Текст книги "Смерть от воды"

Автор книги: Торкиль Дамхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

27

На часах было девятнадцать сорок две, когда позвонил Викен. Роар Хорват схватил пульт и выключил звук телевизора.

– Во фьорде у набережной Акер-Брюгге найден труп, – без каких-либо предварительных слов сообщил инспектор.

– Видел в Интернете, – ответил Роар. – К нам это относится?

– Йонни Харрис. Ему проткнули горло острым предметом. Очевидно, штопором. Сонная артерия разорвана. Умер до того, как оказаться в воде.

Роар вскочил, застыл посреди комнаты:

– Когда?

– Сегодня ночью. На причале все в крови. Видимо, там все и случилось.

– Свидетели?

– Четыре или пять чаек. Все они отказались давать показания.

Роар взглянул на экран телевизора: повтор матча Испанской лиги.

– У парня был долг за наркотики.

– Это не убийство за наркотики, – уверенно сказал Викен, и Роар тут же понял, что действительно не похоже.

Интонация инспектора стала недоброй.

– Плотерюд – сама любезность, предоставила нам конспекты всех ее разговоров с Лисс Бьерке. Пора бы нам взять на себя новый раунд допросов важнейших свидетелей. Как ты считаешь?

– Ну да, – откашлялся Роар. Дженнифер звонила ему не больше получаса назад, собиралась заехать попозже вечером. – Допросы не входят в обязанности Плотерюд, – согласился он и снова прочистил горло. – Я могу с ней связаться.

– С кем?

– С Лисс Бьерке.

– Я уже давным-давно это сделал. Ты пробил ее по базе?

– Нет, – сознался Роар. Лисс Бьерке была в Амстердаме, когда исчезла сестра, и трудно было представить себе, что она как-то замешана. И тем не менее он должен был ее пробить. Речь шла о надежности важного свидетеля.

– Так и думал, – прокомментировал Викен. – У девушки восемь незакрытых дел.

– Черт!

– Применение насилия к полицейским в связи с несанкционированными демонстрациями. Несколько приводов в полицию.

Роар сглотнул:

– У нас есть отличный повод привести ее принудительно.

Викен ответил:

– Будем иметь это в виду. Похоже, я могу ее заполучить более или менее добровольно: она потребовала разговора с женщиной-следователем.

– Позволим строптивой девчонке диктовать условия?

Викен фыркнул:

– Речь тут только об одном.

– Разумеется, – заметил Роар, – о результате.

Он выключил телевизор и побрел в коридор, достал ботинки из кладовки.

– Я тут сижу с твоими записями по Полу Эвербю, – продолжил Викен.

Роар проделал тщательную работу. После допроса коллеги-психолога, который делил приемную с Майлин Бьерке, он позвонил и задал ряд контрольных вопросов. Парень утверждал, что не видел «даже тени» Майлин в четверг, одиннадцатого декабря. В какой-то момент он изменил показания. Он вспомнил поточнее, что остановился у ее машины на улице Вельхавена. Наклонился проверить, не было ли там Майлин, потому что хотел у нее кое-что спросить. Что именно, он совсем забыл. Роар поинтересовался, была ли квитанция за парковку на стекле, но на это психолог не обратил внимания.

– Новые сведения? – спросил он.

– Мне пришло письмо, – проворчал инспектор. – Я сделал для тебя копию. Взглянешь, когда придешь.

– Касательно Эвербю?

– Можно и так сказать. Намек на то, что парень мошенничает с социальными пособиями в большом объеме. Анонимка.

Роар надел второй ботинок.

– Видимо, это происходило уже довольно долго, – добавил Викен. – Письмо заканчивается такой фразой: «Майлин Бьерке знала, что делается в соседнем кабинете».

28

Четверг, 8 января

Роар свернул в гараж Полицейского управления в четверть восьмого. Когда он заглушил двигатель, зазвонил телефон.

– Уже проснулся? – спросила Дженнифер и попыталась выразить удивление. – А я-то звоню тебя разбудить.

– Встал уже несколько часов назад, – заявил он. – Принял душ, поел и поработал. И все при том, что у меня была посетительница после полуночи. И никак было ее не выгнать.

– Ой-ой! Она, наверно, забыла укрыть тебя одеялом перед уходом?

Он представил себе ее улыбку, по лицу разбежались крошечные морщинки.

– Я, кстати, только что говорила с Викеном, – сказала она. – Я сообщила ему о предварительном ответе, который мог бы заинтересовать и тебя.

Собираясь рассказать о чем-то важном, она превращалась в гордую девчонку.

– Ты звонишь меня поддразнить? Или все-таки расскажешь?

Дженнифер засмеялась.

– Услышишь от Самого, – сказала она. – Мне просто захотелось с тобой поговорить. Убить двух зайцев. Речь идет о волосках, найденных на теле Майлин Бьерке. Мы послали их в специальную лабораторию в Австрии.

Она замолчала.

– Пожалуйста, ближе к делу, Дженни! Мне еще надо перелопатить тонну документов перед утренним совещанием.

– Хорошая новость – им удалось выделить ДНК, хотя корней волос не было.

– Неплохо. Это дает нам указание на личность?

– В этом плохая новость. Мы получили только митохондриальную ДНК.

– То есть?..

– Если повезет, мы сможем найти вариант ДНК, который имеется у небольшого числа населения.

Какая-то коллега Роара прошла мимо, помахав ему.

Дженнифер сказала:

– Кстати, вы знаете, что Бергер и отец Майлин Бьерке давние собутыльники?

– Это новость. Ты имеешь в виду отчима?

– Биологического отца. Которого никто из них не видел лет двадцать.

Информация заинтересовала Роара.

– Мы все еще пытаемся разыскать его в Канаде, – признался он. – По нескольким причинам. Откуда у тебя эта информация про Бергера?

– Рагнхильд Бьерке заходила ко мне во вторник.

– Какого черта ты мне не сказала об этом вчера?

Дженнифер помедлила:

– Ну, это был врачебный разговор. Не знаю, что мне следует рассказывать. Речь шла как раз об отце, но…

В стекло машины постучали. Снаружи стоял Викен. Роар вздрогнул, оборвал разговор и, отбросив мобильник на пассажирское сиденье, опустил стекло.

– Совещание перенесли на десять, – сообщил инспектор и внимательно посмотрел на подчиненного.

На секунду в мыслях Роара пронеслись образы прошлого: отец распахивает дверь в спальню, кричит, чтобы он встал с постели. Он стоит, голый, а Сара ежится под одеялом. Его отправляют в душ, а ее – домой.

Он не расслышал, что сказал Викен, что-то про набережную – он осматривал место убийства с какими-то криминалистами.

– Мы, кстати, получили предварительный ответ по волосам, – продолжил Викен.

– Уже слышал.

Брови инспектора столкнулись над переносицей.

– Слышал? От кого?

Роару захотелось спрятать голову под руль. Или завести машину и смыться. Он взял себя в руки и проговорил:

– Звонил Флатланду. По другому поводу. – Он взял мобильный, прихватил сумку и открыл дверцу. – В лучшем случае речь идет о редком ДНК. – Роар вышел из машины, оказавшись на полголовы выше инспектора.

– Читал? – Инспектор достал газету из внутреннего кармана, разгладил ее на крыше машины.

Роар прочитал: «Сдаст ли Бергер убийцу в сегодняшнем „Табу“»? Это просто кошмар!

– Метко сказано, – прокомментировал Викен. – После вчерашнего допроса наш друг не терял времени даром.

Он открыл газету и показал на строчки, подчеркнутые ручкой: «Бергер уже трижды был на допросах, в связи с тем что договорился о встрече с Майлин Бьерке в вечер ее исчезновения. Работа полиции его не сильно впечатляет. „Следователи, работающие в отделе убийств, создают впечатление, что Полицейское управление – очень ненапряжное место работы. Они вязнут в мелочах и не видят очевидного“. – „Значит ли это, что вы обладаете важной информацией по данному делу?“ Бергер от души смеется: „Если бы и обладал, ваша газета об этом не узнала бы. Я забочусь о собственной публике“. Таким образом, Бергер отказывается говорить что-либо конкретное по делу, но явно намекает, что хочет сообщить об этом в вечернем шоу „Табу“ на Канале-шесть. О чем там пойдет речь? Вот именно – о смерти».

Роар покачал головой:

– Не можем же мы сидеть и ждать телешоу. Он играет с нами.

Викен сунул газету обратно в карман пальто:

– Он поедет в студию через несколько часов. Какая у него аудитория? Семьсот тысяч? Девятьсот? Если мы допросим его еще раз и не узнаем ничего нового, как ты думаешь, что произойдет с его рейтингом?

Роару не нужно было отвечать на вопрос.

– Что вышло из вчерашнего допроса?

– Бергер утверждает, что шел пешком от улицы Вельхавена до студии в Нюдалене.

– В таком случае не сложно найти свидетелей. Этого человека трудно назвать неприметным.

– Он говорит, что шел вдоль реки, и довольно медленно. Предположительно в тот день он узнал какую-то новость, которую ему захотелось обдумать.

– И что за новость?

– Нас это не касается, утверждает он.

29

Посреди сеанса дверь широко распахнулась. Пол стоял в дверях, в покрасневших глазах сверкала ярость, на небритом лице блестели полосы от слез. Кажется, он не спал уже несколько суток.

– Надо поговорить.

Турюнн улыбнулась, извиняясь перед юной девушкой, сидевшей в кресле напротив. Полу она сказала:

– Я закончу через полчаса. Примерно. Поднимусь к тебе.

– Надо поговорить прямо сейчас.

Она заметила, что ему стоило больших усилий не закричать.

– Простите, – сказала она пациентке и встала. – Сейчас вернусь.

В приемной Пол схватил ее за руку и потащил за собой. Она попыталась вырваться.

– Не смей меня трогать, – сказала она как можно спокойнее.

Он отпустил ее руку и прошел в комнату отдыха. Войдя следом, Турюнн закрыла за собой дверь, зная, что может противопоставить его ярости свою, только еще большую.

– С какой стати ты врываешься ко мне посреди сеанса? Я больше не участвую в твоем говне.

Он сделал шаг к ней.

– Ты пытаешься разрушить мою жизнь? – зашипел он.

– Не стала бы тратить на это силы. Ты и сам прекрасно справляешься.

– Ты донесла на меня, чтобы оставить себе Уду?

Она придумала, что ответит, когда это всплывет.

Но его ярость застигла ее врасплох.

– Понятия не имею, о чем ты, – сказала она, отметая его нападки. – Кто донес, когда донес?

Пол смотрел на нее исподлобья. В глубине взгляда она разглядела намек на сомнение.

– Ты хочешь сказать, что ничего об этом не знаешь? – пробурчал он.

– Знаю о чем? Будь так добр, расскажи!

Наконец-то он выпрямился, взглянул на дверь:

– Я просидел на допросе все утро.

– На допросе?

Она услышала, как убедительно прозвучало ее удивление.

– Если ты мне лжешь… – начал он, но остановился. – Если я выясню, что в полицию ходила ты…

Турюнн заметила, что он говорит всерьез. Она знала его уже восемь лет. Четыре из них они прожили вместе. Она давно заметила, какой он вялый и ленивый, и дала ему понять, что знает это. Но теперь он был зажат в угол. Он мог потерять все, и он открылся ей с новой стороны. Она не сомневалась, что он может стать опасным, если давление на него усилится.

– Сядь, – сказала она решительно.

Пол опустился на стул.

– Дай мне пару минут отпустить пациентку.

Извинившись и сославшись на то, что случилось нечто серьезное, Турюнн выпроводила девушку и встала у окна. Каждую секунду с тех пор, как она получила письмо от адвоката, к которому ходил Пол, она испытывала к нему жуткую ненависть. Он принялся осуществлять угрозы, подал в суд, чтобы заполучить Уду. До нее дошло, что он доведет дело до конца, ее родительская ответственность будет оцениваться экспертами, и Пол воспользуется теми мелкими неприятностями, которые случались с Удой. Накопает какого-нибудь дерьма, которого на самом деле не было. Очень глупо с его стороны. Ее ничто не остановит, если придется выигрывать затеянную им войну. А Турюнн была в состоянии вести ее куда умнее.

Когда она вернулась в комнату отдыха, он все еще сидел неподвижно, уставившись в стол. Она думала отругать его за то, что он ворвался посреди сеанса, но поняла, что это будет лишним. Села с другой стороны стола, наклонилась к нему:

– Если ты хочешь, чтобы я тебе помогла, ты должен мне все рассказать.

Пол взглянул на нее. Взгляд уже переменился и походил на тот, давний, – и в ней тут же проснулось сострадание. Это ее удивило, потому что ненависть никуда не исчезла.

– Кто-то заявил на меня за мошенничество с пособиями, – сказал он, и по его деловому тону Турюнн поняла, что он ее больше не подозревает.

– Я тебе говорила, что эта история с декларациями – дичайшая глупость, – сказала она скорее в утешение, нежели обвиняя.

– Я это делал, чтобы дать шанс нескольким бедолагам, ты же прекрасно знаешь.

Знала ли она? Поначалу Пол помог каким-то иммигрантам, у которых не было денег. Она посмотрела на это сквозь пальцы, приняла его аргументы – будто те, кто находится в самом низу лестницы, заслуживают небольшой доли нашего благосостояния и что по-другому у них никогда не будет надежды получить свой кусочек. Помочь получить им пособие по инвалидности, на которое, строго говоря, они не могли рассчитывать, – это, считай, политическая акция, убеждал он ее. Но постепенно он начал получать за это вознаграждение, и вдруг у него оказалось денег больше, чем он мог мечтать, и экономическая прибыль полностью затмила политические мотивы. Раз за разом Турюнн предостерегала его, но он, казалось, попал на крючок и не мог остановиться. Рано или поздно все бы всплыло. И первыми это обнаружили бы люди в его окружении, например Майлин.

– Я могу тебе помочь. Ты же знаешь, я всегда помогаю.

Ее охватило сочувствие, и она погладила его по руке. Вдруг он взял ее руку и прижал к своим глазам, плечи затряслись.

Она встала и обошла вокруг стола.

– Ну-ну, Пол, – утешала она, – конечно, я тебе помогу. Но мы должны разойтись мирно, понимаешь?

Кажется, он кивнул.

– И еще одно. Ты обязанрассказать мне, где был в тот вечер, когда пропала Майлин.

30

В дверь позвонили трижды. Лисс сидела на диване и смотрела на кусочек сада, гриль и сарай с инструментами, торчавшие из-под снега и напоминавшие надгробие. Она не хотела открывать. Никто не знал, что она живет здесь, почти никто. А с друзьями Вильяма она не собиралась общаться. Да и с другими тоже. И все равно, когда позвонили в четвертый раз, она поднялась и побрела в коридор.

Гости были к ней.

– Могла бы и сразу открыть. Я не из тех, кто легко сдается.

Она это уже поняла и тем не менее, оговорившись, выдала свой адрес. Надо вести себя более определенно с Йомаром Виндхеймом, футболистом,как она по-прежнему его называла про себя. Нет ни одного шанса ни в этом мире, ни на небесах, ни в аду – следовало бы ей сказать, – что между нами что-нибудь будет. Даже в мыслях это «между нами» звучало как аккорд на расстроенном пианино. Но в то же время ей нравилось, что он не дает себя прогнать.

Она стояла на пороге, не предпринимая ничего, что можно было расценить как предложение войти.

– Ты заглядывала в Интернет?

Нет. Она спала как могла долго. Потом перемещалась по дому как можно медленнее. Откладывала еду и даже сигарету.

– Не видела газет и не слушала радио?

Что-то в его голосе ее насторожило.

– Лучше я войду, – настоял он, и ей пришлось его впустить.

– Если ты пришел мне что-то рассказать, выкладывай.

– Йонни мертв, – сказал он. – Йонни Харрис.

Они сидели на кухне. Она все вертела и вертела в руках чашку. Там было пусто, она забыла поставить кофе.

– Ты говорила с полицией? – спросил Йомар. – Рассказывала им все, что говорила мне?

– Вчера вечером. Была там на допросе. Когда он умер?

– Прошлой ночью. Ему проткнули горло на набережной.

Женщина в полиции, которая ее допрашивала, раз за разом возвращалась к этой истории с Йонни Харрисом, к тому, как он отреагировал в парке. Несколько раз она спрашивала Лисс, где та находилась прошлой ночью, но ни слова не сказала, что Йонни Харрис убит.

– А может быть какая-то другая причина? – спросила она тихо. – Никак не связанная с Майлин?

Йомар подпер голову руками и вздохнул:

– У Йонни был долг за наркотики. Он должен был денег одной группировке. Он мне сам рассказывал. – Он так сильно потер лоб, что на нем образовалась широкая красная полоса. – Я пытался ему помочь, но надо было сделать больше. Он заходил ко мне на той неделе и просил одолжить тридцать тысяч. Я вполне мог, но твердо сказал, что больше ему ничего не дам. Большие деньги только затащили бы его еще глубже в дерьмо.

– Надо покурить, – сказала она и встала.

Из трещины водостока капало. Лисс встала под узенький козырек над крыльцом, Йомар на ступеньки чуть пониже. Она тайком разглядывала его лицо. Немного косящие глаза окрашены серым светом, и все равно в нем было что-то успокаивающее. Это впечатление усиливалось формой рта, хотя губы были очень тонкими. И вдруг ее настигла мысль о той ночи у Зако. Но ей вспомнилось не его безжизненное тело на диване, а что-то другое, связанное с фотографиями на мобильном телефоне. Лисс не могла это ухватить… Письмо от отца Зако все еще лежало на полу под кроватью. Если бы оно было полно горьких обвинений, она смогла бы его выбросить. Но эта благодарность была невыносима.

– Перед Рождеством в Амстердаме у меня случилась одна история, – вдруг сказала она. – Умер один мой знакомый. В общем-то, больше чем знакомый.

Йомар посмотрел ей в глаза:

– Твой парень?

– В каком-то смысле. Я от этого закрылась. То, что случилось с Майлин… – Она наполнила легкие дымом и медленно выпустила его. – Вчера я получила письмо от его отца. И все вернулось.

Йомар протянул руку за пачкой «Мальборо», которую она положила на перила:

– Можно?

– Если это не сломает твою футбольную карьеру.

Ответ прозвучал по-дурацки, и желание откровенничать пропало.

Он прикурил:

– Так что ты хотела сказать о том, кто умер в Амстердаме?

– Лучше расскажи мне про дедушку, – быстро проговорила Лисс.

– Про моего дедушку?

Она покосилась на него:

– Когда я была у тебя, ты начал рассказывать про него и бабушку.

– А, это когда мы говорили о той книжке?

Она кивнула:

– Мне надо подумать о чем-то другом. Что же было в «Искуплении», что напомнило тебе о них?

Он пару раз глубоко затянулся:

– Двое, созданные друг для друга.

Лисс отвернулась. На кончике языка у нее вертелся ответ, но она промолчала.

– Дед был рыбаком, – сказал Йомар. – Он вырос во Флорё. В день, когда ему исполнилось двадцать два, он отвозил рыбу в Берген. Он рассказывал, что у него было несколько свободных часов и он бродил по рыночной площади. За одним из прилавков стояла женщина и продавала одежду. Это было во время войны. Он подошел к ней, и в эту секунду понял, что она станет его женой.

– А что бабушка? – язвительно спросила Лисс. – Что она на это сказала?

– Она постепенно все поняла.

Лисс вынуждена была признаться, что история ей понравилась. И то, как он ее рассказывал – без тени иронии.

– А твои родители, они были такими же романтиками?

– Это совсем другая история. – Йомар замолчал.

– Ты не боишься сойти с ума? – спросила она в никуда.

Он протянул:

– Не думаю. Очень мало футболистов сходит с ума почему-то.

Он бросил сигарету на тротуар, поднялся на последнюю ступеньку, к ней. «Не делай этого», – думала Лисс, когда он поднял руку и погладил ее по холодной щеке.

*

Снаружи было темно. Лисс лежала в кровати и слушала ворону, которая без устали прыгала и клевала черепицу. Девушка скользнула куда-то между сном и явью. Комната изменилась, стала другой, той, в которой она когда-то спала. Она пытается проснуться. Рядом стоит Майлин в желтой пижаме.

Она заставила себя встать, включила свет, постучала ладонями по голове.

– Позвоню ему, – пробормотала она и стала рыться в сумке в поисках телефона.

– Привет, Лисс, – ответил Турмуд Далстрём.

– Простите, – начала она.

– За что?

Она не знала, что сказать.

– Что разбудила вас ночью на выходных.

Конечно, он понимал, что она звонит не ради извинений, но молчал, давая ей время. Она начала объяснять, как она догадалась, что слова на видеозаписи Майлин созвучны с именем венгерского психиатра.

– Шандор Ференци? – переспросил Далстрём. – Странно, что она сказала именно это. Я полагаю, вы связались с полицией?

Лисс рассказала об обоих допросах. И что сбежала оттуда в первый раз.

– Со мной что-то происходит.

– Что-то происходит?

Она запнулась.

– Раньше такое было часто. Вроде приступа. Не знаю, как описать. Пространство вокруг вдруг становится другим, ненастоящим. Свет отдаляется, будто меня нет, и при этом все становится более отчетливым… Вы заняты? Может, мне перезвонить?

Он уверил ее, что у него достаточно времени.

– Когда я уехала в Амстердам, это прошло. Там меня никто не знал. А потом снова началось. Как раз перед исчезновением Майлин.

Это случилось в кафе «Альто», когда Зако показал ей фотографию. «Расскажи ему об этом, Лисс. Обо всем, что случилось. Он скажет, что делать». В последнюю секунду она передумала.

– Бергер знал нашего отца, – произнесла она быстро. – Мне кажется, поэтому Майлин его и навещала несколько раз. – Она передала слова Бергера об отце.

– Майлин как-то рассказывала, что не видела его много лет, – прокомментировал Далстрём. – Вы его помните?

Лисс глубоко вздохнула:

– Я не помню почти ничего из детства. Это нормально?

– У разных людей по-разному.

– Но у меня все стерто, вырезано. А иногда что-то всплывает.

Тут же она заговорила о спальне в Лёренскуге. Майлин стоит в темноте, запирает дверь, забирается к ней в кровать. В дверь стучат.

– Она вам об этом что-нибудь рассказывала?

– Нет, – ответил Далстрём. – Мы не говорили о собственных травмах. Я так понимаю, Майлин, как большинство из нас, что-то в себе несла, и я советовал ей самой пройти курс. Она так и не нашла времени. – Он помолчал, потом сказал: – Расскажите про спальню еще раз, как можно подробнее.

Лисс закрыла глаза. Вернулась к картинке. Майлин в голубой пижаме, которая могла быть и желтой, может, несколько похожих случаев слились в один. Майлин обнимает ее: «Я позабочусь о тебе, Лисс. С тобой никогда, никогда ничего плохого не случится».

– Она еще что-то говорила… Про маму.

Лисс выключила свет, прислушалась к темноте. Откуда-то к ней вернулся голос Майлин: «Не рассказывай об этом никому, Лисс. И маме тоже. Она не переживет, если узнает».