Текст книги "Инквизиция: царство страха"
Автор книги: Тоби Грин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)
По иронии судьбы, движение янсенистов само по себе было частично создано инквизицией. Именно инквизиторы во главе с иезуитами в первой половине XVIII века назвали своих врагов «янсенистами».
Один из янсенистов в 1803 г. писал: «Иезуиты всегда преднамеренно делали все, чтобы идея янсенизма стала ужасающей. Но одновременно они заявляли, что она неясная и путаная, поэтому ее можно использовать для всех тех, кто поддерживает реформу или отмену их кампаний» [1388]1388
Там же, 78.
[Закрыть].
Связь с иезуитами появилась в первой половине XVIII века. Именно орден Иисуса все больше и больше степени доминировал в инквизиции. Это происходило и в Португалии, и в Испании [1389]1389
Defourneaux (1963), 27.
[Закрыть].
Иезуиты рассматривали янсенизм как особую анти-иезуитскую доктрину, которую они связывали с Францией и Вольтером [1390]1390
Там же, 28.
[Закрыть]. Когда в 1747 г. двух монахов-иезуитов попросили составить испанский список книг, запрещенных католической церковью, один из них просто скопировал указ от 1722 г., который назывался «библиотека янсениста». Туда были включены все книги, которые он осуждал [1391]1391
Там же, 32–33. Это был отец Хосе Касанио.
[Закрыть].
Некоторые монахи других орденов негодовали. Один из них заявил, что так называемые янсенистские книги в перечне запрещенной литературы в действительности таковыми не были [1392]1392
Там же, 33, п. 4.
[Закрыть]. Это говорит о том, насколько туманной оказалась концепция. Но ее легко можно было использовать в идеологических целях.
Протесты против списка запрещенных книг 1747 г. и против роли иезуитов имели серьезные последствия в Испании. Некоторые современники зашли настолько далеко, что заявили: возникли сомнения относительно легитимности списка запрещенных книг в целом [1393]1393
Там же, 34.
[Закрыть].
В Португалии иезуиты и инквизиция пострадали от неудачи, оказавшейся страшнее. Значительно серьезнее, чем фантомный враг в лице янсенистов, стал реальный противник – человек, сделавший очень много, чтобы положить конец мертвой хватке инквизиции, старавшейся задушить общество. Это Себастьян Жозе Карвалью-э-Мело, главный министр Португалии, хорошо известный последующим поколениям как маркиз Помбал.
О Помбале рассказывают хорошую историю (если она не апокрифическая). Говорят, что в 1773 г. у него вызвало раздражение идея короля Жозе I: монарх, как и многие до и после него, предложил, чтобы все, у кого предки были евреями, носили желтую шляпу. Спустя несколько дней Помбал появился при дворе с тремя подобными шляпами, которые он небрежно нес подмышкой. Понятно, что Жозе пришел в недоумение. Он спросил, что все это значит, зачем нужны эти шляпы. Помбал ответил, что просто хотел повиноваться распоряжениям монарха.
– Но, – спросил король, – почему у вас три шляпы?
– Одна для меня, – отвечал Помбал. – Еще одна – для великого инквизитора. А третья – на тот случай, если ваше величество пожелает накрыть свою голову [1394]1394
Poliakov (2003), 243, п. 3.
[Закрыть].
Помбал был сыном века Просвещения. Он не хотел иметь ничего общего с предложением короля вернуться к старым формам дискриминации и продолжал унижать монарха, предложив отменить легальные различия между «старыми христианами» и конверсос.
Так как Помбал пользовался абсолютной властью в Португалии, ему сопутствовал успех. И маркизу удалось отмести все разумные обоснования для существования португальской инквизиции.
Приход Помбала к власти, которая оказалась выше власти короны, связан непосредственно с другим событием, которое изменило историю его страны. Это ужасное землетрясение, которое в 1755 г. разрушило Лиссабон. Первый толчок, который нанес удар по городу, последовал сразу после 9 часов 30 минут утра 1 ноября 1755 г., в День Всех Святых. Малые подземные удары продолжались еще две минуты, а за ними последовали толчки невероятной силы.
Землетрясение сопровождалось ужасающими стонущим шумом, словно сами скалы, на которых держался весь мир, испытывали предсмертную агонию [1395]1395
Oliveira (ред.), 1887–1910, т. XVI, 139.
[Закрыть]. На городских улицах образовались огромные трещины, внизу бушевали подземные пожары [1396]1396
Там же.
[Закрыть].
Первый толчок разрушил дворец инквизиции на Рошио и королевский дворец на побережье. В одном особняке утратили 200 живописных полотен, включая картины Рубенса и Тициана, библиотеку, состоящую из 18 000 книг, 1000 рукописей. 70 000 книг потеряли в королевском дворце. Погибло тридцать пять из сорока приходских церквей Лиссабона, многие рухнули на молящихся прихожан. От пыли, поднявшейся в воздух при разрушении, небо стало черным [1397]1397
Там же, т. XVI, 140.
[Закрыть].
Опустошение завершил второй толчок, последовавший в И часов утра. Он привел к нагону приливной волны в Тежу, в результате чего всего только 3000 домов города из 20 000 остались пригодными для проживания [1398]1398
Maxwell (1995), 24; Serrao (1982), 27–28.
[Закрыть]. Волна уничтожила корабли и затопила улицы. Начались пожары, которые распространялись северным ветром. Люди в панике бежали из города, веря в то, что начинается конец света [1399]1399
Oliveira (ред.), 1887–1910, т. XVI, 140.
[Закрыть].
Прекрасный Лиссабон, охраняемый замком Сан-Жоржи, который казался гостям города расположенным будто в амфитеатре [1400]1400
Pageaux (1971), 83. Там отражена точка зрения Франции – Этьена де Силуэта (Etienne de Silhouette, 1729–1730).
[Закрыть]и увенчанным огромными небесами, простирающимися в Атлантику, был полностью разрушен. Улицы превратились в груды пепла, обломков камня и обугленных остатков стен [1401]1401
Oliveira (1887–1910), т. XVI, 140.
[Закрыть]. Город Алмада подвергся такому же опустошению [1402]1402
Serrao (1982), 31–32.
[Закрыть].
Силу землетрясения можно определить по впечатлениям перепуганных жителей Мафры, которые видели, как огромный дворец Жуана V поднялся в воздух и опустился на землю. Он покачнулся из стороны в сторону, затрещал и застонал вместе с землей, угрожая навсегда покончить с тщеславием всех памятников человеческим амбициям.
После того, как Лиссабон был поставлен на колени, Жозе I передал все управление Помбалу. Он был единственным министром, который, как казалось, мог справиться с ситуацией. Помбал действовал быстро, казня мародеров и убирая тела множества погибших, увозя их к морю, прикрепляя грузы к трупам и сбрасывая их на глубину. Затем приступили к строительным работам, создав структуру современного города Лиссабон. Приятные широкие улицы, которые простираются вниз от Рошио к Тежу, были построены в этот период.
Но инквизиции не пришлось испытать такого же возрождения.
После землетрясения Лиссабон испытал подъем настроения. Город и страна провели более двух столетий в тисках инквизиции, которая занималась поисками козлов отпущения. Более того, многие люди могли рассматривать эти события как наказание, ниспосланное свыше за все совершенное зло.
Потребовался новый козел отпущения.
Помбал, чье могущество постоянно увеличивалось (в 1759 г. ему присвоили титул графа Оэйраша) [1403]1403
Там же, 46–47. В июне празднования прошли по всему королевству, в июле Франсишку Шавьер де Мендоса Фуртадо, брат Помбала, был назначен государственным секретарем.
[Закрыть], набросился на группу, которая, как он считал, враждебна ценностям Просвещения, необходимым для Португалии. Этой группой стали иезуиты.
Как и в Испании, в XVIII веке иезуиты играли важную роль в инквизиции Португалии. Но это не помешало распространению слухов о них вскоре после землетрясения. Сам Помбал написал серию анонимных памфлетов, обвиняя иезуитов во всевозможных преступлениях, включая введение рабского труда в общинах, которые они контролировали в Парагвае [1404]1404
Fleches (1982-83), 300-08.
[Закрыть]. Говорили, что иезуиты подстрекали к неповиновению папе, поддерживали государственную измену и цареубийство, а собственное государство в Парагвае создали с единственной целью личного обогащения [1405]1405
Там же, 314. В этом случае Помбала нельзя не обвинить в собственном продвижении, так как иезуитское королевство в Парагвае стояло на пути торговой компании «Грао-Пара и Маранао», основанной им в 1755 г. Это была государственная монопольная компания для использования данных регионов Бразилии. И у Помбала, и у членов его семьи имелись там важные коммерческие интересы (там же, 300).
[Закрыть].
Памфлеты возымели действие. 21 сентября 1757 г. все иезуиты были изгнаны из королевского дворца. Последовали очередные обвинения, так как народ почувствовал, что новый козел отпущения готов. Спустя четыре месяца, в январе 1758 г., каноники Лиссабона писали: иезуиты содействовали распространению лжи о прошлом, клевете на правительство или на кого-то из представителей власти, чтобы ослабить государство, желали смерти соседу, словно это было в их собственных интересах. Каноники обвиняли их во всем. Безусловно, обвинения раскрывают распространенное отношение к иезуитам [1406]1406
Там же, 312.
[Закрыть].
Помбал неутомимо стремился к достижению своей цели. Летом 1758 г. был раскрыт предполагаемый заговор против Жозе I, возглавляемый аристократическим домом Тавора. В нем, как было заявлено, участвовали иезуитские священники. Нескольких иезуитов арестовали по обвинению в государственной измене.
3 сентября 1759 г. орден Иисуса был изгнан из Португалии. В застенках инквизиции продолжал гнить один из «заговорщиков», Габриель Малагрида. 21 сентября 1761 г. его сожгли перед огромными толпами на береговой линии в Лиссабоне. Это последний человек, которого инквизиция сожгла в Португалии.
Иезуит Малагрида представлял все, что ненавидел Помбал. После землетрясения 1755 г. он проповедовал людям, что катастрофа стала наказанием за грехи Португалии. Говорили, что он подстрекал народ рассматривать его как святого, поощрял легковерие в массах. Это был великолепный козел отпущения для просвещенного деспота Помбала [1407]1407
Pereira (1982-83), 368-70.
[Закрыть].
Подобное обращение с иезуитами вызвало международный скандал и привело к исключению представителей Португалии из Ватикана на девять лет. Но такие события сами по себе предоставляли Помбалу возможность и дальше посягать на власть церкви в попытке построить современное государство. Хотя тогда маркизу уже перевалило за шестьдесят, он был человеком неуемной энергии, продолжая подбираться к своей самой главной цели – к инквизиции.
Помбал, будучи сторонником свободной торговли и идей Просвещения, не питал любви к инквизиции. Он считал ее отсталой и сдерживающей экономическое развитие страны в результате преследования сословия торговцев-конверсос [1408]1408
Santos (1982-83), 118.
[Закрыть]. Маркиз стремился к тому, чтобы лишить ее власти.
В 1758 г. Помбал передал цензуру в управление государства, вырвав ее из рук инквизиции [1409]1409
Там же, 313.
[Закрыть]. В 1769 г. он заставил инквизицию подчиняться королевским приказам, передав все конфискованное имущество государству [1410]1410
Maxwell (1995), 91.
[Закрыть]. В 1773 г. вышел указ, отменяющий легальность предубеждений против конверсос (см. главу 10). В этом документе Помбал не мог не упомянуть: подобные предубеждения противоречили духу и канонам церкви [1411]1411
Rego (1984), 335. Полный текст указа опубликован там же (311).
[Закрыть], подрывая тем самым все основания, пользуясь которыми действовала инквизиция. Он еще раз продемонстрировал, насколько принципы трибуналов противоречили истинному католическому богословию.
За этими решительными шагами последовал декрет, выпущенный Помбалом в 1774 г., который отменил инквизицию в Гоа (правда, в дальнейшем она была восстановлена на какое-то время) [1412]1412
Там же, 311.
[Закрыть].
Если в Португалии продолжались преследования конверсос, в Гоа с 1650 г. и далее инквизиция уделяла основное внимание преследованию «преступлений» хиндустанской знати – людей, которые продолжали исповедовать индуизм, хотя и были обращены в христианство [1413]1413
Baiao (1945), 284-85. Статистические данные подтверждают это, подавляющее большинство дел в XVIII веке возбуждено за это преступление.
[Закрыть]. Даже в 1768 г. их продолжали сжигать за это преступление на аутодафе в Гоа [1414]1414
Там же, 285.
[Закрыть]. Очевидно, Помбал почувствовал, что подобное варварство не соответствует современному государству, которое он хотел построить.
Такие резкие реформы наверняка ошеломляли народ Португалии. В 1750 г. инквизиция была скалой общества, ее положение казалось безупречным. Но к 1774 г., хотя Помбал и не отменил трибуналы, он заставил их подчиниться короне и проложил дорогу для полного устранения. Более того, организация по проведению преследований обратила гонения на себя: на самом последнем аутодафе сожгли члена религиозного ордена иезуитов, который оказывал инквизиции огромную поддержку в ходе всей истории ее существования.
Но это не должно вызывать удивления. В конце концов, инквизиция всегда была учреждением, исполняющим желания самых могущественных слоев общества в поисках козла отпущения. Она же способствовала и распространению паранойи. Правящие классы всегда выбирали козлов отпущения, делая это сознательно или бессознательно. После землетрясения 1755 г. так поступил и непоколебимый маркиз Помбал. Имело значение лишь то, что выбор козла отпущения после землетрясения сделал маркиз, он же обуздал иезуитов.
В этот решающий момент в истории инквизиции гонения, которые всегда были направлены наружу, повернулись внутрь [1415]1415
Очевидно, эта идея в огромной степени заимствована из фрейдистского понятия «возвращения подавленного».
[Закрыть]. Паранойя, которая способствовала этому, означала: угрозы обществу существовали всегда. Однако на сей раз они исходили от союзников инквизиции – иезуитов.
Культура паранойи развернулась на инквизицию, словно бумеранг. Ослабленная, загнивающая и испытывающая страх организация не смогла противостоять жестокости своей собственной власти.
Севилья, 1767-77 гг.
Инквизиция, атакованная в Португалии, в Испании по-прежнему была полностью сосредоточена на борьбе с Просвещением. И пока Франция наслаждалась интеллектуальным возрождением, трудами Дидро, Монтескье и Вольтера, в Испании атаковали сторонников этих мыслителей. Требовался показательный процесс. Инквизиция сосредоточилась на представителе правительства в Севилье и начальнике квартирмейстерской службы Андалузии Пабло де Олавиде.
Олавиде был одним из своего рода интернационалистов, которых ненавидела инквизиция. Он родился в 1725 г. в Лиме, поселился в Испании в возрасте двадцати семи лет. В тридцать он много путешествовал по Франции и Италии, а после возвращения в Испанию открыл салон в парижском стиле, который стал своего рода проводником новых идей. А их инквизиторы не переносили [1416]1416
Moreno Mancebo (1984), 1265-66.
[Закрыть].
Спустя два года, в 1766 г., на Олавиде стали поступать доносы.
Первый обвинителем оказался Карлос Редонк, слуга маркиза Когульюдо, который дал описание особняка Олавиде, указывая: там находятся сотни «чрезвычайно скандальных картин», которые могут «возбуждать чувственность» [1417]1417
AHN, Inquisicion, Legajo 1866, Expediente 1, folio 2v.
[Закрыть].
Другой свидетель, Франсиско Порвело, подробнее остановился на «вызывающих» живописных полотнах, заявляя: «На них изображены отшельники, а также женщины, которые, по-видимому, очень юны, с неприкрытой грудью и ногами» [1418]1418
Там же, folio 5v.
[Закрыть].
Скандал осложнялся тем фактом, что Олавиде выбрал для своей спальни бывшую молельню, где служили литургию [1419]1419
Там же, folios 6v, 10r.
[Закрыть]. Всего этого, а также огромного количества книг, которые были у подозреваемого (сам по себе подозрительный факт) [1420]1420
Там же, folio 10v.
[Закрыть]оказалось достаточно, чтобы он приобрел репутацию врага религии.
Эта репутация, судя по всему, быстро распространилась. Услышав новость о назначении Олавиде представителем в Севилью, граф Санта-Хадеа заявил: «Этот Олавиде исповедует ту же религию, что и мул, который везет мою карету» [1421]1421
Там же, folios 153v-154r.
[Закрыть].
Но Олавиде обосновался в прекрасном окружении королевского дворца Севильи [1422]1422
Там же, folio 30r.
[Закрыть]с его замечательными садами, изысканно украшенными двориками и прекрасной исламской архитектурой, восходящей к периоду совместного существования мусульман, христиан и евреев в Иберии. Здесь, в своих апартаментах с видом на шпили огромного собора Севильи, Олавиде продолжал весело шокировать равных себе по положению.
К 1768 г., ровно через год после его назначения в Севилью, в трибунал инквизиции поступили новые обвинения. Только у Олавиде подавали мясо по пятницам, в нарушение обычая исключить его в такой день недели. Его комнаты вновь оказались наполненными «вызывающими» картинами, на которых были изображены едва прикрытые женщины. Ходили слухи, что у него есть портрет заклятого врага инквизиции Вольтера, некоторые поговаривали, что он даже встречался с главной персоной Просвещения.
Олавиде сказал молодой женщине, что если та когда-нибудь решит стать монахиней, то она должна отказаться от подобной идеи, как если бы ее подкинул ей дьявол. И венцом всех этих проявлений неуважения к религиозной ортодоксальности и благочестию стало то, что он слушал литургию, опираясь на трость, даже не давая себе труда выпрямиться при вознесении святых даров [1423]1423
Там же, folios 30r, 38r, 45r, 47r, 54v, 78r, 83v.
[Закрыть].
Но все эти доносы и обвинения против Олавиде на самом деле показали: внутри испанского общества увеличивается раскол. Оно больше не представляло людей с одной верой, одним отношением к жизни и единой целью.
Восшествие на престол Бурбонов в XVIII веке привело к созданию влиятельного меньшинства интеллектуалов, испытывающих влияние французского Просвещения [1424]1424
Sainz Rodriguez (1962), 97.
[Закрыть]. Олавиде был представителем этого сословия. Он открыто высмеивал испанский обычай молитвы и говорил, что просвещенные народы правы, когда смеются над испанцами. Он называл священников фанатиками, а исповедников – слабоумными, приобрел широкую известность как «великий Вольтер» [1425]1425
AHN, Inquisicion, Legajo 1866, Expediente 1, folios 151r, 157 v.
[Закрыть].
Инквизиция решила сделать из него образец.
В течение 1770-х гг. письменные донесения на Олавиде накапливались, словно щепки для костра. Чрезвычайная особенность дела, которое тогда уже распухло, показывает, до какой степени бюрократический аппарат института подавлял общество и душил его. На суд представили одиннадцать папок. В каждой находились документы, тщательно написанные, от руки. Объем такой папки составлял приблизительно 500 страниц. Для обвинения человека, который по окончательному заключению оказался богохульником, вызвали более 140 свидетелей.
В октябре 1775 г. Супрема наконец-то направила доклад королю с перечислением преступлений, в которых инквизиция хотела обвинить Олавиде [1426]1426
AHN, Inquisicion, Legajo 1866, Expediente 9. Заметьте, что этот файл не имеет номеров томов.
[Закрыть].
Олавиде был не только богохульником и человеком, сомневающимся в чудесах, как утверждала инквизиция. Он еще и осмеливался утверждать, что если авторы Евангелий не написали бы их, то мир оказался бы значительно лучшим местом. Этот человек был «заражен заблуждениями Вольтера, Руссо и всех остальных, являющихся величайшим позором нашего столетия». Хуже того, он ввел публичные танцы и маскарады в пригороде, располагающемся на холмах Сьерра-Морена к северу от Севильи.
Его насмешки над католической иерархией кратко суммированы в вопросе, который он внезапно задал священнику в городе Нуэва-Каролина: «Что ваша милость думает относительно блуда?» [1427]1427
Там же.
[Закрыть]
Шокированный священник не соизволил записать свой ответ…
Ордер на арест дона Пабло де Олавиде выдали 14 ноября 1776 г. [1428]1428
AHN, Inquisicion, Legajo 1866, Expediente 2, folio 568v.
[Закрыть]Его посадили в тюрьму инквизиции в Мадриде, а имущество конфисковали – белые шелковые носки, золотую табакерку, кошелек с золотыми монетами… В 1777 г. Олавиде вынесли мягкий приговор на унизительном аутодафе, приговорив к трем годам покаяния в различных монастырях. 1780 г. ему удалось бежать во Францию, где он провел в изгнании почти всю оставшуюся жизнь.
Инквизиция выразила свою борьбу с Просвещением в этой единственной битве, «выбрав Олавиде», по словам одного историка [1429]1429
Moreno Mancebo (1984), 1275.
[Закрыть]. Это означает, что многие люди страны рассматривали его в качестве скопища всех пороков. Один из свидетелей рассказал, что Олавиде прослыл при дворе «еретиком или евреем» [1430]1430
AHN, Inquisicion, Legajo 1866, Expediente 1, folio 153v.
[Закрыть].
В песенке был кратко обобщен процесс поиска козла отпущения и постоянная угроза, которая нависла над испанским обществом, во что оно само верило в течение последних 300 лет:
Разумеется, идеи Олавиде были угрожающими для инквизиции. Но то, каким образом раздувалась эта угроза, как показано в песенке, предвещало всевозможные беды и несчастья. А это свидетельствует о паранойе, созданной инквизицией.
Каждый испытывает в какие-то периоды своей жизни паранойю. У нас возникают необоснованные страхи, что мы не нравимся людям. Мы беспокоимся о том, что говорили давно, хотя тот, кто это слышал, уже успел все забыть. Мы видим опасности там, где их нет.
Но позднее, когда у нас восстанавливается чувство меры, мы понимаем, что это просто паранойя и относимся к ней, как она того заслуживает, понимая, что сами ее и создали.
Исторически часто наблюдается связь между авторитарной властью и паранойей. Секу Туре, жестокий диктатор западноафриканской страны Гвинеи в 1960-е и 1970-е гг., был убежден, что против его режима существует постоянный заговор. В Чили, между прочим, некоторые представители полиции полагают: во времена правления Пиночета главная угроза исходила от коммунистов. Но в 1990-е гг. опасность представляли наркоторговцы. Уход Пиночета (и коммунистов), к сожалению, не означал, что угроза обществу исчезла…
18 мая 1776 г. Игнасио Хименес, нотариус инквизиции Кордовы, получил письмо от духовного лица из Нуэва-Каролины – города, в котором Пабло де Олавиде шокировал местного священника. В письме Олавиде обвиняли в том, что он распространяет опасные идеи среди фермеров Нуэва-Каролины, заимствованные из книги, которую он привез из Франции: «Предполагалось, – писал священник, – что представители сельскохозяйственного и промышленного общества должны выучить главы из справочника по вопросам промышленности, заводов и торговли».
Священник был вне себя от ярости. Он указывал далее: «Я знаю, что согласно французским запретам, в этой работе были опасные главы. И моя обязанность заключалась в том, чтобы не допустить подобные чтения» [1432]1432
AHN, Inquisicion, Legajo 1866, Expediente 5.
[Закрыть].
Страх перед идеями Просвещения в кругах инквизиции был настолько велик, что книги, распространяющие новые научные и технические идеи, часто запрещались. Когда в 1748 г. математик Хуан Хорхе написал книгу, в которой утверждал, что Солнце находится в центре Солнечной системы, инквизитор Перес Прадо старался запретить ее на том основании, что в предшествующем столетии в Риме состоялся суд над Галилеем [1433]1433
Mestre (1984), 1250.
[Закрыть].
В тандеме с этим страхом перед наукой цензоры инквизиции (квалификаторы) писали с осуждением о странах, где разрешалась «свобода совести» [1434]1434
AHN, Inquisicion, Legajo 4465, Expediente 5.
[Закрыть], будто подобная свобода нетерпима. Фразы в книге, как в 1783 г. сформулировал один из монахов, Андрее де Ла Асунсьон, были «пособниками терпимости» [1435]1435
AHN, Inquisicion, Legajo 4465, Expediente 17.
[Закрыть].
Асунсьон олицетворял злость, испытываемую многими из его сословия в конце XVIII века. Он выполнил тщательную цензуру книги «Голос истины», которая была опубликована в 1776 г. в Мадриде. В ней Асунсьон особенно возражал против наказа: «Относитесь терпимо к братьям вашим, какой бы ни была их вера, точно так, как терпимо относился к ним Господь».
Это означало, что истинному католику пришлось бы «притворяться, затаиться, переносить их насмешки над монастырской жизнью, над клиром, над инквизицией… Вы должны есть вместе с ними, жить среди них, беседовать с ними» [1436]1436
Там же, folio 2r.
[Закрыть]. Глубочайшее возмущение Асунсьона вызывала и следующая фраза: «Терпение и смирение – сильнейшие из орудий… Их использование никогда не может быть чрезмерным».
Разве это не было желанием «подавить ненависть к нечестивым, задушить священный гнев, который удовлетворяет святое отмщение тем, кто оскорбляет Создателя»? Асунсьон явно входил в то сословие, у которого постоянно жгло под воротничком.
Эта злость вытекала из ощущения, что Испания стала страной, находящейся в блокаде. Интеллектуальные инструменты просвещенных врагов из Франции становились все более острыми, цензура превратилась в основное занятие инквизиции во второй половине XVIII века. В период между 1746 и 1755 гг. Вольтер, Монтескье и Руссо написали свои основные работы. Инквизиция ответила в 1756 г. запретом всех их произведений [1437]1437
Mestre (1984), 1251.
[Закрыть]. В период между 1747 и 1787 гг. было выпущено тридцать шесть указов, запрещающих книги. Указы следовало развесить на дверях церквей и монастырей.
Только в одном указе от 1750 г. запретили шестьдесят книг [1438]1438
Defourneaux (1963), 46.
[Закрыть].
К 1797 г. сторонникам Просвещения в Испании (таким, как Гаспар де Ховельянос, тогдашний министр юстиции) стало понятно: инквизиция получала большую часть своей власти, которой еще пользовалась, в результате занятия цензурой книг [1439]1439
Marti Gilabert (1975), 44-5.
[Закрыть].
Квалификаторы книг обычно были людьми посредственного интеллектуального калибра. Многие из них не могли читать ни на одном языке, кроме испанского, хотя книги, передаваемые им на цензуру, были написаны на французском. Из Логроньо французские книги приходилось отправлять в Мадрид, так как там их никто не понимал вообще [1440]1440
Defourneaux (1963), 43, № 1.
[Закрыть].
Носивший истерический характер запрет трудов, являющихся основными для модернизации мира за Пиренеями, погрузил Испанию в идеологическую яму, вырытую собственными силами. Просвещенные сословия, из которых вышли такие люди, как Ховельянос, могли получать эти книги, не испытывая никаких трудностей [1441]1441
Mestre (1984), 1252.
[Закрыть]. Цензорам просто не удавалось сдержать их поток [1442]1442
Bethencourt (1994), 174.
[Закрыть].
Но указы поляризовали общество. Это означало, что народ ничего не знал о новых идеях. Испания разделилась на два лагеря: буржуазно-либеральную фракцию и консервативное не-буржуазное крыло [1443]1443
Saugnieux (1975), 40–41.
[Закрыть]. На ликвидацию этого разделения уйдут столетия.
Новое разделение воплотил суд над двумя братьями, Бернардо и Томасом Ириарте, процесс по делу которых начался в 1778 г. в Мадриде. В XVIII веке братья Ириарте были успешными фигурами столичного общества: Томас стал романистом, Бернардо служил дипломатом в Лондоне, а после возвращения работал в министерстве иностранных дел [1444]1444
Pinta Llorente (1961), 123.
[Закрыть]. У братьев имелся свой салон в Мадриде, где обсуждали религиозные идеи, шокируя более ортодоксальных верующих, которые бывали там. Один из них, Жозеф Антонио де Рохас из Чили, запомнил, как однажды услышал, что один из братьев сказал другому: Испания обязана своим невежеством только инквизиции [1445]1445
Там же, 130-31.
[Закрыть].
Это был постоянный рефрен среди просвещенных классов в Испании XVIII века. Тех, кто поддерживал инквизицию, было много, как подтверждал сам Ховельянос. Но влиятельные фигуры в искусстве и политике возлагали на нее ответственность за нарастающую материальную и интеллектуальную отсталость страны по сравнению с остальной Европой. То, что такие люди презирали массы, имеющие проинквизиторские настроения, а также испанских священников, следует из обвинений, выдвинутых против братьев Ириарте их собственным третьим братом – монахом доминиканского ордена Хуаном Ириарте, жившим на Канарских островах.
Хуан счел, что он больше не может выносить издевательства своих братьев. Тем более что они развлекались, смеясь над его религиозными убеждениями и утверждением, что он способен изгонять нечистую силу. Братья яростно выступали против истинности Евангелий, считали бессмысленными литургии [1446]1446
Там же, 125.
[Закрыть]. Идеологические расхождения, которые стали всплывать на поверхность в испанском обществе, проявились именно в заявлении Хуана Ириарте, что он часто «провоцировал дискуссии на религиозные темы, чтобы убедиться в том, что подозрения в неверности своих братьев хорошо обоснованы» [1447]1447
Там же, 126.
[Закрыть].
Не возникает сомнений, что братья Ириарте с удовольствием провоцировали верующих. Однажды в ноябре в начале 1770-х гг. Бернардо в разговоре с монахом Феликсом де Ла Гуардиа в библиотеке дворца Эскориал, построенного Филиппом II, спросил священнослужителя, говорит ли он на французском. Услышав утвердительный ответ, он поделился с ним книгой, которую читал, посвященной вопросам онанизма и мастурбации (того, от чего, как следует справедливо заметить, воздерживались не все монахи). Понятно, что Ла Гуардиа счел себя оскорбленным. Он сказал, что подобные книги следовало бы сжечь. «Вовсе нет, – пошутил Ириарте, – эта книга ничему плохому не научит. Просто там рассматривается естественный грех, грех произвольного извержения. Именно по этой причине, в конце концов, лучше заставить тридцать шесть раз вложить меч в ножны при благородных дамах, чем еще раз предаться пороку» [1448]1448
Там же, 131-32.
[Закрыть].
Действительно, поведение Бернардо Ириарте было нетерпимым. Но мера его презрения и злость его обвинителей демонстрирует перед нами общество, в котором ни у одной стороны не было времени для другой. Для всех, кто интересовался новыми идеями, застойная интеллектуальная атмосфера той эпохи была невыносима сама по себе. Один из обвинителей Бернардо Ириарте служил библиотекарем Эскориала, это монах Хуаном Нуньес. Эскориал был самой главной библиотекой Испании, но Нуньес рассказал о разговоре с Ириарте, в котором заявил, что является большим сторонником запрета книг инквизицией. «Я хотел бы, чтобы она запретила еще больше», – сказал великий библиотекарь, обращаясь к Ириарте [1449]1449
Там же, 137.
[Закрыть].
Этот страх перед новыми идеями, затаившийся в глубине сердца, был своего рода самореализаций. Инквизиция знала: Просвещение возвещает ее уничтожение. Подобно всем организациям такого рода, она была готова сделать по возможности все, чтобы отложить свою кончину. Но этот процесс сам по себе требовал развития самопознания определенного уровня.
Как мы видели, секретность была одной из характеристик инквизиции. Но в 1751 г. сторонник инквизиции Франсиско Раваго обрушился на «ужасную клятву, обязывающую масонов хранить тайны» [1450]1450
Ferrer Benimeli (1976-77), т. III, 81.
[Закрыть]. Как в 1786 г. сформулировал иезуит Луэнго, коллега Раваго, «характеристика этих масонов может быть только порочной. Вполне достаточно увидеть их желание скрывать абсолютно все… Если все невинно, достойно и безупречно, никого не оскорбляет – ни государство, ни религию, – разве имеет значение, что все станет известно?» [1451]1451
Там же, 330-31.
[Закрыть]
Но то, что справедливо для масонов, было справедливо и для инквизиции.
Такое бессознательное самопознание появилось и в Португалии, где в последнем практическом кодексе инквизиции, написанном в 1774 г., говорилось: «Безумие может заключаться в фиксации воображения безумца на определенной точке зрения, окончательным и бесповоротным сторонником которой он является – настолько, что он проявляет свое сумасшествие только тогда, когда упоминают названную точку зрения. Во всех остальных случаях он разговаривает обычным и корректным образом» [1452]1452
Rego (1971), 125.
[Закрыть].
Что же было сутью инквизиции, если не иррациональное преследование выдуманных ересей у людей, которые во всех остальных случаях говорили разумно о многих вещах? Подобное исследование безумия и обвинение в секретности свидетельствуют о медленном и бессознательном появлении самопознания.
Но стало уже слишком поздно. Инквизицию уже ничто не могло спасти от краха, который был спровоцирован ее собственным мировоззрением.
