Текст книги "Вопросы"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Дим засмеялся.

– Ну-ну, Рига. Она тебя любит? Это кто тебе такое сказал? Думаешь, в этом городе, на берегу этого дрянного мелкого моря, этой грязной лужи, куда плевали и испражнялись, можно жить человеческой жизнью и можно любить?

Теперь Рига искренне удивился.

– А при чем здесь это? Сам же говоришь, что жизнь везде одна и люди везде одни. И любить можно везде. В любом веке, в любое время, в любом месте. Я понял это благодаря ей.

– Она тебя любит? – вдруг спросил Дим, как человек, который споткнулся о какую-то мысль и не может избавиться от нее.

Рига пошел к двери, бросив на ходу:

– Не хочу с тобой спорить. Не веришь никому, видишь во всем только грязь, только наркотики – твое дело.

Легче было думать, что она просто согласилась быть с Ригой. Рига по сравнению с Выготцевым – Аполлон. Богат, красив, молод. В его чувство тоже легко поверить. Ее беспокойные глаза обладают страшной магией. Он просто околдован их лунным мерцаним. Действительно, есть в ней что-то необычайное, чего не вытравишь кислотой будней. К ней грязь не пристает. А как она перчатки стаскивала... так нервно, словно этими пальчиками каждый день с Выготцева не снимала ни штаны, ни сапоги. Чистая наша девочка, скромная гувернантка...

Юлька, вот, вся, как на ладони. Ничего из себя не корчит. А то... лунный свет, видите ли. Кто это, Рига сказал? Ерунда какая. Или само всплыло в сознании?

И дела не шли в голову. И она не шла из головы. Наконец, Дим поднялся и пошел в ресторан – осведомиться о закупках. И, поговорив с управляющим, столкнулся с Юлькой, пришедшей на свою смену. Она повязала фартучек и прицепила на кудрявую голову чепчик.

– Ну, нравлюсь я тебе?

– Нравишься, – кивнул Дим. – А, скажи, Рига тебе нравится?

– Рига? Ты ревнуешь? – просияла Юлька. – Нравится. Рига классный.

– Ну, и если бы..., – помог Дим.

Она замахала головой.

– Нет. Ты лучше.

– Ясно. Я хозяин. И денег у меня больше.

– Нет, мне просто длинные волосы не нравятся...

Дим отвернулся и вышел из ресторана. Вот так же и Таня могла бы сейчас выбирать, и, может, даже выбрала бы его, вменив Риге в вину длинные волосы. Если бы не эта «любовь». Откуда она взялась?

Нет, Дим никогда не позволит ей выбирать после ее признаний другому. Никогда не придет к ней. Другое дело, что живет без нее, словно она постоянно рядом. Смотрит на Ригу – и думает о ней. Поднимает голову к небу – и зажмуривается от  зеленого взгляда  ее беспокойных глаз... А ветер... А лунный свет... Выходит, что все вокруг – она. Только она. И часы тикают: Та-ня, Та-ня, Та-ня. И на пляже постоянно зовет кто-то: «Таня, иди сюда!» И в номере бродит какое-то заблудившееся эхо: «Та-а-а-а-аня». И сны снятся о ней. О том, чего никогда не было, и о том, чего никогда не будет. Наваждение такое...

Стоит Диму подумать, что сейчас Рига поедет к ней, увидит ее, будет держать ее за руку и говорить с ней... если не больше. Может, будет целовать ее волосы и видеть прямо перед собой ее печальные глаза... А может, будет качаться над ее телом, входя в нее по проторенной Выготцевым дорожке. Будет вдыхать запах ее кожи, будет поглощать тепло ее голого тела, будет ловить губами каждый ее вздох...

Дим чувствует, что ненавидит Ригу за то, что она его любит. Ненавидит себя. Ненавидит ее. И любит только свою мечту о ней. О ней – которой нет. О ней – которая не похожа на ту Таню, которая встречается с Ригой. И все-таки о ней.

«Таня, Таня», – вхлипывает эхо в коридорах «Фортуны». «Таня, Таня», – шепчут волны, разливаясь по песчаному берегу. «Таня, Таня», – вскрикивают над морем чайки. И южная ночь накрывает беззвездной пеленой весь город... Таня...

27. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЗАНИМАЮТСЯ СЕКСОМ?

         Илона сидела, подперев голову рукой и уставившись на порезанную клеенку на столе. Она приходила часто, вот так сидела на кухне, смотрела на плохо отмытую Таней клеенку и вздрагивала от звука голосов соседей, звонков и шагов на лестнице. Жизнь многоэтажного дома со всем его дребезжанием пугала ее, привыкшую к покою и уюту роскошного особняка Выготцева.

Теперь Илоне было жутко в его доме и неловко в квартире Тани.

– Ну, почему, почему ты не хочешь вернуться?! – всхлипывала Илона. – Мы же подруги, Танечка. Мы обе вдовами остались...

– Может, ты и Алену пригласишь? – бросила Таня.

– Ну, что ты за дура такая?! – сорвалась Илона. – Его нет. Одни мы с тобой. Это и твой дом тоже.

– Мне здесь лучше, Илона. Легче дышать.

– Здесь? – Илона обвела глазами убогое жилище.

Разговор оборвался, как и раньше обрывался на этом месте. Илона в сердцах хлопала скрипящей дверью, а Таня садилась на ее место за кухонным столом и смотрела на порезы на клеенке.

Рига приехал спустя неделю после его смерти. И беседа никак не завязывалась, словно они договорились не упоминать имени покойного, а больше говорить было не о чем. Рига прошелся по затхлой, старой квартире, пропахшей прежними хозяевами и пылью прошлых десятилетий, взглянул через окно во двор и спросил рассеянно:

– Нравится тебе здесь?

Таня кивнула.

А потом она задумалась о Риге. Не потому, что он был высок, энергичен и добр к ней, а потому, что она его не любила. Вот такая странная вещь женская логика. Таня подумала, что отсутствие любви не только не помешает ей начать все заново, а наоборот – сделает ее более свободной и раскованной в общении с молодым человеком. Она вдруг почувствовала , что она не умерла вместе с Выготцевым, не лежит под толщей сырой земли, что она молода, красива и имеет право быть счастливой.

Она поверила в Ригу. Она поверила в себя. И она поверила в них вдвоем. Лапы Выготцева словно ослабили свою хватку, а его тень перестала заслонять окна.

Она пыталась разворошить в себе девичьи мечты о сексе с молодым парнем, но ничего не шло на ум, кроме бразильских сериалов. Таня разделась и подошла к зеркалу.

Ложь! Нет на ее теле никаких следов от пальцев Выготцева. Ее губы словно и не знали никогда его поцелуев. Она жива. Она молода. Она... Таня стояла голая перед зеркалом и по ее щекам текли слезы. Ей казалось, что она – совсем раздетая – идет среди людей за гробом Выготцева и ловит на себе осуждающие взгляды. Она отшатнулась от своего отражения. Это была единственная фантазия, которую нарисовало ее искалеченное воображение.

Когда Рига приехал на следующий день, Таня не решалась взглянуть ему в глаза. И он уловил это напряжение, поймал ее за руку, удержал. Стал, как обычно, целовать ее пальцы. Таня подалась вперед и прильнула к нему, пряча голову на его груди. Рига опешил. Думал, ей потребуется бездна времени, чтобы прийти в себя. Заглянул ей в глаза.

– Таня... я не хочу, чтобы ты относилась к этому, как к эксперименту над собой... и надо мной.

– Я знаю, – она кивнула.

Но подсознательно – этого не вытравишь. Она оценивала и силу рук Риги, и остроту его прикосновений. Новизна ощущений озадачила ее, привыкшую к дряблому телу Выготцева. Рига действовал не быстро, но напряжение его тела звенело и невольно передавалось ей.

– Рига, – она отстранилась, останавливая его.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

– Рига... давай свет выключим, – попросила она.

– Ты хочешь? – спросил он. – Правда, хочешь?

– Не спрашивай...

Точно на этот вопрос ответить она не могла. Рига старался, но сомнения оставались. А, с другой стороны, давать обратный ход делу он не собирался и уверенно переступил через свои сомнения. Она сказала «да». Почему он не должен ей верить? Она же сама сказала.

Рига увлек ее на скрипящий диван. Кого только ни принимал этот продажный диван за время своего существования в этой квартире... А теперь охотно принял Ригу с Таней, ничуть не отличая их от прочих совокупляющихся на нем пар.

Но отличие было. Таня прислушивалась к скрипу пружин, и ей казалось, что этот скрип раздается прямо из ее сердца. Она зажмурилась, пытаясь отдаться не столько мужчине, сколько хаосу человеческих инстинктов, но скрип пружин спугнул все женские, похотливые, кошачьи, животные инстинкты и оставил одно чувство недоумения.

Рига, со всей своей опытностью древнего воина, скандинавского  рыцаря и современного ловеласа, обращался с ней вполне профессионально, и притом не методически и по-спортивному сухо, а поэтически упоенно и чувственно. Таня поняла это. Поняла, как это для него важно, и поверила, что он ее любит. Нигде так не зияет провалом отсутствие любви, как в постели между лежащими рядом людьми. Здесь этого провала не было. Было другое. Было ее скрипящее недоумение.

Нельзя сказать, что увлекшись сопоставлениями, она не чувствовала ровным счетом ничего. Она легко поддалась его ритму и отвечала ему с не меньшим желанием, радуясь тому, что его кожа такая гладкая, свежая и приятная для губ. И вдруг, устав от острой упругости его тела и от его ласк, она зло подумала: «Когда же это  закончится?», и тут же ее захлестнуло то самое недоумение... отчаянное, безысходное, на грани рыданий и истерик.

Усвоив механику, ее тело продолжало отвечать Риге, а душа, как прежде, смотрела со стороны на эти жалкие попытки и унизительные терзания. Не вооружившись никакими контрацептивами и боясь усложнить ее жизнь непредвиденными последствиями близости, Рига, наконец, приподнялся над ее телом, освободив его от своего присутствия. Таня обхватила его за спину.

– Рига, хороший мой...  мой добрый мальчик..

Закрыла за собой дверь ванной, включила воду и присела на холодный кафельный пол.

– Хороший мой мальчик... Лучше бы я умерла вместе с ним. Лучше бы я умерла... Лучше бы я умерла, Рига...

Вода продолжала течь.

Когда она вернулась в комнату, Рига не спал. Сидел раздетый на постели, едва прикрывшись простыней, красивый неестественной – древней красотой. Таня села рядом и поцеловала его в голое плечо.

– Прости меня.

Рига отвернулся, дернул выключатель и погасил ночник. В темноте посмотрел ей в лицо.

– Ты моя. Ты будешь всегда со мной. Мы поженимся. Сейчас ты напряжена и поэтому... поэтому тебе тяжело.

– Прости меня, – повторила она.

– И ты меня прости, Таня. Нам не нужно было спешить. Я, наверное, переоценил себя. У меня было много женщин, и все они... все... короче, – Рига сбился. – А теперь они все ничего не значат по сравнению с тобой, с одним твоим взглядом...

Они лежали обнявшись, и каждый чувствовал себя несчастным каким-то новым несчастьем, которого не было раньше. Рига прижимал ее к себе, и чем она была ближе, тем сильнее что-то зудело в сердце и не давало уснуть.  И Таня не спала, дышала в его плечо и пыталась выровнять дыхание, чтобы не задохнуться от слез.

– Я люблю тебя, – повторил вдруг Рига и почувствовал, как ее слеза обожгла ему плечо.

28. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ТОРГУЮТСЯ?

         Это не была первая любовь и не была любовь с первого взгляда. Ничего «первого» в ней не было, и он для нее не был первым. Рига хорошо  помнил, как, увидев ее впервые в «Фортуне» с Выготцевым, предложил Диму отбить ее у старика. А теперь сам разбил бы за нее голову.

         Лето клонилось к закату. Очередное строительство, завуалированное покровом ночи, не отпугнуло приезжих. Риге казалось, что все отдыхают среди груды кирпичей и цемента. Парадоксальная была ситуация: ни дым заводов, ни грязная вода, ни кирпичи не только не нарушали идилии отдыха, а, наоборот, раскрывали глубоко затаенные человеческие склонности, пороки и дурные привычки: употреблять наркотики, пить, водиться с проститутками, играть в азартные игры. И все расставались с деньгами легко и весело.

         Он словно выпал из жизни «Фортуны». С Димом общался мало, словно обрывками сказанных раньше фраз. Как-то вечером Дим отыскал его в казино, оторвал от разговора с охранниками. Вгляделся, словно не узнавая...

         Рига вышел за ним из казино и пошел по залитому лунным светом берегу. Дим снова посмотрел пристально.

– Что ты такой – худой и бледный?

– Ночью все худые и бледные, – усмехнулся Рига.

– Дело есть.

Дим заговорил о сделке. Из Азии шла крупная партия товара, больше половины которой Дим планировал оставить в «Фортуне». Столице в лице Джина впервые должна была достаться меньшая часть.

– Я думаю, что сезон не закончится августом, хотя уже холодает. Скорее всего, гости проторчат до октября. Кроме того, нужно держать территорию, не сокращая оборот. У зимы для нас есть свои преимущества – от нее хочется бежать.

Рига кивнул. В последнее время он только кивал и отмалчивался. Дим выглядел спокойным и довольным ходом дел. Бросил на Ригу острый взгляд и вдруг спросил мягко:

– Это она тебя так изводит?

– Уже доложили? – огрызнулся Рига.

Дим пожал плечами.

– Доложили, что ты ее к себе забрал. Вот и все. Остальное – на тебе написано.

Рига отступил от него.

– Я ее не оставлю! Никогда! Мы через все пройдем вместе. Просто... мне... мне с ней тяжело очень. Так тяжело, будто я виноват. Виноват даже в том, что хочу ее...

Дим посмотрел вдаль на серебристые прохладные волны. Бросил едко:

– Не изводи себя, Рига. То, что она не кончает, – не твоя проблема.

Но Рига вдруг смутился, словно до этого они никогда не обсуждали общих девок и не оценивали их, как на дешевой распродаже. И Дим, услышав собственные слова, напрягся, словно столкнул на пол что-то хрупкое, что разбилось со звоном  и рассыпалось осколками.

– Это моя проблема, – выдохнул Рига. – Это моя проблема. И уж точно не твоя!

Рига резко отвернулся и бросился назад к «Фортуне». И Дим понял, что нужно сделать, чтобы не потерять этого убегающего парня: переступить через хрустящие осколки и поговорить с ней. Поговорить с ней о жизни на земле, о лунном свете и крике чаек над морем. А точнее – о ее любви, которая изводит Ригу. Оставив силуэт Риги за окнами казино, Дим сел в машину и погнал к городу.

Город мало изменился с весны, продолжая жить своей размеренной провинциальной жизнью. «Фортуна» будто и не принадлежала ему, являясь частью другого – параллельного, роскошного мира. Дим рассматривал спящий город, лишенный всякого подобия ночной жизни, и в уме просчитывал все, что можно было бы привнести в его размеренность. Пожалуй, если дела пойдут хорошо, у Дима хватит средств, чтобы открыть ночные магазины, новые клубы, организовать летний музыкальный фест и расширить деятельность порта, введя пассажирские линии на Турцию, Грецию и Италию. Он сможет это осуществить, даже имея такую прибыль, какую дало это лето. Но сеть постоянно растет, и ее паутина покрывает уже не одну область на юге. Ее ниточки тянутся до самой столицы. Дим не задумывается над тем, губит он мир или спасает. Он оставил раздумья  городским властям и правоохранительным органам, а они взялись помогать ему с неприличным азартом.

Наконец, Дим остановился у многоэтажки и поднялся к квартире Риги. Нажал уверенно кнопку звонка.

Она открыла, не задав ни одного вопроса. Была в длинном платье с подчеркнуто тонкой талией и босая. Волосы уже отросли до плеч, и прической она напоминала Ригу, но без его шелковой мягкости. Дим отвел взгляд от ее лица и стал смотреть на ее маленькие босые ступни на ворсистом ковре.

– Проходи, – сказала она, наконец.

Дим прошел в квартиру и заговорил резко, пытаясь не сбиться с мысли:

– Таня, у меня к тебе есть просьба. Понимаешь, я очень люблю Ригу. Он мне дорог. Он мне нужен в «Фортуне», и вообще нужен делу. Мне жаль смотреть, как он изводится с тобой. Если ты его любишь, то мы оба хорошо знаем цену этой «любви». Я хочу заплатить тебе эту цену, чтобы ты оставила его в покое. Я могу назначить тебе ежемесячное пособие... в пятьсот долларов. Согласна?

Она спокойно села.

– Думаешь, мне нужны от него только деньги?

– Думаю, да.

– И ты ценишь Ригу в пятьсот баксов?

– Нет, я тебя ценю в пятьсот баксов, – поправил Дим. – Для нашего города это немалая сумма.

– А ты смог бы заплатить тысячу?

– Хорошо, – согласился он.

– А две? Две я не стою? – усмехнулась она.

– Две? Хорошо, две. Но это последняя цена, – отрезал Дим.

– Нет. Мне не нужны эти деньги. Рига любит меня! – произнесла она твердо.

Дим взглянул ей в глаза. И эти глаза... были наполнены отчаянной влагой, которая не могла уйти со слезами. Потемнели до зеленоватой черноты и мерцали обидой и злостью.

– Таня... ты же не любишь его! – воскликнул Дим.

Она отвернулась.

– Если ты думаешь, что я никого не люблю, что я проститутка, то должен знать, что с Ригой я буду иметь намного больше, чем две тысячи баксов в месяц.

Дим опустил голову, взглянул на ее босые маленькие ступни и вдруг упал на колени и обхватил их.

– Танечка, я совсем не это хотел сказать. Не про деньги. Просто не могу поверить, что ты его любишь... Это невозможно! Этого не может быть!

– Убирайся вон! – она вырвалась. – Я люблю Ригу. И мы всегда будем вместе! А ты... дрянь. Сволочь... Помешан на своих грязных деньгах! У нас будет семья, дети. Это не продается!

– Таня...

– Пошел вон!

Она оттолкнула его. Дим вышел на площадку и закурил нервно. Оглянулся на дверь и пошел вниз.

Рига скользнул в тень, и Дим прошел мимо.

Таня не плакала, только бросилась к Риге и обхватила его руками. Пальцы дрожали, и губы дрожали...

– Я его ненавижу. Ненавижу!

Рига погладил ее по голове.

– Ты слышал? – она вскинула глаза.

– Прости, я... сомневался, что он тебе не нужен.

– Мне никто не нужен, кроме тебя, – заверила она. – Никогда больше не сомневайся, Рига.

– Не буду, – он поцеловал ее в лоб.

29. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВСПОМИНАЮТ ПРОШЛОЕ?

         За короткое время, проведенное с Ригой, Таня устала больше, чем за долгие годы с Выготцевым. Устала заставлять себя жить новой жизнью, чувствуя только то, что ее новая жизнь тяжелее прежней.

         Секс – это не все в жизни, но и любовь – далеко не все. Тем более, в современном мире, где эти понятия никак не связаны. И семью, пожалуй, нельзя строить на любви: чувство – слишком непрочная основа для долгосрочных обязательств. Но вдруг она поняла, что любовь – это все в жизни. А без нее – никакой жизни нет. И дело не в возрасте, не в характере и не в деньгах. Оказавшись в объятиях молодого Риги и надеясь вычеркнуть из памяти свое прошлое, Таня постепенно стала сожалеть о своей спокойной, мерной и только приступами суматошной жизни в доме Выготцева.

         Но, убедившись в том, что Рига любит ее и что у них есть будущее, Таня и не подумала отказать ему. И не отказывала никогда потом, когда Рига возвращался из «Фортуны» под утро. И ритм ее жизни изменился, сломался, и, казалось, что сломался позвоночник, и ее руки, ноги и все тело перестали принадлежать ей, повисли безвольно. Если Рига и был требователен, то не к ее поведению, а к чувствам. И она ловила себя на том, что приноравливается к нему точно так же, как к старику Выготцеву, зная, когда ему улыбнуться, а когда подыграть в его страстном порыве.

         Итак, найдите сто отличий. Найдите десять отличий. Найдите хотя бы пять...

         Но когда пришел Дим, чтобы швырнуть ей в лицо деньги «за Ригу», Таня поняла, что поступила правильно, как бы тяжело ни дался ей этот выбор. Потому что этот человек... на весеннем столичном ветру, в кепке, в черных очках поверх кепки, с покрасневшими руками... этот человек... в фирменных джинсах и дорогом кожаном пиджаке, только что вышедший из дорогого автомобиля... он никогда ничего не увидит в ней, кроме продажной девки, кроме проститутки, дешевой содержанки. Он никогда не поверит в то, что она живая женщина, которая хочет любить, мечтает о семье, о собственном доме, которая просто ошиблась, оступилась и полетела бы в пропасть, если бы Рига не подхватил. Но Ригу – Бог послал. Рига подхватил. И за это Таня будет служить ему верой и правдой, как преданная собака или протертое полотенце.

         А потом думает – зачем? Зачем он подхватил? Ведь это то же самое, что угождать Выготцеву, жить с ним, понимать, что он хороший человек, и ничего не чувствовать к нему, кроме благодарности.

         Размышления измучили ее совершенно. Она проводит бессонные ночи без Риги в его квартире, а утром он возвращается и увлекает ее в постель. Потом спит до обеда, а она бродит одна по дому. Потом вместе выходят, обедают где-то... Но четкого режима нет: Рига может подолгу пропадать на сделках, на каких-то разборках, в качалке с ребятами.

         Спросил как-то:

– Не боишься, что меня убьют?

И ей сделалось стыдно, что она не боится. Ей эта мысль даже в голову не приходила. Запоздало прижалась к нему и спросила, заглядывая в глаза:

– Тебя не убьют, Рига?

Он промолчал. Заговорил только в постели, обнимая ее и прижимая к себе.

– Таня, давай в октябре поженимся...

– Почему в октябре?

И опять долго нет ответа.

– Я скажу, почему в октябре. А ты – взамен – тоже ответишь мне на один вопрос...

Она кивнула в темноте. Рига еще посмотрел в потолок, и когда лунный свет совсем пропал за окном, и стал сереть рассвет, заговорил глухо:

– Как-то в октябре я был на одной войне. И это был такой холодный октябрь, совершенно чужой... И листья носились какие-то незнакомые, не такие, как здесь. А до войны... я не был отморозком. В универе латынь учил и не думал  о том, что где-то одни люди других убивают. Там, знаешь, все перевернулось – грязь, пыль, кровь, и ветер носит эти черные листья. И постоянно – опасность. Чужой язык. Чужие лица. Чужая война. Я уже и позабыл, что приехал ради денег, пытался только выжить, а чтобы выжить – пришлось убивать. Наконец, последняя партия оружия было доставлена, я получил свои деньги. Для меня эта чужая война была уже позади. Мы с одним чеченом ехали в аэропорт, уже общались запросто, байки какие-то травили, и вдруг у нашего авто пробили шину. Машину обстреляли. Мы закатились в кювет. Поняли, примерно откуда. Дорога – пуста в оба конца, напротив – лесополоса. Мой друг поднялся, выстрелил наугад, и в тот же миг его упал убитым. Меткость была предельная. И если бы мы не неслись на большой скорости, стрелок и в первый раз прицелился бы получше...

Мы лежали по разным сторонам трассы. Я – с деньгами и своим светлым будущим, а этот снайпер – с идеями, принципами или еще чем-то. И я так его ненавидел, что метнулся через дорогу к нему в эту жидкую лесополосу. Еще с минуту мы выслеживали друг друга в почерневших полуголых кустах, а потом я заметил его маску – черную шапочку с прорезями для глаз и рта. Он, видно, потерял меня из виду, я оказался сзади, упал на него и выбил из рук винтовку.

И когда я на него упал, понял, что его тело – мягче и меньше, чем я ожидал. А когда сорвал с убийцы маску – передо мной оказалась девчонка с огромными карими глазами и торчащими волосами.

– Стреляй! – сказала она.

А я сел, направив на нее оружие и не мог заставить себя выстрелить. Она спокойно поднялась и отряхнулась. Сказала, что из-за таких продажных сук, как я, они и не могут победить. А мне дела не было до этого, я смотрел на нее во все глаза. Впервые видел женщину-снайпера, о которых на войне и русские, и чечены рассказывали легенды, потому что воевали девчонки и на той, и на другой стороне. И легенды эти  были похожи на страшные сказки. И пока я сидел, вытаращившись на нее  и пытаясь припомнить все услышанное, она дернулась в воздухе, как черная молния, выбила у меня из рук ствол и прижала меня к холодной земле, наступив ботинком на горло. С такой тренированной ловкостью я еще не сталкивался и понял – на уровне инстинкта – что действовать нужно незамедлительно. Я схватил ее за ногу, мы стали бороться, она царапалась, я бил ее по лицу, и, наконец, одолел, но инстинкты сработали все сразу. Я уже рвал на ней одежду, а она материла меня последними словами. Я зажал  ей рот. Тогда мне не то, что не хотелось ее поцеловать, а хотелось причинить ей как можно больше боли. И это все засело во мне надолго. Этот октябрь... Я бросил ее в лесополосе без оружия. И она плакала не как убийца, не как солдат, не как снайпер, а как обычная дворовая девчонка. И тогда я решил, что если начну новую жизнь, чтобы никогда не вспоминать прошлое, то это случится обязательно в октябре.

Рига умолк.

– Женщина не должна воевать. И не должна быть никем унижена, – сказал после паузы.

Таня посмотрела за окно – на розовеющее небо.

– А теперь ты ответь мне... Таня... за что?

Она приподнялась на локте и взглянула ему в лицо. За что? За что он получил деньги тогда? За что получает теперь? За что девочка хотела убить его? За что он ее изнасиловал? Или за что он мучится так долго, вспоминая это?

– Что именно? – спросила она.

– За что ты его так любишь, Таня? – закончил Рига совершенно неожиданно.

– За то, что тоже мечтала начать новую жизнь с человеком, который ничего не знал бы обо мне. Но он так унизил меня, что..., – она затихла.

– Что? – спросил Рига.

– Что никакая война не идет в сравнение...

30. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВСТУПАЮТ В СГОВОР?

         Неожиданно в «Фортуне» появился Джин. Без приглашения, без предупреждения. Обнялись с Димом по-братски, закатились в ресторан. Джин жевал и оглядывался все вокруг с живым интересом.

– Да, да, круто. На широкую ногу. А честно – без «товара» это все пошло бы на дно, так? Эта роскошь губительна без сети.

Итак, Джин не утратил своей привычки опережать ответом незаданный вопрос собеседника.

– Нет, я просто уточняю. Ты тут хозяин, царь и бог, ясно. Я не в претензии, мне процент капает. Товар делим честно.

– Тогда что?

– Соскучился просто. Кисло у нас. Невесело.

– Да и здесь море остыло.

– Здесь не в море дело. Здесь власти нет. Здесь ты один, да вот этот парень твой, – Джин кивнул на вошедшего Ригу, – власть. Это здорово. А у меня на шее полстолицы сидит и все норовят в карман залезть.

Рига присел с ними.

– И девки у нас все кислые. Прокисли дуры, – продолжал Джин весело. – А здесь, вау, какие цыпочки.

Дим почему-то вспомнил о его садистских причудах.

– Да, у нас живее. Вот Рига женится. Рига, пригласи гостя на свадьбу, – бросил Дим.

– На куда? – поразился Джин. – На свадьбу, мать ее? Обожаю свадьбы!

Рига молчал.

– И что тебя толкает под венец? Миллионы ее папаши? Или одряхление твоего члена?

– Все вместе, – усмехнулся Рига.

Дим глотнул водки и поднялся.

– Ребята, я в дела нырну. А часа через два – махнем с Джином в город.

Джин посмотрел ему вслед и обратился к Риге.

– Что-то он нервный стал. Он стал очень нервный.

– Первый сезон. Это сложно, – кивнул Рига.

– Нет, я Дима хорошо знаю. Он сдает.

Рига удивленно вскинул глаза, и Джин вдруг подался вперед, склоняясь к его лицу.

– Рига, ты думал о будущем «Фортуны»?

– У «Фортуны» хорошее будущее.

– А у тебя?

Рига отшатнулся, и Джин вдруг заговорил доверительно.

– Это все херня, что у нас кисло и девки прокисли. Я знаю, как девок расшевелить. Я приехал специально, чтобы поговорить с тобой, верный оруженосец Рига. Скажу честно, мне не нравится, как Дим ведет дела. Не нравится его дурной напор. Не нравится то, что к вам отошли восточные области. Они не были подо мной, но легли бы под столичную сеть – рано или поздно. Дим метнулся, как молодой быстроногий паук, – и все. Не то чтобы меня не устраивала моя доля, но, согласись, должна быть централизация, – закончил Джин тоном политика, выступающего перед народом с трибуны. – Зачем ему эти территории?

– При чем здесь мое будущее, Джин? – спросил Рига прямо.

– При том, что с тобой мне было бы проще вести дела, чем с ним. А тебе было бы проще перестать быть чьим-то оруженосцем, – Джин широко улыбнулся.

– Почему ты так решил? – удивился Рига.

Джин хитро прищурился.

– Я не слепой. Дим не может не тяготить своей угрюмостью. Он зануда, пижон. Он людей ни во что не ставит. Я же вижу конфликт между вами!

– Конфликт?

– Конечно, – уверенно кивнул Джин.

– Об этом не может быть и речи, – отрезал Рига.

Гость  снова заулыбался.

– А я тебя не тороплю... Ты дождись, пока он сам начнет кусать тебя. Я приехал – представь себе – чтобы предупредить тебя об этом. Посмотри, какой он стал нервный. Ужасно дерганый. Если между вами не конфликт, почему он не смотрит тебе в глаза? Что ты у него украл?

Джин заглянул Риге в глаза и прищурился.

– Так и есть! Ты что-то украл... Что ты украл, Рига?

– Бред! – похолодел Рига.

– Бред? Нет, брат. Я уже видел у него этот взгляд, когда должники отказывались ему платить. Даже Киргиз не вынес этого взгляда. Мне говорили потом, что напрасно Бог дал мужику такие синие глаза и такие полные губы. Говорили, что хорошо бы опустить его на помойке и затолкать эту кепку ему в задницу. Но он опустил всех. А теперь – и меня, отобрав восточные области. Я этого так не оставлю, Рига. С тобой, или без тебя, я начну эту войну.

Рига помолчал.

– И если «со мной», что я получу?

– Все, кроме востока. Все целиком.

Рига замялся.

– Мне нужно подумать, Джин. Я не могу ответить сразу.

– От твоего ответа многое зависит. Очень многое, Рига, – вдруг сурово сказал Джин. – Если ты меня поддержишь, не будет кровавого передела. Все отойдет к тебе – плавно.

Рига кивнул. Понял, что Джин имеет в виду. Рига стоит за плечом у Дима как ангел-хранитель. Или ангел смерти. И если только он определится со своей ролью в пользу убийцы-наемника, то все решится быстро.

– Я должен подумать, – повторил Рига, поднимаясь.

Джин еще раз удержал его.

– Только одно. Скажи, что ты у него украл, парень?

Рига остановился.

– Мечту о... другой жизни. Девушку. И свадьбу. Но сначала он все это втоптал в грязь, а потом – обвинил меня.

Джин кивнул.

– Очень в его духе. Узнаю Дима. Уверен, что скоро он начнет сводить счеты не со своим больным сознанием, а с тобой. И тогда, Рига, будь на чеку. Он не пожалеет ни тебя, ни ее.

– Ее он уже не пожалел...

Рига вышел из ресторана. Солнце резануло по глазам. Разве Джин не прав? Конечно, он преследует свои цели, но характеристика, которую он дал Диму, не оставляла выбора. Рига постоял задумавшись. Это освободило бы Таню от ее терзаний, и, пожалуй, его самого освободило бы...

И вдруг увидел Дима, выходящего из авто у «Фортуны». Тот хлопнул дверцей, а потом пнул машину ногой. И Рига улыбнулся. Подошел к нему.

– Что с машиной?

Дим обернулся.

– Сдам к черту на металлолом!

– А что случилось?

– Чуть в столб не въехал!

– А тачка причем?

– У нее, что, глаз нет?! – чертыхнулся Дим.

И Рига вдруг хлопнул его по плечу. Почувствовал, что его ответ Джину нет. Нет. Никогда.

– Ты осторожнее на дорогах, Дим. Придержи нервы!..

Дим снова выругался.

31. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПОМОГАЮТ ДРУГ ДРУГУ?

Дим с самого утра был не в духе. Во-первых, приехал Джин и непонятно было, с какой целью. Не говорил ни о чем существенном и, тем более, ничего не предъявлял, только ядовито щурился на солнечные блики.

Дима это взбесило. Ясно было, что какая-то претензия есть и вертится у него на языке, но решить это он хочет не напрямую. А Дим страшно не любил обходные пути...

К тому же вдруг позвонил Глеб-Фуджи. И был явно в настроении поболтать. Сначала рассказал о своем житье-бытье с Лилей, о том, как они расширили мастерскую, а потом стал задавать вопросы, от которых Диму сделалось тоскливо.