Текст книги "Суперсвет(ЛП)"

Автор книги: Тони Дэниел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Глава двадцать седьмая

Система Нептуна

17:09, четверг, 3 апреля 3017

Центральное федеральное командование

– Они отошли, но ненадолго. Сейчас снова атакуют, – доложил полковнику Теори майор Монитор.

Теори задумался. Что означает странный маневр противника? Ответа не было. Откуда-то появилось неприятное ощущение, что он упустил нечто важное. Не в первый уже раз полковник пожалел, что рядом нет Шермана, а бремя ответственности лежит на его плечах.

– «Менций» и «Лонгрич» в 58 килокликах. Идут по тангенциальному вектору к орбитальной плоскости Тритона. На перехват движутся клаудшипы Гомер и Маккарти.

– А что Нереида?

– Клаудшип Карлайл на внутренней орбите. Лучшего прикрытия не найти – он ведь размером почти с луну.

– Думаю, его они приберегут напоследок. Пусть остается на позиции.

– Ему это не понравится.

– Карлайл любитель шахмат. Будет жаловаться, скажите, пусть считает себя проходной пешкой.

– Прошу извинить, сэр, но это чушь.

– Я и сам понимаю, майор.

– Все вы понимаете. А понимаете ли, что ваш стальной взгляд и рельефный профиль приводят меня в замешательство.

– Хватит, майор.

В воздухе появился красный маячок. Мигнул дважды и исчез.

– «Мерций» отбомбился, – сообщил Монитор.

Теори взглянул на данные с дронов-наблюдателей. Приближающееся облако шрапнели было плотнее предыдущего, но шло с небольшим отклонением от цели. Полностью накрыть Нью-Миранду оно не могло. Очевидно, кто-то допустил ошибку в целеуказании.

Если только…

– Это облако… оно ведь трехмерное, верно? Какая у него проекция?

Ответ последовал незамедлительно.

– Икосаэдр.

– За ним десант. Наземные силы привести в состояние полной готовности. Сообщите капитану Резиденсу, что на нем полное оперативное командование восточными бункерами.

– Есть, сэр.

Значит, будет наземный бой. Теори надеялся, что врага остановят на окраинах города. Если начнутся уличные столкновения, среди мирного населения будут огромные жертвы.

– Сэр, клаудшип Сервантес докладывает. Основная часть боевой группы «Жертвоприношения ацтеков» внутри орбиты Нереиды. Построение стандартное, триадами.

– Передайте Сервантесу, пусть немедленно присоединяется к Маккарти и Гомеру.

Монитор кивнул.

Они сделали все, как надо, но так и не смогли отпугнуть противника. Никто не убежал. Никто не отступил.

Значит, придется драться.

Он сделал все, что мог, чтобы избежать прямого столкновения, но вот дошло и до этого. Что ж, к этому он и готовился. Может быть, в конце концов, Шерман не ошибся, выбрав его. Может быть, ошибся.

Вскоре все станет ясно.

Глава двадцать восьмая

Система Нептуна

Середина апреля, 3017

Тритон

Единственный положительный момент проживания в катакомбах зала собраний Пути Зеленого Древа, думал отец Андре Сюд, это возможность проводить какое-то время в цветущем саду, занимаясь балансировкой. И во время его отпуска, и на протяжении всех кризисов последних лет, когда внимание прихожан отвлекали, возможно, другие дела, они не переставали ухаживать за садом, сохраняя его, поддерживая в готовности к возвращению своего наставника.

Они верят в меня больше, чем я сам, думал Андре. И он не подвел их.

Но сейчас сад пребывал в плачевном состоянии. Все разбито, вытоптано, центральная лужайка больше походила на грязную лужу. И ничего не поделаешь. Сад располагался глубоко под землей; теплом и светом его обеспечивал термоядерный реактор. Над комплексом, на поверхности, находился зал собраний Зеленого Древа, который ввиду своего низкого профиля не рассматривался противником как приоритетная цель. Конечно, шрапнели все равно куда падать, но умное оружие находило более достойные мишени. Вот почему сад превратился в бомбоубежище для жителей ближайших кварталов.

Андре не считал, но на небольшом пространстве собралось около тысячи человек. Что касается свободных конвертеров, то их в гристе под плодородным слоем почвы было еще больше. В случае прямого попадания потери были бы огромными.

Осада Тритона продолжалась уже третью неделю. Люди приходили к Андре за советом, за утешением, с вопросами о смысле жизни. А за чем еще обращаются к шаману-священнику, когда мир перевернулся вверх дном?

И он понял, что все его сомнения – внутренние сомнения относительно существования Бога и возможности общего представления о добре и зле – не имеют никакого значения. Это было самое странное. Сомнения остались. Он по-прежнему ощущал себя колеблющимся камышом, но, разговаривая с испуганным подростком или отчаявшейся женщиной, находил в себе силы дать им то, в чем они нуждались. И даже признание собственных сомнений и страхов не стало препятствием в его работе.

Он просто делал то, что считал необходимым.

Люди искали утешения и ободрения. И более всего они хотели рассказать кому о своих чувствах, не опасаясь насмешек и унижений, не боясь показаться слабыми. Они пользовались им, как пользуются дорогой – чтобы попасть из одного места в другое. И когда он выслушивал их и отвечал на их вопросы – пусть даже неадекватно с интеллектуальной точки зрения, – они уходили другими, успокоенными и укрепившимися. В конце концов вера – вопрос вовсе не интеллектуальной сферы.

Сам же Андре, к своему великому облегчению, нашел утешение в общении с Молли Индекс. На протяжении многих лет они оставались друзьями, а в начале были даже любовниками. И вот теперь встретились наконец снова.

Наконец.

Здесь, под грохот падающих с неба гвоздей, в уголке виртуальности, блокированном глушителями Департамента, они нашли ту самую любовь, что ускользала от них десятилетиями. Андре даже «переехал» к Молли, хотя понятие «жить вместе» вряд ли применимо к тем, кто спит на разных койках в подземном убежище.

Мысль о том, что когда все закончится – если когда-нибудь закончится, – ему придется вернуться к прежней, одинокой жизни, казалась невыносимой. Единственная проблема – он не был уверен, что Молли чувствует то же самое. Времени после семинарии прошло много, и она сильно изменилась – не то, чтобы стала другим человеком, но определенно человеком другого типа, Больштм Массивом Персоналий. Хотя в начале войны ее и переключили в режим одной индивидуальности, в душе она осталась набором многочисленных копий, каждая из которых жила по-своему. Все эти «другие» ушли на время, а может быть – навсегда.

На Тритоне у нее была возможность развернуться в полной системе, но она этим шансом не воспользовалась. Молли была БМП Мета, художником, чье сознание некогда распределяясь вокруг солнца. Хотя она и не говорила об этом прямо, Андре знал – пока его подруга не вернется к прежнему существованию, полумеры ее не устроят. Она останется простым смертным.

Такая решимость лишь разжигала его любовь.

Андре и сам чувствовал себя другим человеком. Подобно Молли, он изменился как физически, так и ментально. Когда-то давно он умер на Луне, а потом реализовался в ином, своем нынешнем теле. Он обитал в копии своего разрушенного тела. Клон. С тех пор прошло двадцать лет. В клонированном теле Андре жил дольше, чем в оригинальном.

Молли взяла на себя функции администратора убежища. БМП на Тритоне было немного, и местные часто обращались к ним за помощью и руководством как в политических, так и социальных вопросах.

Какая чепуха, думал Анре. Две, три головы – даже пятьдесят голов – ничем не лучше одной, если все они заняты одними и теми же мыслями. Но кастовая система сложилась, и Молли – имевшая два последних года всего лишь статус резидента – была включена в состав триумвирата, надзиравшего за работой убежища. Работы хватало, поскольку на площади, вмещавшей не более трехсот человек, разместилось более тысячи.

По прошествии недели Андре и Молли решили составить для себя расписание встреч. Только так удавалось выкроить друг для друга хоть какое-то время. Странно – находиться всегда практически рядом, но часами не иметь возможности видеться.

Встречались обычно на небольшом участке, где Андре создавал свои скульптуры. Остальные почтительно подвигались, образуя круг уединения радиусом в добрых двадцать футов. Андре старался заставить себя забыть о постоянном прессе окружающих, что получалось, когда он занимался складыванием камней. Помогало и то, что Молли нравилось наблюдать за ним в такие моменты. Его каменные композиции она считала формой искусства. Для Андре такая работа имела некую завершенность. Ты находишь подходящую трещину в пустоте и заполняешь ее чем-то. Почему? Потому что есть трещина. Потому что рядом валяются камни. Потому что ты сам здесь же.

А вот найти подходящее место, чтобы заняться любовью, было труднее, но пару раз им удавалось и это. Андре хорошо знал сад, знал, сколько точно инструментов может поместиться в отведенном для их хранения помещении, знал, сколько места займут два тела в вертикальном положении. Приходилось балансировать, исхитряться. Получалось не идеально, недостаточно артистично, но все равно приятно.

После второго такого свидания они вышли посидеть на камне. Камень был большой, но в незначительной гравитации Тритона Андре передвигал его как садовую скамейку средней величины. А еще он знал особенности каждого камня в саду. Этот он притащил из монастыря. Раньше камнем пользовался отец Капабилити, монах, который и научил Андре этому искусству (а заодно спас от очередного приступа отчаяния). Андре знал, что обязан ему жизнью. Если он и стал балансером камней, священником и садовником, то только благодаря отцу Капабилити.

Земля содрогнулась. С потолка посыпались песчинки. Бомбардировка продолжалась.

– Сегодня ощущается сильнее. Или бои идут ближе, или они сбрасывают что-то потяжелее гвоздей, – сказала Молли, потягивая воду из чашечки. Воду Андре нацедил из крана на стене, а чашечка служила когда-то для хранения семян. Дырочку в донышке он заткнул кусочком пробки. Далеко не бокал, из которого он попивал вино в артистической мастерской Молли в Диафании. Но до той мастерской сто миллионов километров и полдесятка лет.

– Можно проверить мерси, – отозвался Андре.

Молли покачала головой.

– Скоро и так узнаем. Не хочется слушать новости. – Она отпила еще немного и передала чашку Андре. Он тоже сделал глоток. Пожалуй, эта вода куда вкуснее самого лучшего бургундского.

– Какие у тебя планы на шоу?

– Все рвутся принять участие, – ответила Молли. – Будет… по меньшей мере интересно. Есть даже пьеса.

– Слышал. Один из моих прихожан играет роль Алсибиадаса Моргана.

– Я думало, что если нас на что и хватит, то в лучшем случае на какой-нибудь фарс Меллера. Но Кван захотел поставить что-нибудь посложнее, поэтому остановились на «Кончайте трепаться, мистер Рабби».

– Хороший выбор, – одобрил Андре. – А какие проблемы в реальности?

– Нам выделили еще немного места в гристе, но при загрузке копий, базовые службы могут дать сбой. Нам и так едва удается кормить всех. Энергозатраты большие, а Милл работает сейчас только в половину мощности, так что проблемы есть, и очень серьезные.

– Уверен, вы справитесь. Что-нибудь придумаете. – Он вернул чашку Молли.

– У меня такой уверенности нет. И если у нас ничего не получится, тебе придется решать, кто останется в спасательной лодке, а кому придется уйти.

– Мне?

– Люди верят в тебя и считают, что ты поступишь по справедливости.

Андре вздохнул.

– Наверно, ты права. Будем молиться, чтобы до этого не дошло. – Стены снова задрожали, с потолка снова посыпалось. – Он посмотрел вверх. – Надо бы послать кого-то наверх, но… Что у нас с другими убежищами?

– Я уже со всеми связалась. Официально все заполнены.

– Да…

– Ну, пока же держимся.

– И у меня есть ты.

– Ага. – Молли допила воду и поставила чашку на камень, на котором сидела. – Странно. Сейчас я даже не могу представить, что смогу снова жить без тебя.

– Я чувствую то же самое, – выпалил Андре.

– Уж не закрался ли в твою душу ползучий агностицизм в отношении любви?

– Это всегда было твоей проблемой, а не моей.

– Наверно, ты прав. То время, когда я была ироничным куратором и вела богемный образ жизни, осталось где-то далеко-далеко в прошлом.

– Послушай наивного идеалиста. Теперь, когда я нашел тебя снова, я вцеплюсь в тебя, как рачок в днище корабля, плывущего к Новому Свету.

Молли усмехнулась.

– В данный момент я никуда не плыву. Ты, полагаю, тоже.

– О нет, нет, мы оба куда-то плывем. Ты просто привыкла думать трехмерно, а ситуация требует четырехмерного и даже пятимерного мышления.

Еще один толчок едва не сбросил их с камня. Завыла сирена. Сигнализация работала, конечно, и в мерси, но в дополнение к ней в убежище использовали и старомодные сирены – чтобы все наверняка услышали сигнал. Они передавали разные предупреждения, но Андре уже оставил попытки запомнить, какое что означает.

А вот Молли знала. Что и неудивительно, в конце концов она участвовала в разработке системы.

– Нарушение структурной целостности. Я сегодня дежурная, так что придется пойти и посмотреть.

Андре убрал руку с ее талии.

– Если выживем, как насчет того, чтобы встретиться завтра? Скажем, в 17:00?

– Я не против, отец Сюд. – Молли улыбнулась. – На прежнем месте? Среди приборов и инструментов?

– Ничего не имею против.

– Хорошо. – Она чмокнула его в щеку и поднялась. Андре знал, ей придется подняться почти до поверхности, чтобы выяснить, что случилось.

– Будь осторожна. Там много всего такого, что было бы не прочь убить тебя.

– Знаю. До вечера.

– Если я усну, просто возьми меня за руку и подержи. От этого я никогда не просыпаюсь.

– Обязательно, – пообещала Молли. – Люблю. – Она сжала его руку, повернулась и поспешила к аварийной команде.

Андре проводил ее взглядом.

– Чтоб меня, – прошептал он. – Я тебя тоже люблю.

Не успел он обдумать это, как к нему решительно подошла расстроенная молодая женщина.

– Отец Андре, можете уделить мне минутку?

Он улыбнулся. Не фальшиво и даже не принужденно. Может быть, немного устало.

– Конечно.

– Я никогда раньше не ходила ни к шаманам, ни к священникам, поэтому, наверно, немного смущаюсь.

Андре похлопал по камню.

– Насчет этого не беспокойтесь. Садитесь и говорите со мной так же, как говорили бы с любым другим.

Я ведь и есть такой же, как все остальные, подумал он. В этом знании таилось огромное облегчение. Необязательно знать все. Или даже что-то вообще. Твое дело просто быть тем, с кем люди разговаривают.

– Что вас беспокоит?

Женщина рассмеялась – нервно и одновременно облегченно оттого, что сможет наконец поделиться с кем-то своими тревогами.

– Мой муж там. Далеко. Я не могу связаться с ним и не знаю, жив ли он еще. – Она смахнула с лица прядь. Лет двадцать пять, подумал Андре. Во всяком случае не больше тридцати.

– Ваш муж в армии?

– Пошел добровольцем, как только его проверили.

Эмигрант. С Койпера или даже откуда-то подальше.

– Знаю, причин для беспокойства нет, – продолжала женщина. Здесь ведь много детей, у которых оба родителя ушли воевать. Немало беременных, чьи мужья тоже там. И отцы, и матери, которые уже давно не получали никаких известий от детей, и все такое. Но я…

– У вас есть все основания для беспокойства, – мягко сказал Андре. – Знаете, трудно помогать другим, когда сам в таком состоянии.

– Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. У меня так давно нет от него известий. – Женщина заломила руки и, заметив это, смутилась и сжала пальцы.

– Трудно, когда вдруг остаешься один, без тех, с кем всегда был рядом, с кем разговаривал. Мы воспринимаем их присутствие как нечто само собой разумеющееся. А потом вдруг наступает тишина, и только тогда мы сознаем, как много значили для нас эти люди.

– Да. – Женщина улыбнулась сквозь подступившие к глазам слезы. – Я так жалею, что не поговорила с ним перед тем, как он ушел. Мы оба пытались делать вид, что ничего не случилось, что мы счастливы, и вот теперь я здесь… Я так и не сказала ему…

Слезы все же провались и потекли по щекам. Андре достал из кармана платок. Как бы ни складывались обстоятельства, он никогда не забывал положить в карман чистый платок. В его ремесле чистый платок был инструментом первой важности.

Женщина взяла платок и вытерла глаза, но голову не подняла – наверно опять смутилась. Андре наклонился и посмотрел ей в глаза. Поддерживать зрительный контакт было сейчас важнее, чем приводить все двенадцать доказательств существования Бога.

– Он знает, что вы его любите. И он вас любит. Это видно из тех чувств, что вы выражаете сейчас передо мной.

– Но я не выразила их перед ним! Думала, впереди еще столько времени! Думала…

Она снова всхлипнула, и Андре, не давая ей отвести взгляд, потрепал бедняжку по плечу.

– Уверен, он знает. Иногда для передачи этих чувств и говорить ничего не требуется. По-моему, у вас с мужем были именно такие отношения. В этом нет ничего плохого. Чувство остается, и оба это знают.

– Вы так думаете? – спросила женщина. – Вы действительно так думаете?

Он не мог ответить по-другому.

– Да.

– Я так глупо себя веду.

– Совсем нет.

– Мы с Хуаном на самом деле очень хорошо друг друга знаем.

– Да.

– И я так за него переживаю.

– Да.

– Большое вам спасибо, отец.

– Всегда пожалуйста. В любое время. – Он пожалел, что в самом начале не спросил, как ее зовут, чтобы в следующий раз, если она подойдет, обратиться по имени, а сейчас было уже неудобно.

– Я сегодня помогаю убирать после обеда, так что мне надо идти.

– Берегите себя.

– Это ведь лучшее, что мы можем делать, да?

– Вот именно.

– А о вас есть кому позаботиться?

Этот вопрос задавали ему многие женщины. Мужчины обычно желали невнятно «всего хорошего». Женщины докапывались до подробностей.

Вежливый ответ совпадал с искренним.

– Есть. – Он сказал это и сам удивился тому, какой радостью переполнилось сердце. Определенно, в жизни есть и другие утешения, помимо философии. Жаль, я не открыл для себя эту простую истину несколькими годами раньше.

– Это хорошо, отец. – Она помахала ему на прощание. – Спасибо, что поговорили со мной. Мне и вправду полегчало.

– Не за что. – Вот и опять он ничего ведь не сделал. Мне просто нужно быть рядом, подумал Андре. Это все, чего хотят люди.

Плюс я должен быть влюблен. И это тогда, когда вокруг идет война.

Он жил и в лучшие времена, и в худшие. И, вопреки всему, понял, как делать свое дело с чистой совестью.

Так что как только мы повернемся к камням спиной, они сами найдут нужный порядок балансировки, сказала его конвертерная часть. Старый добрый дзен, отец-шаман.

Заткнись и лучше сыграй гимн или что-нибудь в этом роде.

«Не думай ни о чем» пойдет?

Фу. Другие предложения будут?

Ладно, немного обиженно сказал конвертер. Как насчет «У моей малышки вкусный пудинг»?

Иди ты…

Иди сам. Ступи через край и свалишься в бездну. Она ведь тебя и раньше бросала.

Это было давно. Мы были тогда молоды и не допускали сомнений. А теперь постарели и сошли с ума.

От любви.

Да. Я люблю Молли Индекс.

Убежище тряхнуло. Похоже, что-то тяжелое упало рядом.

Боже, только бы с ней все было в порядке.

Мы оба на это надеемся. Оба.

Глава двадцать девятая

Меркурий

Конец апреля 3017

Монтсомбра

Человек, которого все называли К., прошел под массивной аркой Сан-Суси штаб-квартиры Совмещенного Директората на Меркурии. Был долгий полдень меркурианского «дня». К. не то чтобы не любил свет, но предпочитал темноту. Ночь – естественная стихия для людей его рода деятельности.

Внешность К. имел самую заурядную. Серая одежда. Темные туфли. Единственной примечательной чертой лица были пронзительные зеленые глаза.

Миновав сад в огромном герметичном атриуме, он вошел в кабину лифта, который поднял его на вершину небольшой горы, занимавшей центральную часть всего комплекса. Гора называлась Монтсомбра и была по сути дела гигантской грудой гриста. На ее вершине располагался дворец Ла Мола.

Там обитал Директор Амес.

Точнее, во дворце существовал его физический аспект. Настоящий же, цельный Амес пребывал в самой горе. Весь собранный в гору грист занимался тем, что поддерживал тысячи его образов и миллионы одновременных, взаимосвязанных информационных потоков. Поднимаясь на вершину, К. ощущал Директора под собой и вокруг себя. Гора, казалось, дышала его мыслями и чувствами. К. будто совершал восхождение на вулкан, затиший на время, но не спящий. Оставалось лишь надеяться, что новости, которые он нес Амесу, не вызовут извержение.

Выйдя из лифта, К. миновал серию контрольных постов – проверяли всех приходящих в Ла Мола. Украшения, собранные со всего Мета, дополняли ауру непомерного богатства и силы, исходящую из самих стен, пола и потолка, даже самого воздуха. Здесь было сосредоточение его власти, его могущества, отсюда его господство распространялось на весь Мет.

На последнем контрольном пункте К. сдал оружие, древний девятимиллиметровый «парабеллум» в прекрасном рабочем состоянии. Потом он повернул налево и зашагал по коридору с тремя непомеченными дверьми. Не постучав, открыл четвертую. Стучать и не требовалось – Амес всегда знал, кто находится во дворце в данный момент.

Директор сидел за огромным столом красного дерева и пребывал в мрачном настроении.

– Я потерял Плутон, – сказал он. – Хотите объяснить, почему?

В комнате было кресло для посетителей, но Амес не предложил К. сесть. Гость прошел к столу и остановился напротив Директора.

– Наши друзья-клаудшипы не знали, что флот фремденов готов к развертыванию. Когда в Совете проходило голосование, они не успели организоваться и воспрепятствовать принятию решения.

– А почему они не знали?

– Разведка не сработала, – признал К. – Моя вина.

– Мне следовало ожидать этого от Гримсли. – В Департаменте Иммунитета БМП Гримсли возглавлял отдел криптологии. – В любом случае придется мне его кооптировать.

Прощай, старина Милтон Гримсли. Многие годы они были коллегами, хотя друзьями так и не стали. У К. вообще не было друзей. Итак, Гримсли станет еще одной каплей, поглощенной морем бесчисленных личностей Амеса. Разделить судьбу коллеги К. никоим образом не стремился, хотя и знал, что «кооптировать» его Директору было бы куда труднее, чем прочих. Амес много о К. – его тайну и его тайную жизнь.

Многое, но не все.

– У меня агент в Академии, – сказал он. – Она – дочь одного из наших друзей в Совете, но сама к таковым не относится. Сотрудничая со мной, она думает, что помогает партизанам.

Амес позволил себе улыбнуться.

– Как и для всех кадетов, для нее решение об отправке в бой стало сюрпризов. Очевидно, о предстоящей операции заранее знал только Лебедев. В готовности флота Совет убеждал клаудшип Тацит. Судя по всем отчетам, речь получила восторженный прием. Потом начались маневры, с которых курсантов повели прямо в бой, к Плутону.

Теперь К. должен был сообщить новость, которая могла заинтересовать Амеса.

– Я только что контактировал с этой девушкой. Она считает, что Лебедев намерен продолжить наступление на Нептун силами пятнадцати кораблей. – Выдержав небольшую паузу, он перешел к менее приятным известиям. – У нас проблема на Уране. – Разработанный ими новый грист оказался весьма цепким. Большинство моих агентов были убиты. Точнее, покончили с собой. Двоим удалось все же уйти с образцами нового гриста. Сейчас они на пути в наш комплекс на Земле. Нам понадобится какое-то время, чтобы проанализировать образцы и восстановить технологический процесс.

– Итак, мы потеряли Уран.

– Мы потеряли луны, но и фремдены их не получили. Пока они не оккупируют систему военным путем, деактивация поверхности на Обероне и других спутниках представляется бессмысленной.

– Неприемлемо.

– Понимаю. – Спорить было бесполезно. Понятие поражения не укладывалось в директорскую концепцию вселенной. – С Юпитера новость получше.

– Редакс?

– Клюнула.

– Отлично. И она не догадывается, что работает на вас?

– У Редакс есть замечательное качество: убеждать себя в том, что истина есть то, что она ею считает. Меня только одно беспокоит – у Редакс есть глава службы безопасности. Ее имя – Антиномян. Я сам ее обучал.

– Тогда сами и озаботьтесь ее устранением.

К. слегка нахмурился. За все время разговора с Амесом это было единственное выражение чувств, которое он себе позволил.

– Я этим занимаюсь. Но она – отличный оперативник. Именно она разработала маршрут отступления для участников нападения на Ноктис Лабиринтус. Она передала партизанам точные координаты места, куда им нужно попасть, и настроила грист-матрицу, принявшую их на Европе.

– Тем более она должна умереть.

– Да. Должна. Но у нее есть запасной план на случай ее исчезновения. Кто-то в юпитерианской прессе пронюхал о том, что что-то не так. Сейчас я выясняю, кто бы это мог быть.

– Пресса во внешней системе? Это шутка. Я подкармливал ее годами.

– Думаю, проблемы не будет, но я не хочу рисковать.

– Никакого риска. Выясните, кто, убейте их и сотрите всю информацию.

– Именно это я и намерен сделать.

Амес откинулся на спинку кресла. Директор – или, по крайней мере, его физический аспект – не мог заполнить кресло целиком; он напоминал все еще растущего подростка, пытающегося освоить место взрослого. На взгляд К., он был не выше пяти футов и четырех дюймов.

Мог бы и подрасти, подумал К., но предпочитает, чтобы вселенная наклонялась и заглядывала ему в глаза.

И у него это отлично получается.

К. бросил взгляд на деревянную коробочку, стоявшую на краю стола. Амес сразу же это заметил.

– Не беспокойтесь, она еще здесь. Ждет любовника, который никогда не вернется.

К. не ответил. Он замер. Напомнил себе, что надо мигнуть. Мигнул. Мигать ему больше не требовалось, и иногда, в минуты сильного эмоционального напряжения, он забывал это делать.

– Вы войдете туда в последний раз до завершения предприятия с Редакс.

– Понимаю.

– Что ж, идите.

К. прикоснулся к коробке и мгновенно оказался внутри.

Старый деревянный домик в стиле давно ушедшей эпохи. Гостиная. Желтоватый свет за окном. Тени и пыль. Скрип кресла-качалки. В кресле – Лейс Кройр.

Здесь, в блоке памяти, в деревянной коробке, была мечта – алгоритмическая презентация Земли тысячелетней давности. Для К. это различие не имело никакого значения.

Правда – то, что нужно, чтобы кто-то не сошел с ума.

На ней было платье из набивного ситца. На шее – нитка жемчуга. Она смотрела в окно, как всегда, в сторону горизонта. Зеленые глаза горели несбыточным желанием.

– Он не придет, – сказала женщина. – Он никогда не приходит.

Ее голос отозвался в нем знакомыми чувствами. Запретная любовь. Неизбывная печаль. Лейс, от которой осталась лишь это… тень тени. И все же здесь, в деревянной шкатулке, было что-то живое.

– Кто вы? – спросила Оейс.

– Я его друг. Он послал меня сказать, что уже возвращается.

– О… – вздохнула женщина. Поднесла руку к губам. Перестала раскачиваться. – Он правда возвращается?

– Просил передать, что задержится. Может быть, надолго.

Кресло снова качнулось.

– Вы его не знаете, – пробормотала Лейс. – Вы с ним не встречались.

К. пересек комнату и остановился у кресла.

– Вас зовут Лейс. Лейс Кройр.

Женщина не сразу, но кивнула.

– Да, наверно. Я уже и позабыла. – Она снова качнулась. – Он не придет. Никогда не приходит.

– Он просил посмотреть, носите ли вы ту заколку для волос. Стрекозу.

Лейс опять перестала раскачиваться.

– Заколка в столе, – прошептала она. – Во втором ящике справа, рядом со сломанными часами.

К. прошел к столу. Выдвинул ящик, взял заколку. В ней ощущалась тяжесть серебра. Глаза стрекозы, когда он повернул ее к свету, вспыхнули красным и голубым. Он купил ее для Лейс в Динех-баррел, на земле индейцев навахо.

К. положил вещицу на место и осторожно задвинул ящик.

– Он сломал часы перед тем, как уехать, чтобы вы всегда помнили время. – Голос его прозвучал негромко и глухо.

– Да. Десять-семнадцать. Утра. Шестого июля.

– Он вернется после зимы. Как обещал.

Лейс плотнее завернулась в накинутую на плечи коричневую шаль.

– Здесь всегда лето. Зима никогда не придет.

– Зима придет.

– Хотите чего-нибудь? – словно не слыша его, спросила Лейс. – У меня есть ледяной чай и сладкое печенье.

– Нет. – К. помнил свой последний визит сюда. Пластмассовая формочка с единственным кубиком треснула, и лед растаял и протек. Тогда это открытие отозвалось невыразимой грустью. – Не сегодня.

Лейс кивнула. Ей было все равно.

– Когда он придет?

– После зимы.

– Кто вы?

– Меня зовут Кларк.

– Я вас знаю?

– Да. – К. бережно коснулся ее руки. Она еще плотнее закуталась в шаль.

– Он не придет. Никогда не приходит. Когда он придет?

– Мне пора, – сказал К. – Но я вернусь.

– Кто вы?

– Его друг.

– Вы его знаете? – Она пристально посмотрела на него. У нее были необыкновенные ресницы. А он и забыл. Шелковистые, как крылья бабочки.

– До свидания, Лейс. Зима уже скоро. Не забудьте надеть меховое пальто, когда подуют холодные ветры.

– Его он мне подарил. Но я не помню его имени.

– Вы вспомните, Лейс. Со временем.

Он вышел через ту же дверь.