Текст книги "Вопросы"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Поэтому ты так плакала? – догадался Дим.

– Да, – ответила она спокойно. – Поэтому я плакала. Оплакивала свою мечту о молодом муже, о собственном доме и собственных детях, которые называли бы меня мамой, а не тетей Таней. Но этого в моей жизни не будет. Этого для меня нет. А ты – сам по себе – может, и найдешь что-то другое, может, даже что-то выстроишь. Без меня.

Он поднялся.

– Спасибо тебе, Дима, – добавила она. – Ты хороший человек. И ты очень красивый. Я рада, что увидела тебя еще раз.

Он вышел из дома, ничего не чувствуя, кроме резкой боли в глазах. Солнце не рассеяло черноты, откуда-то наплыли темные лица охранников и склонились к Диму.

– Ну, ничего не спер?

И, наконец, прорвался солнечный свет. Парень толкнул в плечо.

– Оклемался?

– Так, помутилось... Кто она ему? – спросил он о Тане.

– Выготцеву? Девка его. И за малыми смотрит. Но не шлюха, правда. Только с ним таскается. За шмотки там, за брошки, как обычно. С другими не путается. Он говорит – классная девка, все, типа, феерично.

– А он старый?

– Старый, лет шестьдесят пять. Но бодренький дед, – ухмыльнулся парень, позабыв обыскивать сумку Дима. – Ничего, веселый. И бабла завались. Весь комбинат – его, вся сталь в стране – его.

– И дым над городом его? – Дим поднял глаза к солнцу.

– Дым? Его. Без этого нельзя. Но здесь – чистая зона. Ветер здесь все время с моря.

Он не дослушал про ветер и побрел к трассе, пытаясь как можно дальше уйти от роскошных коттеджей. Но они все тянулись, словно гнались за ним. Дим остановил попутку, и водитель, посмотрев в его грустное лицо, начал рассказывать о перипетиях своей личной жизни, о том, как жена изменила ему по пьяни с братом. Непонятно было, чей это был брат и кто именно был пьян, но Дим не стал уточнять.

– Куда тебе? На вокзал? – водила покосился на дорожную сумку Дима.

Дим покачал головой.

– Нет. Пойду в порт грузчиком, буду дышать чистым морским воздухом. Будем с ней держаться за руки, а потом поженимся.

– Значит, в порт?

– Нет.

Дим вышел в центре и сел на скамейку. Боль притупилась, перед глазами рассвело. Он понял, что никуда не уедет из этого города, потому что этот город – тупик, тупее которого нет. Это кладбище всех иллюзий. Здесь не может быть ни новой, ни старой жизни. Здесь вообще не может быть никакой жизни, и поэтому Диму следует остаться здесь, чтобы не искать ничего больше.

И как только он это решил, боль как отрезало. Словно сто лет прошло со времени его разговора с Таней. Он поднялся со скамейки и потянулся до хруста костей, закинул сумку на плечо и пошел осматривать окрестности.

На улицах было мало открытых витрин, было мало плитки на тротуарах, но жил город в обычном ритме – в ритме автомобильных выхлопов, графиков работы супермаркетов, часов пик общественного транспорта и колебаний курса валют. Здесь люди не ценили деньги меньше, чем в столице, здесь ни доллар, ни евро не стоили дешевле. И здесь так же никто не собирался строить свою жизнь по законам сердца, а исключительно – по законам конъюнктуры рынка, по мотивам рекламных слоганов, по предсказаниям  астрологов и прогнозам синоптиков.

И Дим подумал, что если здесь все, как в столице, то и здесь, пожалуй, существует то дело, которое он знает лучше всего на свете и с которым попытался завязать так поспешно. И здесь, пожалуй, с учетом курортного бизнеса у этого дела должны быть очень хорошие перспективы. И Дим не будет здесь лишним, потому что его карьера – от курьера до держателя точки – научила его многому. И здесь наверняка, найдется для него памятник какому-нибудь герою мировой войны, которого при жизни любили все девушки, а после героической смерти обсирают все голуби мира.

12. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПЬЮТ ВОДКУ?

Больше не было ни одной слезинки, даже во рту пересохло, и язык прилип к небу. Даже в голове пересохли все мысли, и стало пусто, ясно и чисто.

Выготцев вернулся к одиннадцати – не очень в духе. Бурчал что-то, стаскивая ботинки, и никак не мог стащить. Таня склонилась и, как ребенку, развязала ему затянувшийся шнурок.

Выготцев вздохнул.

– Спасибо, маленькая. Замотался я что-то. Устал.

– Я вам ванну набрала.

Он поплелся в ванную.

Таня налила водки в стакан и села в кресло. Когда хозяев нет дома, или когда Выготцев скрывается в ванной, кажется, что она – полноправная владелица этого особняка и этой жидкости в стакане. Разве дом не любит ее? Илона все куда-то ускользает, Выготцев торчит целыми днями на работе, и только Таня хранит тепло их очага. Так разве она не хозяйка?

Он вернулся в белом махровом халате, и от белизны его фигура казалась еще больше, выше и шире в плечах.

– А кто тебе разрешал брать водку? – спросил резко, и Таня поняла, что, пожалуй, часы ее хозяйского правления подошли к концу. Допила быстро и села рядом с ним на диван.

– Может, и вам налить?

– В честь чего?

Пока она думала, Выготцев сам плеснул в стаканы и выпил.

– То, что надо.

– А вы красивым были в молодости? – спросила вдруг Таня.

– В молодости? Не очень. У меня лицо было, знаешь, красноватым. Такой оттенок. Нос широкий, щеки красные, волосы светлые.

– А потом?

– Потом то ли загорел, то ли обгорел, но морда потемнела.

Таня кивнула. Ясно, что Выготцев в молодости не был синеглазым брюнетом. И тогда Таня задала другой вопрос:

– А вы всегда будете управлять комбинатом?

– Всегда, – ответил Выготцев. – А если и не буду, на спокойную жизнь мне хватит. И тебе, моя девочка.

Этот ответ удовлетворил Таню больше. Она обхватила его за пояс и положила голову ему на грудь. Выготцев погладил Танину стриженую голову, потом повернул ее лицо к своему и стал целовать в губы. Пахло вокруг водкой,  как в дешевом кабаке.

– Что тебе купить, моя маленькая? – спросил он, задирая ее свитер.

– Нет, ничего не нужно. У меня все есть.

Похоже, в этот раз ему самому чего-то не хватало. Он поцеловал, помял ее груди, а потом опустил свитер и снова налил себе.

– Да, устал я. И спину что-то ломит.

Таня даже обрадовалась, хотела уйти к себе, но Выготцев продолжил:

– И спать пора. А без женщины не могу. Ты раздевайся, Танечка. Хоть полежишь рядом.

Выготцев скинул халат и лег в постель. Таня разделась и тоже легла. Выготцеву не спалось, он притискивал ее к себе, сжимал ее зад, дышал ей в волосы. Таня отвернулась спиной и затихла. Он еще повозился сзади, потом оставил в покое ее тело и засопел.

На следующей день вернулась Илона с детьми. Сразу сделалось шумно и весело. Таня встречала их, широко улыбаясь своему спасению от цепких лап Выготцева. Когда он теперь успеет заскочить к ней? Так, изредка.

Илона окинула ее пренебрежительным взглядом.

– Что бледная такая? Последствия сексуальных излишеств?

– Подстриглась.

Илона пригляделась.

– Точно. И зачем?

Таня пожала плечами.

– Волосы продать можно было. На парики. Во всех парикмахерских принимают, – сказала Илона. – Они тебе заплатили?

– Нет. Я заплатила – за стрижку.

– Ну, значит, отымели тебя просто. Ничего, тебе не привыкать.

Илона еще раз взглянула на нее и вдруг смягчилась.

– Ладно, все мы одинаковые. Думаешь, мне Выготцева жалко? Да пошел он! Пошел он! Бери с него, сколько сможешь! Я тебе еще и помогу. А на черта он тогда нужен? Пенек старый! Я хоть отдохнула.

Она помолчала.

– Знаешь, одного одноклассника встретила. Он там фермер в селе, телят разводит. А я – крутая такая, подъезжаю на тачке, с шофером, с детьми. У нас с ним любовь была когда-то. Теперь он женат, конечно, там, на Маруське какой-то, вместе в коровниках возятся.

Илона снова умолкла.

– И что? – спросила Таня.

– И... он худой такой стал. Лицо черное. Вообще на себя не похож. А я смотрю на него, знаешь, и вижу того парнишку, который меня из школы провожал и мой портфель волочил... и поцеловать меня боялся. Ну, он: «Как ты? Как живете?» Я говорю: «Замечательно. Дети вот, достаток». Стоим и молчим. Потом он достает из кармана бутылку водки и пьет с горла. А сзади  его Маруська напирает: «Ну, идешь ты в магазин или нет?» Он и пошел.

– И ничего не было? – спросила Таня.

– А что могло быть? Я из деревни в шестнадцать лет уехала, чтобы певицей стать. Не обратно же теперь возвращаться?.. Просто, деньги к людям приходят тогда, когда жизнь уже позади. Деньги приходят, а жизнь уходит. Может, к шестидесяти и у него будет дом с колоннами и «мерс». Только тогда он слепыми глазами день от ночи не отличит. А мне сейчас жить хочется, и детей не в нищете растить и не в коровнике. Мне с Выготцевым очень повезло...

– За что же тогда ты его так ненавидишь?!

– За то и ненавижу, что справедливости в жизни нет.

Она подошла к недопитой бутылке и налила себе в Танин стакан.

– А Колька, знаешь, бежит к нему: «Дядя Виталик, а где у коровы молоко?» Он же молоко только в пакетах и коробках видел...

Илона глотнула водку и поморщилась.

– Ну, у меня хоть любовники есть. А тебе – нельзя. Тебя он тогда за шкирку вышвырнет, как собачонку, которая на ковер написяла. Тебе – хуже.

Сделала еще глоток.

– Ладно, Танюха, держись. Сама подпряглась. А я вот до лета посижу и – на Канары. Отведу душу.

Выготцев вошел в комнату, и Илона повисла у него на шее.

– Соскучился по мне, моя кися? И я по тебе. Извелась просто. Давай никогда не расстанемся?

Выготцев чмокнул ее в макушку и посмотрел на Таню. Таня широко улыбнулась и кивнула. И Выготцев кивнул и подмигнул ей.

В комнату вбежала Маринка и  закричала с порога:

– Папа, я видела живую корову! Она вот такая, вот такая большая, как ты!

Илона и Таня переглянулись, а Выготцев расхохотался и подхватил Маринку на руки.

– Моя ты умница. Моя ты маленькая...

Таня вышла из комнаты.

13. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ХОДЯТ ПО СЛЕДАМ ТУРИСТОВ?

Первым делом Дим сорвал со столбов несколько объявлений «Сдается». Стал звонить с мобильного, но все квартиры уже были сданы, и он порвал объявки на клочки пожелтевшей бумаги. За гостиницу переплачивать не хотелось, но когда он все-таки решил осведомиться о ценах, то был приятно удивлен: номер стоил в шесть раз дешевле, чем в столице. Это было первое, что понравилось Диму в городе.

Готиница называлась «Спартак». Номер был одноместным, с ванной и туалетом. Дим бросил сумку и упал на кровать – рай, не иначе. Он мог себе позволить по меньшей мере два месяца оставаться в этом «Спартаке». Цель приезда – «знакомство с достопримечательностями». До курортного сезона было еще далеко, и администратор покосился подозрительно, но ни о чем не спросил. И его немногословность тоже понравилась Диму.

К вечеру он проснулся и сел в постели. Ночами Дим обычно не спал – встречался с Джином или таскался по барам. Но идти куда-то в первую же глухую и незнакомую здешнюю ночь он не решился. Стал смотреть в темное окно, пытаясь составить примерный план действий, но ничего не выходило, и план рассыпался на несвязные обрывки.

Утром солнце залило номер до самого потолка и выплеснуло Дима в город. Он огляделся, пытаясь нащупать ту невидимую ниточку паутины, которая должна была его опутывать. Носились домохозяйки с сумками, открывались магазины, Дим огляделся и не уловил нигде напряжения натянутой паутинной нити.

Продолжая приглядываться к городу, нырнул в одну из кафешек и стал пить кофе. Официантка ему улыбалась. И Дим улыбался, радуясь тому, что не перестал нравиться женщинам. С детских лет он привык ловить на себе восхищенные девичьи взгляды, то стыдливо упирающиеся ему в глаза, то откровенно сдирающие с него одежду. Черноволосый, высокий, кудрявый и синеглазый, очень спокойный парень, с уверенными жестами, плавный и энергичный. Он всегда был таким. И мало что могло выбить его из колеи. И эта история... и она... тоже не выбьет.

Официантка подошла снова, и Дим ослепительно улыбнулся.

– Подскажи мне, солнышко...

– Что? – с готовностью откликнулась она.

– Где у вас обычно отдыхают туристы?

Она пожала плечами.

– В «Фениксе», в «Коралле», в «Две тысячи», – перечислила несколько клубов. – Не знаешь, куда податься?

– А где центральный рынок?

– Через квартал. Там, – она кивнула головой в сторону отъезжающего за окном переполненного троллейбуса.

Он поднялся, и она разочарованно вздохнула.

– Я буду бывать у вас, – кивнул Дим и расплатился. – Похоже, задержусь в вашем городе.

– У нас очень хорошо, – торопливо заверила она. – У нас есть драмтеатр, кинотеатр «Победа», два института.

– И заводы...

– Да, все остальное – заводы...

– Тебя как зовут?

Вдруг она ему понравилась. Не очень высокая, рыженькая, с веснушками на курносом носике. Патриотка своего  города...

– Юля, – сказала она.

– Дим, – он протянул руку.

Взял ее розовые пальчики и поднес к губам.

– Спасибо за кофе.

Она просияла. Все было по-прежнему хорошо... Эта история... Таня... уже не имела над ним никакой власти, ушла в прошлое, исчезнувшее за первым поворотом. Словно мелькнула какая-то тень и пропала, как фантом. Как он мог поверить в ее существование? Не давая себе сосредоточиться на воспоминаниях о недавней боли, он пошел пешком на рынок и влился в толпу покупателей.

Рынок был и продуктовый, и вещевой. Дим прошел мимо банок консервов и майонеза, осмотрел киоски обмена валют, и, как это обычно и случалось под его пристальным взглядом, картинка суетного рынка замерла и повернулась своей обратной, изнаночной стороной. Движение остановилось.

Итак, вот рынок. Вот между рядами движется Дим. Вот карманники и аферисты высматривают свою добычу у валютных киосков. Вот менты, которые их прикрывают. Вот менты, которые хотят скосить зелень с продавцов. Вот несколько толстых морд рэкета, которые щипают не всех. Видно, знают кого и за что. Но где же нить паутины? Ее нет. Отомри!

– А где здесь шмотки? – обернулся к кому-то Дим.

– Туда...

Вещевой рынок под куполом. И под куполом темно. Дим вошел в ряды второсортных кожаных курток и стал продвигаться в толчее к центру. Все продавали и покупали. Дима толкали. Он выбрался на свет и глотнул свежего воздуха, спасаясь от запаха дешевой, плохо вычиненной кожи.

Этот парень стоял на краю рынка, у прилавков с канцелярскими товарами. Ничего не продавал. Не смотрел на снующих вокруг людей. Но стоял. Дим остановился поодаль. Если он работал для своих, то не пошел бы в такое людное место. Значит, это его точка. Рядом дети выбирают карандаши и тетрадки. Неплохо. Удачно. Только взгляд у него беспокойный. Он слишком молод, может, до двадцати. Черты тонкие, волосы длинные, воротник дутой куртки поднят. Растрепанный какой-то. Может, из-за волос...

Дим еще посмотрел на него. Издали. К парню никто не подходил. Он закурил, посмотрел в небо и сплюнул. Скучная, похоже, работа. Не то, что было у Дима в столице. Так и не убедившись в правильности своих предположений, Дим направился к нему и улыбнулся.

– Привет.

Как они тут говорят это?

– Почем? – спросил Дим.

Парень всмотрелся в него, и глаза заметались. Он бросил сигарету под ноги и отступил.

– Как обычно? – кивнул Дим.

Но тот вдруг качнулся назад, юркнул в толпу и пропал из виду. Дим потоптался на его месте и пошел прочь, не находя объяснения испугу дилера. Или он всех жителей города знал в лицо?

Вечером взял такси до «Феникса», и по цене таксиста безошибочно определил уровень заведения – чуть выше среднего.

Вход был платным. Дим прошел внутрь и присел за столик. Намечался стриптиз. Рядом опустилась какая-то с виду однополая пара. Свет был приглушен, и от этого взрывы музыки казались громче. Дим подошел к бармену и показал на стакан водки.

– Можно добавить?

Тот долил в стакан.

– А сильнее? – спросил Дим.

Бармен кивнул и обвел глазами зал.

– У Риги.

– Где она? – Дим проследил за его взглядом.

– Вон тот парень в куртке...

И Дим удивился. Во-первых, потому что Ригой звали парня, а во-вторых, потому что узнал того, кто сбежал от него утром на рынке.

– А он нормальный? – обернулся он к бармену.

– Вполне. Позвать?

Дим протянул купюру и повернулся спиной к залу.

– Эй, Рига! – крикнул бармен. – Иди, угощу.

Тот подошел и остановился перед стойкой.

– Что, поминаешь кого-то?

Дим оглянулся и увидел его совсем близко, как утром.

– Это к тебе, – сказал бармен о Диме.

– Не беги! – сказал Дим.

И Рига кивнул.

– Выйдем.

14. ЗАЧЕМ ЛЮДИ БЬЮТ ПОСУДУ?

         Выготцев постучал в дверь, и Таня вскочила. Не при жене же!

– Что вам нужно?

Он вошел и грузно сел на стул.

– Я вот что, Танюша... Ты, может, обижаешься на меня...

– За что?

– Ну, за то, что я женат... и не могу предложить тебе...

Таня поднялась и заходила по комнате от окна к окну. Ночь спустилась беззвездная и глухая, в стекле отражались блики лампы.

– Так я Илону не люблю, ты не думай! – сказал вдруг Выготцев. – Просто дети и...

– Зачем вы мне это говорите? – не поняла Таня.

– Ну, чтоб ты не думала...

– Я не думаю.

Он помолчал.

– Ты меня не бросишь, моя хорошая девочка?

– Нет, я вас не брошу.

Он вышел. Таня вернулась в постель.

Она никогда ни о чем не сожалела, потому что было это попусту. Сожалеешь – значит, нужно отказаться от прежней жизни и жить по-новому. А не можешь – нечего и скулить. Поэтому она старалась не думать ни о Выготцеве, ни о себе, ни о Диме. Что думать? Ничего бы не вышло... Чтобы вышло – нужно было бы содрать с себя кожу, к которой прикасался Выготцев, и обрасти новой. Нужно было бы вырвать продажное и уступчивое сердце и вставить новое. Нужно было бы выгнать свою душу  и найти другую.

Это невозможно. После того, что она прошла, нельзя начинать все заново. Нет этого «заново», нет точки отсчета. Она пугается, когда видит в толпе седые волосы – мерещится Выготцев. И когда Дим взял ее за руку, она удивилась, что его рука без морщин и раздутых суставов. А обо всем остальном – что и говорить... Самая утонченная нежность – самого желанного мужчины на земле – не принесет ей радости. Всегда будет проступать сквозь стены дряблая фигура Выготцева.

Живут же как-то проститутки, и не мутит их. А может, и мутит, но они не признаются. А Таня знает, что сама виновата, что сама выбрала это чувство тошноты и должна с ним смириться.

Этот парень – молод, красив, чист. А она –  грязная и пропахшая старостью Выготцева. Не о чем жалеть, ясно... Пошла бы за ним, мало того, что в нищету, а еще и пересиливая себя каждый раз, чтобы прикоснуться к его телу и не испытать отвращения. Невозможно жить с этим... и невозможно от этого уйти. Все было испорчено в самом начале.

Она может сказать знакомым, что у нее хорошая работа и высокая зарплата. Она может позволить себе ходить в театр, в кино и дорогие магазины. Она может каждый день покупать обновки и косметику. Это и есть плата за то, что она вздрагивает, увидев в толпе седые волосы.

Она не ненавидит Выготцева, как Илона. Она даже любит его. Ей бывает его жаль, как вздорного старика, вображающего себя завидным женихом. Но иногда он так жесток в своем эгоизме, что совсем не отличает ее душу от половой тряпки. И тогда Таня задумывается, действительно ли она такая дрянь, или это он не видит в ней человека?

От этих раздумий солнечный свет становится тусклым, а ночная тьма – едкой. И спасения от них нет ни на свету, ни во тьме. Таня понимает, что нельзя думать и сожалеть, потому  что это надо было делать раньше. И если она такая правильная, нужно было тогда отказать Выготцеву, когда он в первый раз задрал ей юбку, потерять это место и искать другое. И, может, сложилось бы все как-то иначе. А теперь распускать сопли – бестолку.

Таня сидит в постели, смотрит в темноту и представляет, как Дим возвращается в столицу, к своему памятнику, и снова фотографирует туристов. Хочет представить их вместе, но потуги к мечтательному романтизму отзываются скрипящей болью. Воображение рисует массивное тело Выготцева в белом халате.

Сверху доносятся шаги, голоса и звон бокалов.

– Ну, Илоночка, маленькая моя, – уговаривает Выготцев.

– Иди к черту, импотент старый! Не трогай меня! – бросает пьяная Илона.

От дневного «кися-пися» не осталось и следа. Едкая ночь сорвала маски и выжгла кислотой на всех лицах правду.

– Дура! Я десяток таких, как ты, куплю! – крикнул Выготцев.

– Виагры себе купи лучше, параноик! Или не трогай меня своими горбатыми лапами, я тебе не Танька!

– Илоночка, ну, пожалей меня. Я устал. Я работаю. Обеспечиваю семью. Меня жалеть надо. А от виагры сердце останавливается. У меня и так давление какое!

– Так и лежи смирно со своим давлением! – Илона звякнула стаканом. – Что тебя черти мучают? Одной ногой в могиле, а туда же!

– Ну, Илоночка, девочка моя...

– Пошел на хер!

– Я тебя только поцелую...

Тане становится жалко и Илону, и Выготцева, и себя. Вокруг одна грязь, одна блевотина, все барахтаются в ней и хотят хорошо пахнуть.

Никогда нельзя менять любовь на деньги. А если обменял, нечего жалеть о любови. Таня усвоила это очень хорошо.

Наверху что-то разбилось со звоном. Скорее всего, Илона швырнула бутылку или бокал об пол. В детской вскрикнула разбуженная шумом Маринка. Таня вошла к ней, поправила одеяло. Девочка схватила ее за руку,  удерживая рядом. Таня присела на краешек постели.

– Спи, Мариночка.

– Это гром? – спросила девочка.

– Гром, наверное. Весной часто бывает гром.

– Я и зимой слышала...

Девочка не выпускала ее руки.

– Расскажи про принцессу... Как ты вечером рассказывала, пока я не уснула... Она вышла из замка и встретила пастуха.

– Ты помнишь? – удивилась Таня.

– А какой он был?

– Он был босой, в рваной одежде... Он шел за стадом.

– За коровами?

– Да, за коровами. У него были синие-синие глаза и черные кудрявые волосы. Он шел и играл на дудочке. И принцесса любовалась им. Он был очень красив, так красив, что в замке она никогда не встречала таких красивых людей... Ей хотелось идти за ним, за его стадом... Только потому, что он был красив...

– Как папа? – перебила Маринка.

– Спи лучше!

Таня хлопнула дверью детской.

15. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ДЕРУТСЯ?

Миновав автостоянку перед клубом, Рига свернул за угол и пошел в темноту мимо глухой стены. Дим двинулся за ним, предчувствуя что-то недоброе. Супер-конспирация этого города уже пугала его своей дикой первобытностью. Ясно, не Голландия, но и здесь же не все праведники.

Рига вдруг резко обернулся. В его руке был зажат маленький, но отнюдь не кустарный пистолет. Дорогая импортная штучка, способная продырявить сердце замечательной блестящей пулей.

– Что тебе нужно? – спросил парень.

– Купить, – повторил Дим.

– Что купить? – уточнил тот.

– Две дозы кокаина, если ты такой баран. Или ты презервативами торгуешь?

– Кто ты? – спросил Рига.

– Паспортный контроль?

– Ты не наркоман.

– А тебе-то что?

– Кто ты? – тот повторил вопрос и снял оружие с предохранителя.

– Ладно, убей меня, – сдался Дим.

Достал сигареты, прислонился к стене и закурил. Рига стоял молча. Дим курил, время шло, и выстрел запаздывал.

– Утром ты следил за мной, – сказал Рига.

– Я не следил, я искал тебя. Не именно тебя, а любого дилера. И дважды попал на тебя.

– От кого ты?

– Ни от кого. Я недавно в городе.

– Ты мент, – сказал вдруг Рига.

– А разве менты вам мешают? – удивился Дим.

– Нет, но встречаются и дауны.

– Я не мент. И не даун, – заверил Дим. – Я приехал из столицы, чтобы остаться здесь.

Рига, наконец, спрятал ствол и тоже закурил.

– Странный день...

– Странная ночь, – поправил Дим.

– И день был странный. Я все время думал, кто ты.

– А я решил, что ты просто трусливый мальчишка, – бросил Дим. – Тебе двадцать хоть натикало?

– Двадцать пять натикало, – тот дернул плечами. – Я хорошо сохранился. Так что тебе нужно?

И все началось сначала. Рига упорно не хотел ему верить, не хотел ничего продавать и даже не хотел показать товар. Дим сдался.

– Ладно, мальчик. Зря ты так переполошился. Я уйду. Найду еще кого-то.

– Зачем тебе кокаин? – спросил вдруг парень.

– Послушай, ты не знаешь, зачем людям кокаин?

– Я не знаю, зачем тебе.

Дим посмотрел в его глаза, блестящие темнотой, на его заостренные изящные черты, на длинные волнистые волосы и на поднятый воротник куртки...

– Хорошо. Мне не нужен кокаин, – признался он.

Рига кивнул, ожидая продолжения.

– Мне нужна сеть, – закончил Дим.

– Сеть? Здесь? В этом городе?

– Да.

– Ты для этого приехал?

– Да.

– Ты один?

– Да.

Рига снова кивнул. Его беспокойство прошло, и он улыбнулся.

– Ну, это больше похоже на правду.

Дим протянул руку.

– Меня Дим зовут.

– Дим?

Рига ответил пожатием и снова заулыбался.

– Не может быть, чтобы ты был один...

– Никому не веришь?

– Никому. Обычно никому. Что было бы, если бы я продал тебе товар? Ты бы ушел?

Дим пожал плечами. Рига повернулся и пошел к клубу. Все, разговор был окончен. И снова Дим был удивлен. Показалось, что это только начало их общения, что он может найти в этом парне друга. Но его фигура уже почти растаяла в темноте.

– Эй, Рига! – окликнул Дим.

Тот остановился.

– Что тебе?

– Это все? – спросил Дим, подойдя ближе.

– Я не сказал, что буду помогать тебе, – напомнил тот.

– Что нужно, чтобы ты это сказал? Деньги? – прямо спросил Дим.

– Нет. Деньги – это не вся жизнь.

– Тебе нужна жизнь?

– От тебя мне ничего не нужно. Советую тебе уехать из города. Вот и все.

– Твои друзья так опасны?

– У меня нет друзей. Но люди, с которыми я работаю, сами тебя найдут, если продолжишь здесь разнюхивать, – предупредил парень.

– Ясно. Я продолжу разнюхивать. Потому что мне не нравится, как здесь ведутся дела.

Рига пожал плечами. Дим понял, что парень его обыграл: выпытал все, что его интересовало, и бросил в темноте с его раскрытыми планами, как после трепанации черепа. Как ему удалось проделать это так безболезненно? Теперь Дим не мог его отпустить. Это было опасно, и неумно, и послужило бы доказательством его поражения. И пока Рига не пропал из виду, и Диму не пришлось догонять его, как утром, он привел свой последний довод:

– Так и будешь бегать всю жизнь от своей тени, мальчик! Тебе бы мороженым у школы торговать, а не героином. Мужчине не дадут так просто женского имени.

Удар настиг Дима совершенно неожиданно. Словно грузовик с кирпичами врезался ему в челюсть. Дим отлетел к стене и стукнулся о нее спиной. Рига разжал кулак и сплюнул.

– Сам ты пидор!

И исчез в темноте. На счет безболезненной трепанации – Дим поспешил с выводами. Он кое-как сжал зубы и поплелся к клубу. Бармен встретил пошатывающегося Дима приветливо.

– Ну как? Расслабился?

– Водки бы еще, – выдохнул Дим.

Бармен плеснул щедро.

– Классный парень ваш Рига. А погремуха откуда?

– Жил в Эстонии, кажется.

– Что-то он очень прыткий, как для эстонца.

– Нет, он наш. Отец у него военный был, вот и носило его по миру. Тогда еще мир большой был. А теперь – маленький. Теперь только кладбища большие, – усмехнулся бармен.

– А семья его? – поежился Дим.

– Мы – его семья. Я и ты.

– Особенно я.

Дим кивнул самому себе. Челюсть ныла.

Администратор «Спартака» посмотрел косо, как обычно, и ни о чем не спросил. И Дим подумал, что в этом немногословном городе не так-то просто вести дела, обернулся к администратору и объяснил честно:

– Это мне в морду дали. Заслужил, правда. Но все равно больно.

Тот не предложил ни лед, ни холодный компресс. Молча кивнул и улыбнулся, искренне радуясь, что с ним ничего подобного не случилось.

16. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ХОДЯТ В ГОСТИ?

         Дим не находил себе места. Не потому, что болело лицо, а потому, что его провалу не было никакого объяснения. Все должно было произойти совсем иначе. Он должен был войти в контакт с дилером, встретиться с его хозяином, поделиться опытом и проникнуть в сеть. Сеть – тайная, замкнутая, но вовсе не закрытая структура. По крайней мере, так было в столице. Там никто не требовал особых рекомендаций. И то, как поступил Рига, не было нормальным. Вывод был таков: либо Рига – переросток с манией преследования, либо дела здесь ведутся совсем иначе, чем в столице.

         Утром вдруг позвонил Глеб-Фуджи.

– Ну, все путем?

– Путем.

– Уже держитесь за руки?

– Пока еще нет.

– А работу нашел?

– Еще нет, – повторил Дим.

– Так тяжело устроиться в порт грузчиком? – удивился Глеб.

– Оказалось, это не так просто.

– Не говори, что сложнее, чем в столице.

– В столице нет морского порта.

Глеб пожелал удачи. Дим потер небритую болезненную щеку и решил идти завтракать к Юле. Сколько на свете чудесных девушек – учителей, медсестер, библиотекарей, а попадались Диму на глаза чаще всего официантки и барменши. И Дим любил их за полезность для жизни.

Но как только он подошел к двери, с той стороны тихо постучали.

– Дим? – спросил из-за двери город, с которым он не был знаком.

Или это чокнутые друзья чокнутого Риги? Дим открыл дверь и отступил. В коридоре стоял сам чокнутый Рига и широко улыбался.

– Доброе утро!

– Доброе? – удивился Дим.

Рига спокойно прошел внутрь и присел на подоконник.

– Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро...

– Как ты меня нашел? – поинтересовался резко Дим.

– Ну, найти такого столичного лоха, как ты, – плевое дело.

– Особенно в деревне, где всего один постоялый двор, – добавил Дим.

Рига весело оскалился.

– И что тебе надо? – спросил Дим, раздражаясь от его улыбки и длинных волос.

Тот пожал плечами.

– Ничего собственно. Я тут подумал на досуге о том, что ты сказал. А что тебе вообще известно о сети?

Он задал вопрос вполне серьезно, и Дим рассмеялся.

– С тобой я эту тему обсуждать не стану. Кто ты, мальчик? Последняя точка в многоточии?

– А ты, лингвист хренов, сюда приехал докторскую защищать?

Ясно. Так бывает, что два человека, говоря на одном языке, совершенно не понимают друг друга. И им – что общаться, что вообще молчать – один результат. Никогда раньше Дим не чувствовал такого  неудобного непонимания простых слов. Рига тоже нахохлился, но не уходил.

         А если два человека не могут найти общий язык, а им это нужно позарез, лучший выход – напиться и поговорить дурными голосами об уважении друг к другу. На севере или на юге – страна-то одна, и водка везде одинаковая.

– То тут сто грамм, то там сто грамм, – на то оно и утро, – понял Дим. – Пойдем, Рига, завтракать. Все голодые – злые.

– Я не злой, – заупрямился тот.

– Я злой – за двоих. И челюсть болит.

Рига молча вышел следом. Администратор, похоже, не только всегда был на посту, но и никогда на нем не дремал. Дим вернул ключ и кивнул на Ригу.

– Это мой друг. Мы идем завтракать в кафе.

Тот одобрительно кивнул.

– Некоторые люди любят, когда их ставят в известность, – объяснил Дим Риге. – Им от этого легче живется.

– А вечером ты приведешь девку и скажешь ему: «Это моя подружка. Мы идем трахаться», чтобы ему легче жилось?

– У вас все такие, как ты? – сорвался Дим.

– Нет, все такие, как ты, – сказал Рига спокойно.

Пародия на разговор.

Видно, была не Юлина смена. Дим разлил водку по стаканам, взглянул на горячие закуски и поверил в возможность контакта не то что с Ригой, а даже с инопланетными цивилизациями.

– За знакомство.