Текст книги "Бунт в "Зеленой Речке""

Автор книги: Тим Уиллокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Глава 26

Девлин снился сон, будто она играет в какую-то причудливую видеоигру, правила которой ей не известны, с человеком, которого она никак не могла узнать. Затем она оказалась в комнате, где ее старый научный руководитель проводил сеанс групповой терапии с компанией каких-то людей; среди них встречались бывшие любовники Девлин, не особо желавшей их видеть. После этого она очутилась в какой-то обнесенной стеной деревеньке, в общем, очень знакомой, но тем не менее, сворачивая за угол, Девлин каждый раз оказывалась на незнакомой улице. У каменного колодца она присела, чтобы обдумать положение, и проснулась.

Еще несколько мгновений, полузакрыв глаза и уронив голову на сложенные руки на столе, она вспоминала некоторые фрагменты сна, но никаких толкований его в голову не приходило. Открыв глаза, девушка подняла голову: она сидела за столом в медпункте, а напротив стоял Робен Уилсон со стаканчиком кофе в руке.

– Я не хотел вас будить, – повинился он.

– Ничего, – сказала Девлин, немного смутившись оттого, что ее застали спящей, словно это лишний раз свидетельствовало о женской слабости.

– Ну и железные у вас нервы, – удивился Уилсон, – это надо же умудриться прикемарить в такой ситуации.

– Это не нервы, это усталость, – призналась Девлин и взглянула на стаканчик. – Неужели мне?

Уилсон кивнул и протянул кофе. Девлин немного отпила.

Боксер так и не надел рубашку. Взгляд Девлин скользнул по широченным, гладким плитам грудных мышц, бугрившихся над белым пластырем. Сконфузившись, Девлин сосредоточилась на кофе. Уилсон достал из кармана пачку „Кэмел“ с фильтром и сунул в рот сигарету.

– А мне можно? – спросила Девлин.

– Конечно-конечно. – Уилсон протянул пачку. – Я и не знал, что врачи тоже курят.

Девлин поднесла свою зажигалку к кончику сигареты и глубоко затянулась.

– А я не знала, что боксеры курят, – ответила она.

– Когда это было… – протянул Уилсон.

Под воздействием никотина Девлин воспринимала голос Уилсона как бы издалека. В конечностях ощущалось слабое покалывание. Впрочем, чувство исчезло так же быстро, как и появилось, сменившись полным удовлетворением. Ужасно, конечно, но сейчас Девлин ничто бы не доставило большего удовольствия, чем сидеть вот так с сигаретой в зубах… Она откинулась на спинку стула и затянулась еще раз.

– Откуда вы узнали о моем сломанном пальце? – поинтересовался Уилсон. – Это было страшной тайной.

– Я в то время как студент-медик проходила практику у ортопеда, – объяснила Девлин. – Так вот, лечащий врач применял в качестве пособия вашу рентгенограмму. О том, что она ваша, я прочитала на этикетке.

– Будь я проклят!..

– Раз уж на то пошло, я думаю, что по справедливости, жюри должно было присудить победу вам. В кои-то веки судьи разрешают итальянцу побить боксера-негра.

Уилсон улыбнулся и кивнул.

– За что они вас подставили с этим убийством? – спросила Девлин.

Уилсон ловко присел на краешек стола.

– Большинство боксеров отваливает примерно процентов восемьдесят заработка своим менеджерам. Вывести тебя в люди под силу очень немногим жучкам, и они уж позаботятся о том, чтобы хапнуть большую часть твоих денег якобы „за понесенные расходы“. Я подал на своего управляющего в суд, но оказалось, что им, в свою очередь, вертели заправилы гостиничного бизнеса в Лас-Вегасе. Мертвая потаскуха стоила немного, зато остальным боксерам преподали четкий и ясный урок. – Уилсон пожал плечами. – Вот и все…

– Но, вижу, вы в отчаяние не впали, – сказала Девлин.

– В отчаяние? – переспросил боксер. – Очутившись здесь, я два месяца не мог спать. Я потерял все, что имел. Черт возьми, я до сих пор не расплатился со своими адвокатами!.. Лежа на койке в ожидании подъема, я убивал этих гадов миллионами разных способов, вырезал их семьи у них на глазах, заставлял бешеных собак насиловать их жен до смерти…

Остановившись, боксер взглянул на Девлин и смущенно моргнул; ярость, появившаяся в его глазах, исчезла.

– Прошу прощения, – извинился он.

– Ничего, все нормально, – мягко успокоила Девлин.

Уилсон затянулся.

– И уже позже, сидя как-то на койке с картонной трубочкой во рту и подогревая моей „Зиппо“ щепотку героина в корытце из фольги, я понял, что „отчаяние“ – еще один нож, который эти сволочи вонзили мне в потроха, а я сам помогаю им его проворачивать. Курить я не бросил, – Уилсон приподнял руку с сигаретой, – но порошок спустил в унитаз и пошел спать.

– Я очень рада, – сказала Девлин.

Уилсон улыбнулся. Девлин снова ощутила некоторую неловкость. Страдания Уилсона, та несправедливость, которую ему пришлось вынести, были столь беспощадными, что у нее мороз прошел по коже. Она никогда не считала себя особо сердобольной и достаточно навидалась людских несчастий, чтобы привыкнуть к слепой жестокости судьбы, но, глядя на Уилсона, не находила слов сочувствия, которые не прозвучали бы фальшиво. Она докурила сигарету до фильтра, погасила окурок и снова взяла со стола пачку.

– Я возьму еще одну?

– Конечно.

Девлин прикурила от своего огня.

– Значит, вы решили податься в политику, – сказала она.

Уилсон фыркнул:

– Политику? – Он покачал головой. – Политика превращает людей в дерьмо, независимо от того, кто они и где находятся. И если люди считают мои действия политикой, то это их личное мнение.

– А что вы делаете?

– Я даю советы. В основном пытаюсь подготовить молодых ребят к возвращению в большой мир. Я считаю, что если ты можешь научиться правильно жить здесь, то жизнь на свободе для тебя – семечки.

– Как? В смысле – как научиться?

– Хозяин ждет, что мы будем жить как звери – здесь или там, неважно. Полагаю, вы читали Малькольма.

Девлин кивнула.

– Вот-вот. Я человек неверующий, но религию уважаю. Уважаю и себя, и вас. Большинство молодых братков попали сюда за дело. Даже если они гордятся своими преступлениями, я не могу это понять, они все равно знают, каково приходилось их мамам. Я не хочу своей судьбой служить примером безнадежности. Им, конечно, проще всего ссылаться на меня и говорить: „Смотрите! Какая к черту разница? Можно жить правильно, а Хозяин все равно тебя сломает…“

Девлин вздрогнула, услыхав новые нотки в голосе Уилсона. Чужие слова, но боль и печаль принадлежали боксеру.

Уилсон кивнул.

– Вот я и повторяю все это молодым снова и снова, до тех пор, пока их не начинает тошнить от моих нравоучений. Иногда приходится их поколачивать, чтобы слушали, – все очень просто, но и очень сложно.

Боксер замолчал, огонь страсти полыхал только в темных глазах; он продолжал спокойно, но очень убедительно:

– Я твержу им: несмотря на все то, что вам сделали, вы по-прежнему можете остаться собой, то есть человеком, а не животным, которым вас хотят видеть.

У Девлин защипало глаза; она несколько раз моргнула. Уилсон раздавил окурок и улыбнулся, успокаиваясь:

– До многих ребят достучаться и так не удается, но некоторых пронимает. Знаете, в моем блоке меньше наркоманов, чем в любом другом. Я считаю, что, если хотя бы десять или двадцать парней не вернутся в тюрьму, – это уже здорово. Некоторые, возможно, пробудут на свободе пару лет вместо пары месяцев, а некоторые не принесут с собой домой привычку к героину. Даже этого достаточно. Для меня – достаточно.

Девлин хотелось сказать Уилсону, какое огромное и благородное дело он делает, но она опять побоялась, как бы все ее слова не прозвучали избито.

– Почему же Хоббс с вами так обошелся? – спросила она.

– Я думал об этом с той минуты, как оказался в штрафном изоляторе, но так до сих пор и не нашел ответа. Хоббс всегда относился ко мне по-честному. У него есть глаза, и он видит, что к чему. Никогда раньше он не называл нас „нигерами“. Вся эта история с изоляцией блока – фальшивка. Я не могу объяснить, но сегодня, когда разразился мятеж, мне сразу стало ясно: именно этого Хоббс и добивался. Это его детище.

– Но зачем? – удивилась Девлин.

– Не знаю… Забавно, но именно сегодня Клейн поведал мне, что Хоббс безумен – не в обиходном, а в медицинском смысле этого слова.

– Что он имел в виду?

– Не знаю, но мнится мне, док был прав.

Следующий вопрос Девлин постаралась задать как можно более небрежно и без всякого интереса:

– Как вы полагаете, нам удастся выбраться отсюда живыми?

Уилсон взглянул на девушку в упор:

– Коули говорит, охранники не знают, что вы здесь?

Девлин кивнула.

– Тогда они и пальцем не пошевелят, чтобы помочь. Если продержаться дольше, возможно кто-нибудь из моих ребят пробьется сюда, но думаю, они будут не в лучшей форме.

– Вы говорите так, будто надеяться нам не на что…

– Администрация тюрем больше не горит желанием ввязываться в войны между заключенными. Помните, как это было в Уако? Если эти психи не начнут убивать заложников – а Эгри для этого слишком умен, – они продержатся неделю, а то и больше. А Грауэрхольц о нас не забудет. Времени у него достаточно.

– Но чего ради им приспичило убивать пациентов?

Уилсон пожал плечами.

– Вы же смотрите Си-эн-эн, чего же спрашивать? Вы же психиатр. А в мире разве не то же самое? Возьмите Боснию, Ливан, Южную Африку: расы, религия, семьи, племена… Люди убивают своих братьев повсюду. Думаете, они не питают ненависть к этим больным СПИДом парням? Питают, и еще какую: гораздо больше причин ненавидеть их, чем кого-либо другого…

Открылась дверь и вошел Коули.

– Как там дела, Коули? – спросил Уилсон.

– Все спокойно, эти свиньи выжидают. Лопес стоит на дежурстве: парень не выглядел так хорошо уже несколько недель. – Негр посмотрел на Девлин. – Грауэрхольц поджег нашу коробку с таблетками. – Он улыбнулся. – Но с полдюжины гадов валяются в полном отрубе, а еще столько же выблевывают себе потроха.

– И что дальше? – поинтересовалась Девлин.

Коули пожал плечами.

– У них два пути: окна палаты Крокетта и двери. Окна расположены высоко, и им придется пролезать между прутьев решетки по одному. Так что я думаю, они снова попытаются сломать двери.

– Возможно, они захотят раздвинуть прутья дверной решетки с помощью автомобильного домкрата, – предположил Уилсон.

Коули покачал головой.

– В этом случае им опять же придется пролезать по одному. Нет, они ждут чего-то другого. Нам тоже остается только ждать.

Коули мягко зашагал к двери, ведущей в душевую и аптеку.

– Пойду-ка я сосну, если никто не возражает. Как знать, может, в последний раз.

Тут Девлин попался на глаза ее чемоданчик, приставленный к столу.

– Коули, – окликнула она негра, – подойди-ка сюда.

Коули обменялся с Уилсоном взглядом и подошел к Девлин. Та встала на ноги.

– Присядь.

Коули взгромоздился на стул.

– Хотите что-то сказать, ребята?

– Только не я, – отрекся Уилсон.

Девлин открыла чемоданчик и достала из него журнал в зеленой обложке.

– Что это? – поинтересовался Уилсон.

Девлин взглянула на Коули:

– „Америкен Джорнел оф Психиатри“. Это у нашего брата что-то вроде „Спортс Иллюстрейтед“.

– Ни хрена себе…

Девлин раскрыла журнал и положила его на стол перед носом Коули.

– Вот за этим я тогда и вернулась, – пояснила она.

Коули посмотрел на страницу. Затем поднял глаза на Девлин.

Веки негра подрагивали.

У Девлин комок подступил к горлу, она сглотнула. Не сводя с нее глаз, Коули вытащил из кармана рубашки очки в проволочной оправе и нацепил их на нос. Затем уткнулся в журнал, запустив пальцы в седые коротко стриженые волосы.

«СПИД и депрессивные недомогания в изолированных учреждениях: предварительное изучение вопроса, проведенное в государственном исправительном учреждении „Зеленая Речка“».

Авторы: Джульетта Девлин, Рей Клейн, Эрл Коули.

Не говоря ни слова, Коули долго смотрел в журнал. Затем его широкие плечи задрожали от сдерживаемых эмоций. Внезапно он сорвал очки и, прикрыв глаза рукой, завопил:

– Драть вас за ногу, может здесь человек уединиться и спокойно почитать?

Уилсон растерянно смотрел на Коули. Он открыл было рот, но Девлин кивнула на дверь. Пока они не вышли, Коули так и сидел, закрыв лицо ладонями. Уже в коридоре Девлин обернулась: прикрывая глаза левой рукой, Коули правой гладил страницы журнала как невесть какую драгоценность. Отняв от лица и вторую руку, он поднял глаза на Девлин: щеки негра были мокры. Некоторое время Девлин и Коули так и смотрели друг на друга, не обмениваясь ни словом, не жестом. Затем Девлин прикрыла за собой дверь.

– Да что это было? – спросил Уилсон.

Девлин прошла с ним по коридору; наконец, удостоверившись, что голос ее не подведет, она ответила:

– Это отчет о наших совместных с Клейном исследованиях.

– И там указана фамилия Коули?

– Да, он соавтор.

Уилсон оглянулся.

– Я видел свое имя только на страницах спортивных журналов. Вы здорово поступили.

– Спасибо, – поблагодарила Девлин, снова собираясь с силами, чтобы не разреветься.

За сегодняшний день она, похоже, испытала столько эмоций, что хватило бы на десять лет. Прежде подобных чувств ей испытывать не приходилось, да она доселе и не подозревала об их существовании. Но необходимо их сдерживать, если не хочешь совсем рассиропиться. Она отвернулась к стене. Бог знает откуда взялись силы, но она успокоилась.

Уилсон неуверенно мялся за ее спиной. Спустя некоторое время он сказал:

– Поймите его правильно, когда он кричал на нас, у него и в мыслях не было вас…

Девлин засмеялась:

– Да знаю я, что у него было в мыслях… Простите меня. – Ей хотелось прекратить смех, но она боялась, что заплачет. – Я просто очень рада, что он успел прочитать свое имя в журнале, прежде… – Ее смех оборвался. – Прежде чем будет поздно.

Повернувшись, Девлин уткнулась в Уилсона и спрятала лицо у него на груди. Боксер растерялся. Девушка положила руки ему на плечи и притянула к себе.

– Обнимите меня…

Уилсон неуверенно обхватил ее одной рукой. Девлин ощутила, как его член набухает, упираясь ей в живот, и кроме сумасшествия всех эмоций почувствовала еще одну. Подняв голову, она взглянула в лицо Уилсона.

– Я не хотел бы показаться невежливым, – извинился тот, – но ничего не могу с этим поделать.

– Все нормально, – сказала девушка и добавила: – Я рада…

Уилсон судорожно сглотнул: его взгляд на секунду упал на губы Девлин.

– Пошли, – сказала она.

Приведя боксера к укрытию, которое когда-то готовил для себя Коули, Девлин отперла дверь и включила свет. Уилсон уставился на лежавший на полу матрас.

– Вы уверены? – спросил он, колеблясь.

– Кому какое дело, если мы, возможно, не доживем до утра?..

– А Клейн?

Девлин посмотрела в потолок, подбирая нужные слова, затем заглянула боксеру в глаза:

– Клейн – самый лучший человек из всех, кого я когда-либо знала.

Уилсон моргнул и отвел глаза.

– Он не знает этого, но я люблю его, и заклинаю Господа Бога всем святым, чтобы Клейн пересидел все это в своей камере. Но Клейна здесь нет.

Уилсон снова взглянул ей в лицо.

– И я уверена, что если бы он узнал, то все бы понял и одобрил нас. – Девлин остановилась и глубоко вздохнула, напуганная силой своего чувства, жаром своих щек и яростной убежденностью собственного голоса. – Потому что такой уж он человек – Клейн…

В глазах Уилсона засветились ревность и подозрение; Девлин чуть не зажала ему рот, чтобы удержать готовые сорваться с губ слова, но остановилась, понимая, что Уилсон должен высказаться, а она должна это выслушать.

– Так какого же тогда черта? – спросил боксер. – Хотите перед смертью напоследок перепихнуться с Нигером?

Девлин сжалась, потому что слова оказались неприятнее тех, что она ожидала. Впервые Уилсон выказал жестокость, без которой он, конечно, не смог бы закончить тридцать три боя на ринге нокаутом. И, хотя эта внезапная вспышка грубости была вовсе не к месту, Девлин простила его, потому что знала о нем слишком много, чтобы судить о нем по одному лишь эпизоду, а еще потому, что в ответ сказала Уилсону правду:

– Нет, я уже перепихивалась с нигерами, как вы изволили выразиться, раньше.

Губы Уилсона презрительно изогнулись, он обернулся.

– Я люблю Рея Клейна и не люблю вас, и ничто не сможет этого изменить, – произнесла Девлин ему в спину. – А привела я вас сюда потому, что вы такой же хороший человек, как и он.

Уилсон остановился. Девлин молча смотрела на него. Спустя несколько секунд плечи боксера обвисли, он глубоко вздохнул.

– Простите меня, – выдавил он. Вздохнув еще раз, он поднял глаза на Девлин. – Простите… Я оскорбил вас, себя и моих людей. Вот так.

Снова отвернувшись, он шагнул к двери.

– Все люди, с которыми нам осталось иметь дело, находятся сейчас здесь, в этом здании. Разве не их Коули называет „мои люди“? Вы под эту классификацию не подходите. Вы даже не больны.

Уилсон привалился к дверному косяку и скрючился, стараясь сдержать стон. Девлин подскочила к нему и тронула за плечо.

– Вам нехорошо?

– Нет, все нормально, – выдохнул Уилсон. – Просто судорога. Уже проходит. – Он медленно выпрямился. – Может быть, Коули справедливо называет меня девчонкой.

Девлин взяла его за руку.

– Я так не думаю. – Потянув боксера за собой, она позвала: – Пойдем…

Приведя его в комнату Коули, Девлин раздела боксера и уложила на заплесневелый матрас. Затем стала раздеваться сама, а Уилсон молча следил. Девлин никогда прежде ничего подобного не испытывала. Она не стеснялась, не стыдилась и не демонстрировала себя. Даже не была возбуждена, как, например, сегодня утром с Клейном; сексуальность происходящего была какой-то совершенно особой: Девлин будто исполняла некий древний ритуал. Наблюдая за лицом Уилсона, она чувствовала, что не только желанна, но и ценна и уважаема им как человек и как друг. Она представляет сейчас больше, чем саму себя. Девлин опустилась на Уилсона, оседлав его бедра; взяв в руку член, она сжала его: он был тверд, как дерево. Боксер застонал и, закрыв глаза, подался назад, словно от боли. На кончике головки члена выступила жемчужная капелька, и Девлин поняла, что Уилсон, по-видимому, очень давно не знал женщины и кончит слишком быстро. Заниматься любовью без соответствующих средств было небезопасно, но в таких условиях беспокоиться об этом просто смешно, да и слишком сильно было желание сделать Уилсону подарок… Свободной рукой Девлин раздвинула губки и осторожно, стараясь не побеспокоить рану боксера, опустилась на него. Первый дюйм Уилсона скользнул в нее, и боксер, задохнувшись, вцепился пальцами в матрас.

– Полегче, полегче, – взмолился он.

Девлин остановилась, чувствуя, как увлажняется влагалище. Она слегка приподнялась, придерживая член Уилсона рукой, а затем опустилась неторопливо и уверенно. Уилсон вскрикнул и подался к ней: схватив женщину за талию обеими руками, он потянул ее на себя, вонзаясь в нее до предела. Девлин сжала его в объятиях, и внезапно боксер выгнулся дугой. Девлин ощутила, как он мощно кончает. Женщина закинула руки ему за голову и прижала к своей груди. Ощущая самопроизвольные спазмы мужчины, она почувствовала, как ее захлестывает волна нежности; Уилсон, казалось, будет биться в оргазме вечно. Но он обмяк и, закрыв глаза, откинулся на матрас.

Девлин слезла с него и прилегла рядом, положив голову на грудь боксера. Ей хотелось узнать, о чем сейчас думает Уилсон, не разочарован ли он, не чувствует ли стыда за то, что так быстро кончил. Мужчина обнял ее рукой за плечи и притянул к себе. Объятия Уилсона становились все сильнее и сильнее; его пальцы вонзились в плоть Девлин, и та на секунду испугалась, но затем, даже не видя лица боксера, поняла, что он просто тихо плачет, прячась от нее.

Девлин, ни слова не говоря и не поднимая глаз, уткнулась ему в грудь. Она молча лежала рядом и, притворяясь, что ничего не замечает, размышляла над волшебством всего происходящего, в то же время всей душой понимая тайный смысл, понимая, что значила она сама для Уилсона, Коули, Клейна, для всех этих мужчин, чьи истерзанные души и тела принимали страдания, никому не показывая своих мучений, и только теперь, рядом с женщиной, срывались. В ней проснулось странное ощущение того, что она являет собой не только себя, что она более, чем Девлин, даже более, чем обычная женщина: она сочетала в себе все, чего желали эти мужчины и чего они были лишены, все, что они могли бы иметь и не имели. Она была тем, что помогло бы этим обделенным людям почувствовать себя мужчинами, которые могли не только трахать, тем более что по-настоящему трахаться они и не могли, но и защищать, хотя и защитить ее они были не в силах; могли быть сильными, хотя и были слабыми, могли гордиться собой, хотя у них было больше причин для стыда; могли, наконец, любить, хотя все, что их окружало, провоцировало только ненависть. Впрочем, возможно, эта окружавшая их ненависть и помогала им сильнее любить… Рассуждая о ненависти, Девлин вспомнила о Грауэрхолъце и почувствовала, что даже он, Грауэрхольц, в кривом зеркале, в перевернутом негативе своей злобы, нуждался в ней так же, как и остальные. В эту минуту у нее не было ненависти к Грауэрхольцу – сейчас она думала лишь о том, что связывало только их двоих, и не боялась того, что он хотел с ней сделать, поскольку в ней он видел то, чего был лишен сам, и Девлин приняла эту ужасную сторону натуры так же, как принимала в ней и все хорошее. Она при случае убила бы Грауэрхольца за себя и за своих друзей, но ненавидеть или бояться его она уже не могла. В момент озарения Девлин осознала, что постигла мужчин так, как не была способна раньше, узнала нечто, не поддающееся научному анализу, вопреки всем ее прежним стараниям; то, что нельзя передать словами или описать на бумаге. Это каким-то образом связано с мужской и женской природой и тем неуловимым, что объединяло и разделяло эти столь разные ипостаси человека. Этого хватило, чтобы хоть ненадолго преодолеть разделяющую их пропасть. Теперь Девлин могла ответить на вопрос Галиндеса, а прежде и многих других: почему она решила поработать в Государственном исправительном учреждении „Зеленая Речка“. Теперь ясно, что привело ее сюда, но объяснить это кому-либо другому она бы не смогла.

– С вами все в порядке? – спросил Уилсон.

– Да, – ответила Девлин. – Все отлично.

– Думаю, нам лучше поскорее вернуться.

Не глядя друг на друга, они торопливо оделись. Они так ни разу и не поцеловались, но это уже не волновало Девлин. Выползая из своей норы, они с Уилсоном встретились глазами, и Девлин улыбнулась боксеру. Уилсон тряхнул головой и улыбнулся в ответ.

– Говорил мне Коули, что вы стерва. А я-то, дурак, ему не верил!..

– А мне он говорил, что вы мудак, – сообщила Девлин.

– Сдается мне, этот Коули здорово разбирается в людях… Спасибо, Девлин.

– И вам спасибо…

Уилсон пристально смотрел на нее, пока не сообразил, что она имела в виду. Затем кивнул и выбрался из каморки.

– А на кой черт Коули вообще оборудовал это место?

По пути назад Девлин разъяснила Уилсону план бегства, который Коули так и не претворил в жизнь, и Уилсон нашел план вполне реальным. На первом этаже из дверей палаты Крокетта к ним навстречу вышел, прихрамывая, Дино Бейнс – один из больных СПИДом.

– Винни Лопес говорит, что они принесли на крыльцо оборудование для резки металла…

Девлин распахнула дверь в кабинет. Коули по-прежнему сидел в очках за своим столом, уткнувшись в журнал перед собой. Он даже не поднял глаз.

– Коули, – окликнула его Девлин.

Негр поставил указательный палец на строчку, которую читал, и поднял голову.

– Две – две! – опечатки на третьей странице! О чем думают эти хреновы издатели? Неужели эти великие и могучие спецы ни фига не понимают в своем деле?..

– Грауэрхольц вернулся, – сказала Девлин. – Лопес сообщил, что они принесли газовый резак.

Коули с благоговением закрыл журнал, аккуратно убрал его в ящик стола и встал.

– Ну, пошли взглянем, – произнес он. – До тех пор пока не дочитаю, сюда не войдет ни один из этих козлов.

Его взгляд упал на брюки Девлин, затем вскинулся к лицу: девушка почувствовала, что неудержимо краснеет. Помрачнев, Коули неприязненно перевел глаза на Уилсона. Сняв очки, негр вышел из-за стола.

Девлин, глянув на себя, обнаружила три незастегнутые пуговицы на джинсах. Пока она трудилась над ними, Коули, не оборачиваясь, вышел в коридор. Девлин обменялась взглядом с Уилсоном и потащилась за Коули.

Они вышли через внутреннюю деревянную дверь, перешагнули через свернутый пожарный шланг и остановились перед сплошной стальной дверью. Коули отодвинул заслонку и заглянул в смотровое оконце.

– Мать твою!.. – выругался он и выпрямился.

Девлин склонилась к глазку: в конце коридора, за стальной решеткой. Грауэрхольц наблюдал за двумя головорезами, втаскивавшими тележку с газовыми баллонами. Третий бандит нес газовый резак, присоединенный к двойному шлангу, идущему от головок баллонов. Грауэрхольц взглянул прямо на Девлин; его левый глаз так и остался намертво заклеенным.

– Это ты, Коули? – крикнул он, ухмыляясь. – Скоро мы прорежем эту дрянь и тогда займемся твоими жирными черными яйцами!

Девлин хлопнула заслонкой. Коули уже отпирал дверь, а Уилсон возился с вентилем пожарного шланга.

– Эти хмыри опять хотят помыться, – сказал Коули. – Вы как, готовы?

Девлин, избегая его взгляда, подняла шланг. На конце стального наконечника находился маленький краник для регулировки напора. Прижав наконечник к бедру, она поймала себя на том, что ее более занимают мысли Коули, чем предстоящая схватка с Грауэрхольцем.

– Эй! – окликнул ее Коули.

Девлин посмотрела на него так спокойно, как только могла.

– Не обращай на меня внимания, – сказал негр. – Я просто немного старомоден.

– Ладно, – ответила Девлин.

– Ну и хорошо.

Коули распахнул дверь и шагнул за порог. Один из подручных Грауэрхольца поднес к носику горелки зажженную зажигалку. Полыхнуло желтоватое пламя, превратившись затем в ревущий синий конус восьми сантиметров длиной. Сдвинув на глаза защитные очки, зэк склонился над замком. Грауэрхольц взглянул на пожарный рукав в руках Девлин и, ухмыляясь, прижал рожу к прутьям решетки. Девлин стало нехорошо.

– Давай! – приказала она Уилсону.

Уилсон повернул вентиль. Спустя некоторое время шланг вяло вспучился – ничего похожего на прежний мощный рывок. Когда шланг вздулся у самого наконечника, Девлин открыла краник: слабая струйка выгнулась двухметровой дугой и шлепнулась на каменные плиты пола, на добрый метр не долетев до решетки.

– А вот и сюрприз! – Грауэрхольц от возбуждения приплясывал на месте.

– Вот зараза!.. – бросил Коули.

– Все, дальше не открывается! – крикнул Уилсон от вентиля.

Струя совсем скисла и превратилась в жалкую струйку, образовав небольшую лужицу у самых ног Девлин. Та обернулась к Коули.

– Небось перекрыли снаружи, – сказал Коули.

Коридор наполнился едкой вонью горящей стали.

– Все, отходи, – приказал Коули.

Девлин оттащила шланг, Коули вошел за ней, захлопнул и запер дверь на ключ.

– Нам кранты, – сообщил он. – Решетку они разрежут через десять минут, а с этой дверью справятся через двадцать пять.

– Давай-ка строить баррикаду, – предложил Уилсон. – Вон там. – Он ткнул через плечо пальцем в сторону деревянной двери.

– Не стоит, – вмешалась Девлин. – У меня есть идея получше.

Коули взглянул на Уилсона.

– Когда эта дамочка утверждает, что у нее идея, – сказал он, – нам лучше внимательнее слушать.

– Лягуша, – ответил Уилсон, – не следует говорить мне то, что я и без тебя отлично знаю.

Оба посмотрели на Девлин.

– Сколько у нас баллонов с кислородом? – спросила та.

Лягушатник Коули приподнял одну бровь и задумчиво кивнул.

– Мать твою, – протянул он. – Да у нас их столько, сколько тебе понадобится, и чуть-чуть больше…