Текст книги "Суперсвет(ЛП)"

Автор книги: Тони Дэниел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Глава десятая

Система Нептуна

Начало апреля 3017

Тритон

ТиБи – человек, известный под именем Таддеус Кайе, – оглядел себя в четвертом измерении. Он все еще был там. Прежний, новый. Для которого каждый день начинался с мучительного прохождения через прошлое и будущее. А вот Алетиа разорвана на кусочки. Буквально на единички и нули. Милое ничто. Рассыпана где-то в Мете. Он в этом не сомневался.

Как я попал сюда, на Тритон? Я не могу здесь остаться.

Но остался же. И нашел себе место и дело. Уход за ранеными. Даже начал снова писать стихи. Вернулся к своему прежнему занятию.

Не своему. Стихи писал Бен Кайе, напомнил он себе. Таддеус поэтом никогда не был. Таддеус существовал ничтожную микросекунду – до того, как Бен вошел в него, как кинжал в сердце, разрезав его надвое.

ТиБи был двумя людьми, и не имело значения, что они по сути были одной личностью. Значение имеет то, как ты себя ведешь, что делаешь, как поступаешь. Как проявляешь себя в действии. Это и было доказательством того, что что-то пошло не так, что случилось какое-то повреждение. То, что ты делаешь, отражается во времени – назад и вперед – и формирует тебя. Действие формирует себя, формируя тебя. Как там сказал тот поэт, Майерс?

 
Я стою как тень
Отлитая в воздухе
Сделанная из всего
Что там есть
 

Реально то, что происходит. Или не происходит. Или происходит не так, как должно.

Они пытались превратить его в супермена. Они? Черт, он сам так захотел. Стать предельным БМП, записанным на гравитонах, скачущим взад-вперед во времени. Самим собой в прошлом, настоящем и будущем одновременно. Его взор охватывал бы десятилетия. Каждое его действие совпадало бы с неизбежным. Неизбежное обрело бы человеческое лицо и преобразовало бы его в соответствии с человеческими целями, по крайней мере в пределах солнечной системы. Повсюду, где есть грист, дабы транслировать его, Таддеуса, гештальт-видение прошлого, настоящего и будущего.

Какой облом. А ведь по-настоящему ему хотелось только одного – стать поэтом. Великим поэтом. Одного ряда с Данте и Шекспиром. Ему хотелось славы. А что здесь плохого? Его никогда не привлекала власть. Власть может быть – а может и не быть – побочным эффектом славы. Наплевать. Другое дело – писать. Выразить любовь к Алетии. Обессмертить ее имя, как Шекспир обессмертил Темную леди, а Данте – Беатриче.

Так или иначе, в результате он уничтожил самого себя. Чтобы стать предельным, идеальным БМП, нужно было отбросить прежнее «я». Бен не мог интегрироваться с Таддеусом.

А вот Алетия… Алетия была – и всегда будет – только одна.

Она любит Таддеуса. Это данность. Единственное желание Алетии – стать БМП – неисполнимо из-за присутствия в ее ДНК некоего побочного гена. Предрасположенности к шизофрении, избавиться от которой невозможно, не уничтожив при этом сознание. Никому из предков Алетии по материнской линии никогда не быть БМП.

Движимый завистью и неприязнью, Бен перед апгрейдом скопировал себя и поручил одному хакеру вставить копию в обновленный алгоритм. Обойти защиту не составило труда. Кто мог ожидать мошенничества в таком эксперименте?

Он скрыл свои планы. Даже от себя самого. До нужного момента. Ключевые слова произнес техник. Инициирую апгрейд. Глупые, ужасные слова, предшествовавшие глупому, ужасному действу.

Бен, оригинал, умрет. Это было частью плана. Зачем он нужен? Она больше не будет меня любить, думал он. Будет любезна, но только из жалости.

Ему лучше умереть.

Итак, момент настал, слова произнесены, и вирус внесен в каждую из многочисленных копий, которые составят сущность Таддеуса. В той зараженной программе сидела копия Бена. Таддеус родился с ним, как с кинжалом в ране. Только извлечь кинжал уже невозможно.

Даже через самоубийство.

Он пытался. При первом же пробуждении в новом статусе БМП, своей новой сущности, он ощутил этот кинжал. Еще не сознавая, что это, он попытался вытащить его, изринуть из себя, избавиться от того, что было не правильно, чего не должно было быть.

Взрыв. Взрыв, который убил всех, кто физически находился в месте проведения эксперимента на Марсе. И взрыв в гристе. Виртуальный. Разметавший всех присутствовавших конвертеров по всем четырем углам творения.

Всех. Включая Алетию.

Взрыв убил Алетию и швырнул ее сознание на волю ветров гриста.

Он убил ее. Единственную женщину, которую любил.

Осознав, кто он и кем стал, он – это новое существо, этот король БМП – не стал называть себя ни Таддеусом, ни Беном. Он назвал себя ТиБи. Туберкулезный Кайе. Гаденькая шутка.

Затем последовали годы поисков. Годы дисфункции. Новая жизнь – жалкое существование – в помойке под названием Карбункл, в поясе астероидов, на задворках Мета. Дыра, куда притаскивались умирать или мутировать.

И там, в этой помойке вселенной, в момент полного отчаяния, он ощутил первое – со дня своего «рождения» – тепло заботы и любви. Друг сложился из пушистого комка сбежавшей программы, чудно мутировавшего гриста и темных грез об Алетии.

Ее звали Джилл. Она была – надо же! – хорьком. То есть была раньше. Пока не трансформировала себя – исключительно силой воли – в девушку.

Маленькая дикарка Джилл. Она единственная смогла убедить его оставить Мет, растолковав после затянувшегося на пару дней сна и затащив с помощью своих товарищей на пиратский корабль, который шел к Тритону. Что сделала с ним Джилл? Предала или спасла? Он так еще и не решил. Но знал точно: душа Джилл так же чиста, как его – грязна. Ее винить не в чем.

– Завтрак!

В крохотную кухоньку вошел Боб, скрипач. Весь последний год старый музыкант был его соседом по комнате. Хотя ТиБи никого не приглашал. Пути Боба были загадочны и непостижимы и лишь две константы не менялись никогда: он был прекрасным музыкантом и питал давнее и по большей части неразделенное чувство к контрабандистке и капитану звездолета Мейкпис Сенчури. Может, поэтому ТиБи и не стал прогонять старика. Так они и жили, два страдальца из-за потерянной любви. Правда, у Боба это тянулось уже десятки лет.

Конечно, если Боб был тем, за кого себя выдавал, его любовь к Сенчури развилась сравнительно недавно. Если Боб и впрямь был исчезнувшим композитором Деспачио, то ему стукнуло… примерно триста лет.

– Закончил поэму? – поинтересовался Боб. – И вот… ровным счетом четыре яйца. – Он поставил тарелку на столик возле просевшего диванчика, на котором спал ТиБи. Потом убрал руку за спину и – как по волшебству – предъявил чашку горячего, ароматного кофе. – А это Джо, как его называли тысячу лет назад.

– Как ты это сделал? – удивился ТиБи. – У тебя что, полка сзади?

– При такой гравитации удержать чашку на заднице дело нетрудное. Попрактикуйся и сам научишься. Я бы мог научить тебя трюкам.

– Вот уж не надо. А за жратву спасибо.

– Хочу почитать поэму.

ТиБи отпил глоточек. Проглотил.

– Я еще не закончил.

– О чем она?

– О том мальчике, за которым я ухаживал на прошлой неделе в госпитале. – ТиБи покрутил головой. – А вилка здесь есть?

– На Тритоне?

– Я привык есть яичницу вилкой.

– Тебе не угодишь. – Боб потянулся к карману. – Держи. Я про нее совсем забыл.

ТиБи принялся за яичницу.

– Ты имеешь в виду того парнишку, с грист-инфекцией? Того, что все время говорит загадками?

– Это не загадки. Это чушь.

– Невелика разница. – Боб опустился в кресло по другую сторону от столика.

– Особенно у тебя, – съязвил ТиБи. – Ты что, есть не собираешься?

– Я вчера вечером поел. И завтра поем. А сегодня буду пить. – Боб вытащил фляжку из одного кармана – их у него было много, – складной стаканчик из другого и торопливо налил.

– Что за дрянь?

– Виски. Первосортное. Подарок доброго капитана Квенча. А он в этом толк знает. – Боб опрокинул стаканчик и тихонько свистнул. – Ух. Хочешь?

– Пока нет. Чем собираешься заняться сегодня?

– Не принимать душ. А ты?

– У меня смена в госпитале. Мы с Делией пытаемся как-нибудь помочь парнишке.

– С гристом ты работать умеешь. У тебя рука легкая.

– Да. Вот только чудеса не по моей части. У мальчика вся личность стерта. Мы стараемся восстановить ее по памяти памяти. Доктор Делия называет это интерполяцией личности. Примерно то же самое, что вырастить дерево из пенька. ДНК будет, может быть, та же самая, но дерево получится совсем другое.

– Лучше, чем ничего. Если мне в черепушку влезет порченый грист, сделаешь со мной то же самое. Может, из меня вырастет каштан или гикори.

– Гикори. Корявый и узловатый.

– Сгодится на топорище.

– Пожалуй. – ТиБи доел яичницу и глотком допил кофе. – Мне пора. – Он начал подниматься.

– Эй! – крикнул Боб. ТиБи от удивления сел на диван.

– Черт. Что?

Боб улыбнулся беззубой улыбкой.

– Выпьешь еще кофе?

– Ну… ладно.

Тиби посмотрел на Боба. Что он за человек такой? Чудак или придурок? Пожалуй, и то, и другое.

– Надеюсь, ты не ждешь, что я его тебе принесу? – сказал наконец Боб.

– Э… нет.

– Угадал. И мне чашечку захвати. Хочу рассказать тебе сегодня кое-что.

Кофе был еще горячий. ТиБи налил две чашки, вернулся в комнату и сел. Боб снова достал фляжку и плеснул виски себе в кофе. Потом для верности глотнул из горлышка и убрал фляжку в карман.

– Так что ты хотел мне рассказать? – спросил ТиБи.

– А? – Музыкант вскинул голову. – А, да. – Он отпил из чашки. – Молодым совсем не любил кофе. Конечно, настоящего даже не пробовал. Только виртуальный. У них тогда, наверно, и алгоритма не было.

– По-моему, вкус такой же. – ТиБи знал, подстегивать Боба – дело бесполезное. Когда захочет, тогда и заговорит.

Скрипач поставил чашку на столик.

– То, что случилось со мной, имеет отношение к тебе, потому что я видел, как нависает над тобой та же тень.

ТиБи ничего не сказал. Отхлебнул кофе.

Боб закрыл рот и поджал губы, как будто никак не мог заставить себя говорить. ТиБи ждал. Очевидно, у Боба была что-то важное.

– Ты пытаешься помогать другим людям, а это не срабатывает. Ты никого не спасешь. Все зависит от них.

– Знаю, Боб.

– Думаешь, что знаешь, но на самом деле не знаешь. Ты застрял, ТиБи. Затрял в безумной логике мира. Тебе не кажется, что поэтому я иногда как будто несу чушь? Но это только потому, что твои уши настроены неправильно.

– Я уже рассматривал такую возможность.

– В те времена, когда я был самым знаменитым композитором в солнечной системе, у меня был студент. Ты, возможно, о нем слышал. Он потом прославился. В общем, я к нему относился как к сыну. – Боб отпил кофе и уселся поудобнее. – Да он и был мне сыном. – Он посмотрел в чашку. Возле глаз у старика пролегли морщинки, отчего лицо сделалось таким грустным, каким ТиБи еще никогда его не видел. Зрачки стали цвета черного кофе. Только теперь ТиБи понял, что его сосед адаптирован к космосу. – Из моего сына толку не получилось, – продолжил Боб, – и я винил себя. Знал, что это глупо, что парня воспитывал какой-то психопат. И все равно ничего не мог с собой поделать. Винил себя. Не мог избавиться от чувства, что это я его подвел. Единственное, что я мог предложить ему, это музыка.

– Не самый плохой подарок.

– Но и недостаточно хороший! – закричал Боб. Он выпрямился и заговорил уже тише. – Недостаточно хороший в дальнесрочном плане. Парню недоставало любви. Я был тогда чертовой компьютерной программой. Двадцать семь копий. Меня называли Аутентичной Музыкальной Естественной Системой. – Боб хмыкнул. – Я дал ему это имя. Выбрал себе новое, так что старое было ни к чему. Он хотел новое, я отдал ему свое.

– А… М… Е… С… – ТиБи поднял голову. – Шутишь, Боб.

– Тогда его звали Клод Шленкер. Он это имя терпеть не мог. Из-за отца-психопата.

– Амес был твоим студентом?

– Я научил его всему, что он знает. О музыке. – Боб печально покачал головой. – Чувствовал, ничего хорошего из этого не получится. Не думал, конечно, что будет настолькоплохо, но чувствовал. Я хотел что-то сделать. Но как? Я был одним из первых вободных куонвертеров и понятия не имел, каково это, когда из тебя день за днем вышибают дерьмо. Когда твоя мать делает вид, что ничего не замечает, а потом и вовсе сбегает и оставляет тебя с твоим мучителем. И тогда я решил попробовать и сделаться обычным человеком. Вырастил себе тело. Вот это самое. Тогда таких было совсем мало, свободных конвертеров, которые заполучали себе физическое тело.

Боб резко поднялся и вышел из комнаты, но скоро вернулся – со скрипкой и смычком – и начал тихонько играть. Мелодия была знакомая, только играл ее Боб вполовину медленнее.

– Я хотел тронуть мир. И чтобы мир тронул меня. Хотел, чтобы музыка била по барабанным перепонкам. Хотел чувствовать ее подошвами башмаков. И хотел придумать, как помочь Клоду.

– Придумал?

Боб покачал головой.

– Нет. Не придумал. Но я больше не существо, лишенное формы. Я могу натереть смычок собственной слюной. Я могу пить виски. – Смычок задвигался живее. Ты должен отказаться от идеи стать тем, кем собирался, пока не станешь тем, кто ты есть.

ТиБи допил вторую чашку и, откинувшись на спинку стула, слушал музыку.

– В общем, это то, что случилось со стариком Деспачио. Он не умер. Он всего претерпел трансформацию.

Некоторое время оба молчали. Потом Боб взял воск, поплевал на него и начал натирать смычок.

– Может, – сказал ТиБи, – ты еще придумаешь, как ему помочь.

– Надо быть сумасшедшим, чтобы связываться с Директором Амесом, – пробормотал Боб, вытирая слюну. Потом поднял голову и улыбнулся. – С другой стороны, у меня есть чувство, что у нас с тобой получится, а?

Глава одиннадцатая

Система Нептуна

13:17, четверг, 3 апреля 3017

– Боестолкновение у Милла, – доложил майор Монитор. – Остин под огнем. Твен маневрирует… выходит на позицию…

– Мне нужны данные, – бросил Теори.

– Четыре корабля. Идентификация по трем. Два эсминца класса «Дабна», «Агилла» и «Медиум». Третий – крейсер. «Марсианский Рассвет». Полагаем, специализированный корабль.

– Несет взрывчатку для Милла.

– Разведка тоже так считает. – Квадратное лицо Монитора на долю секунды зависло в виртуальном пространстве Теори.

Принимает информацию, подумал полковник. Монитор никогда не прибегал к помощи анимационных алгоритмов, которые оживляли бы его лицевой дисплей во время пауз.

– Есть данные по четвертому кораблю. Тот же класс «Дабна». «Дебех-Ли-Зини». Минный тральщик с десантом… Стоп…

Монитор опять замер.

– Принимаем электромагнитную информацию по группе внешней системы. Потребуется некоторое время для корреляции. Секунды.

Теори вздохнул. Из-за глушения они теряли драгоценное время. Но по крайней мере они не совсем слепы. За те несколько секунд, что информация поступала в командный центр из внешней системы, он успел составить приказы для клаудшипов Остин и Марк Твейн и повернулся к офицеру по связи.

– Пусть Марк Твен займется «Марсианским Рассветом». Остин – действовать по ситуации. – Секундой позже в командном центре загудел голос Марк Твена. Когда клаудшип хочет довести до кого-то свою точку зрения, на коммуникационные протоколы ему наплевать.

– Остин атакуют два крейсера!

– Знаю, – отозвался Теори. – Придется потерпеть. Ваша задача – остановить эсминец, не дать ему вывести из строя Милл. Есть основания считать, что на нем взрывные устройства.

Короткая пауза.

– Сделаю.

Теори знал – клаудшип Марк Твен выполнит приказ. Старик нравился ему – он понимал тактику. И к тому же был для Теори настоящим героем, первым человеком, совершившим путешествие к системе Центавра. Теори уважал и клаудшип Остин, чьи познания в экономике и стратегии намного превосходили его собственные. Именно поэтому он и поручил этим двоим защищать Милл.

– Теперь все зависит от них, – сказал он.

Майор Монитор его, похоже, не слышал – к его текущему пониманию ситуации данная информация ничего не добавляла.

Вот на кого всегда можно положиться, подумал Теори и отвернулся к дисплеям.

И в победе, и в поражении.

Глава двенадцатая

Система Плутона

18:27, суббота, 5 апреля, 3017

Федеральный флагман «Бумеранг»

Шерман планировал рейд на Харон как быстрый и эффективный. Но с самого начала ему пришлось столкнуться с проблемами в гристе. Плутон и Харон сами обладали пелликулой, схожей с человеческой кожей. И планета, и ее спутник были полностью покрыты пленкой толщиной в дюйм. Предполагалось, что применение новой военной разработки Герардо Функа произведет сильнейший разрушительный эффект. Так и случилось, да вот только пострадали от этого эффекта другая сторона.

Совершенно непредвиденным образом средство вступило во взаимодействие с местным субстратом и мутировало. Все наземные средства защиты Департамента мгновенно оказались парализованными, и именно в это время Шерман отдал приказ высаживать войска. Но тут Плутон и Харон оправились и огрызнулись. Командные и контрольные структуры оказались в руках маньяка – человека или программы, – который открыл огонь по всему, что оказалось в пределах досягаемости, без разбору. Авианосец Департамента «Штрайххольцер» и его боевое соединение выдвинулись из зоны ответственности собственной планетной базы. На некоторое время они попали под спорадический огонь с Плутона, а затем уже под более плотный – с Харона. Сначала Шерман предположил, что это его солдаты взяли штурмом крепость и завладели боевыми системами, но когда они с клаудшипом Тацитом подошли ближе, чтобы проверить предположение, то подверглись такому же обстрелу.

В результате десять тысяч солдат оказались в ловушке на Плутоне и еще пять тысяч застряли на Хароне. Что еще хуже, пропала связь с целой ротой. Часть под командованием Квенча высадилась на Хароне, и с тех пор от них вот уже два часа не поступало никаких сигналов.

Шерман стоял перед нелегким выбором: остаться поблизости и разбираться с местными силами или уйти и попытаться вытащить за собой флот Департамента? Последний вариант собственно и предусматривался первоначальным планом, тем более, что его атака достигла первой цели и отвлекла часть сил противника от вторжения в систему Нептуна. Но повернуться к врагу спиной и сбежать означало бы бросить высадившиеся на луну части.

Был у него и еще один вариант: майор Мерэ Филатели и ее Виртуальный спецкорпус. Филатели и ее солдаты попали в плен три года назад, когда Шерман спас их после гибели «Монсеррата». При взрыве корабля их физические тела распались на атомы, но они избежали смерти как свободные конвертеры. Свободные конвертеры, нарушившие один из важнейших законов Мета – Принцип ограничения распространения. По возвращении домой их ждала тюрьма или, скорее, один из тех концлагерей для свободных конвертеров, слухи о существовании которых находили все больше подтверждений.

Филатели попросила о встрече с Шерманом и, когда он посетил ее в виртуальной части лагеря для военнопленных на Тритоне, предложила план.

– Вы спасли нам жизнь, и некоторые из нас хотят работать на вас. Мы понимаем, что вы не доверите нам участие в обычных операциях. Но мы готовы выполнить любое, самое рискованное задание. Разгрести дерьмо, с которым никто не желает возиться. Вы понимаете, что я имею в виду.

– Контроперации против крупномасштабного грист-развертывания. Паршивое дело.

– Но еще хуже сидеть в тюрьме и ничего не делать, – возразила Филатели. – Без дома, без надежды, без какого-либо занятия.

– Понимаю, – сказал Шерман. – Что ж, давайте послушаем, что вы имеете предложить.

Филатели коротко изложила план операции: ее спецкорпус проникает в антиинформационные зоны мил-гриста и вызволяет застрявшие в нем федеральные войска. Идеальная работа для свободных конвертеров, но с почти гарантированно высокими потерями. Мил-грист – штука неприятная, смертельно опасная для СК, которые и существуют, и передвигаются в нем. Для солдат Филатели это будет примерно то же, что для обычного человека переплыть ядовитое море. Да что там – то же, что дышать ядовитой атмосферой.

Смелое предложение.

Если, конечно, пленникам с «Монсеррата» можно доверять.

Если Шерману еще чего-то и не хватало, так это пятисот свободных конвертеров на стороне противника.

Он принял решение.

– Готовьтесь. Когда наступит момент для развертывания, мы перебросим вас к месту назначения. Если… Если справитесь, мы подумаем о смягчении наказания.

Филатели кивнула и лихо отсалютовала генералу.

– Это все, о чем мы просим, сэр. Дать нам шанс.

– Шанс вы получили. Воспльзуйтесь им майор.

И вот их время пришло. Время выполнить обещание или не выдержать испытания. От исхода зависела жизнь нескольких тысяч солдат.

Генерал Шерман отправил спецкорпус на поверхность Плутона и Харона для спасения попавших в ловушку частей. Они сделают, что сделают, а ему нужно предпринять что-то, чтобы выиграть для них время.

Генерал посмотрел на расположение кораблей в виртуальности. Громадина клаудшипа висела в нескольких сотнях километров от его флагмана, «Бумеранга». Сам Тацит присутствовал на виртуально-реальном мостике флагмана.

Формой клаудшип напоминал вихревую спираль. Тацит утверждал, что такой профиль вовсе не результат действия природных сил, а выражение его сознательных усилий придать себе сходство с земным ураганом, который он наблюдал на земле в двадцать втором веке. Впрочем, деталями этого события Тацит делиться не любил.

Шерман повернулся к аватару «старика».

– Так или иначе, нам нужно выиграть время.

– Мы ведь предусматривали такой вариант.

– Но сейчас мне нужна большая цель. Маленькой быков не соблазнить.

– И ты хочешь, чтобы этой целью стал я?

– Да.

– А ты сыграешь матадора, верно?

Шерман кивнул.

– Мы вдвоем прикроем десант и поможем вытащить тех, кто застрял там, внизу.

– Вы только цельтесь повнимательнее, сеньор, когда будете наносить удар. Второго шанса может и не представиться.