Текст книги "Вопросы"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Она вернет.

– Она? Кто она? – Джин прищурился.

– Нина.

– Нина? Нина, которая с Киргизом?

– Да.

– Нина, которую завтра хоронят? Она вышлет тебе деньги по Вестерн Юнион с того света?

– Как хоронят? – у Дима похолодели губы.

– Как хоронят? Не очень пышно. В закрытом гробу. Доза была такой, что лицо посинело. У Киргиза теперь один вопрос – кто ей продавал? И я не сомневаюсь, что он на него ответит. А у меня к тебе другой вопрос – зачем ты это делал? Неужели ты не видел по ее глазам, что она уже решилась? Что все кончено? Ты этого не видел?

Дим сел в кресло. Вспомнил ее шарф до самого носа, ее неживые холодные пальцы, ее огромные потерянные глаза.

– Не видел...

– Ну, знаешь, – Джин развел руками. – Ее долг висит теперь на тебе. Это раз. И Киргиз тебя найдет – это два. Я жду неделю. Для меня это – суперсрок. Иначе и мне вскроют череп и посмотрят, есть там мозги или нет, если я связываюсь с такими идиотами, как ты.

– Ясно, – кивнул Дим. – Ясно. Я попал просто.

– Знаю, что бывает, – согласился Джин. – Но нужно выпутываться. И тебе, и мне – из-за тебя. Скажу прямо: я не подставлюсь. Если через неделю ты не вернешь долг, я сдам тебя Ахмету. Ты меня слышишь?

Дим смотрел за окно.

– Я не знал, что она умерла...

– Странно, что ты не знал. Киргиз вернулся откуда-то и нашел ее мертвой. Крику было! Мне утром сказали. Но я не думал, что это ты ей продавал. То есть, все равно, кто продавал, конечно. Но Киргизу, наверное, не все равно. Вы же с ней когда-то...

Дим поднялся.

– Я понял. Не говори ничего. Я понял.

Все, ветер утих. Дул, дул и кончился. Сдулся. Улетел куда-то из города. Подхватил чью-то душу и исчез.

В город пришла весна, тротуары совсем просохли и стали нагреваться от солнечных лучей. Небо сделалось ясно-голубым и безоблачным. Ветер унес ее душу вместе с облаками – куда-то в другой мир. И вдруг Дим подумал, что этот другой мир – черная, мерзлая земля под ногами, еще не успевшая прогреться под короткими лучами солнца.

Снова мелькнул перед глазами ее шарф, прикрывающий бледные, совершенно бескровные губы. Нина...

Тогда, в казино, Киргиз просто взял ее за руку. И она пошла. Оглянулась на Дима, но пошла. От кого он должен был ее защищать? Она сама так захотела.

И потом, когда она впервые купила, он только спросил едко:

– Нелегко приходится под Киргизом?

Она запахнула соболью шубку и улыбнулась.

– Нелегко.

Как он мог ее удержать? Она сама так решила.

И теперь... Она сама выбрала свою жизнь и свою смерть. Но сердцу этого не объяснишь. Сердце говорит другое – ты ее предал, ты ее продал, ты ее убил. Сердце лжет. Научилось где-то. Нахваталось бреда на улицах. Наслушалось ветра.

Все в городе по-прежнему, но почему-то стало тяжелее дышать весенним воздухом. С весной стало холоднее.

Глеб-Фуджи кивнул спокойно. Знает или не знает? – подумал Дим. А потом – сказать или не сказать?

– Ты про Нину?...

– Я знаю. Передоз, – Глеб отвернулся.

Повисла тишина.

– Ты же не считаешь, что это я? – спросил вдруг Дим.

– Нет. Хотя и ты тоже.

– Ладно, пойдем куда-то?

– Думаешь, мне кусок в горло полезет? Знаешь, как она мне нравилась? До мурашек по коже... Она роскошная, дорогая. А может, если бы я предложил ей все бросить, она бы и бросила... Но я же не предложил!

Глеб обхватил руками русую голову.

– Целый день думаю... Может, ей и поговорить не с кем было, а я молчал.

– Она бы тебя не слушала, Глеб, – сказал Дим. – Она слушала только шуршание купюр.

– Не может этого быть! Было же у нее сердце...

– У нее было тело, но сердца в нем не было.

– Почему же она тогда покончила с собой? – голос Глеба сорвался.

– Может, случайно.

– Случайно? Тебе говорили когда-нибудь, что ты скотина? – спросил Глеб.

– Говорили, много раз. Жизнь скотская, потому и скотина. Ясно? Ты вокруг себя одни пленки видишь с мертвыми улыбками, а я людей вижу. И они научили меня быть скотиной в их стаде.

Глеб мотнул головой.

– А как же твоя Джоконда? Не из этого стада?

– Нет. Она особенная. Но она уехала.

– Ничего, земля круглая. Все пути сходятся...

– Правда? Ты так думаешь? – вздрогнул Дим.

– Конечно. Обязательно сходятся – на том свете. И мой путь, и Нины, и твой, и твоей Джоконды...

Дим хлопнул дверью. С неба улыбалось приветливое солнце.

7. ЗАЧЕМ ЛЮДИ  ВЫЯСНЯЮТ ОТНОШЕНИЯ?

Заводской дым стелется над морем. Такое зрелище – визитка их города, промышленного и курортного одновременно. Выготцев жалеет денег на улавливатели и фильтры, а на шмотки Илоне – нет, не жалеет.

Илона невысокая, пышногрудая брюнетка с маленькими, но цепкими руками. Очень подвижная, даже вертлявая, особенно, когда что-то ее радует. Утром принесли письмо от ее матери из какой-то деревушки, и она вдруг засобиралась в гости, и малых решила тащить. Может, не терпелось похвастаться перед деревенскими своими обновками и красивыми ребятишками.

Выготцев только развел руками, но машину с шофером дал. Таня тоже уложила вещи – пережить две недели без Илоны где-то в городе. Но та вдруг резко распахнула дверь и вошла к ней.

– А ты куда намылилась, дорогуша?

– Переживу где-то.

– Боишься с ним под одной крышей оставаться? – Илона прикрыла дверь.

– Не боюсь. А не хочу просто. Нехорошо это, – ответила Таня.

– За моей спиной хорошо, а без меня нехорошо? Не тянет? – вдруг спросила она.

Таня опустилась на постель. Илона засмеялась.

– Что, перепугалась? Да, ладно. Я не слепая. И про тебя знаю, и про Аленку. С той сучкой паршивой я давно разобралась, а с тобой сейчас поговорю... Сочувствую тебе, конечно, трахаться с ним – кайфа мало. Но для меня главное, чтобы ты на мое место не лезла: он двоих детей сиротами никогда не оставит. Тут я подстраховалась. А куда он без меня приткнется – мне все равно. Жалеть тут не о чем. Так что уж лучше дома, с домашней девочкой. И стоит это дешевле. Какой-то драный лифчик – и порешали. Так?

Таня кивнула.

– Вот и живите, пока я не вернусь. А я отдохну немножко от его плешивой башки и приеду. Куда ж без денег?

Илона потянула дверь за ручку и оглянулась на Таню.

– Ну, Танюха, не кисни. Для того тебя в дом и брали. Ты не воровитая и место свое знаешь. А конспирацию вашу – засунь себе, сама знаешь, вместо чего...

И Илона уехала с легким сердцем и тяжелым кошельком. А Таня осталась в доме с Выготцевым.

Он скрипел шагами по коридору, скрипел. Звенел среди ночи бокалами, а потом вошел к ней без стука. Таня по-прежнему сидела на кровати с сумкой на коленях.

– Ну, рада, Танюша? – спросил с довольной ухмылкой.

– Рада, – кивнула она.

Он оперся спиной о дверной косяк и сунул руки в карманы.

– Что ты, как на вокзале, на чемоданах сидишь?

– Колька школу пропустит, – сказала о своем Таня.

– Куплю я ему эту школу! Все, что угодно, куплю. Любую вещь, любого человека. Все продается.

Она молчала.

– Хочешь идти – иди. Любую шлюху себе куплю, вместо тебя! – сказал он резко.

– И что вы с ней делать будете?

– Танечка...

Он подошел и обнял ее колени, положив голову на сумку. Потом скинул сумку на пол и уткнулся лицом в Танины ноги.

– Танечка... Я только поцелую тебя, моя маленькая. Моя деточка... Я старый, Танечка. Седой, лысый, никому я не нужен, кроме тебя... Я люблю тебя, девочка моя. Я люблю тебя, солнышко. Как ты пахнешь... как ребенок. Как Колька мой пахнет...

– Извращенец, – Таня отвернулась от его склоненной головы.

– Хорошая моя, моя сладенькая девочка...

Выготцев запустил руки ей под юбку, продолжая бормотать бессвязные уговоры. Толкнул ее на кровать и накрыл своим телом. Старые кости весили никак не меньше центнера. Таня вздохнула, и с этим вздохом ее душа оставила тело и стала глядеть сверху, как ерзает на кровати Выготцев, как припадает к ней полумертвой, целует и облизывает, надеясь доставить хоть какое-то удовольствие.

Когда она вернулась, Выготцев лежал без движения, как после долгого заплыва. Таня натянула одежду и поднялась.

– Поцелуй меня, – попросил он.

Она наклонилась и поцеловала его в губы.

– Какая ты сладенькая...

– Вы очень хороший, – сказала она. – Добрый.

– Что тебе купить, моя куколка?

– Купите мне костюм.

– Только не брючный! Не носи брюки! – запретил он. – Никогда не надевай брюки и не стригись коротко.

Она усмехнулась.

– Обещаю вам.

Он вытер мокрый лоб и достал из кармана расстегнутых штанов деньги. Отсчитал несколько купюр, и она взяла без колебаний.

Уже утром примеряла в бутике новый костюм, одергивая широкие брючины перед зеркалом. Серый цвет делал ее безликой до неузнаваемости. Потом, с фирменным пакетом в руках, зашла в парикмахерскую.

– Как можно короче, – попросила мастера. – Один друг подкинул мне идею.

– Не жаль волос? – та всплеснула руками. – Сейчас мода на длинные волосы. И короткая стрижка вас испортит.

Таня засмеялась.

В тот день она не виделась с Выготцевым, он не ночевал дома, но позвонил с какого-то банкета и пробормотал обычную чушь, что любит ее и хочет поцеловать в попочку.

А на следующий вечер орал на нее, в бешенстве вращая глазами:

– Дура! Уродина! Сделала из себя пидора!

Схватил ее за плечи.

– Сволочь! Как ты могла?!

– Так-то вы меня любите? – она покачала головой.

Под торчащим ежиком волос ее лицо сделалось худым и маленьким, только глаза засияли ярче.

– Танечка... ну, зачем ты так со мной?

И она вдруг заплакала. Жаль стало волос, своей юности и себя прежней...

– Николай Петрович...

Уткнулась ему в рубашку.

– Ну, маленькая моя, ну... Тебя ничем не испортишь, не плачь. Находит просто на маленьких девочек. Находит. Совсем на Кольку похожа стала. Мальчик мой хороший. Не плачь, моя маленькая. Я тебе парик куплю, хочешь?

– Не хочу.

– А платье новое хочешь?

– Не надо.

Она вытерла слезы. Выготцев прижался к ее губам.

– Какая ты еще глупенькая... моя плакса.

– У меня никого нет, кроме вас, – повторила Таня.

– Ну, все. Давай ужинать и кофе пить. Нельзя всю ночь реветь, сама знаешь.

Она села в кресло.

– Я посижу немножко. Сердце колотится. Вы ужинайте.

Выготцев ушел на кухню, а Таня сидела перед зеркалом и смотрела на свое обезображенное отражение, и оно казалось ей бессмысленным, набросанным карандашом на холодном куске стекла, и в то же время – более реальным, чем она сама, и более живым, чем ее тело.

– Я даже изменить вам не смогла... Что же вы со мной сделали, Николай Петрович? – спросила Таня у зеркала.

8. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ИЩУТ ВИНОВАТЫХ?

         Глеб почти пришел в себя. Его подруга, Лиля-Фуджи, заулыбалась, постоянные клиенты повеселели, и весна стала ярче.

         Дим поторчал у памятника, выпил в кафе обжигающего чаю, посмотрел через стекло на фигуру Глеба в мастерской и задумался, входить ли. Лиля увидела его и махнула рукой. Дим вошел.

– Я еще не нащелкал, – сказал о фотопленке.

Лиля оперлась о прилавок.

– Да посиди. Сегодня солнышко такое.

– И ветер утих.

Глеб кивнул, думая о чем-то своем.

– Я вчера в «Колизее» в бильярд играл, – сказал вдруг.

Дим насторожился. Но Глеб не продолжил. Лиля тоже обернулась к нему.

– И что?

– Лилек, слышь, сходи купи пива, – попросил Дим, протягивая деньги. – Дерет в горле от этого солнца.

И когда она вышла и перешла легкой походкой на другую сторону площади, Глеб, глядя на ее стройную фигурку, сказал глухо:

– Уезжай отсюда. Киргиз вчера всех о тебе выспрашивал.

– Поздно уезжать. И некуда, – ответил Дим.

– Он в бешенстве. На Нине, знаешь, клин у него вбился. Я его очень хорошо понимаю. У него руки дрожат.

– Значит, промахнется, – усмехнулся Дим.

Лиля показалась вдали с тремя бутылками в руках.

– Уезжать тебе надо, – повторил Глеб.

– Я Джину должен.

– Тем более...

– Он найдет. Он из под земли меня достанет, из любой дыры...

– Хату оставишь – не будет искать.

– Хаты не хватит.

Вошла Лиля.

– И что ты собираешься делать? – спросил Глеб.

– Пиво пить.

– Долго?

– До конца недели.

– А потом?

– А потом... мое имя будет служить примером того, как не надо было себя вести.

Глеб смотрел пораженно. Дим открыл пиво и подал девушке. Потом открыл свою бутылку и стал пить.

– Давай продадим к черту эту мастерскую! – воскликнул Глеб.

– С чего бы?! – ужаснулась Лиля-Фуджи.

– Этого мало..., – ответил спокойно Дим. –  Я полгода давал ей в долг. Я не мог ей отказать. Ее ломало, рвало. Сначала она платила, а потом денег перестало хватать.

– Ты сдохнешь вместе с ней, – понял Глеб.

– Давайте продадим мою квартиру, и я перееду к тебе, – предложила Лиля Диму, сообразив, в чем дело. –  Нет, лучше вместе переедем к Глебу. И будем спать в одной постели. Это классная идея, ребята!

Дим и Глеб переглянулись, и Дим кивнул.

– Да, это классная идея. Обсудим в подробностях через неделю.

Глеб вышел за ним из мастерской.

– Ну, скажи, чем тебе помочь! Давай закажем к черту этого Киргиза! Должен же быть какой-то выход?!

– А потом – закажем Джина, потом Ахмета. Потом возьмем кредит в банке, чтобы расплатиться с киллерами... Все будет хорошо, Глеб. Как-то обойдется. Не бери в голову. Я не собираюсь умирать.

Глеб попятился к двери. Дим махнул ему рукой и нырнул в толпу.

«Колизей» – самое известное казино столицы. А Киргиз – никакой не киргиз вовсе. Обычный полноватый дядька с выступающими скулами и узкими глазами. Всегда одет с иголочки и надушен. Говорят, он даже неплохой малый, когда дела его идут хорошо. Но в последнее время его дела... его дела перестали его волновать. Его волновало, что делать с ее посиневшим телом, где достать хороший гроб, как заказать место на кладбище, как отвезти ее тело в этом гробу на это место, чтобы засыпать землей и не мучить себя больше. Но не мучить не получалось. Боль не ушла в землю, не унеслась в небо. Душила обида на ту, которая бросила его так безжалостно... И вдруг эта обида получила новое русло: во что бы то ни стало найти того, кто толкнул ее на этот путь. Обязательно – толкнул. Сама она не могла... И как только он оправдал ее, боль стала отпускать, а обида получила практический выход – найти виновного. Киргиз приступил к делу рьяно. Остервенело. Но под его натиском знакомые дилеры стали путаться – не от страха за Дима, а от дикого напора Киргиза. Каждый подумал, что и он сам мог быть причастен, и это связывало язык, словно в рот заливался желатин и застывал там липкой массой.

Дим прошел бильярдный зал, кегельбан, понаблюдал за прыгающим шариком рулетки и поинтересовался, как найти хозяина. Киргиз оказался на месте.

– Кто спрашивает? – осведомился один из охранников.

– Тот, кого он ищет, – ответил Дим.

Парень пошел в его кабинет доложить. Кабинет Киргиза рядом с рестораном. Слышно, как отбивают мясо с кровью, как стучат ножи по дощечкам и пахнет жареным.

– Зайди, – кивнул парень.

Дима обыскали и, не найдя оружия, которого тот никогда не носил, пропустили в кабинет к хозяину.

Киргиз застыл посреди комнаты, по-видимому нервно вскочив из-за стола.

Дим остановился, закрыл дверь. Потом прошел и сел в кресло.

– Кто?! – воскликнул Киргиз, силясь припомнить его лицо и сомневаясь, что охранник не ошибся.

Дим посмотрел на его скуластое полногубое лицо, на его маленькие черные глазки, на торчащие на его квадратной макушке волосы, на его широкие ладони с волосатыми толстыми пальцами, на живот, выпирающий из-под дорогого пиджака... Ох, бедные женщины, вынужденные говорить ему комплименты.

– Я тот, кто продавал Нине героин. Ты же хотел меня видеть. Я пришел.

Киргиз открыл рот, ожидая какого-то подвоха. Но Дим умолк, наблюдая, как тот пытается побороть изумление и растравить прежнюю обиду.

– Я пришел сказать, что она осталась должна мне крупную сумму. Мне нужны эти деньги. И теперь мне их должен ты.

– Кто ты? – спросил еще раз Киргиз.

– Я тот, кого ты хотел видеть, – напомнил Дим. – Я пришел за деньгами.

– Ах, ты мразь! – взорвался Киргиз. – Да как ты смеешь говорить мне о деньгах! Ты убил ее...

Дим пожал плечами.

– Ты меня искал. Я здесь. Не теряй времени, Киргиз...

Киргиз выхватил из-за пояса тупоносый, тоже какой-то скуластый пистолет и направил на Дима.

– Стреляй. Там рубят мясо и ничего не будет слышно, – помог Дим. – Или мне подняться, чтобы ты не промахнулся? Или у тебя дрожат руки? Киргиз, у тебя дрожат руки. Руки, которыми ты бил ее по лицу...

Киргиз присел на стол и опустил руку с пистолетом.

– Она запудривала синяки, когда ходила в дорогие магазины. Все говорили: вот та, что с Киргизом, новая шлюха, которую он ревнует к каждому охраннику. А она ни с кем не была. Только с тобой. И за это ты бил ее. И за это платил ей. Она покупала шубы и пудрила лицо. А потом нашла другую пудру. И что ты теперь без нее – без запаха ее дорогих духов, без шуршания ее одежды, без блеска ее бриллиантов, без ее глаз, без ее голоса? За что же бил? За то, что однажды она пошла за тобой, за то, что терпела тебя и шептала тебе на ухо нежности? Ты же знал, что она наркоманка. Ты все знал. И сейчас ты знаешь, кто ее убил. Это не я, Киргиз. Это тот, у кого дрожат руки.

Киргиз бросил пистолет на стол и закрыл лицо ладонями.

– Я любил ее...

– Так нужно было жениться, рожать детей и нянчиться с ними...

– У меня есть жена и дети. Это казино я купил на деньги тестя.

– Ну, вот и ответ.

Дим поднялся, пошел к двери.

– Постой!..

Киргиз перегнулся через стол и достал из верхнего ящика несколько тугих пачек валюты.

– Этого достаточно?

– Да, – кивнул Дим.

– Что она еще говорила обо мне? – спросил Киргиз.

– Ничего. Она вообще ничего не говорила. Никогда не радовалась, никогда не плакала. Но она была тебе верной.

Маленькие глазки Киргиза покраснели от слез. Но слезы не капали, не текли по лицу. Они застыли в покрасневших глазах, взгляд Киргиза остановился, и Дим вдруг испугался этого остановившегося взгляда, испугался своей внезапной жалости к этому человеку.

– Жизнь такая. Не мы ее придумали...

– С тех пор как я увидел ее мертвой, не могу даже заплакать, – сказал Киргиз. – Я думал, что она слишком счастлива со мной, что ей слишком повезло, что она не ценит этого и изменяет мне, а она только молчала, сцепив зубы. Я не хотел, чтобы так... все закончилось. Я любил ее. Без нее... я не знаю, зачем жить.

– Ты не виноват, – сказал Дим. – Она сама сделала выбор. Могла ведь просто уйти от тебя.  Ты же не толкал ее к смерти.

– Я сказал, что убью ее, если она меня бросит. Найду и убью. Она не могла уйти... живой.

Дим взглянул на него в последний раз и вышел из кабинета.

9. ЗАЧЕМ ЛЮДИ МЕЧТАЮТ?

Весна приходит приступами безумия. Вдруг повалил снег, покрыл высохшие тротуары, а через час стал таять, течь и хлюпать под ногами.

Дим застал Джина в «Фараоне» еще до открытия. Тот оглядел его с ног до головы и прищурился.

– Неужели нашел?

Дим бросил на стол пачки денег. Джин разорвал их и стал пересчитывать купюры.

За окнами темнело. Тротуары снова высыхали, но обманы непостоянной весны стискивали сердце.

– И где взял? – спросил Джин, окончив подсчет и возвращая Диму часть наличных.

– Нина перечислила… по Вестерн Юнион.

– Шутишь? Ну, молодец.

Джин всмотрелся в него и не сказал ничего больше.

– Я попрощаться хочу, Джин, – Дим подошел к окну и посмотрел на клочки тающего на тротуаре снега. – Уезжаю.

И Джин растерялся. Никак не предполагал ничего подобного.

– Мне сказали, что человек не должен вот так маяться, как мы с тобой. Особенно мужчина. Он должен строить дом, сажать деревья и...

– Дальше я знаю, – перебил Джин. – Это тебе не моя бабка шепнула?

– Нет, моя девушка...

Джин развел руками.

– Ну, поздравляю! И с девушкой, и с твоей новой идеей! Только скажу тебе... ты поедешь куда-то в глушь, в провинцию, чтобы строить, сажать и растить, а потом окажется, что то, что ты строишь, не дом, а притон для разбойников с большой дороги, что сажаешь ты не фруктовые деревья, а обычную коноплю, и что твои дети – уроды и отморозки! Это жизнь, от которой ты никуда не денешься!

Дим покачал головой.

– Я покончил с этой жизнью, – твердо повторил Джину, оглянувшись на наручники в кресле. – Я ничего этой жизни не должен. Я начну новую. Она... чистая, светлая, честная. Для нее это все, – он кивнул на пачки денег на столе, – ничего не значит. Она другая. И я стану другим с ней.

– Ну, попробуй, – отмахнулся тот. – Мне жаль тебя терять, но у меня тут свои планы наклевываются. Я, знаешь, сошелся с Зилом, думаем Ахмета задвинуть. А без Ахмета – прямой выход на центр. А центр паутины – это логово, самое теплое и укромное местечко. Главное, старого и слепого паука выманить и самому туда влезть. Мы все рассчитали. Мы его выманим. Он уже клюнул на одну вертлявую муху, которая его погубит. И я влезу на его место. Зил прикроет. Ну, а потом и Зила, и эту муху – к черту. Короче, жизнь закипит.

Тебе, брат, удачи. Я не очень верю, что есть другая жизнь, но раз ты говоришь, может, и есть. Надумаешь вернуться в дело – всегда пожалуйста. Ты меня ни разу не кинул. Я добро помню.

         Дим, не пожелав ему в ответ удачи, поспешил навсегда уйти из «Фараона».

         Глеб-Фуджи крепко пожал руку на прощанье.

– Скучно здесь будет без тебя. Я умру с тоски. Или сопьюсь. Ты хоть на свадьбу меня позови... Нет, сначала вы будете встречаться, долго-долго держаться за руки, потом впервые поцелуетесь в кино... В провинции сейчас ходят в кино?

– Ходят, – кивнул Дим.

– А уже потом вы поженитесь, снимете маленькую квартирку с окнами на море или домик в рыбацком поселке, и будете жить очень счастливо... Дико счастливо, как первобытные люди. Неимоверно счастливо.

– И разведетесь в один день, – бросила Лиля.

– Я начну с ней все заново, – повторил Дим.

– Э, ребята, и мы никогда не будем спать в одной постели? – огорчилась Лиля.

– Да, Лилек, придется тебе довольствоваться одним мной, – Глеб обнял ее за плечи. – Дим бросает нас в пыльной столице и едет дышать прозрачным приморским воздухом. Будет работать грузчиком в порту, натянет тельняшку и позабудет, как мы проигрывали в покер по пятьдесять тысяч баксов за вечер, а утром похмелялись зубной пастой. Жизнь пойдет без перепадов. Ровно-ровно, как по рельсам. А мы с тобой расширим нашу мастерскую, возьмем на работу еще одну девчонку, будем проявлять километры фотопленки и тонны дисков и тоже заживем тихо-мирно, и забудем наше с Димом зыбкое прошлое.

Лиля подумала и кивнула.

– Согласна. Только давай возьмем на работу не девчонку, а парня, и будем...

– Ну, ясно, – улыбнулся Глеб Диму. – У тебя там все будет по-другому...

10. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЕДУТ НА ЮГ?

         Старые вещи остались в старой квартире, в старой жизни. Дим запер квартиру, на сдачу Джина купил билет в приличный купейный вагон, обвел в блокноте ее адрес красной замкнутой линией и поехал на юг.

         В купе было уютно. Он представлял почему-то, что сейчас к нему подсядет пожилой господин, и они до самого утра проговорят о перипетиях личной жизни каждого. Дим даже нашел те слова, которыми он опишет свое чувство к незнакомой девушке... Самые добрые и нежные слова, которые он когда-либо слышал в жизни. И которых, уж точно, никогда не произносил сам.

         Но никто не подсел. Билеты в приличный вагон оказались не по карману большинству пассажиров, и Дим промаялся в купе один. Вечером заглянула проводница, подала постельное белье и поинтересовалась:

– Не скучно тебе?

– Нет, – отказался Дим.

Она еще раз вглянула на красивого парня и дернула худыми плечами.

– Ну, как хочешь.

Дим почти не спал. Вздрагивал на остановках, разглядывал темноту за окном, выходил курить в тамбур, но чувствовал, что завис где-то во времени бесповоротно.

На рассвете поезд стал приближаться к ее городу. Дим всматривался в окно и видел только клочья тающего снега, грязь, консервные банки, канавы и узкие лесополосы. Зеленые сосны исчезли, потянулись черные стволы акаций, словно здесь, на юге, зимы было больше, чем там, откуда Дим приехал.

В половине восьмого его встретили на вокзале беспокойные таксисты.

– Куда? Куда едем? Куда надо?

По ту сторону железнодорожных путей было море. Еще холодное, но огромное и живое. Правда, пахло везде не солью и йодом, а мазутом, горелой резиной и табаком.

– Куда, господин хороший?

Дим назвал адрес одному из стаи таксистов. Тот в ответ назвал цену, составляющую ровно половину цены билета на проезд в купейном вагоне с севера на юг через всю страну. Дим кивнул. Такси стало карабкаться в гору от вокзала, стоящего на морском берегу. По краям дороги лепились убогие лачуги, и таксист поймал взгляд Дима в зеркале.

– Это Слободка. Ее раньше все снести хотели. Здесь постоянно угроза затопление. Но теперь не строится ничего. Куда людей девать? Да и люди тут – старухи и алкаши. Пусть уже доживают.

Дим согласился, кивнул. В центре было красиво. В центре разных городов всегда одинаково красиво, но Дим поднял голову к небу и вдруг вспомнил, как Таня говорила, что ветер носит дым от заводов.

– Где же ваш чистый морской воздух?

– Это вам за город надо. Там, куда вы едете, чисто, – успокоил таксист.

– Разве я еду за город?

– Да, на Левый берег.

Дим удивился. Как море может иметь правый и левый берег? Маленькое это, должно быть, море. Такси прошмыгнуло через центр и погнало по трассе мимо заводов вокруг моря. Небо, действительно, прояснилось и стало солнечно. По краям дороги потянулись новостройки.

Наконец, вдали показались роскошные коттеджи, таксист замедлил ход и стал присматриваться к номерам особняков. И Дим понял, почему он заломил такую цену. Район был привилегированным, и въезд сюда был открыт не каждому.

– Вон ваш дом – с колоннами! – махнул рукой направо.

– Это не мой дом...

Дим расплатился, подхватил сумку и вышел.

Воздух был мягкий. Обволакивающий. И ветра не было. Напротив, поднялось солнце и золотило дорогую черепицу на крышах.

Тот особняк, на который указал таксист, был огромных размеров, с кирпичной оградой и высокими воротами. От калитки к дому вела длинная дорожка. Молодые голые деревца казались совсем хрупкими на фоне кирпичной громады здания.

Дим вспомнил весь путь, который он проделал до этих ворот чужого дома, и на миг ему сделалось страшно. Вышло, что вся его будущая жизнь зависела теперь от нее, более того – от ее первой реакции. Если она не будет ему рада, он не станет ходить за ней по пятам...

Так Дим решил сгоряча и уверенно подошел к ограде. С той стороны послышались шаги и голоса. Высунулись два здоровенных парня и окинули его подозрительным взглядом.

– К кому?

– К Тане.

– К какой Тане? – один из них поскреб голову. – А, к Тане... Издалека?

– Из столицы.

– Холодно у вас?

– Нет, теплее, чем тут.

– Не гони! – оборвал другой. – Давай сюда сумку!

Дим подал сумку, они раскрыли ее и перерыли его немногочисленные пожитки. Потом прошлись по карманам, похлопали по ногам.

– Оружия нет?

– Откуда? – удивился Дим.

– Из столицы, – ухмыльнулся охранник. – А Таньке ты кто?

– Фотографии привез.

– Ладно, иди. Войдешь – направо по кругу. Хозяина сейчас нет. Хозяйка с детьми уехала. Обратно будешь идти – не дай тебе Бог что-то стырить. Все перероем! – предупредили дружелюбно.

Дим пошел к особняку.

Потянул дверь и оказался в холле. Было чисто, изящно и пустынно. Он бросил сумку у двери и свернул направо. Коридор шел полукругом и был похож на лабиринт. Дим даже пожалел, что охранники не провели его внутрь и не сообщили ей о госте.

И вдруг сердце стало колотиться так, что он остановился. Бесполезно было идти вперед и толкать двери комнат. Дом навалился всей своей величиной, надеясь расплющить его. Высокие потолки словно осели.

– Таня! – закричал он.

Никто не отозвался.

– Таня, где ты?

Так бывает страшно маленьким детям, которые в темноте играют в прятки, а потом боятся оглянуться назад, подозревая у себя за спиной темную фигуру призрака.

– Таня! – снова позвал Дим.

Где-то впереди хлопнула дверь и послышались шаги. К нему вышла худенькая, коротко стриженая и испуганная девочка.

– Кто здесь? – спросила она, глядя на гостя.

– Таня..., – узнал ее Дим. – Где твои волосы?..

И вдруг она зарыдала. Бросилась к нему и обхватила руками. А он гладил ее стриженую голову и чувствовал, что ветер, который жил в ее волосах, стал бездомным и превратился в страшную разрушительную силу, готовую перевернуть все вокруг и разбить весь мир на осколки, обломки, камни и пыль.

11. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ГОВОРЯТ ПРАВДУ?

Плакать уже было неловко, а слезы все текли по лицу, и она продолжала их размазывать ладонями, и руки уже были мокрыми со всех сторон. Наконец, Таня опустилась в кресло и кивнула Диму, предлагая присесть.

– Вот глупая жизнь... Думала, никогда больше тебя не увижу. И надо же... Надо же... Ты как здесь оказался? – спросила, смахнув последнюю слезинку.

– Приехал, – ответил Дим, понимая, что она даже не догадывается, что он приехал ради нее.

– И когда уезжаешь?

– Никогда. Я к тебе приехал.

Она не ответила. Вскинула еще влажные глаза, но ничего не сказала.

– Чтобы мы были вместе, – добавил Дим.

Все нежные слова, которыми он собирался описать свое чувство в поезде воображаемому попутчику, вылетели навсегда из головы. Может, тот самый бездомный ветер подхватил их и разбросал по миру, вываляв в пыли, чтобы ни одно слово никому не пригодилось.

– Что это значит? – спросила Таня неожиданно резко.

– Это значит... Я тебя люблю.

Ее слезы вмиг высохли, и глаза заблестели как-то иначе, другим, не влажным, а пустынно-сухим, злым блеском.

– И что будем делать? – снова спросила она.

Дим вдруг перестал ее узнавать. Показалось, что совсем другая девушка сидит перед ним – не та, которой он хотел сказать эти слова и даже не та, кторая плакала минуту назад.

– Поженимся, – все-таки закончил он.

– Поженимся? Мы с тобой? – переспросила она.

– А что? – не понял Дим.

Она встала и подошла к окну. Потом вернулась, прошла мимо него и подошла к другому.

Дим не мог понять, что заставило ее плакать так горячо, увидев его, и что заставляет теперь биться в окна, как птицу, потерявшую навсегда свободу.

– Ты сказала тогда, что надо строить дом, сажать деревья и растить детей, – напомнил Дим. – Мне никогда не хотелось этого до тебя...

– Это не я придумала, – перебила вдруг она.

– Я знаю, что это не ты придумала. Но пока ты не сказала, я в это не верил...

– Я тебе другое скажу. Это сложнее, чем воевать. Это не всем дано. Мне этого не дано. И тебе тоже.

– Почему?

– Потому что я – гувернантка, нянька. А ты – уличный фотограф. Какое у нас может быть будущее? Какой дом? Какой сад? Какие дети? С тобой я все равно не смогу бросить работу…

– Но я не прошу тебя ничего менять...

– А если ты не просишь меня ничего менять, зачем тогда ты мне нужен?

Она обернулась и посмотрела ему в глаза.

– Прости меня...Ты приехал сюда... напрасно. Моя жизнь уже состоялась – вот такая, какая она есть. Я привыкла так жить. Привыкла к чужому дому, к чужому саду, к чужим детям, потому что своего у меня ничего никогда не будет. И даже то, что мне не принадлежит, я могу легко потерять. А терять я не хочу. Я слишком много теряла в жизни. Я одна, мне некому помочь. И ты мне ничем не поможешь...