Текст книги "Медведь и Дракон"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 85 страниц)

У неё нет детей, Таня совсем одна в этом мире – и была одна в течение некоторого времени. Она работала на Распутина почти четыре года. Сомневаюсь, что Воробьиной школе когда-либо удавалось создать такую изысканную шлюху, как эта. Григорий Филиппович много раз пользовался ею, но для секса или просто в качестве эскорта, мы не уверены. Согласись, она является прекрасным украшением для любого мужчины. Но если он испытывал чувства по отношению к ней, они не были взаимными.

– У неё есть кто-нибудь близкий?

Провалов отрицательно покачал головой.

– Насколько нам известно – нет, даже подруг.

Допрос шёл легко, как рыбалка в озере, полном рыбы. Это был один из двадцати семи допросов, проведённых до настоящего момента, касающихся смерти Г.Ф. Авсеенко, – казалось, все забыли, что в автомобиле находились ещё два человека, но они, скорее всего, не являлись целью покушения. Пока не было заметно хоть какого-нибудь прогресса в расследовании. Что им действительно требовалось, это самосвал, из которого был произведён выстрел. Подобно большинству агентов ФБР, Райли привык полагаться на вещественные доказательства, которые можно взять в руки, потрогать, затем передать судье или присяжным заседателям и убедить их, что это вещественное доказательство преступления и оно связывает с ним того, кто данное преступление совершил.

Свидетели часто лгут. В лучшем случае они становятся лёгкой добычей для адвокатов, которые быстро запутывают их своими вопросами, по этой причине копы и присяжные редко им доверяли. В самосвале могли остаться следы сгорания ракетного топлива при запуске снаряда из РПГ, может быть, отпечатки пальцев на промасленной бумаге, в которую мог быть завернут гранатомёт, – русские часто пользовались ею для оружия. Короче говоря, там могло оказаться что угодно, но лучше всего окурок сигареты, которую курил стрелок или водитель, потому что ФБР могло определить ДНК по остаткам слюны и затем использовать это для сравнения. Это был один из новейших методов в работе ФБР (вероятность опознания равнялась шестистам миллионам к одному, и против этого было трудно спорить даже лучшим, высокооплачиваемым адвокатам). Один из любимых проектов Райли заключался в том, чтобы доставить технологию ДНК в Россию и научить московскую милицию пользоваться ею, однако для этого требовалось, чтобы русские внесли предоплату за лабораторное оборудование в твёрдой валюте. В этом и заключалось главное препятствие – создавалось впечатление, что у русских нет валюты ни для чего действительно важного. Таким образом, все, чем сейчас располагало следствие, это остаток боеголовки противотанковой ракеты – удивительно, сколько остаётся от подобных вещей после запуска и детонации, – и там даже удалось найти серийный номер, который сейчас проверяется, хотя у Райли были сомнения, что эта информация приведёт к чему-нибудь полезному. Но проверять номер приходилось всё равно, потому что никогда не знаешь, что является ценным и что нет, до тех пор, пока расследование не достигнет финишной линии, которая обычно находилась перед судейским креслом и двенадцатью присяжными заседателями справа. В России судебная процедура была несколько иной, но Райли старался вбить в головы московских милиционеров одну важную вещь – цель каждого расследования состоит в приговоре.

Они начинали понимать это, медленно для большинства и быстро для нескольких. Кроме того, он старался убедить их, что вбивать яйца подозреваемого в его горло – не самый эффективный метод допроса. В России существовала Конституция, но общественное уважение к ней находилось пока что в зачаточном состоянии. Идея главенства закона была для русских такой же чуждой, как инопланетянин с Марса.

Проблема, – думал Райли, – заключается в том, что ни он и никто другой не знал, сколько времени потребуется русским, чтобы догнать остальной мир. В России многим можно восхищаться, особенно в области искусств. Благодаря своему дипломатическому статусу Райли и его жена часто получали пригласительные билеты на концерты (которые ему нравились) и на балет (от которого его жена была без ума), и этот балет по-прежнему занимал ведущее место в мире… однако во всем остальном страна безнадёжно отставала. Кое-кто в посольстве, некоторые из ветеранов ЦРУ, которые находились здесь ещё до распада СССР, утверждали, что перемены к лучшему просто разительные. Но если это правда, говорил себе Райли, то ситуация в стране до распада СССР была поистине ужасной, хотя Большой оставался Большим даже тогда.

– Это все? – спросила Таня Богданова в помещении для допросов.

– Да, спасибо, что пришли. Нам, возможно, придётся пригласить вас снова.

– Звоните по этому номеру, – сказала она, протягивая визитную карточку. – Это номер моего сотового телефона. – Ещё одно новшество, пришедшее в Москву с Запада, и платить за него нужно было в конвертируемой валюте. Судя по всему, недостатка в ней Таня не испытывала. Допрос вёл молодой сержант милиции. Он вежливо встал и проводил Таню к выходу, открыв перед ней дверь, демонстрируя Богдановой любезность, которую она привыкла ожидать от мужчин. В случае, если это были иностранцы, любезность проявлялась благодаря её незаурядной красоте. Когда это касалось русских, её изысканная одежда говорила им о её недавно приобретённых средствах. Райли следил за её глазами, когда она шла к выходу. Их выражение было похоже на взгляд ребёнка, который ожидал быть пойманным в момент занятия шалостями, но его не поймали. Какой глупый мой отец, заявляла такая улыбка. Она казалась такой неуместной на ангельском лице, но тем не менее её заметили наблюдатели, сидящие на другой стороне прозрачного для них зеркала.

– Олег?

– Да, Миша? – Провалов обернулся.

– Это грязная сука, приятель. Она настоящая артистка и любит играть разные роли, – сказал по-английски Райли. Провалов был знаком с полицейскими американизмами.

– Я согласен с тобой, Миша, но у меня нет никаких доказательств, которые позволили бы арестовать её, правда?

– Пожалуй, действительно нет. Впрочем, было бы интересно держать её под наблюдением.

– Если бы я мог позволить себе, я бы держал её не только под наблюдением.

Райли улыбнулся.

– Да, я согласен с тобой.

– Но у неё ледяное сердце.

– Вот с этим трудно спорить, – согласился агент ФБР. А игра, которой она занимается, в лучшем случае отвратительна, а в худшем – смертельна.

* * *

– Итак, что мы имеем? – спросил Эд Фоули спустя несколько часов на другой стороне океана от Вашингтона.

– Пока ничего, – ответила Мэри-Пэт на вопрос своего мужа.

– Джек хочет, чтобы мы не теряли скорости в этом деле.

– Ну что ж, передай президенту, что мы бежим так быстро, как только можем, и пока всё, что нам известно, поступило от юридического атташе. У него отличные отношения с московскими копами, но и они, по-видимому, пока ничего не знают. Не исключено, что кто-то пытался убить Сергея Николаевича, но юридический атташе считает, что, по его мнению, настоящей целью покушения был Распутин.

– Думаю, у него действительно было немало врагов, – согласился директор Центрального разведывательного управления.

* * *

– Спасибо, – сказал вице-президент, обращаясь к битком набитой аудитории университета «Оулд Мисс». Цель его выступления заключалась в том, чтобы объявить о решении построить восемь новых эсминцев на большой верфи Литтона, расположенной на берегу залива Миссисипи. Эта новость означала дополнительные рабочие места и деньги для штата, что всегда было предметом беспокойства для губернатора, который сейчас стоял и аплодировал, словно футбольная команда местного университета только что победила Техас в розыгрыше «Хлопкового кубка». К спорту относились здесь очень серьёзно. Да и к политике тоже, напомнил себе Робби, подавив проклятие по адресу своей помпезной должности, которая так походила на средневековую торговлю на деревенской площади – три хорошие свиньи меняем на корову, вдобавок идёт кружка горького эля. Неужели так управляют страной? Он усмехнулся и покачал головой. Правда, на флоте тоже было немало политики, а он сумел добраться до вершины, потому что был хорошим морским офицером и лучшим лётчиком-истребителем, когда-либо выброшенным катапультой со взлётной палубы авианосца. По последнему счёту он знал, разумеется, что каждый лётчик-истребитель, который сидел и ждал, когда его выбросит катапульта, испытывал точно такие же чувства… дело лишь в том, что он совершенно трезво оценивал свои возможности.

Как обычно, спускаясь с трибуны, он пожал руки множеству людей, собравшихся в зале, а затем, окружённый группой своих телохранителей с их тёмными угрожающими очками, закрывающими глаза, спустился по ступенькам и через чёрный ход направился к своему автомобилю. Там его ждала ещё одна группа телохранителей, как всегда бдительно смотрящих по сторонам, как пулемётчики «летающей крепости» В-17, над Швейнфуртом в 1944-м, подумал вице-президент. Один из телохранителей открыл дверцу, и Робби проскользнул внутрь.

– «Томкэт» выезжает, – пробормотал в микрофон начальник вице-президентской охраны, и машина поехала вперёд, по направлению к шоссе, ведущему в аэропорт, пока Робби просматривал документы в своей папке.

– В Вашингтоне не случилось ничего важного? – спросил он.

– Насколько мне известно, ничего, – ответил агент Секретной службы.

Джексон кивнул. Его охраняли хорошие люди. Глава группы телохранителей был капитаном, остальные агенты – младшие офицеры – имели звания от лейтенантов до капитан-лейтенантов, и Робби обращался с ними как с равными. Агенты были молодыми, но хорошо подготовленными профессионалами, которые заслуживали его улыбку и кивок, когда правильно исполняли свои обязанности, а это случалось почти всегда. Из большинства агентов Секретной службы получились бы хорошие авиаторы, а остальные могли бы, наверно, сделать карьеру в корпусе морской пехоты. Наконец автомобиль остановился у реактивного VC-20B в изолированном углу аэродрома, окружённого вооружёнными охранниками, примерно в двадцати футах от трапа.

– Вы собираетесь доставить нас домой? – спросил глава группы телохранителей, уже зная, каким будет ответ.

– Клянусь твоим задом, Сэм, – улыбнулся вице-президент.

Это совсем не понравилось капитану ВВС, занимавшему должность второго пилота на вице-президентском самолёте, и ничуть не обрадовало подполковника, который должен был командовать модифицированным «Гольфстримом III». Вице-президент любил держать в своих руках ручку управления – в данном случае это был штурвал, – а полковник занимался радиосвязью и следил за показаниями приборов. Разумеется, почти все время самолёт летел на автопилоте, но Джексон, независимо от того, сидел он в правом кресле или нет, был полон решимости управлять самолётом, а кто осмелится сказать «нет» вице-президенту, который был к тому же и вице-адмиралом.

В результате полковник сидел в левом кресле, а капитан внутри салона. «Ну и черт с ним, – подумал капитан, – по крайней мере, вице-президент рассказывает интересные истории и относительно неплохо для морского лётчика справляется со штурвалом».

– Чисто по правому борту, – сказал Джексон через несколько минут.

– Чисто по левому, – доложил пилот, подтверждая сигнал, полученный от техника наземной службы, выводящего самолёт.

– Включаю первый, – произнёс Джексон, и через тридцать секунд последовало:

– Включаю второй.

Стрелки на приборах поднялись и заняли положение для старта.

– Выглядят хорошо, сэр, – доложил подполковник ВВС. На «Гольфстриме» стояли двигатели «Роллс-Ройс Спей» – те же самые, что когда-то стояли на британской версии истребителей «Фантом Ф-4», только более надёжные.

– Башня, это «ВВС-2», готов к рулёжке.

– «ВВС-2», это Башня, вам очищена рулежная дорожка-три.

– Понял, Башня. «ВВС-2» выруливает на дорожку-три. – Джексон отпустил тормоза, и самолёт поехал вперёд, его реактивные двигатели, созданные для истребителя, работали чуть выше холостых оборотов, но пожирали при этом огромное количество топлива. На авианосце перед тобой идут матросы в жёлтых жилетах, выводящие истребитель на место старта. Здесь тебе приходится ориентироваться в соответствии с планом, прикреплённым к центру штурвала, и самому выводить самолёт на нужное место, все время глядя по сторонам, чтобы убедиться, что какой-нибудь идиот на «Сессне-127» не появится у тебя на пути, вроде автомобиля с замечтавшимся водителем на парковке универсама. Наконец они доползли до конца взлётно-посадочной полосы, и Джексон развернул самолёт, направив его вдоль неё. – Башня, это «Спейд» запрашивает разрешение на взлёт. – Фраза вырвалась у Джексона как-то автоматически.

Последовал смеющийся ответ:

– Это не «Энтерпрайз»[5]5
  Американский авианосец. – Прим. пер.


[Закрыть], «ВВС-2», и у нас нет катапульт для запуска, но я разрешаю вам взлёт.

Джексону оставалось только усмехнуться и ответить:

– Понял, Башня. «ВВС-2» взлетает.

– Ваш позывной действительно был «Спейд»[6]6
  Спейд – шутливое, но грубоватое прозвище чернокожего в Америке.


[Закрыть]? – спросил пилот, сидящий слева, когда самолёт начал стремительный разбег.

– Так называл меня мой первый командир, когда я был совсем зелёным лётчиком. А потом это превратилось в позывной. – Вице-президент покачал головой. – Господи, это было так давно.

– Скорость один, – сообщил подполковник, затем последовало: – Скорость взлёта.

При скорости взлёта Джексон потянул штурвал на себя, поднимая самолёт с дорожки и устремляясь в небо. По команде подполковник убрал шасси, а Джексон качнул штурвал на полдюйма влево и вправо. Так он делал всегда, чтобы удостовериться, что самолёт готов выполнять его команды. Убедившись в послушании самолёта, Джексон через три минуты передал управление автопилоту, запрограммированному сделать поворот, подняться на высоту тридцать девять тысяч футов и перейти после этого в горизонтальный полет.

– Скучно так летать, правда?

– Это можно назвать другим словом – безопасно, сэр, – ответил офицер ВВС.

«Гребаный мусоровоз», – подумал Джексон. Ни один лётчик-истребитель не произнесёт ничего вроде этого «безопасно» вслух. С каких это пор полёты считались безопасными? Правда, был вынужден признаться себе Робби, он всегда пристёгивал ремень, перед тем как завести двигатель автомобиля, и никогда не делал ничего безрассудного, даже на истребителе. Но его оскорбляло, что такой самолёт, как и почти все новые летательные машины, исполнял за него столько работы, хотя его учили все делать самому. Самолёт даже мог самостоятельно приземлиться… действительно, у военно-морского флота были установлены подобные системы на самолётах, базирующихся на авианосцах, но ни один настоящий морской лётчик никогда не пользовался ими, если только не получал прямой приказ.

Самому Роберту Джефферсону Джексону всегда удавалось избежать подобного. Этот полет будет занесён в бортовой журнал как лётное время с Джексоном за штурвалом, хотя на самом деле все было по-другому. Вместо него полётом руководил крошечный микрочип, а его действительная обязанность заключалась в том, чтобы предпринять необходимые действия, в случае если что-то выйдет из строя. Ничто, однако, никогда из строя не выходило. Даже проклятые двигатели. Когда-то приходилось заменять турбореактивные моторы после девяти или десяти часов эксплуатации. Теперь двигатели «Спей» флота самолётов «Гольфстрим» имели гарантию на двенадцать тысяч часов работы. А один «Гольфстрим» продолжает летать с двигателями, проработавшими свыше тридцати тысяч часов! Моторостроительный завод «Роллс-Ройс» обратился к хозяину этого самолёта с предложением бесплатно заменить ему двигатели, поставив взамен совершенно новые, только бы он передал им своих «ветеранов». Инженеры собирались разобрать их, чтобы выяснить, что такое удачное они сотворили, однако собственник моторов оказался несговорчивым, как и следовало ожидать – он наотрез отказался. Сам корпус «Гольфстрима» был таким же надёжным, а электроника основывалась на последних достижениях техники. Джексон знал это и сейчас посмотрел на цветной дисплей метеорологического радиолокатора. В настоящий момент его экран был чистым и по-дружески черным, показывая, что, скорее всего, их ждёт спокойная атмосфера до самого аэропорта Эндрюз. Ещё не изобрели прибор, который мог бы обнаруживать турбулентность, но здесь, на высоте тридцати девяти тысяч футов, это было исключительно редким явлением. Воздушная болезнь не влияла на Джексона, и его руки находились всего в нескольких дюймах от штурвала, на случай если произойдёт что-то непредвиденное. Время от времени Джексон надеялся, что непредвиденное всё-таки случится, поскольку тогда он сможет продемонстрировать свои способности авиатора, но… ничего не происходило. Полёты стали такими рутинными после его детства, которое прошло на «Фантомах F-4H», а взрослым он стал на «Томкэте F-14A». Может быть, так всё-таки лучше. «Да, – подумал он, – несомненно».

– Господин вице-президент? – послышался голос девушки-сержанта ВВС, занимающейся связью на борту VC-20. Робби обернулся и увидел её с пачкой бумаг в руке.

– Да, сарж?

– На принтер только что поступил сигнал с пометкой «молния». – Она протянула руку, и Робби взял лист бумаги.

– Полковник, передаю вам самолёт, – сказал вице-президент пилоту, сидящему на левом кресле.

– Самолёт принят, – согласился полковник, и Робби взялся за чтение.

Всегда одно и то же, хотя каждый раз по-другому. На обложке был шифр уровня секретности. Когда-то на Джексона произвело впечатление, что в случае, если документ увидит не тот человек, кому он адресован, сам он может оказаться в Ливенвортской федеральной тюрьме – в то время, правда, речь шла о Портсмутской тюрьме военно-морского флота в Нью-Гемпшире, теперь закрытой. Но сейчас, занимая должность высокопоставленного государственного деятеля в Вашингтоне, округ Колумбия, он знал, что может показывать практически что угодно репортёру из «Вашингтон Пост», и никто не осмелится прикоснуться к нему. Это не означало, что он стоял над законом, скорее он был человеком, который решал, как толковать этот закон. В данном случае документ, который Робби держал в руках, такой секретный и окутанный тайной, всего лишь сообщал, что ЦРУ по-прежнему ничего не известно о подробностях возможного покушения на главу шпионского ведомства России… Это означало, что никто в Вашингтоне тоже ничего не знает об этом…

Глава 3
Проблемы богатства

Обсуждалась проблема торговли, не являющаяся любимой темой президента, но ведь на этом уровне любая проблема обрастала столькими осложнениями, так что даже те, о которых, вам казалось, вы знаете все, становились в лучшем случае непонятными, а в худшем – неизвестными и чуждыми.

– Джордж? – обратился Райан к своему министру финансов Джорджу Уинстону.

– Господин през…

– Черт побери, Джордж! – Президент едва не опрокинул чашку с кофе.

– О'кей. – Министр финансов кивнул в знак повиновения. – Очень трудно привыкнуть… Джек. – Райану начинали надоедать ритуальные вежливости, и он установил правило, что здесь, в Овальном кабинете, его зовут Джек, по крайней мере, для близкого круга друзей, в число которых входил Уинстон. В конце концов он несколько раз шутил: после того как покинет эту мраморную тюрьму, может работать для «Торговца», как называли министра финансов агенты Секретной службы, в Нью-Йорке на Уолл-стрит, а не наоборот. После того как он покинет Белый дом – об этом Джек каждый вечер молил бога, по крайней мере, ходили такие слухи, – он собирался заняться каким-нибудь выгодным бизнесом, и трейдинг манил его. Уинстон напомнил себе, что Райан проявил редкие способности в этой области. Его последняя деловая операция такого рода была связана с калифорнийской компанией «Силикон Алкеми», которая была всего лишь одной из многих компьютерных фирм, но Райан проявил интерес именно к ней. Он так искусно привёл эту фирму к первичной эмиссии ценных бумаг, что пакет его собственных акций в SALC – символ этой фирмы на огромном демонстрационном табло в Нью-йоркской бирже – оценивался теперь больше чем в восемьдесят миллионов долларов. Это делало его самым богатым президентом Соединённых Штатов в истории страны, причём он намного превосходил по размерам своего состояния всех остальных президентов. Политически проницательный глава его администрации Арнольд ван Дамм старался не афишировать это обстоятельство в средствах массовой информации, которые без разбора считали каждого богатого человека грабителем, нажившим свои деньги нечестным путём. Исключение составляли, разумеется, сами владельцы газет и телевизионных станций, представляющие собой честных граждан, движимых заботой об интересах общества. Поразительным было то, что об этом мало кто знал, даже среди узкого круга богачей Уолл-стрит. Если он когда-нибудь вернётся на биржу, престиж Райана будет достаточно высоким, чтобы он мог зарабатывать деньги, не выходя из дома. А это, признавался Уинстон, Райан заслужил честно и справедливо, что бы ни думали о нем борзописцы в средствах массовой информации.

– Это Китай? – спросил Джек.

– Совершенно верно, босс, – кивнул Уинстон. «Босс» было словом, которое Райан ещё мог выдержать. К тому же этим словом его обозначали агенты Секретной службы, которая входила в состав Министерства финансов Уинстона. – У них возникла маленькая проблема с дефицитом наличности, и они рассчитывают на нашу поддержку.

– Насколько маленькая? – спросил президент.

– Похоже, что она составит, ну, скажем, примерно семьдесят миллиардов в год.

– Это, как мы говорим, серьёзные деньги.

Джордж Уинстон кивнул.

– Все, что кончается буквой «д», как в слове «миллиард», представляет собой серьёзные деньги, а их дефицит даже больше чем шесть «д» в месяц.

– На что они тратят такие деньги?

– Я не совсем уверен, но большая часть идёт, должно быть, на военные нужды. Французская оборонная промышленность поддерживает с ними тесные отношения, в отличие от англичан, заблокировавших сделку, касающуюся поставок реактивных двигателей с заводов «Роллс-Ройса».

Президент кивнул, глядя на лежащие перед ним документы.

– Да, Безил убедил премьер-министра отказать им в поставках. – Речь шла о сэре Безиле Чарльстоне, стоящем во главе британской Секретной службы, которую часто называли (ошибочно) MI-6. Безил был старым другом Райана ещё с того времени, когда сам он был директором ЦРУ. – Это было поразительно смелое и правильное решение.

– Зато наши друзья в Париже придерживаются, похоже, другого мнения.

– Обычно их мнение не совпадает с британским, – согласился Райан. В отношениях с французами у Соединённых Штатов существовала странная двойственность. В некоторых вопросах они были даже не союзниками, а кровными братьями, а вот в других оказывались меньше чем простыми партнёрами, и Райану не всегда удавалось понять логику, в соответствии с которой французы определяют свою позицию. «Ну что ж, – подумал президент, – для этого у нас существует Государственный департамент…» – Значит, ты считаешь, что КНР снова укрепляет свои Вооружённые силы?

– Они резко повышают мощь своей армии, но это не относится к флоту, благодаря чему наши друзья на Тайване чувствуют себя немного лучше.

Это была одна из инициатив Райана в области внешней политики после окончания военных действий против исчезнувшей Объединённой Исламской Республики, которая теперь снова разделилась на существовавшие раньше страны – Иран и Ирак. По крайней мере, между ними установились мирные отношения. Подлинная причина признания Тайваня так и не стала известна широкой общественности. Для Райана и его Государственного секретаря Скотта Адлера было совершенно ясно, что Китай играл определённую роль во второй войне в Персидском заливе и, возможно, также в прошлом конфликте с Японией. Но почему? Так вот, кое-кто в ЦРУ придерживался мнения, что Китай смотрит с вожделением на минеральные богатства Восточной Сибири – это подкреплялось радиоперехватами и другими способами доступа к электронной почте японских промышленников, которые направили путь нации в сторону почти открытого столкновения с Америкой. Они называли Сибирь «Районом северных ресурсов» подобно тому, как предыдущее поколение японских стратегов называло Юго-Восточную Азию «Районом южных ресурсов». Это было частью другого конфликта, известного миру под названием Второй мировой войны. Как бы то ни было, участие КНР в деятельности врагов Америки, по мнению Райана и Адлера, требовало ответного удара, да и к тому же Республика Китай на Тайване была демократией, в которой правительственные чиновники избирались населением этого островного государства – а это вызывало уважение Америки.

– Знаешь, было бы лучше, если бы они укрепили свой флот и начали угрожать Тайваню. Мы занимаем более благоприятное положение, чтобы предупредить это, чем…

– Ты действительно так считаешь? – спросил министр финансов, прерывая своего президента.

– Русские придерживаются такой же точки зрения, – подтвердил Джек.

– Тогда почему русские продают китайцам столько вооружения? – прозвучал вопрос Уинстона. – Это неразумно!

– Джордж, не существует правила, требующего, чтобы все в мире было разумным. – Это был один из любимых афоризмов Райана. – Ты узнаешь об этом при службе в разведывательном бизнесе. Как ты думаешь, кто был самым важным торговым партнёром Германии в 1938 году?

Министр финансов увидел опускающийся на него мешок с песком, прежде чем тот ударил его по голове.

– Франция?

– Теперь понятно? – спросил Райан и кивнул. – Затем, в сороковом и сорок первом годах, немцы усиленно торговали с русскими. Это тоже не принесло пользы торговым партнёрам Германии, верно?

– А мне всегда говорили, что торговля оказывает сдерживающее влияние, – заметил министр.

– Может быть, так и обстоит среди людей, но не забывай, что у государств нет принципов, есть только интересы – по крайней мере, у примитивных, которые пока ещё не успели разобраться во всем…

– Вроде КНР?

Райан снова кивнул.

– Да, Джордж, вроде этих маленьких ублюдков в Пекине. Они правят страной с населением больше миллиарда, но поступают при этом так, словно олицетворяют собой новое пришествие Калигулы. Никто ещё не сказал им, что они обязаны заботиться об интересах народа, которым они правят. Нет, пожалуй, это не совсем так, – признал Райан, испытывая приступ великодушия. – У них есть большая идеальная модель заботы о народе, созданная Карлом Марксом, усовершенствованная Лениным и затем осуществлённая в их стране жирным сексуальным извращенцем по имени Мао.

– Извращенцем?

– Да. – Райан поднял голову и посмотрел на Уинстона. – В Лэнгли у нас собрана информация на него. Мао любил девственниц, и чем моложе, тем лучше. Может быть, ему нравилось видеть страх в этих милых маленьких девственных глазках – такого мнения придерживался один из наших специалистов по Китаю, – что-то вроде изнасилования, но его привлекал не столько секс, сколько власть над несчастными девочками. Впрочем, думаю, что все могло быть ещё хуже – по крайней мере, он ограничивался девочками, – сухо заметил Джек. – К тому же исторически их страна отличается более свободными нравами в этой области, чем наша. – Он покачал головой. – Ты бы почитал отчёты, которые я получаю всякий раз, когда приезжает высокопоставленный иностранный сановник, сведения, собранные нами об их личных привычках.

– Мне это будет действительно интересно? – улыбнулся министр.

– Нет, пожалуй. – На лице Райана появилась гримаса отвращения. – Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы мне не присылали эти отчёты. Вот сидишь с ними в этом кабинете, они обаятельны и ведут деловые разговоры, а ты пытаешься в течение всей гребаной встречи разглядеть, где у них рога и копыта. Это, конечно, отвлекает твоё внимание, но важнее думать о том, что, подобно игре в покер на высокие ставки, чем больше ты знаешь о парне, сидящем напротив тебя, тем лучше, даже если тебя тошнит во время церемонии торжественной встречи на южной лужайке Белого дома. – Но таковы обязанности президента, напомнил себе Райан. А ведь люди сражаются как тигры за то, чтобы оказаться здесь. И снова будут сражаться, когда я покину Овальный кабинет, подумал президент Соединённых Штатов. Так что, Джек, твоя работа заключается в том, чтобы защитить свою страну от подобной крысы, испытывающей стремление забраться туда, где хранится весь действительно хороший сыр. Райан снова покачал головой. Так много сомнений. И дело заключается не в том, что они никогда не исчезают, нет, они постоянно становятся все значительнее и значительное. Как странно, что он помнил и мог перечислить каждый, даже самый маленький, шаг, который привёл его в этот кабинет. Тем не менее почти каждый час он по-прежнему спрашивал себя: каким образом, черт побери, он оказался здесь?.. и как он сможет когда-нибудь уйти отсюда? Ничего не поделаешь, на этот раз у него нет никаких оправданий. Он действительно участвовал в президентской гонке. Если можно так назвать это – между прочим, Арни ван Дамм не мог, а ты можешь, поскольку выполнил все конституционные требования, факт, с которым согласится каждый юрист в стране, и потом выступал с речами по всем крупным телевизионным каналам и убеждал, испытывая отвращение, избирателей голосовать за себя. Зато, напомнил себе Джек, я не смотрел в то время телевизор. Но, по сути дела, все сводилось к одному: ты никогда бы не пригласил в свой дом многих людей, с которыми имеешь дело как президент. Это не имеет никакого отношения к отсутствию воспитания или манер поведения или личного обаяния – все это, как ни странно, у них обычно имеется в избытке. Одним из основных качеств, необходимых президенту, сказал ему Арни в самом начале политической карьеры, является способность любезно разговаривать с людьми, которых ты презираешь, и затем вести с ними дела, словно они самые лучшие твои друзья.

– Итак, что мы знаем о наших китайских язычниках? – спросил Уинстон.

– Не так много. Мы занимаемся этим. Агентству предстоит пройти долгий путь, хотя мы уже движемся вперёд. Мы по-прежнему получаем радиоперехваты. Их телефонная система полна дыр, и они слишком часто пользуются своими сотовыми, не думая об их кодировании. Некоторые из них являются людьми с похвальной энергией, Джордж, но до нас не дошло ничего особенно скандального. У очень многих есть секретарши, поддерживающие тесные отношения со своими боссами.

Министр финансов заставил себя улыбнуться.

– Действительно, это происходит повсюду, не только в Пекине.

– Даже на Уолл-стрит? – поинтересовался Джек с театрально поднятой бровью.

– Я не могу поручиться, сэр, но до меня время от времени доходят слухи, – усмехнулся Уинстон, чувствуя, что разговор пошёл в другом направлении.