Текст книги "One for My Baby, или За мою любимую"
Автор книги: Тони Парсонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
38
Садовник-новозеландец, похоже, произвел впечатление на мою маму, и она буквально засияла. Между нами говоря, я не совсем понимаю, что Джулиан (ну и имечко для выходца из Новой Зеландии, которых мы тут зовем «киви», подразумевая отнюдь не фрукт) имеет в виду, когда читает моей маме лекции по садоводству. Например, недавно он рассказал ей, что там, где огороды берегут не только от птиц, но и от набегов зайцев, придумывают разные приспособления, которые называются «противозачаточными средствами».
Они много проводят времени вдвоем в нашем саду. Я ему покажу «противозачаточные средства»! Тоже мне, специалист отыскался!
Поздняя весна постепенно переходит в лето, и Джулиан постоянно отпускает комплименты моей маме по поводу ее глубоких познаний в области садоводства. Особенно его удивляют ее способности к мульчированию и другим процедурам, которые необходимо проводить в это время года.
Мама действительно знает в садоводстве толк. И Джулиан относится к ней с большим уважением. Этого у него не отнимешь. Если, например, моя мама пьет чай со мной или с Джойс, Джулиан никогда не войдет, не постучавшись. Мы спокойно сидим за кухонным столом и наслаждаемся чаем, как вдруг раздается скромный стук в дверь. Затем в проеме появляется Джулиан. Рубашка плотно облегает его мускулистый загорелый торс. Джулиан застенчиво улыбается и каким-то опьяненным взглядом смотрит на мою маму.
– Послушай, этот парень к тебе, часом, не клеится? – какой раз строго спрашиваю я, когда мы с мамой остаемся наедине. – Этот твой садовник?
Мама заливается невинным детским смехом.
– Джулиан? Клеится ко мне? Что это значит? Это все равно что строить глазки?
– Ты прекрасно знаешь, что это означает, мам. Ты великолепно ориентируешься в молодежном жаргоне. Даже лучше, чем я. И все это благодаря школе Нельсона Манделы и твоим «деткам», конечно.
– Разумеется, он ко мне не клеится. Мы с ним подолгу разговариваем, это верно. Но только о садоводстве.
– Он посматривает на тебя.
– Что? – Похоже, маме приятно мое замечание.
– Он смотрит на тебя так, как будто ты ему нравишься.
Я счастлив за нее, но при этом мне становится и немного страшновато. Я, конечно, рад, что мама не заперлась в своей комнате и не стала закрываться от мира. Но, не буду скрывать, мне не слишком бы понравилось, если бы она вдруг начала ходить на свидания или этот самый «киви» положил бы на нее глаз и начал осуществлять задуманное.
– Он тебя никуда еще не приглашал?
– Он? Меня? То есть не звал ли он меня сходить с ним в кино, или вместе пообедать, или еще что-нибудь в этом роде?
– Ну да.
– Нет. Пока что нет.
– Пока? Значит, в дальнейшем собирается?
– Ну, я даже не знаю.
– Если ты сказала: «Пока нет», значит, в конце концов это произойдет?
– Наверное, дорогой.
– Я же вижу, как он смотрит на тебя, мам. Боже мой! – И тут мне приходит в голову какая-то пошлость. «Что это? У него из кармана торчит маленькая тяпка или он так рад видеть мою маму?» – Кажется, он очень скоро перейдет к решительным действиям.
Мама протягивает руку через стол и касается моей ладони. Она больше не смеется. Она улыбается.
– Не волнуйся, дорогой. Я с этим завязала.
Она имеет в виду вовсе не то, что не пойдет с ним обедать или в кино. Она хочет сказать, что навсегда покончила с сексом, романтическими встречами, любовными свиданиями и так далее. Но я в этом не уверен.
Чем старше я становлюсь и чем больше раздумываю на данную тему, тем яснее осознаю, что полностью «завязать с этим» никому не удается.
Маленькая съемная квартира моего отца выглядит как место, где живет всего один человек. Здесь нет следов посторонних. Лена ничего не оставила после себя.
Теперь я навещаю его раз в неделю. В квартире у него тесновато, поэтому мы, как правило, почти сразу же отправляемся в маленький китайский ресторанчик на углу, где отлично готовят утку по-пекински, а у официантов идеальное лондонское произношение.
Я смотрю на этих юношей с лицами китайцев и голосами англичан, и мне кажется, что все перемешалось и мир стал одним общим домом.
В квартире моего отца теперь уже не так грустно. Как-то раз я спросил, что же все-таки произошло у них с Леной. Он ответил, что ей все время хотелось пойти куда-нибудь потанцевать, а ему – остаться дома и посмотреть гольф. Сейчас никто не мешает отцу смотреть гольф по телевизору. Он может заводить свою любимую музыку. Он слушает пластинки, где поет Марвин Гэй и Тамми Террел, Смоки Робинсон и «Мираклз», Дайана Росс и «Сьюпримз». И никто ему не скажет, что он старомодный. «Крошка, крошка, куда подевалась наша любовь?» Отцу до сих пор нравятся такие мелодии.
А еще он проводит много времени, рассматривая бесконечные фотографии, которые мы обнаружили в бабулиной квартире.
Некоторые люди на этих снимках до сих пор остаются загадкой. Другие – кажутся знакомыми и даже внешне похожи на отца. Но и эти знакомые лица тоже хранят свою тайну. Отец подолгу рассматривает их, размышляя над течением времени и над тем, как он сам попал из Ист-Энда в это тихое местечко на зеленом холме северной части Лондона. Вернее, его можно было бы назвать тихим, если не обращать внимания на Смоки Робинсона и «Сьюпримз».
Отец ничего не пишет. Он до сих пор не созрел. Пока я наблюдаю, как он перебирает эти старые снимки и вспоминает о родителях, и доме, в котором вырос, и о той жизни, которая уже прошла, мне кажется, что он начнет писать в самом ближайшем будущем.
Потому что отец понял: если он собирается продолжать жить, то ему придется начинать все с самого начала.
Я подхожу к парку и сразу же замечаю Джорджа. Он совсем один. Рядом с ним больше нет снобов из крупной финансовой компании, разглагольствующих об избавлении от стресса и расширении сознания. Нет и безмозглых волосатых хиппи, которые почему-то считают, что тайчи можно запросто овладеть за пару занятий. Нет рядом с ним и меня. Мы все, заносчивые англичане с благородными намерениями довести дело до конца, понемногу оставили его. Он совершенно один, как это было в тот самый день, когда я с ним познакомился.
В руке он держит меч, к рукоятке которого привязаны красная и белая ленточки. Я останавливаюсь и смотрю, как Джордж Чан упражняется с оружием.
Он переносит вес тела на одну ногу, перекидывает меч из одной руки в другую за спиной, поворачивается с невероятной скоростью и изяществом и взмахивает мечом над головой. Ленточки на секунду обматываются вокруг его шеи. Потом Джордж падает на колени, снова встает и выбрасывает руку с мечом в сторону горла своего невидимого противника. При этом все его манипуляции сливаются в единое движение, и видно только, как сверкает в руках серебристый клинок.
Жаль, что Изюмка не видит всего этого. Я чувствую, хотя и не могу объяснить, что Джордж Чан как раз и есть тот самый человек, который ей нужен. Он чем-то схож со Скалой, прославляющим человеческую силу.
Джордж заканчивает упражнения, и я подхожу ближе. Мне стыдно. Может быть, все остальные и забросили тайчи без зазрения совести, но мне от этого как-то не по себе.
– Простите, что я так давно не виделся с вами, Джордж. У меня накопилось столько дел! Одни только экзамены чего стоили. Ну и все остальное тоже.
Он понимающе кивает, и в его глазах нет ни обиды, ни упрека. Словно он ничего другого от англичанина и не ожидал.
Я наблюдаю за тем, как он бережно укладывает меч в длинный кожаный футляр, потому что по улицам Северного Лондона нельзя ходить, размахивая острым мечом. И в этот момент я вдруг понимаю, почему мне хотелось обучаться тайчи именно у этого человека. Это не имеет ничего общего с избавлением от стрессов, или снижением веса, или даже правильным дыханием. И даже несмотря на то, что «толчки ладонями» помогли понять суть моей жизни и моего будущего, это не связано с умением воспринимать любые жизненные перемены.
Мне просто хотелось походить на него.
Все оказалось предельно просто. Я хотел научиться быть спокойным, но при этом не казаться пассивным. Сильным, но совершенно не агрессивным. Семейным, но не диванным лежебокой. Одним словом, быть скромным, но сильным духом человеком. Вот каких уроков я ждал от Джорджа, потому что знал, что мой собственный отец этому меня никогда не обучит.
– У меня тоже много дел, – говорит он, словно читая мои мысли. – Мой сын со своей женой уезжают от нас. Нам придется успеть сделать очень многое.
Я не верю тому, что слышу собственными ушами. Если я в чем-то и был уверен относительно маленького дружного семейства Чан, так это в том, что их невозможно разлучить. Более того, я сам мечтал стать членом такой семьи. Семьи, которая никогда не распадется.
– Неужели Гарольд и Дорис уезжают из «Шанхайского дракона»?
Джордж кивает:
– Жена моего сына считает, что здесь очень опасно. Много пьяных. Все они писают в подъездах и постоянно дерутся. Тут, конечно, много хороших домов, можно прилично заработать, но хватает и плохих людей, настоящих отбросов. Здесь будет трудно воспитывать детей. Так считает жена моего сына. Она хочет переехать куда-нибудь в Масуэлл-Хилл или Криклвуд. Они откроют свой ресторан. Там есть приличные школы для Дианы и Уильяма. И уж в тех местах никто не писает в подъездах и никто не угрожает надрать задницу прохожим.
Я сражен:
– И Гарольд на это согласен? Переехать в Масуэлл-Хилл и отдать детей в приличную школу? Бросить «Шанхайского дракона»? Он согласен со всем этим?
– А что он может поделать? Она ведь его жена. Ему приходится ее слушать. Мы уже не в Китае.
– Но вам с Джойс будет трудно. И не только потому, что придется больше работать. И даже не потому, что вы будете скучать без детей. Ваша семья раскалывается, вот в чем проблема.
– Семьи тоже меняются. Мы с женой должны это понять. Мой сын, его жена и их дети – это уже новая семья. Семья распадается, а потом объединяется в другой форме. Что касается Масуэлл-Хилл, то я ничего не могу сказать. Я там никогда не был. Слышал только, что это хорошее место. А мне нравится и здесь. Но для них, наверное, там будет лучше. Для их семьи.
Джордж Чан смотрит на деревья, как будто представляет себе чистые улицы в Масуэлл-Хилл и китайские рестораны, где пьяные не пристают к прохожим. Он думает о будущем, которое представляется ему не совсем отчетливо. Затем он снова поворачивается ко мне и улыбается.
– Вот что забавно в семьях, – говорит он. – Даже самая прочная семья не высечена из камня.
Прощальный вечер караоке школы Черчилля проходит в маленьком зале небольшого японского ресторана в Сохо.
Ученики набиваются в темное помещение без окон, а в это время управляющий ресторана (он почему-то не японец, а китаец) устанавливает аппаратуру для караоке. Ученики из Китая и Японии поглощены изучением списка песен. Йуми и Хироко, Цзэн и Джен ищут песни, которые им хотелось бы спеть. Все остальные: Витольд и Ванесса, Аструд и Имран, Хемиш, Денни и я – все мы заказываем себе напитки и размышляем о том, как бы пройти через данное испытание с наименьшими потерями. Мы тоже изучаем предложенные списки песен. Сейчас мы попали во Вселенную, где даже группа «Тэйк зэт» считается «золотым старьем».
Йуми, Хироко и Джен приходят в восторг, поскольку отыскали в меню песен множество японских вещиц. Однако Цзэн разочарован. Китайского тут почему-то ничего не оказалось, даже несмотря на то, что владелец ресторана – китаец. Цзэн рассматривает факт отсутствия песен на его вкус как унижение нации, такое же, как, скажем, опиумная война. Однако это длится недолго, и вскоре настроение его улучшается. Особенно после того, как он удачно исполняет «Сделай это еще раз». По всеобщему мнению, ему даже удается превзойти оригинал в исполнении Бритни.
Японцы, удивительно сдержанное племя, на этот раз поют без всякого стеснения. Теперь я понимаю: Хемиш был абсолютно прав. Караоке – это способ выхода эмоций в обществе, где в обычной жизни их принято сдерживать, в том обществе, которое находится в противоположной части планеты.
У Йуми красивый сильный голос. Хироко поет не настолько хорошо, но вкладывает в пение душу и, когда замолкает музыка, не желает расставаться с микрофоном. В конце концов его приходится буквально отнимать у расчувствовавшейся девушки. Йуми и Хироко поют одну и ту же песню «Отпразднуй», известную в исполнении Намиэ Амуро.
– Ее называют японской Мадонной, – говорит о певице Йуми.
– Эту песню поют на свадьбах, – подхватывает Хироко.
Те, кто не принадлежит ни к японцам, ни к китайцам, не могут разделить их энтузиазма и страсти к обладанию микрофоном. Однако после совместного хорового исполнения песни «Аббы» «Зная меня, зная тебя» мы немного расслабляемся. Ленни смелеет и очень громко и эффектно поет вещь Рода Стюарта «Считаешь ли ты меня сексуальным?». После этого выступает Хемиш и так трогательно исполняет песню группы «Бронски бит» «Мальчик из маленького городка», что даже Ленни-гуляка с замиранием сердца слушает его. Затем настает моя очередь.
Обычно в подобных случаях я выбираю песни Элвиса. Его легко пародировать, можно даже выглядеть немного забавным, исполняя вибрирующим баритоном, например, «Не могу не влюбиться в тебя». Можно спеть «Всегда в моей голове» или «Люби меня нежно» и при этом оставаться на высоте. Песни у Элвиса несложные.
Но сегодня мне хочется вспомнить Синатру. Я выбираю вещь, которая поется от лица парня, зашедшего в бар за несколько минут до закрытия. Парню очень хочется поделиться своей историей. Песня называется «За мою любимую». Там есть такие строчки: «Ты не узнаешь, нет, что я в душе поэт».
Эти слова всегда напоминают о моей заветной мечте. Я всегда мечтал оставить после себя маленький след. Сделать то, что сумел мой отец. Я хотел стать писателем. Это было очень-очень давно. Вот о чем я всегда мечтал.
«Нет, – размышляю я, глядя на сияющие лица своих учеников. – Это была не только мечта. Таков был мой план действий».
Результаты письменной экзаменационной работы Джеки восхитительны, она получает отличную оценку. Место в университете ей обеспечено. Я горжусь своей ученицей, но мне в то же время немножко грустно. Теперь я ей не нужен.
Джеки хочет пригласить меня пообедать, чтобы отметить свою победу, а я говорю, что готов сам отвести ее в «Шанхайский дракон». Но она заявляет, что в данном случае именно она должна угостить меня, а не наоборот, при этом ей хочется отправиться куда-нибудь в центр города. Мы выбираем маленький итальянский ресторан в Ковент-Гарден, где, как она слышала, играет целый ансамбль музыкантов. Мы приезжаем в ресторан, но тут выясняется, что с музыкой у них небольшая проблема. Ансамбль состоит всего лишь из аккордеониста, двух гитаристов и певца – мужчины средних лет. Но при этом они играют так громко, что хоть уши затыкай.
Ансамбль перемещается между столиками, накрытыми красно-белыми клетчатыми скатертями. Звучат популярные итальянские песни. Трудно не только разговаривать. Невозможно даже сосредоточиться на чем-нибудь и заставить себя думать. Но сегодня выдался тот самый вечер, когда подобные мелочи не способны его испортить.
Джеки успешно сдала экзамен. Ее мечта почти осуществилась.
– И что же будет теперь?! – спрашиваю я, правда, для этого мне приходится буквально орать.
– Первым делом я ликвидирую «Счастливую уборщицу»! – кричит она в ответ. – Мне кажется, я достаточно поработала своими руками в этой области. Когда начнется учеба, я найду себе другую работу на полставки. Такую, чтобы она не мешала моим занятиям, чтобы я смогла спокойно учиться. – Джеки поднимает бокал красного вина. – И тогда я буду совсем счастлива.
– Когда мы снова увидимся?
Она отрицательно мотает головой, и поначалу мне кажется, что она меня не расслышала. Но она прекрасно слышит все то, что я ей говорю.
Ансамбль подходит к нашему столику, кланяется нам и тут же принимается за старую песню Дина Мартина «Вернись ко мне». При этом певец поет, жутко искажая слова, и рычит как ненормальный. Мы с Джеки молча смотрим друг на друга. Музыка звучит настолько громко, что мы уже не можем разговаривать. Затем Джеки начинает смеяться. Она просто откидывает голову назад и хохочет так, как умеет только она. Я присоединяюсь к ней, и теперь мы веселимся вместе, хотя мне все равно хочется, чтобы этот дурацкий ансамбль замолчал.
– Пожалуйста, ребята, – прошу я, – поймите меня правильно. Я учитель, она моя ученица. Имейте уважение к нашим отношениям. У нас другие отношения. Как у учителя и ученицы, понятно? Прекратите эту музыку, ладно? Ну, ребята!
Но им наплевать на наши отношения. Они продолжают играть песню «Вернись ко мне», как будто перед ними сидит влюбленная парочка. Нет, даже не так. Словно перед ними сидят те, кто представляет собой нечто большее, чем просто влюбленные.
Как будто мы с ней всегда были и будем вместе.
– Когда мы с тобой снова увидимся?!! – дико ору я.
Но ансамбль внезапно перестает играть.
И тут я понимаю, что кричу изо всех сил в полной тишине.
39
– Вино, женщины и дорогой табак, – вздыхает Джош. (Мы ожидаем своей очереди на рейс в Амстердам.) – Маленькие кафетерии. Красные фонари. Порнушка. Последнее приключение – и все. И я становлюсь солидным женатым мужчиной.
Джош устраивает мальчишник в Амстердаме. Мы все собираемся в аэропорту поздно вечером в пятницу. Мы – это Джош, я и еще дюжина его приятелей с работы. Все они одеты в деловые костюмы и горячо обсуждают предстоящий уик-энд в старом Амстердаме.
Полет длится всего сорок минут. Затем нас быстро заселяют в местную гостиницу. Мы бродим вдоль каналов, обсаженных деревьями. В воде отражаются высокие особняки. На узких улочках множество велосипедов. Отовсюду, из всех кафетериев и ресторанчиков, несется сладковато-приторный аромат гашиша и марихуаны. Воздух буквально пропитан ими.
Поначалу все это немного умиротворяет и даже успокаивает. Джош заказал большой стол в дорогом индонезийском ресторане, где мы с удовольствием ужинаем. Друзья у него шумные, но миролюбивые, не те высокомерные преуспевающие дельцы, которых я так опасался. Мы в отличном настроении встречаем ночь, которая, надеемся, будет долгой и увлекательной. Нам всем очень комфортно.
Но после ужина комфорт куда-то исчезает.
– Подожди, мы еще не добрались до места, Элфи, – успокаивает меня Джош, пока мы ловим сразу несколько такси для нашей компании. – Сегодня ты просто офигеешь от счастья, старина.
– Наверное, это будет здорово. А куда мы конкретно направляемся? – волнуюсь я, чувствуя, что добром его затея не кончится.
– Подожди немного, и сам все увидишь, – смеется он.
Пункт нашего назначения – красивый особняк с остроконечной крышей, расположенный на тихой улице. На канале у пристани стоят плавучие дома. Вокруг все спит, только где-то вдалеке изредка раздаются звоночки велосипедов. Мы заехали в глушь, прочь от шума, девушек и пьяной толпы в районе красных фонарей. Но присутствие двоих дородных мужчин в черных галстуках у входа в красивый особняк почему-то подсказывает мне, что мы не слишком удалились от всего вышеперечисленного.
– Добро пожаловать, джентльмены, – вежливо приветствуют они, моментально оценив нашу одежду, степень опьянения и лимит кредита по нашим карточкам.
Мы платим сто пятьдесят гульденов только за то, чтобы пройти внутрь. Это где-то около пятидесяти фунтов. Зал поражает своими размерами. Когда-то, наверное, в этом доме жила одна большая семья. Но сейчас это далеко не семейное гнездышко.
Приятный мужчина средних лет (также при черном галстуке) наскоро инструктирует нас по поводу расценок в данном заведении, если кто-то захочет увести девушку в одну из специальных комнат наверху.
– Джош, – обращаюсь я к приятелю и одновременно тяну его за рукав, – это же не бар, а самый настоящий публичный дом.
– Ну, не будь уж ты таким ханжой, – морщится он. – И ни о чем не беспокойся. Я за тебя заплачу.
– Но мне не нужно…
– Заткнись, пожалуйста, расслабься и наслаждайся жизнью на полную катушку. Хотя бы ради меня, раз уж тебе на себя наплевать. Дай мне хоть чуточку передохнуть, Элфи. На следующей неделе я женюсь. Ну порадуйся за меня, что ли. Сегодня – самый счастливый день каждого молодого человека, понимаешь? Мальчишник, холостяцкая вечеринка. Это мой праздник.
Мы входим в большую гостиную, декорированную в викторианском стиле. Здесь все обтянуто ситцем. Окна закрывают длинные шторы. Тут много мягких диванов, на которых уже расположились бизнесмены, беседующие с молоденькими женщинами в удивительно коротких платьях. Лица дамочек так сильно накрашены, что кажутся неестественными.
Впрочем, на этом сходство с викторианским стилем заканчивается, потому что в конце комнаты устроен самый настоящий бар. За стойкой работает большой лысый чернокожий мужчина с абсолютно бесстрастным лицом. У входа нас предупредили, что мы имеем право на несколько бесплатных напитков. Стаканы выстроены в ряд, чтобы было удобнее угощаться. Тем временем женщины с холодными лицами хищно приглядываются к нашей подвыпившей компании, выбирая себе жертв. Мы начинаем глупо скалиться, польщенные вниманием с их стороны, и очень скоро они окружают нас. В основном это блондинки, но изредка встречаются индуски, чернокожие красавицы и представительницы стран Юго-Восточной Азии. Они хором заказывают шампанское. Кстати, оно здесь такое же холодное и дорогое, как и эти женщины.
Из меню я узнаю, что бутылка шампанского и час в обществе девушки в комнате наверху стоят одинаково. Пятьсот пятьдесят гульденов, то есть больше двухсот фунтов. Друзья Джоша начинают важно размахивать своими кредитками.
Рядом со мной пристроилась высокая чернокожая красотка. Она скрестила ноги, выпускает сигаретный дым в мою сторону и пытается со мной заговорить.
– В какой гостинице вы остановились? – спрашивает она. Это дежурная фраза любой проститутки.
Я вежливо улыбаюсь и поворачиваюсь к Джошу.
– Не хочу портить тебе вечер, – негромко сообщаю я.
– Так и не надо.
– Но это все явно не для меня.
– Элфи, забудь на сегодня о своей жалкой преподавательской зарплате. – Джош печально вздыхает и закуривает сигару. Блондинка с каменным лицом, повисшая у него на руке, смотрит в мою сторону пустыми глазами. – Положись на меня. – Затем он обращается к чернокожей проститутке: – Надеюсь, ты устроишь моему приятелю незабываемую ночь, милашка?
Та улыбается, но ни теплоты, ни радости в этой улыбке я не вижу. Впечатление такое, что она собралась скушать Джоша на завтрак, предварительно нарезав его на кусочки. Но он, похоже, этого не замечает. Или ему все равно. Он зажимает сигару зубами, одной рукой обхватывает за талию меня, другой – свою шлюху с застывшим могильным выражением на лице.
– Как можно узнать, что твоя жена умерла, Элфи?
– Понятия не имею.
– В сексе ничего не меняется, а вот гора грязной посуды растет. Кстати, как поживает мисс Половая Тряпка?
– Знаешь что? Ты действительно забавный парень.
– Неужели она до сих пор… ну, как бы лучше выразиться… делает все своими руками и продолжает пачкать их? И ходить по таким местам, куда не заглянет ни одна порядочная женщина?
– Интересно, за что ты ее так ненавидишь?
– Дело тут не в ненависти, старина. Я ведь эту женщину совсем не знаю. – Он делает глубокую затяжку. – Честно говоря, мне и не хочется ее узнавать. Надеюсь, ты не притащишь ее с собой на мою свадьбу?
– Но она совсем такая же, как и ты, Джош.
– Не думаю.
– Ей только хочется изменить свою жизнь. Ей хочется закончить свою карьеру совсем не так, как она начиналась. – Я поднимаю бокал с пивом, словно собираясь произнести тост. – То же самое, чего хочется и тебе, старина.
Даже в тусклом свете викторианского зала его лицо мрачнеет.
– Что ты хочешь этим сказать, чтоб тебя?..
– Ты ведь сумел изменить свою жизнь. Ты сам прошел свою школу и научился очаровывать всех вокруг. Ты можешь создать о себе такое впечатление, что остается только завидовать. Ты ведешь себя так, как будто ты и есть принц Чарльз. А не просто обыкновенный парнишка из пригорода, у которого нет отца.
Джош смотрит на меня, словно готов ударить по лицу или горько расплакаться. А может быть, и то и другое.
– Почему ты никак не можешь убраться из моей жизни, Элфи? Я сам себе удивляюсь: зачем я вообще пригласил тебя? Одному господу богу известно! Я ведь хорошо знал, что за тебя придется платить.
– А тебе нечего стесняться, Джош. Нет ничего плохого в том, что тебе пришлось пережить и как ты вынужден был действовать. – Я говорю все это совершенно искренне. Больше всего в нем я ценю как раз то, что сам он в себе презирает. – Ты хотел стать лучше, чем был. Ты хотел целиком изменить свою жизнь. И Джеки тоже мечтает об этом.
– Ты ведь знаешь, что я трахал ее.
Я не могу сдержаться и громко хохочу:
– Не думаю, Джош. Когда же ты успел? Когда я на твоей вечеринке уходил в туалет? Я понимаю, что у тебя все получается очень быстро, но это же просто смешно.
Но он лишь нетерпеливо мотает головой. Наши крутые и видавшие виды проститутки удивленно переглядываются. Похоже, они начинают волноваться, как бы чего не произошло.
– Да я не о Джеки, – поясняет Джош. – Я говорю о Роуз.
На секунду я лишаюсь возможности что-либо соображать. И эта секунда затягивается. Я никак не могу сосредоточиться. Что он хочет сказать?
– Ты говоришь о моей Роуз?
– О твоей Роуз. – Джош презрительно фыркает. – Она не всегда была «твоей Роуз», как ты этого не поймешь, простофиля, чтоб тебя…
– Не смей шутить о ней таким образом. Я серьезно говорю, Джош.
– А я и не шучу, старина. Я говорю тебе, что трахал ее. И довольно часто. Не могу сказать, что она была слишком уж хороша в постели. Все время о чем-то мечтала: луна, вздохи и все такое прочее. Вот тебе и наша Роуз. Кстати, все это было как раз перед тем, как на горизонте появился ты со своими романтическими закидонами, цветами и поездками на пароме «Звезда».
– Ты лжешь.
– Да чего там! Мы с ней трахались даже в день вашего знакомства. На моей квартире. Примерно в шесть вечера. Потом взяли такси и рванули в отель «Мандарин», чтобы пропустить по паре рюмочек. Ты ведь не знал ничего об этом? Она и не собиралась тебе ничего рассказывать. – Он затягивается сигарой, и ее кончик зловеще пламенеет в сумерках большого зала публичного дома. – Да, у нас был, так сказать, маленький служебный романчик, пока не прибыл ты. Хотя недолго. С месяц примерно. Между прочим, ты мне сделал большое одолжение, когда позволил спихнуть ее тебе.
Я вскакиваю со своего высокого табурета и вцепляюсь ему в горло. Джош даже не успевает вынуть сигару изо рта.
Я ору на него и обвиняю в чудовищной лжи, хотя понимаю, что это не так. Его лицо краснеет, а глаза загораются, подобно кончику дорогущей сигары.
В следующую секунду чернокожий великан-бармен хватает меня сзади и волочит прочь. Привычным движением он отрывает меня от пола, проносит мимо остолбеневших друзей Джоша, девушек с каменными лицами и бизнесменов, беседующих с апатичными красотками.
Мои ноги касаются земли только в тот момент, когда громила бросает меня на мощенную камнем улицу, находящуюся за пределами красивого особняка.
Я самостоятельно добираюсь до гостиницы, ловлю такси до пустынного аэропорта, где ожидаю первый рейс домой. Я понимаю, что больше никогда не увижу Джоша и у него обо мне навсегда останется неправильное впечатление.
Меня вывело из себя даже не то, что он спал с Роуз.
А то, что при этом он ее не любил.
Джеки выглядит как-то по-другому.
Она изменилась даже больше, чем Цзэн или Йуми. Это связано с тем, что она наконец стала другим человеком, о чем всегда мечтала.
Джеки больше не пользуется косметикой. Это что-то новенькое. У нее отросли волосы, и она стягивает их в конский хвост. Крашеные «перышки» тоже постепенно сливаются с основным цветом. Она одета в джинсы и коротенькую футболку. Джеки выглядит моложе, беззаботнее и уже не старается произвести впечатление на весь окружающий мир. И все же она остается прежней. Я сразу узнаю ее.
Я сижу на деревянной скамеечке возле колледжа. Она идет в толпе студентов, которые только что вышли из здания и спускаются по каменной лестнице, смеясь, беседуя друг с другом, размахивая библиотечными учебниками. Затем Джеки и еще какой-то худой длинноволосый парень отделяются от всех остальных и отходят в сторонку.
Мое сердце уходит в пятки. Он нежно обнимает ее за плечи, причем делает это так уверенно, как будто привык к подобным жестам. В этот момент Джеки замечает меня.
Она подходит ко мне, а парень продолжает обнимать ее за плечи, но теперь он как-то неуверенно посматривает то на нее, то на меня. Может быть, ему тоже становится немного не по себе.
– Как дела? – интересуюсь я.
– Все хорошо, – сообщает Джеки. Некоторое время мы молча смотрим друг на друга, не зная, что говорить дальше. Затем она поворачивается к парню и обращается к нему на французском: – J’arriverai plus tard[4]4
Я приду позже (фр.).
[Закрыть].
– D’accord, j’y serai[5]5
Хорошо, я там буду (фр.).
[Закрыть],– отвечает он, хотя уходить ему явно не хочется.
Джеки улыбается, и парень отступает. Он уверен, что, какими бы ни были мои отношения с Джеки, у него с ней ничего не изменится.
– Новый бойфренд? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком напряженно.
– Просто приятель.
– Француз?
– От тебя ничего не скроешь. Мы вместе учимся. Разве я не говорила, что сменила курс лекций?
– Нет, ты мне ничего не сообщала.
– А ведь я собиралась тебе позвонить. Прости, Элфи. В последнее время я так занята!
– Понимаю.
– Я больше не занимаюсь английским языком и литературой. Я переключилась на культуру европейских стран. Мне так больше нравится. Надеюсь, ты меня понимаешь? Другие страны, почти другой век…
– Как поживает Изюмка?
– Хорошо. И в школу ходит теперь с большим удовольствием.
– Все так же помешана на Скале?
– Мне кажется, она из всего этого понемногу вырастает. В ее возрасте перемены происходят очень быстро. Наверное, скоро Скала исчезнет из ее жизни так же, как в свое время испарились Кен и Барби. Ну а у тебя что новенького?
– Все отлично, просто отлично. В школе Черчилля все по-прежнему. У меня новые ученики. Очень милые. И кстати, я пока не переспал ни с одной из учениц.
– А собираешься?
Я отрицательно мотаю головой:
– Это ушло в прошлое, примерно так же, как Кен и Барби. Я понял, что это заводит в тупик и все романы заканчиваются в одном и том же месте.
– В каком же?
– В аэропорту Хитроу. Но в остальном все хорошо.
– Я рада.
– Ну, может быть, не совсем хорошо. Если честно, то мне очень одиноко.
– Одиноко?
– Да, я скучаю без тебя. И без Изюмки тоже. Мне не хватает тех прошлых дней. Ну, когда мы почти постоянно были вместе, помнишь?
– Ну, Элфи…
– Вот почему я приехал сюда. Я не хочу, чтобы что-то менялось. Я знаю, что перемены должны происходить, но не хочу терять ничего хорошего в своей жизни. Я не хочу, чтобы мы сами потерялись.
