Текст книги "Смерть от воды"

Автор книги: Торкиль Дамхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

31

Одд Лёккему свернул на заправку. Индикатор только-только опустился до красной черточки, дополнительный бак наполнен, восемь литров минимум, а до дома не больше сорока километров. Но от одной только мысли о возможности остановиться на трассе Е6 в январской тьме и идти несколько километров по скользкой обочине с канистрой в руке по спине пробегали мурашки. Вероятность этого была мала, успокаивал он себя, но последствия очень велики. Его уже с полпути донимали эти мысли.

Перед тем как выйти из машины, он проверил телефон. Никаких сообщений. Он послал два Элиасу, чтобы предупредить, что едет. Он требовал хотя бы ответа. Это никогда не обсуждалось, но по негласному договору он должен был где-то болтаться, пока не получит извещения, что можно вернуться. Так было все дни, когда Элиас собирался вечером в студию. Весь дом должен был быть в его распоряжении. Он не выносил ничьего присутствия, особенно Одда. После передачи он совершенно менялся. Тогда он превращался в капризного мальчишку, требовавшего постоянного внимания, и вот тут Одд был ему просто необходим.

Но в этот вечер Элиас попросил его уйти не только из-за «Табу». Одд был уверен, что к нему придут. Тот же гость, который бывал постоянно последние недели. Когда-то они делились такими тайнами, но теперь Элиас становился все более странным и оставлял все при себе.

Одд нажал на кнопку «Оплатить в кассе». Не любил автоматов. Часто они не давали чека, и он не мог проверить, сколько сняли с карточки. Наконец-то в кармане завибрировал телефон. Он собирался повесить пистолет, но сдержался и продолжил следить за счетчиком: количество литров, количество крон, они тихонько ползли к полному баку, который был больше шестидесяти литров, слишком медленно, видимо, насос был неисправен; тем не менее он заставил себя дождаться щелчка пистолета. Смыв с себя запах дизельного топлива в занюханном туалете, где не было бумажных полотенец, а туалетная бумага валялась на полу и хвост ее тянулся до раковины, прихватив пару газет и леденцы, он заплатил девочке-подростку, которая на него даже не взглянула – не увидела. Он – невидимка. Когда это случилось, Одд, что люди перестали тебя замечать? Только забравшись в машину, он достал телефон, открыл сообщение от Элиаса, сидел и смотрел на него. «Не раньше чем через полтора часа». Он поборол желание позвонить. Убедиться, что Элиас не имеет права отказать ему в том, чтобы возвращаться домой, когда захочется. Он жил там столько же. Это была его квартира… Нет, так низко, чтобы напоминать, кто хозяин квартиры, он, пожалуй, не падет. В последний раз, когда он об этом напомнил, Элиас выехал, и пришлось его уговаривать вернуться.

Одд зажег свет в салоне, пролистал первую газету. Он не хотел сидеть с включенным двигателем, и машина быстро остывала. Он отправился в кафе и сел за столик у окна. Взял вторую газету, которую уже читал. Он выходил с утра, купил ее вместе с круассанами и устремился с газетой к Элиасу, сел на край кровати и разбудил, прочитав заголовок: «Разоблачит ли Бергер убийцу в сегодняшнем „Табу“?»

Одд привык, что об Элиасе писали. Шоу «Табу» было самой удачной его работой. Конечно, не с художественной точки зрения, но с коммерческой. Элиас никогда не скупился на средства, чтобы вызвать вокруг себя бурю. Но использовать Майлин Бьерке как приманку для голодной до сенсации публики было, пожалуй, слишком даже для того, кто всегда нарушает границы. Элиас и слышать об этом не хотел. «Это не приманка, это настоящее. Даже ты, Одд, думая, что знаешь обо всем происходящем, будешь в шоке». Больше он ничего не сказал.

Когда Одд свернул на улицу Лёвеншольд, было двадцать минут восьмого. Он сделал круг по кварталу в поисках парковки и увидел машину Элиаса на улице Одина. Судя по всему, Элиас и сегодня ею не пользовался. Он не водил машину по меньшей мере неделю, но, учитывая его нынешнее состояние, это только к лучшему. Они поговаривали о продаже «БМВ». Хватит и «пежо» Одда. Это что-нибудь да значит, когда у двоих одна машина, думал Одд. А теперь это значит больше, чем прежде.

Он открыл дверь. Принюхался в коридоре. Запах испеченного хлеба его обрадовал. Он поставил тесто с утра перед отъездом, Элиас должен был испечь его. Это значит, он помнит о подобных вещах даже в такой день. В ванной из крана капало. Он зашел, завернул кран, но не помогло. Стоял и слушал. Редко когда в квартире бывало так тихо. Во многом было приятно вернуться домой в эту тишину. В этом было какое-то уважение, в том, как Элиас его предупреждал и просил не появляться. Так он не видел Элиаса со всем этим молодняком. «Необходимо, чтобы во мне теплилась жизнь», – обычно говорил Элиас. «А как же я?» – спросил не так давно Одд. «Ты не должен поддерживать во мне жизнь, Одд, ты должен позаботиться, чтобы я умер с минимумом достоинства». И засмеялся, как всегда, когда разговор становился серьезным.

Одд открыл дверь в гостиную. Элиас сидел в кресле за письменным столом в мигающем свете экрана, голова запрокинута. Остальная комната погружена во тьму. Тонкий халат из японского шелка распахнулся и обнажил грудь и низ живота. Одд вздохнул и приготовился звонить в студию – предупредить, что сегодняшнего шоу не будет. Испытал от этого облегчение, потому что в этот раз Элиас зашел слишком далеко, создав у публики ожидания, которые не мог оправдать, и это было бы болезненно и унизительно.

Он пересек комнату, наклонился, чтобы погладить Элиаса по щеке. И только тогда обнаружил широко распахнутые глаза, взгляд, направленный не на него, а мимо, в бесконечную пустоту.

32

Когда Роар Хорват припарковался на улице Одина, начался дождь, а когда он завернул за угол, дождь обрушился на него со всей силой. Он поднял меховой воротник кожаной куртки.

Территория перед входом была перегорожена. Стояла пара телекамер, журналисты, но большинство – зеваки, узнавшие о смерти Бергера. Об этом сообщили в новостях в половине десятого, когда должно было начаться его шоу. Кто-то окликнул Роара, когда он перешагнул через ограждение. Может ли он что-нибудь сказать о причинах смерти? В его работу не входило общение с прессой, и он направился к двери, не оборачиваясь.

Пять или шесть криминалистов были уже в квартире. Ему выдали бахилы и показали на узкий проход в коридоре, по которому можно было пройти. Работали во всех комнатах.

Он заглянул в гостиную. Бергер сидел в том же кресле, как тогда, когда Роар допрашивал его девять дней назад. Кресло выкатили на середину комнаты и развернули. На компьютере была заставка – движение среди звезд, заканчивающееся взрывом, и потом все заново. Перед компьютером, куда Бергер не мог дотянуться, лежал шпагат и шприц на серебряном блюдце. В шприце были остатки молочно-белой жидкости и что-то похожее на кровь. Бергер был в кимоно. Оно было распахнуто – пояс лежал рядом с креслом; под кимоно он был голым, все огромное тело обвисло мешком с тестообразным содержанием, а член свисал с края кресла. Роар подумал, что, возможно, Дженнифер будет склоняться над этим трупом и вскрывать его.

На кухне сидел Викен и беседовал с типом, открывшим Роару дверь во вторник. Это был Одд Лёккему, сожитель Бергера и владелец квартиры. Роар кивнул в знак того, что узнал, но Лёккему его не заметил.

– Дайте я проверю, правильно ли я запомнил, – сказал Викен. – Вы были в Хамаре, навещали сестру и приехали незадолго до половины восьмого. – Он повернул голову и прервался: – Хорват, возьми патруль и найди машину Бергера. «БМВ Х3». Черный металлик. Она должна быть припаркована где-то в квартале. – Он протянул Роару записку с номером. – Попроси отгородить машину. Криминалисты заберут ее с собой, как только один из них освободится.

Роар вышел в коридор, ступая по оставленному проходу. Он не разговаривал с Викеном с их утренней встречи в гараже. Тогда он наврал, от кого получил сведения. Теперь же по тону инспектора ему показалось, что ложь раскрылась. «Концентрация, Роар, – пробормотал он, – седьмая степень».

Он передал поручение насчет машины констеблю, стоявшему у входной двери. В этот момент через ограждение перешагнула Дженнифер. На ней был белый комбинезон на пару размеров больше, чем нужно. Роар придержал для нее дверь.

– Что у вас для меня сегодня? – спросила она формально и прошла мимо, не дожидаясь ответа.

Когда дверь за ними закрылась, Роар ответил:

– Телезвезда, умер в собственной квартире.

– Об этом знают все, кто смотрел сегодня телевизор.

Роар добавил:

– Был обнаружен полтора часа назад с использованным шприцем. Похоже, героин.

Он поднялся за ней по лестнице. Пахло ее обычными духами, но сегодня она явно прыснула на себя лишнего. Ему они никогда не нравились, отметил вдруг он.

На кухне Викен уже отпустил Лёккему. Дженнифер заглянула туда, деловито поздоровалась с инспектором, потом повернулась к Роару – тот смотрел в другую сторону.

– Я проверил информацию по Хамару, – сказал Викен довольно нахально. – Похоже, он действительно провел день там. Продолжим с ним завтра. Я попросил его переночевать сегодня в гостинице. Здесь ему спокойствие не светит.

– В гостинице тоже, – прокомментировал Роар, кивнув в сторону входной двери. – Акулы ждут корма.

Викен скорчил гримасу:

– Добро пожаловать.

Тщедушная фигурка Лёккему проскользнула в коридор, они услышали, как защелкнулась дверь.

– Несчастный случай или самоубийство, – подытожил Роар.

– Или кто-то здесь был и помог ему, – прервал его Викен. – По сведениям сожителя, Лёккему, у Бергера кто-то был в гостях весь вечер. Он показал мне сообщение, подтверждающее это. Получено за пару часов до его возвращения.

Из машины Роар успел позвонить в студию в Нюдалене.

– Бергер послал письмо своему продюсеру за полчаса до того, как его обнаружили, – сообщил он. – В этом письме он просил зачитать обращение по телевизору. – Он достал блокнот и прочитал: – «Я уехал и больше не вернусь. Сожаления бесполезны, прощение бессмысленно. Точка есть точка. После нее – ничего».

– Это все? – Викен проявил меньше интереса, чем рассчитывал Роар.

– Письмо отправлено также в центральные газеты и на Центральный канал. Его можно расценить как форму признания. Он же планировал разоблачение перед включенной камерой.

– И ты думаешь, целью было это письмо? – проворчал Викен. – Этот человек жил за счет внимания и вдруг решил закончить свои шоу какой-то писулькой, да еще зачитанной другими? – Он покачал головой. – Редакторы студии должны знать предполагаемое содержание сегодняшней передачи.

– Там нам не очень-то помогут, – ответил Роар. – На передачу пригласили пару гостей, но всем остальным распоряжался Бергер. Он обожал импровизировать и не позволял другим заранее что-то за него решать. Правда, продюсер признается, что Бергер собирался говорить о собственной смерти.

Викен встал.

– Тому, кто пытается убедить меня, что мы наблюдаем самоубийство раскаявшегося убийцы, придется серьезно потрудиться, – сказал он твердо. – Займись соседями – и здесь, и в соседних подъездах. Были ли у Бергера гости, видел ли кто-нибудь входящих и выходящих.

Он уже собирался уйти, но передумал, прикрыл дверь.

– И еще, – сказал он, глядя прямо в лицо Роару. – Я не лезу в твои дела в неслужебное время.

Роар покосился на него, опустил глаза.

– С кем ты проводишь время – дело личное. Но пока мы работаем в команде, мы зависим от взаимного доверия, это ты отлично знаешь.

Роар мог сделать вид, что не понимает, куда метит Викен. Но вдруг он почувствовал злость, какой давно не испытывал. Открой он сейчас рот, он выплеснул бы ее прямо в лицо инспектору. Он предпочел промолчать.

– Когда ты сообщаешь мне, с кем говорил и от кого получил информацию, это должно соответствовать действительности. Если я не могу принять ее как данность, это бесполезно.

Викен вышел, закрыв за собой дверь и предоставив Роару гадать, что же именно бесполезно.

Соседи не особенно помогли. Пожилая дама этажом выше выпускала кошку, и ей показалось, что хлопнула дверь. Времени было около половины восьмого, что соответствовало показаниям Одда Лёккему о времени его возвращения. Вполне ожидаемо, что у соседей Бергера многое накопилось на сердце. Эти мнения порадовали бы редактора отдела читательской почты в газете, но для следствия не имели никакой ценности.

Около половины одиннадцатого Роар закончил. Он не стал возвращаться в квартиру Бергера, не хотел встречаться с Дженнифер, которая наверняка там еще работала. По дороге к машине он застал двух криминалистов, все еще обследующих черный «БМВ», очевидно принадлежавший Бергеру.

Он перешел улицу:

– Уже приступили?

– Предварительный осмотр. Заберем ее для тщательной проверки.

– Есть что-нибудь вкусненькое для голодных оперов?

Расслабленная усмешка со стороны криминалиста:

– Чего вы ждете? Заряженного револьвера? Окровавленного ножа?

Роар усмехнулся в ответ. Он стоял под дождем и все никак не мог отделаться от бесцеремонного выпада Викена.

Криминалист открыл багажник:

– Мы кое-что нашли. Не знаю, насколько интересно.

Он приподнял войлок, покрывавший дно багажника. Там что-то лежало, у спинки сиденья. Роар схватил фонарик и посветил. Обнаружил кольцо.

Криминалист протянул ему пластиковые перчатки. Надев их, Роар залез в багажник, достал кольцо и поднял к свету. Это было обручальное кольцо с гравировкой.

– «Тридцать-пять-пятьдесят один, – прочел он. – Твой Оге».

33

Пятница, 9 января

Дженнифер Плотерюд за годы работы вскрыла бесчисленное количество трупов. Но по нескольким причинам она была уверена, что ожидающая ее работа запомнится. Поздним вечером накануне она закончила наружный осмотр и взяла необходимые анализы крови, волос на голове и половых органах, остатков спермы, слюны и грязи под ногтями. Она позвонила Лейфу и договорилась, где провести необходимые надрезы. Санитар был старым кропотливым работягой, всегда точно выполнявшим все, о чем его просили, и, когда Дженнифер включила свет в прозекторской без четырнадцати минут семь, она обнаружила, что отверстия на трупе, лежавшем на стальном столе, уже сделаны, а череп аккуратно трепанирован.

В первые минуты она составила план работы. Затем достала контейнеры для забора гноя, пробирки и дополнительные зонды. Аспирантка должна была прийти в десять минут девятого. Она была матерью-одиночкой и нуждалась в работе без изнурительных ночных дежурств, и, вообще, ее отношение к судебной медицине не отличалось страстью. По счастью, она ловко обращалась с оборудованием для тонкой хирургии, и это перевешивало недостаточную заинтересованность профессией. Однако у нее была тяга все комментировать, и первое, что она сделала, – выразила радостный ужас оттого, что огромное бледно-желтое тело, заполнявшее собой стальной стол, принадлежало человеку, которого она несчетное количество раз видела этой осенью по телевизору.

– Разве это тело теперь кому-нибудь принадлежит? – ответила Дженнифер с некоторым презрением. Она не выносила болтовни во время вскрытия.

Аспирантка поняла намек и заткнулась.

Несколько часов обе женщины работали напряженно и сосредоточенно, разбирая тело Элиаса Бергера. Головной мозг отделили от спинного и достали из черепной коробки. Поверхность его была тщательно исследована, но никаких существенных находок не обнаружилось. Как и ожидалось, после осмотра не было выявлено никаких следов серьезных механических повреждений или мальформаций кровеносных сосудов. Дженнифер решила, что ткани мозга следует закрепить формальдегидом для более тщательного обследования.

Около десяти заглянул Корн. Он вернулся в то же утро из длительного путешествия и, хотя еще был в отпуске до конца выходных, отправился прямо из аэропорта в институт, узнав утренние новости.

Дженнифер коротко отчиталась: никаких очевидных травм внутренних органов, все обнаруженное пока что соответствует первоначально предполагаемой причине смерти – передозировка героином.

– Я останусь до конца рабочего дня, – заверил ее Корн. – В справочное так часто звонят из СМИ, что кому-то придется этим заняться.

Дженнифер очень обрадовалась. Не потому, что была против общения с журналистами. Проблема в том, что она не могла сообщить то, что знала или предполагала. Она снова нырнула в толстое брюхо на стальном столе и прошлась вдоль сосудов к печени – та была страшно раздута, вся в жировых отложениях, как и следовало ожидать у человека, пестующего свой образ алкоголика и наркомана, – и выбрала место с нижней стороны, чтобы сделать надрез и вынуть ее. Ровно там, куда она направила острие скальпеля, обнаружилась опухоль. Она была большая, величиной с мячик для гольфа, но более овальная, с узловатой поверхностью.

В пару минут двенадцатого она сделала перерыв. Попыталась связаться с Викеном и представить ему предварительный отчет. У него был включен автоответчик. В эту секунду зазвонил ее мобильный. Номер был незнакомый, и ей было некогда, но все же она ответила.

– Это Рагнхильд Бьерке… Мать Майлин.

Дженнифер удивилась, что женщина решила об этом напомнить, всего несколько дней прошло с ее посещения.

– Конечно, я вас узнала, – сказала она.

– Я видела новости. – Рагнхильд Бьерке замолчала. – Это правда, что говорят? Что он, возможно, ее убил?

Дженнифер тяжело вздохнула:

– Этим занимаются следователи…

– А выверите, что это он? – Голос Рагнхильд Бьерке был все таким же бесцветным, но скрытый страх по телефону звучал явственнее.

– Я бы с удовольствием вам ответила, но у меня нет никаких оснований для выводов. – Дженнифер почувствовала ту же беспомощность, как при личной встрече. – Мне очень жаль, – добавила она.

– Мне стало легче, когда мы поговорили в понедельник, – продолжала Рагнхильд Бьерке.

– Заходите еще, – подбодрила ее Дженнифер. – Когда угодно, если это вам поможет.

– Я думала над вашим вопросом.

Дженнифер попыталась припомнить их разговор.

– Да? – сказала она, не понимая, куда клонит Рагнхильд Бьерке.

– Я лежала без сна всю ночь. Конечно, я волновалась, когда уезжала или отсутствовала по вечерам. Лассе пил. Задним числом я поняла, что он еще и употреблял наркотики. Он был большим психопатом, чем я вам рассказала. У него были чудовищные перепады настроения. Но он любил девочек, я бы ни за что не поверила…

Дженнифер посмотрела на часы. У нее впереди было много работы, но она не могла прервать разговор.

– Майлин никогда ничего не рассказывала. А я напрямую и не спрашивала. И теперь, задумавшись, я понимаю, что кое-что она все-таки говорила. Однажды она попросила поставить замок на их дверь. Она видела такой в фильме по телевизору. Почему я за это не зацепилась и не выудила из нее ничего? И каждый раз, когда я уезжала на ночь, она становилась какой-то странной, смущенной, но никогда ничего не говорила, не плакала, не возмущалась. Когда я сейчас об этом думаю, я не понимаю, как я могла от них уезжать. Но я верила Лассе. Кошмары мучили его давно. – Она замолчала.

– Не вините себя, – сказала Дженнифер. – Вам и без того тяжело.

– Я говорила, что он был знаком с Бергером?

Об этом Дженнифер ничего не знала.

– Они болтались вместе, когда я познакомилась с Лассе. На вечеринках они безумствовали. Но все это весело, когда ты юна и знакомишься с художником с неограниченной верой в собственный талант.

Повесив трубку, Дженнифер еще пару раз набрала Викена, снова безрезультатно. Тогда она решила позвонить Роару. Это даст ему возможность пригласить ее вечером к себе по дороге домой.

– Торчу в пробке, – простонал он, кажется чем-то недовольный. – Сначала жутко проспал, а теперь – пробка из-за аварии. Должен был быть на совещании вот уже пять минут как.

– Папенька тебя отругает, – поддразнила она, хотя понимала, что он не настроен на шутки.

– Там все кипит, – пожаловался он. – Напоминает медвежьи убийства.

– Мы это тоже почувствовали, – утешила она. – Если бы у нас не хватало охраны, они бы уже ворвались в прозекторскую.

На секунду она представила себе стаю вопящих журналистов, прижимающих ее к стене, пока фотографы пихают объективы в брюхо наполовину вскрытого трупа.

Она вздохнула и неожиданно захотела поговорить с ним о чем-нибудь другом. Однако сказала:

– Хочешь новости о вскрытии? У Бергера был рак поджелудочной.

Она расслышала присвист в трубке:

– Не от этого же он умер?

– Конечно нет. Первые результаты анализов крови подтверждают предположение о передозировке героином.

– Но ты говоришь, он был смертельно болен?

– Вот именно, я звонила в больницу, побеседовала с главврачом, который лечил Бергера. Опухоль была обнаружена более полугода назад. Она развивалась очень быстро. Ему дали три месяца, в любом случае не больше шести.

– А Бергер об этом знал? – пробурчал Роар.

– Они ему все самым внятным образом рассказали. По мнению врача, он это принял.

– То есть он готовил все эти передачи в ожидании смерти? Его как-нибудь лечили?

– Только обезболивающими. Кроме того, он сам себя лечил, как ты знаешь. Он явно предпочитал героин морфину.

Когда она закончила разговор, в дверь постучали. Заглянула девушка – инженер из Секции следов и пятен.

– У меня есть для вас новости, – сказала она и помахала документом.

Дженнифер схватила его, расправила и долго смотрела. Потом в задумчивости прищурилась на девушку. Та все еще стояла в дверях. Она о чем-то спросила, но Дженнифер не расслышала. Она сняла трубку, и девушка исчезла за дверью, не дожидаясь ответа.