Текст книги "Смерть от воды"

Автор книги: Торкиль Дамхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

5

Воскресенье, 28 декабря

В тот момент, когда на стол ставили блюдо из лосятины, мобильник Дженнифер звякнул, предупреждая о входящем сообщении, и еще два раза из сумки, повешенной на спинку стула, раздалась веселая мелодия.

Ивар подтолкнул ее.

– Ты сказала, что сегодня не дежуришь, – проворчал он, но за двадцать лет совместной жизни он привык, что она никогда не бывает совершенно свободна.

Дженнифер извинилась перед невесткой, хозяйкой дома, и вышла в соседнюю комнату. Там горел камин, посреди комнаты стояла елка, а снаружи снег, сопротивлявшийся теплой погоде, лежал в саду и на далеких полях мокрым ковром. У сестры Ивара дома пахло очень вкусно. Всегда чисто, всегда порядок. «На месте, – как она сама обычно говорила. – Надо, чтобы все было на своем месте».

Дженнифер надеялась, что Роар Хорват не будет больше присылать сообщений, но, увидев, что сообщение таки от него, вынуждена была признаться, что надеялась на противоположное. Она послушала, о чем говорят в столовой, что она всегда должна быть готова и какая важная у нее работа. Скоро доберутся до дела, в расследовании которого она участвует, женщина, найденная мертвой на заброшенной фабрике в Хюруме. «Хочешь чашечку кофе?» – высветилось на экране.

Одно дело – остаться после рождественского корпоратива. Здесь статистика была на ее стороне. Такое могло случиться со многими. Наткнуться друг на друга в очереди к столу с закусками, как два бильярдных шара, которые случайно сталкиваются на зеленом сукне, потом потанцевать, потом поспешно поцеловаться в машине перед прощанием и на этом поцелуе споткнуться, провалиться в себя и закончить в постели, по счастью очень прочной. После такого события вполне можно общаться, будто ничего не случилось. Но встретиться еще раз где-то помимо работы было уже за гранью. Новая встреча – не случайность, о ней договариваются, и тут в силу вступают другие правила. Они приведут с собой приспособление и превышение дозволенного. Дозирование нужного количества вовлеченности, разные причины, чтобы не быть дома, выработку чувства вины, – и это только для начала. Но в первую очередь будет потревожена привычная жизнь, и земля под ногами перестанет быть твердой. Ей понадобилось полгода, чтобы привести себя в чувство после отъезда Шона. Роар Хорват не из тех, в кого она может влюбиться, и с этой точки зрения – гораздо более безопасный вариант приключения. Кроме того, он почти на десять лет моложе, развелся меньше года назад, и у него есть дочь, которую он забирает на выходные каждые две недели.

Ей захотелось кофе. Ей захотелось встретиться с ним. В ту ночь, когда она отвозила его домой после рождественского вечера, он взял ее на руки перед входом и отнес в спальню, продолжая разговор, очевидно, это неожиданное действие было самым обычным. Он все время шутил, пока раздевал ее, пока скидывал собственную одежду и стоял, заносчиво, торчком, и наслаждался тем, что она на него смотрит… и в этот раз он поцеловал ее в прихожей, не успела она еще и пальто снять, она была не готова, отметила про себя, что он уже выпил кофе, на который ее пригласил, съел что-то соленое, может быть копченое, и выпил пива, но он поцеловал ее так крепко, что мысль о копченой семге, особом норвежском блюде, исчезла так же быстро, как и возникла; он сунул руку ей под юбку, стянул трусы, приподнял, расстегнул ширинку и одним движением снял с себя брюки, вошел в нее толчком, она попыталась сдержать крик, но он вырвался сам собой, и, когда она кончила и повисла мокрой тряпочкой на его шее, он ее не отпустил, а, закинув одну ее ногу себе на бедро, отнес в спальню, как в прошлый раз, и она уже привыкла к этому жесту.

Когда обещанная чашка кофе наконец-то появилась на столе, прошел целый час. Все еще на слабых ногах, с пульсирующей нежностью между ними, она опустилась на стул за кухонным столом. Он явно не собирался подавать кофе в гостиной, откуда были видны окна соседнего дома. Ей было все равно, она заглянула туда и констатировала, что комната обставлена недавно разведенным тридцатилетним мужчиной. Она предпочла кухню.

– А я-то уже подумала, что кофе – только предлог для секса, – вздохнула она и понюхала дымящийся напиток.

– Наоборот, – ответил он с дразнящей улыбкой, которая, надо признаться, ей очень нравилась. – Я знал, что ты не приедешь выпить со мной кофе, если бы в воздухе не пахло сексом.

Она попробовала кофе, стараясь не морщить нос:

– Да уж, ради такого кофе трудно заставить женщину оставить семью в рождественские праздники и чтобы она ехала за тридцать километров.

– Я хотел поговорить, – сказал он и положил свою руку на ее, и секунду ей казалось, что он искренен.

Она обрадовалась, но и призадумалась. Она не хотела портить хорошее настроение уточнениями и ограничениями. Ему было тридцать четыре, и он был достаточно взрослым, чтобы вынести удар, хотя в нем и было что-то мальчишеское.

По счастью, он добавил:

– Разговор за кофе – это хорошо, но, когда я увидел тебя в коридоре, мне снесло крышу.

– И часто с тобой такое случается? – спросила она, пытаясь придать лицу строгость.

– Давненько не было ничего.

– Я заметила.

– Аналогично.

Он открыл пиво:

– Мне стало любопытно поговорить с тобой без трупа поблизости.

Она отпила несколько глотков и протянула бутылку обратно.

– Это ты про Викена? – спросила она, желая обойти стороной шуточки о молодой женщине, которая лежала между ними в прозекторской два дня назад.

Он засмеялся, но промолчал.

– Наверняка у вас сплошной бедлам, – сказала она.

Роар выглянул из окна:

– Так плохо не было с дела по Ордерюду.

– Ты же должен был быть в подразделении уже прошлой осенью, – заметила Дженнифер, – когда расследовали дело с медвежьими убийствами. Странно, Викена не ушли.

Кажется, Роар смутился.

– Людей с его опытом не хватает, – отозвался он. – Я, пожалуй, ни с кем лучше его не работал.

Дженнифер это от многих уже слышала, несмотря на прошлогодние события.

– Кто-то считает, что он должен был возглавить отдел, – уверенно сказал Роар.

– Это было невозможно, – отрезала она.

– Да, может быть. Но то, как они поступили… – Роар выпустил воздух сквозь сжатые губы. – Я ничего не имею против Сигге Хельгарсона. Я знаю его давно, мы вместе работали в Румерике. Он там был на руководящей должности, и было терпимо. Но возглавлять отдел по убийствам в Осло – совсем другое дело. Он же не намного старше меня. Да еще и не норвежец. И с Викеном у них отношения напряженные, мягко говоря.

– Но они же не будут советоваться с Викеном при каждом новом назначении, – заметила Дженнифер.

Поскольку Роар не ответил, она поняла: он не хочет говорить об инспекторе.

– До чего вы докопались в последнем деле? – спросила она, чтобы вывести разговор на другую тему.

– Мы словно в тумане бродим, – зевнул Роар. – Но потихоньку он развеивается. Нам нужно еще пару оперов, а то нас по-прежнему только четверо. Можешь себе представить, сколько материала нам надо перелопатить.

– Речь идет о приоритетах, – сказала она, имея в виду что-то конкретное.

Роар опустошил бутылку и достал еще одну из холодильника.

– Мы вынуждены начинать с того, что лежит на поверхности. Сожителя допрашивали трижды.

– У вас что-то на него есть?

– Кажется, у него приемлемое алиби.

– Не более чем приемлемое?

– В деле об убийстве не бывает алиби, которое нельзя разрушить, – объявил Роар. – Мы должны следовать этому правилу. Даже те, кто был на аудиенции у короля в интересующее нас время, не могут быть уверены в надежном алиби.

– Если, конечно, убили не короля, – прокомментировала Дженнифер.

Роар хмыкнул:

– Большинство убийств такого рода касаются конфликтов между возлюбленными, сожителями, супругами, близкими членами семьи.

– Статистика не очень-то помогает в отдельных делах, – заметила Дженнифер.

– Конечно нет. Но в списке подозреваемых супруг или сожитель находится в первых строчках. Потом уже следствие показывает, можно ли его сместить пониже или вычеркнуть из списка.

– Ход мыслей Викена меня не удивляет, – кисло заметила она.

– Это не значит, что мы не смотрим в другую сторону, – заверил ее Роар. – Всех ее близких допрашивают как потенциальных убийц, это само собой разумеется. Отчим, мать, отец, живущий в Канаде. Потом займемся коллегами и пациентами… – Он вдруг замолчал.

– Ты не уверен, сколько всего можно мне рассказать, – отметила Дженнифер.

Он произнес:

– Ты же участвуешь в следствии вроде как.

– Вроде как? Где бы вы были, если бы не наша судмедэкспертиза?

Он согласился с ее правотой.

– Оказывается, Майлин Бьерке договорилась встретиться с Бергером из «Табу» в своем офисе за несколько часов до того, как отправиться в студию в тот четверг, – выдал он. – Он, правда, туда поехал, но ее не застал. Из телефона ясно, что она посылала ему сообщение около половины шестого. Потом звонила, не получив ответа сразу после семи, потом послала еще одно сообщение.

– Разве не в это время она исчезла?

Роар задумался:

– В последний раз ее видели за день до этого, перед ее отъездом из дома. Еще она заскочила на почту на площади Карла Бернера.

– И в этом вы уверены?

– Почтальон не сомневался, когда я показал ему фотографию. Он запомнил все в деталях. Она включила ноутбук, что-то распечатала из Интернета, положила незначительную сумму на счет и ушла. Но тут же вернулась, купила плотный конверт и отправила посылку. И тут она казалась испуганной, утверждает почтальон. В этом он уверен на сто процентов, но куда она отправляла посылку, он совсем не запомнил.

– Она испугалась из-за посылки?

– Об этом мы ничего не знаем. Свидетели часто преувеличивают, особенно когда дело касается убийства.

– Я упоминала при вас об одном деле. Девушка, убитая в Бергене пять лет назад.

– Мы говорили вчера об этом на утреннем совещании, – кивнул Роар.

– И?

– И что?

Дженнифер нахмурилась:

– И что вы думаете на этот счет?

Роар опешил от ее резкого тона. Вероятно, до него вдруг дошло, что она вела разговор именно к этому.

– Ясно, мы будем разбираться с этим делом. Но мы не можем успеть все одновременно.

Дженнифер разозлилась:

– Девушку в Бергене нашли раздетой в лесу далеко от людей. Она была крепко привязана, но ничто не указывало на сексуальное насилие. Дело было в ноябре, и она замерзла заживо. У нее были множественные ранения глаз, нанесенные острым предметом. А теперь посмотри на нынешнее дело и объясни мне, почему вы не хотите расследовать это сходство в первую очередь?

Роар поднял обе руки.

– Не бей меня, – попросил он жалобно.

Дженнифер почувствовала, как раздражение стихает.

– А стоило бы, – сказала она строго. – Дать тебе хорошую взбучку. Отвести душу.

– Ладно, – согласился Роар и встал, – но, чур, в спальне. Не хочу, чтобы соседи видели.

6

Понедельник, 29 декабря

Пустые улицы. Ночь. Он еще не ел. С самого утра. Холодает. Надо было надеть куртку. Не нашел ее в спешке. Он бежит по Вергеландсвайен. Бежит, чтобы согреться. Где-то в центре бьют часы. Три удара, считает он. Пустые улицы. Он опять начал бегать. Каждую ночь последние пару недель. Он заворачивает за угол, бежит по Пилестреде к Ибсеновскому туннелю. Туннели заставляют бежать, он должен успеть, пока сзади не подъехала машина. Надо еще попробовать туннель под крепостью, он длиннее. И еще туннель Экеберг. Раньше он был спринтером. Многие смотрели. Он взбегал вверх одним махом, у других не получалось. Мог всех обогнать, а потом ждать. А перед последним поворотом прибавлял скорость, оставлял их далеко позади. Они не понимали, откуда он взялся. «С другой планеты!» – кричал он им. Не с Марса или Венеры, а с планеты в другой галактике. Он всегда бегал. Был спокойнее, когда бежал, чем когда сидел или стоял. Все еще не поздно опять начать соревноваться. Тот, кто возвращается. Он уже один раз возвращался. Они больше в него не верили. Ему было дано столько шансов, утверждали они. В первую очередь то, что они называли заботой. Спортивное сообщество очень великодушно к тем, кто из него выпадает. Не выталкивает подростков на мороз, когда им нужно тепло. И его принимали обратно еще пару раз. Кокс и СПИД. Даже на это они были готовы закрыть глаза. Он завязал, говорил он, но это было неправдой. Он подписал новый договор. Получил еще шанс, если будет лечиться. Неудивительно, что они хотели на него поставить. Ни у кого не было такого толчка, даже у Рудала, когда он был на самом верху. «Я его побил! – скалился он на бегу. – Я победил Рудала в Атланте!» – кричал он. Было бы это двенадцатью или шестнадцатью годами позже. Рудал был слишком вялый. Слишком много дохлых волокон. У него же этот толчок был с рождения. В крови, в волокнах, в ядрах клеток.

Его догнала машина, когда он приближался к выезду из туннеля, какое-то такси. Он припустил изо всех сил, такси просигналило, он показал палец и включил свой толчок, потом затормозил и выскочил на узкий тротуар. Он пересек круговое движение, бежал дальше по Швейгорсгате. Там ровно. Дорога была скользкой, но он соблюдал идеальное равновесие, мог выровняться за доли секунды. Дыхание было теплым и пахло железом. Он был должен слишком много. «Тридцать косарей», – сказал Карам. Так много просто не могло быть. Но с Карамом спорить бесполезно. Парень утверждал, что он слишком вяло торгует. Берет себе слишком много. Это бизнес. Тридцать тысяч до среды, иначе ты больше не побежишь, даже ползать не сможешь. Карам знал его и знал, что для него хуже всего. Не плавать посреди фьорда, пока скумбрия не объест все мясо с твоих костей. Хуже всего быть прикованным к стулу до конца жизни. Никогда больше не побежать. Даже не поползти. Карам нарисовал всю картину. Не гребаная скумбрия жрет тебя, а то, что ползает внутри.

Майлин Бьерке была первым человеком, который ничего не требовал. Поэтому он не мог к ней ходить. Только пару раз, а потом бросил. Потому что у нее был этот взгляд, она сидела, и слушала, и ничего вообще не требовала. Это приводило его в отчаяние. Ему было нечего сказать. Он мог просто встать и швырнуть ее ноутбук о стенку. Или выдернуть ее из кресла, посадить на стол и посмотреть, как почернеют ее глаза. Наконец-то испугалась, наконец-то увидела то, о чем понятия не имеешь! Как тебе совладать с тем, что бродит и бродит во мне? Но она не сдавалась. Хотела, чтобы он снова приходил. Тот, кто возвращается. Иногда он ей верил. Что она на самом деле может помочь. Что разговоры помогут. Он должен был приходить, настаивала она. Если он не мог прийти, можно послать сообщение. Тогда можно договориться на другое время. Ей удобно почти всегда, даже если предупредить в последний момент. Он договаривался и не приходил, никогда не сообщал, но она не сдавалась. Она была наивна. Думала, она своей болтовней может остановить то, что в нем царило. От этого он и бегал, из-за этого принимал наркотики. Она утверждала, что знает, как все связано. Понимала, почему он не думает ни о чем, кроме следующей понюшки. Что эти мысли помогают выжить. И еще бег. Она предлагала лекарства. Не дрянные колеса, от которых люди жиреют и тупеют, а что-то новое, облегчающее ломку. И если бы даже она что-нибудь понимала, это все равно ему не сильно бы помогло. «Майлин мертва!» – крикнул он, включив свой толчок на последнем отрезке перед Галгебергом.

Майлин мертва, и в ее кабинете появилась другая, он ее никогда не видел, высокая и худая, со странным взглядом. Наверняка тоже пациент, это чувствуешь по себе, кто с тобой в одной лодке. Но потом она начала его преследовать, возникла на вокзале и в Синсене и приставала с вопросами. Налетела на него и чуть не задушила.

Пришлось выяснять, кто она. Знал, кого спросить. Единственного человека, на кого теперь можно положиться.

7

Больше десяти лет Дженнифер проработала с профессором, доктором медицины Улавом Корном. И все равно ей не удавалось классифицировать его по темпераменту. Корн излучал спокойствие, заражавшее все вокруг. Больше всего он похож на флегматика. Но он был очень эффективен в работе, и все у него получалось быстро, начиная от отчетов по вскрытию и заканчивая бюджетной сметой. Он исследовал синдром внезапной младенческой смерти, воздействия употребления алкоголя и наркотиков во время беременности и ряд других тем Он публиковал статьи в крупнейших профессиональных журналах, даже иностранных, и принимал активное участие в общественных дебатах о биотехнологиях и этике. И хотя он делал доклады на семинарах и конгрессах по всему миру, сотрудники Института судебной медицины чувствовали его постоянное присутствие. Без Корна Дженнифер так долго там не проработала бы, может, даже и не стала бы судмедэкспертом. Она была рада, что до пенсии ему оставалось еще несколько лет, хотя он уже не раз намекал, что она будет удачным преемником директорской должности.

Когда она вошла, Корн говорил по телефону и рукой показал ей на стул. Пока он заканчивал разговор, Дженнифер его тайком разглядывала. Ему было шестьдесят два, и, судя по чертам лица, он не выглядел моложе, но что-то в его взгляде, в складке губ и манере двигаться оставляло впечатление человека более молодого. Седые с металлическим блеском волосы были пышными, он был гладко выбрит, аккуратные брови, и нигде не торчали кустики волос – ни в ноздрях, ни в ушах, – что уже намечалось у Ивара. В целом Корн следил за внешностью, но не чрезмерно. Дженнифер всегда привлекали мужчины постарше.

Он повесил трубку и повернулся к ней.

– Дело касается женщины, найденной в Хюруме, – сказала она.

– Я слышал, что на дело назначен Викен, – кивнул он, намекнув, что она уже пару раз заходила к нему за советом, касавшимся ее сотрудничества с инспектором.

– С этим все в порядке, – отметила Дженнифер. – У меня с ним больше нет проблем. Но ему, конечно, не нравится, что я вмешиваюсь в дела следствия.

Корн поднял брови:

– А ты вмешиваешься?

Она вздохнула:

– Он появился на вскрытии, и тогда я попыталась сообщить сведения, возможно очень важные.

Она рассказала, что думала о сходстве с убийством в Бергене.

– Полиция должна быть счастлива, что в Рождество дежурила ты, – прокомментировал Корн. – Не все бы захотели провести праздник в нашем подвале, ну, только если бы их заставили. А что до того, что ты только что рассказала, им стоило бы ухватиться за это дело и выяснить, есть ли тут какая-то связь.

Она выслушала это с улыбкой. Профессор умел удивительным образом ее похвалить, и при этом не возникало желания искать в словах подтекст.

– Я спрашивала себя, могу ли я сделать тут что-то еще. Я связывалась с коллегой в институте в Бергене, ему это тоже кажется очень интересным. Но он не может мне переслать их материалы.

– Конечно нет.

Она наконец выпалила то, ради чего пришла:

– А что, если мне туда съездить? Взять с собой фотографии отсюда. Провести сравнение судебно-медицинских находок. Тогда будет больше материала, который я могла бы представить Викену и его людям.

Корн, кажется, совсем не удивился. Он подумал немного над предложением и потом ответил:

– Я всегда ценил твои инициативы, Дженнифер. И что ты ни капли не боишься совать нос в чужие дела.

Она почувствовала, как краснеет. С Корном это было не страшно.

– Я хорошо помню то бергенское дело, – сказал он и посмотрел на что-то за окном, наверняка чтобы ее не задеть. – Ты говоришь, у нее были повреждены глаза? Точно так же? – Он занимался судебной медициной на пятнадцать лет дольше, но, казалось, соприкасаясь со смертью, все больше думал о живых. – Мне кажется, в Берген ехать не надо. Но я позвоню в отдел по убийствам и поговорю с их шефом. Ведь дело касается приоритетов.

Дженнифер представила себе Викена, которого вызывают на ковер к Сигге Хельгарсону, руководителю подразделения, недавно ходившего у него в подчиненных, и которого Викен, как она слышала, все время использовал как козла отпущения. Она почувствовала пузырящуюся радость мести и не смогла удержаться от наслаждения ею.

– Как, ты говоришь, звали ту девушку в Бергене? – спросил Корн и уже взял в руки трубку.

– Рихтер, – ответила она. – Ильва Рихтер.

8

Вторник, 30 декабря

Роар Хорват нажал на одну из кнопок на двери, где было написано: «Т. Габриэльсен». Она ответила не сразу, и он успел разозлиться. Он всегда очень точно соблюдал договоренности, но в этой сфере деятельности, как известно, чужим временем не сильно дорожили.

Наконец-то замок загудел. Лестница при входе покосилась и была в плесени, весь дом, кажется, подлежал реставрации. Когда он поднялся на площадку второго этажа, из дверей выглянула женщина с круглым лицом.

– Подождите секундочку вот тут, – сказала она и показала на дверь. – Я закончу через полминуты.

Роар расположился на кухне, служившей, вероятно, комнатой для отдыха. На столе прямо за дверью стояла плитка, рядом кофеварка. Крошечный холодильник был зажат между окном, выходившим на задний двор, к нему прислонялся большой бумажный планшет на штативе. В шкафу на стене виднелись фильтры для кофеварки, несколько чашек и стаканов, килограммовая пачка соли и нелепый пластиковый кувшин с длинным горлышком. В углу между холодильником и стеной стоял архивный шкаф серой блестящей стали. В нем было три ящика, и все заперты. На планшете были нарисованы стрелочки синим фломастером, а слова между ними написаны черным: «дилемма», «саморазвитие», «защита».

Роар пролистал назад. Разные почерки выдавали, что здесь стоял, рисовал и объяснял не один человек.

Турюнн Габриэльсен появилась больше чем через десять минут. Она стала заправлять кофеварку, даже не пытаясь извиниться за опоздание, и предоставила гостю самому решать, сидеть ему или стоять.

Она была примерно его лет, отметил Роар, хотя выглядела старше. Волосы средней длины. Ни высокая ни низкая, ни блондинка ни брюнетка. Кожа бледная, нечистая, глаза красноваты. Очков на ней не было, но на переносице виднелись отметины, и она щурилась, глядя на собеседника. Если бы Хорвату пришлось оценивать ее как женщину, он, будучи дипломатичным, отметил бы, что она не в его вкусе. «Совершенно никакого обаяния, – подумал он, – а может, просто устала?.. Соберись, Роар», – приказал он себе, чувствуя, что неприятие начало брать верх.

– Здесь удобно поговорить? – сказал он. – А потом я посмотрю кабинет Майлин Бьерке.

– Это последнее место, где она была до исчезновения?

– Этого мы не знаем, – твердо сказал Роар.

– Но я так поняла, что у нее была здесь назначена встреча и она сюда заехала после дачи. К тому же машина стояла припаркованная недалеко отсюда.

Полицейский понял, что эта дама предпочитает сама задавать вопросы, а не отвечать на них.

– Вы видели машину, когда отсюда уезжали?

Она решительно покачала головой:

– Я ушла другой дорогой, к площади Хольберга.

– А времени было?

– Около половины четвертого. Трамвай идет без двадцати. Я уже все это говорила в дежурной части.

– Вы уж нас извините, если мы спрашиваем о чем-то по нескольку раз, – сказал он спокойно и посмотрел на кофеварку, начавшую капать. – Вы ее в тот день вообще не видели?

– Последний раз я видела Майлин накануне. Она заглянула сюда что-то передать. Было три часа. Она собиралась на дачу.

Это совпадало с показаниями Вильяма Вогт-Нильсена. Роар сел. Спинка расшатанного стула выскочила из паза, и казалось, что стул развалится, стоит ему пошевелить одним пальцем.

– Что она передавала?

Турюнн Габриэльсен тоже села и уставилась в чашку:

– По поводу одного пациента. Я ограничена в сведениях, которые я могу разглашать.

Роар понял, к чему все идет. Несчетное количество дел затягивается, а многие так и не раскрываются из-за этой проклятой врачебной или еще какой тайны, которая на самом деле существует для успокоения совести и не имеет никакого отношения к защите личности. Поэтому Турюнн Габриэльсен очень его удивила, сказав:

– Дело касалось одного пациента, который то появлялся, то исчезал. Он мог возникнуть тут без предупреждения, а на назначенные встречи обычно не являлся. Майлин просила меня сказать, если он вдруг заглянет.

– Хотя вы находитесь этажом ниже?

– Бывает, у меня перерыв или я занимаюсь офисной работой. Тогда я оставляю дверь в коридор открытой.

Она встала, взяла кофе и две чашки. Роар получил чашку с надписью «Сегодня – твой день». У нее был отбит краешек и ручка.

– Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы навредить Майлин Бьерке?

Турюнн Габриэльсен глотнула кофе и долго сидела, держа его во рту. «Странный способ пить кофе», – подумал Роар, уже не ожидая ответа на поставленный вопрос. И снова удивился:

– Вы спрашиваете, кто бы мог об этом подумать или кто был в состоянии это сделать?

– И о том и о другом, – сказал он с надеждой в голосе.

Новый глоток кофе, еще больше размышлений, пока она полоскала кофе рот.

– Майлин легко нравилась людям. Но она никогда не боялась прямо высказывать свое мнение.

– И это значит?

– Что она могла быть довольно… прямой. И, случалось, люди обижались. Существует масса людей, которые не выносят чужих мнений, поданных без упаковки.

Роар ждал еще чего-то и не перебивал.

– Но в первую очередь это касается пациентов. Вы наверняка знаете, что Майлин работала с людьми, подвергшимися насилию. Многие из них сами проявляли агрессию.

– Вы думаете о ком-то конкретном? – попытался он поймать ее.

– В общем, да. – Она налила себе еще кофе. – Пару лет назад у Майлин был пациент, который… Не знаю точно, что там случилось. Мне кажется, он ей угрожал.

– Вы говорите, он?

– Это был мужчина. Майлин не много о нем говорила. Но ей пришлось закончить курс. Она редко сдавалась, даже, наоборот, становилась ужасно упрямой, когда дело касалось безнадежных пациентов.

– А тут ей, значит, угрожали?

– Я не знаю,так ли это было, но мне так показалось. Наверное, серьезно, потому что Майлин, кажется, была совершенно вне себя.

– Когда это было?

Турюнн Габриэльсен задумалась:

– Осенью, два года назад. Сразу после того, как у Пола здесь появился кабинет.

– Вы видели этого пациента? – Поскольку она не отвечала, он решил продолжить: – Раз он был не ваш пациент, может, вы сообщите, кто это был?

Она издала стон:

– Я его никогда не видела, наверное, он приходил по вечерам. И Майлин никогда не называла его имени. Он был всего несколько раз, а потом она с ним закончила. Больше я ничего не слышала.

Роар ухватился за это:

– Осенью два года назад. Август, сентябрь?

– Пол переехал сюда в сентябре. Это было сразу же после.

– Все пациенты, наверно, зарегистрированы в социальной службе?

– Немногие. Майлин не работала по договору. Большинство пациентов попадали сюда в обход социальной службы.

Роар записал. В эту секунду дверь приоткрылась. На мужчине, оказавшемся в кухне, была футболка и вельветовые брюки, он был небритый и лохматый. На секунду Роару показалось, что это пациент.

– Простите, – сказал вновь прибывший, заметив полицейского. – Не знал, что вы еще не закончили.

– Все в порядке, – заверил его Роар, понимая, кто перед ним. – Вы – Пол Эвербю?

– Точно, – сказал мужчина и протянул руку.

Роар заметил его акцент, кажется американский, несмотря на норвежские имя и фамилию.

– Вы тоже давали показания по четвергу, одиннадцатого декабря, – сказал он твердо. – Но чтобы избежать недопонимания, я хочу снова задать вам некоторые вопросы.

– Sure. [18]18
  Конечно (англ.).


[Закрыть]

– Вы работаете здесь по вечерам?

– Я сова. Прихожу поздно, но сижу крепко.

– Как долго вы были здесь в тот день?

– Ушел около пяти, – ответил Пол Эвербю не задумываясь.

– Вы можете сказать точнее? В две минуты шестого или без двух минут пять?

– И почему мы не отмечаем приход и уход? – усмехнулся Эвербю, бросив взгляд на Турюнн Габриэльсен.

– И вы тоже не видели Майлин Бьерке перед уходом? – продолжил спрашивать Роар, не обращая внимания на тон, которым говорил психолог.

– Не видел и не слышал.

– А услышали бы?

Эвербю ответил подчеркнуто внятно:

– Зависит от того, чем она у себя занималась. – Он снова засмеялся. – Но ее машина стояла на улице. Я шел в ту сторону.

– Это вы говорили в дежурной части. И вы по-прежнему совершенно уверены, что это была ее машина?

– Белый японский автомобиль с небольшой вмятиной на пассажирской двери. Если будете еще спрашивать, я однозначно засомневаюсь.

– Парковочная квитанция в машине Майлин была оплачена в четыре минуты шестого, – сообщил Роар. – Как раз когда вы проходили мимо. Вы бы ее заметили, будь она в машине?

– На расстоянии одного метра? Разумеется.

Роар быстро оценил открывающиеся возможности, если Эвербю говорил правду.

– Квитанция была из автомата на Хегдехаугсвайен, – заметил он. – Меньше пятидесяти метров от улицы Вельхавена. Могла она стоять у автомата, когда вы проходили?

Пол Эвербю, казалось, задумался. У него все еще была слабая улыбка на лице.

– Насколько помню, я в ту сторону не смотрел. К тому же было довольно темно. Другими словами, да, это возможно.

– Куда вы отправились?

Он почесал нос:

– А это имеет отношение к делу?

Роар дважды кивнул:

– К делу имеет отношение все.

– Все и ничего, – заметил Эвербю, непонятно что имея в виду. – Ну, я отправился на прогулку. Такое случается после тяжелого дня на работе.

– А этот день был особенно тяжелым?

– Не хуже остальных. Я взял машину и поехал к Хёвикодден. Обычно гуляю там с Ларой.

Роар посмотрел на него вопросительно.

– Моя собака. А вы что подумали?

Роар не стал сообщать, что он мог подумать:

– И когда вы оказались дома?

– Кажется, около девяти? – Эвербю покосился на Турюнн Габриэльсен.

Она не ответила.

– Кстати, когда я выходил из офиса, внизу был какой-то шум.

– Шум?

– Будто кто-то стучал во входную дверь. Когда я спустился, там никого не было. Кажется, я забыл упомянуть это в последних показаниях.

Роар взял блокнот и записал. Не потому, что боялся забыть, а потому, что это часто производило впечатление на свидетелей.

– Вы жили за границей? – спросил он, не отрывая взгляда от записей.

– Точно. В Чикаго, с пятнадцати до двадцати двух лет.

Роар задумался, почему некоторые легко впитывают диалекты и акцент, а другие придерживаются того, с чем родились. Наверняка интересная тема для психолога.

– Я слышал, вы занимаетесь какой-то особенной методикой, – заметил он.

– Кто вам сказал?

– Простите, я соблюдаю тайну следствия, – сказал Роар и напрасно попытался подавить ухмылку, – вегетарианская терапия, так, кажется?

– Вегетотерапия, – ухмыльнулся в ответ Эвербю.

– И как это выглядит?

– Немного трудно объяснить так, по-быстрому. Это телесно ориентированная терапия, можно сказать. Высвобождение человека из панциря, которым он себя окружает. Если вы сможете высвободить энергию от напряжения мышц, освобождаются и психические зажимы.

– Это что, массаж?

Эвербю зевнул.

– Куда более эффективно. Могу выслать вам ссылку с информацией.

– Большое спасибо, – ответил Роар и потерял к теме интерес. Он встал. – Я хотел бы зайти в кабинет Майлин Бьерке. У вас есть от него ключи?