Текст книги "Зимний Фонарь (СИ)"

Автор книги: Тихон Карнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

«Синекамские Вести» не могли пропустить подобное. Ежедневная газета, превратившееся за последнее десятилетие в доску объявлений, практически не интересует жителей края. Хоть сколько стоящие в «Вестях» записи появляются настолько редко, что даже малые тиражи почти не раскупаются.

– Ам, девушка, что вы здесь делаете? – Из окна показывается голова юной фельдшерицы. – Стоп, что? Зи?.. Это правда ты?

– Дана? – с неменьшим удивлением отзывается та.

***

Тем временем Рейст подходит к берегу. Под кристаллами вод виднеются крыши затопленных строений. Наводнение, что превратило посёлок в озеро, пощадило лишь колокольню Храма Восхождение. Так и теперь: ненастье не тронуло её. Шпиль, возвышающийся над заиндевевшей синевой, сверкает также ярко. Последний на километры причал сгнил и покосился. Большинство лодок затонуло – лишь некоторые носы торчат из прибрежной тины.

– Красиво, – восклицает посредник. – Жаль, не сезон.

Романтика разлетается в клочья, стоит увидеть охотников, вылавливающих тела из воды. По внешнему виду покойников Корвин догадывается, что те были посетителями «Канкана». Судя по всему, они попробовали выбраться через веранду.

– Ты нормальный? – украдкой глянув на мужчину, кисло интересуется агент с сетью в руках и хмыкает. – Маску надень: не позорься.

У Корвина под рукой маски нет. Этот раз станет единственным за всё время пребывания в Линейной, когда он пожалеет об этом. Не из-за риска поражения, но из-за специфического запаха, присущего терминальным манифестантам. Если к смраду смерти некрочтец по долгу службы привык, то к тлеющей элегией плоти – нет.

***

От носилок пасёт мертвечиной.

Это первое, о чём думает Элиот, придя в сознание.

К лицу плотно прилегает кислородная маска. Под боком шумит медицинское оборудование. Фельдшерица о чём-то переговаривается с водителем – из-под берета первой торчат синие волосы.

А за окном дымится здание клуба.

Перед глазами восстают события прошлой ночи. Элиот рывком приподнимается. Резкое движение отдаёт болью в лёгких. Бьёт в голову.

Фельдшерица, заметившая это, спешно укладывает парня обратно.

– Эй-эй, тихо. Лежи-лежи, – тараторит она, – скоро мы будем в больнице. Это я, Дана. Всё будет хорошо, успокойся.

Но Элиот слышит нечто невнятное. Сумбурное. Женский голос превращается в звон стекла. Перетекает в крики, удушливый кашель… и вот уже вместо Даналии парень видит Алису. Задыхаясь, она пытается кричать. Из последних сил выталкивает людей из клуба, но часть посетителей мёртвым грузом оседает на танцпол. Другие падают замертво уже снаружи. Лайн нервно сглатывает. Слюна горечью обдаёт горло. Брюнет жмурится, силясь отогнать морок, но трупный воздух возвращает его обратно.

Собираются колючие слёзы. Пропитанные элегией, они тёмной пеленой ложатся поверх обзора. Парень хочет приподнять руку, стереть копоть соли, но тело слишком неподатливо, а мышцы – тяжелы. Любая попытка движения, затрагивающая всё, что выше пояса, источает боль.

Пульс ускоряется. Вместе с ним кардиомонитор начинает выдавать помехи. Анера небрежно бьёт по нему. Изображение стабилизируется. Элиот осторожно поворачивает голову. Шея – деми, она ещё есть?! – хрустит. Что-то с треском откалывается. Волны боли проходятся по всему телу. Однако голова наконец повёрнута, и слёзы вытекают. Ослабевшим глазом парень видит, что его руки, торс и, в особенности, грудь – всё поражено до черноты.

– …приехала его сестра, Анастази. Да, здесь Элиот Лайн, – доносятся до него обрывки диалога. За окном стоит златоклюв, и сердце не выдерживает встречи с реальностью, – она потом привезёт его вещи.

Сестра? Будь он проклят… У него же и впрямь есть сестра.

Лайн приоткрывает рот. Кожа со скрипом поддаётся мышцам. Язык остаётся непокорным. Голосовые связки способны лишь на хрип.

– Элиот? – вновь обращается к нему Даналия. – Пожалуйста… Не пытайся сейчас что-либо делать. Мы должны сначала снять элегический шок.

Брюнет хотел бы кивнуть, но поражённая шея не даёт этого сделать. Вместо этого он смотрит на изувеченные Воздействием руки. Метка некрочтения воспалённо выпирает. Сомкнутые веки дрожат. Будто в кисти сосредоточилась какая-то своя, особая боль.

– Мы промоем твою руку, – неуверенно добавляет Анера. – С меткой всё будет в порядке. Уверяю тебя.

Ничего не будет в порядке.

Они оба это прекрасно знают.

С элегическим манифестом долго не живут. При условии, если это вообще можно назвать жизнью. Немногие могут позволить себе плановое лечение, и всё сводится к экстренному: вызовам, оперативному вмешательству, снятию шоков, обострений и симптомов. На всё про всё даётся дней пять. Обычно это покрывается страховкой или, в зависимости от страны, оплачивается из государственного бюджета. За исключением тех периодов, когда «случайность» приобретает пандемические масштабы.

В том или ином количестве, но элегия присутствует во всяком организме с рождения. На фронте стерильность была редким гостем, и вопрос количества потомства стоял острее качества. Вчерашние победители становились родителями, передавая потомкам поражение замедленного действия. По итогу одним везло, другим же – нет. Кого-то от реВоздействия могли защитить насморк, прокуренные лёгкие или любой другой произвольный фактор, который невозможно отследить при составлении статистики… а кто-то – как Элиот, с Федрой или иным генетическим пороком… Жертва случайности, определённо.

– Это несправедливо, – обиженно произносит Анастази, оставаясь один на один с предварительным анализом брата, сделанным в карете скорой. Смертный приговор дрожит в руке. – Где же я так обложалась?

– Прости, я отходил, тут это… – торопится к девушке встревоженный Корвин. – Что случилось?

– [Кошмар] какой-то… В парке и то меньше людей… В парке… – ответом шипит Лайне и задумчиво отводит взгляд. – Целый зал мертвецов, брат чудом живой… Анализы [ужасны]. Я-я не знаю. Кажется, я не успела…

– Так, постарайся успокоиться. Дай посмотрю. – Корвин бесцеремонно вырывает листок из рук вестницы и отмечает: – На нова эспере? Для провинции это достаточно прогрессивно.

– А чего ты ожидал? У нас после революции все на нём говорят, – комментирует Лайне и смотрит на читающего мужчину. – Ты что, врач?

– Лучше. Я неплохо разбираюсь в элегическом манифесте, – и наконец он возвращает результат, – а здесь ничего страшного нет. Лабораторный анализ уже будет чище – cito делают, чтобы назначить дозировку апейрона для снятия шока.

Эти слова лишь ненадолго успокаивают девушку. Когда она складывает распечатку в сумку, на крыльце появляются трупы. Вынесенные из зала тела накрывают кипенными тканями.

– Зи?

На ступеньке дальней кареты сидит Фриц. Термоодеяло сползает с его плеч, а в руках стынет термос. Из-за отсутствия на нём очков вестница не сразу узнаёт его.

– Ал? – не своим голосом обращается к нему блондинка и подбегает. Он отставляет термос в сторону, и тот за считанные секунды расцветает инеевыми узорами: – О деми… С тобой всё порядке? Как ты?

– Зи, – молвит парень, беря её руки в свои, – как же я рад тебя видеть!

– Вы знакомы? – удивляется Корвин, и Фриц поднимает на него изумлённый взгляд. – Вот так встреча.

Они здороваются как старые знакомые: пожимают друг другу руки и в паре реплик упоминают людей, имена которых Анастази слышит впервые.

– Я не ожидал, что ты приедешь так скоро.

– Так я же писал: хочу увидеть ВААРП, – спокойно поясняет посредник. – Правда… Не такого я ожидал. Теперь, думаю, его буквально скоро запустят… Что вообще здесь произошло? Ты что-нибудь помнишь?

– Не особо, – честно отвечает Фриц и рассказывает: – Короче, я вышел покурить… как раз когда уровень достиг критической отметки. Ну, а там успел надеть респиратор, так и хватанул меньше других. Некоторые, кто мог, своим ходом уехали. В больницу вроде, куда ещё. Не знаю. Мы с ребятами остались… а Лису и Эла я так и не смог найти.

– Я его нашла, – шёпотом отвечает вестница. Услышав это, старый приятель заторможенно кивает. – Он жив. С ним всё… всё будет в порядке.

– Это хорошо, – и, немного подумав, сообщает: – Короче, я не хотел об этом говорить, ребят, но, раз такая ситуация, думаю, хотя бы вы должны быть в курсе. В Линейной уже давно разрабатывался план на случай эвакуации населения, и вчера Фройд попросил меня дистанционно подключить его компьютер к ЦПУ ВААРП. Они теперь реально собираются это сделать. В конце декабря. То сообщение действительно было случайностью, но лишь потому, что слишком рано попало в эфир… Так что задерживаться вам здесь не стоит – вам, я имею в виду, с Элиотом. Труповозка ещё на ходу?

– В принципе, я… я не-не знаю…

– Значит, я заберу её. Посмотрю, что как. Постарайтесь двинуть отсюда со второй волной: недавно на подкасте слышал одну прогнозистку, и на третью собирается буря.

Эпизод третий

Балтийская Республика: Линейная

Гейнсборо 1-1-7

12-24/994

– В принципе, Фриц прав, – напряжённо произносит Анастази, вышагивая вдоль улицы. Городские дороги по-прежнему пусты. – Мне нужна машина. Без неё даже до больницы нормально не добраться… и почему здесь нет ни одного сервиса такси?.. Проклятье.

– Слушай, но я правда без проблем подвезу тебя.

– Я весьма признательна за твою помощь, – благодарит вестница, смотря куда-то под ноги, – но моим личным извозчиком ты точно не нанимался. Так что надеюсь, труповозка за это время не превратилась в рухлядь.

– Постой, о какой труповозке вы все говорите?

– О моей машине.

Крытая автомобильная стоянка примыкает к домам на Гейнсборо, длинным рукавом соединяя корпуса. За ней виднеется накренившаяся водокачка. Стены башни темнеют лишайником. Наледь серебрится в лучах солнца, а ветви замёрзших деревьев срастаются с ней.

Старенькая «Макада» всё также стоит в гараже. Металлические двери с трудом поддаются нажиму – приходится приложить немало усилий, чтобы открыть пристройку. В лицо бьют спёртый воздух и пыль. Благо элегия почти не коснулась фургона: лишь дверные ручки тронуты характерной коррозией.

– А… понял. Это было буквально. Она ещё на ходу?

– Сомневаюсь. Брат мой отродясь руля боялся. – Анастази осматривает фургон со всех сторон. С трепетом касается белоснежного капота. Грязь прилипает к перчаткам. – Кто б ездил? – и, приподнимаясь на носки, заглядывает в салон, – а вот бензин на нуле.

– Аккумулятор, наверное, тоже сдох, – проверяя внутренности под капотом, предполагает Рейст. – Остальное вроде в целостности…

– Да-а, за столько лет наверняка уже разрядился… Ладно. Подождёшь меня здесь? В принципе, скоро Фриц подъедет – я пока сбегаю за вещами.

– Без проблем.

В дом Анастази заходит одна. Несмотря на то, что дверь отпирается магнитным ключом, подъезд едва отличается от самой гадкой подворотни: всюду грязь, непристойные граффити, а из-под лестницы воняет нужником.

Квартира № 7 находится на втором этаже. Перед входом лежит чистый коврик. Обшивка у двери старая, но аккуратная. Анастази с небольшим промедлением отпирает переданным ключом квартиру и заходит. Сняв респиратор, оглядывается. Невзрачная однушка с маленькой боковой спальней и большой кухней. Прихожая и коридор неоправданно длинные и при этим узкие. Впрочем, даже вопреки планировке здесь могло бы быть уютно, вот только всё пропиталось запахом медикаментов.

В гостиной Анастази видит тот же застеклённый шкаф, что прежде стоял на Ковне. Однако вместо серванта – кинотека, состоящая из полувековой классики и новинок последнего десятилетия. Девушка с упоением разглядывает обложки знакомых фильмов: «Протополиса», «Белоночи» и даже демивудского «Косм». Многое из этого она смотрела с Элиотом; некоторые диски остались у них после закрытия кинопроката.

На переднем плане стоят фотографии без рамок. Лайне видит снимок, сделанный в их с братом день рождения – тот самый, где папа жив, а мама ещё здорова. Где они вместе, а недостающие фрагменты склеены. Девушка несмело отворяет створку и берёт карточку в руки. Подносит к глазам. Шумно выдыхает. Отставляет. Обо что-то спотыкается, чуть не падает.

Рядом со спальней стоит увесистый пакет. Анастази нерешительно заглядывает в него и потрясённо отшатывается. Внутри лежат собранные в больницу вещи. «Заранее» – молнией вспыхивает осознание.

Гулко скрипят вентили. В ванной неожиданно открывается вода. Немало удивившись, Анастази доходит до раковины и перекрывает её. Вместо хлорки вестница слышит запах гари… и перегноя. Наклонившись к сливу, девушка замечает слабую наледь на трубах, а затем и чёрные отпечатки на кране.

– Горько, – неожиданно слышится позади, – правда?

Лайне резко выпрямляется, но зеркало фиксирует лишь её одну. Внимание привлекает ярко-зелёная расчёска: меж щетинок бронзой переливаются волосы. Блондинка задумчиво хмурится. Вспоминает, что девушки у близнеца не было… Затем в голову приходит другая догадка. Менее обнадёживающая.

– Проклятье, – под нос выругивается вестница.

Схватив расчёску, обмакивает пальцы проточной водой. Возвращается в коридор. Повернувшись к стене, принимается чертить защитные литеры. Однако что-то идёт не так: выписанные вязи постепенно темнеют, и проступает металлический запах крови.

– Давай я тебе помогу, – раздаётся рядом игриво, и нечто сильное сначала хватает Анастази за шею, а после швыряет в противоположный конец коридора. Девушка, падая, ударяется о дверь. Едва не теряет сознание. – Ой, ты не ушиблась? Ты же знаешь, я порой такая неуклюжая.

– Шарлотта? – поднимая рассеянный взгляд, спрашивает вестница.

Замечает, что расчёска в метре от неё.

– Что, думала перекрасишь волосы, и тебя никто не узнает? О, я тебя всегда узнаю, Зи, – вспыхивает злобой мерцающая и чёрным ноготком касается приподнятого уголка рта, – на тебе цветёт клеймо изменщицы – жаль, что не я поставила его. Добро пожаловать домой.

Это бомба замедленного действия, понимает Чёрная Заря. Если она ничего не предпримет, то в скором времени от квартиры, а то и от дома, ничего не останется.

Угрожающе склонив голову, мерцающая движется прямо на неё. От близости немёртвой лоскутами облазят обои. Иссыхает лак деревянного пола. Стоит Митте ненароком дотронуться до стены, как по той начинают ползти пугающие узоры. Сплетения запретных литер, лишь чтение которых способно принести боль.

Вестница ногой подталкивает к себе расчёску. Внезапно дверь открывается. На пороге стоит Корвин.

– А ты ещё кто? – едва замедляясь, спрашивает мерцающая.

– Тот, – отвечает он, молниеносно берясь за винтовку, – кто проводит тебя в посмертие, дорогая, – и стреляет.

Выстрел приходится немёртвой в грудь. Андера отлетает в конец коридора. Пуля вгрызается в стену напротив. Гильза падает на пол. В течение пары болезненных секунд мерцающая корчится в агонии, пока форма отчаянно сражается с радиоактивным заражением.

Дрожащей рукой Анастази подбирает расчёску и, прежде чем Рейст успевает выстрелить ещё раз, поджигает её. Едва андера бросается к вестнице, как иллюзия плоти начинает черстветь и покрываться коркой. Шарлотта оступается. Заваливается рядом и тянет к блондинке руку. Кончики пальцев немёртвой обращаются в прах. Рот раскрывается в протяжном хрипе. Паралич оплетает тело, и нисхождение поглощает её. Древесина впитывает угольный контур женского тела.

– Это было, – неуверенно заключает вестница, – близко.

Всё кончено. Анастази облегчённо вздыхает. От слабости она готова откинуться на порог, но Корвин берёт её за плечи и помогает подняться.

– Ты в порядке? – обеспокоенно интересуется он. Блондинка кивает. После замечает, что рукав плаща дымится прикосновением андеры. – Прости, я знаю, ты меня не звала, но вы… были достаточно громкими.

– Всё нормально, – устало отвечает Лайне, осматриваясь. Нельзя сказать, что нисхождение привнесло такой уж сильный беспорядок… но уборка не помешает, – спасибо за беспокойство.

Анастази расстёгивает плащ и запихивает тлеющую ткань в мусорный пакет. Стоящий в стороне Корвин, скрестив руки на груди, окидывает обиталище Лайна оценивающим взглядом.

– Здесь точно живёт твой брат?

Анастази тем временем достаёт из дорожной сумки кожаную куртку и надевает её. Следом вынимает аптечку. Ощупывает ожог на шее. Вооружается ватой и медицинским спиртом. Протирает рану. Морщится.

– Да-а. После смерти матери мы продали нашу старую квартиру: себе Элиот взял здесь, а я купила машину… Да, вот настолько разные у нас цены с Карпеей – с продажи вышли сущие осколки.

– Я не об этом. Здесь пахнет… буквально как в лазарете. Будто мы уже в больнице… даже андеры прилагаются.

– Я ему тысячу раз говорила, – едва не срываясь на глухое рычание, злится вестница, – «не держи андеров дома», но нет, Элиот, как всегда, послушал и сделал всё наоборот.

– Не трать энергию на злобу, – советует Рейст и добавляет тише: – Так ты только кормишь их… Кто знает, сколько ещё их тут?

– А ты, получается, тоже не жалуешь андеров?

– Жалую. Издалека. Понимаешь, с андерами есть один нюанс, о котором многие забывают: со временем их личность стирается настолько, что стоит им оказаться в толпе себе подобных, как они начинают координировано действовать и явно не в пользу человека.

– Именно человека?

– Необязательно. Люди лишь одна из позиций их меню. Они не испытывают голода или жажды… в привычном смысле. Поскольку они уже всеми забыты, то единственное, что способно продлить их срок – поглощение всех источников тепла, будь то генераторы или домашний скот.

– Моя коллега в Родополисе как-то столкнулась с заказом на нисхождение кота: у одной пенсионерки умер любимец, и вместо того, чтобы кремировать его, она обратилась к таксидермисту… Результат, думаю, ты можешь и без меня представить.

– Эмм… Она выжила? – только уточняет Рейст. Рассказчица неопределённо качает головой и смазывает шею заживляющей мазью. – Поцелуи духов обжигают: чем он глубже, тем сильнее ожог.

– Не очень-то похоже, – негодует Лайне, – что она лезла целоваться. Ты уверен, что это так называется?

– Так писал об андерах Пьер-Шарль, – отзывается мужчина и выкладывает на стол апейрон, – у него было несколько стихотворений о них в сборнике «Цветы тленья».

– Любопытно… Вот только наши догмы гласят, что немёртвые не могут причинить нам вред, а нанесённый ущерб – следствие неосторожности с нашей стороны, – раздражённо делится девушка и, покончив с обработкой, с бинтами идёт к зеркалу. – Так что, что бы она ни хотела сделать, это уже не имеет значения.

– А ты сама-то с этим согласна? – настороженно интересуется мужчина, глядя на нетронутый апейрон. Ингалятор плотно запакован – на обороте, кажется, даже остался ценник в несколько сотен костов. – Нази?

– По-твоему, меня спрашивают? – невесело хмыкает та, перевязывая рану. Собеседник демонстративно кашляет. Девушка оборачивается и видит протянутый ингалятор. – А, нет… Спасибо, не стоит.

– Но почему?

– День ещё не закончился, а мы уже столкнулись с переходящей андерой: не лучшая идея расходовать нечто настолько ценное на пустяковый ожог. Через пару дней само пройдёт, – устало резюмирует Анастази и, встрепенувшись, поворачивается к спасителю. – Я тебе что-нибудь должна?

– Что? А, нет, – отмахивается тот с лёгкой улыбкой, – брось. Я же тебя ещё в больницу свозил… да и мало ли, что ещё? Пока ты не разобралась с транспортом.

– Ну, я не могу так. Безвозмездная помощь… Жизнь в Карпее от этого быстро отучает.

– Если тебе станет легче, можешь потом угостить меня кофе. Это необязательно, но я не откажусь.

– Кофе, договорились.

Эпизод четвёртый

Балтийская Республика: Линейная

больница Святой Адеолы

12-24/994

За больницей стоят неразгруженные машины – очередь на приём новых пациентов длится больше часа.

– Гнетущее место, – отмечает Корвин. – Мы точно по адресу?

Они паркуются напротив главных ворот.

– Точно, – мрачно подтверждает Анастази. – В городе нет других больниц… увы.

– Я… – глядя на заброшенный паллиатив, молвит Корвин, – я подожду тебя в машине. На дух не переношу все эти больницы.

Она тоже, мысленно соглашается Анастази. Кутаясь в куртку, она выбирается из машины. Декабрьский ветер обдаёт холодом. Прижимая к груди пакет с вещами, блондинка спешно перебегает дорогу.

При входе раздают маски и перчатки. В холле многолюдно. Посетители уже не первый час ожидают реаниматолога. Со всех сторон слышится кашель: отхаркивающий, с чёрной мокротой. Встроенный дозиметр улавливает повышенный элегический фон.

Рядом стенд с детскими рисунками. Истлевшие по краям, они небрежно насажены на проржавевшие кнопки и дрожат от сквозняка. Сентиментальные изображения – «моя семья», «лучший друг человека» и «как я проведу лето» – скрывают собой хаос, царивший здесь в последние часы.

– А что, если она не выживет? – совсем рядом шепчет мама Алисы Мартене. В больницу та пришла в сопровождении другой женщины. Её Лайне не знает, но незнакомка, судя по всему, близка с Яной – она гладит ту по спине и вытирает слёзы. – Что, если она так и не придёт в сознание?

Манифест относится к тем заболеваниям, когда утешают уже не пациентов, а близких и родственников.

Отстояв очередь в регистратуре, Анастази наконец получает пропуск на четвёртый этаж. Все лифты заняты – приходится идти пешком. В коридорах да на лестницах столько людей, что пропуск у неё даже не спрашивают. Мысленно она даже отмечает, что по меркам их городка такая оживлённость аномальна.

Находится искомая палата минут через пятнадцать блужданий. Когда Анастази заглядывает внутрь, то видит пару роботизированных санитаров, удерживающих её брата. Фельдшерица тем временем вводит нергет – обезболивающее с седативным эффектом.

Рот Элиот открыт в немом крике. Парень отчаянно цепляется за простыню, когда его укладывают на спину. Всё это длится не больше минуты, но для Лайне проходит целая вечность: её сердце успокаивается только тогда, когда близнеца подключают к аппаратам.

– Анастази? – отрываясь от пациента, спрашивает Даналия и выпрямляется. – Ам, почему так долго?

– Кризис на Гейнсборо, – неохотно отвечает вестница, переступая порог палаты. Синеволосая забирает пакет с вещами и кладёт его на пол у прикроватной тумбочки. – Как он?

– Не очень, – отвечает Анера, пряча руки в карманах формы. Ткань, что ещё утром была белоснежной, ползёт элегическими пятнами. – По моим прикидкам поражено около 40 % тела. К обеду его осмотрит врачея, госпожа Лайтала: она точнее составит картину болезни и уже назначит лечение…

– И… сколько это займёт времени? – осторожно интересуется блондинка и понижает голос, – и денег?

– Уфф… Социальная страховка нашего региона предусматривает бесплатное лечение манифеста, – рекламно улыбается Даналия. Затем, подойдя ближе, переходит на полушёпот, – но с учётом того, что манифест не лечится, толку от этого немного. Скорее всего, ему назначат пятидневный курс апейрона, чтобы снять обострение, а там… Ну, советую иметь тысяч двадцать в заначке: в лучшем случае, понадобится ежемесячная профилактика.

– Что? – изумляется Анастази, глядя на снующих по этажу людей. – Получается, ремиссия настолько… несущественна?

– Добиться длительной ремиссии непросто, – неопределённо качает головой старая знакомая, – учитывая анамнез Эли.

– А что с ним? Разве глаз на это как-то влияет?

– Ты… не знаешь? – недоумевает знакомая. Когда посетительница кивает, фельдшерица недовольно сжимает губы. – В прошлом году была… операция. Экзитоз почки. Я сопровождала его в областной центр, и…

– Это было уже после глаза? – зачем-то уточняет Анастази. Ей становится неловко, когда Анера закатывает глаза. – Прости, я просто нервничаю.

– Ничего, – смягчается та. – Да, это было уже после. Ты и без меня знаешь, как Элиот относится к своему здоровью: даже в запущенном состоянии не посетит доктора, чтобы не получить ещё каких-нибудь ограничений.

– Так и с глазом было, – подтверждает блондинка, неохотно погружаясь в тот плохой день. – Вот только, надеюсь, я… Я хотя бы вовремя приехала.

Звучит это, скорее, как вопрос. Собеседница вновь качает головой, то и дело обеспокоенно поглядывая в сторону палаты. Тогда же к девушкам подходит статный мужчина в солнцезащитных очках. Он одет в представительное пальто; его брюки выглажены, а на ногах сапоги на небольшом каблуке. Шипровый парфюм, подмечает Анастази, использован с целью скрыть курение – шлейф чего-то тягучего и химического тянется по коридору.

– Вы медсестра? – спрашивает мужчина. Его произношение столь специфично, что сперва балтийки ни слова не понимают и озадаченно переглядываются. Тогда иноземец повторяет почти по слогам: – Вы медсестра? Вы здесь работаете?

– Госпожа Анера, – кивком подтверждает Даналия и хмурится. – Вы чего-то хотели? Простите, у нас сегодня много пациентов, и…

– Потому я и здесь, – перебивает мужчина и протягивает раскрытую ксиву. – Меня зовут Виктор Миронов, и я из Красморовской Организации Здравоохранения. Мне нужна подпись от вашего главного врача, чтобы мы смогли разгрузить партию «Миротворца».

«Миротворец», конечно. Диковинное изобретение имперской фармацевтики – вакцина, повышающая резистентность к элегии. Только в прошлом месяце по погостным больницам начались поставки, и для Линейной это вовремя. Главный минус «Миротворца» заключается в том, напоминает себе Анастази, что носителям генетических пороков он не подходит.

Даналия растерянно кивает, поднимая взгляд на представившегося. В отличие от медсестры, Анастази смотрит на него с недоверием. Отчего-то иноземец кажется ей знакомым.

Растерявшись, Лайне непроизвольно следует за ними в кабинет к главврачу. Творящийся в больнице хаос действует на нервы: вездесущий кашель и пыль вынуждают девушку шарахаться от каждой тени.

В массе своей медперсонал неподготовлен к приёму поражённых. Перчатки, маски – всё это предоставляется в столь ограниченном количестве, что некоторые закрываются платками, шарфами, а вместо медицинских перчаток используют хозяйственные, а то и уличные.

Кейс иноземца то и дело приковывает взгляд вестницы. Выглядит тот в худших традициях кинопрома – стальной, с непонятными наклейками и этикеткой, предупреждающей о хрупкости багажа. В самом деле, Анастази даже не удивилась бы, если внутри оказался субстрат элегии. Господин Миронов также не внушает доверия: кем бы ни был этот иноземец на самом деле, его акцент точно не русский.

Втроём они и заявляются к главврачу. Завидев посетителей, мужчина сорока лет поднимается из-за стола. Только возмущение трогает его лицо, как Миронов с ксивой наготове начинает уже знакомую речь. Заодно в ходе диалога выясняется, что в кейсе лежали документы. Как полагается, в четырёх экземпляр – по паре на русском и, соответственно, на нова эспере.

– Когда я смогу забрать своего брата? – максимально уверенным голосом спрашивает Анастази. Собравшиеся удивлённо на неё косятся. – Как скоро можно будет произвести выписку с элегическим манифестом?

– Ну… – почёсывая затылок, несколько насторожённо начинает главврач и сверяется с настенным календарём. – Не раньше, чем через пять дней. Сначала нужно снять шок, а потом – стабилизировать состояние… Да и то, столь ранняя выписка только под личную ответственность!

– Может, всё-таки выждешь немного? Возможно, Эли стоит вакцинироваться… да и тебе тоже, – осторожно произносит Анера, и Лайне с усмешкой слышит в её словах отзвук своих. – Тогда вам не придётся делать крюк через Родополис.

– Ничего, – непримиримо отвечает Лайне, – я как раз хотела бросить в Сигур пару монет. О вакцинации мы подумаем уже там… а насчёт заявления можете не переживать – оно будет у вас на столе.

Опасаясь сопротивления, Анастази покидает кабинет. Притормаживает лишь у палаты брата – тот, в отличие от своих новых соседей, уже спит. Девушка тяжело вздыхает, спешит на выход.

– А вы, – нагоняя её у приёмной, интересуется Миронов, – я так понимаю, не верите в современную медицину?

– Верю, – под нос отвечает она, – но в необходимость индивидуального подхода больше.

– Послушайте, – не отстаёт мужчина и закидывается таблетками, – а мы с вами раньше не встречались? Вы мне кажетесь знакомой.

Анастази вынужденно останавливается. Скрещивает руки на груди и оценивающим взглядом окидывает иноземца. Таблетки, что тот принимает, из мотуссупрессоров. Девушка не разбирается в них, но синий пузырёк говорит куда больше этикеток. Однако то, с какой небрежностью мужчина принимает столь серьёзное лекарство – по горстке разом, будто мятное драже, – заставляет Лайне усомниться, что перед ней человек из здравоохранения.

– Это маловероятно, – резюмирует она, – там, откуда я приехала, услуги КОЗ не востребованы.

– Ха-х, занятно. Впрочем, я не верю, что где-то иначе, – рассуждает Миронов, одаривая девушку неестественной улыбкой. Его зубы настолько белые, что их искусственность не вызывает сомнения. – В конце концов, где бы мы ни оказались, наши проблемы всегда остаются с нами.

Они стоят неподалёку от лестницы, когда откуда-то сверху сыплются листовки. Собеседник ошеломлённо замирает. Его рот восхищённо приоткрывается, когда их накрывает белоснежный листопад. До земли остаются считанные метры, как Анастази распознаёт уже знакомые агитационные строки. Её окатывает волной ужаса. Пользуясь моментом, девушка выбирается в холл. Миронов практически сразу нагоняет её.

– Я точно знаю, – пытаясь отвязаться, Анастази выбегает из больницы, – что здесь плохо.