Текст книги "Счастливчики (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Пожалуйста, называйте меня Кэти, – сказала она и жестом пригласила их присесть на выцветший диван цветочного оттенка, стоявшем в загроможденной мебелью гостиной. Эллисон и Роланд присели, а Кэти заняла место на такого же цвета, как и диван, оттоманке. – Вы были с Оливером, когда он жил в том доме?

– Были, – ответила Эллисон. – Оливер уехал за неделю до моего отъезда. Он ведь уехал в июне 2002, верно?

– Да, совершенно верно, – кивнула Кэти. – Мой муж, отец Оливера, бросил меня, когда Оливеру было восемь. Он не мог больше находиться с ним в одном доме. Почти сразу после этого я потеряла работу, и никто в семье не помогал мне с Оли. С ним было так трудно. Я больше не могла этого выносить. Пришлось позволить штату забрать его.

– Трудно? – спросила Эллисон. – Вы хотите сказать, у него были проблемы с поведением?

– Если так можно выразиться.

– У большинства из нас они были, – сказал Роланд. – Пока папа не помог.

– Ну, ваш папа, конечно, пытался, – сказала она, и Эллисон заметила, как Кэти попыталась улыбнуться. У нее так и не получилось это сделать, но она была ближе к этому, чем раньше.

– Могу я спросить, какого рода проблемы с поведением у него были? – спросила Эллисон. Она никогда раньше не совала нос в чужую личную жизнь, и это было так же странно для нее, как улыбка для Кэти.

– Вы не знаете? – спросила Кэти Роланда.

– У нас в доме было правило, – сказал Роланд. – Правило папы. Не говорить о прошлом. Он хотел, чтобы мы, дети, оставили прошлое позади.

– В твоем прошлом есть вещи, которые ты не можешь игнорировать, – сказала Кэти. – У Оли остались проблемы даже после того, как ваш отец помог ему. Я думаю, что вы не знаете, что он… он убил моего младшего.

Эллисон не смогла заставить себя ответить. Она посмотрела на Роланда, тот был ошарашен и тоже молчал, услышав эту новость.

Кэти закрыла лицо ладонью. В этот момент она казалась скорее измученной, чем опечаленной.

– Он бросил своего младшего брата, Джейкоба… он бросил его об стену. Убил его.

Эллисон ахнула, в шоке прикрыв рот рукой. Кэти говорила обо всем монотонным голосом, почти не вздрагивая, едва моргая. В руках она сжимала свернутый в трубку журнал с рецептами. Пока она говорила, она снова и снова сворачивала, и разворачивала журнал в трубу.

– Джейкоб сильно плакал, – сказала она. – И мне все время приходилось быть с ним. Оли меня очень ревновал. Но Оли не был в этом виноват. Ваш отец, – она указала на Роланда, – он объяснил, что у Оливера проблема вот тут, – она постучала себя по голове. – Опухоль. Она заставляла его делать это.

– Доктор Капелло оперировал Оливера, да? – спросила Эллисон, пытаясь успокоиться.

– Я позвонила ему в офис, потому что одна женщина в органах опеки сказала, что доктор Капелло – волшебник и помогает таким детям, как Оли. И нам нужно было чудо. Он согласился осмотреть Оливера и вылечить ту опухоль. Даже не взял с меня ни цента. И это было… – Кэти замолчала и взмахнула рукой, словно волшебной палочкой. – Ночью и днем позже.

– Что вы имеете в виду? – спросила Эллисон.

– Ну, до этого с Оливером было очень трудно жить. Он все время лгал. Воровал. Наказать его было невозможно. Он сразу же смеялся. И он сводил меня с ума. Он играл со мной. В ужасные игры. То он подходил ко мне и говорил, – Мамочка, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, – и как только я отвечала, что тоже его люблю, он вонзал мне в руку вилку.

Эллисон почувствовала, как у нее скрутило живот. Кэти протянула руку, чтобы показать старый шрам длиной в дюйм, розовый, белый и уродливый.

– Он никогда не был нормальным мальчиком, – сказала Кэти. – С тех пор, как родился. Никогда особо не плакал. Ваш отец сказал, что это плохой знак. Плач означал, что ребенок чувствует то, что должен чувствовать. И он всегда был таким, даже когда был младенцем. Слишком тихим. Знаете, как бомба замедленного действия. Но после операции он уже не был таким. В первую неделю, когда он лежал в больнице, он почти не разговаривал. Просто ел и спал. Однажды днем он попросил Спрайта, я принесла ему Спрайт, и он сказал: «Спасибо, мамочка». И я ждала, что он мне навредит, но он этого не сделал. Он только выпил Спрайт. Затем, через пару дней, он сказал, что сожалеет о том, что сделал с Джейкобом. Он никогда не… – Она поджала тонкие губы. – Он никогда в жизни ни за что не извинялся. Даже ударив собственную мать ножом в руку. Я хотела забрать его домой, но ваш отец сказал, что Оли нужно время, чтобы по-настоящему поправиться. Дом, я, все будет напоминать ему о том, что он сделал. Ему нужен был новый старт. Поэтому он переехал жить к вам в тот дом. Может, мне следовало оставить его там. Возвращение его домой, конечно, не помогло, но я хотела вернуть сына. Я хотела… Я хотела вернуть обоих своих мальчиков. Но я могла взять только то, что могла.

Ее голос был глухим и тонким, как тростинка.

– Я знаю, что это не наше дело, – сказала Эллисон. – Простите, что спрашиваю, но не могли бы вы рассказать нам, как умер Оли? Почему он умер? Какое-то время он был нашим братом. Мы просто… Мы были так потрясены, узнав об этом.

– Я думаю, это моя вина, – сказала Кэти.

– Уверена, это не так, – ответила Эллисон.

– Не знаю, – ответила Кэти. – До операции Оли было наплевать, что я чувствую. Когда я привезла его из вашего дома, он был похож на… – Она щелкнула пальцами, пытаясь подобрать слово. – На губку. Что бы я ни чувствовала, он все это впитывал. И тогда я была очень подавлена. В депрессии. Много плакала. Оли плакал вместе со мной, и даже после того, как я перестала, он продолжал плакать. Каждый день он говорил мне, что сожалеет о Джейкобе. В один прекрасный день ему стало слишком трудно продолжать. Сосед держал в гараже дробовик. Оли нашел его. – Кэти посмотрела на Роланда. – Я должна была послушать вашего отца.

– Что он сказал? – спросил Роланд.

– Он сказал, что я должна оставить Оли у него, – сказала Кэти. – Но он был моим сыном. И я хотела, чтобы мой мальчик вернулся.

Кэти прижалась подбородком к груди. Она не плакала все время, пока они разговаривали. У Эллисон было такое чувство, что она вскрикнула, а потом еще что-то. Она медленно подняла голову.

– Это все, что я хочу вам сказать, – сказала Кэти. – Надеюсь, это то, что вы хотели услышать.

– Я никогда не хочу слышать о страданиях детей, – сказала Эллисон. – Мы не пытались любопытствовать. Дело в том, что кто-то пытался причинить мне вред, когда я жила в доме доктора Капелло. Я упала с лестницы и ударилась головой. Доктор Капелло сказал, что, возможно, это сделал Оливер. Я предполагаю, что он когда-то причинял боль своим братьям и сестрам.

– Только не после операции, – сказала Кэти. – Нет, мэм. Он уже не был тем самым мальчиком. Даже близко.

– Вы уверены? – спросила Эллисон. – Я здесь не для того, чтобы указывать пальцем, но с прошлым Оливера…

– Говорю вам, это был не Оливер. Приехав домой, он случайно наступил мне на ногу и разрыдался. Плакал так долго, что ему стало плохо. Что бы ни делал с ним ваш отец, после этого он и мухи не обидел.

– Вы помните, как привезли его домой? – спросила Эллисон.

– Да, это была… э-э… пятница. 28 июня. Помню, потому что это годовщина моей свадьбы. В тот день я не хотела оставаться одна.

– Я спрашиваю, потому что… перед несчастным случаем кто-то позвонил моей тете. Ей сказали, что кто-то в этом доме хочет моей смерти. Оливер уехал с вами до того, как я упала, значит, он меня не толкал, – сказала она. – Я правда не думала, что это он причинил мне вред, но я подумала… может быть, он звонил отсюда?

– Тогда у нас был только один телефон, – сказала она. – И он был в моей спальне. Не могу поклясться, что он не звонил, но я… я просто не думаю, что Оли имел к этому какое-то отношение. Поверьте, у меня нет никаких иллюзий относительно того, кем и чем был мой сын. До этой операции он бы столкнул свою бабушку с лестницы и засмеялся, если бы та сломала ногу. Я говорю вам это, не моргнув и глазом. Но после… Что бы ваш отец ни сделал с Оли, это его исправило.

– Я знаю, что одному из пациентов доктора Капелло удалили опухоль, но она вернулась. Это был Оливер? – спросила Эллисон.

Кэти покачала головой.

– Она никогда не возвращалась, нет. На самом деле, операция не только вылечила его, но я думаю, что она вылечила его слишком хорошо. Бедный мальчик перешел от чувства пустоты к чувству всего. Но разве у меня был выбор? Если бы ваш отец не обнаружил эту опухоль, он наверняка сидел бы в тюрьме для несовершеннолетних. Черт, в любом случае он, вероятно, был бы приговорен к смертной казни к восемнадцати годам.

– Вы поступили правильно, – сказала Эллисон, и это было правдой. Она хотела протянуть руку, чтобы коснуться руки Кэти, но сдержалась. – Я не могу представить себе другого родителя, который поступил бы иначе. Мы… – Она взглянула на Роланда. – Жаль, что мы были не в курсе, когда это случилось. Мы могли бы выразить ему свое почтение.

– Что ж, – сказала Кэти, положив, наконец, журнал, который она почти изорвала в клочья. – Все хорошо. Тогда не было похорон. Мне невыносимо было смотреть, как они хоронят еще одного моего ребенка.

– Нам очень жаль, – сказала Эллисон. – Оливер всегда был милым.

– Очень мило с вашей стороны, – сказала Кэти.

Она по-прежнему не улыбалась.

Глава 20

Вернувшись в машину, Эллисон поняла, что не слышала Роланда уже несколько часов.

– Роланд?

Эллисон взяла его за руку. Он не взял ее в ответ. Лишь позволил ей держаться за него.

– Роланд? – повторила она. – Ты такой тихий. – В доме Кэти он и словом не обмолвился. Казалось, он потерял способность говорить.

– Извини, – наконец произнес он. – Просто пытаюсь осмыслить все это.

Эллисон свернула с подъездной дорожки и бездумно поехала по окрестностям, не зная, куда ехать и хочет ли она вообще куда-нибудь ехать. Ей просто хотелось двигаться.

– Я читала профиль отца на стене его кабинета, – сказала она. – Я думала, когда там говорилось, что он помогает детям, у которых есть проблемы… Мне казалось, что это проблемы с темпераментом, концентрацией внимания и импульсивностью. Я не думала, что это означало, что он забирал детей, которые убивали других детей. – Эллисон осознала, что она говорит и кому. – Ну, знаешь, убивали детей намеренно. Не так, как ты и…

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – оборвал он ее.

Она виновато улыбнулась.

– Тебе не кажется опасным приводить такого ребенка в дом с другими детьми?

Роланд пожал плечами.

– Ты слышала, что сказала та леди. У Оливера была опухоль мозга, и папа ее вылечил. Папа рассказывал мне всякие ужасающие истории о людях с опухолями и кистами и о том, как это влияет на их поведение. У одного мужчины была опухоль в префронтальной коре головного мозга. Из хорошего нормального семьянина он превратился в соблазнителя своей двенадцатилетней падчерицы. Они удалили опухоль, и он пришел в норму. Просто так, – Роланд щелкнул пальцами. – И ты знаешь о его бабушке и дедушке.

– Папы? Да, отравление свинцом превратило нормального человека в убийцу.

– И он покончил с собой после того, как убил свою жену, – сказал Роланд. – Нельзя винить таких людей за их поступки. Они больны – они делают это не специально.

– Я знаю, – сказала Эллисон. Она глубоко вздохнула. – В какой-то момент мы должны поговорить о том, почему отец солгал мне об Оливере.

– Я знаю, – сказал Роланд. – Я знаю, что должны. Но не сейчас.

По крайней мере, он больше не пытался убедить ее или себя, что доктор Капелло просто запутался. После их разговора с Кэти Коллинз стало очевидно, что доктор Капелло не был правдив ни с ней, ни с Роландом. Но зачем врать?

– Когда будешь готов, – сказала Эллисон и сжала его руку. Прошла минута, и Роланд, наконец, сжал ее руку.

Эллисон нашла шоссе и мост, и с помощью Роланда они вскоре вернулись домой.

– Мы должны были остаться на всю ночь, – сказала Эллисон, заметив время на часах. Еще не было и девяти, хотя уже стемнело.

– Папа сказал, что не хочет видеть нас до утра, – сказал Роланд. – Но не сказал, что мы должны оставаться на улице всю ночь.

– Хорошая мысль. Мы просто будем вести себя тихо.

Для Роланда это не проблема. Он был тихим у Кэти, тихим после, более тихим, чем обычно. Она подумала, не оплакивает ли он Оливера. Интересно, молится ли он за него? Она гадала, был ли он зол или напуган, или и то, и другое вместе.

– О чем ты думаешь? – спросила Эллисон, не в силах больше выносить молчание.

– Ах, это не имеет значения, – сказал Роланд, глядя в окно.

– Это имеет большое значение. Это важно для меня, – Он снова положил руку ей на бедро.

– Я думаю о папе. Как тяжело, должно быть, ему было спасти жизнь ребенка, дать этому ребенку дом, а потом узнать, что этот ребенок выбросил ту жизнь, которую он так старался спасти.

– Ты думаешь, это что-то значит, что Оливер выстрелил себе в голову? – спросила Эллисон.

– Я думаю, это означает, что он был очень подавлен, – сказал Роланд. – Но, возможно, он пытался пустить пулю в то, что причиняло ему столько боли. Я знаю, что мне должно быть плохо из-за его мамы, и я чувствую это, но я продолжаю думать, бедный папа. Потерять пациента – это плохо, но потерять вот так…

– Папа говорил со мной о кладбище, – сказала Эллисон.

– Кладбище?

– Он сказал, что каждый хирург несет в себе кладбище. И все пациенты, которых они потеряли, похоронены в нем.

– Это слишком тяжелая ноша, – сказал Роланд. – И он тоже жил с нами. Он был сыном нашему папе в течение нескольких месяцев. Неудивительно, что он не рассказал нам об Оливере. Вероятно, это разбило ему сердце.

– Не сомневаюсь, – сказала Эллисон. – Ему всегда нравилось, чтобы в доме было хорошо и весело. Во всяком случае, он пытался.

– У всех нас было такое дерьмовое детство, – сказал Роланд. – Он просто пытался его компенсировать. Ты была счастлива с нами, верно?

– Тогда я была так же счастлива быть с тобой, как и сейчас.

– И…?

Она повернулась и засмеялась.

– Очень счастлива.

Они еще долго ехали молча, но напряжение исчезло, и теперь наступила дружеская тишина. Роланд провел рукой чуть выше по ее бедру.

– Можешь еще раз спросить, о чем я думаю, – сказал Роланд.

– Думаю, я могу догадаться – Она похлопала его по руке и игриво убрала ее со своего бедра и положила на его бедро. – Думаю, об этом.

– Прости.

– Не стоит. – Она рассмеялась и вдруг ее накрыли происшествия всего дня, чего раньше не было. Сейчас ее накрыло с новой силой. – Оливер застрелился.

– Да и….?

– Ему было хорошо в доме с нами.

– Или он просто притворялся, – сказал Роланд. – Операция на мозг могла странно повлиять на него. Папа говорит, что проблемы могут возникнуть спустя годы после операции. Возможно, что-то подобное произошло и с Оливером.

– Думаю, да. Но сейчас мне еще больше хочется поговорить с Кендрой и Антонио.

– С Кендрой и Антонио? – Роланд выпрямился на сиденье. – А что с ними?

– Я попросила МакКуина достать и их адреса.

Роланд покачал головой, и она не поняла, почему.

– Что? – спросила она.

– Лучше бы ты с ней не разговаривала.

– Почему? Она всегда мне нравилась. Думаю, я ей тоже.

Роланд помолчал несколько секунд, а потом ответил.

– Помнишь, я говорил тебе, что ты у меня вторая? – спросил Роланд. – Она была моей первой.

Эллисон чуть не съехала с дороги.

– Кендра? Она была твоей девушкой?

– Да. Вроде того. Я имею в виду, что мы не встречались по-настоящему. Тебе не обязательно встречаться, если вы живете в одном доме.

– Когда это было?

– Через несколько месяцев после твоего отъезда. Мне было семнадцать. Ей пятнадцать. Я бы чувствовал себя странно, если бы ты встретилась с ней. Кендра, наверное, тоже.

И Эллисон тоже, но это не имело значения. Время – вот, что имело значение.

– Через несколько месяцев после моего отъезда… Есть ли шанс, что она любила тебя, пока я была там? – спросила Эллисон.

– Эллисон, Кендра не стала бы сталкивать тебя с лестницы из-за нас с тобой.

– Это не ответ на мой вопрос.

Роланд промолчал. И тут Эллисон кое-что вспомнила.

– Ты рассказал ей, что случилось в тот день? На пляже? – спросила Эллисон.

Роланд медленно кивнул.

– Зачем ты ей сказал?

– Я не хотел, но она поняла, что что-то не так. У нее хорошая интуиция. Она видела, что я чувствовал себя виноватым. Это было на следующий день после того, как это произошло, и ты вела себя так странно, и думаю, что и я вел себя странно. Я должен был кому-то сказать, иначе сошел бы с ума.

– И что же она сказала? – спросила Эллисон.

– Это было тринадцать лет назад, – сказал он.

– Она была расстроена?

– Нет, не из-за меня.

– Но она была расстроена из-за меня? – спросила Эллисон. – Злилась?

– Была напугана, – сказал Роланд. – Но не сумасшедшая. Хотя, по-моему, она сказала, что мы ведем себя «глупо».

– Если бы она была хоть наполовину так же влюблена в тебя, как я, – сказала Эллисон, – и ты сказал бы ей, что мы с тобой дурачились, как думаешь, что бы она почувствовала?

– Не думаю, что тогда она была влюблена в меня, – сказал он. – Она никогда этого не говорила.

– Я тоже никогда этого не говорила, – сказала Эллисон. Они проехали еще несколько миль, прежде чем она снова заговорила.

– Что именно она сказала, когда ты ей рассказал? – спросила Эллисон.

– Она напомнила мне о правиле отца, ну ты понимаешь, не делать ничего такого друг с другом.

– Я помню это правило, – сказала Эллисон.

– Кендра сказала, что из-за этого дети вылетают из семей. Папа не собирался меня выгонять – меня усыновили – но он мог выгнать тебя, как она подумала. Она переживала о тебе, не обо мне.

– Это она тебе так сказала?

– Она попросила меня сделать так, чтобы этого больше никогда не повторилось. И все.

– И ты говоришь мне об этом только сейчас? – спросила Эллисон.

– Поверь мне, если бы ты знала Кендру так, как я, ты бы знала, что она не стала бы толкать тебя или кого-то другого с лестницы. Или звонить твоей тете и пугать ее. Это на нее совсем не похоже.

– А покончить с собой похоже на Оливера?

Роланд ничего не ответил.

– Ты знаешь, где она? – спросила Эллисон.

– Я не знаю ее адреса. Как-то давно я спрашивал папу, слышал ли он о ней, и он ответил, что, насколько ему известно, она в полном порядке и живет в Олимпии. Работает дома, занимается компьютерным программированием. Нет никаких причин ее беспокоить.

Эллисон не была в этом уверена.

– Теперь ты ведешь себя слишком тихо, – сказал Роланд после того, как они проехали еще минут пятнадцать в молчании. – О чем ты думаешь?

– Я думала о том дне. Ты сказал Кендре и больше никому, так?

– Да…

– И папа не сказал тебе, что Оливер покончил с собой. Никто не открыл мне секрет о твоей сестре Рейчел, пока Дикон не рассказал мне об этом несколько дней назад. А папа не рассказал тебе о телефонном звонке моей тети. И он не сказал тебе, что, возможно, мое падение не было несчастным случаем. Более того, Дикон и Тора сказали, что они были вместе, когда я упала, но Дикон сказал, что они были вместе на улице, а Тора сказала, что они были внутри, что означает, что один из них или оба не говорят мне всей правды. Слишком много секретов для одного дома, тебе не кажется?

Роланд промолчал.

– Просто интересно, – сказала Эллисон.

– Что?

– Что еще вы скрываете друг от друга? А от меня?

– Не стоит быть такой подозрительной, – сказал Роланд. – Есть большая разница между тем, кто хранит секреты и тем, кто хочет немного уединения. Никто из нас – я, Дик, Тора – не спрашивает друг друга о том, что случилось с нами во времена до ДК.

– ДК?

– До Капелло, – сказал он. – Мы не хотим об этом говорить. Мы не хотим совать нос в чужие дела. Это не секрет. Просто это… личное.

– Я уважаю ваше право на личную жизнь, но думаю, что есть некоторые вещи, которые я заслуживаю знать.

– Ты права. Если бы я хоть на секунду подумал, что это сделала Кендра, я бы тебе сказал. Мы нарушили правило папы, я и она, и поэтому никогда никому не говорили, что мы пара. Это личное, – сказал он. – Не какая-то глубокая темная тайна.

– Что если об этом знал доктор Капелло?

– О чем?

– Что, если он знал о вас с Кендрой? Возможно ли это?

– Возможно, – сказал Роланд. – Мы ему не сказали, но это не значит, что он не догадался. Иногда мы спали вместе, когда он был этажом выше. Дикон мог узнать и проболтаться. Или даже Тора. А что?

– Следи за моей мыслью, – сказала она, взволнованная тем, что кусочки стали вставать на свои места. – В день, как я сюда приехала, я сказала твоему отцу, что не чувствую себя в безопасности в этом доме, потому что не знаю, кто мог навредить мне. Он хотел, чтобы я осталась, ну, знаешь, по определенным причинам.

– Из-за меня, – сказал Роланд.

– Тебя.

– И потому, что он любит тебя и скучает.

– И это тоже, – сказала Эллисон. – Поэтому ему нужно было сказать мне что-то, чтобы я осталась. Он сказал, что это был Оливер. Зачем? Оливер мертв. Нельзя втянуть мертвеца в неприятности. Можно смело винить Оливера. И твой отец не захотел мне говорить, что это Кендра, потому что я бы спросила, зачем она это сделала, и тогда ему бы пришлось рассказать мне о тебе и ней. Он знает, что она причинила мне вред из ревности, но он не хочет, чтобы я преследовала твою бывшую девушку за то, что случилось так давно. Есть ли в этом какой-то смысл?

– Скорее всего, – сказал он. – Это логично.

– И моя тетя решила, что это я ей звонила. Это означает, что, скорее всего, голос был женским. Так что остается Кендра или Тора.

– Это не Тора, – сказал Роланд. – Сложно представить, чтобы Тора так сделала. – Он потер лоб, будто одна только мысль об этом вызывала у него головную боль.

– Она была юной влюбленной девочкой. Влюбленные девочки совершают глупые и рискованные поступки – например, целовать старшего брата на пляже, хотя тебе двенадцать, а ему почти семнадцать.

– Тут ты права, – сказал Роланд. Казалось, он смирился, словно сила ее рассуждений окончательно подавила его возражения. – Я теперь точно понимаю, почему папа хранил это в секрете от меня, – сказал наконец Роланд. – Я имею в виду, если бы это сделала Кендра, я бы пошел и поговорил с ней об этом. Но папа хочет, чтобы мы двигались дальше, исцелялись, избавлялись от всего плохого, чего мы не можем изменить. Иногда просто… слишком много плохого, чтобы игнорировать. – В его голосе звучала такая горечь, какой она никогда не слышала. Несколько минут они ехали молча, прежде чем Эллисон задала вопрос, который не выходил у нее из головы с тех пор, как она узнала, что Роланд и Кендра когда-то были вместе.

– Ответь мне, пожалуйста, еще на один вопрос. – Сказала Эллисон, стараясь не казаться расстроенной. – Есть еще что-нибудь, о чем ты мне не рассказываешь? Что-то, о чем мне стоит знать, но ты это скрываешь?

Мучительно долгое мгновение Роланд молчал. Эллисон жила и умирала в этой тишине.

– Да, – наконец сказал Роланд.

Сердце Эллисон было готово выпрыгнуть из груди. Ее руки крепко вцепились в руль.

– Ты расскажешь мне?

– Ты действительно хочешь узнать? Это все изменит между нами. Очень изменит.

– Да, – сказала она. – Я хочу это знать.

Вновь наступила долгая ужасающая тишина.

– Кажется, я влюбляюсь в тебя, – сказал Роланд.

Эллисон сделала глубокий вдох.

– Да, это в некотором роде меняет дело.

– Я тебя предупреждал.

– И когда ты собирался рассказать мне об этом? – спросила Эллисон.

– Я и не собирался, – сказал он, почти смеясь, хотя было понятно, что ему было совсем не смешно. – Ты сама спросила.

– Верно, – сказала она и глубоко вздохнула. – Я спросила.

К десяти часам они добрались до «Дракона», и в темноте дом выглядел еще более похожим на дракона, чем днем. Неровные очертания дома казались высокими, странными и горбатыми в лунном свете. «Дракон» показался Эллисон печальным, почти упавшим, как будто бедняжка, услышав об Оливере, склонил свою старую голову в печали и уважении.

Они с Роландом почти ничего не сказали друг другу с тех пор, как он признался… ну, если не любви, то почти в любви. Что она могла сказать? До приезда сюда она была в отношениях шесть лет. Могла ли она доверить свои чувства Роланду? Она обожала его. Каждый раз, когда она смотрела на него вместе с отцом, она чувствовала к нему глубокую и все возрастающую нежность. Она обожала приносить ему чай по вечерам, когда он читал доктору Капелло. Ей даже нравилось складывать его нижнее белье, особенно когда из-за него приходилось драться с Брайеном. Все это было для нее новым опытом. Став взрослой, она никогда не была девушкой, только любовницей. Она никогда не складывала белье МакКуина. Она никогда не приносила ему ромашковый чай в постель. С Роландом она чувствовала любовь, но была ли это любовь к нему? Или это всего лишь мыли о нем, о доме и семье? Если эта любовь была настоящей, то была ли хоть какая-то разница?

Эллисон думала о том, как МакКуин бросил ее две недели назад, как он окончательно вышел из квартиры и исчез ее жизни. Она вспомнила печаль и панику. Затем она попыталась представить, как от нее уходит Роланд, выходит за дверь и возвращается к своей прежней жизни в монастыре. Она не могла. Если нужно уйти, то он должен позволить ей уйти первой. А для девушки, которую много раз оставляли, такой поступок казался выражением настоящей любви.

Роланд направился было в дом, но она остановила его, дотронувшись до руки и придержав за рукав.

– Роланд, – прошептала она.

– Что случилось?

– Я тоже влюбляюсь в тебя.

Он прищурился, глядя на нее.

– Уверена? – спросил он.

– Ну, давай подумаем. Я дома уже девять дней, так? Нет, конечно же, я не уверена. Я сумасшедшая и ты такой же.

Он рассмеялся, и она это оценила.

– Ну, мы не такие уж чужие, – сказал он.

– Нет, но ведь мы не можем сказать, что хорошо знаем друг друга. Но я знаю одно… когда я была маленькой девочкой здесь, в этом доме, я молилась о дожде, потому что это было моим предлогом, чтобы забраться к тебе в постель. Мне уже двадцать пять, и я не нуждаюсь в предлогах. Но я все еще надеюсь, что пойдет дождь. Значит ли это, что я люблю тебя?

– Достаточно близко к этому, – сказал он и подошел ближе, чтобы поцеловать ее. Она положила руки ему на грудь.

– Ты монах, – сказала она. – Ты ведь помнишь, что должен вернуться в монастырь?

– Не сегодня, – сказал он.

Затем он обнял ее и поцеловал. Они стояли в тени «Дракона». Это был страстный поцелуй, жесткий, горячий и чувственный. Он остановился и прошептал ей в губы: – Может быть, никогда.

Эллисон взяла его за руку и повела в дом, потом вверх по лестнице, тихо, очень тихо, чтобы никто не догадался, что они уже дома, и не посмел их прервать.

Войдя в спальню, которая когда-то была его, потом ее, а теперь принадлежала им, Роланд закрыл за ними дверь и запер ее. К тому времени, как они добрались до кровати, Эллисон уже была раздета, и Роланд уже был внутри нее, когда ее голова коснулась подушки. Раньше, когда они были вместе, ей казалось, что они занимаются любовью. Вот как бы она это назвала, и вот что это было. Но теперь, когда они признались, что действительно любят друг друга, или почти любят, ей впервые показалось, что Роланд трахает ее. Он прижал ее к кровати, положив руки на запястья, которые закинул ей за голову. Его толчки были грубыми, и ей приходилось работать, чтобы не отставать от него, и какая это была восхитительная работа. Она кончила быстрее, чем думала, и даже кончила во второй раз, когда он отпустил ее. Она понимала разницу между тем, что было раньше, и этим. Раньше всегда был шанс, что Роланд вернется в монастырь. Он сдерживался с ней, потому что знал, что рано или поздно все закончится, и не хотел рисковать, делая то, о чем потом пожалеет. Он вел себя наилучшим образом. Уже нет.

По правде говоря, этот Роланд ей нравился даже больше, чем тот, другой.

И она ему сказала.

Его грудь двигалась в беззвучном смехе, когда она лежала поперек его тела. Они оба вспотели, дышали вместе, промокли насквозь.

– Когда красивая девушка, по которой ты сходишь с ума, говорит, что, возможно, влюблена в тебя, это делает тебя немного диким, – сказал он. – Не слишком диким?

– Идеально диким. Не знала, что в тебе это есть.

– Я думаю, что, технически, это есть и у тебя.

Она улыбнулась и поцеловала его грудь.

– Я люблю это в себе, – сказала она. – Не стесняйся снова вызвать это во мне в любое время. Или прямо сейчас.

– Тридцать минут сна, – сказал он. – А потом мы перейдем ко второму эпизоду «Дикого Королевства».

– Поспи немного. Я тебя разбужу.

Он поцеловал ее в лоб и отвернулся. Она пошла в ванную, а когда вернулась, он уже мирно спал глубоким сном. Мужчины.

Она посмотрела на него, на его мускулистую спину и вспомнила, как впервые увидела ее в тот день на берегу океана, когда они пересекли черту, которую не должны пересекать приемные брат и сестра. Может быть, это и к лучшему, что она уехала жить к тете. Может, к лучшему, что между тем днем и этим прошли годы. Вместо того, чтобы тринадцать лет, проведенных вдали от этого места, служили стеной между ними, время, проведенное в разлуке, стало мостом, путем от того, чем они были, к тому, чем они могли бы стать.

В комнате было душно от дневной жары и пахло сексом. Она приоткрыла окно и, когда Роланд не проснулся от звука, толкнула его до упора.

Не настолько уставшая, чтобы заснуть, Эллисон села на скамью у окна. Она подумала о чтении, но лунного света было недостаточно, и она ненавидела читать на телефоне, но это ее вполне устраивало. Вместо этого она смотрела на воду, на то, как та мерцает в свете палубных огней. Она удивлялась странности этого дня, как он начался со смерти и закончился сексом. Но было ли это так странно? Ее лучшая ночь с МакКуином, единственная ночь, которую она лелеяла больше всего в своих воспоминаниях, наступила, когда она вернулась домой после похорон своей тети.

МакКуин удивил ее своей добротой в то трудное время, наняв машину, чтобы отвезти ее туда и привезти обратно, прислав букет роз, орхидей и лилий, чтобы накрыть гроб тети. Он даже ждал в ее квартире, когда она приехала. Конечно, он хотел от нее секса, но в ту ночь она хотела от него еще больше. Она провела три дня в компании смерти. А секс был почти противоположностью похорон. На похоронах говорят: «Жизнь заканчивается». Секс говорит: «Жизнь продолжается». Неудивительно, что сегодня вечером они с Роландом набросились друг на друга, как дикие животные. Узнав, что один из них покончил с собой, им понадобилось напоминание, что они все еще живы.

Эллисон почти заснула на сиденье у окна, когда ей показалось, что она увидела что-то движущееся на пляже. Люди? Животное? Она сняла с крючка старый бинокль и направила его на участок пляжа сразу за палубой. Сначала она ничего не увидела, но потом бинокль уловил красное пламя. Костер на пляже. Кто-то устраивал пикник. Так поздно ночью? А почему бы и нет? Это была хорошая ночь, теплая и сухая. Она увидела горящие поленья. Она увидела пляшущие искры. Рядом с огнем она увидела квадратное пляжное одеяло и лежащего на нем человека.