Текст книги "Счастливчики (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– На диаграмме Венна много совпадений, – сказала Тора, соединяя пальцы в колечки и соединяя их.

– Роланд… – сказал Дикон, многозначительно глядя на него. – А ты?

– Ты спрашиваешь, бисексуал я или фанат G.I. Джо?

– Я спрашиваю, знаешь… нашел ли ты кого-нибудь, кто мог бы согревать тебя длинными холодными ночами в монастыре в своей одинокой маленькой келье?

– Ты не видел размеров наших кроватей в монастыре, – сказал Роланд. – Там едва хватало места для одного, не говоря уже о двоих.

– То есть ты хочешь сказать, что… трахался с другими монахами на полу?

– Верно, – ответил Роланд с очаровательной невозмутимостью.

– А ты? – спросил Дикон у Торы. – Какие-нибудь тайные свидания, о которых ты мне никогда не рассказывала?

– Ты уже знаешь все мои тайные свидания, – сказала она.

– Если я их знаю, значит, это не секреты, – сказал Дикон.

– Но если я расскажу их тебе, они тоже не будут секретами, – ответила она.

– Я об этом никогда не задумывался. – Дикон уставился широко раскрытыми глазами в потолок. Казалось, на него снизошло озарение. Все время, пока Эллисон наблюдала за этим нелепым обменом репликами, она думала: «Это моя семья. Это моя семья. И, может быть, в ней говорила марихуана, но в эту самую минуту она любила свою семью».

– Прямо как в фильме "Клуб "Завтрак"¹², – сказал Дикон. – Верно?

– Почти полночь, – сказала Эллисон.

– Ну это просто " Клуб "Очень-преочень Ранний Завтрак", – сказал Дикон. – Подожди. Мы должны устроить шоу талантов, верно? Шоу талантов? В фильме показывают шоу талантов. Мы должны устроить шоу талантов?

– Что нам стоит сделать, Дикон? – спросила Эллисон.

– Я думаю, шоу талантов. – Дикон щелкнул пальцами. – Роланд, начинай.

– У меня нет талантов, – сказал Роланд.

Дикон быстро перевел взгляд влево-вправо.

– Эллисон сказала совсем другое…

– Я сказала, что у него нет когтей.

Роланд поднял руки.

– Это правда. У меня нет когтей.

Это говорила марихуана.

– Я бы посмотрел шоу "Америка ищет когти", – сказал Дикон. – Как бы то ни было, теперь шоу талантов. Придумай что-нибудь. Удиви нас.

Роланд тяжело вздохнул и встал.

– Ладно, – сказал Роланд. – Сколько ты весишь? – спросил он.

– Это личный вопрос, – сказала Эллисон. Роланд уставился на нее. – Хорошо, сто двадцать один-блин¹³.

– Ты что, сказала сто двадцать один-блин? – спросил Дикон.

– Это мой точный вес, – сказала Эллисон.

– Тора? – спросил Роланд.

– Сто сорок один-блин.

– Дик?

– Сто семьдесят один-блин.

– Хорошо, тогда ты, – сказал Роланд. – Поднимайся.

– Я? – Дикон показал на себя. – Ты хочешь меня?

– Я не хочу Тебя. Но ты мне нужен. – Роланд лег животом на пол.

– Что здесь происходит? – спросил Дикон.

– Сядь мне на спину, – сказал Роланд.

– Надеюсь, это не странный секс, – сказал Дикон.

– Это не странный секс, – сказал Роланд. – Это совершенно нормальный секс.

Дикон уселся на спину Роланда, скрестил худые ноги и стал ждать.

Тогда Роланд поставил ладони на пол и сделал идеальное отжимание.

Тора и Эллисон зааплодировали.

– И это все? – спросил Дикон. – Это и есть твой большой талант? Ты хвастаешься, что можешь отжиматься с мужчиной, сидящим у тебя на спине? Я могу бы сделать то же самое, пожалуйста, не заставляй меня доказывать это.

– Нет, – сказал Роланд. – В этом и заключается талант.

Роланд сделал двадцать отжиманий с Диконом на спине, последние четыре – на кулаках.

– Это унизительно, – сказал Дикон. – Я имею в виду, впечатляюще, но унизительно.

– Я наслаждаюсь шоу, – сказала Эллисон. Роланд не был хвастуном, так что было довольно зрелищно видеть, как он демонстрирует свою силу.

– Ну хватит. Я ухожу, – сказал Дикон, слезая со спины брата после того, как Роланд дошел до двадцати. – Шоу окончено.

Дикон рухнул обратно в большое кресло, а Роланд встал и отряхнул руки.

– Спасибо, братишка, – сказал Роланд, ангельски улыбаясь. – Премного благодарен.

– И я, – сказала Эллисон, касаясь руки Роланд. От отжиманий вены на его бицепсах вздулись, и она планировала пробежаться по ним руками в течение следующих десяти часов или до тех пор, пока действие марихуаны не пройдет.

Роланд сел на стул и притянул ее к себе на колени. Эллисон пошла охотно и счастливо. Ей было приятно чувствовать себя его девушкой, частью пары, о которой знали другие. Никаких секретов.

– Пусть кто-нибудь другой пробует, – сказал Дикон. – Тора, давай ты.

– У меня тоже нет никаких талантов, – запротестовала она.

– Мы оба знаем, что это ложь, – сказал Дикон, и продолжил толкать ее в руку, сопровождая каждый толчок словами, – давай, давай, давай.

– Прекрасно! – Наконец она встала с притворным вздохом. – Травка не влияет на слух, не так ли?

– Понятия не имею, – сказал Дикон. – Но теперь тебе придется сделать то, что ты собиралась.

– Я не очень хочу загреметь в больницу. – Тора сняла свой кардиган и кинула его Дикону.

– Никогда не слышал ничего умнее, – сказал Дикон.

– Замолкни, – сказала она. – Если ты рассмешишь меня, я упаду. – Тора остановилась посреди комнаты на клетчатом ковре и сделала глубокий вдох. Затем она подняла руки в воздух и наклонилась назад в мостике.

– Брависсима! – сказал Дикон.

– Одна проблема, – сказала Тора, все еще находясь на полу. Ее голос звучал напряженно и гнусаво. – Я не могу вернуться в исходное положение.

Дикон подскочил, обхватил ее рукой за поясницу и поднял на ноги. Как только она встала, он закружил ее в своих объятиях в глупой пародии на вальс. Развернув ее, он повел Тору обратно к креслу.

– Твоя очередь, – сказала Тора Дикону. – В чем твой талант?

– Ты уже два часа куришь мой талант. Теперь очередь Эллисон.

– У меня тоже нет никаких талантов, – сказала Эллисон.

– Народ, кончайте с показной скромностью и давайте уже сделайте что-нибудь, черт возьми, – сказал Дикон, подняв кулаки в воздух, как будто собирался начать мультяшную битву со всеми ними.

– Хорошо. Я могу кое-что сделать. Я помню наизусть стихи. Не знаю, считается ли это талантом или навыком.

– Декламируй! – сказал Дикон и щелкнул пальцами.

Эллисон со вздохом поднялась и встала посреди комнаты на ковер, который, по-видимому, стал их сценой.

– Посмотрим… – сказала она. – Я смогу процитировать «Лондон» Уильяма Блейка. – Блуждая по пыльным улицам столицы,

Там, где Темзы поток струится…

– Ну, н-е-е-т, скучно, хватит, – сказал Дикон. – Что-нибудь, получше, пожалуйста.

– Ммм, – Эллисон топнула ногой по ковру. – Потому что я не смогла остановить Смерть –

Он любезно остановился для меня….

– Никаких стихов о смерти, – сказал Дикон. – Ты что, не знаешь никаких веселых стихов?

– Веселые стихи? – спросила Эллисон. – Ну… может быть, одно забавное стихотворение.

– Давай, – сказал Дикон.

– Сонет, – начала Эллисон, – Из…

– Никакого Шекспира, – сказал Дикон. – Не смей назвать Шекспира.

– Сонет, – снова начала Эллисон, на одну десятую громче, чтобы заставить Дикона замолчать, – от графа Рочестера. Иначе известный как самый печально известный распутник в истории.

– Вооот, – сказал Дикон, щелкнув пальцами и указывая на потолок, – уже что-то.

Эллисон откашлялась и подняла руку, как поэт былых времен. Она прочитала стихотворение.

В одиннадцать утром обычно встаю;

Обедаю в два; целый день дальше пью;

Там – шлюху зову; чистоту я блюду:

Не семя при ней исторгаю – еду (прим.: перевод стихи. ру Дэми Виоланте).

– Люблю поэзию, – вздыхая, сказал Дикон.

Эллисон продолжила.

Бранимся потом; засыпаю я, пьян –

А наглая шлюшка уж лезет в карман.

Чертовка спешит от меня улизнуть –

Ее вместе с платой уже не вернуть.

А если внезапно средь ночи проснусь –

На сучку удравшую крепко я злюсь!

И бешенство столь беспредельно мое…

Нет девки – с пажом лягу вместо нее.

А после я слуг принимаюсь ругать…

В одиннадцать утро наступит опять.

(прим.: перевод стихи. ру Дэми Виоланте)

Роланд, Тора и Дикон все зааплодировали, а Эллисон поклонилась.

– Мне стоило больше учить английский, – сказал Дикон.

– Я научилась этому не у профессоров, а у МакКуина.

– Так и знал, что мне стоило стать любовницей богатого мужика, – сказал Дикон.

– Зачем ты учишь стихи? – спросила Тора.

Будь она трезва как стеклышко, Эллисон не ответила бы на этот вопрос. Или она ответила бы, но не полностью правдиво. Но этой ночью на чердаке рядом с этими незнакомцами, которые снова начинали становиться для нее семьей, она почувствовала себя в безопасности и была готова говорить правду.

– В приюте, куда меня отправили после смерти мамы, была одна девочка, Кэти, – сказала Эллисон. – Она сказала мне, что нужно сделать, чтобы тебя удочерили. У нее было пять правил. Правило номер один – не плачь. Никто не любит плакс. Правило номер два – не жалуйся. Никто не любит нытиков. Правило номер три – улыбайся. Правило номер четыре – ничего не проси. Правило номер пять – научись трюку.

– Например, заучивать стихи? – спросила Тора.

Она пожала плечами.

– Прошло восемнадцать лет, а я до сих пор не могу избавиться от этой привычки, – сказала Эллисон.

– Сколько стихов ты запомнила? – спросила Тора.

Эллисон не хотела отвечать. Но она все равно это сделала.

– Сотни, – сказала Эллисон. – Сотни и сотни.

Роланд пристально посмотрел на нее, прежде чем снова заключить в объятия.

– Все в порядке, – сказала она, положив голову ему на грудь. Она не осознавала, что начала плакать, пока он не обнял ее.

– Это самая грустная, милая, глупая вещь, которую я слышала, – сказала Тора. – Ты была ребенком, а не щенком.

– Тем не менее, это сработало. Я прочитала стихотворение твоему отцу в тот день, когда он пришел ко мне.

– Прочитала? – спросил Дикон. – Надеюсь, не это стихотворение?

– Льюиса Кэрролла, – сказала Эллисон. Роланд вытер слезы с ее лица краем футболки.

– Это многое объясняет, – сказал Дикон.

– Что именно? – спросила она.

– Это объясняет, – Дикон указал на нее. – Я имею в виду тебя, когда ты приехала сюда. Месяцами ты не нарушала ни одного правила. Не пререкалась. Не спорила. Не повышала голос. Ты ходила на цыпочках. Отец боялся, что ты будешь вести себя так всегда. Он знал, что ты думала, если нарушишь хоть одно правило, то вылетишь отсюда. Когда ты впервые попала в беду… что это было?

– Ссора из-за телевизора, – сказала она. – Вы хотели посмотреть "Секретные материалы".

– А что хотела смотреть ты? – спросил Дикон.

Она кашлянула и ответила

– Суперкрошки¹⁴.

– Неудивительно, что мы поссорились, – сказал Дикон.

– Ты прощаешь меня? – спросила его Эллисон. Дикон потянулся и ущипнул ее за нос,

– Нельзя винить ребенка за то, что он ребенок, – сказал Дикон. – Даже если она глупая девчонка с ужасным вкусом в телешоу.

Эллисон схватила Дикона за нос и ущипнула его.

– Твоя очередь. Покажи шоу и заставь меня смеяться. И, кстати, скрутить хороший косячок не является талантом.

Она отпустила его нос, и он поднялся.

– У меня действительно есть один талант, – сказал Дикон, занимая свое место в центре ковра. – Один совершенно особый талант. Один очень особенный талант в Орегонской тематике…

– Позвольте мне заранее попросить прощения, – сказала Эллисон, – за то, что заставила Дикона сделать то, что он собирается сделать.

– Извинения приняты, – сказал Дикон. – А теперь… барабанная дробь, пожалуйста.

Однако барабанной дроби не случилось.

Дикон приподнял рубашку, выпятил живот и пошевелил им изо всех сил, как мог парень ростом примерно метр семьдесят и весом 170 футов.

Затем он опустил рубашку и поклонился.

– Что, черт побери, это было? – Эллисон потребовала ответа.

– Трюфельный шаффл! – гордо сказал он.

– Что?

– О, нет, ты что задала вопрос "что" в сторону трюфельного шаффла? – сказал Дикон, вздыхая. – Это оно. Я беру «Орео», я беру «Принглс». Я беру виноградную газировку. Мы будем бодрствовать и смотреть «Балбесов¹⁵» до рассвета. – Потом он взял косяк, который оставил в пепельнице.

Конечно, именно в этот момент доктор Капелло появился наверху лестницы.

Дикон тут же выпрямился и заложил руки за спину. В унисон все четверо попытались сохранить невозмутимость на лицах. Даже Брайен, который справился гораздо лучше остальных.

– Папа, – сказал Дикон. – Ты… ты проснулся.

Доктор Капелло стоял в дверях в халате и пижаме.

– Ты в порядке, папа. Папа? – спросила Тора, ее глаза были слишком широко раскрыты. Эллисон хотела сказать ей, чтобы она постаралась не открывать глаза так широко, но та, похоже, не поняла телепатического сообщения, которое Эллисон пыталась отправить ей через серию интенсивных морганий.

– Я кое-что слышал, – сказал доктор Капелло. – Я что-то учуял.

– Мы просто… э-э… тусуемся, – сказал Дикон.

– Зависаем внутри, – сказал Роланд – Потому что мы же внутри, в доме, я имею в виду.

Эллисон ущипнула его. Трезвые люди никогда не скажут «зависать».

– Эллисон? – спросил доктор Капелло.

– А, да? – спросила Эллисон и ее голос прозвучал выше, чем обычно.

– Что вы все тут делаете? – спросил у нее доктор Капелло.

– О, знаешь, – сказала Эллисон. – У нас тут шоу талантов.

– Каких талантов? – спросил доктор Капелло. – Кто быстрее всех изгадит дом?

– Папа, – сказал Дикон. – Прости. Мы просто…

– Наказаны, – сказал доктор Капелло – Ты, – он указал на Дикона. – Ты, – он указал на Тору. – Ты, – он указал на Роланда. – И ты, – он указал на Эллисон.

– Я вообще-то даже не живу здесь, – сказала Эллисон.

– Мне тридцать, – сказал Роланд.

– Я не хочу ничего слышать, – сказал доктор Капелло. – Наказаны. Вы все. Никакого телевизора. Никаких фильмов. Неделю без десерта.

– Неделю? – в ужасе воскликнул Дикон.

– Ты меня слышал. А теперь убери этот беспорядок и ложись спать.

– Да, папа, – сказала Тора. – Извини, папочка.

– Извини, папа, – сказал Дикон, и Роланд тоже пробормотал свое "извини".

– Эллисон? – подсказал доктор Капелло.

– Извини, папа, – сказала Эллисон. Он сурово кивнул, принимая их извинения.

Доктор Капелло повернулся, чтобы уйти, и, уходя, Эллисон мельком заметила кое-что на его лице. Едва заметный намек на улыбку.

Как только он ушел, они все посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Дети! – раздался голос доктора Капелло за дверью.

Они замолчали. Мгновенно.

Эти примерно десять секунд после того, как они перестали смеяться и прежде, чем они снова начали смеяться – более тихо, конечно, – могли быть самыми счастливыми десятью секундами в жизни Эллисон. В те десять секунд доктор Капелло по-прежнему оставался патриархом дома. За эти десять секунд он больше не умирал. За эти десять секунд они снова были детьми. За эти десять секунд Эллисон не боялась ничего, кроме еще одной недели. И за эти десять секунд Эллисон почувствовала себя полностью, совершенно и безоговорочно любимой, принятой и родной. Ее дом. Ее семья. И она знала, что она дома, и она знала, что она семья, потому что в возрасте двадцати пяти лет ее отец наказал ее за то, что она курила травку в доме со своим парнем.

Своим парнем? Нет, но в тот момент ей показалось, что Роланд был ее парнем. Эллисон любила его. Она любила его и доктора Капелло. Она любила Тору и Дикона и даже глупого старого Картофеля О'Брайена, крепко спящего на койке. Даже дом, который любила Эллисон, и тихий прилив, и дружелюбный океан, и целующий ветерок, и успокаивающие облака, и яркие и смеющиеся звезды, скрытые за ними. Если бы можно было выйти замуж на мгновение, она вышла бы замуж. В тот момент, когда звезды смеялись вместе с ней, а не над ней. В тот момент, когда песок в песочных часах был на ее стороне, и дом снова стал ее домом.

Они с Роландом прокрались вниз по лестнице в ее спальню, забрались под одеяло и обнялись, и не расставались до самого рассвета.

Глава 19

Еще одна почти идеальная неделя пришла и закончилась. Если бы доктор Капелло был здоров, то она бы была идеальной. Эллисон довольно быстро вписалась в привычный режим семьи, прежнюю рутину. По утрам она завтракала с Торой и Диконом, пока Роланд помогал отцу принять душ и переодеться. Тора и Дикон шли на работу, а доктор Капелло садился у стола в своем кабинете и играл на компьютере, пока Роланд спал. Во время дневного сна доктора Капелло, Роланд забирал ее к ней в комнату. Детьми они блаженно проводили летние дни за просмотром фильмов или дремали на пляже. Став взрослыми, они нашли лучшие способы проводить свои ленивые полудни вместе. Она так легко и быстро вплелась в жизнь в «Драконе», что даже не заметила, как это произошло. Никто не обратил на это внимания. Никто не обращался с ней как с гостьей. Возможно, связь между ними никогда и не прерывалась. Возможно, нужен был всего один рывок, один быстрый стежок, чтобы она стала частью этой жизни. Эллисон даже взяла на себя старые обязанности. Ее работой было мытье посуды после завтрака, которую она выполняла без жалоб и даже раздумий. Другой ее обязанностью было убираться в комнате с игрушками. Но поскольку такой комнаты больше не было, она заменила эту обязанность стиркой.

На восьмое утро в «Драконе» она складывала полотенца, как вдруг зазвонил телефон. От вибрации диван затрясся, из-за чего проснулся Брайен, который был так измотан игрой с ее бельем, с которым она позволила ему поиграть, что уснул рядом с ней. Эллисон этот звонок тоже напугал. Она и забыла, что ждет его, пока не увидела, кто звонит.

– МакКуин, – сказала она. – Ты забыл обо мне?

– Нет, – сказал он. – Просто это заняло немного больше времени, чем я ожидал.

Никаких шуток. Никакого флирта. Никакой пьяной болтовни. Что-то было не так.

– Но ты ведь нашел номер Оливера, не так ли? – спросила она, внезапно обеспокоенная его серьезным тоном.

– Я нашел кое-какую контактную информацию. Я пришлю ее тебе по электронной почте.

– Спасибо.

– Это из-за его родителей, – сказал он. – Его мать – Кэти Коллинз. Мужчина, за которым она сейчас замужем, – ее второй муж, не отец Оливера. Она оставила свою фамилию.

– Нет номера Оливера? Он примерно моего возраста. Я думаю, что он уже должен жить отдельно.

– Эллисон… – начал Маккуин, и по тону его голоса Эллисон сразу поняла, что новости плохие, очень плохие. – Не знаю, как тебе сказать, но… милая, Оливер мертв.

Эллисон чуть не выронила телефон.

– Что? Как?

– Сразу после того, как ему исполнилось четырнадцать, – сказал МакКуин, – он застрелился.

– Четырнадцать? Не может быть. Получается, это случилось сразу после того, как он отсюда уехал.

– Мне очень жаль. – Теперь МакКуин говорил как отец, а не как ее раздражающий бывший любовник. – Когда Сью рассказала мне, что нашла, я заставил ее дважды и трижды проверить, прежде чем позвонить тебе с новостями. Но это правда. Я могу дать тебе телефон его матери и ее адрес, если ты захочешь навестить ее и отдать дань уважения.

– Конечно, – сказала она. – Это… Да, пришли мне контакты. – Она сделала паузу. – Ты не знаешь, оставил ли он записку или что-нибудь еще? Или назвал причину?

– В целом, это не зона ответственности Сью, – сказал МакКуин. – Мы не хотели беспокоить его родителей своим звонком. Похоже на то, что отец ушел, когда Оливеру было восемь или девять, поэтому надежда на его маму.

– Да, имеет смысл попробовать, – сказала она, все еще шокированная.

Дюжина воспоминаний об Оливере тут же заполнили ее сознание. Вместо того, чтобы играть в салочки с остальными, Оливер часами сидел на солнце, доставая ракушки из песка. И она помнила, как забавно он высовывал язык, пытаясь сконцентрироваться, пока рисовал. То, как он стоял на руках, потому что был ребенком и мог это делать.

– Жаль, что у меня нет хороших новостей, – сказал он.

– Я просила помочь.

– Могу ли я еще что-то сделать?

Она покачала головой, словно МакКуин мог ее видеть. Она была слишком ошеломлена, чтобы рассуждать здраво. Хотя, у нее была еще одна просьба к нему.

– МакКуин, могу я попросить тебя о еще одном одолжении?

– О каком?

– Еще два имени, – сказала она. – Можешь достать информацию по ним?

– Как их зовут?

– Кендра Тейт, – сказала она. – И Антонио Руссо.

– Другие братья и сестры?

– Кендра приехала в этот дом за пару месяцев до моего отъезда. Антонио… Я никогда его не видела. Он приехал и уехал прямо передо мной, но я все равно хочу с ним поговорить. Дикон сказал, что Антонио был одним из тех детей, которым доктор Капелло не мог помочь.

– Я посмотрю, что смогу найти для тебя.

– Спасибо. Действительно, спасибо,

– Конечно. Но Эллисон?

– Да?

– Мне это не нравится.

– Ты не обязан мне помогать, если не хочешь, – сказала она.

– Нет, я имею в виду, мне не нравится слышать, что подросток покончил с собой через несколько месяцев после того, как покинул дом, в котором ты живешь.

– Ты думаешь, мне приятно это слышать? – спросила она.

– Сначала ты, а теперь этот мальчик? У меня сильное желание пригласить туда полицию.

– Это безумие, МакКуин.

– Безумие? Кто-то пытался убить тебя, а этот парень покончил с собой через пару месяцев после того, как покинул этот дом, – сказал МакКуин.

– Я всего лишь пытаюсь выяснить, что случилось. И что бы ни случилось, в этом были замешаны дети. Маленькие дети, которые, вероятно, не понимали, что делают. Я не собираюсь никого сажать в тюрьму, – сказала она. – Я просто хочу знать правду, чтобы перестать гадать, что случилось. Только и всего. И я действительно не хочу, чтобы кто-то беспокоил доктора Капелло. В любом случае у него осталось не так уж много времени.

– Из-за тебя я потеряю сон по ночам, – сказал МакКуин. – И не по тем причинам, которые имели место в прошлом.

Эллисон тяжело вздохнула.

– Послушай, – сказал МакКуин, вздыхая, – Я не прошу тебя уехать. Я не посмею приказывать тебе, что делать. Но не бывает дыма без огня, и на твоем месте я был бы осторожнее.

Эллисон хотела поспорить с ним, но боялась, что он прав.

– Со мной все будет в порядке, – сказала она.

– Лучше, чтобы так и было.

Она повесила трубку и через минуту ей на почту пришло письмо. Она нашла Роланда на дворе, снова рубящего дрова. День был теплым, на удивление тепло для октября на побережье, и Роланд был только в джинсах и футболке. Несколько минут она стояла в стороне и просто наблюдала, как он работает. Ее удивляло, как легко он поднимал топор, затем опускал его и разрубал дерево пополам. Его хватка была сильной, а размах – плавным и бесстрашным. Этот мужчина не боялся отрубить себе палец. Она находила большое утешение в силе Роланда. Он был из тех людей, к которым инстинктивно бежишь, когда боишься или попадаешь в беду. Живой зонтик, дышащее укрытие от дождя. МакКуин никогда не делал ничего более физически утомительного, чем поднятие тяжестей в спортзале три раза в неделю под руководством личного тренера. Если бы он мог видеть Роланда прямо сейчас, то не стал бы о ней беспокоиться. Пока у нее есть Роланд, она в безопасности.

Роланд наконец заметил ее присутствие. Он снял защитные очки и отложил топор в сторону.

– Ты меня ищешь? – спросил он.

– Больше дров? Еще не так холодно, – сказала она.

Роланд вздохнул.

– Ну что мне сказать? Это хорошо снимает стресс. В аббатстве я тоже был дровосеком. Интересно, кто сейчас этим занимается, пока меня нет?

– Тебе приходилось рубить дрова в аббатстве?

– У нас была рабочая ферма, – сказал Роланд. – Большинство продуктов питания выращивали именно там. А еще у нас были овцы и несколько коров. Мы также варили собственное пиво. Это помогало оплачивать счета.

– Собственное пиво? Да вы монахи-хипстеры. У тебя даже волосы собраны в пучок по-хипстерски.

– Да это просто хвост.

– Ты такой типичный орегонец, – сказала она, улыбаясь. – А я-то думала, откуда у монаха такая масса.

– Кидать сено и рубить дрова каждый день в течение восьми лет подряд – хорошая физическая нагрузка. Теперь, что случилось? Ты выглядишь расстроенной.

– МакКуин перезвонил. Наконец.

– Он нашел Оливера?

– И да, и нет.

– Что это значит?

Эллисон рассказала ему все, а Роланд молча слушал.

– Роланд? – спросила она, когда он совсем ничего не ответил.

Он небрежно провел рукой по волосам.

– Черт, – сказал он, а затем произнес более обдуманно. – Он в этом уверен?

– Его помощница трижды все проверила. Он не хотел пугать нас без причины. Поэтому он так долго не отвечал. – Эллисон шагнула к нему, но не прикоснулась. Похоже, он еще не был к этому готов. – Как ты думаешь, что нам делать?

Он тяжело вздохнул.

– Ты сказала, что его мама в Ванкувере? – спросил Роланд.

– Ванкувер, штат Вашингтон, – сказала она. – Не Канада.

– Это в двух часах езды отсюда, – сказал Роланд. – Прямо через мост от Портленда.

– Ты действительно думаешь, что нам стоит туда поехать?

– Сначала мы позвоним, но нам стоит поехать. Ты можешь повесить трубку, но гораздо труднее захлопнуть дверь перед чьим-то носом. Особенно перед твоим лицом.

– Хочешь поехать со мной? – спросила она.

– Нет, – сказал он. – Но я поеду. Я хочу знать, почему мне никто не сказал, что мой брат покончил с собой. О таком мы должны были бы знать. И это было не так, как с тобой. Он казался вполне нормальным, когда его забрали домой.

– Думаешь, они сказали твоему отцу, когда он умер? – спросила Эллисон.

– Если бы папа знал, он бы мне сказал.

– Уверен? – спросила она. – Он не сказал тебе всей правды о том, почему я уехала.

Роланд пожал плечами. – Я думал, что был уверен.

– Ты хочешь спросить его?

– Мог бы, если бы он не был так болен, – сказал Роланд. – Он почти не спал прошлой ночью. Сегодня утром он уже в плохом настроении. Мне не хочется рисковать и огорчать его.

– Да, я бы тоже не хотела говорить умирающему человеку, что один из его приемных детей покончил с собой, – сказал Эллисон. – Ты думаешь, он заподозрит неладное, если мы уедем на день?

– Я все улажу, – ответил он.

Она подошла к нему и поцеловала.

– Мне это было нужно, – сказал он.

– И мне. Я занималась стиркой, когда МакКуин позвонил. Складывала твое нижнее белье.

Он рассмеялся.

– Ты не обязана стирать мою одежду.

– Я закинула твое вместе со своим. Знаешь, мне вроде как нравится складывать твое нижнее белье, – ответила она. – Так выглядят настоящие взрослые отношения?

– Не знаю. У меня таких ни разу не было.

– Как и у меня. И я наслаждаюсь, – сказала она. Делить работу, делить горести, делить радости… она могла бы привыкнуть к такой жизни.

Он снова ее поцеловал.

– Не говори моему аббату, но… я тоже.

Роланд предложил позвонить маме Оливера. Он встречался с ней однажды и был ближе к Оливеру во время его пребывания в «Драконе», чем кто-либо другой. Тем временем Эллисон вернулась в дом и сменила свои штаны для йоги и свитшот на джинсы, коричневые кожаные ботинки и ее любимый бордовый кашемировый свитер. Она надеялась, что в таком виде будет уместно выразить соболезнования совершенно незнакомому человеку. Когда она уже заканчивала с укладкой, в ванную вошел Роланд.

– Ну? – спросила Эллисон.

– Я дозвонился ей. Она сказала, что мы можем приехать сегодня вечером на пару минут. Она вспомнила, как Оливер говорил ей, что я был его лучшим другом.

На лице Эллисон отразилось подобие улыбки.

– Так мило. И какой у нее был тон?

– Не очень-то была рада меня слышать, но, кажется, что она в принципе не радуется звонкам. По-моему, у нее депрессия. И я не могу винить ее за это.

– Что еще она сказала?

– Сказала, что папа знал. Она позвонила ему сразу после того, как все случилось.

– Он знал? – Эллисон не была так удивлена, как хотела бы.

Роланд кивнул.

– Я не смог добиться от нее большего. Она сказала, что мы можем поговорить об этом сегодня вечером.

– Ты сказал папе, что мы уезжаем? – спросила она.

– Я сказал ему, что хочу вытащить тебя из дома и отвезти в Портленд на настоящее свидание.

– И что он ответил?

Он сказал: – В верхнем ящике лежит пятьсот долларов наличными, и не смей показываться до утра.

– Я так понимаю, он одобряет?

– Можно и так сказать.

Тора согласилась приехать домой и присмотреть за доктором Капелло, пока их не будет. Она сказала, что будет присматривать за отцом днем и ночью, если они привезут ей бургер из «Литл Биг Бургер¹⁶» из Портленда. Обещание, которое легко дать и сдержать. Эллисон и Роланд сели во взятую напрокат машину и поехали на восток по заросшему деревьями шоссе, связывавшему город с побережьем.

– Никогда не забуду, как здесь много зелени, – сказала она, пока они ехали, то и дело оказываясь в тени деревьев.

– Если не пойдет дождя, то зелени скоро не останется. Мы пропустили все сроки.

Роланд смотрел не на нее, а в окно машины. В стекле окна она увидела выражение его лица. Оно было мрачным.

– Ты волнуешься о папе, – сказала она.

– Он мне все рассказывает, – сказал Роланд. – Я самый старший. Когда он уезжал, я всегда оставался за главного. Именно мне он рассказывал о плохом, даже когда не говорил Дику или Торе. Не понимаю, почему он утаил это от меня.

– Он очень заботится о своих детях.

– Мне не стоило говорить, когда мне было шестнадцать, семнадцать или восемнадцать. Но сейчас я взрослый, – сказал Роланд. – Я смогу справиться с плохими новостями.

– Уверена, у него были на то причины. Возможно, врачебная тайна?

– Он действительно оперировал Оливера. Возможно, дело в этом.

– Жаль, что я плохо помню Оливера.

– Он пробыл у нас около полугода, – сказал Роланд. – Приехал после Рождества, уехал в июне.

– Покончил с собой в октябре, – сказала она. – Не могу понять, почему. И в четырнадцать лет?

– Подростки совершают рискованные вещи, – ответил Роланд. – Может, он покончил с собой не намеренно? Может, он просто играл с оружием?

– Может, – сказала Эллисон. – Хотя МакКуин назвал это самоубийством, а не несчастным случаем.

– Посмотрим, что скажет его мама. Она знает.

– Ты действительно считаешь, что это был несчастный случай? Или ты просто надеешься на это, потому что ты католик?

– Да, католики не поклонники самоубийств, – сказал Роланд. – Но я не верю в Бога, который отправляет трудного ребенка в ад из-за одного неверного решения. Я верю в Бога, который говорит, – Позвольте детям приходить ко мне. Санта Клаус – парень, который приходит со списком для хороших и непослушных детей. Не Бог. Во всяком случае, не мой Бог.

Эллисон подумала, что это, возможно, самая прекрасная вещь, которую она когда-либо слышала от него. Положив руку ему на колено, она сжала его. Роланд улыбнулся, поднес ее ладонь к губам и поцеловал, и, хотя она не была верующей, она помолилась, чтобы в одном аббатстве скучали по одному монаху на Рождество.

Потом они поехали по мосту в Вашингтон. Дом они нашли без особого труда – маленькое бунгало голубого цвета, видевшее лучшие времена. Казалось, что и Кэти видела лучшие времена. Дверь открыла бледная копия женщины – исхудавшая и с впалыми щеками, нездоровым цветом лица и темными кругами под глазами. Хотя Кэти не улыбнулась, когда их представили друг другу на крыльце, Эллисон не сочла ее недружелюбной, просто та была слишком измотанной, чтобы контролировать выражение лица, к которому уже так привыкла.

– Спасибо, что встретились с нами, миссис Коллинз, – сказала Эллисон. – Нам очень жаль, что пришлось вас побеспокоить.