Текст книги "Зимний Фонарь (СИ)"

Автор книги: Тихон Карнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– В твоей чести я не сомневалась… почти, – отзывается девушка и неловко улыбается. – Ну, видимо, спасибо?

– И тебе спасибо, – усмехается гард и вскидывает бровь. – А теперь отойди не-емного в сторону, я включу телевизор.

Новости по карпейскому каналу.

Из проклятия Живамиж становится благословлением. Название города, в который поместили её мощи, пока засекречено, но из свежей статистики следует, что в следующем году местными прогнозистами ожидается демографический взлёт. Несмотря на призывы некоторых демиологов не торопиться, всё больше людей выступает за «распространения дара Матери Жизни».

– Ля, да куда ж ещё больше? – под нос бубнит Четырнадцатый, раскладывая яичницу по тарелкам. – И так уже несколько миллиардов…

В репортаже используются не только записи с митингов в поддержку Живамиж, но и изображения самой деми. На фото и видеоматериалах Анастази видит отвратительного вида существо, лишь отдалённо напоминающее человека. Это первый гигант, Восхождение которого пришлось на жизнь Лайне.

– Ну и страхолюдина… – с отвращением шепчет девушка и невольно соглашается с экспертами телеканала: – Что-то я тоже сомневаюсь, что от такой штуки может появиться что-то хорошее… Переключи, а? Может, хоть где-нибудь не будет об этой… деми.

Сказано – сделано.

Под лозунгом справедливости по другому региональному каналу освещают недавний инцидент в Синекаме – крушение транспортировочного «Снегиря» с цистернами элегического токсина.

«Несмотря на то, что серьёзной утечки обнаружено не было, элегический фон в окрестностях Стагета ухудшился», – дополняет диктор репортаж. Тогда вестница вспоминает, о чём именно изливала душу. Что собиралась сделать прошлым днём.

При одной мысли о побеге щиплет порез. Задумчиво касаясь щеки, Анастази отворачивается от телевизора.

– Это ты туда собиралась поехать? – лопаткой тыча в экран, интересуется Четырнадцатый и поворачивается к плите. – Ну, как видишь, всё там нормально, а тот ролик… Да мало ли «уток» в интернетах, забей.

– Чет, – шепчет балтийка, – я должна туда поехать.

– Что? Даже вопреки предвестнице? – беззаботный тон вмиг сменяется серьёзным. – Мы же вроде решили, что эта игра не стоит свеч.

К сожалению, Четырнадцатый не владеет Словом. Он не может остановить покровительницу, когда та вместо завтрака несётся в комнату. Хватает с пола дорожную сумку. Распахивает шкафы и комоды в поиске вещей.

– Да почему это волнует только меня? – с тупой обидой рассуждает девушка, бездумно перебирая одежду. – Вайс прекрасно знает, что Дети Стагета чтят не Парад, а погибших на войне родственников…

– Ля, пока я не включил телевизор, – подняв палец, осторожно напоминает гард, – ты сама об этом не волновалась, – но блондинка игнорирует его, продолжая собираться. – Хорошо, ответь хотя бы на главные вопросы.

– Это ещё какие?

– Ты не находишь странным, что для участницы закрытого общества слишком уж легко нарушаешь правила? Типа, что, всем насрать? И почему у многих Зорь совпадает первая буква имени и фамилии?.. Кстати, а как эти «Снегири» могут так долго находиться в воздухе? И куда они летят, да ещё так долго?.. Да и вообще, на кой ляд нужны были эти «Снегири»? Не проще ли было бы [атаковать] деми ядерным оружием? Хоть на тех же АДАМ повесить, – выпаливает Четырнадцатый, неотступно следуя за покровительницей. Та на мгновение останавливается и удивлённо вскидывает бровь. – Я сказал «главные» вопросы, а не «хорошие»… Да постой ты! Ты [с ума сошла]?!

– [Сошла с ума]?! Я? – тыча пальцем себе в грудь, переспрашивает Анастази. Напряжение выливается в смех. – Хотя знаешь, я и не против. Хватит с меня этой авторитарной [псицы]: я буду сама решать, где мне быть и с кем. Зачем мне Чёрные Зори, если из-за их бездействия может умереть мой брат?

– Ля, точно, у тебя же ещё брат есть… Хотя не, прости, я всё равно не понимаю. Причём тут он? Ты сама убежала из дома, никто тебя в вестницы не тянул. Ты отказалась от прошлой жизни, теперь разрушаешь и эту… Зачем?

На мгновение Анастази останавливается. Она изнеможённо смотрит на взятую стопку вещей и тяжело вздыхает. Отложив её в сторону, садится на кровать. Пружины тихонько скрипят, делая зачин тягостным:

– На моём роду стоит печать Федры, – льдом наполняется женский голос. – Мать подтвердили, когда мы в школу пошли: у неё всё это вылезло после гибели отца… А мы с братом не знали, какой билет вытянули.

– Так значит, ты уехала из-за болезни матери?

– Не совсем. Она была ещё в реанимации, когда я собиралась. Потом – искусственная кома, а затем… через полгода её не стало. Брат до последнего не хотел отключать её, но ему и не пришлось. Диффузный экзитоз, в принципе, не могло быть иначе.

– Всем должно было стать легче… – осторожно замечает гард, но, видя поджатые губы подруги, осекается. – …или нет?

– Большую часть жизни я чувствовала присутствие Немока… Ты знал, что Федра пахнет мёдом? Это ужасно… – отвлечённо бормочет она. – Моего брата подтвердили перед отъездом, а это значит, что я – лишь вопрос времени. Проклятье… Я просто не хотела видеть, как поменяется он. Как его сожрёт эта болезнь… И думать, что со мной будет то же самое. Это невыносимо. Я надеялась, что хотя бы здесь обрету покой, но… увы.

– Тогда что ты собираешься делать? – невозмутимо спрашивает гард, готовый к любому приказу. Дружелюбность покидает его лицо – на смену приходит смирение. – Покровительница?

– У сестры Авроры, Агнии, есть соседка… Кажется, это у неё есть выход на частную станцию в А́рхиве… и да, я хочу сделать всё так, чтобы Вайс ни о чём не узнала, – решает вестница и встаёт на ноги. – Надо выбить дрезину до Синекама. Я должна попытаться. Спасти хотя бы одного из нас.

Глава шестая. Город нереализованных возможностей

«…андеры прикованы к местам своей смерти оставленным биоматериалом: пролитой кровью, слюной, частичками кожи, волосами и так далее. Чем больше сохранилось органических привязок, тем крепче связь андеров с реальностью, вплоть до обретения почти человеческой материальности. Только полное уничтожение привязок гарантирует нисхождение.

Важным условием восхождения андеров является стабильно высокий элегический фон.

Первые месяцы – иногда даже годы – своего существования андеры сохраняют свои привычки и пытаются поддерживать взаимоотношения с живыми. Однако длительное пребывание в посмертной форме чревато для немёртвых потерей рассудка. На данном этапе их облик напрямую зависит от людской памяти. При угасании таковой вид андеров искажается.

К уникальной особенности данного этапа можно отнести и то, что видимость андеров для человека, не владеющего некрочтением, возможна только при стабильном освещении – в противном случае для неподготовленного глаза немёртвые начинают “мерцать”, по этой причине таких андеров называют “мерцающими”.

Наибольшую опасность представляет заключительная форма андеров – “пограничные”. В сравнении с мерцающими, они лишены какой-либо человечности. Иллюзия плоти превращается дым, клубящийся под истлевшей одеждой. Они суть коллективного разума, движимого потребностью в энергии.

Основная угроза от андеров исходит непосредственно при физическом контакте – они отравляют органику. Для живого человека отравление варьируется от химического ожога вплоть до полного элегического поражения»,

– М. Монтгомери, «Типология андеров».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Синекам

кафе-бар «Канкан»

12-22/994

Элиот десятый раз подряд прогружает новостную ленту и, не увидев обновлений, блокирует протофон. Экран устройства неприятно бликует при дневном свете – парень закрывает его рукавом толстовки и оглядывается.

Стены банкетного зала отделаны пластиковыми панелями. Пожелтевшие никотином времени, ближе к потолку они чернеют разводами копоти. В помещение стоит не выветриваемый запах кислятины, табака и палёного алкоголя. Линолеум под ногами постоянно липкий – даже после мытья полов он остаётся таким, будто это его естественное состояние.

– К празднику всё готово?

– К празднику? – переспрашивает Элиот, отвлечённо листая журнал. Глянцевые страницы пестрят яркими изображениями из видеоигр, а центральной колонкой идёт текст. – А, точно, к празднику… Ну, да вроде бы.

– Эли! – раздражается сидящая рядом Даналия. Короткие синие волосы зализаны назад, а макияж выглядит вычурным. – Пожалуйста, будь хоть немного собранным.

Официант сидит к ней «привлекательной» стороной: с этого ракурса видны точёный профиль, островатые скулы и подбородок. Однако магия момента разрушается, стоит брюнету, разминая шею, запрокинуть голову и склонить её чуть набок. Левый глаз немного вытянут к виску и всегда прищурен. Сбоку виднеется шрам от внешних швов. То, что это протез, очевидно каждому: радужка чуть темнее и больше, а склера из-за плохого качества материала уже пожелтела.

– Чего пялишься? – напрягается парень, когда берёт с тарелки дольку яблока и солит её. Чуть отворачивается, когда ест.

Тогда Даналия выдаёт первое, что приходит в голову:

– Ам, ты знаешь, что избыток соли вредит организму? – и берёт опустевшую солонку. – С одной-то почкой…

– Занудство тоже, но тебе это не мешает.

– Элиот!

– Хорош гавкаться, – за столик присаживается Фриц. – Если не справляетесь, дайте Алисе всё самой закончить.

Александр Фриц есть живое воплощение того типа самородков, что бывают в провинции: эрудированный, технически подкованный и абсолютно невыездной. Во времена окончания школы он претендовал на стипендию при поступлении в университет «Святого Технологического Альянса» (на языке носителей сокращается до STAind)

Но летом 987-го года под эгидой Красморовской Организации Здравоохранения страны объединились в Единую Высоту – объединение, требующее при пересечении границ справку о вакцинации «Миротворцем». Препарат тогда только вышел на мировой рынок: в Балтийскую Республику первую партию доставили лишь спустя полтора года – да и то, только в крупные города. К тому моменту молодой человек уже числился в местном колледже и мечты о переезде оставил.

– Уфф, вот ещё! – Анера скрещивает руки.

– Размечтался, – усмехается Элиот. – Ты хочешь, чтобы она сделала вегетарианское меню? Я-то, может, и не против, но против будут другие.

– От этих ваших разговоров о еде у меня гастрит обостряется, – ворчит Фриц и бодро меняет тему: – Короче, чего я сел-то к вам. Сегодня, значит, я утром послушал один подкаст: там один имперский элеголог сказал, что если транспортировщик не уберут в течении недели, то запустят ВААРП-генератор. Я по этому поводу даже написал одному знакомому…

– Короче, – передразнивает друга Элиот, – всегда, значит, если человек слушает подкасты, то все обязательно узнают, что он слушает подкасты.

– Тебе что, совсем [плевать]? – следует возмущённое сопение.

– А что сейчас-то обсуждать? Типа и что? Ну, не запустили же ещё… а если и запустят, ну, наверное, предупредят… или ты типа предлагаешь сейчас как-то оперативно реагировать на то сообщение? Ну типа это… Очевидно же, тупо проверка связи или типа того. Ну ролик стрёмный, и что?

– Да вы только представьте: возможно, это последний раз, когда мы соберёмся вместе, – никак не унимается парень и, сняв очки, протирает стёкла. – Даже если запуск не перенесут, я в феврале…

– Зря ты это сказал, – усмехаясь, перебивает его Элиот, – после этого точно будет последний раз.

– Не понял.

– А ты не знаешь? Это классическая «роковая реплика», после которой в демивудских фильмах все отсыхают.

– Элиот!

– Да что я-то сразу? Ты сам сказал, типа, вот, в каком мы живём г…

Фриц раздражённо вздыхает. Только он открывает для возмущения рот, как вмешивается Даналия:

– Ам, последняя или нет, но, я если и смогу, – начинает оправдываться она, – то ненадолго. У меня смена рано.

– Да, без проблем, – почти синхронно отвечают друзья, – конечно.

– Ты и так нам очень помогла, – продолжает Элиот и спешно закрывает журнал. – Я твой должник, ну, как обычно, так что постараюсь сообразить, что там по логистике будет: ну, кто с машиной и тоже ненадолго, чтобы потом вас как-то скооперировать.

– Кстати, а где Вельпутар? – неожиданно вспоминает о знакомом Фриц и смотрит по сторонам. – Он разве не должен был разгрузить шампунь?

– Надо на первом посмотреть, – говорит брюнет и с готовностью поднимается из-за стола.

Только Элиот намеревается покинуть зал, как навстречу ему выходит охотник с золотым наконечником клюва.

– Господин Дайомисс, – вместо приветствия произносит официант и отшатывается с прохода. Красморовец оценивающе смотрит по сторонам и проходит в центр зала. – Вы чего-то хотели?

– Обеденный перерыв, – лаконично отвечает тот.

Без каких-либо вопросов Элиот проводит агента за столик у панорамного окна. С высоты второго этажа открывается вид на скромный лодочный причал и колокольню, а по диагонали из-за деревьев выглядывает «Мёртвая Миля». Та всё также сверкает безмолвной глыбой льда.

– Не подождёшь? – заполучив меню, осведомляется златоклюв.

– Ты же всё равно будешь энергетик с жареной картошкой.

– Это просто предлог, чтобы поговорить с тобой, – прямо отвечает охотник, продолжая разглядывать давно выученные позиции. – Видишь ли, Элиот, на днях мы получим разрешение на вскрытие транспортировщика, и нам бы не помешала твоя помощь.

– Нет, – резко возражает тот, – нет и ещё раз нет. Я же уже сказал, тебе или Зи́ме, не помню, что в жизни не притронусь к поражённому.

– Весьма сомнительное утверждение от некрофила.

– Я не некрофил, – раздражается Элиот, хмуро переводя взгляд на перетянутую бинтами ладонь, – а некрочтец.

– Тогда почему люди говорят, что ты сожительствуешь с мерцающей? Жалобы твоих соседок ставят меня в неловкое положение… – Дайомисс достаёт из сумки планшет. – Это не шутки, Элиот: люди сомневаются в твоём ментальном здоровье. Будь мы в Империи, у меня были бы все основания сослать тебя в сапор на вроде Заповедника.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что мы Лоттой просто дружим… и, если тебе интересно, немёртвый человек ведёт себя в разы адекватней живого.

– Мне всё равно, – невозмутимо произносит агент, – а на твоём месте я бы всерьёз обеспокоился своей репутацией. Конечно, ты ещё можешь сделать для города что-то полезное, и я, быть может, не стану вносить тебя в базу…

– Это шантаж.

– И что? Это же тебе нужно, чтобы твои тайны не стали достоянием Красмор, – напоминает охотник. – Тебя же даже официантом не взяли бы, будь в твоём паспорте пометка о Федре.

– Всё, хватит, – скрипит зубами парень. – Я подумаю, – и снимает с пояса блокнот с ручкой. – Так что ты будешь заказывать?

– Поскольку твоих услуг здесь нет, – со скучающим видом агент закрывает и откладывает меню, – то энергетик с жареной картошкой.

Заказ отправляется на кухню, а Элиот – на выход. К удивлению Фрица и Анеры, брюнет снимает передник и, никого не предупредив, вылетает на лестничную площадку.

– Иногда у меня такое чувство, – с глухой злобой рассуждает брюнет. Даналия едва поспевает следом, – что моя жизнь мне не принадлежит, и я ничего с этим не могу сделать.

Площадка заставлена глиняными горшками. Цветы – сплошь бутафория – в грязи и пыли. Зарешечённые окна покрыты несмываемым налётом копоти: отголосками первого Воздействия. Видимость до того плохая, что возможно что-либо различить лишь в десятке сантиметров от краёв.

– Успокойся, – понижая голос, выставляет руки девушка. Брюнет шумно вздыхает и достаёт из-за уха сигарету. – Опять Дайомисс [достаёт]?

– Типа того. Идеологические [придурки], – ругается под нос Элиот и морщится. Синеволосая непонимающе приоткрывает рот. – Ну, эти фанатики, что не снимают маски, даже когда жрут.

В городе никто не знает в лицо нынешних охотников. Дайомисс, Э́йлине и остальные относятся к «новой школе» Красмор. Её сторонники не афишируют свою личность. Ходят слухи, что после отработки распределения они не только переезжают в другие города, но и меняют имена.

– Э-э… – растеряно тянет девушка, исподтишка поглядывая на златоклюва. – А почему оно так?

– А я [знаю]? В мурмурации, конечно, без противогаза в толкан не зайдёшь… но то, как они жрут в этих клювах, зрелище не менее стрёмное.

– Так чего ему опять от тебя нужно?

– Как всегда, – закуривая, отвечает Элиот и смотрит в окно, – только на этот раз труп поражённого. – Замечая грязь, он рукавом кофты трёт стекло. – Ужас, здесь вообще бывает уборка?

– Погоди-ка, ты про тот «Снегирь»? – уточняет Анера. Друг переводит на неё усталый взгляд и убирает руку. – Но это же действительно важно и всё такое. Тем более, там вроде ничего сложного… для тебя.

– Поверь, – кивает брюнет и, удерживая сигарету дрожащей рукой, опускает на подругу взгляд, – ты бы тоже отказывалась, когда тебе нужно было бы прочитать какого-то покойника. Тем более, поражённого…

– Тебя здесь никто не держит, – невзначай бросает Анера, и глаза друга ошеломлённо округляются. – В смысле… Если тебе не нравится этим заниматься, ты всегда можешь уехать и подыскать что-нибудь по душе.

Элиот молчит. Выдохнув дым, он бросает окурок в банку из-под газировки. С первого этажа слышатся истеричные вопли Алисы Мартене:

– Кто притащил сюда этот мусор?!

Для Элиота это значит лишь одно: если Алиса тут, значит, его смена закончилась.

– Сейчас начнётся шитшторм, – прочистив горло, говорит натягивающий куртку Фриц и проходит мимо. – Советую не задерживаться и как можно скорее покинуть здание.

Однако всё идёт не по плану.

– О, вы всё ещё здесь? Отлично, – с такими словами у лестницы друзей перехватывает Алиса и чуть ли ни под руку тянет их в главный зал. – Может, вы объясните, что это здесь делает?

На одном из столиков лежит стопка чёрно-белых листовок. «СКАЖИ ДЕМИ “НЕТ” – “УБИРАЙСЯ” ТВОЙ ОТВЕТ», – читается с них. На бумагах изображены великан с противопоставленными ему карикатурными человечками. Среди толпы выделается лидер с пылающим, вырванным из груди, сердцем.

– Какая прелесть, – перебирая веер листовок, небрежно бросает синеволосая и показывает одну из них Фрицу, – красморовская агитка.

– Ты прикалываешься? – недоумевает тот. – Красмор без повода не упоминает деми. Откуда это вообще взялось?

– Без понятия. Сейчас эта дичь везде, – продолжает возмущаться Мартене, сгребая в охапку флаеры. Смяв листовки, девушка выбрасывает их в мусорное ведро и, повернувшись к Элиоту, требует: – Захвати с собой мусор.

Тот согласно кивает и вынимает из ведра пакет.

Перед выходом все привычно надевают респираторы. Такие есть в каждом доме: на случай, если элегическая обстановка резко ухудшится. Впрочем, соблюдают рекомендации немного: чем дальше от мурмурация и его служащих, тем хуже исполнение предписаний.

В подобные времена у населения подобных регионов повышается спрос на услуги химчисток, а именно на еженедельную обработку верхней одежды. Несмотря на то, что элегологи твердят о бессмысленности этой процедуры, маркетологи звучат убедительней.

– Кстати, а кто в этом году у нас почитатель? – как бы невзначай интересуется Анера, когда они выходят на улицу.

Из дверей открывается лишь одна створка – вторая закрыта, кажется, со времён той самой аварии 975-го года. Посетители заведения уже не придают этому значения, хотя Фриц время от времени грозится всё-таки снять дверь с петель.

– А ты догадайся, – разводит руками Элиот и тут же осекается. – Эй, что случилось?

На крыльце сидит его коллега-бармен, Георгий Вельпутар. Молодой парень со светлыми волосами и красноватой кожей. Он никак не реагирует на вышедших из здания, продолжая слепо смотреть перед собой. На земле, у его ног, лежит невероятно худая дворняга.

Она часто ошивалась здесь – можно сказать, работники «Канкана» уже воспринимали её частью заведения. Регулярно подкармливали, даже установили небольшую будку с мисками на заднем дворе. Только с именем не определились, так что откликалась собака на слово «еда».

– Что это с ней? – обеспокоенно спрашивает Даналия.

– Не знаю, – тихо отвечает бармен, – когда я вышел за ящиком, она увязалась за мной… Потом легла и… вот. Больше не поднималась. Я пытался её покормить, но…

– Может, бешенство? – наивно предполагает Элиот и ловит неодобрительные взгляды. – Да чего такого-то? Я просто предположил…

– Давай я её посмотрю, – предлагает Даналия и садится рядом с собакой.

Выглядит та правда неважно. Тяжело дышит. Лишь изредка жалобно скулит. Изнурённая отдышкой, дворняга лежит с высунутым языком. Рядом с пастью – нарезанная колбаса. Чуть надкусанная; в одном из кусочков торчит застрявший клык. Вельпутар невесомо поглаживает её по шерсти, и та лезет буквально клоками. Звучат успокаивающие слова, пока Даналия проводит осмотр: меряет пульс, слушает дыхание, смотрит глаза.

– Здесь только усыплять, – оглашает свой вердикт Анера, поднимаясь на ноги. – Ам, я не сильна в ветеринарии, но скажу наверняка – у неё элегический манифест. Для животных это всё.

– Усыпить?! – вспыхивает бармен. – Ты вообще думаешь, что предлагаешь? Это неправильно! Если людей с манифестом ставят, то и её смогут!

– Не в нашей ветеринарке, – сохраняет спокойствие синеволосая. – Не уверена, но попробуй тогда обратиться в Ландо – если я правильно помню, то там берутся за такие случаи.

– Так это же деревня!

– А мы типа не? – глухо спрашивает Лайн, тоскливо поглядывая на дворнягу. Спустившись с крыльца, парень отходит в сторону, всячески избегая смотреть в сторону поражённого животного.

– Будто для людей иначе… – под нос бубнит Фриц. – На вашем месте я бы задумался: если почти за несколько дней псина отсохла, то что же с нами?

Никто не придаёт значения его словам.

После паузы раздумий, Вельпутар поворачивается к Лайну:

– Если что, подменишь на празднике?

Последний неуверенно кивает.

Меж тем угрюмые тучи скрывают солнце. Поднимается ветер. Срывает снежные шапки со спящих деревьев. Волнует озеро, едва тронутое льдом. Под натиском стихии страдает башенный колокол: медленно раскачиваясь, он тревожным звоном наполняет Синекам.

– Надо же, – присвистнув, не своим голосом говорит Элиот. – В первый раз слышу, как он звонит.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Линейная

Гейнсборо 1-1-7

10-23/994

– Я дома! – звучит криком в темноте.

Домой Элиот возвращается к полуночи.

На ходу раздеваясь, проходит вглубь коридора и спотыкается. В темноте нащупывает выключатель. Включает свет. Под ногами валяется пакет: готовый набор для экстренной госпитализации. Лайн устало ставит его на место и ныряет в спальню. Готовится ко сну.

Внезапно электричество начинает сбоить. Настольный светильник мигает с характерным потрескиванием. Пропадает интернет-соединение – роутер не выдерживает перепадов напряжения и трагически сдыхает. Элиот привычно активирует встроенный в протофон маршрутизатор и, отправив крайнее сообщение, лениво поднимается с кровати.

– Лотта, это ты? – спрашивает он, спотыкаясь о брошенную на пол одежду. Появляется специфичный запах перегноя. – Хорош прятаться, здесь больше нет мерцающих.

Ничто не реагирует на его голос.

Следующее утро начинается прежде обычного. Протофон с громким кряком садится и выключается, а Элиот просыпается.

Снаружи что-то скрипит.

В полудрёме парень подходит к окну: утренний туман омывает улицу и дом напротив. Лишь колёсный скрип прорезает тягучий морок. По тротуару, мимо подъездов, бредёт аниматронный дворник, толкающий перед собой тележку. За фанерными стенками груда мёртвых животных: дворовые собаки, кошки, крыса да птицы… Окончательно проснувшись, брюнет отшатывается и с отвращением дёргает за штору.

Немёртвая сожительница появляется только за завтраком. Парень не сразу замечает, как та выплывает из старого дивана. Митте вальяжно раскидывается по подушкам, и лицо её принимает трагичную гримасу.

– Элиот! Жених бросил меня прямо у алтаря! – плачет она и драматично запрокидывает голову. – Крис предал меня уже в третий раз, а его любовница попыталась меня отравить!

Шарлотта ничуть не изменилась с их первой посмертной встречи. Разве что очертания немного стёрлись, сделав фигуру менее реальной.

– Вот так страсти, – сонно усмехается парень. – Ну так брось его. Ради разнообразия. На кой тебе вообще такой сдался?

– Не могу, – обиженно выпячивая губу, отвечает мерцающая, – люблю.

– А я стейки люблю, но не ем – диета. Как видишь, жизнь не то, чего мы хотим, – отвлечённо рассуждает почитатель. – Хорош ерундой страдать. Замути, вон, с Владимиром. Говорят, он в инсектарии мерцает уже лет десять – о чём-то это да говорит.

– Элиот!

– Да ладно тебе, перестань. Ну подумаешь, дыркой у него больше. Нашла проблему. Для немёртвого, которого прибили пулей в лоб, он сохранил вполне презентабельный вид.

– Ты издеваешься, – смеётся Митте.

Примерно так начинается каждое их утро. Шутливые разговоры, перепалки и юмор, понятный лишь им двоим. За завтраком они делятся последними новостями: Элиот рассказывает о подготовке и разговоре с Дайомиссом, а Шарлотта – свои наблюдения за соседями.

– Как бы ты отреагировал, – спрашивает мерцающая, накручивая медный локон на палец, – если бы узнал, что все эти лекарства – способ манипулирования населением? Что на деле они провоцируют болезни, а не избавляют от них?

– Ты что, без меня посмотрела «Ипохондрию»? – хмурясь, спрашивает Элиот, перебирая содержимое кухонных шкафчиков. Андера, ухмыляясь, пожимает плечом. – Мы же договорились, что вместе… Слушай, напомни, что я должен пить?

– Если ты закончил «Каредит», то теперь – «Инсенсабал», – отводя взгляд, вспоминает немёртвая, – а потом «Локмипан».

Перечисленные медпрепараты относятся к мотуссупрессорам – рецептурным лекарственным средствам, призванным подавлять психические процессы, провоцирующие развитие Федры и обостряющие её.

– Да, точно, спасибо, – рассеянно благодарит парень и достаёт с верхней полки синий пузырёк. Щурясь, проверяет название – латиницей лишь оно. Лекарство, как и предыдущее, импортное. – Хм, ну, вроде нашёл.

– Что, так и не стали делать этикетки на нова эспере? – интересуется мерцающая, чуть приподнимаясь с дивана. Брюнет качает головой. – Ну, а на мой вопрос-то ответишь?

Элиот проглатывает горсть таблеток и запивает водой из-под крана. На дне стакана остаётся едва заметный чёрный осадок. Прокашлявшись, парень поворачивается к мерцающей.

– Да что говорить? Раньше я об этом мечтал, – признаётся хрипло. – Приходит такой избранный и говорит, мол, не пейте, это отрава, и ты такой перестаёшь пить, тебя ломает пару дней, а потом как отпускает. Прозреваешь, в общем-то, а мир оказывается прекрасным. Сходишься с девой из начала романа и всё, счастливый конец.

– Так ты романтик?

– Не, – отмахивается парень, ставя чайник кипятиться. – К сожалению, все эти лекарства не часть тайного замысла. Думаешь, я не пробовал? Как прошёл год после постановки диагноза, проводил эксперимент – за неделю разосрался со всеми, с кем только мог. Алиса, вон, до сих пор в обиде. Так что это необходимость.

– Ты из-за этого плевался после «Виновата Федра»?

– Что? А, ты про ту [дичь], – догадывается Лайн, засыпая в чашку растворимый кофе. – Ну, в общем-то, да.

Стрелки часов тем временем неумолимо приближаются к полудню, а разговор прерывается сборами.

– Пока ты не ушёл, мне нужно тебе кое-что сказать, – буквально на выходе из комнаты подлавливает немёртвая друга, и его сердце, несмотря не утреннюю дозу мотуссупрессоров, начинает учащённо биться, – кажется, папа меня забывает.

Нужно чем-то себя занять. Возможно, предполагает парень и проходит на кухню, лекарство ещё не подействовало. В руках оказывается обжигающе горячая чашка. Часть содержимого переливается за край. Кипяток бежит по пальцам. Брюнет морщится. Ставит чашку на место. Берёт тряпку. Начинает судорожно вытирать столешницу. Губы плывут в нервной улыбке.

– С чего ты взяла? – старается сохранить остатки спокойствия Лайн.

– Я всё чаще чувствую… ничего, – рассеянно отвечает мерцающая, отводя взгляд. – Звенящую пустоту где-то в груди… Мне это очень не нравится, Элиот. А мой папа уже старенький… Я даже не знаю, жив ли он ещё.

Нет. Несколько лет назад покинул Линейную. Перебрался в Родополис. Срочником вступил в Красмор, а после, кажется, его забросило в Грустину.

Обо всём этом Элиот умолчал. Не нашёл в себе сил рассказать.

– Тебе недостаточно, – понижая голос, – что тебя помню я?

– Мы с тобой начали так общаться уже после моей смерти, – с печальной улыбкой напоминает Шарлотта. – Не обижайся, но такая память… да, ты прав, её недостаточно. Ты не можешь вспомнить, какой я была при жизни. Мои первые шаги, как я впервые пошла в школу… Для тебя я всегда была мёртвой.