Текст книги "Счастливчики (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Хорошо, я буду максимально осторожна. Что теперь?

– Собираем стекло, – сказал он, открывая маленькое круглое отверстие в тигле. Как только дверь открылась, Эллисон почувствовала, как у нее потекла тушь и застыла. Она отступила назад, наблюдая с безопасного расстояния, пока Дикон вставлял трубку в тигель и снова начал вращать ее. Встав на цыпочки, она заглянула внутрь и увидела круглую каплю оранжевой жижи, которая формировалась на конце трубки Дикона.

– Что мы делаем? – спросила у него Эллисон.

– Ты вроде хотела дракона?

– Это должен быть малыш-дракон, – сказала она. – Моя арендованная машина не такая большая.

– Я могу сделать малыша-дракона, – сказал Дикон. – Иди вон к тем банкам и выбери цвет.

Эллисон окинула взглядом банки и выбрала синий цвет, нечто среднее между цветом моря и неба.

– Что теперь? – спросила она.

Подошла Тора, взяла банку из рук Эллисон, открыла ее и разложила на металлическом столе цветные фишки размером с Лего.

– Отойди немного назад, – сказал Дикон, поднося к столу вращающуюся оранжевую каплю стекла. Он окунул шарик в цветные чипсы, и те мгновенно растворились в раскаленном стекле.

– Сейчас предстоит самая сложная часть, – сказал Дикон. – Но ты будешь крутить хвост. Готова?

– Для чего? – спросила Эллисон.

– Удивляться, – сказал Дикон, снова улыбаясь.

– Готова, – ответила она.

Дикон понес синюю каплю на трубке к деревянной подставке. Он схватил гигантские металлические щипцы, окунул их в ведро с водой, и, прежде чем Эллисон смогла понять, что он делает, он начал вращать трубку и зажимать расплавленное стекло щипцами. За какие-то секунды маленький шарик превратился в расплывчатую ящерицу, а затем в дракона с ушами, как у щенка, и чешуйчатым позвоночником.

– Это так странно, – выдохнула Эллисон. – Ты тянешь стекло, как ириску.

– Забавный факт, – сказал Дикон. – Стекло не совсем твердое или жидкое. Это его особенность.

– Удивительно, что ты можешь это сделать. Оно кажется таким прочным, – сказала Эллисон.

– Оно уже затвердевает, – сказал Дикон. – Лучше сделать это быстро.

Он опустил щипцы обратно в ведро с водой и передал их ей.

– Что мне делать? – спросила она.

– Тяни и крути, крути и тяни, – сказал Дикон. – Я, кстати, говорю о стекле.

Эллисон ухватила драконий хвост кончиком щипцов и сделала, как просил Дикон, поморщившись, когда стекло растянулось, повернулось и закрутилось.

– Похож на поросячий хвост, – сказала Тора, опускаясь на колени, чтобы посмотреть на существо. – Он очень милый.

– Он должен быть страшным, – сказал Дикон, надевая большую рукавицу, чтобы не обжечься. Используя деревянный блок, он сбил дракона с конца трубы на руку в рукавице. – Может быть, у меня даже получится вставить ему в рот несколько больших зубов.

– Нет, мне он нравится милым, – сказала Эллисон. И он был милым, этот сине-зеленый зверёк с чешуёй и когтями и достаточно маленький, чтобы поместиться в ее ладонях. Он был таким милым, что она инстинктивно потянулась, чтобы прикоснуться к нему. Тора неожиданно толкнула Дикона так сильно, что дракон выпал из его перчатки. Приземлившись на пол, он не разбился, а просто растекся, как синее тесто для блинов.

– О, черт, извини, – сказала Эллисон.

– Ты в порядке? – спросил Дикон встревоженным тоном.

– Да, да… Просто… забыла, что он еще теплый.

– Теплый? – спросил Дикон. – Его температура девятьсот градусов. Ты могла обжечь себе руку.

– Так много стараний для того, чтобы не наделать глупостей, – сказала Эллисон, чуть не плача. – Мне очень жаль. Я не хотела, чтобы он разбился.

– Я могу сделать еще одного за пять минут, – сказал Дикон. – Но я не смогу сделать еще одну Эллисон. Хорошие рефлексы, Тора.

Эллисон зашлась таким облегченным, испуганным смехом человека, который увернулся от пули. Но Тора не смеялась. Она схватила Эллисон и снова крепко обняла ее.

– Ты в порядке? – спросила Тора.

– Я в порядке. За исключением того, что я чувствую себя идиоткой, – сказала она. – Ты спасла меня от дракона и должна быть посвящена в рыцари.

– Сестры защищают друг друга, – сказала Тора. – Ведь так?

– Так, – сказала Эллисон, пытаясь улыбнуться сквозь дрожь. Тора толкнула Дикона с такой силой, что у него, вероятно, остался синяк на руке.

После почти трагедии ни у кого из них не было настроения продолжать играть в горячем цеху. Дикон и Тора быстро закончили с бумагами, пока Эллисон осматривала магазин, где продавались готовые изделия Дикона. Стеклянные колокольчики, стеклянные рождественские украшения и ее любимые песочные часы, наполненные песком с пляжа Кларк.

Она задержала взгляд на одной странной стеклянной скульптуре, стоящей на полке – череп с большой дырой наверху.

– Что это? – спросила она. – Ты делаешь промахи, Дикон? – Эллисон указала на дыру в голове.

Дикон встал и повернулся, положив руку на плечо Торы.

– Не спрашивай, что это такое, – сказал Дикон. – Спроси кто.

– Хорошо, – сказала Эллисон, радуясь возможности укусить. – Кто это?

– Это Финеас Гейдж, – сказал Дикон. – Парень, у которого в башке застрял металлический стержень, в 1800-х. Кажется, он был строителем на железной дороге.

– А, да, – сказала Эллисон, разглядывая отверстие размером в четверть стеклянного черепа. – Помню, как читала о нем в старшей школе. Он ведь выжил, верно?

– Вроде как, – сказала Тора. – После произошедшего он стал совершенно другим. Раньше он был милым, вежливым и трудолюбивым. После травмы он все время ругался, перестал работать. Папа сказал, что Финеас – причина существования науки о нейробиологии. Люди поняли, что личность находится частично в лобной доле. Но пусть тебя не впечатляет занудное искусство Дикона. Он пытался сделать скелет для Хэллоуина. Он проделал в черепе дырку, как в воздушном шаре, а потом притворился, что это Финеас Гейдж.

– Тише, девушка, – сказал Дикон. – Я должен был сделать это.

Эллисон закатила глаза и позволила им вернуться к работе.

Какую прекрасную жизнь они вели – успешная художественная галерея и студия в причудливом и живописном прибрежном городке в нескольких шагах от пляжа и в полумиле от густого старого леса. Более того, Эллисон просто завидовала Дикону и Торе из-за Дикона и Торы. Тора сидела за своим столом, Дикон парил за ее стулом, пока они спокойно планировали предстоящие недели и месяцы – показ галереи в Ванкувере, семинар, который Дикон будет вести летом в местном колледже. Это была команда мечты брат-сестра, хорошие партнеры, делающие успешный бизнес вместе. Даже после того, как доктор Капелло уйдет, а Роланд вернется в монастырь, Дикон и Тора по-прежнему будут владеть этим магазином и будут друг с другом.

– Готово, – сказал Дикон, выходя из-за стола Торы. – Извини, что так долго.

– Все хорошо. Мне нравится ваш магазин, – сказала Эллисон. – Это место похоже на воплощение моей мечты.

– Ты хочешь владеть такой студией? – спросил он.

– Книжным магазином, но достаточно близко.

– Почему бы тебе не пойти домой и не проверить папу, – сказала Тора Дикону, выключая компьютер. – Я хочу немного побыть с Эллисон.

Дикон бросил на Тору быстрый вопросительный взгляд, но тот тут же исчез.

– Конечно, – сказал он. – Увидимся дома. – Он направился к двери. Спустя несколько секунд Эллисон услышала, как его мотоцикл завелся и покатил по дороге. Тора заперла дверь, и они вместе пошли к машине Эллисон.

– Жаль, что я чуть не сожгла руку, – сказала Эллисон, когда они сели в машину.

– У нас есть страховка, – сказала Тора, махнув рукой.

– Мне ехать сразу домой? – спросила Эллисон. – Или тебе нужно, чтобы я сделала несколько кругов, чтобы ты могла дольше расспрашивать меня о Роланде?

– Ах, – сказала Тора, сморщив нос. – Попалась. Ну, тебе лучше сделать крюк.

Эллисон направилась на юг, к мысу Эрроу, но не спешила.

– Тут не о чем говорить, – сказала Эллисон.

– Вы ведь спали вместе, верно?

– Мы взрослые люди, и он уже сказал мне, что планирует вернуться в монастырь. Я знаю, что делаю. – Во всяком случае, она на это надеялась.

Тора кивнула и уставилась в окно машины.

– Странно было снова его увидеть? – спросила Тора.

– Да, – сказала Эллисон. – Хорошо и странно. Еще будучи ребенком, я была очень влюблена в него.

– Помню, – сказала Тора. – И заставила меня понервничать.

– Нервничать? Почему?

Тора пожала плечами.

– Вы оба были детьми, но он был почти на пять лет старше тебя. Я не хотела, чтобы тебе разбили сердце.

– Мне больше не двенадцать, – сказала Эллисон.

– Верно, – сказала Тора. – Тринадцать лет – это было давно, а тебе было сколько, двенадцать? Ты хоть нас помнишь?

– Я помню кое-что хорошее, – сказала Эллисон. – Роланд читает нам и позволяет мне переворачивать страницы. Все мы играем в Марио Карт, и Дикон каждый раз побеждает. И ты научила меня ездить на велосипеде.

– Точно. На школьной парковке, – сказала Тора. – Ты, я и папа. Мы заставили мальчиков остаться дома, потому что в их присутствии ты сильно нервничала.

– Они слишком любили соревноваться, – сказала Эллисон. – Я не собиралась выигрывать «Тур де Франс».

– Что еще ты помнишь?

– О, много всего, – сказала Эллисон. – Чего я не помню, так это своего падения и дней, предшествовавших этому.

– Ты не помнишь, что было до падения?

– Все стерлось, – сказала Эллисон. – Ничего после того дня… вы все пошли в парк, а мы с Роландом остались дома. Почему? – Доктор Капелло задал ей тот же вопрос, что она помнила до падения. Тот же ответ. Ничего.

– Просто любопытно.

– Ты помнишь тот день, когда я упала? – спросила Эллисон, стараясь не отрывать глаз от извилистого шоссе и одновременно наблюдая за лицом Торы.

– Я помню, как папа кричал. Я выбежала из спальни и увидела папу, склонившегося над тобой на полу. Это было ужасно.

– Ты выбежала из спальни? – спросила Эллисон.

– Да, я была там… читала. Или что-то вроде того.

– Разве ты не была на улице?

– Нет. А что?

– Дикону показалось, что он вспомнил, что ты была рядом с ним на улице, когда это случилось.

– О, – сказала Тора. – Она улыбнулась, но это была хрупкая улыбка, словно сделанная из тонкого стекла. – Да, совершенно верно. Мы были вместе на улице.

Эллисон улыбнулась, хотя внутри у нее все сжалось.

– Это было давно, – сказала Эллисон. – Легко все забыть.

Некоторое время они ехали в тишине, но Эллисон хотела, чтобы Тора говорила. Тора всегда ненавидела молчание. В конце концов она снова откроется и скажет что-нибудь.

– Я беспокоюсь, что ты останешься с нами, – сказала Тора.

– Как? Почему? – Это было совсем не то, чего ожидала Эллисон.

– Папа умирает. Ты ведь не поэтому хочешь быть рядом, правда? Я прожила с ним всю жизнь, и не хочу быть рядом, когда это случится.

– Ты хочешь, чтобы я уехала?

– Я… я очень рада снова тебя видеть, – сказала Тора. – Я могу заплакать, как я счастлива. Я думала… Я боялась, что ты ушла навсегда. Но для твоего же блага, не ради моего, думаю, тебе лучше уехать. Это будет не очень красиво.

– Я не стану злоупотреблять вашим гостеприимством, обещаю.

– Я не об этом беспокоюсь.

– Тогда о чем? – спросила Эллисон.

– О, – сказала Тора. – Как обычно. Всё. Роланд особенно. Я сторож моего брата.

– А сестры?

– Может быть, – сказала Тора. Она протянула руку и сжала колено Эллисон. – Если ты останешься, мне захочется, чтобы ты осталась навсегда.

– Не ты первая, кто пытается меня удержать.

Тора краем глаза посмотрела на нее.

– У тебя есть что-то непристойное, чтобы рассказать своей старшей сестренке? – Тора захлопала ресницами.

– Если ты хочешь грязи, она у меня есть.

– Хорошая грязь?

– Секс с похотливым миллиардером.

Тора подняла обе руки и затрясла ими в неистовом возбуждении.

– Это самая лучшая грязь. Направляйся на юг. Мне все равно, если мы окажемся в Биг-Суре, я должна это услышать, – сказала Тора, снимая кардиган и устраиваясь поудобнее. Именно тогда Эллисон заметила, что что-то свисает с петли ее джинсов.

Маленький перцовый баллончик.

Глава 16

Когда они вернулись в «Дракон», Тора исчезла наверху в своей спальне, и Эллисон сделала то же самое. Было облегчением снова оказаться в полном одиночестве. Она привыкла проводить дни в одиночестве и, вероятно, за последние двадцать четыре часа говорила больше, чем за последние несколько недель вместе взятых. Она не спросила Тору о перцовом баллончике. Эллисон никогда не считала прибрежный Орегон районом с высоким уровнем преступности, но не могла винить ни одну женщину за желание иметь хоть какую-то защиту. И все же… казалось странным, что Дикон хотел, чтобы обе его сестры носили перцовый баллончик. Чего он здесь боится?

Тишина и одиночество длились недолго. Роланд постучал в ее дверь примерно через час, и к тому времени она уже была готова к компании, особенно высокой, широкоплечей, красивой компании.

– Привет, – сказала она, впуская его в свою комнату. – Как папа?

– Отдыхает и читает, – сказал Роланд. – А ты?

– Читаю и отдыхаю. – Она сидела на белом плетеном кресле-качалке в углу комнаты. Роланд сел напротив нее на кровать.

– Весело было с Торой и Диконом? – спросил он.

Она подумала, не спросить ли его о перцовом баллончике, но решила пока не затрагивать эту тему.

– Они сказали тебе, что я чуть не покончила с собой сегодня? – спросила она.

– С чего ты взяла, что прикоснуться к расплавленному стеклу в девятьсот градусов – хорошая идея? – спросил он.

– Это было мило.

– Все же ожоги третьей степени не слишком привлекательны.

– Верно, – сказала она, смущенно кивая. – Но это было так странно. Оно выглядело как обычное стекло, но когда оно упало, то казалось похожим на блин.

– В первый раз, когда папа лепил стекло с Диконом, он сказал, что это напоминает ему, как если бы он снова возился с мозгом, потому что, как и мозг, стекло не совсем твердое, не совсем жидкое и действительно опасное.

– Я понимаю, – сказала она, вспоминая, как неестественно было тянуть и лепить толстое тяжелое стекло, как замазку. – Я обещаю оставаться зрителем в будущем.

– Пожалуйста. Татуировки Дикона – наполовину искусство, наполовину скрывающие шрамы от ожогов на его руках.

– Тора спасла меня, – сказала Эллисон. – Я в долгу перед ней.

– Она хорошая девочка, – сказал Роланд. – Так… ты в шоке?

– От того, что чуть не сожгла себе руки?

– От прошлой ночи. – Он выглядел восхитительно молодым, и чувствовалось, что ему было неловко, поскольку, сидя на кровати, он не смотрел ей в глаза.

– Прошлая ночь была милой, – сказала она, вытянула ноги и положила их на бедра Роланда. – Ты в шоке от этого?

– У меня был момент сегодня утром, когда я проснулся в постели с тобой. И ты была обнаженной и прекрасной, и я подумал: да, сегодня надо идти на исповедь.

Она рассмеялась.

– И что же ты сделал?

– Я веду список. Когда у меня будет ровно двенадцать, я обращусь к отцу Ларри за отпущением грехов.

– И сколько же грехов в твоем списке?

– После прошлой ночи еще два, – сказал он.

– Нужна помощь в достижении двенадцати? – спросил он.

Роланд удивленно поднял бровь.

– Ты плохая, – сказал он, указывая на нее пальцем. – Сейчас середина дня.

– Ты когда-нибудь слышал о сиесте? МакКуин обычно уделял мне время между завтраком и обедом. Ты можешь втиснуть меня перед обедом, не так ли?

– Я бы предпочел не торопиться.

– Ты говоришь такие милые вещи, – сказала она. – Но я знаю, насколько ты злой.

Роланд удивился.

– Что ты слышала? – спросил он. – Хочу ли я знать?

– Дикон говорил, что ты, он и Тора курили марихуану на чердаке.

От досады Роланд откинул голову назад.

– Это было много лет назад. Много, – сказал он. – Мы не делали этого с тех пор, как я был подростком.

– Уверен? – спросила она. – Ты ужасно защищаешься.

– Ни разу за одиннадцать лет, – сказал он.

Эллисон ударила его по ноге.

– Ладно, может быть, один раз, – сказал он. – Сразу после того, как я вернулся из монастыря. Дикон заставил меня сделать это.

– Это должно быть в списке прегрешений для отца Ларри.

– Так и есть, клянусь.

– А что еще в твоем списке прегрешений?

– Это касается меня и Иисуса.

Эллисон сняла ноги с его колен и встала перед ним. Он положил руки ей на талию, и она обняла его за плечи.

– Вот, – сказала она. – Еще один для твоего списка.

Она поцеловала его глубоким, но быстрым поцелуем. Когда Роланд ответил на поцелуй, Эллисон толкнула его на спину.

Чтобы убедить Роланда втиснуть ее перед обедом, потребовалось совсем немного. Она забралась на него сверху, но Роланд перевернул ее на спину. Он срывал с нее одежду быстро, но недостаточно быстро для нее. Она расстегнула молнию на его джинсах и ввела его в себя прежде, чем он успел снять фланелевую рубашку. Он медленно вошел в нее, и она застонала от удовольствия. Роланд уткнулся лицом ей в грудь и тихо рассмеялся.

– Что? – спросила она.

Он поднял голову и приложил палец к губам.

– Папа прямо над нами, – прошептал он.

– Ой, – сказала она, сморщив нос. – Постараюсь вести себя тихо.

– Спасибо, – произнес он одними губами и снова начал двигаться внутри нее. Она прижалась лицом к его груди, наслаждаясь теплом его тела и ощущением фланелевой рубашки на своей щеке, мягкой и потертой от возраста и бесконечных стирок. Но ей хотелось чувствовать его кожу, поэтому она быстро расстегнула пуговицу за пуговицей, пока он нависал над ней, а потом спустил ее вниз и снял с рук.

У него хорошо получалось молчать во время занятий любовью, и она задумалась, было ли это простой дисциплиной или смущением. МакКуин сделал ее бесстыдной, поэтому ей было нелегко сдерживать стоны и вздохи, особенно когда Роланд касался ее шеи так, как она любила. С ее губ сорвался стон, и Роланд зажал ей рот ладонью. Она захихикала под его рукой и почувствовала, как смех сотрясает его тело.

– Ш-ш-ш… – он выдохнул ей на ухо, и она не смогла удержаться, чтобы снова не захихикать. Роланд сунул ей в рот два пальца, и в одно мгновение комната исчезла, превратившись в другую, более темную. Синяя кровать исчезла, и она лежала на пружинной кровати без матраса. Воздух из открытого окна уже не был легким, прохладным и пахнущим солью, а был горячим, душным и затхлым. И не пальцы Роланда были у нее во рту, а что-то твердое и жесткое, зажатое между зубами.

Эллисон повернула голову, чтобы глотнуть воздуха, и Роланд поднялся над ней.

– Ты в порядке? – спросил он, широко раскрыв глаза от беспокойства.

– Я в порядке, – сказала она, тяжело дыша.

– Не похоже.

– Я думаю, что подавилась твоими пальцами.

– Прости, прости, – сказал он. – Я не хотел сделать тебе больно.

– Нет, все в порядке, – сказала она. – Теперь я в порядке.

Она поцеловала его, чтобы доказать, что с ней все в порядке, но он сначала не ответил на поцелуй. Видел ли он правду – что она была на грани полной паники? Что она внезапно испытала то, что казалось невероятно ярким воспоминанием? В конце концов он ответил на ее поцелуи, и она расслабилась под ним. Но волшебство исчезло с того момента. Он кончил через несколько минут, она же так и не смогла. Минуту спустя она надела фланелевую рубашку Роланда и положила голову ему на грудь.

– Ладно, пора рассказать мне, что произошло, – сказал он, гладя ее по волосам.

– Я не знаю.

– Что-то произошло.

– Я… – Она оперлась на локоть и встретилась с ним взглядом. – У меня было какое-то воспоминание или что-то в этом роде.

– Воспоминание? Какое?

– Ничего осмысленного, – сказала она. – Я лежала на какой-то койке, вроде больничной, и кто-то что-то запихивал мне в рот.

– Ты помнишь, что? – спросил Роланд. Говоря это, он всматривался в ее лицо, и она увидела беспокойство в его глазах.

– На вкус это было похоже на… пластик? – сказала она, тряся головой, будто таким образом могла избавиться от воспоминаний, как встряхнуть волшебный шар.

Он на мгновение задумался.

– Знаешь, это могло быть воспоминание о том, как тебя интубировали в реанимации после того, как ты упала, – сказал он. – Я видел, как это делается. Это ужасно. Это может травмировать любого.

– В этом есть смысл, – ответила она и закрыла глаза, заставляя себя вспомнить обо всем снова, но ничего не приходило в голову. Однако нельзя было отрицать, что этот дом вызывал в ее памяти воспоминания, которые были давно забыты или похоронены.

– Меня накрыло, когда ты засунул пальцы мне в рот. Сейчас все исчезло.

– Прости, – сказал он. – Но ты стонала "О, черт, Роланд" и, ну, ты знаешь… – он указал на потолок.

– Я думаю, что твой отец знает о нас, – сказала она театральным шепотом.

– Верно, но мне хотелось бы встретиться с ним взглядом позже.

– Ты краснеешь, – сказала она. – Это мило. Все монахи краснеют после секса?

– Да, – сказал он. – Хотя большинство из нас пропускает секс и сразу же краснеет. – Он поцеловал ее в лоб. – Теперь тебе лучше?

– Лучше.

– Насколько лучше? – спросил он, целуя ее шею за ухом.

– Ты пытаешься снова заняться со мной сексом? – спросила она.

– Ты же не кончила, да?

– Ты пытаешься снова заняться со мной сексом.

– Да? Нет? Может быть? – спросил он, целуя ее щеку, губы, а затем грудь.

Да. Определенно да.

Когда они закончили, Роланд стащил с нее свою фланелевую рубашку, оставляя ее улыбающейся на кровати, и пошел готовить ужин, пока она приводила себя в порядок. Душ помог ей прояснить мысли, и она пожалела, что не стала откровенничать с Роландом. Она всегда играла с МакКуином в открытую, но это было из-за характера их отношений – секс был профессиональным, не личным. Ей не хотелось соблюдать такую дистанцию с Роландом. Но что она могла сделать? Дикон умолял ее не расспрашивать Роланда о его сестре Рейчел. Доктор Капелло просил ее никому не говорить о том, что считал Оливера виновником ее "несчастного случая" и телефонного звонка тете. И что можно было сказать о том, что Тора забыла, где она была, когда Эллисон упала? Даже Эллисон не могла вспомнить, где она была, когда упала – как она могла ожидать, что кто-нибудь еще вспомнит?

И все же ей не нравилось, как много тем для разговоров было запрещено в этом доме. Слишком много. Но она пробыла дома всего один день. Не то чтобы она имела какое-то право врываться, когда доктор Капелло умирает, и делать всех несчастными, копаясь в прошлом. Но есть вещи, которые она должна знать. Так как она не могла спросить, она выяснит все сама. К счастью, казалось, что дом был на ее стороне. Она провела здесь меньше двадцати четырех часов и уже помнила больше, чем за многие годы. Поцелуй на пляже. Дверь на чердак. Пальцы Роланда у нее во рту. Какие еще воспоминания дом предложит ей в следующий раз?

В шесть часов все собрались на кухне на ужин. Это должно было стать приятным ужином, когда они снова впятером беседовали о погоде, счастливых воспоминаниях и работе Торы и Дикона в галерее, но Эллисон чувствовала тихое напряжение. Сначала она волновалась, что это из-за нее, пока не заметила, что доктор Капелло не ест, а только притворяется. Еда двигалась на его тарелке, но не исчезала.

Эллисон ничего не сказала, зная, что это не ее дело, но потом Роланд сказал:

– Пап, ты должен что-нибудь съесть.

– Ну ты же знаешь эти разговоры, – сказал доктор Капелло. – Я лишь должен заплатить налоги и умереть. И я уже заплатил сполна.

– Папа, – сказал Роланд.

– Эллисон, не могла бы ты взять моего сына на прогулку по пляжу? Или куда-нибудь еще? Или, может, к обрыву.

– Может быть, мне стоит вернуться в монастырь, где меня ценят, – сказал Роланд, вставая.

– И к целибату, – прошептал Дикон, но все его услышали.

Роланд кинул свирепый взгляд в сторону Дикона, а затем медленно сел обратно. Тора так громко рассмеялась, что подавилась водой. Тем временем Эллисон покраснела, как монах. И хотя замечание Дикона было очень язвительным, именно его и не хватало за этим столом. Напряжение рассеялось, и впервые Эллисон почувствовала себя по-настоящему дома.

– Только ради этого, – сказал доктор Капелло, – я постараюсь что-нибудь поесть.

После ужина они с Роландом отправились на прогулку по пляжу, пока Дикон и Тора остались мыть посуду.

– Я буду смеяться всю ночь, когда ты снова сядешь за стол, – сказала Эллисон.

– Если Дикон делает замечание, – сказал Роланд, – это хорошее замечание.

– Папа действительно болен, не так ли?

– Я же говорил тебе.

– Думаю, до ужина, я не понимала всей серьезности.

– Он пытается выглядеть здоровее, чем есть на самом деле, – сказал Роланд. – Он хорошо притворяется, что все в порядке, когда это не так.

– Он казался таким… самим собой сегодня, когда мы шли сюда, – сказала Эллисон. – Как будто за тринадцать лет ничего не изменилось. – Роланд взял ее за руку, и она удивилась, как ей это понравилось. Они с МакКуином никогда особо не держались за руки. Да и шансов было немного, поскольку они редко выходили вместе на публику.

– Я рад, что ты хорошо провела с ним день, – сказал он. – Ненавижу думать, как мало хороших дней осталось.

– Как ты держишься? – спросила она, сжимая его руку.

Он остановился и повернулся лицом к воде.

– Я в порядке, пока не подумаю об этом, – сказал он.

– Мне не стоило спрашивать. Теперь ты думаешь об этом.

– Я хотел бы быть не в порядке перед тобой. – Роланд повернулся к ней, и она увидела напряженную линию его губ, жесткий подбородок, явные признаки человека, который изо всех сил старается быть сильным, когда внутри он разваливается на части.

– Со мной ты можешь быть не в порядке, сколько захочешь, – сказала Эллисон.

– Спасибо, – сказал он, и, обхватил ее лицо, чтобы поцеловать.

Она взглянула на дом и увидела лицо, пристально смотрящее на них из окна третьего этажа.

– Подожди, папа смотрит.

– Пусть смотрит, – сказал Роланд и поцеловал ее, и она ответила на поцелуй, не в силах удержаться, чтобы не обвить руками его шею. Наконец они прервали поцелуй и снова пошли по пляжу. В миле от дома стояли базальтовые пещеры, в которых они играли в детстве.

– Значит, папа сегодня выглядел нормально? – спросил Роланд.

– Довольно хорошо, – сказала она. – Уставший, но в трезвом уме и здравой памяти. С немного пакостными манерами, кстати.

– Пакостными?

– Это слово из южного диалекта.

– Мне нравится. Пакостный. Хотелось бы мне, чтобы папа оставался пакостным до конца.

– Не сомневаюсь.

– О чем вы говорили?

– О прошлом, будущем. О тебе.

– Ты спрашивала его о своем падении? – спросил Роланд.

– Да.

– И? – спросил Роланд.

– Он очень хорошо объяснил, почему не рассказал вам все о том телефонном звонке моей тете. Он сказал, что не хочет, чтобы вы все перепугались в доме, боясь друг друга.

– Да, в этом есть смысл, – сказал Роланд. – С таким количеством детей в одном доме… чем меньше причин для ссор, тем лучше. И если мы думали, что кто-то из нас четверых виноват в том, что ты уехала, тут была бы кровавая бойня.

Эллисон нахмурилась и остановилась.

– Четверых? Ты, Дикон, Тора, Оливер и Кендра. Пятеро.

– Ты не помнишь? Мама Оливера забрала его домой за день до того, что случилось между нами на пляже. А через пару дней ты упала или что-то в этом роде. К моменту несчастного случая нас осталось только пятеро.

Эллисон стало холодно.

– Мама Оливера забрала его до того, как я упала? Ты уверен?

– Я помог ему собрать вещи, – сказал Роланд. – Он был расстроен из-за того, что я не ходил с ними в парк накануне. Несчастный случай произошел после того, как он уехал. Я знаю, потому что Оливер сказал, что хочет остаться еще на неделю на мой день рождения, но его мама не разрешила ему. Я знаю, что он уехал еще до твоего падения. Помню, как еще думал, что это странно потерять вас обоих на одной неделе.

– Это… в этом нет никакого смысла, – сказала Эллисон.

– Почему бы и нет?

Она не ответила.

– Эллисон, почему это не имеет смысла? – снова спросил Роланд, на этот раз его голос был более требовательным, почти напуганным.

– Я… я не уверена, что должна говорить тебе, – сказала она. – Твой отец просил меня не делать этого.

– Говорить мне о чем?

Роланд выглядел таким взволнованным, что Эллисон поняла, что должна сказать ему. Было бы нечестно держать его в неведении после всего того, что она уже рассказала.

– Сегодня, когда мы с папой говорили о том, что со мной случилось, он сказал, что, по его мнению, это Оливер позвонил моей тете и сказал ей, что кто-то пытается меня убить. Он сказал, что Оливер завидовал тому, как мы с тобой были близки.

– Папа так сказал?

– Именно. Он сказал, что не может поклясться, что это был Оливер, он не знает наверняка, но если кто-то и виноват в моем падении, то это он. Но… почему… как Оливер мог позвонить моей тете или столкнуть меня с лестницы, когда его здесь даже не было?

– Может, он позвонил ей из своего дома? – предположил Роланд.

– Верно, но тогда зачем пытаться избавиться от меня, когда он уже уехал? – спросила она, обращаясь к нему, к себе. – И даже если бы он позвонил из своего дома, его бы не было там в тот день, когда я упала.

– Папа действительно назвал Оливера по имени? – спросил Роланд.

– Да. Он сказал, зная, что он знал о прошлом Оливера… такова была его теория.

– Странно, – сказал Роланд, качая головой. – Это нехорошо.

– Потому что он солгал мне?

– Папа не стал бы лгать о таких вещах. Меня пугает то, что он кое-что напутал. Спутанность сознания – это симптом терминальной стадии почечной недостаточности, – сказал Роланд. – Но… он совсем не казался таким раньше.

– Это было тринадцать лет назад. Люди что-то забывают, путают даты. – Она подумала о противоречивых историях Торы и Дикона, понимая, как трудно будет определить, чья версия событий наиболее близка к истине.

– Верно, – согласился Роланд. – Я имею в виду, может быть, это я все неправильно помню. Но все же…

– Может быть, мы могли бы поговорить с Оливером? Спросить его, что он помнит. Он может признаться, если мы дадим понять, что я не пытаюсь привлечь его к ответственности за то, что он сделал, когда был ребенком

Роланд тяжело выдохнул.

– Я понятия не имею, где он. Мы потеряли связь, когда мать забрала его обратно. Кажется, мы получили от него одно письмо, и на этом все. Родители не хотят, чтобы их дети путались в том, к какой семье они принадлежат.

Эллисон это понимала. Ее тетя была такой же.

– Ты помнишь его фамилию? – Спросила Эллисон. – Коллинз, кажется?

– Да, Оливер Коллинз.

– Пошли, – сказала Эллисон, поворачиваясь в сторону дома.

– Куда?

– Спросить у мистера Интернета, где находится Оливер.

– А что, если мистер Интернет не знает? – спросил Роланд, пока они быстро зашагали по песку.

– Все в порядке, – сказала она. – У меня есть запасной план.

Глава 17

К сожалению, мистер Интернет, похоже, не знал ничего полезного об Орегонском Оливере Коллинзе. Эллисон пролистала сотни страниц на телефоне, но ни один из Оливеров Коллинзов не был тем, кого она искала. Слишком молод. Слишком стар. Не та страна. Не то лицо.

– Терпеть не могу, когда Гугл меня подводит, – вздохнула Эллисон. Они вернулись в ее комнату, Роланд расположился на кровати, а Эллисон в плетеном кресле у окна. – Все должны быть в интернете. По крайней мере, если я пытаюсь кого-то найти.