Текст книги "В ритме сердца (СИ)"

Автор книги: Тори Майрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

– Да, – утвердительно киваю и, видя, как девочка не решается подойти ближе, сама направляюсь к ней. – Милла посещала мои занятия по танцам в детдоме… – и, оказавшись в её крепких объятиях, тихо шепчу ей на ухо: – Пока не сбежала оттуда.

– Всё нормально! Роб в курсе и уже пытается решить эту проблему. Как же я рада тебя видеть, Ники! – с искренним восторгом произносит она, сдавливая меня ещё сильнее.

Со всеми ребятами в интернате у меня установлены тёплые отношения, и Камилла не исключение. Скажу даже больше: с такой озорной, сверх меры болтливой и безудержной душой компании, как она, найти общие темы для разговора смог бы даже бездушный пень. И, по всей видимости, мистер Харт – прекрасное тому подтверждение.

– Да уж, я тоже. Но ещё сильнее рада видеть, что ты цела и невредима. Ты хоть представляешь, какой дурдом устроила в детдоме своим побегом? – освобождаюсь от её хватки, досконально оценивая её миловидное лицо.

– В дурдоме оказалась бы я сама, если бы вовремя оттуда не сбежала, – всего на миг помрачнев, она вновь озаряется лучезарной улыбкой и, как заведённая, приступает извергать шквал своих позитивных эмоций. – Я не верю, что ты здесь! Какое счастье! Мне хоть будет с кем пообщаться! Эти заносчивые цацы в зале – полный отстой! У меня чуть уши от скуки не завяли от их занудных бесед и пустых светских сплетен! Блин! Блин! Как здорово-то! Ты должна мне всё рассказать, как ты тут оказалась? Такая красивая! Пипец просто! Я в шоке! В шоке!

– Милла, притормози! – в непрерывную вереницу слов девчонки встревает короткий приказ мистера Харта. И я не могу не отметить, что с появлением Камиллы в его прежде хладнокровной наружности, схожей с восковым манекеном, хоть немного проскакивают признаки живого человека: окаменелые мышцы лица становятся более расслабленными, пропуская наружу лёгкое напоминание улыбки, а чёрный взгляд теперь не поражает наповал своим холодом, а лишь еле ощутимо подмораживает.

– Ох, да как тут притормозить, Роб? Я в полном восторге! Мне столько всего хочется рассказать и послушать тебя, Ники! Как ты живёшь? Мы так давно не виделись, и насколько понимаю, в твоей жизни тоже произошли неслабые перемены! – переливы её весёлого мелодичного голоса порхают в пространстве коридора так же резво, как и руки, ощупывающие ткань моего платья. – А почему ты мокрая? – её невинный вопрос заставляет меня усмехнуться и посмотреть на Адама, что Милла моментально замечает. – Стоп! Подожди! – её вопросительный взгляд ежесекундно перепрыгивает с меня на Адама и обратно. – Да ладно!!! Не может быть! Вы пришли сюда вместе?! О-о-о! Боже! Боже! Боже! – от восторга она начинает семенить на одном месте, чуть ли не подпрыгивая как зайчик, и совсем чуть-чуть понизив громкость, произносит: – Всё! Ты от меня сегодня точно не отвяжешься, пока всё не расскажешь! Идём!

И девочка-торпеда схватывает меня за руку, порываясь повести куда-то для щекотливых вопросов, но Адам наглухо перекрывает нам дорогу.

– Стоять! – сурово бросает он, повергая Миллу в своё фирменное состояние трясучки. От неожиданности она больно впивается ногтями в мою ладонь и начинает икать, пока её вишнёво-карие глаза заплывают поволокой похоти. Адам меряет её крайне недружелюбным взглядом, а затем, сменяя его на огнестрельный, обращается к отцу: – Ты точно сдурел?! Ещё и на люди додумался её сегодня выпустить? Может, тебе сразу же в полицейский участок отправляться и сделать чистосердечное признание в своём несовершеннолетнем увлечении?

Мне абсолютно неизвестно, что за отношения царят в этой семье и как вообще в ней оказалась Камилла, но гневный упрёк Адама навевает на меня крайне ужасающие мысли, в которые я не хочу и не могу поверить.

– О чём он г-г-говори-ит, Ро-о-об? – озадаченно млеет Милла, с каждой секундой дрожа всё сильнее.

– Адам, отошёл от неё! – такая же высокая, крупная фигура мистера Харта встаёт рядом с нами, схватывая девочку за руку и уводя её за свою спину. – И прекрати говорить о том, о чём не имеешь никакого понятия.

– Так это я ещё чего-то и не понимаю? – возмущается Адам. – Что ж… Если я правильно помню, ты мне обещал, что как раз сегодня внесёшь для меня всю ясность, каким образом собираешься вылезать из дерьма всех последствий своей абсурдной интрижки?

– Ты всё узнаешь, если соизволишь вернуться обратно в зал. И сделаешь это немедленно! – бесстрастно приказывает Харт-старший.

– С чего вдруг такая спешка?

– Скоро я выступлю с речью, которая ответит на все твои вопросы, но до этого тебе необходимо отыскать Майкла Уитмора и переговорить с ним о новом проекте «Heart Corp». До него дошли лишь неясные слухи о будущих разработках, и потому он желает узнать больше информации. Существует большая вероятность, что Майкл будет заинтересован в партнёрстве, и насколько мне известно, пренебрегать прибыльными сотрудничествами в нашей нестабильной ситуации мы не имеем право.

– Мы? – Адам настороженно косится на отца, быстро переключаясь с мутной темы о Камилле на работу. – Так ты вновь решил вернуться к делам компании?

– Нет. Это дела компании находят меня среди толпы гостей, пока её президент тратит время на занятия совсем другого плана, – мистер Харт даже не смотрит на меня, но я всё равно ощущаю укоризненную снежную глыбу, со всей скорости летящую в мой огород. – Я лично пообещал Уитмору, что ты найдёшь его и договоришься о встрече для обсуждения всех условий и деталей проекта, поэтому будь добр, не заставляй его усомниться в моих словах, Адам. Это в твоих же интересах, – строго заключает он и берёт Миллу под руку, намереваясь вернуться на праздник.

– П-п-подожди, Роб, я х-хочу, чтобы Н-н-ники п-пошла со мной… – просит она, глядя на него сверкающими глазами с неестественно расширенными зрачками.

– Она никуда с тобой не пойдёт, – отрезает Адам своим вибрирующим, низким тоном, что на меня больше не действует столь фатально, зато на Камилле срабатывает на славу: от испуга она так резко отскакивает назад, что практически падает на пол. Но сумев удержать равновесие и устоять на ногах, она инстинктивно вжимает голову в плечи, обнимая саму себя руками, чтобы унять колотящую всё её тело дрожь. И самое поразительное во всей реакции девочки – это то, что при всём её трепещущем состоянии, она продолжает неотрывно смотреть на Адама, как на главную святыню своей жизни, ради которой будто бы даже готова спрыгнуть с обрыва, лишь бы сделать его счастливым.

Охренеть!

Мне кажется, я никогда не перестану этому удивляться! Мистика! Колдовство! Чудо, мать его! И если Адам с рождения привык к подобному отношению женщин, то теперь я начинаю понимать, почему он так зациклен на словах, что столь терпеливо (по его меркам) ожидает от меня услышать. И которые я чуть было ему не сказала в порыве огненной страсти!

Кошмар!

Сейчас, чуть приостыв, я без сомнений вновь нацелена на победу, но ещё десять минут назад была нацелена исключительно на его член! Ещё раз повторюсь, но, чёрт возьми, это кошмар, выдержать который практически невозможно. И мне явно нужно срочно выстраивать оборонную стратегию, если по-прежнему хочу его победить!

А я хочу! Хочу! И его хочу! И победить хочу! И не зря же сам хозяин дома уберёг меня от жалких просьб о сексе. Пережитый мной стыд просто не может пропасть впустую. После такого сдаваться точно нельзя. Как бы невыносимо ни было.

– Никогда не смей говорить так рядом с Камиллой, – от процесса настройки своего сознания на нужную для ночи волну меня отвлекает мужской голос, обладающий не менее впечатляющим эффектом, чем у Адама: он – словно снежная буря – такой же холодный, пронизывающий, заставляющий все мышцы в теле онеметь и подчиниться его воли. Разница лишь в том, что он не вызывает никакого возбуждения. Только леденящий страх, от которого непроизвольно хочется потупить взгляд в пол в смиренном ожидании своего приговора.

– Я тебя умоляю, Роберт, ты серьёзно? – недобро усмехается Адам. – Я пока ещё не дошёл до ручки, чтобы хотеть специально «очаровывать» ребёнка. Мне просто нужно было, чтобы твоя болтливая девица услышала меня с первого раза.

– Надеюсь, и ты меня тоже услышал с первого раза, – каждый отчеканенный мистером Хартом слог подобен хрусту по снежному настилу. – И отпусти девушку пообщаться с Миллой. Она уже несколько месяцев не видела никого из старых друзей.

– Это должно как-то повлиять на моё решение? – надменно спрашивает Адам.

– Нет, на твоё решение должна повлиять моя личная просьба, – в той же манере поясняет отец. – Пусть они идут наслаждаться вечерней программой. Уверен, твоей спутнице это тоже понравится куда больше, чем снова слушать непонятные ей разговоры о технологических разработках, – говорит он, вновь не бросая на меня даже мимолётного взгляда.

Ну и слава богу! Увольте! Мне хватает его гнетущей мощной ауры, морально прибивающей к земле.

Я выжидающе смотрю на Адама, отслеживая, как в его угольно-чёрных зрачках беснуются всполохи злости, кадык на шее дёргается в такт глубокому дыханию, а припухшие от моих поцелуев губы сжимаются плотнее. Он крайне недоволен, но тем не менее решает уступить:

– Ладно, иди с ней.

Всего секунда – и он стоит вплотную ко мне, вынуждая меня невольно ахнуть и до хруста сжать кулаки, болезненно врезаясь ногтями в ладони, чтобы вновь не расплыться до состояния жижи под действием его мистической силы.

– Не делай глупостей, Лина, я буду за тобой приглядывать и вернусь сразу же, как закончу разговор с Уитмором, – горячо шепчет он и, не позволяя мне даже утвердительно кивнуть для ответа, склоняет голову к моему лицу и запечатывает рот долгим, обжигающим нежную кожу губ поцелуем, что внутривенно проводит по моему телу сладкие пары желания и чего-то ещё… Мощного. Взрывного. Неконтролируемого. И я опять не могу дать этому точное определение.

Это не любовь, но и далеко не банальная симпатия, влечение или просто страсть. Это что-то за гранью всех мыслимых представлений и понятий в отношениях между мужчиной и женщиной. Ну оно и понятно. Ведь Адам сам по себе – за гранью разумного.

И почему именно я стала той счастливицей, которую он так жадно и бесстыдно целует прямо на глазах у своего отца, я поистине не знаю, но сейчас это не самое важное, над чем мне стоит ломать себе голову.

Как говорила Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра».

А сейчас… раз уж у меня появляется такая возможность, мне нужно сконцентрировать все свои силы и внимание на гораздо более серьёзной проблеме, решение которой до завтра подождать никак не может.

И связана она вовсе не с Адамом Хартом.

Глава 7

Мы вернулись обратно в кварцевый зал, когда вместо фонового звучания струнных инструментов слух гостей уже вовсю очаровывал приятно льющийся голос певицы, а прежде светлая атмосфера помещения сменила оттенки на более приглушённые, интимные, располагающие к тому, чтобы наконец отбросить все чинные беседы в сторону и расслабиться, созерцая вечернюю шоу программу или отправляясь танцевать.

Я хоть и приходила в полнейший восторг от каждого потрясающего выступления знаменитых певцов, артистов и танцоров, но ни на минуту не прекращала параллельно выискивать в многолюдной толпе элиты города наглую морду Эндрюза, с которым мне срочно нужно поговорить до того, как он успеет надраться до положения риз.

Я даже представить себе не могу, что нас ждёт с Адамом дальше, но я точно знаю одно: меня совершенно не волнует его требование ко мне – с этого момента вычеркнуть всех мужчин из своей жизни. Даже несмотря на то, что вычёркивать мне по сути-то и некого. В моей тайной любовной истории вписано лишь одно имя. Только один, но самый значимый мужчина, который является для меня всем: другом, братом, родным человеком и любовью всей моей жизни. Я никогда не откажусь от Остина и очень надеюсь, что Адам сможет с этим смириться.

Что касается наших новоиспечённых отношений с Хартом – теперь я обязательно расскажу о них Остину и должна успеть это сделать раньше, чем Марк наплетёт ему всякий вздор. Но по поводу «Атриума» всё остаётся неизменным.

Я разобьюсь в лепёшку, но не допущу, чтобы Остин узнал обо мне правду! Не потому что боюсь, что он во мне разочаруется или не поймёт. Остин поймёт. Позлится. Прям мощно так позлится. Но рано или поздно поймёт. Но я не хочу, чтобы ему открылась часть меня, которую я сама презираю, терплю и люто ненавижу.

И если он видит во мне исключительно свою маленькую буйную девочку. Младшую сестричку. То пусть это так и остаётся. Я не хочу менять этот чистый образ в его глазах. Не хочу проявлять перед ним эту порочную, грязную и отвратительную часть своей повседневной жизни.

Остин – моя мечта. Самая заветная и самая несбыточная.

И я всем сердцем не хочу, чтобы моей мечте стало известно, в кого по ночам превращается его неугомонная малышка.

Он не узнает.

Я сделаю всё ради этого.

Обещаю.

– Как же он на тебя смотрит, Ники, – от скрупулёзного разглядывания лиц гостей меня отрывает таящий от придыхания голос Камиллы, что ещё не до конца успела отойти от побочных эффектов влияния Адама, и потому по-прежнему пребывает в непривычном для неё немногословном режиме, что, если честно, очень даже радует.

Девчонка хоть и приятна мне, и я выдохнула с облегчением, узнав, что после её взбалмошного побега из интерната и пропажи без вести на несколько месяцев с ней не случилось ничего плохого, но она далека от статуса моей близкой подруги, и потому слушать её бесконечный поток историй меня надолго не хватило бы, а отвечать на вопросы об Адаме – просто не получилось бы. Кто бы мне ответил хотя бы на один?

– Как бы я хотела, чтобы и на меня так тоже кто-нибудь посмотрел, – она глубоко вздыхает, неотрывно глядя куда-то вдаль.

Обнаружив в паре десятков метров от нас предмет её вожделения, я натыкаюсь на жгуче-чёрные глаза, что даже с расстояния заставляют каждую клетку моего тела плавиться, подобно олову в печке.

В горле резко пересыхает, а весь низ живота тяжелеет, когда я невольно зависаю в любовании манер общения Адама с неким Уитмором, о котором говорил ему отец. Его плавные сдержанные движения, уверенность в каждом жесте, повороте головы, взгляде, зорко окидывающем пространство с высоты своего богатырского роста, и мощное излучение безграничной силы, выдающей в нём бескомпромиссного и успешного человека, – ну просто загляденье.

– Ты так говоришь, Милла, словно ты незамужняя дева на закате своих лет. Тебе сколько? Пятнадцать, шестнадцать? – предполагаю я, с трудом переводя всё своё внимание с Адама на девчонку.

– Вообще-то почти семнадцать, – заявляет, гордо вздёрнув нос.

– Ну вот видишь, у тебя ещё всё впереди, хотя на тебя и сейчас вон как смотрят – аж шеи сворачивают, – указываю на группу парней, сидящую через один столик от нашего.

– Они смотрят не на меня, а на мою голую спину и дразняще вылезающую грудь, а это совсем другое, – бурчит Милла, вальяжно откидываясь на спину стула. – Адам на тебя смотрит, как на единственное, что по-настоящему видит в этом зале.

Она в самом деле так думает? Надеюсь, что да, потому что её слова что-то крепко трогают в моей душе, выпуская на волю порхающих бабочек, что своими хрупкими крылышками щекочут меня до сладких судорог в животе.

– Не говори ерунды, Милла. На тебя ползала смотрят так же, – заверяю, прикусывая губу, чтобы скрыть проступающую наружу глупую улыбку. – Ты выглядишь сногсшибательно, но… платье, конечно, очень смелое. Как мистер Харт вообще его одобрил?

– Ха, как же, одобрил! Нет, нет, то монашеское платье, что он вначале заставил меня напялить, я испачкала соком. Случайно, – она сгибает пальцы, изображая кавычки. – А насчёт этого он мне весь мозг пропилил, пока мы шли сюда, даже несмотря на то, что Роб знает: со мной спорить бессмысленно. И чтобы он наконец сдался и не заставлял идти опять переодеваться, мне пришлось пригрозить ему, что либо я вернусь в зал в этом наряде, либо не вернусь вообще, – сообщает Милла с триумфальной улыбкой на лице, нехило поражая меня этим. Харт-старший однозначно не похож на мужчину, который в принципе будет хоть с кем-то в общении идти на какие-либо уступки, а мириться с ультиматумами капризного подростка – так подавно, что вновь навевает на меня неприятные подозрения, развеять которые мне хочется прямо сейчас.

– Слушай, Милла, я знаю это не моё дело, но у вас с Робертом ведь… ну… – голос слегка подвисает оттого, что на деле столь щепетильный вопрос не задаётся так просто, как делал это в моих мыслях. – Ну вы…

– Что мы? – она непонимающе хмурит лоб.

– Блин… ну вы же с ним не… спите? – тихо-тихо выдаю я, и Милла тут же выпускает фонтан брызг сока, что только что отпила из бокала. Радует, что вся жидкость попадает лишь на пол, не испачкав ни одно из наших платьев.

– Ты что, с ума сошла, Ники?! – от удивления её округлившиеся глаза становятся похожи на огромные блюдца. – Ты за кого нас принимаешь? Да и… фуй… да ты что?! Я вообще ещё ни с кем ничего… и никогда… Боже! Откуда у тебя такие мысли?!

– Да тихо ты, не кричи так! – прошу я, поднося к её лицу салфетку. – Мне просто нужно было уточнить. Вот и всё. Тем более после слов Адама я не знала, что и думать. Но раз нет, значит, нет. Теперь я спокойна.

– Ужас, Ники! Как ты такое могла даже в уме предположить? Он же меня на полвека старше! И ты что, за какого-то извращенца его принимаешь? Ужас. Нет, конечно, Робстер – мой друг. И он обещал сделать всё, чтобы мне не пришлось возвращаться обратно в интернат, и я очень надеюсь, что у него всё получится! Он говорил о каких-то близких знакомых, которые задумывались об усыновлении именно взрослого ребёнка, поэтому у меня вся надежда на этих людей. Роберт должен был с ними связаться. А что вообще имел в виду Адам, я даже не представляю. Ты ему точно всю голову вскружила, раз он такой бред начал нести.

Я саркастично усмехаюсь.

– Я вскружила? Ты что-то путаешь, Милла, если кто кому и кружит голову, то только Адам. Причём не только мне, а поголовно всем женщинам. Посмотри, с него же глаз не сводят, да и тебя вон ещё саму потряхивает после общения с ним, – сама слышу, как в моём голосе проскальзывают недовольные ноты, но спрятать их внутри себя не получается – меня неимоверно бесит, что все бабы в зале не перестают пялиться на него, как на главный десерт этого вечера. И с каждой секундной это бесит меня всё сильнее. Так и хочется выколоть всем сучкам глаза.

– Но ты не такая, как все, Ники, – неожиданно для меня заявляет Милла таким тоном, будто совершенно точно знает, о чём говорит.

– Да вроде бы такая же, как все.

– Нет, нет, Николь, не такая, – упрямо спорит она, как-то странно присматриваясь ко мне.

– Да вроде две руки, две ноги, да посередине тельце. Что необычного?

– А я тебе сейчас объясню, тельце ты моё ненаглядное, – она стирает последние капли сока с лица и как-то по серьезному начинает: – В детдоме я никому не рассказывала кое-что о себе, но после встречи с Робом и его истории о мистической особенности Адама я поняла, что я не одна такая странная в этом мире и мне не стоит больше скрывать свою необычность, отображая её только в своих картинах, именно поэтому я хочу поделиться с тобой кое-чем. Я уверена, что после Адама тебя это уже не сможет шибко удивить, поэтому вывалю на тебя всю информацию разом такой, какая она есть, – Милла смещается на край стула, наклоняясь ко мне чуть ближе. – В общем, когда я смотрю на людей, я не просто вижу их, как все остальные, а так же вижу цвета и переливы их сущности, ауры, энергетики… Не знаю, называй это, как хочешь, но у каждого человека есть свой собственный свет, исходящий от его тела, что даёт понять, насколько его душа чиста или, наоборот, порочна. Цветов и сияний довольно много, и все описывать я сейчас не буду, чтобы сильно тебя не загружать, но вот, например, она, – Камилла указывает на женщину, стоящую неподалёку от нас, милое лицо которой напоминает добродушную маму с лучезарной улыбкой из рекламы кукурузных хлопьев. – От неё исходят мрачные, бордово-коричневые оттенки, что означает – её внутренняя чистота далека от внешней, которую она обманчиво демонстрирует всем окружающим. И таких людей, к сожалению, очень-очень много, а вот таких, как этот мужчина, хотелось бы видеть почаще, – её взор останавливается на седоволосом старике в рабочей униформе, что незаметно от гостей даёт какие-то указания официанту. – Это Фред, наш дворецкий. У него не просто светлая аура, она будто отбрасывает солнечные блики вокруг себя, что говорит о том, что его сущности в первую очередь важно приносить пользу не себе, а другим людям. И это полностью объясняет, почему он всю жизнь по собственному желанию служит дому Харт. Ты как? Нормально всё воспринимаешь? – прерывая свой рассказ, интересуется Милла, явно определяя по моему застывшему лицу, что я немного так в шоке. И лишь дождавшись моего слабого кивка, продолжает: – У самого Роберта… как бы так сказать… душа не мрачная, а скорее чёрствая, потухшая, блеклая, как и наш Рокфорд, отчего мне, человеку с ореолом радужного соцветия, случайно встретив его, очень захотелось внести красок в его жизнь. И несмотря на то, что вначале его тусклый, серый цвет категорично отказывался принимать другую тональность, мне всё равно удалось это немного изменить, и я уверена, что смогу добиться ещё больших результатов, – с нескрываемой гордостью произносит Милла, а я сижу и охреневаю с того, что, оказывается, эмпатия Остина – это самое меньшее, чему мне стоило много лет назад дико изумляться.

– Ты хочешь сказать, что можешь влиять на сущность людей? Делать их лучше? Эм… Или чище? Или как правильно?

– Нет, влиять я не могу. Повлиять на изменения своего сияния может только сам человек своими поступками и мыслями. Я же могу лишь поспособствовать его искреннему желанию захотеть изменить свой свет, что и стараюсь делать, если вижу, что в душе человека ещё не всё потеряно и цвет по-прежнему можно улучшить.

– Ничего себе, Милла! – оторопело протягиваю я. – По правде говоря, я даже не знаю, что сказать… И вообще… теперь ещё больше не понимаю, как человек, с таким немыслимым даром, как ты, может говорить, что это я чем-то отличаюсь от всех остальных? Я даже близко ничего подобного делать не умею.

– А иногда и не нужно что-то делать, чтобы отличаться, Николь, но уверяю тебя: ты тоже необычная, и я это знаю ещё с тех пор, как впервые встретила тебя в детдоме, – она замолкает и, сосредоточенно прищурившись, смотрит на меня так пристально, словно жаждет высверлить в моём лице пробоину.

– Что ты делаешь?

– Ещё раз пытаюсь пробиться.

– Куда пробиться? – в конец теряюсь я.

– К тебе в душу, – ещё несколько секунд она сильно напрягает веки, а затем устало выдыхает. – Нет! Ни в какую! Что тогда, что сейчас. Не получается. Я не вижу никакого света в тебе.

– Никакого?

– Да. Ты будто мертва, – небрежно выдаёт она, а у меня мороз по спине проносится.

– Мертва? Но я же живая.

– В том-то и дело. Ты жива, и я больше чем уверена, что душа у тебя чистая, но ты единственная, кого я вижу нормально. Ну, то есть как обычный человек видит другого. Безо всякого там экстра-сияния.

– Так со мной что-то не так? – этим вопросом я задаюсь ещё с того момента, как Остин сказал мне те же слова, что и Милла, которая сейчас вместо ответа лишь разряжается своим задорным, громким смехом. – Что-о? – не понимаю, чем я её так развеселила.

– Да ничего! – продолжая хихикать, бросает она. – Я тебе сказала, что не могу видеть цвет твоей ауры, которую по сути вообще не должна видеть, а ты думаешь, что это у тебя какие-то проблемы?

– Ну я не знаю. Мне просто хочется понять, почему так. Я же ничего не делаю для этого, а ты не можешь… эм… пробиться… и не только ты, кстати.

– Под не только мной ты имеешь в виду силы Адама? – со жгучим любопытством спрашивает Милла, прямо-таки меняясь в лице от упоминания своего предмета воздыхания.

– Нет. Я говорю о другом человеке, да и силы Адама действуют на меня отменно. Возможно, не так мощно, как на тебя, но в любом случае в моих… эм… «стенах»? Или как это ещё назвать? В общем, он в этом не увидел для себя никакой преграды.

– Я бы так не сказала… – загадочно проговаривает она, перекидывая ногу на ногу, привлекая к себе этим манящим жестом ещё больше мужского внимания с соседнего столика. – Сияние Адама уникально в своём роде. Оно похоже на огненное пламя. Я такого никогда не видела. И оно не просто горит, а проникает сквозь ауру каждой женщины и, сжигая их существующий цвет, заполняет своим собственным жаром.

– Ничего себе! – потрясённо ахаю. – Ты говоришь именно то, что я испытываю рядом с ним. Жар! Постоянный. Во всём теле. Ну… это помимо всех прочих реакций, что он вызывает в женских организмах. Так что, как видишь, с ним мой непроницаемый слой не работает, хотя мне бы очень этого хотелось.

– Он ещё как работает, Ники, просто не совсем так, как ты думаешь. Могу предположить, что способность Адама развита гораздо лучше моей, и поэтому ему удаётся хоть немного добраться до твоей сути… – хоть немного?! Хоть немного?!!! Да я едва научилась справляться с этим немного! – …но твой «щит» работает с ним по-другому.

– И как же? – пребывая в полном эмоциональном ступоре, я готова услышать уже любую диковинную небылицу.

– Вот смотри, – она жестом просит снова посмотреть меня на Адама, который теперь КАКОГО-ТО ХРЕНА общается не с жилистым лысым предпринимателем, а с роковой длинноногой красоткой в платье, облепляющем её стройное тело, как вторая кожа. – Женщина рядом с ним уже полностью лишилась своего собственного цвета, но так как сейчас в помещении сливается слишком много разных энергетик, она не ощущает и половины его силы, но с тобой всё… – дальше несколько предложений Миллы перебивает гул закипающей крови в висках, вызванный созерцанием соблазнительной улыбки на губах Адама, которой он отвечает на какое-то тупое высказывание брюнетки.

Почему тупое? Не спрашивайте. Я так решила. Тупое, и всё тут!

– …Уверена, если ты разберёшься в своей особенности и даже попытаешься её усовершенствовать, у тебя может получиться полностью отгородить себя от его «очарования». И знаешь, это было бы круто! Я бы хотела на это посмотреть!

– Посмотреть на что? – неотрывно глядя на воркующую парочку, от нарастающего гнева моё сердце начинает нестись как оголтелое, что мешает чётко понять, о чём говорит Милла.

– Ну, как на что, Ники? Конечно же на то, как Адам справлялся бы с девушкой, которая не только обладала бы абсолютным иммунитетом от его чар, но и была способна отражать их! – смысл сказанных слов неординарной девочки полностью ускользает от меня, будто накрывается плотной плёнкой, потому что я теряю всякую способность адекватно мыслить и воспринимать происходящее вокруг себя, когда вижу, как женские руки мягко прислоняются к груди Адама, а вслед за ними и всё её тело, что он бесцеремонно придерживает за талию, пока эта безмозглая баба продолжает выпускать из своего накаченного рта тупые фразы в паре сантиметров от его лица.

ОНА! ТРОГАЕТ! МОЕГО! АДАМА! И! ЭТОТ! КОЗЁЛ! ТРОГАЕТ! ЕЁ! ТОЖЕ!

Эти слова взрываются в моей голове, словно ядерные бомбы, воспламеняя все внутренности и оголённые нервы. И теперь я точно знаю, что это не ревность! Ох, хотела бы я, чтобы это была она! Но нет! Это далеко не то разрывающее грудную клетку чувство, что я испытываю на протяжении долгих лет, наблюдая за Остином и его девушками. Тут всё хуже! Сейчас я не просто хочу переломать этой холёной суке все пальцы на руках, а затем схватить за её идеально уложенные чёрные волосы и разбить лицо о своё колено. Нет! Этого мало! Я готова раскромсать её на мелкие кусочки, медленно, неторопливо, упиваясь болью и страхом в ошалевших глазах, а после сжечь на костре всё месиво её останков, наслаждаясь яркостью полыхающего пламени своих кровожадных деяний. И затем то же самое повторить и с Адамом, чтобы знал, как позволять кому-то себя лапать и ещё отвечать тем же!

Убью её! И его! И приступлю делать это прямо сейчас же!

Не видя перед собой ничего, кроме намеченной цели, я как ошпаренная вскакиваю со стула, чтобы уже ринуться через весь зал для приведения своего свирепого плана в действие, как вдруг передо мной не пойми откуда образуется высокая мужская фигура, а по лицу бьёт знакомый мне мощный свет софитов.

– И наконец у нас появился очаровательный доброволец для танго с Брауном, – восторженно объявляет хорошо поставленный голос, и я не успеваю ничего сообразить, как мужчина берёт меня за руку и ведёт в центр танцпола, где уже находятся несколько пар, состоящих из гостей вечера и профессиональных танцоров.

– Подождите… Я не собиралась… – пытаюсь как-то предотвратить свой выход в центр зала, но ведущий так увлечён своей зажигательной речью, что совершенно не слышит меня.

– У-уху-у-у! Давай, Ники, покажи им всем, что ты умеешь! – в последний момент перед тем, как потерять из виду сладкую парочку, я замечаю, что Адам, услышав подбадривающий возглас Камиллы, всё-таки отрывается от прилипшей к нему пиявки и начинает выискивать меня в толпе.

И знаете… Так даже лучше! Прямо-таки прекрасно! Их казнь отменяется – я выпущу свербящее во всём теле чувство неревности другим путём. Раз Адам позволяет себя лапать какой-то швабре, тогда и я позволю кому-то потрогать себя! А то какого чёрта?! Что за неравноправие?!

Ты – моя, Лина… А ты что, Адам, – всех? Ага! Не будет этого!

Я, конечно, не планировала привлекать к себе лишнего внимания рокфордских сливок общества, но раз тут такое дело, то гори оно всё огнём! Да и когда это я отказывалась от танцев?!

– Добрый вечер, мисс…? – тепло обращается ко мне последний свободный танцор, узнав которого меня мигом пробирает до волнительных мурашек.

– Николи-и-ина-а-а, – блею я, глядя на своего партнёра с вывалившимся из орбит глазами.

– Добрый вечер, Николина, меня зовут…

– Ричард Бра-а-аун, – заканчиваю за него предложение, произнося его имя с благоговением. – Не может быть! Я не верю, своим глазам! Вы же… О Боже! – единственное, что получается радостно воскликнуть, потому что в моей голове собирается так много слов, которые мне хочется сказать мужчине – выдающемуся танцору и многократному чемпиону мира по современным стилям танцев, о том, насколько сильно я восхищаюсь его талантом и достижениями, что они собираются в ком и предательски встают поперёк горла.

– Для Вас я Рик, Николина. Танцевали когда-нибудь танго? – улыбаясь во все тридцать два белоснежных зуба, спрашивает он, галантно протягивая мне свою руку.

– Танцевала, – звенящим, точно множество маленьких колокольчиков, голосом, лепечу я, соединяя пальцы с человеком-вдохновением для многих танцоров.