Текст книги "Бунт в "Зеленой Речке""

Автор книги: Тим Уиллокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Глава 28

Робен Уилсон оторвался от прорезанного в двери окошка и через плечо окликнул Девлин. – Они вскрыли ворота, – сообщил он. Девушка перекатывала через порожек баллон с кислородом. Маневрируя с ним по коридору, она подняла глаза и увидела мелькнувшую за окошком хихикающую одноглазую физиономию.

– Берегись! – крикнула она.

Из окошка брызнула струя едкой жидкости. Уилсон достаточно быстро отреагировал, чтобы уберечь глаза, но жидкость все-таки попала ему на лицо и шею. Боксер захлопнул оконце, заглушив ехидное хихиканье.

– Вот зараза! – рявкнул Уилсон, оглядываясь в поисках какой-нибудь тряпки, чтобы вытереть лицо.

– Бегите и промойте водой как можно тщательнее, – приказала Девлин. – Там, в аптеке…

Уилсон припустился бежать – по-видимому, боль начала давать о себе знать. Девлин опустила баллон на пол, не дойдя до двери пару метров. Прямо на глазах стальная плита в нескольких сантиметрах от замка начала менять цвет, становясь серо-голубой. Грауэрхольц и его банда преодолевали последний серьезный барьер, отделявший их от осажденных обитателей лазарета. После этого им останется только вышибить деревянную дверь. Девлин постаралась не думать об этом. Серо-голубое пятно стало заметно шире и бледнее. Его центр начал светиться красным. Внезапно сталь прорвалась, возникла зияющая черная дыра, роняющая на пол капли расплавленного металла, застывающие мелкими конусами. Отчетливо послышалось шипение ацетиленовой горелки. Сзади подошел Коули со вторым баллоном кислорода, на горловине которого был навинчен манометр.

– Этот полон только наполовину, – сообщил негр и начал свинчивать манометр. Из палаты донеслись звон стекла и хор разъяренных голосов. Девлин вопросительно взглянула на Коули.

– Они высадили окно этой чертовой балкой, – пояснил тот, – чтобы прижать нас с двух сторон.

Из палаты донесся звук еще одного удара. Коули швырнул манометр на пол и подкатил баллон поближе к первому. Достав из кармана гаечный ключ, он пристроил его на заглушке.

– Думаешь, получится? – спросил он.

– Еще как, – ответила Девлин. – Мы, правда, можем и сами взорваться к чертовой матери, но все сработает. Мне нужен ключ от аптечных ящиков.

Коули достал связку ключей и отцепил один; грустно посмотрев на него, он протянул ключ Девлин.

Девушка уже чуяла носом запах горящей стали. Дыра в двери достигла уже трех сантиметров в длину.

– Подожди, пока я не вернусь, – сказала Девлин Коули.

По пути в аптеку она удостоверилась, что все двери, ведущие в коридор, в комнату с телевизором, в душевые и кладовки, плотно закрыты.

Над раковиной в аптеке склонился Уилсон; с его головы капала вода, но кран был закрыт.

– Я же сказала – как можно тщательнее, – повторила Девлин.

– Вода же перекрыта, забыли? С пинту только и вытекло…

– Не знаете, чем они вас?..

– По запаху – аккумуляторная кислота. По ощущениям – тоже.

Девлин нашла на полке бутыль раствора бикарбоната соды и скрутила запечатанную крышку.

По щеке, шее и плечу Уилсона змеилась дорожка пузырьков и язвочек. Девлин усадила боксера на стул и полила пораженную область раствором, чтобы нейтрализовать действие кислоты.

– Больно? – спросила она.

Уилсон пожал плечами.

– Да нет, нормально…

Шум из палаты доносился все сильнее. Через порог в аптеку втащился Винни Лопес. Его глаза остановились на разложенных на столе скальпелях. Подойдя, он схватил один; его глаза горели от возбуждения.

– Как делишки, старик? – поинтересовался он у Уилсона.

– Замечательно, – ответил тот.

Лопес поднял скальпель повыше.

– Только бы добраться до одного из них. Из этих здоровенных бородатых скотов. Стоит кому-нибудь просунуть свою башку в окно, как чик – и все в ажуре!

– Я же всегда советовал тебе, Винни, стремиться к большему, чем можешь получить.

Лопес поддернул сваливающиеся с тощих бедер штаны:

– Значит, я прошью обоих бородатых ублюдков…

Винни вышел. Девлин отперла висячий замок шкафчика, осторожно достала из него большую бутыль эфира и сверилась с его этикеткой: (C₂Н₅)₂O.

Подняв бутыль, она понесла ее к двери. Уилсон встал со стула и присоединился к ней.

– Что, док, объявляем химическую войну?

– Если вы предпочитаете метать в них рулоны туалетной бумаги, то валяйте, начинайте.

– А что это за дрянь?

– Эфир. Применяется для анестезии и, насколько я помню, выгоняется из серной кислоты и спирта.

– Мы собираемся их усыпить?

– Нет. Эта штука быстро испаряется, превращаясь на воздухе в газ. Смешиваясь с чистым кислородом, становится взрывоопасной.

Девлин снова посмотрела на бутыль, только сейчас понимая, какую страшную штуку она задумала. Думала ли она об этом, изучая химию в институте?..

Уилсон, разобравшись в ее чувствах, произнес:

– Они бы тоже могли метать в нас рулоны туалетной бумаги, но почему-то этого не делают…

Девлин кивнула и выдохнула:

– Пора…

Ацетиленовой горелке предстояло преодолеть еще не более пяти сантиметров стали, прежде чем замок отвалится от двери.

– Давай, – приказала Девлин Коули.

Негр присел на корточки возле баллонов и, повернув гаечный ключ, свернул вентиль первого цилиндра. Шипение ацетилена утонуло в шипении выходящего из баллона кислорода. Металл на двери светился уже ярко-оранжевым светом. Коули переставил ключ на вентиль второго баллона.

– Дверь открывается от нас, верно? – спросила Девлин.

– Верно, – подтвердил Коули, отворачивая вентиль второго баллона. Поток чистого кислорода рванулся в замкнутое пространство коридора.

– А теперь выходи и жди меня, – распорядилась Девлин. – Когда я вбегу, захлопни дверь как можно скорее.

– Все, они прошли, – сказал Коули.

Стальная дверь затряслась под ударами нетерпеливых кулаков, молотивших по ручке с другой стороны. Последние полтора сантиметра стали брызнули искрами, сдавая свои позиции. Коули прошел мимо Девлин и прикрыл дверь, оставив лишь узенькую щелочку. Девушка осталась наедине с шипящими баллонами и дрожащей дверью, которая едва сдерживала людей, собирающихся изнасиловать ее саму и убить ее друзей. Помни об этом, приказала себе Девлин. Никто их сюда не звал. Девушка подняла бутыль над головой обеими руками: нет, неудобно… Она встала в позу толкателя ядра, установив донышко бутыли на ладони правой руки. Да, так лучше… Желудок Девлин так сжался, что стало трудно дышать. Она обернулась на деревянную дверь, не дававшую кислороду перетекать в коридор: та была по-прежнему чуть-чуть приоткрыта.

Стальная дверь распахнулась настежь.

Девлин всем своим весом метнула бутыль вдоль коридора и тут же шарахнулась в сторону, ударившись задом и плечом в деревянную дверь: ввалившись в коридор, она не устояла на ногах.

В дверном проеме напротив человек с ацетиленовой горелкой в руках, сидя на корточках, ошеломленно смотрел на летевшую коричневую бутыль.

Девлин с пола подхватили чьи-то руки и мгновенно вдернули ее в коридор. Прежде чем Уилсон захлопнул дверь, Девлин успела рассмотреть, как бутыль разлетается вдребезги, ударившись об один из баллонов с кислородом.

Последовал чудовищный по силе двойной взрыв: раскатисто бухнул первый удар, почти следом раздался второй, несколько звончее и пронзительнее.

Крепкую деревянную дверь чуть не сорвало с петель ударной волной. Затем наступила оглушительная тишина. Коули поставил Девлин на ноги: та боролась с приступом тошноты.

– Все нормально? – спросил Коули.

Девлин кивнула, не спуская глаз с двери. Спустя несколько секунд она охрипшим голосом приказала Уилсону:

– Открой ее.

Боксер повиновался. Коридор между деревянной и стальной дверями, казалось, полностью освободился от всего живого. От взрыва эфира и кислорода сдетонировало оксиацетиленовое оборудование, что и послужило причиной второго удара. Четверо, в мгновение ока ставшие головешками и изуродованные осколками металла, лежали на полу неопрятными кучами. Пятого человека втиснуло в решетку ворот отброшенной взрывом тележкой из-под баллонов с газом.

Губы Девлин задрожали, и она зажала рот ладонью. Девушка чувствовала спиной устремленные на нее взгляды Уилсона и Коули, но оборачиваться не стала. Она довольна, что Грауэрхольц и его головорезы мертвы. Она довольна, что расправилась с этими ублюдками. И она не хотела, чтобы Уилсон и Коули видели сейчас ее лицо. Внезапно Девлин стала противна сама себе, и от радости вмиг не осталось и следа. Но теперь, по крайней мере, все кончено… Остальные, без понуканий Грауэрхольца, наверное, не захотят больше связываться с защитниками больницы.

Стальная дверь, висящая на одной петле, скрипнула и отодвинулась от стены. Из-за нее медленно выползла оборванная фигура.

Это был Грауэрхольц.

Его череп покрывал пепел сгоревших волос. Одежда выгорела до кожи. Правая рука была оторвана напрочь. Встав на подгибающиеся ноги, Грауэрхольц привалился к стене и съехал вдоль нее, оставляя за собой кровавый след.

– Гек!

В дальнем конце коридора появились Хорэс и Бубба Толсоны, обалдело уставившиеся на поле битвы. Осторожно пройдя сквозь дверной проем, они, переступив через тела, подошли к Грауэрхольцу.

Уилсон шагнул вперед и встал рядом с Девлин.

– Если вам захочется еще, то заходите, – достанется и вам, – предложил он.

Грауэрхольц медленно поднял свою башку и взглянул на них. Его единственный глаз, как всегда, блестел. Он открыл рот, но обожженные губы не выдавили ни звука. Оттолкнувшись от стены, он обрубком правой руки указал им прямо на Девлин. Глядя в глаза психопата, девушка поняла, что ее надежды не оправдались: Грауэрхольц не отступит сам и, пока жив, не позволит отступить другим. Со всей осторожностью, на которую только были способны, Толсоны обхватили своими лапищами главаря и понесли прочь из коридора.

– Эта тварь еще вернется, – сказал Уилсон.

Девлин согласно кивнула и пошла по коридору к распластанным телам.

– Вы куда? – поинтересовался Уилсон.

Коули же сразу все понял и двинулся следом.

Вдвоем они осмотрели пять тел. Человек, вжатый в решетку, и один из обожженных еще дышали, хотя и оставались без сознания. Врачи оттащили их в коридор, и Уилсон запер деревянную дверь.

– Как вы думаете, когда они снова пожалуют? – спросил он.

– Ты лучше должен знать этих вонючек, – огрызнулся Коули. – Так что отвечай на свой вопрос сам.

– Грауэрхольц находится в состоянии шока, – прикинула Девлин, – к тому же обожжен и истекает кровью. Даже он нуждается в медпомощи и обезболивающем. Может, вообще не оклемается настолько, чтобы вернуться.

Уилсон и Коули с сомнением посмотрели на нее.

– Нет, правда, если в течение ближайших двух часов у него хватит сил, чтобы подойти и постучаться в дверь, я сама ему открою.

– Видишь, Лягуша, все в порядке, – сухо сказал Уилсон. – Гек вернется не раньше чем через два часа.

– За одно лишь я не устану благодарить Бога, – ответил Коули.

– За что это?

– За то, что ты попытался стать боксером, а не комиком…

Коули подмигнул Девлин и прошел в палату Крокетта.

– Попытался? – переспросил Уилсон. – В каком это, черт возьми, смысле – „попытался“?

Армированные стекла двух окон палаты были разбиты, но атака захлебнулась. Девлин и Коули опустили двух раненых на пол. Винни Лопес тут же предложил перерезать им глотки, но Уилсон решил не мараться.

Не успела Девлин присесть на корточки над одним из раненых, как почуяла неописуемо мерзкий запах. Она подняла голову. Уилсон и Лопес тоже скривились. Девлин обернулась.

В двери посреди натекшей вонючей лужицы стояла карикатурная фигура, залитая сочащейся из бесчисленных порезов кровью и с головы до ног измазанная гнусной слизью. Позади стоял Виктор Галиндес – не такой мокрый, как Клейн, но такой же грязный.

– Общий привет, – сказал Клейн. – Никто не знает, как там „Никс“ сыграли?

Внутри Девлин все сжалось. Эмоции, обуявшие ее, были столь сильны и многочисленны, что она не могла вымолвить ни слова. Пока остальные, открыв рты, таращились на пришельцев, Лопес прошел через всю комнату, гордо демонстрируя Клейну, что он был на ногах и в действии.

– Продули. Как делишки, кореш?

Винни потряс руку доктора, и тот улыбнулся ему. Затем он улыбнулся Девлин, и сердце девушки растаяло: она шагнула к Клейну и поцеловала его в губы.

– Эй! – Рей отшатнулся. – Я смешан с дерьмом.

– А мне накласть, – сообщила Девлин.

Обняв Клейна за шею, она пыталась сдержать слезы, но услышала, как Клейн через ее плечо спросил Лопеса:

– А с каким счетом?

– Девяносто три – восемьдесят восемь.

Клейн откинулся так, чтобы видеть лицо девушки; заметив влажные глаза, он улыбнулся:

– Мне сегодня везет, как никогда: выиграл пару трусов именно в тот момент, когда они мне всего нужнее…

Глава 29

Узнав, что больница отрезана от системы водоснабжения, Клейн, естественно. В восторг не пришел. Ему вовсе не улыбалось разговаривать с людьми с расстояния десятка метров, которое стремились выдержать все окружающие, дабы уберечь носы от запашка. Позволив доктору помучиться ровно столько времени, сколько ему понадобилось, чтобы выдуть литр противной тюремной „колы“, Лягух напомнил ему, что вода в душ поступала из старомодного водяного бака. Клейч мощно рыгнул и потащил Галиндеса в душ.

Стоя под струей горячей воды, Рей привалился к стене и закрыл глаза. Смыв основную массу склизкой грязи, он с головы до ног намылился жидким антисептическим мылом, смыл его и тут же намылился снова, повторив всю операцию три раза подряд. И каждый раз он при этом обнаруживал на теле новые ссадины и порезы, но по-настоящему его беспокоили только три глубокие ножевые раны на внутренней стороне левой голени и бедра. Они уже приобрели нездоровый красный оттенок и наверняка заражены целым коктейлем разных болезнетворных микробов, о которых Клейну не хотелось даже думать. Оставалось только уповать на то, что лезвие не чиркнуло по кости и дело не закончится остеомиелитом. После душа надо будет слопать антибиотиков…

Галиндес вышел из соседней душевой, досуха вытерся и ушел. Клейн остался, в душе надеясь, что Девлин нанесет ему визит. Только одна эта мысль спровоцировала мощную эрекцию, и Клейн подмылся в четвертый раз – так, на всякий случай. Никогда наверняка не знаешь, где что обломится. Доктор набрал в рот мыла и поелозил пальцем по зубам. После дерьма, которое Клейн глотал всю эту ночь, вкус мыла оказался на удивление приятен – искуственный, химический, рукотворный, чистый… Уж чего-чего, а органических продуктов Клейн налопался на всю оставшуюся жизнь. Да и „кола“ эта – дрянь порядочная. Рей подставил открытый рот под струю и прополоскал его. Доктору было хорошо. Он похлопал себя по животу, с удовольствием прислушиваясь к шлепкам. Слава Богу, фигура у него отличная, и он жив. Черт возьми, Девлин с ним просто повезло! Интересно, что ее задержало? Заботиться о раненых дело, конечно, хорошее, почетное даже, но как насчет того, чтобы приветить героя-победителя? Нельзя не признать, великодушно признал Клейн, что защитники больницы проделали огромную работу, чтобы противостоять осаде. Но почти все двери взломаны, окна высажены, и защитников от гибели мог спасти только воин „шотокан“. А, и еще Галиндес. Но Галиндес – охранник, защищать – его работа, так что он не в счет.

Иногда Клейну приходилось жалеть о том, что он придурок, но временами он получал от этого несказанное удовольствие. Сейчас был как раз такой момент.

За занавеской послышался звук открываемой двери. Клейн хотел было небрежно посвистеть, но единственное, что шло на ум, был мотивчик из репертуара Дорис Дей, так что доктор решил от свиста пока воздержаться.

– Клейн?

Это был ее голос. Клейн замялся: может, стоит откинуть занавеску и предстать перед Девлин дрожащим, но с ковбойской ухмылкой на лице? Как в десятках третьеразрядных фильмов, которые ему доводилось смотреть? Ну-ка, выдержи стиль, парень! Похладнокровнее. Рей кашлянул и, понизив голос до мужественного баритона, ответил:

– Да?

– Нам нужно поговорить, – сказала Девлин.

Немного слов на свете звучит так страшно, как эти, особенно учитывая, что их произносит женщина мужчине, только что грезившему о более интимных отношениях. Эрекция доктора быстро увяла. А тут еще, как в кино, душевая трубка пару раз фыркнула, свистнула и перестала лить воду. Бак опустел.

– Можно это сделать сейчас? – спросила Девлин.

– Конечно, – без особого энтузиазма согласился Клейн.

– Я подожду тебя в кабинете.

Что? Какого черта? Она что, не хочет посмотреть, как он вытирается? Дверь отворилась и снова захлопнулась. Девлин ушла. Ну и что? Она наверняка станет подсматривать в замочную скважину. Правда, женщины так поступают только в порнофильмах, да и то, когда парень не один. Но все равно надо расправить плечи и изобразить ковбойскую ухмылку – так, на всякий случай. Вот так… Клейн шагнул за занавеску и чуть не растянулся на полу, поскользнувшись на кучке смытой с тела дряни. Спокойнее, Клейн: вытирайся и не торопись – будь мужчиной, черт возьми.

Уже три года ни одна женщина не видела его голым. А теперь, после каждодневной утренней разминки и качания на площадке, ему есть что показать. На воле Рей специально станет ходить только в майке до тех пор, пока будет можно. Эх, еще бы татуировку… Он не позаботился об этом раньше, поскольку его не считали настоящим, заслуженным зэком. А теперь уже поздно, к тому же учитывая, что лучшие в тюрьме татуировки делал Кольт Грили. А может, Девлин и не любительница татуировок, хотя все знакомые женщины Клейна от них тащились. Э, так, может, все дело в том, что Девлин просто стесняется смотреть на голого мужчину? Шершавое полотенце обожгло ободранные ладони. Может, весь этот лихой разговор насчет отсоса – не более чем болтовня? Она же католичка, а католицизм – такая религия, что или все, или ничего. Смертный грех и все такое прочее… Католичка, застегнутая на все пуговицы, – это просто кошмар. А если она – натура страстная, так совсем кранты – их только подтолкни чуть-чуть, и они с нарезки сорвутся… Клейн обернул сухое полотенце вокруг торса и причесался пятерней. Зеркала в душевой не было, так что взглянуть на себя не удастся. Впрочем, это, возможно, и к лучшему. Доктор втянул живот и направился в кабинет.

Девлин с дымящейся сигаретой меряла шагами горчичного цвета комнату. Взглянув на полуголого Клейна, она нервно улыбнулась и перевела взгляд на кончик сигареты.

Сердце Клейна оборвалось. Он боялся, что, несмотря на то что именно он не имел дела с женщинами, казалось, несколько десятилетий и именно он провел ночь в роли затычки в заднем проходе этой тюряги, чтобы прорваться сюда, ему придется еще и сочувствовать сексуальным опасениям Девлин. Возможно, она уже передумала… С утра так много времени прошло. Может, она посчитала, что надо быть просто дурой, чтобы спутаться с таким обалдуем, как Клейн. Но, черт возьми, никогда прежде он не был так далек от того, чтобы чувствовать себя обалдуем!

Терпение, Клейн: весь цвет психопатологии Техаса собрался за этими стенами, чтобы перебить их и всей кодлой изнасиловать бедную девушку, – так дай же ей перевести дух. Клейн глубоко вздохнул: все нормально, он же воин „шотокан“… Он холоден как лед. Нет, серьезно: он выдержит что угодно. А ковбойскую ухмылку прибережем на потом. Клейн улыбнулся Девлин.

– Потрясающе выглядишь, – сообщил он ей.

Офигительное начало. Вот дурак…

– Все при всем, – добавил он.

– У тебя тоже, – ответила Девлин.

Клейн рассчитывал на подобное признание, но с большим чувством, впрочем, это только начало. В воздухе повисло неловкое молчание.

– Я должна тебе кое-что сказать, – начала Девлин.

Констатировать, что Клейн пришел в ужас – значит, ничего не сказать. В голове тревожно забил колокол. Он хотел было поинтересоваться: „А не может это подождать?“, но подобная жалобная просьба предусматривала повышение голоса на добрую октаву, а жена одного из его приятелей как-то призналась, что нет лучшего способа убедить женщину в том, что у тебя член до колен, чем говорить с ней глубоким, низким голосом.

Не задумываясь далее, Клейн выпалил:

– Это следует понимать как „Я должна тебе кое-что сказать“ или как „Должна ли я еще что-нибудь говорить?“

– И то и другое понемногу, – призналась Девлин.

Достав из кармана рубашки пачку „Кэмел“, она вытряхнула сигарету и сунула ее в рот, затем протянула пачку Клейну.

– Будешь?

На этот раз Клейн не поддался искушению и отрицательно помотал головой.

– Видишь ли, – Девлин сделала паузу, прикурила сигарету и затянулась, – я люблю тебя.

– Черт меня возьми… – выдавил Клейн.

Внезапно глубина собственного голоса утратила для него всякое значение; и он вовсе не чувствовал себя обалдуем. Он был воином „шотокан“, и его любила Девлин. Его член волшебным образом снова принялся приподнимать грубую ткань полотенца. Рей с трудом справился с желанием сорвать полотенце и сплясать джигу, ведь его хладнокровие далось ему с таким трудом, что вряд ли стоило с ним так легко расставаться. Эй, завопил внутренний голос, сейчас самое время для ковбойской ухмылки! Клейн не стал прислушиваться к советчику и просто стоял как пень.

– Но это еще не все, – продолжала Девлин.

Член Клейна не дрогнул, но желание танцевать маленько поутихло. Не успел он снова удариться в сомнения, как дверь отворилась и в кабинет вошел Коули с узелком тюремной робы под мышкой. Обведя присутствующих взглядом своих желтых, налитых кровью глаз, он кивнул в сторону стола:

– Я бы хотел дочитать до конца, пока еще есть возможность.

– Дочитать? – поразился Клейн.

Насколько он знал, Лягуша не пробегал глазами даже спортивных страничек в газетах.

Коули сунул Рею узелок.

– Чистая одежда. – Он взглянул на оттопыривающееся спереди полотенце Клейна. – Может, пригодится.

Клейн повертел узелок в руках. Ладони от соприкосновения с тканью горели, но от этого Рей чувствовал себя только лучше.

Девлин, которая явно обрадовалась поводу оттянуть серьезный разговор, обратилась к Коули:

– Ну и как, тебе понравилось?

Коули важно поднял бровь и, пройдя к столу, плюхнулся на стул.

– Прежде чем составить окончательное мнение, я бы хотел дочитать до конца. – Он взглянул на Девлин. – Но насколько я могу судить, это настоящий шедевр.

Впервые со времени своего появления в больнице Клейн увидел на лице Девлин широкую улыбку и почувствовал себя немного лишним.

– О каком таком шедевре вы тут говорите? – поинтересовался он.

Коули открыл ящик стола и достал из него экземпляр „Америкен Джорнел оф Психиатри“. Открыв журнал и выпятив грудь, он положил его на стол перед Клейном.

– Об этом шедевре, придурок.

Клейн наклонился, прочитал заголовок статьи и список авторов: Джульетта Девлин. Рей Клейн. Эрл Коули. Клейн сглотнул и поднял глаза на Лягушатника.

Выпученные желтые глаза Коули встретили его взгляд: в них читалось такое, что сердце Клейна второй раз за ночь чуть не разорвалось. Они с Коули знали друг друга лучше, чем кто-либо другой. И если кто-нибудь и понимал, что значила эта статья для чернокожего издольщика, двадцать три года назад заброшенного в ад, так это Рей. И доведись прямо сейчас в кабинет ворваться братьям Толсонам и снести доктору башку с плеч, так это стало бы вполне разумной платой за счастье в глазах Коули и за чувство, распиравшее грудь Клейна. Коули сцепил обе руки в один огромный дрожащий кулак: Клейн положил свою руку сверху.

– Мы сделали это, кореш, – шепнул Коули.

– Мы сделали это, – подхватил Клейн.

– Мы сказали этим гадам там, снаружи, – сказал Коули.

– Мы сказали им, – согласился Клейн.

– Мы сказали правду в их бельма, – продолжал Коули.

– Мы сказали правду, – подтвердил Клейн.

– А она все записала, – заявил Коули.

– Каждое слово, – признал Клейн.

Они одновременно заметили какое-то движение в комнате и обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть только спину Девлин. Клейн посмотрел на Коули. Тот разжал свои кулачищи и, поднявшись со стула, положил большую руку, оказавшуюся неожиданно мягкой, на голую спину Клейна.

– Слушай меня, парень: у нее выдался такой крутой денек, что ты даже не поверишь, и она держалась молодцом. Если бы не она, ты застал бы здесь одни трупы. Она особенная, браток.

– Я знаю, Лягуша.

– Так что обходись с ней помягче, понял? Помягче. А не то ответишь мне своей задницей.

Клейн сглотнул и кивнул в ответ. Коули погремел своими ключами и снял со связки один из них.

– А теперь веди ее в мою берлогу: я уже постелил там чистое белье. В ногах кровати, под левой ее ножкой вынимается доска. Загляни туда, найдешь бутылку винца – лучшего, что есть в этой тюряге. Она досталась мне от того сумасшедшего ирландца – помнишь, я тебе как-то рассказывал? Выпейте это вино. И обходись с ней как надо, понял?

Он втиснул ключ в ладонь Клейна.

– Спасибо, Лягуша, – сказал Рей.

– Сдается мне, некоторое время нас не будут беспокоить, а там кто знает. А сейчас дай мне спокойно почитать.

Немного смущенный Клейн сгреб свой узелок и вышел в коридор; Девлин стояла здесь, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза. Клейн взял ее за руку, и она очнулась.

– Все нормально?

Она кивнула и смущенно улыбнулась:

– Это была ваша с Коули минута – я не хотела мешать.

– Но ты же слышала, что он сказал, – возразил Клейн. – Говоря „мы“, он имел в виду и тебя. Ты записала все это – каждое слово.

Девлин кивнула.

– Прости.

– Не за что.

Клейн вспомнил инструктаж Коули; возбуждение, одолевавшее его в душевой, сейчас казалось детским, незрелым. Или просто неуместным. Он обнял девушку за плечи, она обхватила его за талию, и Клейн повел ее вверх по лестнице к комнате Коули.

Отперев дверь, Клейн пропустил Девлин вперед. Крохотная комнатушка была обставлена так скудно, что скорее походила на келью монаха – дзен-буддиста. Ни книг, ни радио, ни даже плакатов на стенах. Только кровать, маленький стол и единственная фотография в рамке над кроватью. На столе горели две оставленные Коули свечи и самодельный освежитель воздуха, сделанный из опилок, уголька и дезодоранта, подогреваемого в ситечке для чая. Кровать была узкая, но зато недавно застеленная, с откинутыми простынями.

– Ох уж этот Лягушатник, да? – сказал Клейн.

Наклонившись над кроватью, он в мерцающем свете свечей всмотрелся в цветную фотографию. Широкоплечий фермер с мрачно-торжественным лицом стоял рядом с волевой женщиной с более светлой кожей. Она держала на руках малыша, а перед родителями с фотографии смотрели трое детишек постарше – два мальчика лет десяти и девчушка лет шести.

– За последние десять лет он не получил от них ни единой весточки, – пояснил Клейн, – но я не слышал ни одного плохого слова в их адрес.

Он обернулся. Девлин машинально обмакивала палец в тающий воск одной из свечей: казалось, она не внимала Клейну.

– Сядь, пожалуйста, и послушай, что я тебе расскажу, – попросила она, поворачиваясь к Клейну. – И если ты меня перебьешь, я так и не смогу договорить до конца.

Клейн по-турецки сел на кровать, прислонился спиной к стене и приготовился слушать. И она, выкурив одну за другой три сигареты подряд и безостановочно меряя шагами комнатку, рассказала обо всем, что произошло между ней и Робеном Уилсоном, пытаясь объяснить значение случившегося для нее. Клейн слушал молча. Когда Девлин закончила свой рассказ, она раздавила окурок в пепельнице и отвернулась к двери.

– Теперь ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила она.

– Я хочу, чтобы ты осталась, – ответил Клейн.

Ее рассказ нисколько не повлиял на его отношение к девушке, разве что еще более усилил его к ней влечение и его восхищение – примерно в равной степени. Его даже не заботил размер уилсоновского члена. Ему на это было наплевать. Девлин посмотрела на него.

– Думаю, это был прекрасный поступок, – спокойно сказал Рей. – Останься со мной.

– Ты серьезно?

– Возможно, я дурак; возможно, я большой дурак. Но я не из тех дураков, которые будут делать из происшедшего катастрофу. Уилсон герой. Я тронут. – Клейн ухмыльнулся. – Вот если бы ты трахнулась с Джимпом Коттоном, я бы тебе показал!..

Девлин смахнула что-то с глаз.

– Я хочу еще раз повторить, что я люблю тебя…

Клейн кивнул. Ему ничего не оставалось, как рассказать Девлин о себе. У него и в мыслях не было скрывать от нее свое прошлое – просто как-то случая не представлялось. Теперь такой случай выдался.

– Раз уж настало время темных тайн, давай-ка я расскажу свою. Как знать, может изменится твое отношение ко мне.

– Очень сомневаюсь…

– Меня посадили за то, что я изнасиловал свою подружку.

Некоторое время Девлин молча изучала лицо Клейна. А тот ощущал, как в нем ворочаются в любую секунду готовые вырваться наружу чувства, которые он похоронил и перепахал своей работой, дисциплиной и желанием выжить. Он постарался отделаться от них, догадываясь, что в основном – это смесь горя и гнева.

Наконец Девлин заговорила:

– Пожалуй, расскажи об этом подробнее.

– В самом деле? – спросил Клейн.

Девлин глубоко вздохнула:

– Я останусь с тобой независимо от того, расскажешь ты мне что-нибудь или нет. Я не верю, что ты совершил нечто такое, с чем я не смогу мириться. Но я хочу знать…

Клейн уставился на свечу.

– Мы были вместе четыре года, и все пошло прахом задолго до этого печального конца.

– Как?

Клейн не отрывал взгляда от свечи; вся комната вместе с Девлин сделалась невидимой.

– Обычное дело. Банальная история, из тех, что позволяют адвокатам по разводам и психотерапевтам жить припеваючи. Ни тебе страшных преступлений, ни роковых измен. Такие истории всегда кажутся нудными со стороны и заставляют твою душу истекать кровью, когда это происходит с тобой. Мы ничем не отличались – еще одна парочка, отрабатывающая вариацию на заезженную тему. Взаимная пытка. Одно время это нас увлекало, но потом надоело, и все кончилось.

Клейн взглянул на Девлин и увидел в ее глазах страх. Он снова отвел взгляд.

– Не физическая пытка, если ты подумала об этом. Это было бы слишком прямолинейно, слишком просто. Нравственную муку можно растянуть намного дольше. В конце концов все, что у нас осталось, – это то, что мы называли между собой половыми актами ненависти. Понимаешь, что я имею в виду? Они хороши, пока длятся, но когда все заканчивается, ненавистен даже звук собственного дыхания.

– Я понимаю, – сказала Девлин.

– Однажды после одного из таких грандиозных актов я заявил, что не желаю ее больше видеть – она мне осточертела. Она в ответ заявила, что если я брошу ее, она уделает меня так, что я… – Клейн пожал плечами. – Она говорила такое не впервые, и мне уже надоело. Я просто встал и ушел. А утром ко мне в больницу пришли полицейские и арестовали за изнасилование.

– Ты насиловал ее?

– Она так заявила. Да и какое это имеет значение?

– Большое, и ты это знаешь.

– Я трахнул ее так же, как сотню раз до этого. У нее на спине остались ожоги от трения о ковер. Она кончила три раза. Можешь почитать обо всем в материалах следствия. На суде она заявила, что просила меня прекратить, но это не так. Ее подружки сказали судье, что я по-хамски разговаривал с ними в ресторане, что я груб от природы, что я фанат восточных единоборств и т. д. и т. п. Большая часть всего этого – правда и в то же время наглое вранье. Все вывернули наизнанку. Дело перешло в разряд особо тяжких, и тем не менее это была лишь дурацкая игра, в которой мы кусали друг друга и плевали в лицо. Я усугубил свое положение, предложив встретиться и поговорить с ней до суда. Естественно, беседа быстро обернулась проигрыванием старой пластинки. Два часа разговора втиснули в себя четыре года непрерывной грызни. Мой адвокат чуть не плакал, и не без основания. Ко времени, когда я предстал перед судом, весь этот эпизод изобразили так, будто я угрожал и преследовал несчастную женщину.