Текст книги "One for My Baby, или За мою любимую"
Автор книги: Тони Парсонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
28
Я знаю, что Хироко не откажется поговорить со мной. Я надеюсь и на то, что в ее взгляде еще сохранились нежность и тепло. Хироко обязательно поступит по-человечески, особенно если ей удастся провести меня мимо хозяйки дома. Тогда бы мы могли поступать по-человечески с полуночи до рассвета. Или хотя бы до пяти минут первого.
Мы должны встретиться с ней в маленьком псевдо-французском кафе, где обычно завтракали по-английски и целовались, ощущая аромат капучино на губах друг друга. Странно, почему я так спокойно расстался с теми чудными временами? И я испытываю значительное облегчение, замечая, как Хироко входит в кафе. Ее волосы сверкают и покачиваются в такт ходьбе, а глаза все так же блестят за стеклами очков в черной оправе. Великолепная молоденькая женщина. Почему я расстался с ней? Может, причина в том, что она любила меня гораздо больше, чем я сам себя люблю?
Наступает вечер, в кафе собралось множество целующихся парочек. Значит, мы пришли как раз туда, куда нужно. Я как бы между прочим обнимаю ее и хочу поцеловать в губы.
– Не надо, – тихо произносит Хироко и отворачивается.
По инерции я чмокаю ее куда-то в голову, ощущая смесь запахов, исходящих от ее волос, уха и очков.
– Почему не надо?
Она убирает мою руку. Ее жест содержит и нежность по отношению ко мне, и долю самозащиты.
– Ты мне все еще не безразличен, – сообщает Хироко.
– Это здорово. Потому что ты мне тоже далеко не безразлична.
– Но в другом смысле.
– А вот это уже звучит не так здорово.
– Но ты сам говорил, что я обязательно встречу хорошего парня.
– Да, но не стоит торопить события.
– Я уже много времени провожу вместе с Дженом.
– С Дженом? – Я сразу представляю тихого незаметного японца, сидящего за первой партой. Но Джен ведь ребенок!
– Он мой ровесник.
– Правда? Мне почему-то казалось, что он намного моложе тебя.
– Мы с ним собираемся путешествовать. Сразу после экзаменов. Может быть, поедем в Испанию. Или в Таиланд. И если говорить честно, мы с ним даже Азию хорошо не знаем. – Она смеется и благодарно сжимает мою руку. – И ты был совершенно прав. В мире много хороших людей. Как там говорится? В море водится много рыбешек.
Но все они, между прочим, очень скользкие.
С Ванессой все получалось как-то легко.
Просто и забавно. Так, как и должно быть. Никакой боли, никакого напряга. Никаких вопросов вроде: «А что ты думаешь по этому поводу?» или «Почему ты плачешь?». Насколько я помню, мы ни о чем не спорили и никогда ни в чем не обвиняли друг друга. Вот что значит настоящая француженка. В достаточной степени чуткая и понимающая, чтобы не усложнять жизнь себе и другим. Внезапно я осознаю, что скучаю по Ванессе, как сумасшедший. Я звоню ей на квартиру, но трубку почему-то снимает мужчина. А мне казалось, что тот человек должен был давно исчезнуть из ее жизни. Ну, примерно так же, как быстро и ненавязчиво исчезают различные персонажи из моей собственной. А чего я, собственно, ожидал? Наверное, что он вернется к своей жене. И заодно к привычной жизни.
– Алло?
– Ванесса дома?
Неловкая пауза. Потом слышу:
– А кто ее спрашивает?
Теперь молчу я. Наконец произношу:
– Ее учитель.
– Подождите секундочку.
Трубку с грохотом бросают, видимо на столик, где стоит телефон. Где-то вдалеке слышны голоса: недовольный баритон мужчины, певучий ответ Ванессы. Она, как мне кажется, пытается оправдаться.
– Алё?
Я улыбаюсь. Тут, по-моему, никакого соперничества быть не может.
– Ванесса, это Элфи звонит.
– Элфи? – Она закрывает трубку рукой и что-то объясняет своему женатику. (Как будто она обязана отчитываться перед ним!) – Что тебе нужно?
– Я подумал вот о чем. А не встретиться ли нам, чтобы выпить или просто посидеть где-нибудь…
– Нам с тобой?
– Ну да. Тебе и мне.
– Это невозможно. Я больше не живу одна. И мне казалось, что ты знаешь об этом.
– Ну, мы просто посидели бы в кафе и выпили, – поясняю я, стараясь говорить спокойно. – Я же не настаиваю на том, что пора отправляться выбирать шторы для нашей будущей гостиной.
– А зачем нам встречаться?
– Зачем? Почему всегда и во всем должна быть какая-то причина? Мне потому и нравились наши встречи, что мы никогда не искали причину.
– Извини, но я не могу.
– Ну, не обязательно прямо сейчас, сию минуту. Я не тороплю тебя. Мы же не обязаны встречаться с тобой именно сейчас. Как насчет пятницы? Или на выходные? Выбирай сама. Давай, не стесняйся. Любой вечер будет принадлежать тебе. Лично я полностью свободен весь уик-энд.
– Мне надо идти, Элфи.
– Погоди, не вешай трубку. Мне казалось, что нам вдвоем было хорошо.
– Да, мы с тобой здорово… как бы лучше выразиться?.. повеселились, что ли. Да, пожалуй, что так. Мы здорово повеселились. Но на этом наши приключения закончились, Элфи. Мы просто повеселились. А теперь мне нужны другие отношения. Нечто большее, чем простое веселье. Понимаешь?
Я еду в китайский квартал и там в одиночестве выпиваю сразу несколько бутылок «Цинтао». Потом я каким-то образом оказываюсь в баре «Эймон де Валера», причем перед самым его закрытием. Зал забит учениками школы Черчилля. У двери за столиком расположились Йуми и Имран.
– Давайте, я угощу вас выпивкой, – тут же предлагаю я.
– Не надо, спасибо, – вежливо отказывается Имран.
– Почему ты не идешь домой, Элфи? – удивляется Йуми. – Ты выглядишь каким-то измученным.
– А что ты пьешь, Имран? Может, заказать тебе крепкого темного пива?
– Я не пью алкогольные напитки.
– Правда? Неужели? Вот уж никогда не знал. – Я перевожу взгляд на Йуми. До чего же красиво ее лицо, обрамленное крашеными желтыми волосами. – Не знал, что Имран не потребляет алкоголь. Это как-то связано с религией?
– Да. С религией, – не глядя на меня, отвечает этот красивый подлец.
Я по-дружески обнимаю его за плечи и приближаю к нему лицо, но парень тут же морщится, стараясь отстраниться от меня, чтобы не дышать пивным перегаром.
– Но при этом твоя религия не мешает тебе воровать чужую девчонку. Не кажется ли тебе это чистейшим лицемерием, а, дружок?
Парочка поднимается со своего места, собираясь покинуть бар.
– Никто меня не воровал, – гордо заявляет Йуми. – Женщину нельзя украсть. Зато ее можно отпугнуть.
И они уходят.
Я замечаю за стойкой бара Ольгу и пробираюсь к ней через толпу посетителей. Повсюду слышен смех, поблизости раздается звон бьющегося стекла. В зале дым стоит коромыслом.
У бара я встречаю Цзэна и Витольда.
– С вами все в порядке? – волнуется Цзэн.
– Вы выглядите как-то странно, – подтверждает его опасения Витольд.
Но я даже не обращаю на них внимания.
– Ольга! – обращаюсь я к своей ученице. – Ольга, я хочу поговорить с тобой. Это очень важно.
Она нарочно отходит к противоположному краю стойки, чтобы только не общаться со мной. Ко мне приближается ее напарник – парень, разговаривающий с австралийским акцентом, и пытается взять у меня заказ, но я сразу поясняю, что мне нужна именно Ольга. Он молча пожимает плечами и отступает в сторону. Цзэн нетерпеливо тянет меня за рукав, но я только отмахиваюсь от него.
– Нехорошо так, – неодобрительно произносит Витольд.
Ольга, похоже, даже не собирается подходить ко мне. Она уже занялась очередным клиентом, обменивается с ним шуточками и весело смеется.
– Ольга!
Кто-то хлопает меня по плечу. Я оборачиваюсь и тут же вижу стремительно несущийся мне навстречу кулак.
Времени среагировать у меня не остается.
Кулак с жесткими костяшками плюс острый серебряный перстень в следующий же миг врезаются в мою челюсть, и я ощущаю тепло крови на разбитых губах. Ноги у меня подкашиваются. Я понимаю, что не упал лишь потому, что меня надежно поддерживает стойка бара. Передо мной стоит худощавый бледный парень в дешевых шмотках. Его кулак измазан моей кровью, на лице – выражение лютой ненависти.
Цзэн и Витольд вдвоем удерживают его, но видно, что этот молодец готов продолжить свою стремительную атаку. В зале становится тихо. Завсегдатаи «Эймон де Валера» с удовольствием наблюдают за развитием самого настоящего шоу. Почему люди вокруг нас такие злые? Почему они не могут вести себя прилично и поступать по-человечески? Почему они не прислушиваются к мудрым словам Скалы, когда тот обращается непосредственно к ним?
– Кто вы такой? – интересуюсь я.
– Я бойфренд Ольги.
– Правда? Просто невероятно. Дело в том, что я тоже ее бойфренд.
– Ничего подобного, – презрительно фыркает незнакомец. – Ты никто.
В следующую секунду меня попросту вышвыривают из ресторана двое громил-вышибал. Один из них чернокожий, фигурой больше напоминающий холодильник, а второй – белый, смахивающий издалека на стационарную посудомоечную машину. Они берут меня под руки с обеих сторон, ведут к входной двери и с силой (в которой уж совсем не было необходимости) выкидывают на улицу.
На асфальте возле бара сидит нищий-попрошайка со своей собакой. Я спотыкаюсь о них и, не сумев сохранить равновесие, падаю головой в сточную канаву.
Некоторое время я лежу на обочине, разглядывая звезды в вышине, где-то там, в небесах, за желтым тусклым светом уличного фонаря. Голова раскалывается от боли, губы противно ноют. Рубашка спереди испачкана моей же кровью.
Ко мне подходит собака нищего и начинает вылизывать лицо, но тут ее окликает хозяин. «Мистер! – кричит он. – Иди сюда!» Вот уж действительно подходящее имя для бродячего пса! Собака отходит, и в результате получается, что даже эта несчастная тварь не хочет иметь со мной ничего общего.
И тут внезапно меня осеняет. Я знаю, что мне нужно сделать!
Мне надо немедленно переспать с Джеки Дэй!
29
Я едва успеваю сесть на последний поезд в Эссекс.
В моем вагоне полным-полно молодых людей, одетых в красивые деловые костюмы, а также девушек, расфуфыренных не хуже Джеки Дэй. Со стороны они напоминают поддатую вырядившуюся к празднику молодежь в час пик. Повсюду слышны веселый говор и смех. При этом никто никому не мешает. В вагоне пахнет жареным мясом, пивом и дорогими лосьонами.
Наступает полночь, и поезд с грохотом вылетает из огромного металлического сарая – вокзала на Ливерпуль-стрит. Трудно определить, где кончается столица и начинается пригород, где вместо станций подземки встречаются крохотные городки и где именно Лондон уступает место Эссексу.
Поезд мчится сквозь темноту, в которой я умудряюсь все же разглядеть разваливающиеся корпуса жилых домов, выстроенных еще в шестидесятые годы, бесконечные штабеля никому не нужных железнодорожных шпал, маленькие дворики, заставленные старенькими автомобилями. Затем за окном проносится стадион, предназначенный для собачьих бегов. Мы проезжаем мимо нескончаемых пивнушек, китайских и итальянских ресторанчиков. Затем снова следует череда пивных баров, за ними – серия разных магазинов и опять жилые кварталы, тянущиеся до самого горизонта. Мир автомобилей, муниципальных домов и крохотных удовольствий. Эссекс даже чем-то напоминает Лондон, с той лишь разницей, что тут повсюду царит нищета. Создается впечатление, что здесь обитают только те люди, которым катастрофически не хватает денег.
Одна за другой мелькают названия остановок. Стрэтфорд, Илфорд, Севен-Кингс, Чадуэлл-Хит, Ромфорд, Харольд-Вуд… Пригород расстилается вдаль и вширь, но из-за его домов и машин кажется, что это один гигантский город. Так проходит почти час. Разодетые и пьяные молодые люди рассеялись: кто заснул, а кто уже сошел на своей станции.
И вдруг пейзаж за окнами вагона меняется.
Неожиданно город уступает место полям, теперь черным и молчаливым, распростертым чуть в стороне от железной дороги. Следующая станция – Банстед. Именно здесь становится понятно, что город закончился и вы въехали на территорию периферии.
Банстед. Это их городок. Именно тут они и живут.
Маленькое такси медленно движется по узкой улице, усыпанной мелкими камешками, мимо двухквартирных домиков, имеющих с соседями одну общую стену. Перед некоторыми из них разбиты шикарные сады с большими клумбами и терракотовыми горшками, в которых растут экзотические цветы, кустарники и невысокие деревца. Другие хозяева предпочли забетонировать площадки своих участков, и там, где должны были бы, по идее, зеленеть лужайки, печально маячат легковушки и фургончики.
Перед домом Джеки я с удовольствием обнаруживаю просторную лужайку. Правда, на этом зелень и заканчивается. Никаких цветов, кустов и деревьев. Только обычная травка. Я расплачиваюсь с шофером такси и уже пешком направляюсь по подъездной дорожке, которую Джеки делит со своими соседями.
В доме темно, но я решительно нажимаю на кнопку звонка. Она открывает мне дверь, одетая сегодня в… как же называется такой шелковый японский халатик? Ах да – кимоно. Я не могу сдержать улыбку – как это похоже на Джеки Дэй! Она не может иметь в своем гардеробе обычный халат, такой, какой носят все обычные женщины. У нее это должно быть именно кимоно.
– Что с тобой случилось? – тут же интересуется она.
– Ты всегда одета по случаю?
– Тебя избили?
Ну конечно! Я же забыл про свое лицо. Теперь я осторожно дотрагиваюсь до него и чувствую на губах засохшую кровь. Но я лишь неопределенно пожимаю плечами, и Джеки впускает меня внутрь. Она зажигает свет в коридоре и в гостиной, успевая на ходу предложить мне чашечку чая или кофе, на мое усмотрение. Дом у нее маленький, но очень опрятный. Никакой роскоши и излишеств, стены обклеены обоями в цветочек.
У двери висит фотография Изюмки, когда та была еще маленькой девочкой. Она улыбается на солнечном морском берегу. Милый ребенок. Совсем не толстый и еще не прячет глаза за грязной челкой. Здесь она веселая. Что же с ней случилось потом?
Я смотрю на Джеки. Пожалуй, впервые я вижу ее без косметики. Освобожденная от своей боевой раскраски, она выглядит удивительно симпатичной молодой женщиной.
Мы проходим в гостиную. Здесь стоит большой телевизор, на полу лежит жуткого ядовитого цвета оранжевый ковер. На стенах еще несколько снимков Изюмки, где она запечатлена вместе с Джеки, молодой и смеющейся женщиной. И еще тут много сувениров, которые так любит моя бабуля. Это и кельтские крестики, и испанские быки, и Микки-Маус, приветливо машущий мне лапкой в белой перчатке, знаменитый сувенир из Диснейленда.
– Что ты здесь делаешь?
– Я просто хотел сказать… что это здорово.
– Ты пьяный? Ты ведь напился. Я же чувствую запах.
– Мам, кто там? – Голос Изюмки слышится откуда-то сверху.
– Иди спать, – строго велит ей Джеки.
– Я считаю, что это просто здорово, что ты так твердо намерилась продолжить свое образование, – поясняю я. – Серьезно говорю. Ты же хочешь поменять весь свой мир. Я восхищаюсь твоей решительностью. Правда. Я бы сам хотел целиком поменять свой мир. Мой мир, кстати, уже практически готов к кардинальным переменам.
– Это все?
– Что именно?
– Все, что ты хотел мне сказать?
– Нет. Еще вот что. Ты мне нравишься.
Она смеется, мотает головой и плотнее запахивает свое кимоно.
– Неужели я тебе действительно нравлюсь?
Я шлепаюсь на диван. Кожа протяжно стонет под моим весом. Неожиданно я осознаю, как сильно устал.
– Да, именно так.
И я не лгу, это правда. Она мне очень нравится. Взять хотя бы то, что она воспитывает дочку совершенно одна. И потом – сколько же ей приходится работать, чтобы содержать себя и Изюмку! Сколько же она трудится, чтобы ублажить всех этих пижонов с Корк-стрит и из школы Черчилля. Они сами ведь никогда не станут заниматься тем, что делает для них Джеки Дэй. И к тому же она мечтает учиться дальше. Но это не несбыточная мечта. Она обязательно осуществится. Сначала Джеки чистит туалеты и моет полы на Корк-стрит, потом пишет сочинения по книге «Сердце – одинокий охотник». Это впечатляет. У нее боевой дух, такой сейчас редко встретишь. Я восхищен этой женщиной. Я никем не восхищался уже давно. С тех пор как не стало Роуз.
Поэтому я собираюсь с силами и намереваюсь тут же обнять ее. Я чувствую в себе нерастраченный запас нежности, перемешанный с выпитыми сегодня бутылками «Цинтао».
Но Джеки решительно отстраняет мои руки.
– Не надо, – уверенно произносит она и отступает на шаг, скрестив руки на груди. – Мне кажется, это не самая лучшая твоя мысль. Боже мой! Неужели тебе так необходимо спать буквально со всеми своими ученицами? Неужели ты не можешь просто… ну, просто учить их, и все?
– Джеки, я же вовсе не хотел…
– А ты ведь нахал! Это точно. И твое появление здесь меня совсем не веселит. Как ты вообще мог подумать, что тебе будет позволено заниматься со мной сексом?!
– Не знаю. – Я неуверенно пожимаю плечами. – Наверное, мне подсказала это твоя одежда…
– Надо бы влепить тебе хорошую пощечину. Негодяй! Ты меня здорово разозлил!
– Но я не хочу, чтобы ты злилась на меня. Мне просто захотелось тебя увидеть. Прости. Я не прав. Ладно, мне пора…
– И куда ты собрался идти? Ты не у себя в Лондоне. Или считаешь, что сейчас выйдешь из дома и на углу подхватишь такси? Здесь нет такси. И поездов тоже. Во всяком случае, не ночью. Ты влип, приятель. – Она качает головой, но становится понятно, что гнев ее куда-то улетучился. Видимо, этому способствовало мое наивное невежество относительно наличия транспорта в ее городе. – Ты, кажется, вообще ничего не знаешь!
Таким образом, Джеки решает оставить меня у себя в доме и дать возможность выспаться на диване в гостиной. Она говорит, что поезд до Лондона отправится только утром. Правда, она считает, что мне самое место в фотобудке на вокзале Банстеда, где делают моментальные снимки и где можно свернуться калачиком и выспаться. Но все же она решает сжалиться надо мной.
Джеки отправляется наверх, и до меня доносятся голоса матери и дочки. Затем Джеки спускается, неся подушку и одеяло. Она бросает их мне, все еще осуждающе покачивая головой, но в то же время улыбается. Подумав немного, Джеки приходит к выводу, что я скорее жалкий и смешной бедолага, а вовсе не агрессор. Через секунду она снова уходит к себе, поправляя кимоно.
Я устраиваю себе лежбище на кожаном диване, снимаю брюки и ложусь под одеяло. Из ванной доносятся звуки льющейся воды: Джеки чистит зубы. В доме тихо, и с улицы я не слышу привычных полицейских сирен, голосов прохожих и шума транспорта.
Я начинаю дремать, как вдруг, вздрогнув, просыпаюсь оттого, что кто-то смотрит на меня.
Это Изюмка в просторной полосатой пижаме.
– Пожалуйста, не обижайте ее, – говорит она и через мгновение исчезает наверху.
Утром я просыпаюсь от громкого хлопка входной двери.
На улице еще темно, но по звуку я безошибочно определяю, что от дома Джеки отъезжает чей-то велосипед. Я откидываю одеяло в сторону и подхожу к окну. Что же я вижу? Изюмка в куртке, в вязаной шерстяной шапочке и с ярко-оранжевой сумкой за плечами отъезжает на велосипеде от дома. Она замечает меня и приветливо скалится. Я наблюдаю за тем, как она медленно выруливает на улицу.
– Изюмка развозит почту по нашему району, – поясняет мне Джеки. Она уже оделась и стоит в дверях гостиной. – Надеюсь, это не она тебя разбудила?
– Она развозит утреннюю почту? По-моему, у вас в семье принято трудиться почти круглосуточно. Я угадал?
– Нам приходится это делать, – поправляет меня Джеки, и в ее голосе я слышу теплые нотки. – Больше ведь никто не станет этим заниматься. Ты со мной не согласен? Кстати, не хочешь ли чашечку кофе?
Я надеваю брюки и следую за хозяйкой на кухню. Во рту у меня пересохло. Кроме того, я ощущаю какой-то противный кислый привкус. Прошла ночь, а вместе с ней и действие «Цинтао», а потому мне неудобно сознавать, что я приперся к Джеки в столь неурочный час.
– Как самочувствие? – интересуется она. – Неужели так же плохо, как ты сейчас выглядишь? Нет, не может быть. Надеюсь, что тебе все же полегче.
– Прости. Это была дурацкая затея – приезжать к тебе. Но я не ехал сюда, за тридевять земель, только для того, чтобы переспать с тобой. Я бы не стал из-за этого так суетиться.
– Ну, ты сумеешь убедить любого человека в чем угодно. У тебя это здорово получается.
– Мне просто нужно было с кем-нибудь поговорить. Случилось нечто ужасное. Просто ужасное…
Она передает мне чашечку кофе:
– Хочешь поговорить об этом сейчас?
– Даже не знаю, как сказать…
– А ты намекни.
– Тут замешана одна девушка Она из моей группы.
– А, ну да, твоя ученица. Понятно.
– Она сделала аборт.
Джеки становится серьезной:
– Наверное, это было очень трудно пережить.
– Практически невозможно. Ничего подобного со мной раньше не случалось.
– Сколько ей лет?
– Не так уж много. Двадцать с хвостиком.
– Мне было семнадцать, когда я попала в интересное положение. А потом родилась Изюмка. – («В интересное положение». Иногда в речи Джеки проскальзывают слова и выражения, которые используют мои мама и бабушка.) – Но я даже не задумывалась о том, не стоит ли мне сделать аборт.
– Даже не задумывалась?
– Я католичка. И считаю, что жизнь человека священна.
– Это хорошая позиция. Если уж вообще во что-то верить, то верить только в хорошее.
– Но когда я родила ребенка, вся моя жизнь изменилась. Пришлось уйти из школы. В университет я попасть, естественно, уже не могла. И получить диплом, соответственно, тоже. О хорошей работе нечего было и мечтать. Я осталась в Банстеде. Нет, я ничего не имею против Банстеда. Приятный городок.
– Значит, ты решила оставить ребенка, а он, так сказать, спутал все твои карты.
Но Джеки отрицательно мотает головой:
– Нет, все было не так. Ну, не совсем так. Просто пришлось отложить свои планы на некоторое время. Я ведь все равно продолжу учебу. Причем благодаря тебе.
– И ты никогда об этом не жалела? Ну, что оставила ребенка.
– Я не могу представить себе мир без моей девочки.
– Ей повезло с такой мамой.
– И очень не повезло с папой. Поэтому, как видишь, все в итоге выравнивается.
– А чем же так плох ее папочка?
– Джеми? Ничем. Но только когда он трезвый. А вот когда хоть чуточку поддаст, то начинает такое вытворять!.. И как правило, в отношении меня. Но когда он начал обижать Изюмку, мы расстались. Приехали сюда два года назад. К тому времени я уже сама с трудом узнавала собственного мужа.
– Но ты ведь когда-то любила его.
– Еще как! Я по нему буквально с ума сходила Джеми, мой Джеми… Высокий, темноволосый, ладно сложенный. Он прекрасно играл в футбол. Отличный спортсмен, просто вечный двигатель какой-то. У него была реальная возможность стать профессионалом, но он повредил колено. Левое колено. И вот сейчас работает охранником и постоянно пьет. И достает свою новую подружку. Бьет ее нещадно. Но зато уже не меня. И не мою дочь. Все, с этим покончено навсегда.
– Но почему ты так затягивала? Почему сразу же не бросила своего Джеми? И почему так затянула с образованием? Чего ты ждала? Я хочу сказать, если для тебя все это так важно, почему ты ждала столько лет?
– Джеми меня удерживал. Наверное, он завидовал мне. Не хотел, чтобы мои мечты сбывались, потому что сам в жизни так и не состоялся ни как спортсмен, ни как мужчина. А мужчины очень тонко чувствуют дух соперничества. Просто они более примитивны. Мой бывший муж считает, что все вокруг должны получить травму колена, чтобы сравняться с ним.
– Что ж, надеюсь, ты успешно сдашь свой экзамен. – Я поднимаю чашечку с кофе, словно произношу тост. – И еще я надеюсь, что тогда ты станешь уже по-настоящему счастливой.
Джеки в ответ тоже приподнимает свою чашку:
– На самом деле ты думаешь, что никакой особенной радости от учебы я не получу. Может, ты считаешь, что я надеюсь попасть в некий несуществующий образовательный рай? Вокруг меня будут сидеть красивые молодые люди, изучающие одну-единственную книгу «Сердце – одинокий охотник». А ты ведь знаешь, что все пойдет по-другому. И потому ты думаешь, что все это лишь пустая трата времени. Все эти экзамены, а потом ненужные бумажки об образовании… Но ведь для Роуз это не было пустой тратой времени? Как ты полагаешь?
– Для Роуз? – удивляюсь я.
– Она ведь родом из наших мест?
– Да.
– Так вот, если бы у нее не было образования, ты бы вообще никогда с ней не познакомился. Если бы она не училась в университете и не стала юристом, она бы не отправилась в Гонконг и вы бы не встретились. Если бы она родила ребенка в восемнадцать лет от другого мужчины – не надо на меня так смотреть, – на что тогда стала бы похожа твоя жизнь?
– Не знаю. Даже представить себе не могу. Я не могу вообразить свою жизнь без нее.
– И ты ведь раньше сходил от нее с ума, правда?
– Это и сейчас правда. Но что я могу поделать? Я любил ее и потерял. Я уже использовал свой единственный шанс.
– Использовал? Как это?
– Ну, ты же все прекрасно понимаешь. У нас была любовь. Романтические отношения. Потом мы поженились. Ну и все такое прочее.
Джеки задумчиво качает головой:
– Значит, лично я свой шанс еще не использовала. Во всяком случае, не с Джеми. И ты полагаешь, что другого шанса ни у кого больше не будет? Да ты просто шутишь, наверное. Я искренне считаю, что достойна получить еще один шанс после всех тех мучений, что мне пришлось перенести. Да и любой другой человек тоже заслуживает право быть счастливым. Даже ты, Элфи. Просто тебе нужно побольше верить во все хорошее.
– Побольше верить?
– Вот именно. Немножко больше. Не становись таким же, каким был мой муж. Не сиди сложа руки в мечтах о том, что все вокруг вывихнут себе колена.
– А я все равно считаю, что судьба преподносит человеку всего один шанс. Один, но настоящий. А потом – все. Не думаю, что можно вот так запросто начинать новую жизнь снова и снова. Тогда это становится уже как-то несерьезно. Разве это может быть всерьез, если все опять повторяется каждые несколько лет. Просто насмешка какая-то над истинной любовью и счастьем.
– Может, в чем-то ты и прав. Но ответь мне в таком случае вот на какой вопрос: что ты собираешься делать всю свою оставшуюся жизнь? Ты же не считаешь возможным вечно поддерживать отношения с кем-нибудь из своих учениц, потому что знаешь, что рано или поздно они вернутся к себе на родину. И тебе не нужны эти молоденькие женщины, которые, в отличие от тебя, кстати, не могут тебя обидеть.
– Ты считаешь, что я постоянно обижаю их?
– А разве не так?
– Сам не знаю.
– Не знаешь? Значит, ты не слишком умен как учитель.
– Да, я вхожу в компанию глупых учителей.
– Это заметно.
Я наблюдаю, как Джеки моет в раковине чашки, и размышляю, что она, наверное, права. И мне совсем не хочется быть чьим-то ненавистным бывшим мужем.
Мне нужно впустить в свою душу чуть больше веры. Веры во все хорошее.
