Текст книги "Счастливчики (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Он, казалось, хотел прояснить ситуацию между ними, и она восхищалась им за то, что он не притворялся, что все в порядке, когда это было не так. Притворяться, что все хорошо, когда это не так, было одним из ее талантов.

– Я хотела приехать, – сказала она.

Порыв сильного ветра обдал их, сопровождая привкусом наступающей осени.

– Роланд сказал, что ты не чувствуешь себя в безопасности, находясь с нами, хотя он бы хотел, чтобы это было не так.

– Ты бы чувствовал себя в безопасности на моем месте?

– Вероятнее всего, нет, – сказал он. И она оценила его честность.

– Я не знаю, как это произошло. И не знаю, почему. Но все равно это меня немного пугает, – сказала она. – Лучше бы этого не было.

– Позволь спросить – что ты помнишь обо всей той ситуации? – спросил он.

– Немного, – сказала Эллисон. – Я не помню целую неделю. Я помню, что все ушли в парк, кроме меня и Роланда. – Она надеялась, что не покраснела. – После этого… ничего особенного. Как это можно назвать? Когда забываешь то, что произошло до несчастного случая?

– Ретроградная амнезия, – сказал он. – Этого я и боялся. Ты так сильно ударилась головой, что я очень испугался, а я ведь лечил детские головы.

– Я вроде как помню, как пришла в себя в больнице, и там была моя тетя. Я никогда раньше с ней не встречалась, только разговаривала по телефону. Я точно помню, как она сказала мне, что я не могу сюда вернуться.

– Не могу сказать, что виню твою тетю. – Он засунул свои худые руки глубоко в карманы слишком свободных брюк цвета хаки. – Но я не должен был позволять ей забирать тебя. Во всяком случае, стоило побороться.

– Могу я спросить, почему ты не боролся за меня? – спросила она, и тут же пожалела о своем вопросе. Это был немолодой мужчина, дорогой ее сердцу и умирающий. Было неправильно набрасываться на него через пять минут после воссоединения.

– Страх, – сказал он. – Это злейший враг честности. Я боялся, что твоя тетя будет бороться за тебя. Я испугался, что она подаст на меня в суд. Я испугался, что государство отберет у меня детей, потому что один из них сильно пострадал под моей опекой. Твоя тетя просто переживала за тебя. Я знал, что ты будешь в безопасности в ее руках, и я больше не мог сказать наверняка, что ты в безопасности с нами.

– Так, значит, ты считаешь, что кто-то действительно толкнул меня? – спросила Эллисон.

– Думаю, да. И мне даже кажется, что я знаю, кто это был.

– Кто? – спросила Эллисон, на мгновение забыв, что доктор Капелло был уже не молод и к тому же смертельно болен. – Почему?

Доктор Капелло поморщился.

– Папа?

– Это трудно, – сказал он. – Я дал клятву.

Эллисон поняла. Клятва Гиппократа. Конфиденциальность между врачом и пациентом.

– Но… – сказал он. – Полагаю, это уже не имеет значения. Я думаю, ты здесь не для того, чтобы арестовать маленького мальчика за преступление тринадцатилетней давности.

– Нет, конечно, нет. Но если ты что-то знаешь…

Она ждала, почти затаив дыхание от нервного возбуждения.

– Ты же помнишь Оливера?

– Конечно, – сказала она.

– Он был очень проблемным мальчиком.

– Оливер, – сказала Эллисон. – Я просто… Я имею в виду, я верю тебе. Ты знал его ситуацию лучше меня.

– Постарайся не расстраиваться, – сказал доктор Капелло. – Он был очень юн, и я сомневаюсь, что он понимал, что делает.

– Но зачем он это сделал? – спросила она. – Ты знаешь? Я никогда… Ведь я никогда не делала ему ничего плохого.

– Думаю, это ревность, – сказал доктор Капелло. – Он боготворил землю, по которой ходил Роланд, и все знали, что ты была его любимицей.

– Я?

– Тогда и, очевидно, сейчас.

Эллисон сердито посмотрела на него. Доктор Капелло поднял руку, погрозил пальцем.

– Я вижу, что задел тебя за живое, – сказал он. – Когда я был хирургом, то ненавидел попадать в нерв. Теперь я на пенсии, и попадаю в них нарочно.

– Оливер, – сказала Эллисон, не позволяя ему подтолкнуть ее к разговору о Роланде. – Ты действительно думаешь, что это он толкнул меня и позвонил моей тете? Серьезно?

– Я думаю, у этого мальчика были мотив, средства и возможность. И тебе лучше поверить, что он был на это способен. Ты определенно была не первым ребенком, которого он обидел. У него были проблемы, которые даже я не мог… Я пытался, хотя, я перепробовал все. Единственное, что меня успокаивает – это то, что я перепробовал все, что мог. Иногда ты сражаешься с драконом, иногда ты отрубаешь ему голову, и на ее месте вырастают три новых.

– Так было с Оливером?

Доктор Капелло медленно выдохнул и едва заметно кивнул.

Эллисон пришлось отвернуться, чтобы собраться с духом. В статье, висевшей на стене в кабинете доктора Капелло упоминался мальчик, которого он лечил и взял под опеку, тот у которого снова выросла опухоль. Это был Оливер? Теперь все становилось понятнее.

– Куколка?

– Я знаю, что это прозвучит ужасно, – сказала она, – но я чувствую себя так, будто камень упал с души. Жаль, я не узнала об этом много лет назад. – Она повернулась к нему и одарила дрожащей улыбкой.

– Жаль, что я не сказал тебе раньше, – сказал доктор Капелло. – И это не звучит ужасно. Это звучит гуманно.

Эллисон хотелось рассмеяться от счастья и облегчения, но она сдержалась ради доктора Капелло. Она знала. Она, наконец, знала, что с ней произошло. Оливер. Бедный Оливер, она даже не могла на него сердиться. Он был болен, как бабушка и дедушка доктора Капелло. Не злой, а больной.

– Спасибо, что рассказал мне, – сказала она.

– Не за что. Но, пожалуйста, не рассказывай другим об этом. Они этого не знают и это может их расстроить. Оливер вернулся к своей семье сразу после того, как ты уехала от нас, – сказал доктор Капелло. – Я не хочу, чтобы они винили его в том, с чем он не мог справиться. И они так страдали, когда ты уехала.

– Так вот почему ты никому не рассказывал о телефонном звонке?

Доктор Капелло улыбнулся и снова ступил на мокрый песок. В утренней записке Роланда, оставленной для нее, была шутка о том, что в этом доме "нет секретов". И за один день она узнала о трех – телефонный звонок, Рейчел и теперь то, что на нее напал Оливер.

– У тебя нет детей, да? – спросил доктор Капелло.

– Пока нет.

Он задумчиво покачал головой.

– Ты помнишь тот день, когда я забрал тебя из приюта?

– Да, словно это было вчера, – сказала Эллисон. – А в чем дело?

– Ты подралась с одной девочкой из приюта. Вернее, она побила тебя, а ты убежала, поджав хвост.

– Да, спасибо огромное, что напомнил мне об этом.

Он снова коснулся ее лица.

– Ах ты, бедняжка. Ты разбила мне сердце в ту же секунду, как я тебя увидел. Раскрасневшаяся и изо всех сил старающаяся не заплакать. Мисс Уитни позвонила мне, чтобы узнать, могу ли я чем-нибудь тебе помочь. Она сказала, что тебя нужно осмотреть, но я знал, что она надеялась, что я заберу тебя с собой. Не обижайся. Уитни очень за тебя переживала, но в приюте у нее было еще три девочки – все они были старше тебя – и они, наконец, начали ладить. А тут появляется маленькая девочка, которой нужно много внимания и все снова превращается в хаос. Нелегко сбалансировать потребности нескольких детей из разных социальных кругов. Это как старый трюк в цирке – мужчина жонглирует тарелками, пытаясь удержать их в воздухе, стараясь, чтобы как можно меньше упало на землю. Если бы я рассказал детям, что твое падение не было случайным, что был звонок о том, что в доме убийца… ну, ты можешь представить хаос, который мог бы воцариться. Мне нужно было, чтобы мои дети любили друг друга и доверяли друг другу и мне тоже. Понимаешь?

У Эллисон в горле застрял ком. В голосе доктора Капелло слышались нотки страдания, мольбы. Он хотел, чтобы она поняла сделанный им выбор. И она поняла.

– Логично, – сказала она. – Если бы толкнули не меня, а Тору, и мы бы не знали, кто это сделал? Я не смогла бы спать. Я бы боялась оказаться следующей.

– Значит, ты понимаешь, – сказал он, кивая. – Оливер уехал сразу после тебя, и я решил держать это в секрете, и не пугать детей. Пожалуйста, поверь мне, не проходило и дня, чтобы я не задавался вопросом, правильно ли я поступил тогда. Но теперь я вижу, что ты стала еще лучше, чем я надеялся.

– Я не знаю, – сказала она и помогла доктору Капелло снять ботинки и носки, а потом сняла свои. – Я не на высоте. Ищу работу.

– Знаешь, дом на берегу океана – прекрасное место, чтобы посидеть, подумать и решить, чего ты хочешь от жизни, – сказал он.

– Ты так думаешь?

– Я знаю, – сказал доктор Капелло. – Вот, что произошло со мной. Я приехал сюда, стоял на веранде, смотрел на океан, смотрел на большую семью с детьми, которые играли в воде, и я понял, что это то, чего я хочу. А потом я пошел и получил это. Ты тоже это получишь, если останешься достаточно долго. Вода подскажет тебе, что делать. – Он подвернул свои брюки цвета хаки и вошел в воду по щиколотку. – Рай, – сказал он со счастливым вздохом.

Эллисон последовала за ним в океан, вздрогнув от внезапного удара холодной воды о ее ноги.

– Не думала, что ты веришь в рай, – сказала она. – Дикон сказал, что ты гуманист.

– Мелкий распускает сплетни, да? Не удивлен. Этот парень – балабол – Бог любит его, кто-то должен, – сказал он.

– Мы говорили о Рейчел, – сказала она. – И почему именно из-за нее Роланд оказался в монастыре.

Доктор Капелло поморщился.

– Больная тема.

– Прости, забудь, что я об этом заговорила, – сказала она.

– Нет, нет, нет. – Он снова махнул рукой. – Лучше поговорить об этом. Я люблю своего сына. Я хочу, чтобы он был счастлив. Я просто предпочел бы, чтобы он не посвятил свою жизнь учреждению, которое я считаю врагом человеческого прогресса из-за ложной вины за давнюю трагедию.

Эллисон удивленно посмотрела на него.

– Враг человеческого прогресса? Это сильные слова.

– Слишком сильные, я знаю, – сказал он со вздохом. – Но я же ученый. Мы не можем рассчитывать на то, что утопический человек в небе решит наши проблемы. Человечество причина своих проблем. И решать их человечеству.

– Может быть, это помогает Роланду успокоиться по поводу Рейчел.

– Он не сможет вернуть ее в мир, забрав себя из него.

– Он говорит, что ему нужен Бог, – сказала она ему.

– Что ему нужно, так это чертова девушка, – сказал доктор Капелло.

– Веди себя хорошо, – сказала она, успокаивая его, как будто теперь она была родителем, а он – ребенком. – Тебе стоит признать, что есть веские причины верить в Бога, рай и ад, даже если они не совсем реальны.

– Назови мне хоть одну вескую причину верить в рай или ад.

– Зло? – сказала она. – Разве Гитлер не заслуживает того, чтобы гореть в аду? Насильники? Жестокое обращение с детьми? Никто не хочет, чтобы они остались безнаказанными.

– Говоришь, как поэт, – сказал он. – Не как ученый. Не существует такого понятия, как зло.

Эллисон изумленно уставилась на него.

– Ты же шутишь, да? – спросила она.

– Да, бывают злые поступки. Я не спорю. Убийство. Изнасилование. Жестокое обращение с детьми. Абсолютно все они являются актами зла, если под словом зло мы имеем в виду «вредные для человеческого рода». Но это происходит не из-за красного человечка с вилами у тебя на плече. Возьми, к примеру, Оливера. Он причинял вред животным, детям, лгал всем без угрызений совести. Все признаки классического психопата. Но был ли он злым? Нет, мэм. Он был болен. Вот и все.

– Это то, что заставляет людей становиться психопатами? – спросила она. – Опухоли мозга?

– Иногда опухоль в лобной доле может серьезно повлиять на личность. Или отравление свинцом как в случае с моими бабушкой и дедушкой. Многие люди, которые подходят под критерии психопатии, просто рождаются с ней. У них атрофия в ключевых областях мозга – лимбической области, гиппокампе и так далее. Говоря языком непрофессионалов, они рождаются со сломанными мозгами. Это худшее, что может ждать ребенка.

– Значит, в действительности, не зло?

– Не зло, а болезнь. Он был болен, а я пытался его вылечить. Не сработало, но через пару десятилетий мы смогли бы найти решение.

– Лекарство от зла?

– И оно обязательно появится, – сказал он, кивая. – Попомни мои слова.

– Я запомню, – сказала она. – И если ты меня любишь, то проживешь достаточно долго, чтобы сказать мне: – Я же тебе говорил!

– Я постараюсь, куколка. Можешь на это рассчитывать.

Он взял ее под руку, и они пошли бок о бок по воде. Океан был достаточно прохладный, чтобы заставить ее вздрогнуть, но не настолько, чтобы заставить ее бежать.

Доктор Капелло выглядел счастливым, довольным, но были краткие моменты, когда она видела страх, скрывающийся за его маской. Один раз он остановился, просто остановился, позволяя воде омывать его ступни, пока он глядел и глядел в воду. Стоя бок о бок они наблюдали за тем, как волны накатывают и разбиваются, накатывают и снова разбиваются. Его плечи поникли.

– Это трудно? – спросила Эллисон. – Умирать?

– Да, – сказал он, кивая. – Хотел бы я сказать иначе. Но ты же никогда не слышала, чтобы счастливые люди совершали самоубийство? Я люблю свою жизнь, люблю своих детей. Люблю свой дом. Люблю этот океан. Я люблю каждую песчинку под ногами. Как там в стихотворении? Только счастливое сердце может разбиться?

– Почти, – сказала Эллисон, а потом процитировала стихотворение по памяти.

Под старость он меня не изобьёт

Волнистый ток, где лунный свет горел;

Не станет жалить жгут серебряных змей;

Года дадут мне пепел, лёд и мел:

Разбито сердце – счастье без затей.

Когда она закончила, доктор Капелло зааплодировал. Она сделала ему легкий реверанс.

– Сара Тисдейл, – сказала она.

– Миру нужны люди, которые могут читать стихи по памяти. Моя мама тоже могла. Кубла Хан была ее любимой поэмой. Ей нравились эти строки: «Где Альф, священная река, протекала / Сквозь пещеры, безмерные для человека…»

– Вниз к бессолнечному морю, – сказала Эллисон, закончив цитату за него.

– Ах, сладкие воспоминания. Тысяча из них вернулась ко мне с этими словами. – Он нежно погладил ее по лицу. – Ты ведь остаешься, не так ли? Я знаю очень хорошего молодого человека, который был бы в восторге, если бы ты это сделала, – сказал он, подмигнув.

– Ты хочешь, чтобы я осталась и увела Роланда из монастыря?

– Если не возражаешь, – сказал он. – Я бы оценил это.

– Я возражаю, – сказала она. – Это ужасно. – Она невольно рассмеялась.

– Я люблю своего сына, – сказал он. – И если мне придется играть в грязную игру, чтобы убедиться, что он счастлив, здоров и живет хорошей жизнью, поверь, я сделаю это.

– Что, если он счастлив в монастыре?

– Он прячется в монастыре, наказывает себя, и это убивает меня. Ты действительно хочешь этого для него?

– Ну… нет. Нет, если только это не так.

– Ты сказала, что помнишь тот день, когда я встретил тебя у мисс Уитни, верно?

– Правильно.

– Ты помнишь, что просила меня отвезти тебя домой со мной?

– Помню, – сказала она, кивая.

– И я это сделал, не так ли?

– Сделал.

– Теперь я прошу тебя об одолжении. Останься здесь ради нас. На несколько дней, неделю или месяц.

– Ты играешь в сваху. Это не сработает.

– Это уже сработало – сказал он. – И, да, я сваха. Без зазрения совести, Эллисон. Я не хочу умирать, зная, что мой сын проведет остаток своей жизни в тюрьме, которую сам же и создал. Меня тошнит от одной только мысли об этом. Его детство разбило ему сердце и мне тоже, и я не позволю ему провести остаток жизни, наказывая себя за то, что он сделал, будучи ребенком. Это мое последнее желание, куколка. Ты мне поможешь?

Эллисон сглотнула тяжелый ком при виде слез в глазах доктора Капелло. Он говорил серьезно. Его убивало то, что Роланд бросает мир ради монастыря. Как она могла отказать человеку, этому дорогому ее сердцу умирающему старику, который привез ее к себе домой, в рай для своих детей? И теперь, когда она знала, кто на нее напал, не было причин отказывать, разве нет?

– Это грязная игра, – сказала она.

– Мне не стыдно, – сказал он. – И я буду умолять, если придется.

– Хорошо, – сказала она. – Я останусь на пару дней. Но только ради тебя.

Он крепко ее обнял.

– Только ради меня? – сказал он дразнящим тоном.

– И Роланда. Совсем чуть-чуть ради Роланда.

– Только ради меня и Роланда? – спросил он.

– О, – сказала она, наконец сдаваясь. – Может быть, и ради себя тоже.

Глава 15

Имя. Наконец-то у нее было имя и это стало для нее огромным облегчением. Оливер. И теперь, когда она об этом думала, действительно думала, она находила во всем некий смысл. Они с Оливером никогда не были близки так, как с Роландом, Торой или Кендрой. Даже с Диконом они играли. Но Оливер… Он приехал сразу после Рождества в ее последний год в «Драконе», и они так и не нашли общего языка. Он был милым, но предпочитал держаться в стороне. Он сидел в одной комнате с ней и Роландом, когда они работали над домашним заданием или смотрели телевизор, но он никогда не общался с ней, никогда не шутил. Когда она пыталась его вспомнить, то помнила, что он молчал и держался сам по себе. Одинокий в доме, полном детей. Тогда она думала, что он просто скучает по дому, однако под маской депрессии скрывался гнев или наоборот. Грустил ли он, глядя, как она разговаривает с Роландом? Или был вне себя? Оливер был умен, очень умен, всегда приносил домой пятерки из школы. Она легко могла поверить, что он способен спланировать такую выходку, как позвонить ее тете и подделать голос. Это было несложно. Сильно плакать, тяжело дышать и кричать. Говорить недолго и повесить трубку, не отвечая на вопросы.

Итак, у Эллисон был ответ.

Тайна раскрыта. И теперь у нее есть очень веская причина остаться – и она этого хотела – и совсем не было причин уезжать. Ей больше нечего было бояться.

Так почему же ей до сих пор было страшно?

Конечно, из-за Роланда. Она и близко не была готова к новым отношениям. Ее бросили всего три дня назад. Остаться здесь было ошибкой. Она знала, что это ошибка. Но эта ошибка была честной, потому что она действительно хотела остаться, особенно теперь, когда знала, что в своем старом доме она в безопасности. По крайней мере, ее тело было в безопасности. Роланд улыбнулся ей, когда она вернулась в дом под руку с доктором Капелло, и она поняла, что ее сердце в смертельной опасности.

На обед Роланд приготовил простую еду – томатный суп и сыр на гриле, – и она наслаждалась каждым кусочком. На несколько минут она снова стала ребенком, в безопасности дома, с семьей, и ей не о чем было беспокоиться. Дикон пропустит обед из-за работы, как он сказал, а Тора была очень нужна ему в магазине.

– Можно мне пойти с тобой? – спросила Эллисон, когда он совершил марш-бросок в кухню, чтобы стащить сэндвич с корочкой с тарелки отца.

– Хочешь посмотреть магазин? – спросил Дикон, уплетая тост.

– Если никто не против, – сказала Эллисон.

– Иди, – сказал Роланд. – Папе все равно надо вздремнуть – Он уже выводил доктора Капелло из кухни, положив большую руку на слишком худое плечо отца.

– Видишь, куколка? – спросил доктор Капелло. – А ведь раньше я это делал. Никогда не старей, Эллисон. Никогда не старей.

– Не буду, обещаю, – сказала она, наблюдая за тем, как Роланд поднимается по лестнице вслед за доктором Капелло.

– Она разрешила тебе купаться нагишом? – услышала она, как Роланд спрашивает своего отца.

– Нет, черт бы ее побрал, – сказал доктор Капелло.

– Хорошо. Если тебя арестуют за неподобающее поведение, то мы оставим тебя в тюрьме, – сказал Роланд. – Я люблю тебя, но никто не должен это видеть.

– Ты ходишь нагишом, – сказал доктор Капелло, – Потому что я не могу.

– Я пытаюсь произвести впечатление на Эллисон, – сказал Роланд. – Холодная вода – не друг человека.

– Если бы молодость знала, если бы старость могла.

– А мудрость растрачивается впустую на стариков, поскольку ты явно не пользуешься своей.

Словесная перепалка продолжалась до самого третьего этажа. Глаза Эллисон горели от едва сдерживаемых слез, пока она слушала, как спорят отец и сын.

В этом доме она была в опасности, но не из-за жесткости, а из-за своих собственных чувств. Это была семья, о которой она мечтала всю свою жизнь. Это была любовь без огранки – алмаз, но не бриллиант. Не было ничего красивого в том, что умирающий мужчина опирается на сына, который не может его спасти, хотя и отдал бы за это свою правую руку. Эллисон почувствовала теплоту, разливающуюся по телу. Этот момент был всем, что она когда-либо хотела от МакКуина, но никогда не получала, потому что никогда не просила. Эллисон поспешно вытерла слезу со щеки, но было уже слишком поздно. Ее поймали на месте преступления.

– Жалко, – сказал Дикон. Эллисон обернулась и увидела, что тот стоит в дверях кухни и качает головой.

– Знаю, – сказала она, сморщив нос. – Но они такие милые.

– Они напуганы, – сказал Дикон. – Скрывают это друг от друга.

Это вернуло Эллисон на землю.

– В это так трудно поверить, – сказала она. – Он худой. Он стар. Но, кажется, в норме.

– Доктор папы сказала, что почечная недостаточность – это «мягкая» смерть. Именно это слово она использовала. Мягкая. Мягкая для кого? Доктора? Мы не хотим, чтобы он испытывал боль. Но если бы он страдал, по крайней мере, мы могли бы сказать себе, что смерть была бы для него облегчением. Избавлением от боли, я думаю. Такое ощущение, что его у нас крадут. – Дикон смотрел мимо нее, как будто был слишком взвинчен, чтобы смотреть ей в глаза. – Напомни мне умереть быстро. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о приближении конца. Даже я. На самом деле, я предпочел бы, чтобы меня убили. И я хочу, чтобы это попало в новости. Национальные новости. Посмертное расчленение было бы бонусом.

– Каких частей тела? – поинтересовалась Эллисон.

– Выбор за леди. Я полагаю, меня убьет женщина. Вероятнее всего, Тора.

Похоже, не только Роланд и доктор Капелло прятали свои страхи за шутками.

– Что ж, – сказала Эллисон, – желаю удачи.

– Спасибо, сестренка. Готова?

– Не совсем. – Она сунула руку в карман и вытащила перцовый баллончик, который он ей дал. Теперь она знала своего недоброжелателя и больше не нуждалась в средствах защиты. То, что они с Диконом могли шутить, как в старые добрые времена, доказывало, что она ему доверяет.

Он приподнял бровь, но не забрал баллончик.

– Оставь себе, – сказал он. – Подарок в честь приезда.

– Ты странный, ты же знаешь?

– Перестань ко мне подкатывать, Эллисон.

Эллисон и Дикон поехали в город порознь – он на мотоцикле, а она на арендованной машине. Она не винила его за то, что он хотел прокатиться в последние погожие деньки, пока не настал сезон дождей. Возможно, только следующим летом они снова увидят что-нибудь кроме серо-стальных облаков.

Эллисон следовала за Диконом всю дорогу до Кларк-Бич, причудливого маленького туристического городка, куда доктор Капелло водил их каждую субботу в библиотеку, за мороженым и смотреть в телескопы на пляже. Хотя стоял октябрь, и летние туристы уже давно уехали, на улицах все еще было оживленно: местные жители, пользуясь одним из последних хороших дней в году, приезжали на побережье, гуляли по белому песку и наблюдали за тупиками и крачками, играющими на огромных каменных глыбах у кромки воды. Так мало что изменилось с тех пор, как Эллисон была здесь в последний раз, она почти ожидала увидеть бородатого мужчину в брюках цвета хаки и кардигане, идущего по тротуару, с четырьмя, пятью, шестью или семью детьми позади него, которые наносят впечатляющий ущерб мороженому в рожках.

Дикон свернул на крошечную парковку рядом с двухэтажным домом с серой черепицей. Над стеклянной входной дверью красовалась нарисованная вывеска с надписью: «Стеклянный дракон».

– Это мое дитя, – сказал Дикон, когда она присоединилась к нему на тротуаре. Витрина магазина была заставлена стеклянными скульптурами – зелено-золотым китайским драконом, четырех футов высотой и пяти футов длиной, ухмыляющимся с маниакальной радостью амфибии. Лицо было удивительно выразительным, и от деталей когтей, чешуи и отдельных цветных точек на пятнистой коже у Эллисон перехватило дыхание.

– Это ты сделал? – спросила она Дикона.

– Тебе нравится?

– Восхитительно.

– Хочешь такого?

– Может не поместиться в мой чемодан, – сказала она.

– Возьми чемодан побольше, – сказал Дикон, ведя ее к входной двери. Прежде чем Эллисон успела оглядеть магазин, она услышала звук – почти вздох, почти писк.

И тут Эллисон увидела женщину, идущую к ней – рыжие волосы, высокая и невероятно красивая. Она сжала Эллисон в грубых объятиях, которые почти лишили ее воздуха.

– Я тоже рада снова видеть тебя, – сказала Эллисон Торе, и хотя в ее словах прозвучал легкий сарказм, Эллисон была удивлена тем, какими серьезными они ей казались. Пока она снова не увидела Тору, она и забыла, как сильно скучала по сестре. В то время как Эллисон боготворила Роланда и обожала Дикона, Тору она просто любила. Ее глупая старшая сестра. И Тора была глупой – изворотливой, совершенно чокнутой девчонкой. Она каждый день называла Эллисон разными прозвищами – Мошенник и Рейнмейкер, Пилигрим и Тендерфут. – «Дуй на мою домашнюю работу, Хайроллер. Удачи тебе сегодня», – говорила Тора, когда Эллисон послушно дула на свои задания, как на игральные кости. Тора сделала Эллисон прическу, помогла ей выбрать одежду для школы, помогла ей купить первый бюстгальтер, научила ее брить ноги, но сказала, что ей никогда не придется этого делать, если она не хочет. Джорджия О'Киф была святой покровительницей Торы. Впервые Эллисон впервые почувствовала вкус феминизма от Торы, и была бесконечно благодарна, что у нее был кто-то такой милый, чтобы помочь ей пережить эти первые мучительные дни полового созревания. Тора заменяла Эллисон одновременно сестру и мать, сумасшедшая, замечательная женщина, которая, очевидно, все еще заплетала косички в возрасте двадцати восьми лет, и когда она качала Эллисон на руках, они обе плакали.

– Почему ты вернулась? – прошептала Тора. – Уж не думала, что когда-нибудь снова увижу тебя.

Это было не совсем то приветствие, которого ожидала Эллисон, оно ее скорее ошарашило, чем обрадовало.

– Роланд попросил, – Тора отстранилась и взяла ее за плечи. Глаза Торы были красными от слез, когда она всматривалась в лицо Эллисон

– Я не могла поверить, – сказала Тора. – Когда мне сказали, что ты появилась вчера вечером, я просто… Я не могла в это поверить.

– Поверь, – сказал Дикон. – Это она. Я проверял.

– Ты действительно думала, что больше никогда меня не увидишь? – спросила Эллисон.

Тора взглянула на Дикона и снова встретилась взглядом с Эллисон.

– Знаешь, после всего, что произошло, – сказала Тора.

– Все в прошлом, – сказала Эллисон. Доктор Капелло намекнул, что предпочел бы, чтобы она ни с кем не обсуждала Оливера. Даже с Торой.

– Хорошо, – сказала Тора и снова ее обняла.

– Ну же, Эл, хватит обниматься. Я хочу показать тебе наш крутой магазин, – сказал Дикон. Он провел ее через маленькую гостиную, а затем через огромную металлическую дверь. В ту же секунду, как она переступила порог, Эллисон обдало жаром.

– Ух, ты, как жарко, – сказала она, моргая. – Мне кажется, мое лицо сейчас расплавится.

– Привыкнешь, – сказал Дикон, снимая кожаную куртку, оставаясь только в одной майке.

– А я-то думала, что ты носишь майки, чтобы демонстрировать свои татуировки, – сказала Эллисон. – Теперь я вижу, что здесь немного другой смысл.

– Нет, – сказала Тора, входя вслед за ними. – Это чтобы показать татуировки.

Эллисон сняла куртку. Она уже начала потеть.

– Правда, – сказал Дикон, а Тора закатила глаза. – Это горячий цех. Назван так потому, что он действительно горячий.

– Насколько горячий? – спросила Эллисон.

– На девяносто⁷, – сказала Тора, взглянув на термометр на стене. – Девяносто в комнате. Около тысячи там.

Она указала на большую круглую печь от пола до потолка.

– Тысячи градусов? – повторила Эллисон.

– По Фаренгейту, – сказал Дикон. – Это тигель⁸. – Он открыл дверь и Эллисон увидела оранжевый жар, исходивший из печи. – Вот почему наш счет за электричество составляет четыре тысячи долларов в месяц.

– Шутишь, – сказала Эллисон.

– Радует, что прибыль от продаж стеклянных фигур с лихвой покрывают эти расходы, – сказал Дикон, хватая длинный металлический шест и вертя его в руках.

– Что ты делаешь с этим шестом? – подозрительно спросила Эллисон.

– Это тепловая трубка, – ответил он. – Не шест. Трубка.

– Трубка. Поняла.

– Вот это, – он указал на штуку, похожую на газовый гриль с открытым пламенем, – грелка для труб. Трубка сейчас комнатной температуры, и мы должны нагреть ее, чтобы расплавленное стекло прилипло к ней.

Он положил конец трубки в нагреватель и быстро его включил.

– Эта штука сильно тяжелая?

– О… ну фунтов двадцать или около того.

– Так вот откуда у тебя такие руки, – сказала Эллисон.

– Покрути стальную трубку весом в двадцать фунтов каждый день в течение пяти лет и у тебя тоже будут красивые руки.

– Не потакай его эго, – сказала ей Тора. – С ним уже невозможно жить. Творческие люди. Не могу жить с ними. Нельзя запихивать их тела в тигель.

Эллисон рассмеялась. Близнецы оставались близнецами.

– Значит, ты управляешь магазином? – спросила Эллисон у Торы, устроившись подальше от происходящего. Горячий цех больше походил на лабораторию сумасшедшего ученого, чем на мастерскую художника. Куда бы она ни посмотрела, повсюду было большое и опасное оборудование – стальные трубки и пылающие печи, паяльные лампы и банки с цветной стружкой всех оттенков радуги.

– Ага, – сказала Тора. – Я веду всю бухгалтерию, оплачиваю счета, устраиваю музейные выставки, принимаю оплату за те экспонаты, которые он продает. Честно говоря, организовывать доставку его монстров – самая трудная часть работы.

– Так много продается? – спросила Эллисон, пока Тора придвигала к ней металлический стул.

– Много, – сказала она, кивая. – На прошлой неделе мы продали пару драконов вроде того, что на витрине, в отель в Сиэтле. Шестьдесят кусков.

Эллисон заморгала. Ей пришлось спать с МикКуином шесть лет, чтобы вытащить из него пятьдесят.

– Святые… Думаю, это точно покрывает счета за электричество, – сказала Эллисон.

– Он притворяется снобом, – прошептала Тора, – но этим лишь прикрывает свою скромность. Он становится весьма известным художником по стеклу в мире.

– Фантастика, – сказала Эллисон. – Наш брат – знаменитый художник.

– Пожалуйста, никаких автографов, – сказал Дикон и подмигнул ей.

Наконец Дикон вытащил трубку из грелки.

– Иди сюда, Эл. Я покажу тебе, как делать скульптуры из стекла.

– Мне? – спросила Эллисон, указывая на себя и оглядываясь.

– Тебе, – сказал Дикон. – Ну, же. Я научил папу, научил Тору, научил Ро. Я могу научить тебя.

– Ты уверен, что это безопасно? – спросила Эллисон, вставая со стула и пробираясь к гигантской круглой печи у стены.

– Достаточно безопасно, – ответил он. – Пока ты не сделаешь какую-нибудь глупость, все будет в порядке.