Текст книги "One for My Baby, или За мою любимую"

Автор книги: Тони Парсонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

13

В субботу вечером мы отправляемся на танцы.

Сначала я пытаюсь отказаться от этой затеи, но Йуми настаивает. Она почему-то считает, что все субботние вечера предназначаются исключительно для танцев. Итак, мы выбираем один маленький клуб в Сохо, где музыка не такая уж отвратительная, как я ожидал, а публика, да и вся атмосфера клуба, не чересчур модная, чего я тоже опасался. Поэтому все получается здорово. Тут совсем не так, как было раньше в клубах, когда мне самому исполнилось двадцать. Никто не пытается выглядеть крутым. Никому нет дела, во что ты одет и как танцуешь. Поэтому мы отплясываем от души, прыгая и вертясь, как нам заблагорассудится. Мы громко хохочем без всякой на то причины, но уже через некоторое время Йуми берет паузу. Она устраивается за столиком с маленькой бутылочкой минералки, чтобы устранить обезвоживание организма, а я совсем не устал, мне хочется танцевать еще и еще.

Ближе к ночи мы перебираемся в «конвейерный» ресторан суши на Брюэр-стрит и садимся за круглую стойку. Перед нами по кругу проезжают различные угощения, а мы выбираем то, что нам нравится. Вскоре выясняется, что именно здесь работает Джен, и он подходит к нам поздороваться. Почему-то он даже не удивлен, увидев Йуми вместе со мной.

Затем Джен отправляется по своим делам, а Йуми рассказывает мне о том, что японцы не слишком любят подобные кабаки, потому что рыба здесь не такая свежая, как в дорогих ресторанах, где все делают по специальному заказу клиента. Но мне тут нравится, еда просто объедение, и мы с Йуми уничтожаем целую гору угощений, выложенных на разноцветные тарелочки и приготовленных из кусочков тунца, лосося, угря, яиц и креветок.

Затем мы возвращаемся в ее квартиру, где снова занимаемся любовью – медленно, наслаждаясь каждым мигом. Мы полностью расслаблены, и нам хорошо вместе.

На другой день просыпаемся поздно и в полдень идем на Примроуз-Хилл, где с вершины холма любуемся раскинувшейся внизу панорамой города.

– Какая красота! – восхищается Йуми.

– Да, – соглашаюсь я, глядя на нее. – Красота!

В понедельник утром, после того как мама отправляется в школу Нельсона Манделы, чтобы раздать на кухне очередные порции гамбургеров и бобов, к нам в дом заявляется отец.

Я даже обрадован этим событием. Я скучаю оттого, что его больше нет рядом, что в доме нарушился прежний ритм. Но я тут же смекаю, что он выбрал время своего прихода не случайно и сделал это из-за собственной трусости. Мне становится неприятно. Сидя на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, я с презрением наблюдаю, как он собирает вещи в чемоданы. Туда укладываются книги, папки, одежда, видеофильмы, документы и стопки компакт-дисков. Верхний диск называется «Уличные танцы. 43 городские мелодии». Настоящее окно в мир молодости и оптимизма. Восхитительные ритмы, которые, правда, сейчас мне кажутся устаревшими и неуместными.

Он забирает все это, чтобы окончательно уйти от нас.

– Ну и как продвигается твоя новая книга? – интересуюсь я. – Заканчиваешь уже, наверное?

Он не смотрит на меня, а пытается закрыть дорогой чемодан фирмы «Самсонит», набитый до отказа вещами. Потом он будет точно так же натужно пытаться запихнуть его в багажник автомобиля. Но я даже не предлагаю отцу свою помощь.

– С книгой все будет в порядке.

– Вот и чудненько.

– Ты, наверное, считаешь, что мне сейчас легко? Но ведь это не так. Я скучаю по своему дому. Ты даже не представляешь, как мне без него тоскливо.

– А без нас?

– А сам как полагаешь? Конечно, без вас мне тоже очень грустно. Без вас обоих.

– Мне остается только непонятным, как ты сам себе все это объясняешь.

– О чем ты?

– То, что ты от нас уходишь. Ты делаешь маме очень больно, и я не могу понять, как ты можешь жить, осознавая это. Ты ведь должен как-то оправдывать свой поступок, хотя бы перед самим собой. Но я не могу представить, каким образом это тебе удается.

– Лена – необыкновенная девушка. Ее даже девушкой не назовешь. Она необыкновенная молодая женщина.

– А вдруг это не так, пап? А вдруг она просто очередная симпатичная девица, не более того? Может, ты сам в ней не смог разобраться? И все это было огромной ошибкой? Неужели и после этого ты станешь говорить, что дело того стоило?

– Она не просто симпатичная. Тут все гораздо сложнее. Неужели ты и вправду считаешь, что я способен перевернуть свою жизнь вверх дном из-за какой-то хорошенькой пустышки?

– Ты угадал. Именно так я и считаю.

– Ну, так или иначе, – продолжает отец, умудряясь кое-как застегнуть чемодан, – для меня было большим облегчением, когда все выставилось напоказ.

– Ты имеешь в виду свой неутомимый отросток?

– Я имею в виду свои отношения с Леной. Мне надоело прятаться. Это не могло продолжаться вечно. Я устал.

– Значит, Лена… как это лучше выразиться… твоя содержанка?

– О господи! Конечно нет.

– Но ты наверняка давал ей деньги и продолжаешь давать сейчас. Ты ведь время от времени суешь ей бумажку-другую?

– Ну хорошо. Да, это так. Но тебе-то что?

– Ты платишь ей за свои исключительные права.

– Совсем не за это.

– Ты даешь ей деньги для того, чтобы обладать исключительными правами. И если она не содержанка, тогда кто же? Ты видишься с ней, когда у тебя появляется такая возможность.

– Теперь уже не так. – Он смотрит на меня с вызовом. – Теперь я вижусь с ней гораздо чаще. Можно сказать, постоянно.

Мой старик закончил собирать чемоданы. Но в доме все равно остается очень много его вещей. Шкафы полны его одежды. В кабинете все полки заставлены его книгами. А тренажеров у нас в доме столько, что можно обставить ими небольшой спортивный зал. Но сейчас он явился сюда затем, чтобы взять самое необходимое. Отец пришел к нам не в последний раз. Сейчас ему срочно понадобилось чистое белье и коллекция дисков Дайаны Росс.

– Но как у тебя все получалось? Как удавалось скрывать свою связь? Ты, наверное, аж зубами скрипел, когда каждый раз врал нам. Ну просто тайный агент, сидящий в засаде… Который, правда, вместо этого хорошенько засаживал Лене!

– Может, ты будешь поаккуратней в выражениях?

– Неужели ты не чувствовал всей этой грязи? Ну, когда обманывал нас?

– Мне и самому такая жизнь не нравилась.

– Но не слишком. Иначе ты бы прекратил эти встречи.

– Наверное, ты прав.

– А она ни о чем и не догадывалась. Я имею в виду маму. Даже не подозревала, что с тобой творится что-то неладное. Неведение является в какой-то степени благословением. Во всяком случае, мы серьезно недооцениваем такое состояние души.

– Ну, мне пора.

– А ведь мама доверяла тебе. Какой же ты негодяй! Только поэтому тебе удавалось так долго обманывать ее. Не потому, что ты слишком умен и изворотлив. А только лишь потому, что она полностью тебе доверяла. Она добрая и доверчивая. А ты ведь и себя, поди, считаешь достойным мужчиной. Что ж, теперь маме, наверное, нужно сжаться в комочек и тихо умереть? Так ты представляешь себе ее будущее?

– Боже мой! Да ты больше переживаешь, чем она сама!

Отец пытается уйти, но я решительно преграждаю ему путь.

– Послушай, я ведь уже не ребенок.

– Тогда перестань вести себя как малое дитя.

– Я могу понять, почему тебе захотелось переспать с Леной. Я даже могу понять, почему потом тебе захотелось продолжать отношения с ней.

– Огромное спасибо за такое понимание.

– Но я только не могу понять, как ты можешь быть таким жестоким.

– Я не хочу быть жестоким. Я просто пытаюсь наладить свою жизнь. Неужели ты никогда не испытывал ничего похожего, Элфи? И тебе не хотелось просто наладить свою собственную жизнь? – Он в отчаянии начинает мотать головой. – Нет, по-видимому, нет.

Но я не понимаю еще одного. Что теперь будет со старыми фотографиями? Со всеми фотографиями, наклеенными в альбомы, и еще с теми, которые сложены в коробки из-под ботинок или просто лежат в ящиках шкафов. Куда теперь их девать?

Мой отец не станет забирать их. Он не собирается сидеть в своем съемном любовном гнездышке и рассматривать старые снимки вместе с Леной. Ей не захочется разглядывать фотографии, на которых изображены мои мама и папа у моря, в саду возле дома и на семейных праздниках в смешных самодельных шляпах. Все эти праздники теперь, как выяснилось, пошли коту под хвост.

Но Лене все это ничуть не интересно. И моему отцу, кстати, тоже. Теперь вдруг стало не интересно. Ему не нужны напоминания о его прошлой жизни. Ему хочется наладить новую жизнь.

И эти старые фотографии уже не доставят удовольствия моей матери. Она тоже больше не захочет их пересматривать. Меня возмущает больше всего, что поведение отца не только отравило наше настоящее. Его поступки проникли сквозь годы назад и испортили нам счастье в прошлом. Теперь оно кажется каким-то неуместным, и все наши маленькие радости, наши праздники – все это становится чем-то второсортным и никому не нужным.

Наши самодельные шляпы на Рождество, наши улыбающиеся лица на заднем дворике, наши гордые взгляды из-за того, что мы нарядились в свои лучшие костюмы… Как все это нелепо выглядит сейчас. Старые фотографии стали ненужным хламом.

Мой отец испортил не только нашу сегодняшнюю жизнь. Он разрушил наше прошлое.

По дороге на работу я покупаю для нее цветы. Нет, я не стал выбирать что-либо особенно крикливое и сразу же бросающееся в глаза. Тут главное не перестараться, и я действую достаточно осторожно. Пусть это будет небольшой букетик желтых тюльпанов. И вручу я его тогда, когда найду для этого подходящий момент.

Но все происходит как-то странно. На уроке Йуми ведет себя как и прежде, то есть остается такой же, какой была всегда. Она так же шутит и подкалывает своих приятелей из группы продвинутых новичков, при этом проявляя себя добросовестной и прилежной ученицей. Словно в ней ничего не изменилось, будто в ее жизни не произошло ничего особенного. Как будто весь мир для нее не стал внезапно совершенно другим.

Наступает обеденный перерыв. Йуми забирает с парты свои книги и собирается уходить.

– Поговорим? – предлагаю я, доставая из-под учительского стола тюльпаны и протягивая ей букет.

– Потом как-нибудь, – безразлично отвечает она, даже не глядя на цветы.

Мое сердце уходит в пятки, но в ту же секунду Йуми быстро целует меня в щеку, сминая при этом букет, и сердце снова воспаряет.

Рабочий день заканчивается, и я вместе со своими тюльпанами отправляюсь в «Эймон де Ватера». В дверях замечаю, что Йуми сидит у бара вместе с Имраном. Я решительно направляюсь к ним, но тут же останавливаюсь как вкопанный, потому что вижу, как Имран обхватывает девушку за тонкую талию, а другой рукой небрежно ласкает ее. В ответ Йуми целует его в губы, а потом начинает тереться головой о плечо Имрана, как маленькая кошечка, выпрашивающая у хозяина сливки. Точно так же, как она проделывала это со мной.

Я резко поворачиваюсь и выхожу из кабака, сжимая букет с такой силой, что слышно, как хрустят стебли цветов.

Неожиданно рядом появляется Джен и озабоченно смотрит на меня.

– Он ей нравится, – просто объясняет Джен.

– Мне плевать.

Джен неопределенно пожимает плечами:

– Он уже давно ей нравится. С тех пор как мы начали учиться в школе Черчилля. – Он смотрит на меня и не знает, что еще сказать. – Мне очень жаль.

– Спасибо за сочувствие, Джен.

– С вами все в порядке?

– Все отлично.

– Возвращайтесь сюда, сэнсэй. Выпейте пива. Послушайте музыку.

– Как-нибудь в другой раз.

– В таком случае доброй вам ночи, сэнсэй.

– Доброй ночи, Джен.

«Какой же я дурак!» – мысленно ругаю себя, с силой заталкивая тюльпаны в ближайшую урну.

Но несколько раз – когда мы танцевали в том маленьком клубе, когда любовались городом на Примроуз-Хилл и когда занимались любовью в молчаливом присутствии красного чемодана – мне казалось, что сама судьба пытается дозвониться до меня по незримому телефону.

Прости меня, судьба. Ты ошиблась номером.

Я вижу ее. Я вижу Роуз. На лондонской улице, в том месте, где она никак не может оказаться.

Я еду в такси из Уэст-Энда. И внезапно замечаю Роуз. Нет, не женщину, похожую на нее. Я вижу саму Роуз – то же лицо, то же спокойное терпеливое выражение во время долгого ожидания. Одежда на ней другая, но она сама все та же. И хотя я понимаю, что это не может быть она, проходит несколько долгих головокружительных секунд, пока я прихожу в себя.

Она стоит на остановке и ждет автобус. Мне приходится собрать всю свою волю, чтобы не крикнуть водителю: «Стойте!», выскочить из машины и помчаться ей навстречу. Я понимаю, что, если приближусь к этой женщине, Роуз тотчас исчезнет и на ее месте возникнет незнакомка, лишенная совершенства. Роуз больше нет, и я не увижу ее никогда. По крайней мере, на этом свете.

Неужели я вошел в контакт с мертвыми? Ерунда какая-то.

Я и с живыми-то не могу как следует войти в контакт!

14

Понедельник, утро. Мои ученики буквально сводят меня с ума.

Цзэн откровенно дремлет на задней парте. Имран тупо смотрит на сообщение, которое, видимо, только что пришло ему на мобильник. Аструд и Ванесса что-то оживленно обсуждают. Витольд едва сдерживает слезы, а Йуми отчаянно пытается его успокоить. Один только Джен напряженно смотрит на меня, словно ожидая какого-то страшного события.

Я стою перед классом и жду, когда же мои подопечные соизволят обратить на меня внимание. Цзэн начинает храпеть. Я достаточно громко прокашливаюсь.

Имран начинает набирать текст сообщения на телефоне. Аструд и Ванесса разражаются веселым смехом. Витольд уже в открытую рыдает, закрыв лицо ладонями. Йуми сочувственно обнимает его за плечи. Джен отводит взгляд в сторону, словно сочувствует мне. Ему стыдно за товарищей.

– Что ж, скажите, пожалуйста, кто сделал домашнее задание? – интересуюсь я. – Ну? Домашнее задание. Кто подготовился?

Все ученики начинают ерзать на стульях. Они избегают встречаться со мной взглядом, и я понимаю, что домашнее задание не приготовил никто.

Как правило, я не слишком переживаю в подобных случаях и перехожу к следующему пункту в своем уроке. Но сегодня отсутствие подготовленных учеников заставляет меня серьезно задуматься: что я вообще тут делаю? И что здесь делают все эти молодые мужчины и женщины?

– Может, кто-нибудь вспомнит, что было задано на дом?

– Дискурсивное сочинение, – отзывается Йуми, передавая Витольду бумажный носовой платок. – Нужно передать информацию путем логических умозаключений, а также высказать свое отношение к предмету, применяя последовательные рассуждения, обоснованные предшествующими рассуждениями. – Мы внимательно смотрим друг другу в глаза, и она добавляет: – Очень официальный подход к делу.

Очень официальный? Что ж, все верно. Вот только не пойму, что она имеет в виду: дискурсивное сочинение или наши с ней отношения.

– Что с вами случилось, Витольд?

Он угрюмо трясет головой и хмурится:

– Ничего.

– Ничего не случилось?

– Ничего.

– Тогда почему вы плачете?

Йуми кладет ему руку на плечо, словно пытаясь защитить товарища:

– Он очень тоскует по своей семье.

Витольд не выдерживает и снова начинает безутешно рыдать. Плечи его подрагивают, он сопит и всхлипывает.

– Моя жена… мои дети… Они так далеко… А здесь… так тяжело! Мне приходится так трудно! Да еще этот проклятый стейк-бар «Пампасы»! Там трудно работать. «Руки прочь от Фолклендов!» или «Передай Марадоне, что мы ему все конечности отрежем!».

– Но ведь вам потребовалось целых десять лет, чтобы добиться получения визы и приехать сюда. А теперь вы плачете оттого, что скучаете по семье?!

– Да.

– В таком случае в следующий раз будьте осторожней в своих желаниях, Витольд. Потому что они иногда все же сбываются.

Йуми бросает на меня сердитый взгляд:

– Он имеет полное право тосковать по своей семье.

Я продолжаю пристально смотреть на нее:

– А я как ваш учитель имею право требовать хотя бы самого элементарного уважения. А это означает, что в классе нельзя давать волю нервам. Нельзя пользоваться мобильными телефонами во время урока. Имран, надеюсь, вы меня поняли. И еще я хочу, чтобы до вас дошло: сюда вы приходите, чтобы учиться, а не клевать носом.

– Клевать носом? – удивленно переспрашивает кто-то.

– Новая идиома, – также негромко раздается в ответ.

Цзэн продолжает спать как сурок. Я подхожу к нему и наклоняюсь к самому уху молодого человека. Кожа у него гладкая и нежная, на верхней губе пробивается несколько тонких волосков. Похоже, юноша бреется не чаще раза в месяц.

– Не желаете ли жареного картофеля? – полушепотом спрашиваю я.

Он вздрагивает и просыпается.

Ванесса и Аструд хохочут, но, увидев строгое выражение моего лица, тут же замолкают.

– Зачем вы приехали в эту страну, Цзэн?

– Искал, где живется лучше, – спросонок произносит он, часто мигая и стараясь сориентироваться.

– Если вас привлекает хорошая жизнь, постарайтесь не засыпать на уроках, – советую я и одариваю его ледяной улыбкой. – И поменьше усердствуйте в «Изысканной кухне Теннесси генерала Ли». А вот в школе иностранных языков Черчилля будьте чуточку поактивней. Договорились?

– Конечно.

Затем я заставляю этих лентяев и бездельников написать дискурсивное сочинение на тему: «Развитие науки и современных технологий, а также их влияние (положительное или отрицательное) на человечество». Они начинают трудиться, а я неспешно прогуливаюсь между партами.

– Я хочу, чтобы вы описали оба возможных варианта умозаключений, – напоминаю я. – «За» и «против». Отрицательное отношение и положительное. Связывайте предложения фразами типа: «бытует мнение», «по предположениям специалистов в данной области», «было бы неверным полагать, что…», «есть все основания считать» и так далее.

Обычно они постоянно советуются со мной, просят помочь. Мы даже обмениваемся шутками в ходе работы, но сегодня они то ли напуганы, то ли сердятся на меня – никто не задает ни единого вопроса. Мне становится грустно и даже немного страшновато: что, если они вдруг разлюбили меня?

Раздается долгожданный звонок, и все вскакивают со своих мест, будто спешат поскорее скрыться с моих глаз. Все, кроме Йуми. Я уже начинаю собирать со стола свои вещи, как вдруг понимаю, что она стоит рядом.

– Не надо на них срываться, – говорит она.

Я не поднимаю на нее глаз.

– Прости, Элфи.

– За что простить? Я ни о чем не сожалею.

– Мне было хорошо с тобой, – продолжает она. – Но ты меня здорово напугал.

– Каким образом?!

– Цветами. Этот твой букет напугал меня. Мне показалось, что ты… не знаю, как лучше сказать… что ты хочешь от меня слишком многого, что ли…

Я кладу последнюю книгу в сумку и застегиваю молнию.

– Не волнуйся, – говорю я и обещаю: – Цветов больше не будет.

Джош и его новая подружка находятся на такой стадии развития отношений, когда хочется делиться своим счастьем со всем миром. Я не могу понять, почему парочки не могут держать свое счастье при себе. Почему так важно, чтобы все остальные тоже радовались за них? Может, это происходит потому, что им не верится, что мечты сбылись? Или им кажется, что это только мираж, который может растаять в воздухе в любой момент? Почему они не могут отправиться ко всем чертям и оставить нас в покое?

Джош и Тамсин (та самая клиентка, к которой торопился Джош во время нашей последней встречи) дают ужин у нее в квартире. Это их первый «официальный» выход в свет вместе, и потому мне не удается пропустить это важное мероприятие. Бог свидетель, я старался избежать этого званого ужина! Я даже пару раз придумывал довольно приличные отговорки, но Джош в ответ лишь терпеливо менял день приема. Вот ведь хитрая бестия! Остается последний вариант – честно и откровенно послать его куда подальше, сказав что-то вроде: «Катись-ка ты, приятель, по известному адресу. Кстати, ты мне никогда особенно и не нравился». Данная версия мною не отвергается, но я не могу произнести ничего подобного, ведь Джош – мой лучший друг. К тому же он является последним связующим звеном с прошлым, и я очень боюсь потерять его.

Вот почему я оказываюсь в Ноттинг-Хилл в большом белом особняке с террасой. В руке я держу бутылку сухого белого вина, нажимаю на кнопку, и меня впускают на третий этаж. Я выгляжу немного напуганным, потому что во время поездки в метро заметил, как кто-то из пассажиров читал экземпляр «Апельсинов к Рождеству» в мягкой обложке. Мне всегда странно видеть нечто подобное в городе. Особенно неуютно я себя чувствую, когда читатель начинает истерично хохотать над веселыми шутками моего отца по поводу трогательной бедности и лишений Ист-Энда.

Джош открывает дверь и приглашает меня пройти в очень дорогую коробочку. Полированный паркет, на стенах японские гравюры в черных рамках, изображающие костлявых крестьян, сражающихся на полях с дождем и непогодой за свой урожай. В центре комнаты стоит стеклянный стол, накрытый на шесть персон. Обстановка в доме спартанская, такая, что позавидовал бы и заведующий моргом.

Сегодня Джош вышел к гостям без галстука. Это верный знак, что он нынче выходной. Он по-дружески хлопает меня по спине, и его лицо озаряет радостная ухмылка, Джош просто светится от счастья и при этом наслаждается собой, как это бывает с людьми, которые не умеют, да и не пытаются, скрывать болезненного самодовольства.

По запаху я определяю, что на кухне жарится какая-то рыба в лимонном соусе. Ароматы готовящихся блюд в этой квартире являются единственными напоминаниями о живых людях. Из кухни выходит улыбающаяся босая блондинка. Она на ходу вытирает руки и приближается ко мне.

– Пахнет замечательно, – начинаю я. – И явно не от меня.

– Здравствуйте, Элфи. – Тамсин по-дружески целует меня в обе щеки. – Я понимаю, что это прозвучит банально, и все же: я очень много слышала о вас.

Теперь я понимаю, почему Джош сходит по ней с ума. Она ведет себя непринужденно, и я очень ценю это качество в людях. Пока Джош возится с каким-то мудреным десертом (он снова хочет выступить в роли просвещенного мужчины, хотя ему это никогда не удается), мы с Тамсин устраиваемся на диване. Я рассказываю ей историю о том, что я, путешествуя по подземке, видел человека, читавшего «Апельсины к Рождеству».

– Ой, а я очень люблю эту книгу! – восклицает Тамсин. – Она такая теплая, забавная и про настоящую жизнь.

– Но вот что интересно, – продолжаю я. – Сам мой отец не попадает ни под одно из этих определений. Вы сказали, что книга теплая, забавная и о настоящей жизни. Так вот, мой отец, скорее, холодный, несмешной и фальшивый. Скажу больше, он самый настоящий…

В этот момент Джош подсовывает мне под нос большую стеклянную вазу с чипсами.

– Угощайся! – предлагает он. – Тут есть со вкусом сыра, лука и барбекю. Ты какие предпочитаешь?

Джош открывает бутылку шампанского, а Тамсин тем временем рассказывает мне о своей работе. Насколько я могу понять, она занимается каким-то важным делом в коммерческом банке, а в тот день приходила к Джошу проконсультироваться насчет размещения акций своей компании.

– Наша контора самая известная в Европе в области финансов, – хвастается Джош.

Тамсин восхищенно смотрит на него. «Мой герой!» Мне становится понятно, отчего они счастливы, и мы неплохо проводим время вплоть до того момента, когда к нам присоединяются другие гости.

Вот тут вечер начинает портиться, причем бесповоротно.

Сначала прибывает одна супружеская пара. Это парень из команды Джоша по регби и одновременно его коллега со своей высокомерной и тощей, как палка, супругой. Дэн и Индия. Они врываются в нашу теплую компанию и, пока Джош открывает очередную бутылку шампанского, сходу начинают вести себя так, будто они здесь хозяева, а не друзья моего приятеля.

– А чем занимаетесь вы? – спрашивает меня Индия.

– Я преподаватель, – поясняю я.

Супруги смотрят на меня так, будто я только что объявил, что чищу канализационные трубы при по мощи подобранных с помойки зубных щеток. Хотя, возможно, мне это только кажется. Или же на меня так действует выпитое шампанское. Но только они после моего замечания упорно молчат. Во всяком случае, никто со мной больше не решается заговорить. Затем Тамсин и Индия начинают обсуждать рецепты известного шеф-повара, по рекомендациям которого готовится сегодняшняя рыба. А Дэн и Джош ревностно спорят о каких-то тонкостях торгового права. Я сажусь на диван с твердым намерением напиться, хотя понимаю, что уже и без того изрядно окосел. В тот момент, когда я решаю, что уже достаточно нализался и теперь самое время свернуться калачиком и немного покемарить, передо мной появляется Джош с загадочной улыбкой на губах.

– Ни за что не догадаешься, что я для тебя приготовил, – заявляет он, исчезает в кухне, некоторое время возится у холодильника, а потом снова возникает возле меня с высоким стеклянным бокалом, в котором пенится янтарное пиво. В другой руке он держит банку, и я тут же узнаю ее по серебристой с зеленым этикетке.

– «Цинтао»! – радостно восклицаю я.

– Твое любимое, – кивает он.

Я тронут до глубины души. Я понимаю, что, для того чтобы мне сегодня было комфортно, Джошу пришлось приложить немало усилий. Но вскоре выясняется, что пиво после изрядной дозы шампанского – идея не совсем удачная. Вернее, просто отвратительная. И теперь все перед моими глазами начинает расплываться и раздваиваться, хотя я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться.

– Между прочим, отец Элфи написал одну замечательную книгу, – разъясняет Тамсин Индии, пытаясь подключить меня ко всеобщему веселью. – Она называется «Апельсины к Рождеству».

– Неужели? – искренне удивляется Индия и впервые за весь вечер начинает проявлять к моей персоне живой интерес. – «Апельсины к Рождеству»? Боже мой, это ведь почти классика, я покупала эту книгу сто лет назад. Мне очень хотелось ее прочитать, но до сих пор не получилось.

– Он становится еще более знаменитым, – сообщаю я. – Я имею в виду своего отца. На днях в «Ивнинг стандард» появилась фотография, где он с подружкой на каком-то званом обеде. На этом снимке они оба нахально скалятся в объектив и притворяются, будто не знают, что их фотографируют. – Я делаю большой глоток «Цинтао». – Да, он становится популярным, но, что самое забавное, вовсе того не заслуживает. Потому что сейчас он даже не пытается ничего писать. И вот еще что. Скажите на милость, как лично я должен это все воспринимать?

Все присутствующие замирают и в недоумении смотрят на меня.

– Я сам хотел стать писателем. Да-да, это чистой воды правда. И в первую очередь мне хотелось написать о Гонконге. О том, почему он так важен для меня. О том, почему эту землю можно смело назвать волшебной. Ну а сейчас… сейчас я даже и не знаю, о чем бы я стал писать. У меня, так сказать, кончился заряд.

– Почему бы тебе не написать о каком-нибудь уроде, который не умеет пить, а потому должен быть изолирован от цивилизованной компании? – хмурится Джош. – Писать нужно о том, что ты хорошо знаешь.

В квартире раздается звонок. Прибыла последняя гостья. Довольно симпатичная, но весьма грузная молодая женщина по имени Джейн, коллега Джоша. Ей немного за тридцать. Она очень общительная и настроена дружелюбно. Правда, немного нервничает. За столом нас сажают рядом. Неужели это означает, что я должен сейчас за ней ухаживать, а после вечеринки еще и провожать до дома?

На столе появляются тарелки с каким-то необычным изысканным блюдом.

– Эта горячая закуска называется «радиккьо и панчетта», или «грудинка и цикорий». Ну, тут добавлена всякая зелень и еще много всего вкусного, – со знанием дела поясняет Тамсин.

– В кулинарии она настоящий гений, – поддерживает подругу Джош.

Они обмениваются влюбленными взглядами и посылают друг другу едва заметные воздушные поцелуи. Этот невинный жест, естественно, вызывает невольную усмешку на моем раскрасневшемся лице. Где-то в глубине души я сознаю, что являюсь далеко не идеальным гостем.

– Очень вкусно! – причмокивая, заявляет Индия. – Просто объедение!

– Как вы говорите? – оживает Дэн, обращаясь к хозяйке дома. – Радиккьо и панчетта? А звучит так, будто это название итальянской адвокатской конторы.

За столом раздается взрыв смеха. Все весело хохочут, за исключением меня. Я чувствую на себе взгляд Джейн, которая, кажется, подыскивает слова, чтобы начать со мной разговор.

– Джош говорил мне, что вы тоже были в Гонконге, – наконец произносит она.

– Совершенно верно.

– А я два года работала в Сингапуре. Я буквально влюбилась в Азию. В людей, их культуру, их еду.

– Это далеко не одно и то же, – говорю я.

– Простите, что вы сказали?

– Это не одно и то же. Гонконг и Сингапур. Между ними такая же разница, как между дождевым лесом и площадкой для гольфа, причем Сингапур – это площадка для гольфа.

– Вам не нравится Сингапур? – спрашивает Джейн, и лицо ее при этом хмурится.

– Слишком уж там все прилизано, – решительно высказываюсь я. – Эта страна ничем не напоминает Гонконг. Если не ошибаюсь, кто-то назвал Сингапур Диснейлендом, но только со смертельным исходом.

Джейн с грустью отворачивается от меня и переключает внимание на свою тарелку.

– А ты разве бывал в Сингапуре? – интересуется Джош.

– Что-что? – переспрашиваю я, стараясь выиграть время.

– Мне что-то не помнится, чтобы ты бывал в Сингапуре. – Джош уже не улыбается. – С чего это ты вдруг стал таким специалистом по этой стране?

– Я действительно никогда не был в Сингапуре, – гордо заявляю я, почему-то начиная сердиться.

– Значит, ты и сам не знаешь, о чем только что рассуждал? – не отстает Джош.

– Зато мне хорошо известно, что лично мне бы там не понравилось.

– Откуда ты это знаешь?

– Мне не понравилось бы такое место, которое кто-то назвал Диснейлендом со смертельным исходом.

– «Сингапур слинг», – внезапно вспоминает Индия название коктейля с джином, и мы все смотрим на нее как на умалишенную. – Отличный напиток, – тут же добавляет она, насаживая на вилку лист салата.

И тут все присутствующие переключаются на названия коктейлей, соревнуясь в том, кто их больше знает. Даже бедняжка Джейн, напрягая мозги, вспоминает скромную «Пина коладу».

– Лично я предпочитаю более крепкие, мужские напитки, – философствует Дэн. – Что же касается коктейлей, то мне больше нравятся девушки, которые их пьют!

Фраза достаточно идиотская, но всем почему-то становится весело.

– Я в этом даже не сомневался, приятель! – хохочет Джош. – Даже не сомневался!

– А вы что скажете, Элфи? – осторожно интересуется Тамсин, все еще пытаясь подключить меня к общей беседе. (Она, конечно, понимает всю бессмысленность своего вопроса, но задает его скорее формально, для поддержания разговора. И как только Джошу удалось подцепить такую женщину? По-моему, она слишком хороша для него.) – Какой коктейль любите вы?

– Я к ним совершенно равнодушен, – спокойно заявляю я, допивая пиво, словно общие разговоры меня совсем не интересуют. – Я вообще алкоголь практически не употребляю.