ни секунды. Я убью тебя, как только ты заснешь.

Он опустил руку. Тогда она ткнула фонариком ему в живот, отпихнула его, выскочила в приемную и понеслась вниз по лестнице. Он не стал ее догонять.

21

Дженнифер Плотерюд сидела в зале спортивного центра и дрожала от холода и перевозбуждения. Больше чем за пять лет она так и не уяснила, что можно, а чего нельзя делать в гандболе, но это не так уж и важно. Она ликовала, когда команда младшего сына, Сигурда, выигрывала очки, и соглашалась с оценками родителей, которые что-то в этой игре смыслили. Ей нравился этот спорт, однако по этой только причине она не собиралась зарываться в правила. Парни круто наскакивали друг на друга и получали суровые выговоры. Их сбивали на пол, но они вскакивали и не ныли. Совсем по-другому, чем в футболе, которым занимался Трим, ее старший. Там они учились не высовываться и уворачиваться, как только кто-нибудь начинал до них докапываться. Взбучка была частью гандбола, как ей казалось, и Сигурд был куда сильнее старшего брата. Эта внутренняя сила была в нем от нее, а в Триме, который был на два года старше, она узнавала отцовскую вялость и уклончивость.

В перерыв она вышла и достала телефон. Уже второй раз за неполные двое суток она звонила инспектору Викену и обрадовалась сдерживаемому раздражению в его голосе, когда рассказала, по какому поводу звонит.

– И вы по-прежнему делаете все, чтобы уговорить Лисс Бьерке прийти прямо к нам со всем, что она знает? – заметил он кисло.

– Этот вопрос я оставлю без ответа, – заявила она. – Не я виновата, что у нее к вам ноль доверия. – «Удивительно, как вы умудрились так с ней напортачить», – могла бы она добавить, но не хотела затевать открытую ссору с инспектором. – Пусть уж лучше связывается со мной, чем оставляет всю информацию при себе, – сказала она вместо этого.

Викен, видимо, несмотря ни на что, согласился с этим доводом.

– Такое ощущение, что ей удалось расшифровать, что говорит сестра на видеозаписи, – сказал он примирительно. – Вы слышали об этом Ференци?

Дженнифер не смогла сдержать смешок. Психиатрия была самой далекой для нее медицинской специальностью, которую она связывала с отсутствием методики, туманными фразами и нулевыми требованиями к результату. Но после звонка Лисс Бьерке она поискала Шандора Ференци в «Гугле» и получила 112 000 результатов.

– Он много писал о детях, подвергающихся насилию, – сообщила она. – По словам Лисс, ее сестра использовала его теории в своей докторской. И если мне позволено будет обратиться с предложением, я бы посоветовала внимательнее изучить ее работу. Майлин Бьерке проводила сеансы и курсы психотерапии с молодыми людьми, которые когда-то были подвержены насилию.

Посреди второго тайма позвонил Роар Хорват. Почему-то она знала, что это он, даже не взглянув на дисплей.

– Секундочку, – ответила Дженнифер и стала пробираться к выходу.

– Надо поговорить, Дженни, – сказал он, а она стояла на улице и чувствовала, что краснеет. – Я вчера был в Бергене. Хотел тебе позвонить, но дома оказался уже после полуночи.

Если бы дело касалось только поездки в Берген, он мог бы позвонить кому-нибудь другому.

– Не утруждай себя поиском предлога, если хочешь увидеться, – сказала она и посмотрела на часы. Она могла бы добраться до его квартиры за пару часов, но тут ее осенило, и очень тяжело было этому искушению воспротивиться: Ивар был на сельхозвыставке с мужем сестры все выходные, а мальчиков без проблем можно было бы отправить ночевать к друзьям.

*

Она сидела, раскачивалась на табуретке, пила пиво и смотрела на Роара, пока тот взбивал яйца с молоком, жарил бекон, перчил, резал помидоры и огурец. Она одолжила у него рубашку, большую, как платье для беременной, и могла под ней подтянуть к себе колени.

– Ты слышал когда-нибудь, как твое имя произносится по-английски? – прервала она его рассказ о поездке в Берген.

Он отодвинул сковородку в сторону:

– Естественно, когда я бывал в Англии, там все очень забавлялись, называя меня «Рык».

– Зато Rory звучит прекрасно, – заметила Дженнифер. – Может, мне стоит так тебя и называть. Или у тебя есть еще имена?

Он протянул:

– Михай.

– Михай Хорват? Как-то совсем не по-норвежски.

Он заглянул в холодильник и нашел несколько упаковок копченой нарезки.

– Михаем звали отца. Роар – это придумала мама. Наверно, она не хотела, чтобы меня дразнили, что я татарчонок или что-нибудь в этом роде.

– Значит, второе имя ты никогда не используешь?

Он принялся выкладывать омлет на блюдо.

– Отец иногда называл меня Мишка.

– Как мило! А я-то представляла себе далекого и строгого отца. Разве нет?

Роар улыбнулся:

– Он приехал в Норвегию восемнадцатилетним. Его родителей арестовали сталинисты. Здесь он никого не знал, пришлось начинать с нуля. «С двумя пустыми руками и стальной волей», как говорила мать, когда хотела им похвастаться.

Дженнифер с жадностью отпила пива из бокала:

– Я тоже дала своим мальчикам вторые имена. Старшего я, вообще-то, хотела назвать в честь моего отца, но тогда в кои-то веки вмешался муж. Как можно отдать в школу мальчика, которого зовут Трим Дональд!

– В споре уступает умнейший, – просиял Роар и поставил тарелки на кухонный стол.

Она до сих пор еще не была в его гостиной, но ей было все равно.

– Что говорит Викен? – поинтересовалась она, когда он зажег свечку и сел напротив.

– О том, что ты пытаешься руководить следствием?

Дженнифер присвистнула.

– Мы должны были сразу же отреагировать на сходство с делом Ильвы, – подытожил он.

Она глотнула пива и попыталась скрыть, как ее обрадовало это признание, как было приятно ее телу, как хорошо было сидеть на этой кухне и есть приготовленный им для нее ужин.

– У меня, кстати, есть вопрос к судмедэксперту.

– Не бойтесь потревожить ее в свободное время, – подбодрила она. – Такая уж у нас работа.

– Могут травмы глаз Майлин Бьерке быть нанесены штопором?

Он смотрел на нее без намека на улыбку, и тем не менее она не сразу сообразила, что он совершенно серьезен. Но вдруг оценила, насколько эта мысль здравая.

– Мы думали о различных винтах и инструментах, – размышляла она вслух. – Но винту трудно придать нужную силу… Штопор – очень даже возможно. С чего ты решил?

– Я натолкнулся на одну вещь в документах по делу Ильвы. Одна из множества ниточек… Надо сделать все, чтобы скрывать связь с Ильвой Рихтер как можно дольше. Не только из соображений следствия – можешь себе представить, в каком аду окажется ее семья, если об этом узнают?

Представить себе это Дженнифер не составило никакого труда.

– Я смогла убедить Лисс, что эта распечатка не имеет ровно никакого значения, – сказала она. – Не думаю, что она это может связать. К тому же имя Ильвы Рихтер не упоминалось в той заметке.

– Надеюсь, ты права, – ответил Роар, наморщив лоб. – Мы послали фотографии некоторых вовлеченных в дело в Берген, – признался он. – Одна из наших коллег-следователей показала эти фотографии родителям.

– Без результата, насколько видно по тебе. Есть ли у вас хоть что-нибудь на ее сожителя?

– Пока нет. Он никогда не жил в Бергене, но, конечно, мог туда приезжать по каким-нибудь делам.

– И тем не менее Вильям Вогт-Нильсен все еще возглавляет список Викена?

Роар ответил, не переставая жевать:

– Викен считает, мы не должны преуменьшать психологический аспект в убийстве Майлин Бьерке. Эта история с проткнутыми глазами – сигнал, который надо истолковать. И та страшная злость, которая кроется за ударами по голове. Это указывает, что убийца имел близкие отношения со своей жертвой. И почему телефон был отправлен по почте?

– Может, кто-то хотел поиграть с вами? – попыталась угадать Дженнифер.

Промелькнувшая гримаса продемонстрировала скепсис Роара.

– Этого нельзя исключать, но мы полагаем, что это, скорее, проявляет извращенные формы заботы о жертве. Он убивает ее, но не хочет, чтобы она там сгнила. – Морщинки на его лбу стали глубже и вдруг напомнили трех чаек в полете – одна с большим размахом крыльев в окружении двух поменьше. – И все равно мы должны придерживаться версии с близкими. Сожитель – конечно, но еще отчим. Мы также очень хотим связаться с биологическим отцом, который не видел семью предположительно двадцать лет. Он живет в Канаде, но никто не может ответить, где он находится сейчас.

Дженнифер с легкостью угадала ход мыслей Викена в этих словах. Она часто слышала, как инспектор говорит о сигналах и подписях, о скрытых посланиях в том, каксовершено убийство. Сама она рассматривала психологический подход как американскую моду. Так же ненаучно, как идти на запах.

– Чутье – очень важное качество, – прокомментировала она, – особенно у собак.

Роар взглянул на нее с недоумением, и она пояснила:

– Результат примерно одинаковый всякий раз, когда Викен увлекается человеческой психикой.

Роар молча положил еще омлета на хлеб.

– Раз уж ты заговорил о психологии, – продолжила Дженнифер, – как насчет пациентов Майлин Бьерке? С ними у нее, наверное, тоже были близкиеотношения. К тому же ты говорил, что один из них якобы ей угрожал.

Роар задумался. Она догадалась: он обеспокоен, не слишком ли много сболтнул. Дженнифер улыбнулась своим мыслям: что бы сказал Викен, узнай он, что она сидит на кухне его доверенного сотрудника в одной мужской рубашке? Она вспомнила, что трусы остались то ли в спальне, то ли в прихожей.

– Один опер из группы пытается составить список пациентов, ходивших к Майлин в последние несколько лет, – сказал Роар и отодвинул тарелку. – Это не так просто, потому что только немногие были зарегистрированы в органах соцзащиты. Что касается тех, кто участвовал в исследовании, вероятно, нам поможет ее руководитель, Турмуд Далстрём.

– У нее Далстрём был руководителем? – Это произвело на Дженнифер впечатление. Даже она смотрела серию его передач о психических аспектах культурных конфликтов. – Она дожевала кусок ветчины, все еще жутко голодная. – А как насчет Йонни Харриса? Лисс уверена, что он что-то видел. И может, это он тогда угрожал Майлин, когда она прекратила курс? Кажется, он не самый милый молодой человек.

– Мы пытаемся найти парня, – сообщил Роар. – Оказывается, это непросто. Может, даже придется обращаться к СМИ. Это решится после выходных.

– Да уж, это важно. У Майлин был сеанс с ним как раз перед тем, как она исчезла.

Роар покачал головой:

– Мы по-прежнему не уверены, была ли она рядом с офисом в тот день.

– Хотя машина была припаркована снаружи? Вы же примерно знаете, когда она уехала с дачи, и у вас есть время на парковочной квитанции.

– Она могла быть и в других местах. У нас нет ни свидетелей, ни электронных следов.

Дженнифер задумалась.

– А въезд в город? – спросила она. – Все машины так или иначе регистрируются на въезде.

Роар хмыкнул:

– Конечно, мы это проверили. Майлин Бьерке платила по СМС. Таким образом, ее машину фотографировали на въезде, но компания удаляет снимки через пару дней.

Дженнифер не сдавалась:

– Другими словами, вы немного припозднились. – И добавила, подзуживая: – В кои-то веки!

Попытка поддразнить его, кажется, сработала, во всяком случае, «три чайки» почти стерлись с его лба.

– Расследование исчезновения в первые дни весьма ограниченно, – заверил он. – А машину нашли давным-давно.

Он положил ей остатки омлета.

– Я что, выгляжу такой голодной? – поинтересовалась она.

– Вечер еще не поздний, даже одиннадцати нет. – Он накрыл ее руку своей. – И я хотел бы, чтобы ты продержалась до утра.

Со вздохом, обозначающим не слишком сильный протест, она дала ему понять, что может позволить уговорить себя провести ночь в этой холостяцкой квартире.

22

Вторник, 6 января

Когда постучались, Дженнифер вскочила и открыла дверь в кабинет. Женщина в коридоре была намного выше ее. Ей было лет пятьдесят, волосы темные, но некрашеные брови выдавали ее от природы светлые волосы.

– Рагнхильд Бьерке, – ответила она, когда Дженнифер представилась. – Очень приятно.

Голос звучал глухо и безжизненно, и дежурная фраза совсем не выражала настоящих чувств этой женщины. Дженнифер держала дверь открытой, но она не входила.

– Если вы не против, я хотела бы увидеть ее прямо сейчас.

Дженнифер прекрасно понимала, что мать Майлин Бьерке не хочет откладывать то, на что решилась. В коридоре она сказала:

– Довольно часто родственники не уверены, хотят ли они видеть покойного.

Она покосилась на посетительницу, сказав «покойного». Лицо Рагнхильд Бьерке было таким же застывшим, как голос, и ничего не выражало.

– Раньше я и подумать об этом не могла, – сказала она. – Вообще не могла думать, если честно. Таге, мой муж, предложил, что они с Лисс поедут сразу наутро, в Рождество. Я не понимала, как это. Но теперь я хочу ее видеть.

– Большинство потом не сожалеют, – поддержала ее Дженнифер.

Санитар ждал перед часовней. Его звали Лейф, и Дженнифер попросила его заняться приготовлениями. Он проработал в институте двадцать пять лет и знал все хитрости, чтобы вскрытое тело выглядело как можно лучше. Впустив их внутрь и откинув покрывало, он неслышно удалился. Рагнхильд Бьерке подошла неуверенно. Почти десять минут она стояла неподвижно и смотрела на мертвую дочь, лежавшую со сложенными на груди руками и закрытыми израненными глазами. Но тут Дженнифер нарушила тишину, сделав пару шагов. Стук высоких каблуков по полу заставил Рагнхильд Бьерке вздрогнуть, словно она вышла из транса. Она повернулась и направилась к дверям.

Они сидели за маленьким круглым столиком в кабинете Дженнифер. По дороге из часовни не было сказано ни слова. И лицо посетительницы было таким же недвижным, как вначале.

– Кольцо, – пробормотала она наконец.

Дженнифер помнила, что Лисс говорила о том же – золотое кольцо, которое было на пальце Майлин.

– Его не было, когда мы ее нашли, – подтвердила она.

– Кто-то взял кольцо, – тихо произнесла Рагнхильд Бьерке, будто разговаривая сама с собой.

Дженнифер удивилась, что мать Майлин зацепилась за это.

– Оно, наверное, было очень особенным, – прокомментировала она.

Посетительница ответила не сразу:

– Она его никогда не снимала. Майлин назвали в честь моей матери. Когда ей исполнилось восемнадцать, она получила от нее кольцо.

– Значит, на нем была надпись.

Рагнхильд Бьерке еле заметно кивнула:

– «Твой Оге» и дата свадьбы. Никто ведь не мог совершить такое из-за кольца.

Дженнифер не ответила.

– Я думала, что-нибудь случится, – продолжала Рагнхильд Бьерке. Голос ее был монотонным и пустым. – Я думала, до меня дойдет. – Взгляд казался тоже замершим, но в нем таилось что-то наподобие паники. – Я не понимаю. Я ничего не чувствую.

Дженнифер могла бы многое об этом сказать. Вспомнить что-нибудь из разговоров с родственниками за многие годы. Иногда она представляла себя паромщиком, переправляющим близких покойных через реку, а потом обратно. Она могла бы рассказать, что это нормально – когда переполняют чувства и с ними невозможно совладать. И что нормально замкнуться в себе и ощущать только пустоту. Ничего из этого она сказать не смогла. Ее пронзило чувство, которое уже многие годы только слегка ее касалось, – желание иметь дочку. Понимание того, что этого уже никогда не случится, было словно бледным отражением горя, охватившего мать покойной.

– Лисс верит в вас, – сказала Рагнхильд Бьерке.

Дженнифер почувствовала, как опять вспыхнули щеки.

– Она отличная девушка.

Посетительница посмотрела на парковку за окнами:

– Она очень отдалилась от меня. В каком-то смысле я ее потеряла первой. Много лет назад.

– Это еще не поздно исправить.

Не отводя взгляда от парковки, Рагнхильд Бьерке покачала головой:

– Я испробовала все. Вообще-то, она никогда не была ко мне привязана. Она всегда была папиной дочкой.

– Но она не видела отца много лет?

– С ее шести. – Женщина пару раз сглотнула. – Она обвиняет меня в том, что он уехал. Она думает, это я его прогнала.

– Разве нельзя с ней об этом поговорить? Теперь, когда она выросла.

Дженнифер отметила, как похожа старшая дочь на мать. Лисс, напротив, ни лицом, ни фигурой не напоминала Рагнхильд Бьерке.

– Может, было ошибкой не сказать ей правды? Майлин знала, а Лисс… Она всегда была такой ранимой. Я, наверно, боялась ее сломать.

Дженнифер старалась отделить собственное любопытство от желания посетительницы говорить.

– А что-то случилось между вами и мужем? – спросила она осторожно.

– Случилось? Случалось все время. Он был художником. Единственное, что для него что-то значило, – это успех… Это немного несправедливо. Он думал о девочках, по-своему. Особенно о Лисс. Но только чтобы они не отвлекали его от работы. У него была мастерская в городе, но часто он рисовал в подвале дома. Это было неплохо, потому что мне приходилось много уезжать по работе в то время. – (Дженнифер знала, что мать Майлин работала в одном из крупных издательств.) – Особенно осенью, когда выходили новые книги. Приходилось часто ночевать не дома.

– Почему он от вас уехал?

Дженнифер поняла, что вопрос был слишком личным, и была готова попросить прощения, но Рагнхильд Бьерке ответила:

– У него было очень высокое мнение о собственном таланте. Он был уверен, что он – большой художник и ничто не должно ему мешать. Поэтому он позволял себе жить, как ему удобно. – (Дженнифер не сочла, что ответ что-либо разъяснил, но не стала перебивать.) – Многие годы после отъезда он переезжал с места на место. И вдруг мы услышали, что у него планируется большая выставка в Амстердаме, в газетах про него писали и по телевидению говорили. Все считали, что это серьезный прорыв. А потом все снова стихло, из этого ничего не вышло. Ничего из него так и не вышло. Теперь он живет в Монреале, познакомился там с молодой женщиной. Но вот уже много месяцев он где-то путешествует. Его не могут найти. Он еще не знает, что Майлин…

Дженнифер попыталась представить, каково это – уехать так далеко от своих детей.

– До Канады не близко, – сказала она, побуждая посетительницу рассказать что-нибудь еще.

Рагнхильд Бьерке сидела, уставившись в одну точку за окном.

– Но он не виделся с девочками не поэтому. Даже когда он был в Копенгагене, он с ними не связывался. Это был сознательный выбор. Но в то же время и своего рода необходимость. – Она достала платок, подержала его у носа, будто собиралась высморкаться, но потом убрала.

– У него были мании. Не когда мы познакомились и не когда дети были совсем маленькие. Но через несколько лет это началось. Я знала, что у его матери было серьезное психическое заболевание, и я волновалась за него. Хотела отвести его к врачу, но он и слышать об этом не желал. Он все чаще и чаще ходил по ночам. Бродил по всему дому. Или стоял у окна и разговаривал.

– Галлюцинации?

– Не думаю. Казалось, он спал с открытыми глазами. Потом он не мог вспомнить, что я с ним разговаривала. – Она достала из сумки тюбик и смазала сухие губы. – И еще его мучили чудовищные кошмары. Однажды я обнаружила его в спальне Майлин, он стоял у ее кровати и кричал. Наконец я смогла до него достучаться. Он дрожал и был совсем не в себе. «Я не убивал их!» – кричал он. Я вытащила его из детской, не разбудив Майлин. «Ты не убил никого, Лассе», – убеждала я его. «Мне приснилось! – кричал он. – И я не могу проснуться». – «Что тебе приснилось?» – «Девочки, – пробормотал он, – мне приснилось, что я их разрезал и маленькие тельца съел». – Она закрыла глаза.

Дженнифер не находила слов. Разговор принял оборот, с которым она не умела справиться. Роар несколько раз упоминал, что полиция пыталась связаться с этим отцом. То, что она сейчас услышала в доверительной беседе, заинтересует следователей. Ей надо было прервать посетительницу и спросить разрешения передать это дальше.

– Я позвонила его врачу на следующий день, – продолжила Рагнхильд Бьерке, и Дженнифер так и не успела решиться. – Но он отказался идти на прием. А через пару недель уехал. Он не зашел попрощаться. Ни ко мне. Ни к Майлин. Только Лисс вообразила себе, что он заходил и говорил с ней. – Она снова защелкнула сумку, положила ее на колени. – Вы понимаете, почему я не рассказывала это Лисс? Она обожествляла отца. Понимаете, лучше, чтобы она винила меня за то, что он исчез и оставил мне ненависть.

Дженнифер не знала, что на это сказать.

– Вы говорили, вас часто не было, – попыталась намекнуть она. – Вы боитесь, что он мог…

Рагнхильд Бьерке широко распахнула глаза:

– Он не мог… То есть это был только кошмар. – Она затрясла головой. – Тогда бы я знала. Майлин никогда ни на что не намекала… Она рассказывает мне все… рассказывала…

Дженнифер почувствовала себя беспомощной и пожалела, что зашла так далеко.

– Хотите чего-нибудь? Кофе?

– Может, стакан воды.

Взяв в руки стакан с водой, Рагнхильд Бьерке сказала:

– Я понимаю, почему Лисс пришла сюда. С вами приятно говорить.

И снова Дженнифер покраснела:

– Она не верит полиции.

– Никогда не верила. С тех пор как ее постоянно арестовывали во время невинных демонстраций. И я не знаю, по-моему, очень непросто сидеть на таких допросах. Когда спрашивают о каждой мелочи. Будто бы подозревают тебя. Можете себе представить, каково это – чувствовать, что тебя подозревают в убийстве собственной дочери?

Дженнифер заметила, что в голосе женщины что-то изменилось, ждала, что он оборвется, но когда Рагнхильд Бьерке продолжила говорить, голос был все таким же бесцветным:

– А Таге? Он – сама обходительность. Он пришел к нам и стал отцом, которого так не хватало девочкам. Никогда его за это не поблагодарили. Даже я не очень-то настаивала на благодарности. А тут все эти вопросы: где он был, когда Майлин пропала, и когда он вернулся домой? И вот я уже задумываюсь. Я звонила ему несколько раз в университет в тот вечер. Он должен был забрать Вильяма, и я хотела напомнить ему, что надо кое-что купить к ужину. Его всегда можно застать по телефону, когда он работает допоздна, но как раз в тот вечер…

– Вы его не застали.

– Потом он сказал, что-то было не в порядке с линией на кафедре. Но когда тебе задают все эти вопросы, и ты вдруг начинаешь сомневаться, оно словно въедается в тебя, и тебе уже из этого выбраться.

– А вы говорили полиции о телефоне?

Посетительница не ответила. И снова Дженнифер подумала, что надо бы спросить разрешения передать все, что она рассказала, но тут она встретилась взглядом с матерью Майлин и отказалась от этой мысли. «Некоторые камни не стоит переворачивать, – решила она. – Позже – может быть, если в этом появится необходимость, но сейчас женщину надо оставить в покое».

Приятно, конечно, лишний раз позвонить Викену и ткнуть его в то, что следователи опять прохлопали ценные сведения, но после разговора с несчастной матерью собственное злорадство показалось ей недостойным и мелочным.