Текст книги "Пилигрим"

Автор книги: Тимоти Финдли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

– В таком случае я приду в половине пятого.

– Тем не менее советую вам быть готовой к тому, что он откажется с вами разговаривать. Состояние мистера Пилигрима в данный момент очень нестабильно. По-моему, он чего-то опасается. То ли изнутри, то ли извне. Он по-прежнему не промолвил ни слова.

– Понятно.

Фуртвенглер кивнул и повернулся к двери.

– Позвольте сказать вам пару слов, доктор, пока вы не ушли

– Разумеется. – Доктор обернулся и застыл на месте.

– Когда он заговорит… о чем бы то ни было… вам многое покажется небылицей. В общем, он порой рассказывает истории, которые… – Сибил отвела глаза, – попросту невероятны. – Она бросила сигарету в камин. – И все же я попрошу вас поверить ему, хотя бы на миг. Ради его же блага.

– Вы думаете, он сумасшедший?

– Я ничего не думаю. Я просто умоляю вас не разрушать его иллюзии. Вера в них – единственное, что поддерживает его.

– Спасибо, леди Куотермэн. Я приму ваш совет во внимание. Значит, до вечера?

– Да, – кивнула она. – До вечера.

– Всего вам хорошего.

– И вам тоже.

В вестибюле Фуртвенглер сказал что-то привратнику, старому Константину. Сибил услышала свое имя, но говорил доктор довольно тихо, да и немецкий она знала не очень, поэтому толком ничего не поняла.

Она встала.

Она устала.

Она почти не спала.

Согрев у огня руки, Сибил повернула их ладонями вверх и увидела родимое пятно..

Она задумчиво уставилась на него.

– Черт тебя побери, – прошептала она. – Черт тебя побери!

8

На самом деле Фуртвенглера не ждал пациент. Вернувшись к себе в кабинет, он увидел там, как и предполагал, доктора Юнга и доктора Менкена.

Именно появление доктора Юнга в вестибюле вызвало у леди Куотермэн замечание о красноречивости сквозняков. Фуртвенглера это раздосадовало. Казалось, Юнг умел производить впечатление на людей даже незримым появлением за кулисами.

Менкен начал работать в клинике недавно. Выпускник Гарварда, он приехал из Америки, где был одним из последних учеников Уильяма Джеймса. Сравнительно молодой тридцати двух лет, блестящий ученый – но до ужаса серьезный. Юнг поставил себе задачей вызвать на лице у Менкена хотя бы одну улыбку за день, однако пока не преуспел. Если бы Джеймс был еще жив, Юнг написал бы ему жалобное письмо: «Неужели нельзя улыбаться, улыбаться и быть прагматиком» (Перифраз слов Гамлета «что можно улыбаться, улыбаться и быть мерзавцем». В. Шекспир, «Гамлет», перевод Б. Пастернака)?

Карл Густав Юнг, которому было уже под сорок, излучал безграничный энтузиазм. Он завоевал себе имя, опубликовав в 1907 году работу «Психология шизофрении». Этот труд явился открытием и привлек внимание Зигмунда Фрейда, которое со временем привело к катастрофическим последствиям.

Психиатрическая клиника Бюргхольцли не имела себе равных, во всяком случае в Европе. Центр научных и прикладных психиатрических исследований существовал с 1860 года, а в 1879 году, когда его директором стал Август Форель, клиника обрела международный статус. После того как Форель ушел на пенсию, его сменил Эйген Блейлер, нынешний директор центра.

Специальностью Блейлера была шизофрения – слово, которое он сам придумал для dementia praecox (раннего слабоумия (лат.)). Теория его была проста. Мужчины и женщины, страдавшие слабоумием, считались неизлечимыми. Тем же, кто болел шизофренией – то есть раздвоением личности, – можно было помочь, вернув их в реальный мир из мира фантазий, в который они прятались и где жили собственной жизнью.

Для неженатого Блейлера клиника была домом, и он все время проводил либо с пациентами, либо с персоналом. Что касается медиков, они находили его постоянное присутствие несколько обременительным. «Порой мне кажется, что он записывает, сколько раз каждый из нас сходил в туалет», – жаловался Юнг.

Как Форель, так и Блейлер были строгими противниками спиртного. «Доктор не в силах вылечить алкоголизм, сам не будучи абстинентом» – таков был один из афоризмов Фореля. «А если пациент страдает приапизмом, значит, его лечащий врач должен отказаться от секса?» – спрашивал Юнг.

Войдя в залитый солнечным светом кабинет, Фуртвенглер приветствовал коллег взмахом руки.

– Садитесь, господа!

Он подошел к шкафу и выудил оттуда бутылку бренди со стаканами. На виду такие вещи держать было нельзя. Все врачи Бюргхольцли недавно получили от начальства строгую директиву: «Ходят слухи, что кое-кто из медицинского персонала считает дозволенным – и даже необходимым – хранить у себя в кабинетах запасы спиртного. Надеюсь, эти слухи лишены оснований, поскольку я уже выразил свое мнение по поводу сей прискорбной привычки». И подпись: «Блейлер».

Лишенного чувства юмора и довольно занудного по характеру, доктора Блейлера тем не менее уважали. С другой стороны, уважали его не настолько, чтобы отказаться от спиртного. У каждого врача в кабинете была заначка.

Менкен сел, но Юнг остался стоять.

– Вы чем-то расстроены, Карл Густав? – спросил Фуртвенглер.

– Да, – ответил Юнг. – У Татьяны Блавинской серьезный рецидив, и я вне себя от злости и разочарования. Что-то – я пока не знаю что именно – заставило ее умолкнуть. Она сейчас почти в состоянии кататонии, и это убивает меня, поскольку мы добились с ней большого прогресса. Кто-нибудь из вас знает, что могло вызвать такую реакцию?

Менкен покачал головой и взял стакан с бренди. Фуртвенглер подошел к Юнгу, стоявшему возле среднего окна, и протянул ему стакан.

– Да, – сказал он. – Не исключено, что я могу это объяснить. Но…

Он вернулся за свой стол и сел.

– Но? – нетерпеливо повторил Юнг. – Что «но»?

– Это чистой воды предположение. – Фуртвенглер сделал глоток.

Юнг нервно порылся в карманах, выудил оттуда манильскую сигару и закурил, бросив обгоревшую спичку на пол.

– Прошу вас, не бросайте спички на пол! – раздраженно буркнул Фуртвенглер. – Возьмите пепельницу. Вы везде оставляете за собой пепел.

Юнг взял пепельницу и, сжав в зубах сигару, а во второй руке – стакан, прошипел:

– Дальше, пожалуйста!

– Блавинская считает, что к ней прибыл посланец с Луны, – сказал Фуртвенглер.

– Вот как? – Юнг подался вперед.

– Да. Естественно, это полная чушь.

– Раз она верит, значит, прибыл, – заявил Юнг. Туг он был непоколебим. – Если мы постоянно будем убеждать графиню, что она не права, мы ей не поможем. Кто этот посланец? Кто-нибудь его видел? Его – или ее? Это мужчина или женщина? Она вам сказала? Что именно она сказала?

– Это мужчина, – отозвался Фуртвенглер, и я его видел.

– Ага!

– Не спешите кричать «ага!». Это просто новый пациент. Палата 306 – неподалеку от номера Блавинской. Очевидно, они встретились…

– Замечательно! Замечательно! Вы хотите сказать – они узнали друг друга?

– Она утверждает, что узнала его.

– И что? Он действительно с Луны?

– Бога ради, Карл Густав!

– Вы понимаете, что я имею в виду. Он тоже утверждает, что прибыл с Луны?

– Нет. Он вообще ничего не утверждает. Он немой.

– Немые луняне! Целых двое! Может, они подпишут конвенцию?

Менкен еле удержался от улыбки.

– Когда он прибыл, этот посланец? – спросил Юнг.

– Вчера днем. И никакой он не посланец. Он приехал… его привезли из Англии..

– Говорят, Англия – та же Луна, – заявил Юнг, глянув на Менкена.

Тот сидел с каменным лицом, чувствуя себя как рефери на теннисном матче. Это была его постоянная роль во время таких дискуссий: чуть меньше, чем участник, чуть больше, чем зритель. Однако именно от него ждали беспристрастных суждений, так что он не имел права становиться на чью-либо сторону.

– Как его зовут, этого человека? – спросил Юнг.

– Пилигрим.

– Пилигрим? Интересно…

– Что именно вам интересно?

– Все! Татьяна Блавинская уверена, что он такой же лунный житель, как она сама, это я понял. Но что вы еще о нем знаете? Кто он, из какого социального круга? Быть может, он человек искусства?

– Боже правый! Да, верно, – ответил Фуртвенглер. – Вы слышали о нем?

– Как его зовут? Я имею в виду его имя.

– у него нет имени. Он Пилигрим – и все.

– Так он подписывается. Я читал его статьи. Он искусствовед, причем блестящий. Написал великолепную книгу о Леонардо да Винчи. Умный парень… И в чем его проблема? В каком он состоянии?

– Он потенциальный самоубийца.

– Бог мой, как печально! Он уже пытался наложить на себя руки?

– Да, несколько раз. В последний раз он повесился. Обстоятельства его самоубийства крайне необычны. По идее он должен был умереть.

Фуртвенглер рассказал о медицинских отчетах Грина и Хаммонда, которые оставила ему для изучения леди Куотермэн.

– Мне хотелось бы его увидеть, – сказал Юнг. – Очень хотелось бы! Можно?

– Конечно. Поэтому я и пригласил вас обоих.

– Так вы говорите, он должен был умереть, но каким-то чудом остался в живых? – спросил Менкен.

– Похоже на то, – откликнулся Фуртвенглер. – Оба обследовавших его врача подписали свидетельство о смерти и уехали. Как вдруг – часов через пять, или шесть, или семь после повешения – он ожил.

– Возможно, на самом деле он не хотел умирать, – предположил Менкен.

– Но вы говорили, он хотел покончить с собой и до того. То есть были другие суицидные попытки? – спросил Юнг.

– Да.

– Тоже повешение?

– Нет. Другими способами. Он топился. Принимал яд. Все как положено.

– Потрясающе! Хотя, быть может, Менкен прав, и парень просто плохо старался?

– По-моему, для того чтобы пролежать семь часов без дыхания и пульса, нужно как следует постараться, – возразил Фуртвенглер.

– А теперь Блавинская думает, что он явился к ней с Луны.

– Увы…

Блавинская не относилась к числу любимых пациентов Фуртвенглера.

Юнг сел и решительно хлопнул себя по колену.

– Когда мы можем его повидать?

– Сейчас, если хотите.

– Очень даже хочу. Давайте выпьем! Мы все отправимся вместе. На Луну, господа! – Юнг поднял стакан и опустошил его. – На Луну – и в темпе!

Фуртвенглер крепко сжал в руке стакан. По предварительной договоренности с леди Куотермэн и с одобрения Блейлера Мистер Пилигрим был его пациентом. Тем не менее, когда Фуртвенглер поставил стакан и пошел, догоняя коллег, его кольнуло нехорошее предчувствие. Он уже не раз терял своих пациентов из-за Юнгa – как, например, Блавинскую. Именно поэтому его так возмутил рецидив ее болезни. Бьющий через край энтузиазм Юнгa порой сводил на нет все усилия других врачей. За ним нужен был глаз да глаз.

Поворачивая ключ в двери, Фуртвенглер подумал: «В один прекрасный день я вышвырну его из клиники! Надо только придумать как».

9

Пилигрим, беспомощный, словно ребенок, стоял посреди комнаты. Кесслер, обливаясь потом, пристегивал к его рубашке воротничок.

– Он что, не может сделать это сам? – осведомился Фуртвенглер.

От неожиданности непослушная застежка выскользнула из рук, и у Кесслера аж дух перехватило от обиды.

– Он пытался, сэр. По-моему, он хотел бы одеться сам, но где-то на полу валяются еще три застежки. Он уронил их. Я завяжу ему галстук, если вы не против.

Санитар уже выбрал великолепный голубой шелковый галстук, который висел у него на плече. Он кивнул двум другим врачам, молча стоявшим в белых халатах возле двери.

– Доброе утро, господа, – сказал он. А затем, глянув на Пилигрима, продолжил: – Мы уже прогулялись, а теперь ждем обеда. – Обернув галстуком шею пациента, Кесслер принялся завязывать узел. – Мы плохо спали, все стояли у окна и смотрели на небо. В шесть утра, за час до рассвета, мы сели и отвернулись к стене, крепко прижавшись к ней коленями. В четверть восьмого мы признали, что нам надо в туалет, сходили и вернулись к окну. Когда взошло солнце, мы подняли руку и помахали ему. Удивительно, да? И больше никаких жестов. Руки почти всегда опущены, и орудует он ими неуклюже, чему свидетельство – три потерянные застежки.

Кесслер приготовился затянуть узел галстука, но тут Пилигрим вдруг поднял руки и оттолкнул его.

Кесслер отступил назад.

– Ну что ж. Еще одна попытка.

Пилигрим закончил узел и сдвинул его набок.

Фуртвенглер подошел к нему по ковру.

– Мистер Пилигрим! – сказал он, сияя отшлифованной годами улыбкой. – Я привел к вам познакомиться своих коллег – доктора Юнга и доктора Менкена.

Пилигрим, опускавший кончики воротника, повернулся к зеркалу над комодом.

– Мистер Пилигрим!

Фуртвенглер протянул к нему руку, но не успел он коснуться пациента, как Юнг воскликнул:

– Нет, не надо! Оставьте его в покое. Ладони Пилигрима упали вниз.

Кесслер подошел к нему с твидовым пиджаком фирмы «Харрис» в руках.

Юнг, приложив к губам палец, взял у него пиджак. Кесслер отошел и встал, наблюдая вместе с остальными.

– Ваш пиджак, мистер Пилигрим, – сказал Юнг.

Пилигрим повернулся чуть-чуть – так, чтобы не встречаться с Юнгом взглядом – и сунул руки в рукава с сатиновой подкладкой.

– Я знаю, кто вы, – сказал Юнг.

Пилигрим попытался застегнуть пуговицы.

– Меня зовут Карл Юнг, и я читал вашу книгу о Леонардо да Винчи. Превосходно написано, поверьте! Великолепно. И…

Пилигрим внезапно повернулся, прошагал мимо врачей и санитара, вошел в ванную комнату и захлопнул за собой дверь.

– Там есть ключ? – спросил Юнг.

– Нет, сэр, – ответил Кесслер. – Все ключи у меня в кармане.

– А бритва?

– Я ее убрал. Я сам побрил его сегодня утром.

– И как он отреагировал на то, что вы его бреете?

– Сперва терпел, а потом выбил бритву у меня из рук. Точно так же, как только что вырвал у меня галстук.

– Он попытался ее поднять?

– Нет, просто смотрел, как я ее поднял. А потом позволил себя добрить без всяких фокусов.

– Как он к вам относится? – спросил Юнг. – Он вас ненавидит?

– Понятия не имею. Пару раз я поймал его взгляд, устремленный на меня, совершенно непроницаемый. Похоже, мистер Пилигрим знает, кто я такой и что я приставлен, чтобы помогать ему, однако он меня практически не замечает.

– Он закрывался в ванной раньше?

– Только когда ходил в туалет. А когда он мылся, я был с ним. Я не оставляю пациентов одних во время мытья. Никогда.

– Ну и правильно. От греха подальше. Даже если больной покушается на свою жизнь, может произойти несчастный случай. И он не сказал ни слова?

– Ни единого, сэр.

– А завтрак? Он поел?

– Да, съел половину грейпфрута, тост с маслом и выпил чашечку кофе.

– И все?

– И все.

Юнг посмотрел на дверь ванной комнаты и повернулся к Фуртвенглеру. В конце концов, тот был лечащим врачом Пилигрима.

– Вы не против? – спросил Юнг.

Фуртвенглер постарался подавить раздражение.

– Что вы намерены делать?

– Войти туда. И, с вашего позволения, закрыть за собой дверь.

Фуртвенглер покосился на Менкена.

– Похоже, я теряю еще одного пациента, – пробурчал он. затем обернулся к Юнгу – Только не забывайте, что он мой, Карл Густав.

– Конечно! – откликнулся Юнг. – Я просто хочу установить с ним контакт.

– Что ж, отлично. Раз такое дело – дерзайте! – Фуртвенглер снова посмотрел на Менкена. Тот отвернулся к окну. Мы подождем вас здесь.

– Благодарю.

Юнг смиренно поклонился и подошел к ванной комнате.

Медленно и тихо стукнул три раза – и вошел.

10

Света не было. Ванная комната утопала во мгле. Поскольку Юнг никогда здесь не бывал и не знал, где что находится, он прислонился к двери, придерживая ручку.

– Вы не хотите, чтобы я включил свет, мистер Пилигрим? Никакого ответа.

Юнг замер, не шевелясь.

Он пытался уловить дыхание Пилигрима, но не слышал ни звука.

– Меня всегда интересовала тьма, – сказал он. – В детстве я, конечно, боялся ее, как многие ребятишки. Мой отец был священником, пастором швейцарской реформистской церкви. Я часто видел его на местном погосте, когда он совершал заупокойную службу. А поскольку мальчик я был впечатлительный, мне нередко снилось, что он стоит там, однако в моих снах никогда не было света. Они были сумрачные, унылые… темные. Очевидно, меня пугали могилы, да и сама заупокойная служба. Тебя опускают во тьму и оставляют там одного. Что-то вроде того. Возможно, вы тоже видели в детстве такие сны. Или похожие. Они снятся многим детям.

Юнг помолчал.

– Мистер Пилигрим!

Тот по-прежнему не отвечал. Юнг ничего не слышал, кроме отдаленного журчания воды где-то в здании.

Он отпустил дверную ручку и шагнул вперед. Никакой реакции.

Он сделал еще шаг и снова подождал.

Опять ничего.

– Позже, когда я достиг половой зрелости, тьма наполнилась для меня новым смыслом. Я больше не боялся – я жаждал ее. И перестал видеть во сне могилы. Они теперь мне очень редко снятся. Не исключено, что в будущем, когда я постарею, сны вернутся. Но пока могилы сменились колыбелью – так сказать, символом жизненной силы. В сущности, акт продолжения рода, как правило, происходит во тьме…

Кто-то вдали спустил в туалете воду. Трубы запели на разные голоса.

– Я никогда еще не беседовал с пациентами в темноте, сказал Юнг. – Это довольно забавно. Вас это тоже забавляет?

Тишина.

– Мистер Пилигрим!

Юнг сделал третий шаг вперед.

– Почему вы так упорно молчите? – спросил он. – Вам действительно нечего сказать?

Как видно, нечего.

– Если вам интересно, я продолжу свои размышления на тему тьмы, однако у меня такое чувство…

В дверь постучали.

– Отстаньте! – сказал Юнг.

– Но…

– Отстаньте. Наберитесь терпения. Подождите.

Юнг слышал голоса за дверью, хотя слов разобрать не мог.

Сколько времени он тут пробыл?

Поди пойми.

Где же этот чертов выключатель?

Юнг провел рукой по стене за спиной.

«Как правило, выключатель где-то рядом с дверью», – подумал он, но на стене ничего не было.

– Вы не могли бы помочь мне, мистер Пилигрим? Я хочу в туалет. Будьте добры, скажите, где тут выключатель?

Конечно, это была уловка, однако Юнг надеялся, что пациент на нее клюнет. Кто его знает? А может, громко позвать на помощь? Или крикнуть: «Пожар»?

При этой мысли Юнг рассмеялся вслух.

– Мне в голову приходят странные и смешные идеи, мистер Пилигрим! Я подумал, а не крикнуть ли мне: «Пожар!», чтобы вынудить вас заговорить… Но если бы здесь и правда был пожар, вы бы его увидели…

Спички!

Какой же я недотепа!

Пока он рылся карманах, натыкаясь на что угодно, кроме коробка со спичками, у Юнга внезапно возникло ощущение, что Пилигрим сбежал от него и все это время он разговаривал сам с собой.

Он шагнул вперед, споткнулся – и похолодел.

Носок туфли уткнулся то ли в руку, то ли в ногу.

– Мистер Пилигрим!

Юнг осторожно пнул это нечто ногой.

– Мистер Пилигрим!

Он опустился на колени.

В голове мелькнула мысль о том, что он грубо ошибся, оценивая душевное состояние Пилигрима. Что он потерял его из-за собственной гордыни. Уверенность в том; что Пилигрим больше не хочет умирать, затмила Юнгу рассудок. Человек, который вправду хочет умереть, будет пытаться снова и снова. Вот он и попытался.

Все это проносилось в его мозгу, пока Юнг опускался на колени. А потом…

Колени ударились о пол.

Боль.

Кафель.

Пульсирующая боль в коленях и жуткий холод.

Затаив дыхание, Юнг вытянул руки вперед, скользя ладонями по нанесенному ветром льду своего детства – кошмарному льду озера Констанс.

Пальцы наткнулись на рукав.

Твид.

Плотный.

Пустой.

Он потянул к себе пиджак.

Потом рубашку с оторванным воротничком.

Юнг пробежал пальцами по всем своим карманам.

Спички. Спички. Где?

На нем был белый халат, под ним – пиджак, жилет и рубашка. Карманы. Карманы. Слишком много карманов.

Вот же они, идиот!

Ну конечно.

В нижнем левом кармане жилета, именно там, куда ты их положил!

Три неудачные попытки – и наконец четвертая спичка зажглась.

При свете ее огонька Юнг увидел, что стоит на коленях в куче брошенной одежды: брюки – галстук – белье – туфли – носки – пиджак – рубашка…

О Господи! Да где же он?

Спичка догорела до самых пальцев. Швырнув ее в угол, Юнг зажег еще одну и встал.

Выключатель находился на лампе над раковиной.

Чудо из чудес! Гениально! Выключатель на лампе! Кретины!

Он дернул за цепочку.

Краем сознания Юнг отметил про себя, что нужно отволочь дизайнера ванных комнат в суд по технике безопасности. Выключатель с цепочкой, болтающейся над кранами, в психиатрической лечебнице! Безумие!

Пилигрим.

Юнг увидел его в зеркале. По крайней мере его часть. Макушку. Плечо.

Лежит обнаженный в ванне.

Юнг застыл на месте.

Он знал, что должен позвать остальных, но не мог открыть рот.

Через несколько секунд, показавшихся долгими, как часы, он снова больно ударился коленями о кафель, склонившись над Пилигримом.

Дно ванны было алым.

Боже правый! Он таки добился своего!

Хотя нет…

Стоило Юнгу протянуть руку к кисти пилигрима, как тело самоубийцы содрогнулось в конвульсиях и почти село.

Оно замахало в воздухе руками, потом уронило их вниз и начало лихорадочно шарить под испачканными кровью бедрами и ягодицами. Наконец правая рука торжествующе взметнулась вверх.

В ней была ложка. Маленькая ложечка с зубчатыми краями. В голове у Юнга всплыли слова «половина грейпфрута на завтрак». Половина грейпфрута, съеденная зубчатой ложечкой.

Левой рукой Пилигрим схватил Юнга за лацкан и притянул к себе.

Рот пациента открылся.

Он протянул Юнгу ложку. В глазах его была отчаянная мольба.

– Пожалуйста! – прошептал он. – Прошу вас! – Он сунул несчастную ложку Юнгу поднос. – Убейте меня!

Юнг разжал пальцы, вцепившиеся в лацкан, и встал.

Собрал полотенца, накинул их на тело Пилигрима, другие бросил в раковину и пустил холодную воду.

Сунув ложечку в карман, Юнг подошел к двери и открыл ее. Прежде чем броситься обратно к ванне, он посмотрел на гостиную, залитую ослепительным солнечным светом, и сказал своим коллегам:

– Теперь можете войти. Он заговорил.

11

Менкен с Кесслером отвели Пилигрима в хирургическое отделение, где ему обработали раны на запястьях. Хотя он потерял много крови, ущерб, нанесенный здоровью, был бы куда значительнее, если бы Пилигрим порезался ножом. Однако ножи, подаваемые на подносах тем пациентам, которые питались в номерах, всегда имели закругленные кончики и тупые края. Порезаться ими было невозможно.

Когда остальные ушли, Фуртвенглер вздохнул и беспомощно всплеснул руками.

– Что же мне с вами делать? – спросил он, усевшись на кровать Пилигрима.

– Со мной? – удивился Юнг. – Почему – со мной?

– Мы могли предотвратить это, если бы вы не вмешались.

– Никто не смог бы этого предотвратить, – сказал Юнг. – Вы только подумайте! Человек пытается убить себя ложкой. По-моему, это крайняя степень отчаяния. Я тут ни при чем.

– Вы подлизывались к нему. Когда вы подали ему пиджак, он понял, что может вертеть вами как хочет. Я просто не знаю, как быть. То же самое вы сделали с Блавинской. Вы восторгались лунными чудесами. И с человеком-собакой – помните? Вы позволили его хозяйке водить несчастного на поводке. Вы сказали человеку-с-воображаемым-пером, что он написал самую прекрасную книгу на свете. Клянусь, вы не желаете вернуть им рассудок! Вы хотите оставить их в мире грез.

Юнг отвернулся к комоду и тронул пальцем фотографию в серебряной рамке. На ней была женщина в трауре – потупленные глаза, опущенная вниз голова, черные бисер и платье.

– Это неправда. Я вовсе не хочу, чтобы они остались в мире грез. Но кто-то должен сказать им, что их фантазии реальны. – Подумав немного, он добавил: – и их кошмары тоже.

– Они не реальны! Это проявление безумия, не более того!

– Луна реальна, – возразил Юнг. – Собачья жизнь тоже реальна. Воображаемый мир реален. Если они верят во все это, мы тоже должны поверить… по крайней мере до тех пор, пока не научимся говорить на их языке и слышать их голоса.

– Да, конечно. – Фуртвенглер снова вздохнул. – Все это я знаю. Но вы заходите слишком далеко. Когда Пилигрим заговорил, что он сказал вам? «Убейте меня». Мне бы он такого не сказал. И Менкену, и Блейлеру тоже. Он не сказал бы этого ни единому врачу в нашей клинике. Ни единому! Только вам. И все потому, что вы вечно притворяетесь союзником, чуть ли не сообщником пациентов!

– Я действительно их союзник. Для этого я здесь нахожусь. Мы все их союзники, Йозеф.

– Нет, мы вовсе не затем здесь находимся! Не для того, чтобы быть их союзниками или сообщниками. Друзьями – да. Мы обязаны относиться к ним с сочувствием, но мы не можем потворствовать их причудам и позволять им устанавливать правила. Правила диктуем мы! Их диктует реальность! Не они. Не сумасшедшие… умалишенные…

– По-моему, мы решили не употреблять эти слова, – заметил Юнг. – Мы не говорим «сумасшедшие» и «умалишенные». Таков уговор.

– А я говорю «сумасшедшие» и «умалишенные», когда их вижу! И в данный момент я считаю, что сумасшедший – это вы. – Фуртвенглер встал. – Господи Боже мой! Он пробыл у нас всего два дня – и уже попытался покончить с собой!

– Такова его натура, – сказал Юнг. – Это совершенно очевидно.

– Опять вы за свое! Очевидно! Что вам может быть очевидно в случае с Пилигримом? Вы едва его знаете!

– Я принимаю то, что получаю, – сказал Юнг. – То, что они могутмне предложить. Он предложил разрезанные запястья. И дальше что?

– А дальше – оставьте его в покое! Я сам им займусь.

– Тогда зачем вы меня пригласили? И Арчи Менкена? Зачем вы попросили нас прийти?

Фуртвенглер хотел постучать себя по лбу и сказать: «Потому что я дурак».

– Сам не знаю, – сказал он вслух. – Возможно, во всем виновато мое старомодное воспитание. Я привык считать, что врач обязан интересоваться мнением других специалистов. Что ж, впредь буду умнее. Тем более что у нас с вами постоянно возникают стычки.

– Мне жаль, что вы так думаете.

– А как прикажете думать? Вы не оставили мне выбора, Карл Густав.

– И что же теперь будет?

– Я вынужден попросить вас более не контактировать с мистером Пилигримом.

С этими словами Фуртвенглер отвернулся, подошел к двери между двумя комнатами, задержался на мгновение и бросил через плечо:

– Всего хорошего.

– Всего хорошего, – шепотом произнес Юнг.

Услышав, как закрылась дверь, он повернулся к окну, сел и уставился на свои ладони. «У меня крестьянские руки, подумал он. – Крестьянские руки – и топорные методы работы».

Через минуту вернулся Кесслер и сказал ему, что мистера Пилигрима до завтра оставят в изоляторе.

– Он сильно поранился? – спросил Юнг.

– Не смертельно, хотя порезы довольно глубокие, если учесть, что он сделал их ложкой. За ним просто понаблюдают. Я только что встретил в коридоре доктора Фуртвенглера, и он сказал, что пойдет проведать его.

– Понятно.

– С вашего позволения, я немного приберусь в ванной комнате.

– Да, конечно.

Юнг остался в спальне Пилигрима, бесцельно шагая от кровати к комоду, от комода к столу, рассеянно проводя пальцем по их поверхности, словно проверяя, нет ли там пыли. Он задержался у комода, вытащил и задвинул по одному все ящики, перебирая носовые платки, рубашки, нижнее белье и аккуратно сложенные галстуки.

Пилигрим был явно состоятельным человеком. И разборчивым: он предпочитал количеству качество. Люди, рожденные в мире, где утонченность и богатство идут рука об руку, считают, что иметь вещей больше, чем необходимо, вульгарно и почти неприлично. Сложенные рубашки, которые ощупывал Юнг, прослужат еще лет десять – пятнадцать, если только их хозяин не растолстеет. Воротнички, конечно, дело другое. И носовые платки, разумеется, не рассчитаны на столь долгий срок, равно как и носки. Простое и удобное нижнее белье можно было носить года три-четыре. А галстуки – те просто вечны.

Вечны. Почему ему в голову сегодня постоянно лезет это слово? Вечно. Вечность. На прошлой неделе такого не было. И вчера тоже. Именно сегодня… Вечно.

Ладно, Бог с ним…

Он снова глянул на женское лицо в серебряной рамке. Очевидно, фотография сделана лет двадцать – тридцать назад, до смены веков. Кого она оплакивала – умершего ребенка? Мужа? А может, себя?

Кесслер собрал разбросанную в ванной одежду Пилигрима, чтобы сдать ее в прачечную.

– Странно, – сказал он Юнгу, свалив кучу на кровать и принявшись разбирать ее, – одежда, которую снимают с себя самоубийцы, всегда почему-то кажется грязной. Я одевал его сегодня утром и знаю, что все было свежевыстиранным и выглаженным. Но хотя мои пальцы знают, что одежда чистая, все внутри меня инстинктивно встает на дыбы.

– Это называется «атавистическая реакция», Кесслер, – отозвался Юнг. – Точно так же любой ребенок, даже младенец, чувствует, что гадюка опасна. Однако мистер Пилигрим не покончил с собой. Он еще жив.

– Да, но… – Кесслер замялся. – Тот, кто неудачно пытался свести счеты с жизнью, попробует еще раз. Я знаю это по опыту. Да вы и сами знаете, доктор.

– К сожалению, вы правы. Мистер Пилигрим наверняка попробует снова.

Кесслер держал перед собой рубашку Пилигрима, расправив кремовые рукава во всю ширь. Крылья.

– А он не маленький.

– Да уж. Он гораздо выше меня. Дайте-ка мне посмотреть! Юнг протянул руку, и Кесслер отдал ему рубашку.

– Египетский хлопок, – сказал санитар. – Мягкий, как поцелуй ребенка.

Юнг поднес рубашку к носу.

– С позволения сказать, сэр, это довольно странно – нюхать чужую рубашку, – заметил Кесслер.

– Лимоны, – проговорил Юнг. – Она пахнет лимонами. И чем-то еще…

Он бросил рубашку Кесслеру. Тот тоже понюхал и сказал:

– Да, лимоны. У него такая туалетная вода. Он капнул на ладони и похлопал себя по щекам, когда я побрил его. Она в ванной, можете посмотреть.

Юнг нашел бутылочку на мраморной полке над раковиной. Круглая стеклянная пробка, на серой этикетке написано по-английски: «Пенхалигон, Лондон. Поставщики парфюмеров Его Величества короля Эдуарда VII. А внизу, еле заметными мелкими буковками, название: «Букет Бленхейма».

Юнг вытащил пробку и понюхал. Лимоны. Апельсины. Липа и мох. И, возможно, самая малость розмарина…

– Утром здесь была женщина, – сказал он. – В приемной, вместе с доктором Фуртвенглером. – Юнг наклонил бутылочку и смочил кончик пальца. – Вы не знаете, кто она такая?

– Очевидно, вы имеете в виду леди Куотермэн, – ответил Кесслер. – Я видел ее автомобиль. Она привезла вчера мистера Пилигрима из Лондона.

Юнг вышел из ванной.

Кесслер стоял у шкафа и вешал твидовый пиджак. В руке у него была одежная щетка.

– Куотермэн, говорите?

– Да, сэр.

– Значит, она тоже пользуется этой туалетной водой. От доктора Фуртвенглера пахло точно так же, когда он вышел в коридор.

Кесслер, остолбенев от возмущения, повернулся от шкафа.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, сэр. Просто ума не приложу!

Он в последний раз провел щеткой по пиджаку и закрыл дверцу.

– Нет-нет! – рассмеялся Юнг. – Я не намекаю на то, что они обнимались. Ничего подобного. Просто у меня нюх, как у гончей. Наверное, леди Куотермэн пожала доктору Фуртвенглеру руку, и запах остался у него на пальцах.

– У вас настоящий талант, сэр. Поразительно!

– Вы не знаете, где остановилась леди Куотермэн?

– В отеле «Бор-о-Лак», сэр. Я слышал, как об этом говорили.

– Благодарю вас.

Юнг направился в коридор.

– Доктор!

Юнг повернулся.

– Пока вы не ушли, я хотел бы привлечь ваше внимание… Кесслер смущенно замялся. – У мистера Пилигрима есть еще одна маленькая аномалия, сэр. То есть… помимо того, что он не хочет разговаривать и пытается наложить на себя руки…