Текст книги "Зимний Фонарь (СИ)"

Автор книги: Тихон Карнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

В сравнении с крупными кистями ноги женщины маленькие. Босая, она неотвратимо движется к Неупокоенному. Шаги её не оставляют следов. Когда расстояние меж немёртвыми сокращается, коронованная поднимает флиссу и лёгким взмахом отсекает голову цесаревича. Чёрная кровь омывает клинок, окропляя эфес и землю вокруг.

– Milaghtkof, enilo zos sazerkkon, – раскатисто гремит женский голос над капитаном, и приходит тишина, – enis nontoj zaut kemorom.

То, что секундой раньше было обращено к нему одному, пробуждает ото сна умерших. Опаленные, истекающие кровью тела одно за другим поднимаются на ноги. Всякая пластичность, присущая живым, исчезает. Сердца воинов не бьются, но нечто вновь вынуждает их глотать воздух. Неживые глаза вспыхивают сизым огнём.

Глава вторая. Один плохой день

«Ежедневно лишь одно существование Немока порождало свыше десятка заболеваний: от незначительных до смертельных. Пребывание деми рядом с населёнными пунктами искажало всё живое. Природа не могла справиться с демиургическим воздействием – мутации встречались во всех царствах и мирах, и человеческий вид пострадал не меньше других.

За годы Восхождения Немока появилось множество людей, наделённых генетическими пороками – внешними и/или внутренними дефектами. Несмотря на то, что в начале X века было произведено Нисхождение, число дефектных персон продолжает неуклонно расти: виной тому отсутствие систематического лечения и наследственный фактор недугов»,

– С. Блок, «Немок и Синекам».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Синекамский край

руины Стагетского Предела

12-31/989

Ныне на руинах Стагетского замка стоит кладбище. Внутренний двор исполосован стройными рядами могил. Над каждым надгробием, помутневшим от времени, возвышается фонарь. Единожды в год его зажигает стагетский почитатель, совершающий обход в день падения Стагета.

– [Долбанный] рот, – сыпля ругательствами, с ходулей внезапно срывается юный почитатель, Элиот Лайн. – Да какого?

Это высокий черноволосый парень с серыми, практически прозрачными глазами. Черты его лица невыразительны, а губы настолько тонкие, что кажется, будто их нет. Болезненно бледный, вечно непричёсанный подросток.

Когда-то то, что стало ходулями, служило частью экзоскелета для силовых доспехов. Сейчас же это – стальной каркас со ступенями для ног. Однако выступы изношены и разболтаны за давностью лет. Время от времени что-то да отваливается. В этот раз не выдерживает правая ступень.

Потирая ушибленный локоть, Элиот обнаруживает, что пуховик порван. Парень, устало глядя на металлоконструкцию, вздыхает. Он стягивает с ботинка оторванное крепление и подходит к ходулям. На протоптанной тропинке ступени не оказывается. Поблизости тоже. Вокруг нетронутые сугробы с могильными курганами.

– Твою ж… – ругаясь под нос, парень раздражённо достаёт из кармана перчатки и, когда одна из них не налезает, в бешенстве забрасывает обе в дальний сугроб. – Плевать.

Без перчаток пальцы мёрзнут быстрее. Когда почитатель начинает копаться в сугробе, чувствительность обостряется. Подвижность сокращается. На запястьях высыпает крапивница, а кожа слегка трескается.

– Geache, ты и есть стагетский почитатель? – слышится сверху иноземный акцент: согласные звучат твёрдо, гласные – резко. Лайн шустро выпрямляется и оглядывается. Из-за надгробия, рядом с которым он остановился, выходит человек в плотном кожаном плаще. – Что-то не так?

– Мне говорили, – вытирая слезящийся глаз, в замешательстве отзывается Элиот. Ему не удаётся разглядеть лица незнакомца. То скрыто тенью надвинутого капюшона, – что сюда никто не приходит.

– Feville sazerkkon tanoght, – склонив голову набок, отвечает карпеец и достаёт из внутреннего кармана портсигар, после чего закуривает. – Можно сказать, я тоже в каком-то смысле почитатель.

– Что ж, я как раз почти… закончил, – уверяет неизвестного брюнет. Он запрыгивает на оставшуюся ступень и зажигает последний фонарь. Затем спрыгивает обратно. – Кажется, на этом всё, так что… ну, не буду вам мешать.

Глянув на ходули, Элиот активирует протофон. Запускает «Ментаксион». Среди контактов находит сестру и открывает личную с ней переписку.

N Ø Я Ŧ H [12.31, в 15:32]: эта срань опять сломалась ты где

– Эмм… Может, тебе помочь? – участливо интересуется незнакомец, указывая на ходули. – Они выглядят тяжёлыми… Ты сможешь их утащить?

– Нет-нет, спасибо. За мной сейчас сестра приедет.

N Ø Я Ŧ H [12.31, в 15:33]: а еще тут какой то стремный чел

N Ø Я Ŧ H [12.31, в 15:34]: мне пока нестрашно но если ты не поторопишься то будет

– Ты наивен, если надеешься кого-либо провести такой маскировкой, – меж тем произносит карпеец и усмехается. Насмешка звучит недружелюбно, презрительно. – Она такая из-за генетического порока, да?

Почитатель, оторвавшись от протофона, раздосадовано смотрит на свои кисти. Если левая стандартного размера, то правая – значительно больше, фаланги длиннее, а ногтей вовсе нет – концы заостряются на манер когтей. Примечательно и то, что ладонь отличающейся руки плотно обёрнута бинтом.

– Ну, типа, да, – вполголоса отвечает парень. Иноземец достаёт из снега потерянную деталь и протягивает её. – Сильно заметно?

– Если знать, куда смотреть, – затягиваясь самокруткой, хрипло отвечает мужчина. Элиот нерешительно забирает ступень, заводя дефектную руку за спину. – Ты держишь закрытой правую ладонь, это привлекает внимание… и, без обид, но ты даже во время чтения её прячешь?

– Я-я не пользуюсь этим… это мерзко.

Протофон неожиданно вибрирует. Парень мельком смотрит на экран.

Anastasi Laine [12.31, в 15:39]: У меня смена только закончилась. Буду где-то через 20–30 минут.

– Прикасаться к покойникам? Сомнительное удовольствие, fon, – соглашается человек так, будто делал это не раз, – но ты некрочтец. Не каждый дар достоин названия, но твой таков. Прискорбно, что в нашем мире подобные способности достаются тем, кому они не нужны.

– Ну, значит, я – беспонтовый некрочтец, – раздражённо отмахивается брюнет и смотрит по сторонам. – Ладно, мне тут ещё где-то полчаса торчать. Может, вас экскурсия интересует или типа того?

– Экскурсия? Ха-х, сомневаюсь, что ты сможешь рассказать мне больше интернета… – отказывается незнакомец, выпуская изо рта густой дым. Тогда Элиот замечает, что запах едва похож на табачный – он кажется странным смешением гнили и химического ароматизатора. – Вот скажи мне, ты же как почитатель примерно представляешь, что здесь произошло? Как считаешь, можно ли это назвать справедливостью?

– Ну-у, – натянуто ухмыляется тот, – здесь вы точно не по адресу. Ну, в смысле, что гибель демиборцев не особо походит на справедливость. У меня прадед был связистом при Параде – так говорят, его свои же и порешили.

– Занятно, – в голосе незнакомца слышится интерес, – получается, ты правнук Долорайтиса? Не знал, что у него были дети.

– Ну да, типа того, но он, короче, типа кинул мою прабабку и ушёл в Парад. Так что в реестрах нас нет, но как бы иначе я стал почитателем? Мы типа эти, Дети Стагета, и каждый год решаем, кто будет почитателем. Наши родители уже болт на это забили, а нас муштруют каждый…

– Что ж, это многое объясняет, – аккуратно перебивает собеседника иноземец, – но я не об истории Стагета. Ты же, наверное, слышал, что местные могилы пусты, и демиборцы, отречённые от императорского лика, ещё живы?

– Да, конечно. Легенду об отречённых все у нас знают. Как там было? А, ну, типа: «…предательство цесаревича навлекло гнев Вендиги, Царевны Немёртвых, и она пробудила умерших, дабы те остановили бесчинства предавшего её жениха…»

…магистра некогда великого ордена сгубила невообразимая сила демиургического вооружения, добытого им в ходе последнего похода. К счастью для рода людского, способы изготовления этого оружия, равно как и название, были стёрты в летах. Современная история подарила ему новое, универсальное наименование – демиган.

Восставшие демиборцы объединились с культистами, дабы в порочном союзе остановить легион нежити во главе с Оскаром Неупокоенным. Они заточили цесаревича в одной из темниц расколовшейся Империи; вслед за предводителем Парад потерял и силу: демиганы вернулись в остывшие кузницы Теуграда – подземного царства, обращённого ревенантами в некрополь.

Отречённые запечатали врата обители и разделили ключи меж собой. Покуда призванные Царевной немёртвые несут свой крест, арсенал проклятой нежити останется неприкосновенным, и Война не вернётся на землю…

На протяжении всего рассказа дымная самокрутка неприкосновенна. Стоит почитателю закончить, слушатель, красноречиво кашлянув, затягивается и спрашивает:

– Зачем ты пересказываешь вступление из «Душерождённых»? – звучит это настолько разочарованно, что Лайну становится некомфортно. Следом за этим незнакомец что-то достаёт из кармана и показывает ему: – Скажи, ты знаешь, что это такое?

На обтянутой перчаткой ладони Элиот видит ювелирное украшение. Увесистый крест, слишком крупный для носки. Каждая из его частей оплетена змеёй – верхняя и нижняя направлены прочь от перекрестия, а то время как головы боковых удерживают на нём инкрустированный мутный камень.

– Ну, это крест, – рассматривая предмет подслеповатым прищуром, отвечает брюнет. – У него что, есть какое-то сакральное значение?

– Zoic, – подтверждает иноземец, стягивая одну из перчаток. Стоит изделию соприкоснуться с человеческой кожей, как камень в сердцевине загорается. Владелец глухо усмехается. Когда он отстраняет крест, свечение угасает. – В кругах карпейской знати был популярен особый тип драгоценных камней – сейчас их называют демитирами, ха-х. Они реагируют на соприкосновение с живой материей и, говорят, способны сдерживать мертвецов…

– Я слышал о таком, – проговаривает Элиот, пытаясь скрыть возникший интерес, – их называли демиургическими слезами… Это правда?

– Hor ты готов поверить, – уклончиво отвечает мужчина и, натянув перчатку обратно, возвращает украшение в карман, – что демиурги плакали… А то, что ты видел, называется «jegoletso».

– «Jegoletso»? Звучит… как-то сложно.

– В переводе с карпейского «jegoletso» значит «ключ». Этот, как ты выразился, «крест» существует с тех самых времён, когда карпейский язык был мировым, а на эспере говорили лишь в балтийских деревнях.

– На стара эспере, – ревностно поправляет Элиот, – он не имеет ничего общего с нова эспере. Над ним специально работали, чтобы убрать языковой…

– Это никак не противоречит тому, что я сказал, – равнодушно соглашается мужчина и обходит ходули. – Как бы то ни было, после того, как карпейский перестал быть мировым, использование старых названий стало выгодней для сокрытия истинного значения.

– Тогда зачем вы вообще мне об этом рассказали?

– А как иначе? – искренне удивляется иноземец. – Ты же стагетский почитатель: должен же ты знать, что почитаешь.

Не успевает Элиот раскрыть рта, как мужчина тушит самокрутку о близлежащее надгробие, и удушливое марево овевает всё вокруг. Брюнет закашливается. Уже оба глаза истекают солью.

Иноземец скрывается до того, как Элиот откашливается. Когда дыхание приходит в норму, за поворотом хрустит снег. Из-за разрушенной каменной стены выезжает белоснежная «Макада» – фургон, выпущенный ещё до раскола Российской Империи.

Лайн передёргивает плечами, вспоминая прошедший разговор, и смотрит на стоящее рядом надгробие. Фонарь над захоронением гаснет. На могильной плите, среди инея и истлевшего пепла, чернеет гравировка: «Аверс Реверсон // 3.22.890 – 12.31.917».

Из фургона выбирается длинноногая брюнетка – сестра-близняшка Элиота, Анастази. Не в пример брату она ухожена. На первый взгляд даже кажется, что, кроме фамилии, их ничто не объединяет. Однако, если присмотреться, становится очевидным не только физиогномическое сходство, но и метки некрочтения, прихотью дефекта облюбовавшие ладони близнецов – по одной на каждого. Если у парня пороком отмечена правая рука, то у девушки, зеркально, левая.

– Ну и где твой приставала? – с усмешкой интересуется сестра, демонстративно озираясь. Элиот, хватаясь за одну из боковых ручек на ходулях, закатывает глаза. – Ой, да перестань. Чем ты опять недоволен?

– Мы типа договаривались поехать вместе, – напоминает он и кивком подзывает сестру.

Та открывает задние двери кузова и плетётся к ходулям.

– Да-а, – утомлённо тянет брюнетка, – а ты, в принципе, мог подождать, когда у меня закончится смена. Кстати, вечеринка в семь, и ребята тебя ждут.

– Ну уж нет, увольте. Я с самого утра [мучаюсь] с этим кладбищем, и всё, чего я сейчас хочу – спать, – ворчит почитатель и под укоризненный взгляд Анастази пытается оправдаться: – Ну правда, я [устал]… и [шататься] по заброшкам нет желания. Да и ждут они не меня, а мой фотоаппарат.

– Ладно, вот только учти, что Ева там тоже будет.

– Да мы расстались.

– Что, опять?

– Ну, наверное, – неопределённо пожимает плечом брюнет. – Честно говоря, я перестал считать после того, как она меня бросила в третий раз.

Совместными усилиями близнецы погружают ходули в фургон. Окинув кладбище придирчивым взглядом, почитатель смотрит на погасший фонарь. Однако, не найдя в себе сил это исправить, садится в машину. Анастази залезает следом. Вместе они покидают Предел.

Расчёсывая зудящий глаз, Элиот опускает солнцезащитный козырёк и смотрит во внутреннее зеркало. Склера красна. Веки, кожа вокруг – всё раздражено слезами, горит. Парень устало выдыхает и захлопывает козырёк, вместе с тем закрывая ладонью воспалённый глаз.

– Сколько раз повторить, чтобы ты сходил к врачу?

– Да просто в глаза что-то попало.

– Вторую неделю подряд? Ну-ну.

Спуск по серпантину занимает не меньше получаса. Всё это время поездку сопровождают однообразные пейзажи: заснеженные горы и редкие, многовековые деревья с подпаленной корой.

На всё это Элиот смотрит со скучающим видом, то и дело глядя на протофон. Когда принимает, что ни сообщений, ни звонков не будет, отворачивает от себя экран. Анастази сочувствующе вздыхает и включает радио. Местная радиостанция передаёт прогноз погоды. Затем начинается реклама. Диктор поставленным голосом зачитывает: «Прими нергет и боли нет». Не дослушивая, Лайне меняет частоту. Салон наполняется мелодией лёгкой рок-песни о необходимости слушать своё сердце.

– Только не это. Выключи.

– Брось, – отмахивается брюнетка и, поглядывая на брата, прибавляет громкость, – тебе же она нравится.

– Зи, я…

Расплываясь в улыбке, сестра начинает подпевать. Делает она это настолько заразительно, что парень и сам не выдерживает – под нос вторит песне, смущённо отводя взгляд.

«Макада» съезжает на трассу, ведущую до самой Линейной – одного из трёх городов подле Стагета. Населённые пункты, расположенные на равном отдалении друг от друга, образуют треугольник, в центре которого озеро Синекам. Последнее известно тем, что там находилась языческая святыня – Синекамский Храм Восхождения. После прорыва дамбы на его месте осталась лишь пятиярусная колокольня. Посёлок, выстроенный вокруг, ушёл на дно, и добраться до останков Храма возможно только на лодке. В сезон здесь много туристов: Синекам, равно как и Стагет, являются значимыми достопримечательностями Балтии. Чего нельзя сказать о самих городах края.

Церупилс, стоящий на северо-восточном берегу озера, живёт только за счёт туризма. В межсезонье он пустует – работают там вахтами, и с осени по весну он простаивает.

Другой город, Пра́йрисн на северо-западе, заброшен фактически. В связи с аварией на деметаллургическом предприятии окружающая среда была подвергнута токсическому воздействию, и ныне там никто не живёт.

Во всём краю полноценно функционирует только Линейная – провинциальный городок на южном побережье Синекама. Однако период расцвета также позади. Произошедшая на местном предприятии авария в 975-ом году унесла жизни четверти населения: покоится оно отчуждённых территориях. Численность жителей идёт на убыль.

– Ты куда потом? – наконец нарушает молчание Элиот. – К Фрицу?

Вдоль дороги мелькают билборды, по экранам которых беспрерывно транслируются кадры военной хроники. От самых первых – чёрно-белых – до цветного изображения настоящего времени. Каждый из роликов заканчивается портретом погибшего героя с призывом вступить в ряды Красмор.

– Не-а, – отвечает брюнетка, с полуулыбкой глядя на брата. – Я договорилась с ним на завтра: всё равно он сегодня ничего не будет смотреть.

– Наверное, – прочистив горло, начинает парень – как раз тогда заканчивается песня, – я всё же поеду. На вечеринку, в смысле. Только давай домой сначала заедем, хоть переоденусь.

– Вдохновился песней? Да, в принципе, без проблем.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Линейная

Ковна 2-1-8

12-31/989

Постепенно дорогу обступают имперские двухэтажки классического образца: с мезонинами, отделанные причудливой лепниной и массивными колоннадами у парадных. Дом Лайнов находится на одной из старых улиц в восточной части Линейной: Ковна, названная фамилией открывательницы свойств деметалла, граничит с окраинами.

За окном мелькает кинотеатр «Олимпик». Стены его горят постерами новинок кинопрома: демивудские блокбастеры соседствует с историческими полотнами Балтии и парой имперских лент.

В стороне остаётся школа, из которой близнецы недавно выпустились. На воротах висит приглашение на вечер памяти Шарлотты Митте – их одноклассницы, утонувшей на озере месяц назад. Известие о её смерти потрясло весь город, и Анастази знает, что многие, в том числе и её брат, собираются посетить это мероприятие. Всё бы ничего, но девушка собственными ушами слышала, что некоторые горожане видели усопшую даже после кремации…

– Её расчёска всё ещё у тебя? – между делом интересуется брюнетка. Брат неуверенно кивает. – Избавься от неё. Не хотелось бы, чтобы мама, зайдя в твою комнату, увидела там мёртвую деву.

– Немёртвую.

– А разница? – паркуясь, огрызается Анастази. – Остановимся на том, что точно не живую… Вот только откуда у тебя вообще её расчёска?

– Да со дня рождения осталась, – угрюмо вспоминает парень. То был редкий случай, когда они праздновали дома: мама планово легла в больницу, и квартира осталась в их распоряжении. – Так и не успел вернуть.

– Да-а, она всегда была такой забывчивой… и неуклюжей. Учитывая, сколько уже прошло… странно, что она ещё не проявилась.

– Эээ… Да. Типа того.

К тому моменту они уже заходят в подъезд. Их встречает чистое светлое помещение. Лестничная площадка расцветает цветочными горшками, а из квартиры напротив тянется аромат свежей выпечки.

– Давай только по-быстрому, ладно? – поднимаясь по лестнице, просит брюнетка и мельком смотрит на запылённое окно. – Не хочу опоздать.

Брат, проверяющий почтовый ящик, рассеяно кивает.

У каждого дома свой запах. Вне зависимости от того, приятный он или нет, именно его слышишь, когда переступаешь порог. Если Элиот не обращает на него внимания, то Анастази морщится, лишь учуяв дух Немока.

На кухне их встречает болезненного вида женщина. Она худа и бледна; на фоне всей этой тонкости неестественно выпирает живот, состоящий из злокачественных новообразований – следствие генетического порока. Неизлечимого генетического заболевание, которое невозможно диагностировать до первого проявления. Запущенная Федра, как есть: сначала она разрушает тело, а после – разум, провоцируя развитие психических расстройств.

Мартина улыбается, завидев детей. Стараясь не реагировать на скорбное лицо дочери, обращается к сыну:

– Не ожидала, что вы так скоро, – радуется она. – Как всё прошло?

На протяжении всего диалога Анастази держится в стороне. В попытках отвлечься разглядывает застеклённый шкаф. На его полках собраны избранные сочинения, какие рекомендуется прочесть всем Детям Стагета. Взгляд Лайне цепляется за корешок любимой книги – биографию Магдалены Мар’О. Карпейской вестницы, что наперекор Верховной Жрице прибыла в Стагет для Нисхождения Немока. Карпейка, ставшая героиней Балтии, всегда вдохновляла Анастази: в детстве она мечтала пойти по её стопам.

Рядом находится домашний алтарь. На угловой тумбочке выставлены четвёрка свечей – стены исполосованы дорожками копоти – и тройка фотографий в рамках. На каждой из них родители вместе: школьный выпускной, свадьба и пятый день рождения близнецов. Последний снимок является последним во всех смыслах – сделан он был за несколько часов до аварии.

– Да нормально, – опуская подробности, меж тем отвечает Элиот, – но устали чутка. Думаем, вот, может, с ребятами сгонять на вечеринку к озеру.

– Хорошо… а Дайомисс за вами присмотрит? – полушутливым тоном интересуется женщина и, пригубив чашку, улыбается. – Ну, повеселитесь там, – простуженным голосом прощается она и, опираясь на столешницу, встаёт из-за стола, – но давайте недолго: к десяти я накрою. Хоть посидим немного.

Только Анастази хочет возмутиться, как замечает тонкую струйку крови, тянущуюся из носа Мартины. Брюнетка легонько пихает локтем проходящего мимо брата, и тот останавливается. Одаривает сестру недоумённым взглядом. Девушка украдкой кивает на мать. Элиот, вопросительно вскинув бровь, поворачивается и немеет.

– Мам, – робко начинает, – ты когда в последний раз была у врача?

– А?

Глаза Мартины испуганно расширяются. Когда кровь достигает губ, женщина тыльной стороной ладони подтирает её. Больную берёт оторопь, когда пятно алого расплывается на коже. Забивается в поры. Прорисовывает каждую складку и морщинку.

– Всё нормально, – пытается успокоить женщину сын. – Всё…

Только его рука касается её плеча, как Мартина срывается с места и несётся в ванную. Резко захлопывает за собой дверь. Включает воду.

– Что это сейчас было? – молвит Анастази. – Это как-то… нехорошо…

Сестра с братом напряжённо переглядываются и неуверенно подходят двери. Прислонившись к ней ухом, брюнетка осторожно стучит:

– Мам? – спрашивает она. – Всё в порядке?

Ответа не следует. Только через полчаса Мартина покидает уборную и ретируется в спальню. Дети едва замечают, как бледный силуэт скрывается в тёмной комнате. Когда близнецы думают наведаться к матери, на протофон Анастази приходит сообщение:

M. Laine [12.31, в 17:49]: К 10 жду дома.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Синекам

«Мёртвая Миля»

12-31/989

Вечеринка проходит в «Мёртвой Миле» – многоэтажке, заброшенной на этапе строительства. Выкупленная альвионцами земля предназначалась для возведения «Мили Жизни» – элитного комплекса у западного берега Синекама. Однако после революции строительство заморозили. К тому моменту было отстроено почти девять этажей, пять из которых вполне пригодны к использованию. Большинство окон застеклено, в связи с чем издали недострой напоминает глыбу льда. Крыша «Мили» возвышается над лесом: каркас металлоконструкций скрывается в облаках.

Горожане сторонятся «Мёртвую Милю», за счёт чего комплекс был облюбован подростками. Когда охрана стала менее строгой, а об аварии позабыли, это место стало центром гулянок и сабантуев. Вне родительских глаз, дозорных мурмурация и непрошенных гостей.

Детям говорят, что это место проклято.

Элиот неоднократно там бывал. Даже ребёнком с одноклассниками поднимался до четвёртого уровня. Дальше, правда, и возможности-то тогда не было – часть лестницы попросту обрушилась. Уже годами позже, будучи подростком, парень взбирался и выше. Какие-то умельцы сбросили вниз канат, по которому, при должной сноровке, можно подняться. С этим-то Лайн справился, но спуск прошёл не так гладко: закончилось всё переломом ноги и сотрясением. Врачи говорят, ему повезло. Вот только камера, на которую были сделаны первые снимки, пережить падение уже не смогла.

– Ты не думала, ну, что тебе стоит быть с ней, ну, как-то общительней? – неуверенно завязывает разговор брюнет.

Пытаясь сосредоточиться на дороге, сестра отвечает:

– Нет.

– Но она же наша…

– Эли, – перебивает его водительница, – ты видел её алтарь? Она обрезала нас с «последней» фотографии. Это ненормально.

– Ты всё ещё злишься на это?

– А ты действительно хочешь сейчас об этом говорить? – вспыхивает Анастази и раздражённо бормочет: – Не смотри на меня так. Вместо того, чтобы разводить тут демагогию, лучше бы помог затащить её к врачу… да и сам бы сходил.

Тем временем они съезжают на просёлочную дорогу. Со всех сторон их обступает лес. Дальний свет едва освещает округу.

– Не нагнетай… а мама, ну, она, наверное, не в том состоянии, чтобы воспринимать такое адекватно. В смысле, ах, когда у тебя такая штука – походы к врачам уже не несут хорошего настроения, а, ну… ты поняла, в общем.

– Да, поняла… Мне теперь не по себе, что мы поехали, – заглушив двигатель на стоянке, делится Анастази и смотрит на вход в здание. Снаружи много подростков – кажется, выпускники следующего года. – У меня нехорошее предчувствие. Наверное, стоило остаться дома.

– Думаю, да, – неуверенно соглашается брат и смотрит в окно, не решаясь отстегнуть ремень безопасности, – но мы можем типа вернуться. Нас даже никто не видел, так что просто потом напишем, что не смогли.

– Да-а, давай так, – решает брюнетка и, только рука ложится на ключ, как в окно с её стороны стучат. От неожиданности Лайне дёргается. – Какого…

На улице с лучезарной улыбкой стоит синеволосая девушка. В поднятой руке у неё три пластиковых стакана. Анастази улыбается, увидев подругу.

– Значит, ну, останемся?

– Ненадолго, – соглашается близняшка и, открывая дверь, обращается к подошедшей девушке. – Как ты умудрилась приехать раньше меня?

– Ам, да Фриц подбросил, – отвечает Даналия Анера, целуя подругу в щёку. Когда та крепко стоит на асфальтированной тропинке, передаёт ей пару стаканчиков и выглядывает из-за плеча. – Эй, смотрите-ка, кого ты к нам привезла! Лучший фотограф Синекама.

Элиот со смущённой улыбкой выбирается из фургона. С шеи фотоаппарат мигрирует в руку. Изумрудные глаза Анеры вспыхивают азартом. Парень замечает проявленный к камере интерес и снимает крышку с объектива.

– Не-не, даже не думай, – выпуская синеволосую из объятий, возражает брюнетка и поднимает руки. – Прости, никаких фото. Я не в настроении.

– Да ладно тебе, – игриво тянет синяя. – Хотя бы разок!

Элиот украдкой делает снимок, но вспышка выдаёт его. Разъярённая близняшка поворачивается к нему и вспыхивает гневом:

– Ну ты и [сволочь], – цедит она и резко уходит.

Стаканчики оказываются на покатом капоте. Один из них опрокидывается: по белоснежной краске растекается «кровь» Мэри. Даналия едва касается плеча уходящей, как её руку стряхивают.

– Уфф, что это с ней? – пребывает в полнейшем недоумении Анера.

– Да дома проблемы – скоро она успокоится, – устало поясняет Элиот и достаёт из бардачка салфетки. Протягивает одну из них. – Лучше помоги.

Небо озаряется праздничными салютами. Музыка играет достаточно громко, чтобы заглушить россыпь вспышек, но вместо с тем какофония звуков превращает отголоски фейерверков в подобие выстрелов.

– Иногда мне кажется, что мы свернули куда-то не туда, – делится Эсса Ранайне, миниатюрная блондинка с бархатистым голосом. – Ты же в курсе, что до демиургической эры нормой считался монотеизм? Целый пласт культуры, который был утерян с восхождением первых деми…

– Слышь, откуда у тебя такая уверенность, что мы из-за этого свернули куда-то не туда? – вызывающе спрашивает собеседница. – Деми так-то появились не из-за религии, а из-за иррационального мышления. Как ни парадоксально, оно оказалось материальней рационального.

Высказывание принадлежит Алисе Мартене. Невысокой полноватой девушке с ярко-рыжими волосами и ресницами, накрашенными настолько густо, что те выглядят пластилиновыми.

– Что? – со снисходительной улыбкой переспрашивает Эсса, вытягивая из портсигара самокрутку фруктового табака. – Ты хоть сейчас сама поняла, что сказала? «Материальней» – это как?

– Только не делай вид, что не слышала «мысли материальны».

– Слышала. Этим тезисом оперирует госпожа Вайс – прости, но я не могу её считать авторитетным источником. Ты и без меня знаешь, что нынешние Зори – это какой-то [поехавший] цирк.

– Опять эти ваши споры, – вклинивается в разговор Анастази. – О чём вы на этот раз?

– О том, что люди сами выдумали демиургов, – закатывая глаза, недовольно отвечает блондинка, – чтобы, видимо, пострадать.

– Не совсем так, – поправляет собеседницу Мартене и, пригубляя стакан с солодом, поворачивается к Лайне. – Здесь случай как бы обратный Вавилонской башне: демиургов придумали для того, чтобы объединить народы. Мировая история знает немало войн за власть и ресурсы, и только сплочение перед общим врагом могло прекратить всё это.

– …и поэтому мы всё ещё в этом живём? Ересь, – скептически отзывается Ранайне. – Во времена, о которых ты говоришь, тебя бы утопили ундины.

– Возможно, но это не значит, что я не права. Если ты не заметила, то мы как бы находимся на пути к единению – мировой язык, отсутствие границ и…

– Ты же понимаешь, – резко перебивает оппонентку блондинка, – что эта твоя теория противоречит гуманизму? Она оправдывает множество смертей, в том числе и невинных граждан. Ты упрямо игнорируешь существование таких вещей, как «Проект-28».

– Что ещё за «Проект-28»? – удивляется Лайне. – Вы вообще о чём?

– Слушай её больше, – недовольно бурчит Мартене. – «Проект-28» – это страшилка с улиц Прайрисн, мол, в подземных комплексах под городом находится тёмная-тёмная лаборатория, где злые-злые русские пленили невинных-невинных девушек, чтобы ублажить Царевну Немёртвых!

– Ну и дичь!

– Если бы это рассказывала я, – ворчит Ранайне, – я бы не травила тут о тёмных лабораториях и злых русских, – и поворачивается к Анастази. – В остальном, да, есть такая байка. Якобы современный аналог жертвенного огня. Только русскими там и не пахнет – все подземные комплексы находились под контролем региональных подразделений Красмор.

– В общем, – взмахивая руками, возвращает тему в прежнее русло Алиса и отставляет стакан, – гуманизм тут не при делах. Как бы да, деми причинили достаточно страданий, но и солдаты по итогу чаще сражались с людьми. Храм Восхождения, более мелкие культы – их как бы не вычеркнешь из истории. Это сопутствующий ущерб, Эс, и ты либо принимаешь это, либо…

– Девчат, без обид, но вы душните так, – полушутливо отмечает Лайне, выжидающе глядя на подруг, – что даже без окон здесь нечем дышать.

Именно в тот момент в «Мёртвую Милю» заходит Элиот. Встречает десятки незнакомых лиц, приветливых и не очень. Кого-то из них Лайн знает лично. Других встречал в городе, на занятиях или просто на улице, но даже с ними разговор не завязывается:

– Привет, – подойдя к беседующей троице, неуверенно здоровается брюнет. Девушки недоумённо на него смотрят – Анастази недовольно отводит взгляд, – а вы не видели Еву?