Текст книги "One for My Baby, или За мою любимую"
Автор книги: Тони Парсонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
11
Я прихожу на работу и обнаруживаю в учительской Джеки Дэй, которая вдохновенно читает «Сердце – одинокий охотник». Она уже оделась для работы и теперь сидит в кресле в своих желтых резиновых перчатках, синем нейлоновом халате и туфлях без каблуков, но приступать к своим обязанностям, похоже, не торопится.
– Ну, как поживает Мик? – тут же интересуюсь я. – Продолжает мечтать?
– Добрый день, – отвечает она, не глядя на меня.
В учительскую заходит Ленни-гуляка. Ленни – один из тех низкорослых толстяков, которые вечно расхаживают с таким важным и самоуверенным видом, словно они на самом деле высокие и стройные красавцы. Так же как и мне, Ленни довелось поработать учителем английского языка в Азии. Он преподавал в Маниле и Бангкоке и превратился в жирного, обрюзгшего типа. Так нередко случается с европейцами, если они большую часть свободного времени проводят в пивных барах. Кстати, в Азии у Денни было гораздо больше любовниц, нежели на родине. Все кончилось тем, что теперь он смотрит на женщин так же, как фермер, оценивающий породистую корову. О его распутной жизни, между прочим, здесь уже слагают легенды.
– Ты обратил внимание на ту малютку-полячку из группы продвинутых новичков? – обращается он ко мне, мечтательно закатывая глаза. – Я был бы не против выразить ей свою солидарность лично. Как ты считаешь, Элфи? Я бы не возражал, если бы «этот товарищ» подержал своими пальчиками мое персональное орудие производства.
– Полагаю, Ленни, в Польше уже нет коммунистов.
– А мне она все равно почему-то представляется маленькой красной шалуньей! – настаивает Ленни-гуляка. И тут он замечает Джеки. – Ах, вот и наша девочка из Эссекса. Самого что ни на есть доброго тебе утра, моя красавица! – Он приближается к ней своей знаменитой развязной походкой и, как настоящий собственник, небрежно кладет ей руку на плечо. – Если ты слышала эту шутку, то сразу же останови меня. Итак, почему девушки из Эссекса ненавидят вибраторы? Ну, сдаешься? Да потому что…
Джеки тут же резко вскакивает со своего места. Глаза ее сверкают. Она случайно задевает ногой ведро, и в учительской раздается грохот.
– Потому что они этими вибраторами расшатывают себе зубы, – отчетливо произносит она. – Я уже слышала этот анекдот, Ленни. Да-да, именно этот. Ну а что еще, по мнению девушки из Эссекса, можно делать с вибратором? Разумеется, сосать его. Так ведь, Ленни? Так что ты опоздал. Твоя шуточка устарела!
– Ну, не кипятись ты так, это всего лишь шутка, – пытается оправдаться Ленни.
– Я слышала все анекдоты из этой серии, – упрямо продолжает Джеки. – Почему девушка из Эссекса моет голову в раковине на кухне? Потому что только там моют овощи, в том числе кочан капусты, который находится у нее на плечах. Ну а что общего у девушки из Эссекса и пивной бутылки? Ну, давай же, Ленни, попробуй догадаться.
– Не могу, – признается он, почесывая макушку.
– Они заполнены только до горла. То, что выше, – пустое.
– Забавно! – хихикает Ленни.
Но Джеки даже не улыбается и в том же тоне продолжает:
– Ты так считаешь? Тогда оценишь еще вот такую шутку. Что общего у блондинки из Эссекса и самолета?
– У них есть «черный ящик», это я знаю, – кивает Ленни и тут же добавляет: – Но тот «ящичек», что у девушки, мне нравится куда больше!
– Неужели? – презрительно фыркает Джеки. – И все же могу поспорить, что таких анекдотов я знаю куда больше, чем ты. Мне приходилось слушать их куда чаще! Ну, скажи, в чем разница между девушкой из Эссекса и комаром? Так вот, комар перестает сосать вас, если вы с силой хлопнете его по башке. А какие трусики предпочитает девушка из Эссекса? Конечно, такие, чтобы грели лодыжки. А что нужно сделать, чтобы у девушки из Эссекса загорелись глаза? Надо посветить ей в ухо фонариком.
Ленни расплывается в улыбке, но я чувствую, как он напрягся. Джеки стоит перед ним, по-прежнему держит в руке свою книгу «Сердце – одинокий охотник» и изо всех сил старается говорить ровно. Однако голос ее временами предательски дрожит.
– Я слышала все шутки про девушек из Эссекса. И знаешь что, Ленни? Мне не смешно.
– Ну, не надо горячиться, – снова успокаивает Ленни. – Я же не имел в виду никого конкретно.
– Я понимаю, что ты не имел в виду никого конкретно, Ленни. Более того, я даже догадываюсь, что девушки из Эссекса тут ни при чем. Я прекрасно понимаю, что такой мужчина, как ты, считает всех женщин абсолютными дурами и шлюхами.
– Неправда! Я очень люблю женщин! – возмущается Ленни и поворачивается ко мне. – Надеюсь, это прозвучало у меня не так, как у Хулио Иглесиаса?
– Зря надеешься, – хмыкаю я.
– Я успела понять еще кое-что, – со вздохом произносит Джеки. – Только одну личность в этой комнате можно назвать тупой шлюхой. Но что самое главное, Ленни, эта личность – не я.
Она прячет книгу за пазуху, берет ведро и молча выходит из учительской, не произнося больше ни слова.
– Ну есть же люди, не понимающие шуток! – в сердцах восклицает Ленни.
Лена ждет меня недалеко от нашего дома.
Она стоит возле старой пивнушки. Выпивохи с кружками в руках, собравшиеся внутри, жадно поглядывают на девушку через грязные оконные стекла. Они восторженно обсуждают ее фигуру, при этом почесывая свои толстые животы, больше напоминающие огромные тыквы, которые получили призы на деревенских ярмарках и теперь выставленные на всеобщее обозрение.
– Элфи!
Я быстро прохожу мимо нее.
– Раньше ты уделял мне больше внимания. Мне даже казалось, что я тебе нравлюсь.
Я смотрю на эту молодую женщину, которая околдовала моего отца и заставила его переехать на съемную квартиру. Ведь это из-за нее он очутился перед своими друзьями без трусов и опозорил и себя, и семью. Но мне трудно представить, что все несчастья в нашей семье произошли именно из-за нее. Смешно! Ее белокурые волосы водопадом льются по плечам и спине, а ноги такие длинные, что им, кажется, нет предела. Но при такой внешности Лена вовсе не простушка и не дурочка. Она очень умная. Правда, много ли у нее ума, раз она решила подцепить моего папочку?
Нет, Лена не вызывает насмешек. Смехотворна и позорна сама ситуация. А мой отец при этом просто абсурден.
– Ты до сих пор мне нравишься, – признаюсь я.
– И все же ты не можешь даже представить себе, что кто-то в состоянии заниматься сексом с твоим отцом. Ну, кроме твоей матери.
– Нет, мать тоже не составляет исключения, раз уж ты о ней вспомнила.
Мы улыбаемся друг другу.
– Даже не знаю, что тебе сказать, – продолжаю я. – Мне трудно представить тебя другом нашей семьи и вести себя соответственно. Моя семья, увы, разбилась на мелкие кусочки.
Сейчас я пытаюсь смотреть на эту женщину глазами своего отца. Я могу понять, что он влюбился в ее лицо, ноги, тело. Воображаю, насколько восхитительным показалось все это после того, как в браке прожита уже большая часть жизни. Но неужели он не понимает, что, возжелав ее, поступает неправильно? Это нечестно.
– Ты должен понять, Элфи. Когда любишь человека, тебе хочется всегда быть рядом с ним.
– Мой отец ничегошеньки не смыслит в любви.
– Почему ты так злишься на него? Я понимаю, что тебе очень жаль свою мать. Но дело ведь не только в ней, правда?
– Отец захотел слишком многого и требует от жизни практически невозможного. А ведь он уже достаточно пожил. И он должен смириться с этим.
– От жизни нельзя хотеть слишком многого.
– Можно, Лена. В жизни можно стать ненасытным точно так же, как становишься ненасытным в отношении еды, алкоголя или наркотиков. И если с вашей стороны это не просто очередной взбрык и смена декораций, если отец действительно серьезен в своих намерениях и собирается жить с тобой, начав все заново, следовательно, он хочет получить гораздо больше, чем того заслуживает.
Лена интересуется, не хочу ли я выпить чашечку кофе, и я соглашаюсь пройти с ней в небольшое итальянское кафе «Треви», расположенное на другой стороне улицы. Мне просто не хочется, чтобы она торчала у всех на виду. Но меня беспокоят вовсе не толстяки из пивного бара. Я боюсь, что рядом с нами в любой момент может оказаться моя мама.
– Никак не могу понять, что от этого союза получаешь лично ты, – продолжаю я после того, как мы заказываем себе по чашечке капучино. – У тебя же нет никаких проблем с визой. Ты можешь сколько угодно оставаться в стране.
– Перестань!
– Нет, я в самом деле не могу тебя понять. Допустим даже, что тебе захотелось связать свою жизнь со стариком. Но почему ты выбрала именно моего отца? Ведь вокруг полным-полно других стариканов, из которых сыплется песок и которым уже давно пора на покой. Можно сказать, целое собрание древних, как динозавры, экземпляров. Что-то вроде «Парка юрского периода».
– Но он – самое лучшее, что мне встречалось в жизни. Он мудрый, добрый, он познал жизнь.
– Вот это в точку!
– Майк знает очень много, у него огромный жизненный опыт. И я очень люблю его книгу «Апельсины к Рождеству». В ней будто рассказывается о нем самом. Он – воплощение нежности и любви.
– Как же моя мама? Что теперь будет с ней? Ей вы отвели очень незавидную роль: отползти в темный уголок и горевать в одиночестве. Где же его нежность и любовь к ней?
– Мне очень жаль твою мать. В самом деле. Она всегда была так добра ко мне. Но такие вещи случаются в жизни. И ты сам все знаешь. Когда влюбляются двое, как правило, страдает кто-то третий.
– Но у вас с ним ничего не получится. Он старик, а ты еще студентка.
– Уже нет.
– Что? Он перестал быть стариком?
– Нет, я уже не студентка. Я не хожу на занятия. Мне это больше не нужно.
– Что произошло?
– Я бросила колледж. Теперь я буду личной помощницей и секретарем Майка.
– Но отцу не нужен секретарь.
– Нужен, Элфи. Ему часто звонят самые разные люди и просят продолжать писать книги. Его приглашают на различные презентации. Кроме того, ему названивают с радио и телевидения с просьбами выступить в передачах.
– Значит, ему нужно просто купить автоответчик.
– Майку нужен кто-то, кто будет оберегать его от воздействий внешнего мира. Ему стало трудно сосредотачиваться. А я могу помочь. Тогда он полностью посвятит все свое время новой книге. А остальное я возьму на себя. Это куда более благородное занятие, чем учиться в колледже. И к тому же в этом случае мы всегда будем вместе.
– Звучит как кошмарный сон.
– Ты должен быть счастлив за нас, Элфи. Я очень нужна ему, а он – мне.
– Вам обоим следует посетить психиатра. Особенно тебе.
– Старики бывают такими удивительными созданиями, Элфи! Кстати, мы недавно навестили твою бабушку. Мы привезли ей коробку шоколадных конфет. Самых ее любимых. Ну, с солдатами в старинной форме и дамами в длинных платьях на коробке. Какая-то там стрит, кажется.
– «Кволити-стрит», – подсказываю я. – Между прочим, бабушка мне рассказала, что именно ты и съела из этой коробки все ее любимые конфеты с мягкой начинкой.
– Я не обижаюсь, что ты сердишься на меня, и ни в чем не виню.
– Я не сержусь. Мне просто жать тебя. А сержусь я только на своего собственного отца. Ты – глупая девчонка. А он – жестокий и малодушный старик.
– Не надо так, Элфи. Он замечательный мужчина.
Но я отрицательно мотаю головой:
– Он ввязался в это дело… ну, решил устроить себе новый дом вместе с тобой только потому, что у него не оставалось другого выбора.
– В любом случае все закончилось бы именно так.
– Нет, женатые мужчины так не поступают, они остаются. И стараются оставаться в семье как можно дольше. – Я незаметно дотрагиваюсь до своего обручального кольца, которое ношу до сих пор. – Они остаются до тех пор, пока их не вынудят уйти.
Одна из учениц жалуется мне на Ленни-гуляку. Это Йуми, девушка-японка с осветленными волосами. Она задерживается после занятий и рассказывает, как Ленни донимает ее.
– Он постоянно пытается меня ущипнуть, когда мы встречаемся в коридоре. А потом говорит: «Пойдем выпьем, крошка. Хочешь, я буду давать тебе дополнительные уроки? Я научу тебя, как нужно пользоваться языком. Ха-ха-ха!» – В отчаянии она трясет головой. – Но такие уроки от Ленни я не хочу. К тому же он даже не мой учитель. Мой учитель – вы.
– Скажите ему, что это вас не интересует.
– Он меня не слушает.
Ее глаза блестят от слез, и я по-дружески похлопываю девушку по руке:
– Ну ладно, я обязательно с ним поговорю. Хорошо?
Во время утреннего перерыва я отправляюсь на поиски Ленни и нахожу его в учительской. Он пьет кофе вместе с Хемишем, бодрым и крепким тридцатилетним красавчиком из Глазго. Слишком уж тот красив для того, чтобы быть гетеросексуальным.
– Значит, ты приехал в Лондон из-за того, что в родном городе голубым живется плохо? – интересуется Ленни.
– Можно сказать и так, – соглашается Хемиш. – Лондон – самый приемлемый для таких, как я, город, где можно вести спокойную, размеренную жизнь.
– А что это означает? Что у тебя здесь будет один постоянный партнер? Или, наоборот, ты будешь иметь возможность менять их каждый вечер, да так аккуратно, что никто не узнает?
– Ленни, можно тебя на пару слов? – спрашиваю я.
Я отвожу его в сторонку, и он тут же по-дружески обнимает меня за плечи. Ленни очень прилипчивый, обожающий всевозможные физические контакты человек. Но дело даже не в этом. Мне кажется, что я ему нравлюсь из-за того, что в свое время тоже преподавал английский в Азии. Именно поэтому ему кажется, что у нас должно быть много общего.
– Что случилось, дружище?
– Дело очень деликатное, Ленни. Одна из моих учениц доверилась мне и рассказала кое-что про тебя. Я имею в виду Йуми.
– Эта японочка? Мисс «Тойота-1998»? Миниатюрная модель, но такие тоже кое-что умеют, поверь мне.
– Йуми, – повторяю я. – Ну, такая крашенная в белый цвет. Дело в том, Ленни, что, как она говорит, ты ее неправильно понял.
– Что именно я не понял?
– Как бы лучше выразиться… Одним словом, ты ей не интересен, Ленни. – (На потном лбу Ленни появляются морщины. Он хмурится.) – Бог его знает почему, но это именно так. Этих женщин не поймешь. В общем, у тебя с ней ничего не выйдет.
– Прости меня, дружище, – понимающе качает головой Ленни. – Извини, что так получилось. Я не знал, что крошка Йуми имеет такого заступника.
– Дело не в этом…
– Ничего страшного. В море полным-полно вкусных рыбешек. – Он хихикает и при этом пыхтит так, как это умеет делать только он. – Я могу забросить свой огроменный крючок и в другом месте. – Он хлопает меня по спине. – Нет проблем.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Да, Элфи, вот еще что…
– Слушаю тебя.
– Угости ее разок от моего имени.
Йуми в одиночестве сидит за столиком в углу зала «Эймон де Валера», обхватив пальцами стакан с минералкой.
– Больше он тебе досаждать не будет, – уверенно говорю я.
– Спасибо. Давайте я вас угощу?
– Не стоит, Йуми.
– Но мне самой этого хочется. – Она уходит к бару, где долго пересчитывает высыпанную на стойку мелочь.
Как правило, я во многом завидую своим ученикам. Но сейчас мне становится искренне жаль несчастную Йуми. Надо же! Проехать полмира для того, чтобы заняться усовершенствованием своего английского, – и вот вам пожалуйста! Какой-то жирный отвратительный Ленни-гуляка начинает приставать с предложением обучить вас «владению языком»! Йуми возвращается с кружкой «Гиннеса», которую несет осторожно и ставит передо мной.
– Он очень нехороший человек, – заявляет она. – Так говорят все девушки в школе Черчилля. Он хочет делать «чих-пых» почти со всеми. Его устраивает любая ученица с симпатичным лицом. Да ему даже и некрасивые нравятся. Лишь бы девушка была грудастая. – И она начинает сверлить меня взглядом.
Я смотрю в ее чуть влажные карие глаза и начинаю сознавать, насколько я одинок.
– Невероятно! – качаю я головой. – Какой еще учитель может себе позволить нечто подобное?!
12
Комната, которую снимает Йуми, расположена в самом дальнем конце темного извилистого коридора. Девушке приходится жить в полуразвалившемся доме, который за последние пятьдесят лет только и делали, что перестраивали, дробя его внутренности на все большее количество комнат. Мы осторожно пробираемся к месту назначения и по пути слышим самую разнообразную музыку, голоса соседей и веселый смех. Где-то хлопают двери, звонят телефоны. Все это сливается в дикую какофонию: слишком уж много звуков раздается одновременно в чересчур малом пространстве, ведь те, кто обитает здесь, живут полнокровной жизнью.
Мы снимаем обувь перед комнатой Йуми и проникаем внутрь. Особенно тут нечего рассматривать. Самое привлекательное – это огромное окно почти во всю стену, которое, правда, выходит на свалку битых автомобилей. Старый потертый ковер выглядит так, будто по нему ходили толпы студентов, скитающихся по всему свету и нигде надолго не задерживающихся. Обогревается пространство электрическим камином с двумя спиралями.
Йуми живет в настоящих трущобах. Правда, в комнате Йуми это ощущение немного притупляется благодаря стараниям девушки. Она украсила отклеивающиеся от стен обои фотографиями. Куда ни глянь – повсюду снимки смеющихся японок, задорно демонстрирующих поднятые вверх руки с выставленными одновременно указательными и средними пальцами. Одна круглолицая красавица со скромной улыбкой встречается чаще остальных.
– Моя младшая сестра, – кратко поясняет Йуми.
Меня глубоко трогает забота Йуми о своем жилище, а также ее попытки превратить эту холодную коробку, сдаваемую внаем, в некое подобие уютного домашнего гнездышка. Имея в своем распоряжении лишь теплые воспоминания о близких и стопку фотографий, эта девушка постаралась сделать все возможное, чтобы духовно согреть подобную дыру.
Йуми зажигает ароматическую свечу, включает радио, настроенное на станцию «Джаз-FM», и раскатывает матрас. Выясняется, что он занимает почти всю площадь пола.
Мы стоим с Йуми напротив друг друга, и я понимаю, что начинаю нервничать. Затем говорю:
– У меня ничего нет.
– Это неправда, – возражает она. – У тебя доброе сердце. Приятная улыбка. Ты умеешь шутить, и мне это нравится.
– Нет, я имел в виду совсем другое, – смущаюсь я. – У меня нет… презервативов.
– Ах, это… По-моему, у меня есть.
– И у меня не было женщины. Ну, то есть после жены, я хотел сказать.
Она дотрагивается до моего лица и мягко произносит:
– Все будет хорошо. Все будет хорошо, что бы ни произошло.
Именно это я и хочу услышать от нее. Я стараюсь не спешить. Мои движения неторопливы. И хотя Йуми очень сильно отличается от Роуз, все же с ней мне гораздо лучше, чем я мог бы предположить. Ее тело удивительно молодое и потрясающе гибкое, а сама она такая сладкая и нежная в любви. Она улыбается, глядя, как сильно я возбужден, но мне от этого почему-то хуже не становится. С Йуми я чувствую себя замечательно во всех отношениях.
Потом, когда все заканчивается, она прячет лицо, трется щекой о мою щеку, смеется и называет меня своим любимым учителем. Она говорит: «сэнсэй» – и прижимает меня к себе с силой, которая меня немало удивляет. Я тоже смеюсь и все никак не могу прийти в себя. Мне хорошо и спокойно. Как же мне повезло!
Проходит еще некоторое время, и Йуми засыпает в моих объятиях, а я наблюдаю за тем, как медленно догорает свеча, и вот теперь единственным освещением в комнатке остаются тусклые спирали электрокамина. И только потом, ощутив себя счастливым (а этого со мной не случалось уже очень долгое время), я сам начинаю дремать.
Но перед тем, как погрузиться в сон, я замечаю в углу большой красный чемодан. У меня создается впечатление, будто Йуми только что прилетела или, наоборот, собирается куда-то уезжать.
Первые лучи солнца пробираются в комнату, и я просыпаюсь. Йуми еще спит, по-прежнему обнимая меня руками и ногами. Ее белая шевелюра раскинулась так, что мне виден только кончик ее носа. Я улыбаюсь, все еще не веря, что она лежит рядом со мной.
Я осторожно высвобождаюсь из ее объятий, соскальзываю с матраса и быстро натягиваю джинсы. Затем тихо выбираюсь из комнаты и, мягко ступая по коридору, направляюсь на поиски туалета.
Неожиданно на меня налетает совершенно голый мужчина. В темноте его глаза угрожающе сверкают, блестят колечки, вставленные в нос и нижнюю губу. У него бритая голова. Он широко раскрыл рот, и мне отчетливо видна его огромная черная глотка. Кажется, он намеревается вцепиться зубами мне в горло.
– Боже мой! – вскрикиваю я, отскакивая назад.
Но тут до меня доходит, что этот тип всего лишь зевает. Вот его челюсти снова сомкнулись. Он несколько раз шлепает губами, чешет обнаженную мошонку и сонно хлопает глазами, глядя на меня.
– Не возражаешь, если я пойду первым, приятель? – интересуется он, и я улавливаю в его голосе австралийский акцент. – У меня была нелегкая ночка.
Меня трясет. Я прислоняюсь к стенке коридора, пытаясь успокоить сердце, готовое выскочить из груди. Слышится звук спускаемой воды, и мужчина возникает в дверном проеме туалета. В следующую секунду он уже исчезает в темноте.
А в комнате на огромном матрасе лениво поворачивается Йуми, теплая, как утренний тост, и гладкая, как шарик мороженого. Я пытаюсь описать ей жуткую встречу с неизвестным в коридоре.
– Все в порядке, – сонно бормочет она. – Это мой сосед.
Мы чудесно проводим уик-энд. Именно такие выходные мне больше всего по душе. Кажется, ничего особенного не происходит, но мне подобное времяпрепровождение все равно очень нравится.
Мы просыпаемся поздно, и Йуми заявляет, что сама приготовит завтрак. Но тут выясняется, что кто-то (может быть, как раз тот жуткий сосед с пирсингом) украл из общего холодильника ее хлеб. А молоко, которое она купила совсем недавно, скисло. Поэтому завтрак временно отменяется. Мы вместе принимаем душ. Эта идея нам нравится, хотя в душевой ведем себя на удивление скромно. Потом мы направляемся в небольшое кафе в конце переулка и заказываем себе полный английский завтрак. Йуми очень долго возится с огромным количеством жареных продуктов, но потом все же справляется.
Затем мы совершаем прогулку и заходим на рынок, где Йуми долго разглядывает всевозможную одежду на прилавках секонд-хенда. Но, видя ее счастливое лицо, я чувствую, что и сам становлюсь счастливым.
Мы идем, держась за руки, и Йуми временами целует меня, когда я этого совершенно не ожидаю. Я узнаю о ней много такого, чего никогда не замечал в школе Черчилля. Она любит необычную одежду. Вот, например, сегодня Йуми выбрала себе какое-то диковинное платье старинного покроя. Мне даже показалось, что оно могло принадлежать Элле Фитцджеральд. Поэтому не удивительно, что на девушку-азиатку с копной белых волос пялятся все вокруг. Но я даже горжусь тем, что вышагиваю рядом с ней. Она великолепна, забавна, умна. Потом мы снова заходим в кафе, где пьем кофе с молоком, и Йуми рассказывает о своей семье, которая осталась в Осаке.
Ее отец был трудолюбивым человеком и работал день и ночь в крупной корпорации, пока его не сократили. Мать Йуми – типичная японка, которой в один прекрасный день стало ясно, что теперь именно она вынуждена содержать семью на свою секретарскую зарплату. Сестра Йуми – способная скрипачка. Родители любят ее больше, ведь она, в отличие от старшей сестры, не красит волосы в белый цвет и не ходит гулять с такими же блондинами мальчиками. Йуми решила отправиться в Лондон еще и потому, что в Японии жизнь стала напоминать некую пьесу, где все знают свои роли назубок. Все, кроме нее.
После этого мне хочется рассказать о своей жизни. Я говорю о том, как преподавал английский в Лондоне, потом уехал в Гонконг и встретил Роуз. Я рассказываю ей и о том, как потерял любимую женщину в результате несчастного случая. Йуми берет меня за руку, а ее карие глаза наполняются слезами. Я даже делюсь с ней тем, что отец завел себе подружку.
И тут вдруг вспоминаю, что должен купить продуктов для бабули. Я жду, что Йуми сейчас уйдет домой или отправится по своим делам, но она заявляет, что тоже хочет пройтись со мной по магазинам. Итак, мы выбираем супермаркет, где я покупаю обычный набор продуктов для бабушки: хлеб, заменитель масла под названием «Не могу поверить, что это не масло», печеную фасоль в консервах, солонину, колбасный фарш в банках, бекон, сахар, молоко, чай в пакетиках, печенье с заварным кремом, шоколадное печенье, имбирные пряники и, наконец, один банан. Этот банан всегда наводит меня на грустные мысли. Из-за него мне кажется, что я не просто покупаю бабушке продукты, а возвращаюсь в какие-то давно ушедшие дни.
Моя бабушка всегда радуется новым знакомствам и, увидев Йуми, встречает ее с распростертыми объятиями. В ее комнате играет Синатра (кажется, это специально для меня, мой любимый альбом!). Бабуля и Йуми присаживаются и начинают беседу, а я в это время раскладываю покупки по местам.
Йуми говорит бабуле, что ей обязательно нужно посмотреть на храмы в Киото, на снег на горе Фудзи и, конечно же, на цветущую сакуру. Бабуля согласно кивает и даже обещает обязательно навестить эту прекрасную страну при первой же возможности.
– Какие у нее великолепные зубы! – замечает она, как только Йуми исчезает в ванной. – Наверное, так на них действует рис. Откуда эта девушка, ты говоришь? Из Китая?
– Из Японии, ба.
– Сегодня все хотят научиться говорить по-английски, – справедливо добавляет бабушка.
Йуми ведет себя, как и полагается образцовой гостье. Она поддерживает бабулю во всем: смело пробует предложенные угощения и даже притоптывает в такт пластинке.
– О, какая у вас очаровательная старая музыка! – восхищенно произносит она.
– Вам нравится Синатра, да, милочка? – интересуется бабушка.
Ласковыми обращениями бабуля с удовольствием одаривает даже тех, кого видит впервые. Все вокруг у нее в один миг становятся «милочками» и «дорогушами». Так уж она привыкла величать всех людей, моя добрая бабушка.
Но в отношении Йуми она абсолютно права.
Год подходит к концу, и моя мама снова начинает посещать свой сад.
Я думал, что в ноябре все уже как бы засыпает до весны, но, оказывается, в саду полно дел, как уверяет мама.
– Ты ведь ничего не смыслишь в садоводстве, – смеется она. – Именно сейчас нужно заканчивать по садку тюльпанов и других весенних луковичных. Нужно почистить горшки и аккуратно сложить их в определенном месте. Надо подготовиться к высадке роз, выполоть сорняки, добавить необходимое количество компоста и удобрений. – Мама улыбается. – А ты знаешь, как это сложно – заниматься разведением роз?
Иногда я прихожу в сад, слышу знакомую смесь английского языка и кантонского диалекта и сразу понимаю, что к маме пришла Джойс со своими внучатами. Джойс и мама стоят рядышком на коленях и над чем-то весело хохочут, роясь в земле. А Уильям и Диана с важным видом собирают в кучки опавшие листья огромными граблями.
– Самое время заняться огородом и подготовить для него новый участок, – заявляет Джойс, обращаясь ко мне. – Как идут дела?
– В каком смысле?
– Как у вас идут дела на работе? Хорошо платят? В этой стране к учителям у государства отношение очень плохое. Никакого уважения. В Китае учитель равен отцу.
Я осуждающе смотрю на мать, но она увлеченно ковыряется в земле и не замечает моего взгляда. Интересно, что еще она успела сообщить обо мне этой женщине?
– Все в порядке, спасибо.
– Учителям платят мало, но регулярно, – сообщает мне очередную «новость» Джойс. – А учителя нужны всегда. Правда, работа у них сложная. Деньги даются нелегко. – И она решительно погружает в рыхлую землю свои огрубевшие руки. – Нужно помочь матери.
Кого она имеет в виду? Меня, себя или нас обоих?
– Ноябрь, – изрекает пожилая китаянка, – лучший месяц для того, чтобы заняться подготовкой земли.
– Джойс помогает мне с огородом, – глядя на подругу, сообщает мать. – Правда, замечательно?
Моя мама занимается тем, что (раньше мог бы поспорить!) стало невозможным после того, как отец ее бросил. Она готовится к высадке роз. И я знаю, что ей хочется, чтобы я тоже начал оживать.
– Я рада, что ты наконец-то стал чаще выходить в город, дорогой, – говорит мама.
Джойс согласно кивает, сверля меня своими глазами-бусинками, и советует:
– Вам нужно немного опустить волосы. Вы же еще молоды, из вас пока что камни не сыплются.
Я протестующе мотаю головой:
– Вы, наверное, хотели сказать «отпустить волосы». И еще: сыпаться из старого человека может только песок, а не камни.
– Вы прекрасно поняли, что я хотела вам сказать, мистер.
Что ж, в этом она абсолютно права.
