Текст книги "Медведь и Дракон"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 85 страниц)

– Удивительный парень, не правда ли? – спросил Вайс у двух католиков.

– Отличный человек, – согласился кардинал ДиМило. – Хороший пастух для своего стада. Это все, на что может надеяться священник.

Монсеньор Шепке повернул голову, услышав тон голоса Ю. Там что-то произошло, и, судя по голосу китайского пастора, что-то серьёзное. Когда священник вернулся в комнату, он выглядел встревоженным.

– Что случилось? – спросил Шепке на идеальном мандаринском наречии. Может быть, американским репортёрам не следует ничего знать?

– Это один из моих прихожан, – ответил Ю, протягивая руку за своей курткой. – Его жена беременна, вот-вот должна родить, но её беременность не разрешена правительством. Муж боится, что в больнице попытаются убить младенца. Я должен приехать и помочь им.

– Франц, was gibt's hier?[53]53
  Was gibl's hier? (нем.) – Что здесь происходит?


[Закрыть] – спросил по-немецки ДиМило. Иезуит ответил на аттическом греческом языке, чтобы американцы не поняли его.

– Вам говорили об этом, ваше преосвященство, – объяснил Шепке на языке Аристотеля. – Местные акушеры совершают здесь то, что называется убийством в любой цивилизованной стране мира. В данном случае принятое решение мотивируется политическими и идеологическими соображениями. Ю хочет поехать в больницу и помочь родителям предотвратить этот ужасный поступок.

ДиМило потребовалось меньше секунды, чтобы принять решение. Он встал и посмотрел на китайского священника.

– Фа Ан?

– Да, Ренато?

– Можно нам поехать вместе с вами и оказать помощь? Возможно, наш дипломатический статус имеет и практическое значение, – сказал его преосвященство, хоть и не на идеальном, но вполне разборчивом мандаринском наречии.

Китайскому пастору не понадобилось тратить время на размышления.

– Да, это отличная мысль! – ответил преподобный Ю. – Ренато, я не могу допустить смерти этого ребёнка!

Если желание производить потомство является самым главным стремлением человечества, то не существует более могущественного призыва о помощи для любого взрослого человека, чем ребёнок в опасности. Повинуясь этому призыву, люди вбегают в горящие здания и прыгают в реки. И сейчас три священника были готовы помчаться в больницу, чтобы бросить вызов власти самой населённой страны мира.

– Так что происходит? – спросил Вайс, поражённый внезапным изменением языка и поспешностью, с которой вскочили три священника.

– Чрезвычайный случай с прихожанами Ю. Его прихожанка в больнице. Она нуждается в помощи, и мы отправляемся с нашим другом, чтобы помочь в исполнении его пасторских обязанностей, – ответил ДиМило. Камеры продолжали вести съёмку, но это можно отредактировать позже. Какого черта, – подумал Вайс.

– Это далеко? Мы можем помочь? Хотите, мы подвезём вас?

Ю на мгновение задумался и пришёл к выводу, что в американском телевизионном микроавтобусе он доедет до больницы быстрее, чем на велосипеде.

– Это очень любезно с вашей стороны. Да.

– Тогда поехали! – Вайс встал и сделал жест в сторону двери. Его бригада собрала съёмочное оборудование в течение нескольких секунд и выбежала наружу быстрее всех.

Оказалось, что больница Лонгфу находится меньше чем в двух милях, на улице, ведущей с юга на север. «Она выглядит, – подумал Вайс, – как здание, спроектированное слепым архитектором». Больница казалась настолько безобразной, что даже в этой стране не приходилось сомневаться в её государственной принадлежности. По всей видимости, коммунисты покончили со всеми, кто обладал хоть малейшим представлением о стиле, ещё в пятидесятых годах, и с тех пор никто не пытался занять их место. Бригада CNN ворвалась через парадный вход, словно штурмовой отряд полицейских. Съёмочная камера была на плече оператора, микрофон несли рядом. Барри Вайс и продюсер шли за ними, оглядываясь по сторонам в поисках хороших вступительных кадров. Называть вестибюль мрачным было бы слишком оптимистично.

Тюрьма в штате Миссисипи имела более животворную атмосферу. Мрачный облик вестибюля усугублялся сильным запахом дезинфекции, от которого собаки скулят, а дети прижимаются к родителям из-за страха перед иголкой врача.

Что касается Барри Вайса, он испытывал странную тревогу, нечто вроде предчувствия важного события. Репортёр называл это «рудиментом подготовки морского пехотинца», хотя никогда не принимал участия в боевых действиях. Но однажды январской ночью в Багдаде он начал смотреть в окно за сорок минут до того, как на город упали первые бомбы с американских бомбардировщиков «Стелс», и продолжал смотреть до тех пор, пока наблюдатели американских ВВС не сообщили, что здание компании AT&T разрушено первыми бомбами. Вайс схватил за руку продюсера и сказал, чтобы тот внимательно смотрел по сторонам. Второй бывший сержант морской пехоты кивнул в знак согласия. Ему тоже показалось тревожным, что лица трех священников стали внезапно такими угрюмыми, хотя до телефонного звонка они были приветливыми. Для того чтобы старый итальянский кардинал так помрачнел, у него должна быть весьма серьёзная причина, в этом они не сомневались. Что бы здесь ни происходило, приятным это не назовёшь, и результатом часто становилась сенсационная тема для передачи новостей. К тому же они находились всего в нескольких секундах от микроавтобуса, который мог мгновенно установить связь с Атлантой через спутник. Подобно охотникам, услышавшим первое шуршание листьев в лесу, четыре сотрудника CNN беспокойно смотрели по сторонам, ожидая появления добычи.

– Преподобный Ю! – воскликнул Янг Куон и подбежал к месту, где стояли священники.

– Ваше преосвященство, это один из моих прихожан, мистер Янг.

– Buon giorno[54]54
  Buon giorno (итал.) – добрый день.


[Закрыть], – вежливо поздоровался ДиМило. Он оглянулся и увидел, что телевизионщики ведут съёмку, стараясь держаться в стороне. Они вели себя более вежливо, чем ожидал кардинал. Пока Ю говорил с Янгом, ДиМило подошёл к Барри Вайсу, чтобы объяснить создавшуюся ситуацию. – Вы были правы, когда заметили, что отношения между католиками и баптистами не всегда такие дружеские, как следовало бы, но в этом вопросе мы стоим плечом к плечу. На втором этаже правительственные чиновники собираются умертвить человеческое дитя. Ю хочет спасти младенца. Мы с Францем попытаемся помочь ему.

– Вас могут ожидать неприятности, сэр, – предостерёг его Вайс. – Служба безопасности в этой стране не будет стесняться в средствах. Мне приходилось наблюдать такое и раньше.

ДиМило внешне не производил внушительного впечатления. Он был маленького роста и весил на добрых тридцать фунтов больше, чем следовало. Его волосы редели, а кожа стала дряблой от старости. «Наверно, – подумал Вайс, – кардинал задыхался, с трудом преодолев два лестничных пролёта». Несмотря на все это, итальянский кардинал призвал на помощь всё своё мужество и менялся прямо перед глазами американца. Его приветливая улыбка и мягкое поведение улетучились как туман. Теперь он больше походил на генерала на поле битвы.

– Жизнь невинного ребёнка в опасности, синьор Вайс, – сказал он, да большего и не требовалось. Кардинал подошёл к своему китайскому коллеге.

– Ты заснял это? – спросил Вайс у своего оператора, Пита Николса.

– Можешь не сомневаться, Барри! – ответил оператор, не отрываясь от окуляра камеры.

Янг указал направление, и Ю пошёл туда. За ними последовали ДиМило и Шепке.

В вестибюле дежурный клерк поднял телефонную трубку и что-то произнёс. Бригада CNN тоже поднялась по лестнице на второй этаж.

Этаж, на котором располагались отделения акушерства и гинекологии, выглядел даже хуже вестибюля, хотя это казалось невозможным. Они услышали крики, стоны и плач рожениц, потому что в Китае система общественного здравоохранения не тратит лекарств на женщин, производящих детей на свет. Вайс догнал идущих впереди и увидел, как Янг, будущий отец ребёнка, остановился в коридоре, пытаясь опознать голос жены. По-видимому, он потерпел неудачу, потому что подошёл к столу, за которым сидела медсестра, и спросил, где находится его жена. Медсестра ответила, что им нечего здесь делать, и потребовала, чтобы они немедленно ушли. Янг выпрямился, полный чувства достоинства и страха, и повторил вопрос. И снова медсестра потребовала, чтобы он покинул больницу. Тогда Янг нарушил все правила, протянул руку и схватил сестру за горло. Она была потрясена столь серьёзным нарушением её власти как медицинского работника, облачённого государственными полномочиями, попыталась вырваться, но его рука сжимала её слишком сильно. Медсестра посмотрела ему в глаза и впервые поняла, что в них больше нет страха. Теперь в них отражалась ярость человека, способного на убийство, потому что человеческие инстинкты Янга одержали верх над его воспитанием в обществе, в котором он прожил свои тридцать шесть лет. Его жена и ребёнок были в опасности, прямо здесь и в этот самый момент. Он был готов встретить дракона, дышащего пламенем, и к черту все последствия! Медсестра подчинилась и показала налево. Янг поспешно пошёл в указанную сторону, за ним последовали трое священников, от которых не отставала бригада CNN. Медсестра потрогала шею и кашлянула, чтобы вернуть дыхание, по-прежнему слишком удивлённая, чтобы испытывать страх. Она никак не могла понять, почему этот человек не подчинился её приказу.

Янг Лиен Хуа находилась в родильной палате №3. Стены здесь были из жёлтого глазурированного кирпича, кафельный пол за много лет стёрся и стал теперь коричнево-серым.

* * *

Для Цветка Лотоса все происходящее стало кошмаром, которому не было конца. Она осталась одна, совсем одна в этом здании жизни и смерти, чувствовала, как схватки все усиливаются и сливаются в единое напряжение её мышц, выталкивая нерожденного ребёнка ближе к свету, к миру, которому он не был нужен. Она видела выражение печали и покорности на лицах медсестёр, потому что они ожидали, как с минуты на минуту здесь появится смерть. Все они привыкли воспринимать неизбежность и пытались отойти подальше от стола, на котором лежала Лиен Хуа, потому что предстоящее настолько противоречило всем человеческим инстинктам, что единственный способ присутствовать здесь и ничего не видеть заключался в том, чтобы оказаться где-то в сторонке. Поскольку они не могли уйти, то по крайней мере старались находиться как можно дальше.

Но это не приносило облегчения, и хотя они не признавались даже друг другу, после работы, когда они возвращались домой, медсёстры ложились в кровати и горько плакали из-за того, что им приходилось становиться носительницами смерти, а не жизни, как предназначалось женщинам природой. Некоторые медсёстры обнимают мёртвых детей, которые так и не стали детьми, так и не успели сделать свой первый животворящий вдох, пытаясь показать свою женскую нежность по отношению к тем, кто никогда не узнает силу материнской любви, разве что это почувствуют души убиенных, которые продолжают некоторое время витать вокруг.

Другие ударяются в иную крайность, бросая мёртвых младенцев в мусорные корзины, как отбросы, которыми они, по мнению государства, и являются. Но даже эти женщины никогда не шутят на эту тему – более того, никогда даже не говорят.

Лиен Хуа чувствовала эти ощущения, но, что ещё хуже, знала их мысли, и её душа взывала к богу о милосердии. Что преступного в том, что ты хочешь стать матерью, даже если ты посещаешь христианскую церковь? Разве это преступление – родить второго ребёнка, который заменит первого, вырванного из её рук безжалостной судьбой? Почему государство лишает её счастья материнства? Неужели нет иного пути? Она не убила своего первого ребёнка, как поступают многие китайские семьи. Она не умертвила своего маленького Большого Дракона, с его искрящимися чёрными глазами, заразительным смехом и цепкими маленькими ручками. Какая-то другая сила забрала его, и она хотела, она нуждалась во втором ребёнке. Ей нужен всего один ребёнок. Она не жадная. Она не хотела выращивать двух детей. Только одного. Только одного, который будет сосать её грудь и улыбаться ей по утрам. Она честно работала на государство, ничего не требовала взамен, но теперь она просила о ребёнке! Это её право как человеческого существа, разве не так?

Но теперь она познает отчаяние. Лиен Хуа пыталась остановить схватки, приостановить роды, но с таким же успехом она могла бороться с приливом, орудуя лопатой. Её младенец спешил появиться на свет. Она чувствовала это. Она видела, что медсестра, принимающая роды, тоже знает это. Медсестра посмотрела на часы, выглянула из комнаты, размахивая рукой как раз в тот момент, когда Лиен Хуа сопротивлялась желанию тела вытолкнуть ребёнка, закончить процесс родов и, таким образом, отдать младенца в руки Смерти. Она отчаянно сопротивлялась, контролировала дыхание, дышала часто вместо того, чтобы дышать глубоко, боролась, боролась и боролась, но все напрасно. Теперь она понимала это. Не было рядом мужа, который мог бы защитить её. Он поступил по-мужски, доставив её сюда, но не смог спасти её и его собственного ребёнка. Вместе с отчаянием пришла слабость. Настало время. Она знала это чувство с прошлых родов, сопротивляться дальше – выше её сил.

Она не может бороться. Настало время сдаться.

Врач увидел, как махнула рукой медсестра. Он был мужчиной. Мужчине легче делать это, и поэтому большинство смертельных «уколов» в больнице делали мужчины.

Он взял шприц объёмом в пятьдесят кубических сантиметров, подошёл к шкафчику с лекарствами, отпер дверцу и достал большую бутыль с формальдегидом. Затем он наполнил шприц, даже не стараясь удалить из него пузырьки воздуха, потому что цель этого укола была убить, и потому всякая дополнительная забота являлась лишней. Он пошёл по коридору к палате № 3. Сегодня врач дежурил уже девять часов. Он произвёл трудное, но закончившееся успехом кесарево сечение несколько часов назад и теперь закончит свой рабочий день вот этим уколом. Такие поступки ему не нравились. Он делал это, потому что такой была его работа – часть политики государства. Глупая женщина, рожает ребёнка, не получив разрешения властей. По сути дела, это её вина. Она знает правила. Их знают все. Невозможно не знать правила. Но она решила нарушить их. За это нарушение она не будет наказана. Её не посадят в тюрьму, она не потеряет работу, и её даже не оштрафуют. Она просто вернётся домой, как будто и не было этих девяти месяцев. Она будет немного старше, немного умнее и будет знать, что, если это случится снова, гораздо лучше сделать аборт на втором или третьем месяце беременности, ещё до того, как ты привыкнешь к этому проклятому существу у себя в животе, это намного легче, чем выносить мучительные схватки совершенно напрасно. Печально, ничего не скажешь, но в мире много печали. Врач избрал профессию врача, а женщина в палате №3 решила забеременеть.

Он вошёл в палату в маске, закрывающей лицо, потому что он не хотел, чтобы женщина заразилась чем-нибудь. Именно поэтому он выбрал чистый шприц, в случае если он промахнётся и игла воткнётся по ошибке в её тело.

Итак.

Врач поднял голову и посмотрел. Женщина полностью расслабилась и лежала спокойно, и вот действительно появилась головка. Маленькое существо. Лучше подождать минуту-другую, чтобы после того, как он выполнит свой долг, она последним усилием вытолкнула маленькое тельце – и все будет кончено. Затем она сможет встать, поплакать и начать жизнь заново. Врач слишком сконцентрировался на своей работе и не заметил шумного беспорядка у входа в родильную палату.

* * *

Янг сам распахнул дверь. И тут же увидел свою жену, распростёртую на столе, как жертва на алтаре кровожадного китайского коммунистического бога. Лиен Хуа лежала на родильном столе, её ноги был подняты и широко раздвинуты, словно это приспособление соорудили, чтобы легче насиловать женщин. Голова жены была закинута назад и опущена вниз, а не поднята вверх и наклонена вперёд, словно она не хотела наблюдать за рождением своего ребёнка. Через мгновение он понял причину.

Вон там врач! И в руке он держит большой шприц, полный…

Они не опоздали! Янг Куон столкнул врача со стула. Он бросился к лицу жены.

– Я здесь! И со мной пришёл преподобный Ю, Лиен. – Это походило на луч света, осветивший наконец тёмную комнату.

– Куон! – воскликнула Лиен Хуа, чувствуя необходимость вытолкнуть младенца и, наконец, желая этого.

Но затем все стало намного сложнее. У больницы были свои охранники, но после того, как клерк в вестибюле сообщил им о происходящем, один из охранников вызвал полицию. Китайские полицейские, в отличие от охранников больницы, вооружены. Два полицейских появились в коридоре. Они были удивлены, когда заметили сначала иностранцев с телевизионными камерами прямо перед собой. Не обращая на них внимания, они протолкнулись в родильную комнату и увидели беременную женщину, на последней стадии родов, врача на полу и четырех мужчин, два из них тоже иностранцы!

– Что здесь происходит?! – взревел старший полицейский, поскольку запугивание было его основным оружием, когда требовалось подчинить себе население.

– Эти люди мешают моей работе! – выкрикнул в ответ врач. Если он не станет действовать немедленно, проклятый младенец родится и успеет вдохнуть, и тогда он уже не сможет…

– Что? – потребовал разъяснения полицейский.

– У этой женщины запрещённая беременность, и мой долг немедленно покончить с зародышем. Эти люди мешают мне. Прошу сейчас же убрать их отсюда.

Для полицейских этого было достаточно. Они повернулись к людям, совершенно очевидно находящимся здесь без разрешения.

– Немедленно покиньте комнату! – приказал старший полицейский, а младший протянул руку к пистолету.

– Нет! – тут же последовал ответ обоих: Янг Куона и Ю Фа Ана.

– Врач приказал вам уйти, вы должны выполнить приказ, – настаивал полицейский. Он не привык, чтобы обычные люди сопротивлялись его распоряжениям.

Врач решил, что наступил благоприятный момент выполнить свои неприятные обязанности, после чего он сможет отправиться домой. Он поднял стул, подвинул его к тому месту, где можно удобно заняться работой.

– Я не допущу этого! – на этот раз воскликнул Ю со всем авторитетом своего образования и статуса.

– Да выгоните их, наконец! – рявкнул врач, теряя терпение.

Куон стоял у головы жены и не мог предпринять решительных действий. К своему ужасу, он увидел, что доктор поднял шприц и поправил очки. И в этот момент жена Куона, ничего не замечающая вокруг, словно находилась где-то далеко, сделала глубокий вдох и напряглась.

– Вот, – сказал врач. Зародыш полностью выдвинул голову, и всё, что оставалось, это…

Преподобный Ю видел много зла в своей жизни, как и большинство священников, а они видят зло так же постоянно, как и опытные полицейские офицеры, но увидеть, как убивают младенца прямо перед его глазами, это уж слишком. Он грубо оттолкнул младшего полицейского и ударил врача по голове сзади. Врач упал на пол, и Ю прыгнул на него.

– Ты снимаешь все это? – спросил Барри Вайс в коридоре.

– А как же, – подтвердил Николс.

Младшего полицейского оскорбило не нападение на врача, но скорее то обстоятельство, что этот – этот гражданин осмелился поднять руку на него, одетого в форму члена народной вооружённой полиции. Вне себя от ярости, он выхватил пистолет из кобуры, и то, что раньше было запутанной ситуацией, превратилось теперь в смертельное противостояние.

– Нет! – крикнул кардинал ДиМило, шагнув к молодому полицейскому. Тот оглянулся на звук голоса и увидел старого гвая, или иностранца, в очень странной одежде, приближающегося к нему с враждебным выражением на лице. Первой реакцией копа был удар по лицу иностранца открытой левой ладонью.

Кардинала Ренато ДиМило не ударяли по лицу с детства, и это оскорбление его личности было тем более обидным для его религиозного и дипломатического статуса из-за того, что удар нанёс этот мальчишка! Он покачнулся от силы удара, оттолкнул мужчину в сторону, намереваясь прийти на помощь китайскому пастору и помочь ему не допустить убийцу-врача до младенца, который вот-вот появится на свет.

Врач стоял, покачиваясь, на одной ноге, держа шприц в поднятой руке. Кардинал выхватил шприц и швырнул его об стену. Шприц не разбился, потому что был сделан из пластика, зато игла погнулась.

Если бы полицейские поняли, что здесь происходит, или просто получили бы более основательную подготовку, на этом все и закончилось бы. Но они не понимали, и у них не было достаточной подготовки. Теперь и у старшего полицейского появился в руке пистолет типа 77. Он попытался ударить итальянца по затылку рукояткой пистолета, но промахнулся, и ему всего лишь удалось рассечь кожу на голове кардинала и заставить его пошатнуться.

Теперь пришла очередь монсеньора Шепке. Произошло нападение на его кардинала, на человека, которому он обязан служить и которого должен защищать. Он был священником, поэтому не мог применить физическую силу. Он не имел права нападать.

Однако Шепке мог защищаться. Так он и поступил, схватив руку старшего полицейского, в которой тот держал пистолет, и вывернул её, направив пистолет в безопасном направлении, в сторону от людей, находящихся в комнате. Но полицейский успел нажать на спусковой крючок, и, хотя пуля просто расплющилась о цементный потолок, грохот выстрела внутри маленькой комнаты был оглушительным.

Младший полицейский внезапно решил, что напали на его товарища. Он повернулся и выстрелил, но пуля калибра 7,65 мм попала не в Шепке, а в спину кардинала ДиМило. Пуля прошла навылет, разорвав селезёнку старого священника. Внезапная боль удивила кардинала, но глаза ДиМило были направлены на рождающегося ребёнка.

Грохот выстрела напугал Лиен Хуа, и сокращение мускулов было чистым рефлексом.

Ребёнок появился на свет и упал бы на пол головой вперёд, если бы не вытянутые руки преподобного Ю, который подхватил ребёнка и, наверно, спас ему жизнь. Китайский священник лежал на боку, и тут он увидел, что второй выстрел тяжело ранил его католического друга. Прижимая к груди младенца, он встал на ноги и посмотрел на молодого полицейского разъярённым взглядом.

– Хуай дан! – закричал Ю. – Негодяй! – Даже не заметив, что он держит в руках младенца, священник шагнул к растерявшемуся и испуганному полицейскому.

Механически, подобно роботу, полицейский поднял руку с пистолетом и выстрелил прямо в лоб баптистскому священнику. Ю повернулся и упал назад, споткнувшись о тело лежащего кардинала ДиМило. Тела двух священников спасли жизнь только что рождённому младенцу.

– Убери пистолет! – закричал старший коп своему молодому партнёру. Но было уже поздно. Преподобный Ю был мёртв, из его затылка на грязный кафельный пол вытекало мозговое вещество и брызгала кровь.

Врач был первым, сделавшим что-то разумное. Младенец был рождён, и он не мог теперь убить его. Врач взял младенца из мёртвых рук Ю и поднял его за ноги, собираясь шлёпнуть его по попке, но этого не понадобилось. Младенец запищал. «Итак, – подумал врач столь же механически, как выстрелил молодой полицейский, – есть хоть какой-то хороший результат во всем этом безумстве». То, что он собирался убить этого ребёнка всего минуту назад, не мешало врачу теперь оказать помощь тому же самому ребёнку. Долг превыше всего! Тогда младенец был ненужной государству человеческой плотью. Теперь он стал дышащим гражданином Китайской Народной Республики, и его долг, долг врача, состоял в том, чтобы защитить младенца. Подобная двойственность ничуть не беспокоила врача, потому что просто не пришла ему в голову.

Затем последовало несколько секунд, в течение которых люди пытались понять, что произошло. Монсеньор Шепке увидел, что Ю мёртв. Он не мог выжить с такой раной в голове. Его обязанностью была забота о кардинале.

– Ваше преосвященство, – сказал он, опускаясь на колени и пытаясь поднять тело ДиМило с окровавленного пола.

Кардинал Ренато ДиМило подумал, как странно, что боль спряталась где-то далеко.

Он знал, что его смерть неминуема. Его селезёнка была разорвана на куски, и внутреннее кровотечение продолжалось с убийственной скоростью. У него не осталось времени, чтобы подумать о своей жизни или о том, что ожидает его в ближайшем будущем, но, несмотря на все это, его жизнь, посвящённая службе людям и вере в бога, в последний раз подтвердила, что она, эта Вера, все ещё существует.

– Ребёнок, Франц, ребёнок? – произнёс он слабым голосом.

– Младенец жив, – успокоил монсеньор Шепке умирающего кардинала.

Умиротворённая улыбка.

– Вепе, – прошептал Ренато, закрывая глаза в последний раз.

На последних кадрах, заснятых оператором CNN, был виден младенец, лежащий на груди матери. Они не знали её имени, и лицо женщины словно оцепенело от происходящего вокруг, но затем она почувствовала тёплое тельце дочери, и её лицо начало меняться, по мере того как женские инстинкты победили все остальные чувства.

– Пора уносить ноги отсюда, Барри, – прошептал оператор.

– Ты прав, Пит. – Вайс сделал шаг назад и повернулся налево, направляясь по коридору к лестнице. Он знал, что у него в руках потенциальная премия «Эмми». Барри редко видел человеческие драмы вроде этой, и заснятый материал нужно отправить в Атланту, причём как можно быстрее.

Внутри родильной палаты старший коп продолжал трясти головой, в ушах раздавался звон от грохота выстрелов, он пытался понять, что за чертовщина произошла здесь. Тут он внезапно понял, что в комнате стало темнее – исчезла телевизионная камера! Нужно что-то предпринять. Выпрямившись, он выбежал из палаты и увидел спину последнего американца, спускающегося по лестнице. Полицейский оставил своего младшего коллегу в палате и побежал вниз по пожарной лестнице с такой быстротой, насколько сила тяготения позволяла ему переставлять ноги по металлическим ступеням.

Вайс вывел своих людей в вестибюль и направился к главному выходу, около которого стоял его микроавтобус с оборудованием космической связи. Они были уже у самой двери, когда крик заставил их обернуться. Это кричал старший коп. Ему лет сорок, подумали они, и в руке он снова держал пистолет, к удивлению и ужасу всех людей в вестибюле.

– Не останавливайтесь, – сказал своей бригаде Вайс, и они протолкнулись через дверь на открытый воздух. Микроавтобус был недалеко, спутниковая антенна лежала на крыше, и это был ключ для передачи заснятого материала.

– Стоять! – скомандовал полицейский. Оказывается, он немного говорит по-английски.

– О'кей, парни, спокойно, – сказал Вайс трём остальным.

– Все под контролем, – ответил оператор Пит. Он уже снял камеру с плеча, и его руки скрылись из вида.

Полицейский сунул пистолет в кобуру и подошёл вплотную, вытянув правую руку раскрытой ладонью вверх.

– Дайте мне кассету, – сказал он. У него был ужасный акцент, но английские слова вполне разборчивы.

– Эта кассета принадлежит мне! – запротестовал Вайс. – Она принадлежит мне и моей компании.

Полицейский недостаточно хорошо владел английским языком, чтобы понять, о чём говорит репортёр. Он повторил своё требование:

– Дайте мне кассету!

– О'кей, Барри, – сказал Пит. – Я понял.

Оператор Пит Николс поднял камеру, нажал на кнопку «Eject» и достал из камеры «Сони» кассету Бетакам-формата. Затем он передал её полицейскому с расстроенным и сердитым выражением лица. Коп взял её с удовлетворённой улыбкой, повернулся и пошёл обратно в больницу.

Полицейский не мог знать, что Пит Николс, как все телевизионные операторы, способен подменить кассету с таким же искусством, как шулеры в Лас-Вегасе умеют подменять туза валетом. Пит подмигнул Барри, и все четверо направились к микроавтобусу.

– Пошлём передачу прямо сейчас? – спросил продюсер.

– Давай не будем вести себя так очевидно, – ответил Вайс. – Отъедем на несколько кварталов.

Они так и поступили, направившись к площади Тянь-аньмэнь, где телевизионные микроавтобусы, ведущие передачи на спутник связи, не были таким редким зрелищем. Вайс уже связался по спутниковому телефону с Атлантой.

– Это Вайс на передвижной станции в Пекине, готовый к загрузке, – сказал в трубку корреспондент.

– Привет, Барри, – ответил знакомый голос. – Это Бен Голден. Что ты нам приготовил?

– Сенсационный материал, – сказал Вайс своему контролёру с другой стороны мира. – Двойное убийство и рождение ребёнка. Один убитый – католический кардинал, посол Ватикана в Пекине. Другой – китайский баптистский пастор. Сцена убийства обоих заснята на плёнку. Пожалуй, тебе лучше связаться с юридическим отделом.

– Проклятье! – донеслось из Атланты.

– Сейчас мы загружаем черновой материал, чтобы он оказался у вас. Я буду наготове для озвучивания. Но сначала нужно загрузить видео.

– Понял. Мы готовы к приёму на канале Ноль Шесть.

– Ноль Шесть, Пит, – сказал Вайс своему оператору, который занимался также спутниковой связью.

Николс стоял на коленях перед контрольной панелью.

– Готовлюсь… кассета вложена… набираю канал Шесть… начинаю передачу… пошла! – Тут же сигнал на частоте 14 гигагерц, или «Кью», помчался вверх через атмосферу к геоцентрическому спутнику, висящему на высоте 22 тысячи 800 миль прямо над островами Адмиралтейства в море Бисмарка, в юго-западной части Тихого океана.

* * *

Компания CNN не считала нужным кодировать свои видеосигналы. Это достаточно сложно технически, да и мало кто захочет снимать эти сигналы пиратским способом, когда они могут бесплатно увидеть эти передачи по своим кабельным системам через несколько минут или даже через четыре секунды из прямого эфира.

Но этот видеосигнал поступил в неудобное время, что было, однако, хорошо для Атланты, потому что руководители компании захотят изучить его ещё до передачи.

Убийство не было той темой, которую пожелает увидеть средний американец за своим завтраком ранним утром.

Видеосигнал из Пекина был также снят американским разведывательным сообществом, которое очень уважает компанию CNN, да и в любом случае не распространяет полученную телевизионную информацию очень широко. Однако эта передача всё-таки была направлена в управление связи Белого дома, которое является в основном военной организацией и располагается в подвале Западного крыла. Там всегда находится дежурный офицер, принимающий решение о важности полученной передачи. Если ей присваивается уровень «критическая», президенту необходимо сообщить о ней в течение пятнадцати минут, что означало необходимость разбудить его прямо сейчас. Это не делается в отношении главнокомандующего Вооружёнными силами страны без тщательного обдумывания. Простой сигнал с уровнем оповещения «молния» мог немного подождать, скажем – дежурный офицер посмотрел на часы – до завтрака. Таким образом, вместо оповещения президента он позвонил по телефону советнику по национальной безопасности президента доктору Бенджамину Гудли. Пусть он принимает решение о времени оповещения президента. В конце концов, доктор Гудли является официальным офицером разведывательной службы.