Текст книги "Инквизиция: царство страха"
Автор книги: Тоби Грин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)
Поэтому скептицизм – не только результат воспоминаний о преследованиях. Он зародился в тех социальных условиях, которые оказались судьбой конверсос. В такой ситуации Мишель де Монтень стал не единственным потомком конверсос, развивавшим философию скептицизма, бросающую вызов идеологии инквизиции.
В течение семи лет Монтень учился в колледже де Гайен в Бордо. Возможно, именно там он испытал самое мощное интеллектуальное влияние конверсос. Ведь это важное образовательное учреждение было основано в 1533 г. португальским конверсо Андре де Гувейя, который привлек в колледж множество других конверсос. В 1547 г. Гувейя сменил другой конверсо, Жан Гелида, сделавшийся наставником Монтеня.
Спустя двадцать лет еще один студент-конверсо оказался почти столь же важным для развития скептицизма [1130]1130
Faur (1992), 108-09.
[Закрыть]. Это португальский врач Франсишку Санчес, чьи взгляды, изложенные в книги «Все неизвестно» (оригинальное латинское название – «Quod Nihil Scitur»), совпадали с точкой зрения Монтеня. Они вели непосредственно к идеям Декарта и Спинозы.
Санчес родился в 1551 г. северной Португалии. Вместе со многими португальскими конверсос того времени, его семья в 1562 г. перебралась в Бордо, так как атаки португальской инквизиции усиливались. Санчес, как и его отец, учился на врача. Он провел большую часть своей жизни в Тулузе, где занимал должность профессора медицины и философии, вел жизнь благочестивого и активного христианина. Два его сына стали священниками [1131]1131
Sanches(1988), 4-19.
[Закрыть].
В своей книге, опубликованной в Лионе в 1581 г., Санчес не уставал заявлять о преданности полному скептицизму. В первой строке этой книги автор говорил: «Я не знаю даже этой одной-единственной вещи, а именно – того, что я ничего не знаю» [1132]1132
Там же, 172.
[Закрыть].
Это утверждение много раз повторяется в его работе в различных завуалированных вариантах. Начиная с этой исходной позиции, Санчес переходит к разгрому аристотелевской теории логики и науки, которая доминировала в схоластических кругах. Он утверждал, что невозможно иметь определенное или совершенное знание о рациональном мире.
Это привело Санчеса к самой ранней форме эмпиризма, к идее, что прямое изучение и верификация физического явления – единственный путь к познанию мира природы [1133]1133
Faur (1992), 96.
[Закрыть]. Он, бросая вызов, писал во введении: «Пусть обманываются те, кто хотят быть обманутыми. Я пишу не для них, поэтому им не нужно читать мои работы… Я обращаюсь к тем, кто „не будучи связан клятвой верности словам своего хозяина“, оценивают факты сами, руководствуясь собственным восприятием и здравым смыслом» [1134]1134
Sanches (1988), 168.
[Закрыть].
Один выдающийся ученый сказал: Монтень вместе с Санчесом «взяли на себя ответственность пересмотреть старые представления о знаниях мыслителей XVI века» [1135]1135
Там же, 81; слова принадлежат Элайн Лимбрик.
[Закрыть]. Они были философами, которые «внесли огромный вклад в распространение идей скептицизма в XVI веке» [1136]1136
Там же, 79; слова принадлежат Элайн Лимбрик.
[Закрыть].
Более того, Санчес в огромной степени обязан гуманисту Хуану Луису Вивесу тем, что он критически прочел Аристотеля. Особенно важна книга Вивеса «Дисциплины» [1137]1137
Там же, 28–36.
[Закрыть].
Вивес родился в 1493 г. в Валенсии, учился в Италии, а затем до самой смерти в 1540 г. жил в Бругосе. Он был другом Эразма и Томаса Мора, стал выдающейся фигурой в движении гуманистов, охватившем Европу [1138]1138
Хорошее краткое изложение жизни Вивеса в работе Гонсалеса (Gonzalez (1998), 25–26).
[Закрыть].
Возможно не вызовет удивления тот факт, что, как Монтень и Санчес, Вивес был конверсо.
Хуан-Луис Вивес непосредственно соприкоснулся с инквизицией и ее методами, приобретя личный опыт. Его прадед Пау Вивес был осужден на одном из самых первых аутодафе новой инквизиции в Валенсии в 1482 г. [1139]1139
Garcia (1987), 91.
[Закрыть]Затем в 1500 г. инквизиция обнаружила «тайную синагогу» в доме его деда Мигеля. Отец Луиса принимал участие в еретических ритуалах.
В тот раз членов семьи приговорили к более легким наказаниям и вернули в лоно церкви. Но в 1522 г. снова нагрянула инквизиция, арестовав его отца и еще четырех родственников.
Отца Луиса сожгли на аутодафе в 1524 г. вместе с его дядей Хуаном Масаной, а также изображениями его матери Бланкины Марч (которая умерла в 1508 г.) и двоюродной бабушки [1140]1140
Там же, 187. Материалы судов над Бланкиной Марч, матерью Вивеса, опубликованы в работе (Pinta Llorente and Palacioty Palacio (1964). В 1491 г. она покаялась в своих грехах во время периода помилования и была очищена от грехов. Но после ее смерти (1508 г.) Бланкине все же вынесли приговор в 1529 г.
[Закрыть].
Некоторые утверждают, что предпосылки идей Вивеса говорят об отсутствии специфической идеологии конверсос, согласующейся со скептицизмом и оказавшей влияние на интеллектуальные идеи в XVI веке [1141]1141
Kamen (1997), 130; Revah (1959), 38.
[Закрыть].
Вивес, безусловно, не был тайным иудеем. Но, как мы видели, он оказал влияние на Санчеса в мощном развитии им философии скептицизма.
В скептицизме часто обвиняли отдельных конверсос. Подобно Монтеню и Санчесу, Вивес утверждал: абсолютная истина непостижима для разума человека. Он полагал, что задача философа-скептика сводится к тому, чтобы проверить, возможно или нет получить надежные знания, даже если они не абсолютно точны [1142]1142
Fernandez Santamaria (1990), 72, 104.
[Закрыть]. В одном отрывке он заявил: «Мы ничего не знаем о возникновении, развитии и причинах появления каждой отдельной вещи» [1143]1143
Там же, 72.
[Закрыть].
Однако ярче всего влияние инквизиции на философию Вивеса можно последить в том, что он, подобно Монтеню и Санчесу, был преданным борцом за приоритет здравого смысла [1144]1144
Там же, 123.
[Закрыть].
Но его взгляды имели и отличия. Вивес предпочитал постигать вероятные формы истины, а не отказываться от фантастического представления о знании вообще. Он, как и его коллеги, боялся триумфа энтузиазма над здравым смыслом.
Если отказаться от здравого смысла, писал Вивес, опасность будет заключаться в том, что «мы предадимся абсурдному вымыслу и закончим тем, что будем гоняться за переменчивыми мечтами, а не разрабатывать мудрые доктрины» [1145]1145
Там же, 71.
[Закрыть].
В своем письме, которое Вивес написал своему другу Эразму в 1524 г., тоже говорилось о переменчивых мечтаниях. В этом письме он выразил надежду на то, что популярность Эразма в Испании может заставить испанцев «смягчить и разоблачить определенные варварские концепции о жизни, которыми насыщены эти распространяющиеся, но невежественные и несвойственные человеку настроения» [1146]1146
Bataillon (1937), 166-67.
[Закрыть].
Не следует забывать, что в январе 1524 г. Луиса, отца Вивеса, посадили в тюрьму инквизиции, а затем сожгли заживо на костре. «Варварские концепции жизни», которых боялся философ, не требуют дальнейших пояснений.
Безусловно, здесь начинает проявляться схема происхождения философии скептицизма, господствующей западной традиции эпохи Просвещения. Преследования, как оказалось, могли не только привести к общему усилению скептицизма среди конверсос во время их путешествий по миру. Они содействовали формулированию интеллектуалами идей, которые опровергали всех «неопровержимые» истины и убеждения. Эти люди проповедовали скептицизм и необходимость получения знаний путем наблюдения за миром природы (что стало известно под названием научных экспериментов).
Именно опыт, полученный в процессе преследований, позволил интеллектуалам-конверсос разработать конкретную идеологию, которая в период с XVI по XVIII вв. помогла вместе с другими идеями пошатнуть «непоколебимые» истины, на которых основывалась инквизиция.
Последствия влияния первого поколения скептиков-конверсос оказались серьезными. Работа Санчеса «Все неизвестно» была выпущена в свет во второй раз в 1618 г. во Франкфурте [1147]1147
Gouhier (1958), 116, п. 59
[Закрыть]. Возможно, Рене Декарт прочел ее в 1619 г. когда работал над своей знаменитой книгой, развивающей скептицизм – «Трактатом о методе» [1148]1148
Sanches (1988), 83–84.
[Закрыть].
А труд Декарта изучал Барух Спиноза, еврей из Амстердама, члены семьи которого ранее были конверсос и перебрались в Голландию, чтобы жить как иудеи [1149]1149
Klever (1996), 20.
[Закрыть]. Спиноза отрекся от иудаизма и разработал форму научного эмпиризма и метафизическую систему, не признающую Бога – прототип ряда идей Просвещения, которые так напугали инквизицию XVIII века.
Идеи Спинозы берут начало в мощном течении скептицизма среди конверсос. Он различными способами переработал литературные стили и дал другую формулировку мыслям, распространенным его соотечественниками [1150]1150
Yovel (1989), X, 28–36.
[Закрыть].
Но было бы ошибкой считать, что все было основано только на этих идеях. Никто не может сказать, что все достоинства или недостатки (или даже большинство из них) в развитии философии скептицизма следует отнести на счет конверсос. Однако трое наиболее известных философов-скептиков XVI века (Монтень, Санчес и Вивес) происходили из семей, испытавших на себе влияние инквизиции. А Спиноза, боровшийся в XVII веке за атеистическое мировоззрение, в котором знания получают путем научного эксперимента, тоже вышел из этой среды. Что говорит о многом…
Как мы видели в последней главе, коррупция инквизиции на родине привела к уничтожению всего того, что она хотела сохранить. За границей ее история преследований привела к развитию философии, которая еще больше ослабила ее идеологию. Возможно, каждое чрезвычайное действие вызывает чрезвычайную реакцию. Поэтому инквизиция, как любое авторитарное учреждение или правительство, обладала зародышами тенденций, которые разрушат ее.
В 1499 г. вышла пьеса, которая вместе с «Дон Кихотом» Сервантеса нашла широкое признание как один из шедевров испанской литературы. Она называется «Селестина». В ней идет речь об обреченной любви молодого повесы Калисто к благородной даме Мелибее. Слуга Калисто Семпронио знакомит его с местной сводницей Селестиной, занимающейся тайным искусством восстановления непорочности «девиц».
Селестина старается свести Мелибею с Калисто, но юный любовник погибает, упав с приставной лестницы, покидая дом Мелибеи в темноте. Его покинутая любовница в ответ убивает себя.
Заменим невозможность преодоления пропасти снобизма невозможностью примирения аристократических домов – и перед нами окажется сюжет «Ромео и Джульетты», появившийся на целое столетие раньше Шекспира.
В пьесе «Селестина» сюжетная линия в сочетание с прекрасным исследованием возвышенных человеческих эмоций написана великолепным литературным языком. Однако особенность текста заключается в том, что отдельные фразы имеют еще и антиинквизиторский смысл. В первой сцене Калисто сообщает Семпронио, что «пламя, которое убивает одну душу, сильнее пламени, которое сжигает сотни тысяч тел» [1151]1151
Rojas (1985), 22.
[Закрыть]. Это пламя для Калисто – его любовь к Мелибее.
Но когда Семпронио упрекает его в том, что господин упорно стремится к чему-то плохому, Калисто отвечает ему: «Ты мало знаешь о постоянстве». На это Семпронио отвечает: «Упорство в грехе – не постоянство. В моей стране его называют упрямством и неисправимостью» [1152]1152
Там же, 23.
[Закрыть].
При поиске инквизиторского подтекста в этой фразе следует помнить: еретиков, приговоренных к сожжению, на языке инквизиции называли «неисправимыми грешниками».
Другой слуга, Пармено, говорит Калисто: «Вы утратили имя свободного человека, позволив завладеть своей волей» [1153]1153
Там же, 59
[Закрыть]. (Так конверсос становились пленниками инквизиции, когда обращались в христианство).
Когда Селестина рассказывает о страданиях матери Пармено, которая взошла на костер аутодафе за колдовство, она вспоминает: «Лживые свидетели и страшные пытки заставили ее признаться в том, что она никогда не совершала» [1154]1154
Там же, 130.
[Закрыть]. А священник сказал ей: «Святое Писание утверждает, что счастливы те, кто испытал гонения во имя справедливости, ибо они обретут Царствие Небесное» [1155]1155
Там же, 129.
[Закрыть].
Не на каждой странице «Селестины» появляются подобные ясные примеры антиинквизиторского подтекста. Но они, безусловно, присутствуют, хотя и не являются единственной призмой, через которую следует интерпретировать пьесу [1156]1156
Гилман допустил ошибку в своей классической работе (Gilman, 1972), посвященной пьесе, а также в том, что автор происходит из семьи конверсо. Идея, что интерпретация «Селестины» с точки зрения конверсо должна быть единственной при рассмотрении пьесы, предложена в работе Йовеля (Yovel (1989), 97).
[Закрыть]. Однако это важный элемент контекста произведения. И сейчас мы уже без удивления узнаем: автор «Селестины» Фернандо де Рохас родился в Кастилии приблизительно в 1476 г. в семье конверсос. Когда ему в 1486 г. исполнилось десять лет, его будущего отчима инквизиция приговорила к малому наказанию и вернула в лоно церкви. Но родителей отчима эксгумировали, а их останки сожгли [1157]1157
Продолжительные академические дебаты с туманной аргументацией развернулись по поводу происхождения Рохаса. Салвадор Мигель (Salvador Miguel, (2001)) оспаривал происхождение Рохаса из семьи конверсос. Ранее Маркес (Marques (1980), 47–48) доказывал, что заявление на суде инквизиции, состоявшемся в 1525-26 гг. со стороны Альваро де Монтальбана, отчима Рохаса, о том, что Рохас был конверсо, представляет собой просто слухи. Их приписывают прокурору инквизиции. Тем не менее, как указывает Йовель (Yovel (1989), 94, п. 29), возможно, прокурор лишь повторял известный факт, а доказательство того, что это всего лишь «слухи», отсутствуют. Ясная тема конверсо, пронизывающая всю пьесу, поддерживает идею, что Рохас был конверсо, как заявил его отчим. Многие возражают, доказывая, что «Селестина» – совместный труд ряда авторов. Но в последнее время целый ряд специалистов оспаривает и это. (Aguirre Bellver (1994)).
[Закрыть].
Рохас написал свое произведение, будучи еще молодым человеком. Со временем он занял видное положение в обществе, стал барристером, даже выступал в ряде судов инквизиции. Но, когда читаешь некоторые отрывки из «Селестины», то не возникает сомнений: судьба конверсо Рохаса стала одним из эмоциональных источников пьесы.
Среди самых выдающихся писателей золотого века Испании было много конверсос. Самый первый плутовской роман, «Ласарильо де Тормес», написан в 1554 г. анонимным автором. В нем испанское общество описано с точки зрения человека, опустившегося на дно. Известно, что это произведение написал конверсо [1158]1158
Faur (1992), 62–69.
[Закрыть]. Таковым был и Луис Гонгора-и-Арготе, выдающийся испанский поэт [1159]1159
Там же, 57.
[Закрыть]. Даже среди предков Сервантеса имелись конверсос. Некоторые историки полагают (судя по той пище, которую ел Дон Кихот), что и сам автор был конверсо.
Нет ничего случайного в том, что некоторые из самых выдающихся ранних философов-скептиков тоже происходили из конверсос. Нет никакой случайности и в другом – большинство самых видных испанских драматургов, поэтов и романистов XVI века вышли из того же сословия. Диссонанс, существовавший между личностью конверсо и двусмысленностью его положения в обществе, создал те условия отчуждения, которые явились исходной точкой для возникновения литературы золотого века. Ведь отчуждение заложено в сердце всей современной литературы [1160]1160
Castro (1972), 15.
[Закрыть].
Но существовали и другие причины преобладания конверсос в литературе и в философии. Их предки-евреи пришли в христианскую Испанию из гораздо более развитого мусульманского королевства Аль-Андалуз. Там они унаследовали традицию гуманитарного образования и литературы, которая отсутствовала у милитаризованных христиан. Последние считали, что чрезмерная интеллектуальная деятельность мешает реконкисте [1161]1161
Там же, 111.
[Закрыть]. Это неизбежно предполагало, что непропорциональное количество мыслителей и писателей выйдет именно из конверсос. Но подобное означает и то, что занятие философией и литературой стали ассоциировать с ересью.
В XVI столетии стали ощущаться последствия этого, когда конверсос в целом приобрели репутацию более умного сословия. Когда епископ Гранады и духовник королевы Изабеллы Фернандо де Талавера (тоже конверсо) пытался обратить евреев, один летописец писал, что обнаружилось: «Так как евреи, естественно, умнее, они с готовностью могут цитировать Священное Писание… Они часто начинали оспаривать то, что им проповедовали» [1162]1162
Там же, 153.
[Закрыть]. А простые люди, очевидно, просто соглашались со всем и все принимали.
В другом случае в 1572 г. утверждалось: преподаватель университета в Саламанке является по происхождению потомком конверсос – просто потому, что «его отец и дяди были очень умными людьми» [1163]1163
Там же; «Segun eran de agudos».
[Закрыть].
Ассоциация интеллектуальности и независимости мышления с конверсос (а значит, и с ересью) началась с преследования последователей Эразма в 1550-е гг. Тогда, как мы видели в главе 5, арестовали огромное число интеллектуалов за отступление от ортодоксальности. Родриго де Манрике, сын великого инквизитора Алонсо Манрике, который был причастен к работе инквизиции в те годы, 9 декабря 1533 г. красноречиво говорил о ситуации в письме Хуану-Луису Вивесу после ареста уважаемого гуманиста Хуана де Вергара: «Когда я вижу отличия его духа, его превосходную эрудицию и (что я ценю больше всего остального) его безупречное поведение, меня охватывает великая печаль, что этому превосходному человеку могут причинить огромное зло. Размышляя над вмешательством тех, кто смог так нагло оклеветать его, у меня пробегает дрожь при мысли, что он попал в руки людей, лишенных достоинства и культуры. Они ненавидят умного и ценного человека. Думая, что выполняют добрую и благочестивую работу, они заставляют умного человека исчезнуть из-за какого-то одного слова или из-за шутки. То, что говорите Вы, правильно: наша страна – всего лишь земля зависти и высокомерия. А Вы можете добавить – и варварства. Ведь здесь очень хорошо понимают, что невозможно обладать определенным уровнем культуры, не будучи переполненным ересью, ошибками и „запятнанностью“ конверсо. Так ученых заставили замолчать. А на тех, кто не мог не откликнуться на зов науки, обрушился страшный террор» [1164]1164
Bataillon (1937), 529. Цитируется в работе Камена (Kamen (1965), 75).
[Закрыть].
Историки, которые положительно оценивали общую роль инквизиции в формировании испанского общества, часто пытались освободить ее от обвинения в борьбе против знаний [1165]1165
См. классические работы Менендеса-и-Пелайо, а также более современные работы Камена (Kamen (1997)), Гарсии Камареро (Garcia Camarero, Garcia Camarero (ред.), 1970). Там приводится краткое обобщение точек зрения по этому вопросу в XVIII веке.
[Закрыть]. Но даже в длительных дебатах XVIII века по этому вопросу защитники инквизиции цитировали в своих трудах работы по богословию, а не по естественным наукам.
Общее отношение иерархии инквизиции к отдельным талантам и успехам в науке можно определить по ряду примеров. Например, по делу Мануэля де Тобара Ольвера – испанца, которого обвинили в Мексике около 1600 г. в сделке с дьяволом. Причиной стало то, что он в одиночку справлялся с табуном кобыл, для чего, как правило, требовалось от десяти до одиннадцати человек [1166]1166
Cervantes (1994), 91.
[Закрыть]. Есть и чрезвычайный пример процесса начала XVIII века: инквизиция в Лиме завела дело на лоцмана только потому, что тот привел свой корабль из Кальяо (порт Лимы) в Вальпараисо в Чили менее чем за половину предшествующего рекордного срока [1167]1167
Lewin (1967), 14–15.
[Закрыть].
Примеры, подобные перечисленным делам, подтверждают правильность точки зрения известного историка Г.С. Ли на инквизицию: «Настоящее значение инквизиции не столько в ужасающей торжественности аутодафе или в делах ряда известных жертв, сколько в безмолвном влиянии, оказанном ее неутомимыми и тайными сотрудниками, действующими в широких народных массах. Не менее важны и ограничения, которые она наложила на испанский интеллект» [1168]1168
Lea (1906-07), т. I, v.
[Закрыть].
Преследование инквизицией интеллектуалов, которые стали последователями Эразма, задушило развитие идей. Отсутствие информационных дебатов по насущным научным вопросам дня стало движущей силой упадка, охватившего мир южнее Пиренеев в XVII веке [1169]1169
Sainz Rodriguez (1962), 85.
[Закрыть].
Эффект оказался потрясающим. К началу XVII века испанская печать не использовала греческих символов. Это факт чрезвычайной важности, если учесть: всего за сто лет до того университеты Алькалы и Саламанки были центрами изучения греческого языка [1170]1170
Castro (1972), 36.
[Закрыть]. Страх перед наукой оказался таким, что в 1640 г. все работы Коперника попали в список книг, запрещенных инквизицией [1171]1171
Garcia Carcel, Moreno Martinez (2000), 325.
[Закрыть]. Великие литературные труды, приобретенные Филиппом II и помещенные в библиотеку его «похоронного дворца» в Эскориале, оставались непрочитанными. Фактически их занесли в каталог только в начале XIX века; эту работу выполнил француз [1172]1172
Castro (1972), 37.
[Закрыть].
С того времени расширение знаний и чтения требовало осторожности. Инквизиция приобрела нового оппонента. В XVIII веке этот оппонент, книга, стала основным занятием организации. Но еще в конце XVI века один из инквизиторов сформулировал ситуацию следующим образом: «Истина в том, что доктрина еретиков никакими средствами не может распространяться и насаждаться с такой эффективностью, как через книги. Они, словно безмолвные учителя, ведут непрерывную беседу. Они продолжают непрерывно учить в течение всего времени и повсеместно… Типичный соперник и враг католической веры всегда полагался на это эффективное и быстродействующее средство» [1173]1173
Alcala Galve (1984), 812.
[Закрыть].
В такой атмосфере книги заслуживали такого же осуждения, как люди. Их сжигали принародно вместе с еретиками на аутодафе [1174]1174
См. пример в работе Novalin (1968-71), т. I, 265.
[Закрыть]. В 1579 г. великий инквизитор Португалии приказал сжигать их так, чтобы не оставалось даже пепла [1175]1175
Baiao (1921), 36–37.
[Закрыть].
Разумеется, писатели и мыслители не могли не откликнуться сатирой на такие события. Сервантес включил в «Дон Кихота» сцену, пародирующую сожжение книг на аутодафе. В этом эпизоде рыцарские романы, собранные бедным заблуждавшимся рыцарем, «освобожденные» светской рукой своего хозяина (Сервантес прямо написал это), бросают в костер во дворе, чтобы Дон Кихот более не смог читать их.
Эпизод сожжения книг в «Дон Кихоте» стал предшественником других подобных литературных эпизодов. Самым знаменитым из них в наши дни, вероятно, оказался роман Умберто Эко «Имя Розы». Там слепой монах бенедиктинского монастыря, сжигает тайную коллекцию бесценных книг, чтобы не видеть распространение ересей. Это опасные идеи. Они заразны, словно вирусы. От них следует избавляться.
О той же самой проблеме в будущем великолепно сказано Рэем Брэдбери в его фантастическом романе «451 градус по Фаренгейту», замечательно перенесенном на киноэкран французским режиссером Франсуа Труффо.
В мире Брэдбери книги слишком опасны для населения, они могут воспитывать ощущение принадлежности к элите и отклонение от принятых норм, принятых в обществе. При температуре 451 градус по Фаренгейту загорается бумага, используемая для переплетов книг. Пожарные больше не спасают дома, они жгут книги. Так возводился кордон безопасности против распространения идей, которые, как опасались, могли разрушить государство. Этот кордон был впервые создан инквизицией.
Относительно настроений общества важно заметить: сразу после изобретения печатного станка (в конце XV века) люди пытались с помощью цензуры определить, что можно печатать. Оказывается, что часть человечества (та, что была во власти) всегда боится человеческого творчества, пытаясь подавить писателей.
В Испании потенциал книг, угрожающий национальной самобытности, стал очевиден во время первых конфликтов с мусульманами в Гранаде. За церемониальным сожжением тысяч исламских книг, организованным Синеросом в 1501 г., последовал указ, выпущенный 12 октября того же года. Следовало сжечь все исламские книги «так, чтобы о них не осталось и воспоминаний, чтобы ни у кого не было возможности снова впасть в эту веру и грешить» [1176]1176
Barrios Aguilera (2002), 81.
[Закрыть].
Потенциальная опасность книг явно проникла в следующем году в королевское сознание. Католические монархи 8 июля 1502 г. выпустили закон, запрещающий издателям и торговцам печатать книги без их королевского соизволения [1177]1177
Rumeu de Armas (1940), 15.
[Закрыть].
Не прошло много времени, и уже инквизиция начала принимать участие в цензуре. В 1505 г. великий инквизитор Диего де Деза пытался запретить книгу ученого-грамматика Антонио де Небриха, посвященную Библии [1178]1178
BL, Additional Ms 10248, Folios 197v-108r.
[Закрыть]. Но эта книга даже еще не была закончена [1179]1179
Bataillon (1937), 31–35 (приводится ясное объяснение этого дела).
[Закрыть].
Деза впал в немилость после дела Лусеро. Его преемник кардинал Синерос разрешил опубликовать книгу. Но так был создан прецедент.
К 1520-м гг. машина инквизиции начинает исследовать содержание книг в процессе их поступления в Испанию. А когда в 1523 г. на борту французского корабля нашли небольшой ящик с лютеранскими книгами, ревизоров направили в шестнадцать различных пунктов в районе Гипускоа (район Страны Басков), чтобы предотвратить их распространение [1180]1180
Bethencourt (1994), 174.
[Закрыть]. К 1530-м гг. проводилось инспектирование книжных магазинов по всему Арагону. Связь инквизиции с цензурой стала неразрывной [1181]1181
Там же.
[Закрыть].
Инструкции, разработанные для проверки книжных магазинов на наличие запрещенных книг, были точными. Вначале представитель инквизиции должен был приказать владельцу закрыть магазин и попросить у него список всех имеющихся книг, который владельцу следовало вести. Затем ревизор спрашивал, имеются ли книги, названия которых необходимо внести в этот перечень. Далее он проверял список, чтобы выяснить, нет ли в нем чего-то из новейшего каталога цензуры.
Под конец ревизор должен был просмотреть все книги на полках и сверить их со списком, предоставленным владельцем. В идеале правила проведения операции рекомендовали проводить ревизии рано утром, чтобы не повредить торговле [1182]1182
AHN, Inquisicion, Legajo 4470, Expediente 6.
[Закрыть].
В наше время книготорговцев не считают великими искателями приключений. Но в ту эпоху в Иберии они таковыми были. Мы представляем магазины заполненными массивными книгами, собирающими пыль, но не можем вообразить, будто ими владеют те, кто готов пойти на риск. Однако в реальности так оно и было. Книготорговцы разрывались между требованиями инквизиции и тем, что запрещенные книги приносили им самый большой доход. Таким образом, хотя бюрократический аппарат подавлял распространение бунтарских идей, он невольно поддерживал их.
Опасностей, ежедневно подстерегающих продавцов книг, оказалось множество. Товар часто конфисковали, это угрожало банкротством. В конце XVI века Винсенсио Миллис, книготорговец из рыночного города Медина-дель-Кампо, обратился с прошением к властям инквизиции. Его отец Джакобо прислал ему тридцать три связки книг из Лиона во Франции. Их забрали для проверки в порту Бильбао. Процесс настолько затянулся, что Миллис просил провести инспектирование в Медине-дель-Кампо, чтобы он смог продать те книги, которые сочли пригодными для публики [1183]1183
AHN, Inquisicion, Legajo 4442, Expedientes 33–34.
[Закрыть].
Правда, со своей точки зрения инквизиция питала понятное отвращение к некоторым из книг. Еретики тоже прибегали ко всевозможным уловкам, чтобы этот бунтарский (и непристойный) материал в попал в Испанию. К примеру, среди уловок было дневное чаепитие: в 1604 г. служащим инквизиции предложили чай в качестве отвлекающего маневра, когда те поднялись в порту на борт корабля, чтобы проверить, нет ли среди книг запрещенных [1184]1184
AHN, Inquisicion, Legajo 2963.
[Закрыть]. Порой еретические книги печатали с именами печатников, базирующихся в католических городах, их отправляли своим союзникам в Испанию, чтобы контрабандой ввезти через Севилью. Запрещенную литературу прятали среди ортодоксальных и благопристойных книг, не вызывающих подозрения [1185]1185
AHN, Inquisicion, Legajo 4470, Expediente 12.
[Закрыть].
В реальности страна имела такую длинную береговую линию, которая не может сделаться надежной защитой от вторжения иностранных книг и идей. В 1651 г. обнаружили одного человека, в библиотеке которого отыскалось 250 запрещенных книг [1186]1186
Kamen (1997), 119.
[Закрыть].
Книги могли доставлять контрабандой через перевалы в Пиренеях, прятать среди тканей, в больших чемоданах и тайных каютах на борту кораблей. Их привозили на берег на гребных лодках при свете звезд перед крупными портами.
Больше этих книг никто не видел. На них всегда существовал большой спрос, так как пословица гласит, что запретный плод сладок.
Хотя цензура и не помешала распространению идей в Испании, можно было ограничить их очень небольшим слоем общества. Цензура действовала в соответствии с декларацией о намерениях, в которой неодобрительно относились к просвещению и новаторской научной мысли. Это стало последствием введения первых списков книг, запрещенных цензурой.
Словно упорная боль в спине, не отступающая ни в каком положении, нам продолжает досаждать наш старинный враг – великий инквизитор Испании Фернандо де Вальдес. Следует вспомнить, что это тот самый Вальдес, который уничтожил своего соперника, архиепископа Толедо Карранцу, расширил сферу влияния инквизиции, перенося ее с конверсос и морисков на население, состоящее из «старых христиан», реорганизовал административную структуру возглавляемого органа, чтобы его шпионы оказались повсюду, даже в самых небольших городах страны.
Руководствуясь своим несравненным гением в управлении преследованиями и репрессиями, именно Вальдес возглавил составление первого поистине исчерпывающего испанского списка запрещенных книг в 1559 г. Он проделал это в разгар кампании по организации ловушки для архиепископа Карранцы.
Учитывая все примеры, в которых, как мы видели, члены семьи и их друзья доносили друг на друга, нет ничего удивительного в том, что личная неприязнь вновь окажет столь же решающее влияние на последующую историю культурного развития Испании. Список запрещенных книг от 1559 г. составлен исключительно как средство для дискредитации «Катехизиса» Карранцы. Он стал одним из главных доказательств в расследовании, проведенном против архиепископа (см. главу 4).
В феврале 1559 г. Супрема под руководством Вальдеса приказала изъять в Испании все изданные за рубежом на испанском языке книги, имеющие отношение к Библии. Это сопровождалось письмом в инквизицию Севильи о конфискации комментариев к «Катехизису» Карранцы. А чтобы «не создавалось впечатление, будто исследуется только эта книга, было бы полезно опубликовать эдикты». (Иными словами, интерес представляла только эта книга!)
Эдикты должны были «содержать приказ конфисковать все книги, написанные на родном языке, посвященные христианской доктрине» [1187]1187
Novalin (1968-71), т. I, 274.
[Закрыть].
События развивались стремительно. К 20 марта Супрема уже говорила о «каталоге книг», который должен быть напечатан «по возможности быстрее». Каталог и был опубликован в августе 1559 г. – в том самом месяце, когда арестовали Карранцу.
Правда, со стороны Вальдеса имелись прецеденты в этом направлении. Перед выпуском большого списка книг, запрещенных цензурой, в 1540 и 1545 гг. опубликовали первые перечни подозрительной литературы [1188]1188
Pinto Crespo (1983), 67.
[Закрыть]. Запрет на лютеранскую литературу восходит к 1512 г. [1189]1189
Bethencourt (1994), 173.
[Закрыть]В 1551 г. опубликовали первый полный список книг, запрещенных цезурой. Но в нем не имелось ничего специфически испанского. Этот каталог соответствовал списку, опубликованному в 1550 г. в Лёвене (на территории современной Бельгии, в то время под находившейся контролем Карла V) [1190]1190
Marquez (1980), 144-45.
[Закрыть].
Все это отличалось от списка запрещенных книг, опубликованного Вальдесом в 1559 г., в разгар преследований лютеранской угрозы в Вальядолиде и Севилье, а также гонений на Карранцу. Причем угроза, как предполагалось, была со всех фронтов. Посему цензоры не преминули воспользоваться шансом и запретили не только религиозную литературу, но и произведения всех литературных жанров. В списке появились новеллы Боккаччо вместе с плутовским романом «Ласарильо де Тормес» и другими произведениями ряда самых выдающихся писателей начала XVI века [1191]1191
Там же, 146-48.
[Закрыть].
Впервые цензура вышла за пределы религиозной сферы.
Однако было бы неправильно думать, что Вальдес в Испании действовал изолированно. Папа Павел IV выпустил в 1557 г. первый папский список запрещенных книг, составленный в результате дискуссий на Трентском соборе [1192]1192
Sierra Corella (1947), 47.
[Закрыть]. В 1547 и в 1551 гг. изданы первые португальские списки запрещенных книг [1193]1193
Bethencourt (1994), 173.
[Закрыть]. К тому же, Вальдес действовал, получив полное одобрение со стороны королевского двора. В 1554 г. высший совет инквизиции Кастилии оказался единственным, получившим все полномочия на выдачу лицензий для публикации книг [1194]1194
Там же, 87.
[Закрыть].
В 1559 г. Филипп II выпустил закон, запрещающий под угрозой смерти всем книготорговцам продавать или хранить любую из книг, запрещенных инквизицией. Этот же закон запрещал иметь книги, написанные на испанском языке и опубликованные за пределами Испании без королевской лицензии [1195]1195
Текст этого фундаментального указа опубликован в работе Rumeu de Armas (1940), 17, № 1.
[Закрыть].
Знание превратилось в товар, подлежащий отслеживанию.
Вальдес, как и можно было ожидать, не успокоился при введении списка книг, запрещенных цензурой. Аппарат цензуры централизовали. Супрема приказала в самый разгар расследования дела, заведенного на Карранцу, что без ее разрешения нельзя подвергать цензуре ни единую книгу [1196]1196
Pinto Crespo (1983), 39.
[Закрыть]. Начиная с 1558 г. и далее предполагалось: инспектирование печатников должно проводиться один раз каждые четыре месяца. Иногда откладывали издание произведений подозрительных авторов [1197]1197
Там же, 91–92.
[Закрыть].
Королевский указ от 1558 г. впервые потребовал проведения систематического контроля импорта книг. До 1612 г. написано тридцать три королевских послания, посвященных данному вопросу [1198]1198
Там же, 99.
[Закрыть]. Назначали постоянно увеличивающееся количество квалификаторов – религиозных чинов в каждом районе действия инквизиции, которым присылали на прочтение книги. Эти книги они должны были либо одобрить с точки зрения ортодоксальности, либо рекомендовать для цензуры [1199]1199
Там же, 42.
[Закрыть].
