Текст книги "Книга тайн"

Автор книги: Том Харпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

– Non.

Если по-честному, то ничего иного он и не ждал. Надежда была мучительна, он чуть ли не исполнился благодарности к этой женщине за то, что та убила ее. Он отвернулся.

– Nom, – повторила женщина у него за спиной. – Sa nom. Ее имя.

Ник повернулся, чувствуя неловкость из-за того, что не понял.

– Джиллиан Локхарт.

Телефонный звонок прервал их разговор. Ритуал между двумя женщинами повторился. Когда заказ был передан исполнителю, женщина на рации снова посмотрела на него.

– Джиллиан Локхарт. Четырнадцать тридцать. С рю Сент-Антуан, она приехать сюда.

Ник оглядел пластиковый офис.

– Сюда? Ici?

Диспетчерша указала на другую сторону дороги, где стояло величественное стеклянное здание в неоклассическом стиле.

– Вокзаль. Гар-де-Лест.

Это удлиняло его поиск на несколько минут – Ник пересек улицу и вошел в здание вокзала. Тут пахло дизельным выхлопом и сталью. Он окинул взглядом ряд табло, насаженных на торчащие из стены кронштейны, прочитал пункты назначения. Ему всегда нравились европейские вокзалы – грандиозная архитектура, затуманенная сажей, хищного вида поезда, пункты назначения, раскинувшиеся по всему континенту, а не какие-то пригородные станции. Он принялся читать названия на мигающих табло. Базель, Эперне, Франкфурт, Мюнхен, Зальцбург, Страсбург, Вена.

Куда теперь?

Штанга турникета повернулась и выкинула Эмили в фойе. Справочное было перед ней – в центре зала. Она поискала глазами Ника, но не увидела.

Она посмотрела на стеклянную стену справа, через нее – на балкон, выходивший в лесистый двор. Летом там, наверное, работало кафе, балкон был уставлен столиками и стульями, теперь там не было ни души, если не считать невысокого человека в куртке-пуховке, который, опершись о перила, курил сигарету. Не на нее ли он смотрит?

Он бросил сигарету на пол и загасил ее носком ботинка. Эмили подошла к стойке справочного.

– Мне в читальный зал передали сообщение. Нет ли здесь Ника Эша…

– Вот он.

Ее запястье с такой силой ухватила чья-то рука, что, казалось, хрустнула кость. Рука оттянула ее прочь от кивающей администраторши, развернула, потащила в сторону двери. От страха она потеряла способность к сопротивлению. Может быть, то же самое случилось и с Джиллиан? Она подняла глаза и увидела мужчину плотного сложения с крючковатым носом и щетинистыми бровями. Левой рукой он обхватил ее за талию, правой ткнул ей в поясницу что-то округлое и тупое.

– У меня пистолет. Не кричите. Не пытайтесь бежать.

Да она бы и не смогла. Ноги у нее были как студень. Она и идти-то едва могла. Ее похитителю приходилось чуть ли не тащить ее по ковру. Они уже прошли половину пути до двери. Человек в пуховке спешил им навстречу.

Звук тревожной сигнализации вклинился в ее панические мысли. У входа охранник производил досмотр длинноволосого студента, на котором было столько цепочек и заклепок, что сработал детектор. Эмили уставилась на рамку. Неужели через нее можно пронести пистолет? Или же этот человек блефует?

– Пожалуйста, не уводите меня, – прошептала она похитителю. Они были уже почти у выхода. – Я знаю, что вам нужно. Это у меня в сумке. Можете взять. Пожалуйста, отпустите меня.

Он остановился в нескольких шагах от бархатной веревки, обозначающей границу фойе. По крайней мере, он слушал ее. Посмотрел на ее пустые руки.

– Где твоя сумка?

Она мотнула головой в сторону гардеробной.

– Мне пришлось ее сдать – иначе не пускают в читальный зал.

Так же резко, как ухватил, он ее развернул и зашагал вместе с ней к гардеробной. Подходя к загородке, он отпустил ее, толкнув вперед, отчего она чуть не упала. Она протянула билет растерявшейся гардеробщице, которая через несколько секунд вернулась с ее коричневой наплечной сумкой. Не успела Эмили взять сумочку, как почувствовала железную хватку на своем локте.

– Один евро, – сказала гардеробщица.

Эмили щелкнула замком и принялась шарить в сумке. Рука ухватила ее за локоть еще сильнее, Эмили от боли чуть не теряла сознание. Но она нашла то, что искала, – вытащила монетку, правда, была слишком неловкой и выронила ее на ковер.

На лице ее появилась извиняющаяся улыбка, предназначенная гардеробщице; Эмили стала наклоняться, чтобы поднять монетку. Ее похититель растерялся, не зная, позволить ей это или нет, и ослабил хватку.

Этого было достаточно. Она среагировала быстрее, чем он ожидал, толкнув его так, что он потерял равновесие. Это дало ей возможность развернуться. Она выкинула руку к его лицу и, прежде чем он успел осознать происходящее, нажала на клапан баллончика, зажатого в кулаке.

Струя перечного газа вырвалась из сопла и ударила прямо ему в лицо. Он отпрянул, закрывая руками глаза. Завопила тревожная сигнализация. Эмили подумала, что газ мог воздействовать на детектор запаха. Но сигнализация работала у двери на балкон. Человек в пуховке видел, что происходит, и ринулся внутрь, поэтому металлодетектор и сработал. Второй преследователь запустил руку в карман куртки, но упал – охранник свалил его на пол.

Эмили схватила сумку и побежала.

XXXVI

Штрасбург

Лапа начинала обретать форму. Как мать-медведица, облизывая медвежонка, придает ему окончательную форму, так и кончик долота, вонзаясь в камень, высекает будущую скульптуру. Я уже видел линию задней ноги, проступающую из каменной плиты, наклоненную спину и выпуклость, которая станет ухом или мордой.

Резчик стоял возле скамьи на площади и работал долотом. За его спиной виднелась громада собора, где среди колонных прогалин и под сводчатыми ветвями найдет себе место это животное.

«Именно так создает нас всех Господь, – подумал я, – обрушивает удары, которыми придает форму грубому камню нашего творения».

Удар – трещина, облачко пыли, звон осколков, падающих на мостовую. Вот отсечен еще один ненужный фрагмент на пути к совершенству. Ровнейшая кожа – ткань шрама.

– Изгиб колена слишком крут.

На скамейку упала тень. Появился Драх – тихо подкрался ко мне сзади. Он бросил взгляд на медведя, появляющегося из камня, словно из леса, потом посмотрел на рисунок, пришпиленный к столешнице.

Резчик поднял глаза на Драха. Он давно привык к его вмешательствам.

– Этот медведь должен соответствовать размерам колонны. Я сделал его присед более низким.

Драх рассмеялся и отвернулся. Я двинулся за ним по камнерезному двору, похожему на кладбище. Это было поле, усеянное камнями самой разной степени завершенности, от грубых плит, только-только привезенных с карьера, до каннелированных секций арок, которым не хватало только замкового камня, чтобы запереть их на месте.

– Вот как нужно создавать копии, – сказал Драх. – Я рисую картину, а он копирует ее. Что может быть проще?

– Ты сам сказал, что это плохая копия.

– Довольно близкая к оригиналу.

– Я так не думаю.

Мы уселись на едва обработанный облицовочный камень. Напротив бородатый человек на капители колонны, раздвинув, словно занавес, листву, смотрел на нас. Я прищурился, но эта работа не имела отношения к Каспару.

– Я нашел способ заработать деньги, – без всякого вступления сказал он.

Целый сезон прошел со дня нашего эксперимента в подвале Дритцена. Я не хотел, чтобы так получилось, но время иногда не подчиняется нашим планам и соображениям. В течение трех дней я не мог себя заставить даже мысли обратить в ту сторону. Когда моя меланхолия немного прошла, мне уже было все равно. Я нашел себе иные занятия – сосредоточился на зарабатывании хлеба насущного и средств для поддержания дома. Я все дольше оставался в Сент-Арбогасте, а Драх все реже наведывался ко мне. Страсть, которая горячила мне кровь, ослабла. Но когда Драх прислал мальчика, чтобы позвать меня на эту встречу, прежняя горячка вернулась с еще большей силой.

– Рассказывай.

– Тут в городе есть одна вдова по имени Эллевибель. Она живет у винного рынка.

Он помолчал, подогревая интригу. Я пошутил:

– Уж не предлагаешь ли ты мне жениться на вдове ради ее состояния?

– Нет. Но у нее есть дочь. Эннелин. Ей двадцать пять, и она еще не замужем. Если бы Эллевибель нашла для нее мужа, то дала бы за дочку огромное приданое. Как раз те деньги, что нужны нам для совершенствования нашего искусства.

Я уставился на него. Он улыбнулся и кивнул, приглашая меня следовать за ходом его мысли.

– Это одна из самых абсурдных идей, какие приходили тебе в голову.

– Почему?

– Ты знаешь почему.

Мы никогда не говорили о том демоне, которым я был одержим. Но он наверняка знал об этом с того самого момента, когда мы впервые выпили вместе в «Дикаре». Он позволял мне тереть ему спину и смотреть, как он одевается; если он оставался на ночь в моем доме, мы спали вместе, словно давно женатая пара. Иногда он позволял моей руке опуститься к его бедру, и тогда я мог лежать без сна, муча себя мыслями о возможностях. Дальше этого дело не заходило. Демон так глубоко обосновался в моей душе, что стал моей частью, опухолью, которую я не мог удалить, не уничтожив при этом и себя. Каспар не питал ко мне желания, но поощрял мои аппетиты, потому что любил извращенность, опасность, любил идти по краю на самой грани проклятия. Может быть (молил я Бога в одинокие часы по ночам), потому, что он любил меня.

Но теперь он был безжалостен.

– Ты остаешься холостяком в тридцать с лишком лет. У тебя есть доход, дом, хорошая семья в прошлом. Почему бы тебе не жениться на этой девушке?

«Потому что я люблю тебя», – готов был прокричать я.

Но понимал, что, сказав это, погублю все.

– Если ей двадцать пять и за нее дают хорошее приданое, то почему она до сих пор не замужем?

Он погладил мне щеку пальцем, поддразнивая меня.

– Ах, какой ты жестокий, Иоганн. Возможно, она еще не распустившийся бутон.

– Это в двадцать-то пять?

– Тогда она, возможно, уродлива, как двухголовый мул. – Он пожал плечами. – Ты не должен думать об этом. Когда из-под нашего пресса рекой потекут индульгенции, купишь себе одну, чтобы успокоить свою совесть.

Он соскользнул с камня и принялся расхаживать передо мной.

– Если бы каждая трудная задача решалась с первой попытки, то в чем была бы ее трудность? Ты знаешь, сколько медных досок и бумаги я испортил, прежде чем сделал игральные карты? Сколько у меня получалось трехногих медведей и единорогов, похожих на козлов?

– Твой единорог по-прежнему похож на козла.

Мне хотелось уязвить его, но он с необычной для него сдержанностью отмахнулся от моих слов.

– Ты мне поймай единорога – и я нарисую его лучше.

– Ну, по крайней мере, хоть что-то можно будет выручить за единорога.

– Но мы охотимся за более редким зверем. Если – когда – мы сделаем его правильно, то это будет более ценное животное.

Он вытащил монетку из кармана и швырнул ее мне. Наверное, он специально принес ее для этого жеста, потому что до этого я ни разу не видел у него денег. Я поймал монетку.

– Представь, что это твоя невеста.

На монетке был изображен Иоанн Креститель, его голову окружал нимб в форме сердца. Я прочел надпись по краю. IOHANNIS ARCHIEPISCOPVS MAGVNTINVS. Иоанн, архиепископ Майнцский.

– Я вчера видел ювелира Дюнне, – сказал Драх. – Он делает новую доску и утверждает, что буквы там будут более ровные. Но на это требуется много часов работы. Он не может тратить столько времени без дополнительной платы.

Я не слушал его. Буквы на монете вернули меня к дням моего детства. У нас в доме некоторое время жили коллеги моего отца по монетному двору. Одним из этих жильцов был гравер. Помню, однажды я прокрался в его комнату и смотрел, как он работает. Он взял металлическую болванку, на которой выгравировал рисунок, поднес к ней металлический стержень и сильно ударил по нему молотком. Увидев высеченные ударом искры, я удивленно вскрикнул. Он услышал меня и подозвал к себе. Позволил подержать в руке стержень, сказал, что это называется «пуансон». Он показал мне кончик, на котором была гравировка в виде буквы «А». Когда он ударил молотком и пуансон вдавился в форму, на металле остался идеальный отпечаток. Потом его должны были залить золотом, чтобы отпечаток буквы перешел на монету. Таким был бесконечный цикл творения и воспроизведения: пуансон и форма, мужское и женское начала, удар и отпечаток.

Это происходит, когда отыскивается решение любой идеи: потом дивишься, почему это на открытие столь очевидное ушло так много времени? Почему мы тратили месяцы, пытаясь выгравировать слова, тогда как и я, и Дюнне знали: наилучший отпечаток буквы в металле можно получить с помощью пуансона? Я могу только сказать, что Драх делал свои доски для карт методом гравировки, и мы шли проторенной им тропой, даже не давая себе труда задуматься.

Драх нетерпеливо смотрел на меня. Он не любил, когда его игнорируют. Я встретил его взгляд и улыбнулся. Конечно, я видел, что с ним происходит, но удержаться не мог.

– И какое приданое дают за Эннелин?

XXXVII

Париж

«Может быть, они следили за мной?»

Три часа потратила Эмили, чтобы вернуться в отель. Она пересаживалась с одного поезда метро на другой, прыгала в автобусы и внезапно выходила из них, неожиданно меняла маршрут, застывала у витрин, всматриваясь в отражения, и постоянно оглядывалась через плечо – не идет ли кто следом. Когда она проскользнула в отель, на город уже опустилась темнота. Она разбудила Ника, который так и не адаптировался к смене часовых поясов, и потащила его в кафе в тихом переулке недалеко от Монпарнаса. Она все еще не чувствовала себя в безопасности.

– Если они следили за вами, то знают про отель. – Ник отхлебнул пива и в десятый раз повернул голову, оглядывая кафе. Он не мог сидеть спокойно. – Слава богу, что у вас был баллончик.

– У меня был кое-какой неприятный жизненный опыт. – Эмили почти не шевелилась, не в силах отойти от пережитого потрясения. – Наверное, все дело в книге. Я каким-то образом привела в действие их сигнализацию. Задела своеобразную растяжку.

Еще несколько дней назад Ник воспринял бы это как параноидальный бред, а сегодня он только кивнул.

– Может быть, так они и Джиллиан нашли. Поэтому-то она и спрятала свой читательский билет в банковской ячейке.

Карты, что оставила им Джиллиан, все больше становились похожи на коробку с заточенными ножами, а не на сундучок с сокровищами.

– Если бы только мы могли так же легко найти и ее.

Эмили молча грела ладони о кружку с кофе. Два раза Нику показалось, будто она собирается что-то сказать, но так ничего и не произнесла. Ник мог только догадываться, что у нее на уме.

– Если вы хотите вернуться домой, я вас пойму, – быстро сказал он, зная, что не произнесет этого, если даст себе время задуматься. – Бог знает что бы они сделали с вами, если бы вам не удалось вырваться. У вас нет причин подвергать себя опасности ради Джиллиан.

Эмили словно передернуло.

– Я не… – Она не закончила, замолчала, потом начала снова: – Я не вернусь домой.

Он знал, что должен возразить, но у него не хватило воли. Она бросила на него настороженный взгляд, и он выдержал его, пытаясь подбодрить ее. Это было нелегко – он чувствовал себя совершенно выпотрошенным.

– Ну, по крайней мере, я что-то получила за свои труды. – Краска вернулась на лицо Эмили. – Джиллиан искала сведения по «Физиологу» – книге, описывающей животных. Именно в этой книге она и нашла карту. В библиотеке замка наверняка была одна такая книга.

Ник задумался на секунду.

– Мне известен человек, который должен это знать.

– Ательдин.

Знакомый голос, такой угрожающий в своей заученной отстраненности.

– Это Ник.

Мимо будки телефона проехало такси. Удивленное молчание Ательдина утонуло в шуме покрышек по мокрой мостовой. Когда шум смолк, Ник услышал:

– Есть какие-нибудь новости о нашем общем друге?

– Может быть – мы не уверены. Нам нужно проверить список книг, которые она увезла из замка. Вы можете нам помочь?

– Возможно, если вы это обоснуете.

– Джиллиан пропала. Эмили сегодня ходила в Национальную библиотеку, и ее там тоже чуть не похитили. Это достаточное обоснование?

– Я вам сочувствую.

Ник посмотрел на Эмили через стекло телефонной будки. Она кивнула.

– Джиллиан нашла карту. Старую карту.

– Я так думаю, сделанную Мастером игральных карт. – Ательдин, казалось, был ничуть не удивлен. – И эта карта у вас?

– Мы думаем, она могла найти ее в некоем бестиарии или… – Ник с трудом произнес это слово, – «Физиологе».

– Неужели?

Ник чуть ли не видел перед собой взметнувшиеся брови, внимательный взгляд. Он был рад, что их разделяют телефонные провода. Ник молча ждал.

– Я проверю опись из Рамбуйе. Могу я перезвонить вам на этот номер?

– Это телефон-автомат.

– Я быстро.

Ательдин повесил трубку. Ник ждал в телефонной будке, оглядывая дорогу через треснутое стекло. Чуть поодаль под грязным одеялом на подстилке из сложенных картонных коробок сидел бездомный. Ник удивился, что тот еще не замерз. Он полез в карман, нащупал там несколько евро, но страх удержал его на месте. А вдруг этот старик вовсе не тот, кем кажется? Ник читал книги, где шпионы переодевались в бродяг, чтобы вести наблюдение. Может быть, этот человек следит за ним? Ник внимательно разглядывал сидящего, не вынимая руку из кармана.

В поле его зрения мелькнула какая-то тень. Он вздрогнул, но это была всего лишь Эмили. Она прошла по пустой улице и наклонилась над бездомным. Бросила пару монеток в его пластиковый стаканчик, обменялась с ним несколькими словами, потом поспешила назад. Нику стало стыдно.

– Что он сказал?

– Он сказал, чтобы вы перестали глазеть на него.

Прежде чем Ник успел исполниться еще большим чувством вины, раздался телефонный звонок. Он с радостью схватил трубку.

– Да?

– Хорошие новости. В коллекции старика был бестиарий. Тот самый. Джиллиан включила его в перечень. Датируется серединой пятнадцатого века. Между прочим, по стилю есть сходство с создателем «Бедфордского часослова».

– С кем?

– Расскажу позднее. Вам понравится.

– А когда мы сможем увидеть книгу?

Сухой смешок.

– Боюсь, тут все не так просто.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, во-первых, книги в Париже уже нет. Вы ведь помните – она промокла? Реставраторы забрали ее в свое хранилище.

– И где это?

– В Брюсселе.

Ник выругался.

– А мы можем туда попасть?

– Я мог бы вас туда провести. – Это было завуалированное предложение, интонационный нюанс, открывавший дверь к переговорам.

Мысли Ника метались. Он посмотрел на улицу и увидел, что нищий ушел. Решил воспользоваться подаянием Эмили и найти на эти деньги теплую постель… а может, в этот самый момент говорил человеку со сломанным носом, где найти Ника и Эмили?

– И как скоро мы сможем туда поехать?

– Немедленно, если хотите. Это всего три часа на машине. Но тут есть одна загвоздка.

Ник ждал.

– Книга заморожена.

XXXVIII

Штрасбург

Этот дом напомнил мне отцовский. Отчего неприязнь мгновенно усилилась. Он располагался вблизи пристаней, где по улицам гулким эхом разносился грохот бочек, скатываемых с барж. Площадь напротив напоминала кроличий садок: все дома зияли открытыми откидными дверями, через которые бочки загружались в подвалы внизу.

Такая же дверь была и под окном в доме вдовы Эллевибель, только она оставалась закрытой. Как и ставни в окнах на первом этаже. Я постучал в дверь, надеясь, что мне никто не ответит.

Дверь распахнулась. Одетый в черное слуга впустил меня в дом и провел в комнату, выходящую на площадь. Первое впечатление от комнаты сложилось весьма благоприятное. Стены забраны богатыми тканями бордового цвета, в камине горит приятный согревающий огонь. Хотя снаружи не было темно, я увидел зажженные свечи. Четыре больших сундука в разных углах комнаты возвещали о достатке.

Но при более пристальном взгляде картинка теряла свой блеск. Пыль на полу вокруг сундуков была прорезана полосами, будто эти сундуки только недавно туда затащили. Канделябры были очищены от старого воска, но свечи внутри оказывались не более чем огарками. Материя на стенах во многих местах пестрела заплатками, одна из них была похожа на старое платье, которое специально отгладили, чтобы завесить им дыру. Даже я, полжизни проведший в хибарках и на чердаках, видел это притворство. Наверное, это был первый случай в моей жизни, когда кто-то хотел произвести на меня впечатление.

Когда я вошел, мне навстречу поднялась женщина лет пятидесяти. На ней было длинное, подпоясанное чуть ниже грудей платье с белым воротником и шаль, тщательно накинутая таким образом, чтобы скрыть ее седые редкие волосы. Уголки ее рта были опущены, маленькие глаза смотрели холодно. Но как и при украшении комнаты, она старалась изо всех сил и использовала все имеющиеся у нее средства. Она выдавила на лице улыбку и сумела сохранить ее на все то время, что мы шли с ней по комнате. Она посадила меня на почетное место – стул с высокой спинкой, за которым, вероятно, сидел ее муж, – и приказала слуге принести лучшее вино.

– Моя дочь сейчас придет, – сказала она. – Я решила, что сначала лучше будет познакомиться нам с вами.

Слуга принес на подносе вино. Я взял кубок и с жадностью приложился к нему, выходя за рамки приличия. Эллевибель удивленно посмотрела на меня, но сдержалась – ничего не сказала и жеманно пригубила из своего кубка.

– Я слышала, что вы – ювелир, герр Генсфлейш.

– Я прошел обучение.

На этом я остановился – вряд ли вдова Эллевибель хотела бы услышать, чем кончилось мое ученичество.

– Мой покойный муж был виноторговцем.

Я не стал оспаривать это.

– Я слышала, что Майнц тоже знаменит своими винами. – Она с надеждой подняла на меня взгляд. – Ведь вы родом из Майнца?

– Верно.

– И ваш отец – он был…

Грубиян? Свинья?

– Он торговал тканями. А еще он был компаньоном монетного двора.

На вытянутом лице Эллевибель засветилась надежда.

– А семья вашей матушки?

– Лавочники.

Это заметно поубавило ее энтузиазма, как я и предполагал. Мне это доставило удовольствие. Вино и мои дурные предчувствия настроили меня на жестокий юмор.

– Расскажите мне о вашей работе в Штрасбурге.

– Я участвовал в разных предприятиях, – неопределенно ответил я.

– Андреас Дритцен сказал мне, что вы обучали его искусству гранения драгоценных камней.

– Я был ему должен.

Она и бровью не повела.

– Но у вас есть постоянный доход?

– Небольшой.

– И дом?

– Я снимаю дом. В Сент-Арбогасте. Вы, вероятно, не знаете – это в нескольких милях от Штрасбурга.

Она сощурилась.

– Прекрасно знаю. Милая деревенька. И совсем рядом с городом.

Я хотел было рассказать ей скабрезную историю о женщине, на которую по пути в Сент-Арбогаст напали бандиты и похитили ее, но тут раздался стук в дверь. Эллевибель встала.

– Моя дочь. Она будет рада познакомиться с вами.

Я был готов увидеть монстра. На самом же деле меня поразила ее абсолютная заурядность. Да, она была далеко не красавица. Лицо плоское, с выражением жестким, как перепеченный хлеб, белый головной убор подчеркивал овал ее лица. Нос у нее был небольшой, зубы кривые (но не слишком). Кожа уже утратила гладкость. Если к ней в придачу полагалось две сотни гульденов, то не было никаких причин, по которым любой мужчина не желал бы брака с ней. Любой, кроме меня.

Она сделала книксен. Мы оба стояли, не зная, что делать дальше. Я, вздрогнув, понял, что она разглядывает меня, как мгновение назад разглядывал ее я. И кого она видела? Мужчину средних лет, потеющего под шапкой, отороченной мехом, и взятым в долг по такому случаю плащом. Спина у меня сутулилась, на лице были шрамы от многих неудач в кузне. В бороде начала пробиваться седина, хотя и не очень заметная в светлых волосах. У меня было хорошее имя и неплохой доход – какие у нее могли быть возражения против брака со мной?

– Конечно, встает вопрос о приданом, – сказал я.

– Мой покойный муж – да будет земля ему пухом – был честный и экономный человек. Когда он умер, его состояние оценивалось в две сотни гульденов. Я готова все свои надежды возложить на Эннелин.

В ее манерах было что-то уклончивое.

– Это очень щедро.

– Радость матери, которая видит, что ее дочь устроена, стоит любых затрат.

Я не ответил. Мой позаимствованный плащ камнем висел на мне. Воротник душил меня. Я не мог заставить себя взглянуть на Эннелин. Червь глодал меня изнутри.

– Мне нужно будет подумать…

Эннелин была хорошо воспитана. Она скромно смотрела на меня, и на ее лице не было ни тени сомнения. Ее мать оказалась прямолинейнее.

– Герр Генсфлейш, вы хотите жениться на моей дочери?