Текст книги "Счастливчики (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Он лгал людям, чтобы сделать это с нами. Что, если он солгал и о том, что ты упала с лестницы, чтобы поэкспериментировать на тебе? Когда Дикон побежал искать Кендру и рассказать ей о случившемся, я позвонила твоей тете. Я притворилась, что я – это ты. Я не знала, что еще делать. Прости.

– Не стоит, – сказала Эллисон. – Сестры должны защищать друг друга.

– Так и есть, – кивнула Тора, лицо ее исказилось, будто она заставляла себя не падать духом. – Но я была не права, заставляя тебя бояться Роланда. Я так ошибалась на его счет. Я так его люблю. И тебя… я любила тебя и до сих пор люблю. Можешь ли ты полюбить меня?

– Да, могу. Я могу любить тебя вечно, – сказала Эллисон. Обняв друг друга, они заплакали.

О да, Эллисон могла полюбить Тору. Тору, которая много лет назад позвонила ее тете, чтобы защитить ее. Дикона, который дал ей перцовый баллончик, чтобы она могла защититься сама. И Роланд, который сломал топором двери чердака, когда услышал ее крик. Доктор Капелло, их «спаситель», пытался убить ее, и убийцы спасли ее. Доктор Капелло не просто сделал своих детей хорошими. Он сделал их даже лучше, чем он сам.

– Спасибо, – сказала Тора, отстраняясь, чтобы вытереть лицо.

– Нет проблем, – Эллисон провела пальцами по растрепанным волосам Торы, укрощая их. Так поступают сестры.

– Мне придётся рассказать им, – сказала она, пожимая плечами. – Дику и Ро. Они должны знать, что это я звонила твоей тете.

– Я позвонила тете, – сказала Эллисон. – Это была я. Я позвонила ей, потому что была напугана после того, как мы с Роландом дурачились на пляже. Я забыла, что это я, из-за травмы головы. Я так расстроилась из-за Роланда, так сильно плакала, что споткнулась. Вот что мы им скажем.

– Так вот что случилось в тот день? Ты плакала и споткнулась? Или папа что-то с тобой сделал?

Тора знала, что ее отец солгал им о том, кем они были. Она знала, что он солгал об операциях, которые проводил над ними. Она даже знала, что своим экспериментом он причинил вред другим детям. Но Тора не знала, что он сделал с ее сестрой на чердаке.

И Эллисон не собиралась ей рассказывать.

– Он поймал меня, когда я рылась в его бумагах. Я испугалась и убежала. Я упала с лестницы. Но он меня не толкал. Меня никто не толкал. Но если ваш отец вел себя скрытно, вот почему. Потому что я сбежала от него, и он знал, что я знаю обо всех вас.

– Значит, он не… он ничего тебе не сделал?

– Нет, – сказала Эллисон. – Только поймал меня.

Тора судорожно вздохнула и снова, казалось, была готова заплакать. Однако на этот раз это были слезы облегчения. Было нелегко солгать Торе, но Эллисон была рада, что сделала это.

– Я волновалась, – глухо сказала Тора. – Я… не думаю, что смогла бы простить его, если бы он что-то сделал с тобой.

– Не беспокойся. Об этом не стоит.

Тора сделала еще один долгий судорожный вдох. Прошло несколько секунд, и она изобразила улыбку. Тора осторожно постучала босыми пальцами ног по большой картонной коробке, стоявшей на полу.

– Так… тебе понравились драконы, которых сделал для тебя Дикон? – спросила Тора.

– Обожаю их. Они идеальны.

– Он так много работал над ними. Я рада, что они тебе понравились. Он сказал мне, что пытается наверстать все рождественские праздники и дни рождения, которые ты здесь пропустила.

– Дикон такой милый, – сказала Эллисон. – Мои личные драконы.

– Знаешь, в Китае считают, что драконы приносят удачу, а не пугают, – сказала Тора. – И они приносят дождь. Либо тебе в жизни повезет, либо сейчас пойдет дождь.

– Я буду рада любому варианту, – сказала Эллисон.

– Ты ведь не скажешь им, правда? – внезапно спросила Тора с паникой во взгляде. – Все, что я имею в виду? О том, кто они на самом деле? О других детях?

Тора просила ее о том же, о чем и доктор Капелло. Эллисон знала, что сохранение тайны разобьет ей сердце. Лгать мужчине, которого она любила… И все же рассказать ему правду о его отце, о том, что он сделал с ними, о том, что он сделал с Кендрой, Антонио и Оливером, и о том, что он сделал с ней, было бы еще больнее. Это было несправедливо. В детстве она думала, что у злых людей светящиеся красные глаза и зловещие улыбки. Она не хотела верить, что зло может выглядеть как добрый старик с карими глазами и белоснежной бородой, который обнимает лучше всех на свете.

Эллисон начала было отвечать:

– Я не знаю, – но прежде чем она успела договорить, раздался тихий стук в дверь.

– Входите, – сказала Тора. Это был Роланд. Он стоял, как обычно, прямо на пороге, не то входя, не то выходя. Его челюсть была напряжена, а губы сжаты.

– Что случилось? – спросила Тора.

– Пора, – сказал Роланд. – Если мы собираемся сделать это сегодня, то нужно идти прямо сейчас. Солнце почти зашло, и по прогнозу завтра температура понизится.

Тора поднялась с кровати.

– Ага, – сказала она. – Я позову Дикона. Ты ведь с нами, верно? – спросила Тора у Эллисон.

– Зачем? – спросила Эллисон.

– Прах, – сказал Роланд. – Ты пойдешь с нами развеять его?

Этот мужчина пытался убить ее, и теперь его бренные останки стояли в урнах в комнате-солярии. Пора опустошить урны. Пора отпустить все это раз и навсегда.

– Да, – сказала Эллисон. – Я иду.

Глава 29

Эллисон спустилась вниз с Роландом в комнату-солярий, чтобы подождать остальных. Они не разговаривали, но прижались друг к другу. Эллисон опиралась на Роланда, а он на нее. Возможно, они могли бы продержаться еще немного.

Дикон присоединился к ним, и вскоре появилась Тора, держа в руках что-то красное.

– Это еще что такое? – спросил Роланд.

– Я знаю, что это глупо, но я думала, папе это понравится, – сказала Тора. Она показала красные толстовки с капюшоном.

– Что? Ни за что, – засмеялся Дикон. – Он заставлял нас носить красное на пляже, чтобы было легче нас заметить. Он был таким занудой. Надеюсь, это мой размер.

– Я получила их вчера, – сказала Тора. – Размер твой.

Дикон натянул толстовку, а Тора надела свою. Роланд влез в толстовку. Тора надела ему на голову капюшон и кивнула. – Теперь ты красный монах, – сказала она.

Тора протянула последнюю толстовку меньшего размера. Эллисон секунду смотрела на нее, прежде чем взяла у Торы и надела.

– Мы в этой одежде на фотографии, которая у меня есть, – сказала Эллисон, – Та, что с бенгальскими огнями.

– Это был хороший день, – сказал Дикон. – Любой день, когда я играю с фейерверком, – хороший день.

– Это был очень хороший день, – сказала Эллисон. – Любой день, когда мне приходилось играть с вами, был хорошим днем.

Роланд поцеловал ее в лоб.

Когда они все облачились в красные толстовки, Эллисон сняла со всех урн саван. Каждый из них выбрал по одной. Это были красивые урны, освинцованное стекло, и все разных цветов с крышками, чтобы скрыть содержимое. Прогулка от дома до пляжа, когда последние слабые лучи осеннего солнечного света погасли и умерли, была самой трудной и длинной прогулкой в жизни Эллисон. Они поставили урны на песок, сняли обувь и носки и сняли крышки с урн. Внутри был бело-серый пепел, и Эллисон с удивлением изучала его. Все, что осталось от человека, его опыта, его мечты, его кошмаров, его надежды и его любови к своим детям, выглядело так, словно его вымели со дна холодного камина.

Они снова подняли урны. Последовала долгая пауза, пока все вместе ждали, что кто-то что-то скажет. Эллисон боялась, что они ждут ее, но больше ей нечего было сказать.

И тут Роланд запел.

Он пел на манер монахов, на старинный манер бенедиктинцев. Он пел Псалом своему отцу, океану и своему Господу.

– Хвалите Господа

Хвалите Господа с небес

хвалите Его в вышних.

Хвалите Его, все Ангелы Его,

Хвалите Его, все воинства Его.

Хвалите Господа от земли,

великие рыбы и все бездны,

огонь и град, снег и туман,

бурный ветер, исполняющий слово Его,

Хвалите Господа…

За все недели, проведенные в «Драконе», она ни разу не слышала, чтобы Роланд пел или молился. Если его хвалебный псалом не был достаточно прекрасен, чтобы заставить ее поверить в Богов и морских чудовищ, этого было достаточно, чтобы заставить ее поверить в Роланда.

В священной тишине, наступившей после Псалма, Роланд, наконец, сделал первый шаг в океан. Эллисон наблюдала, как скользкая серебристая вода стекает по его голым пальцам ног, а ступни глубоко погружаются в коричневый песок.

Они последовали за ним.

Вода была прохладной, не холодной, но по бледности их лиц и дрожанию тел, когда они погружались по щиколотку, потом по колено, потом по бедра в океан, можно было подумать, что они погрузились в ледяную воду. В унисон они опрокинули урны, и пепел упал в море. И когда урны почти опустели, они окунули их в волны, чтобы вымыть их.

Тора заплакала, и глаза Дикона покраснели от попыток сдержать слезы. Роланд выглядел обманчиво спокойным. Как выглядела Эллисон, она не знала, но, вероятно, уставшей, замерзшей и, вероятно, грустной.

Они повернулись и быстро выбрались из воды, прежде чем волна успела подхватить их и сбить с ног. Дикон рухнул на берег. Тора села рядом с ним, а затем Роланд – рядом с ней. Эллисон стояла позади них, рядом с ними, и все вместе они наблюдали, как вода рассеивает бренные останки их отца.

– Однажды, – начал Дикон, и Эллисон не могла понять, обращался ли он к ним, к себе или даже к отцу. – Римский стеклодув придумал, как сделать стекло, которое никогда не разобьется. Даже если его уронить на землю, на нем останутся вмятины, но оно не разобьется. Римский стеклодув знал, что император Тиберий захочет увидеть это удивительное изобретение. Он получил аудиенцию у императора и подарил ему вазу из этого небьющегося стекла. Тиберий тотчас же бросил ее на землю. Она не разбилась, и император был поражен. Он спросил стеклодува, делился ли тот с кем-нибудь секретом небьющегося стекла. Стеклодув поклялся, что ни с кем. Тогда император тут же выхватил меч и отрубил стеклодуву голову. Видите ли, император знал, что, если можно сделать стекло, которое не разобьется, которое можно было бы обработать металлом и которое было бы в изобилии, как песок, все его золото, серебро и другие драгоценные металлы станут бесполезны. Тиберий понимал, что существуют тайны, слишком опасные для мира.

Все молчали. Никто не стал спрашивать Дикона, что он имел в виду. В этом не было необходимости. Они знали. Они знали, что сделал их отец. И они знали, что секрет того, как это делается, теперь надежно похоронен на Кладбище Тихого океана.

Тора поцеловала Дикона в щеку и положила голову ему на плечо. Роланд прислонился к ногам Эллисон, и та погладила его по волосам. Все четверо смотрели на воду и слушали шум ветра и волн. И теперь, когда вся ее семья собралась вокруг нее, Эллисон знала одно: им всем очень, очень повезло.

– Оставайся здесь, – сказал Дикон.

– Что? – спросила Эллисон.

– Просто стой. Я скоро вернусь. Еще одна дань уважения папе.

Дикон побежал по песку в дом. Спустя несколько минут он появился с небольшой коробкой в руке. Он поднял ее, и она задребезжала, когда тот потряс ее.

– Бенгальские огни, – сказал он. – И мой телефон. Время для фото.

– Это нелепо, – сказала Эллисон. – Сейчас октябрь.

– Тогда это бенгальские огни на Хэллоуин, – сказал Дикон. – Ну, же. Папа был бы счастлив.

Пока Тора раздавала бенгальские огни, Дикон достал из сумки зажигалку. Одним движением большого пальца Дикон разжег пламя, и все четверо соединили кончики своих бенгальских огней, пока те ярко не заплясали в сумерках. Океанский бриз грозил задуть их, поэтому они повернулись спиной к пляжу и прижались друг к другу.

– Готовы? – сказал Дикон, протягивая телефон, чтобы сделать снимок.

– Еще нет, – сказал Роланд. – Нам придется сделать все правильно. А это будет нелегко. Эллисон больше не весит шестьдесят фунтов.

– Я вешу шестьдесят бормотушек, – сказала Эллисон. В правой руке она держала бенгальский огонь. Роланд держал свой в левой. Затем сильной правой рукой он поднял ее, прижимая к себе, а ее ноги обвили его талию. Это было так неловко, нелепо и опасно, что она начала смеяться над абсурдной позой взрослой женщины, которую держат, как ребенка, на бедре взрослого мужчины. И это была фотография, запечатленная камерой: ее открытый смех, несколько болезненная улыбка Роланда, Тора, глядя на них, закатила глаза с обожающим отвращением, а Дикон высунул язык, потому что именно это делал Дикон.

Роланд резко опустил ее на землю, и она упала на спину в песок. Она воткнула свой бенгальский огонь в песок, чтобы потушить его и легла обратно.

– Что ты там делаешь, – спросил Роланд?

– Делаю песчаных ангелов, – сказала она, размахивая руками.

– Их не бывает, – сказал Роланд.

– Сейчас уже бывают. – Эллисон еще немного повалялась в песке, чтобы Роланд хоть раз улыбнулся ей. И какая это была улыбка! Добрая и любящая улыбка. Улыбка хорошего человека.

Роланд протянул руку, и она взяла ее. Он поднял ее и встал сам.

– Видишь? – спросила она, указывая на очертания, оставленные ее телом на песке.

– Черт побери, – сказал Роланд. – Это песчаный ангел.

– Ты не должен так ругаться. Ты ведь все еще монах, верно? – спросил Дикон.

– Пока, да, – ответил он. – Мне придется сказать им, что я ухожу, если…

– Ты сейчас серьезно? – спросила Тора. – Пожалуйста, скажи.

Эллисон напряглась. Роланд взглянул на нее, словно ожидая, что она заговорит и ответит за него. Но она не могла.

– Посмотрим, – сказал Роланд.

– Что насчет тебя, сестренка? – спросил Дикон. – Ты остаешься? Пожалуйста!

Эллисон взглянула на Роланда. Он мог ответить на этот вопрос не больше, чем она. Она посмотрела на Дикона, потом на Тору. Наверху, в окне ее спальни, сидел Брайен, глядя вниз на своих глупых людей, играющих в том, что он, должно быть, считал самым большим туалетным лотком в мире.

– Посмотрим.

Они вернулись к дому и нашли на крыльце большую белую коробку. Роланд взял ее и поставил на обеденный стол. Она была адресована просто «Капелло», и все они собрались вокруг, когда Роланд открыл ее.

Внутри были цветы. Десятки цветов, все белые. Розы, лилии, астры и гвоздики, но по большей части там был один цветок, который Эллисон не узнала.

– Что это? – спросила она.

Тора ухмыльнулась.

– Драконий цветок или львиный зев. Очень подходит.

– От кого они? – спросил Дикон.

– Догадываюсь, – сказала Эллисон.

– Ты угадала, – сказал Роланд. Он открыл карточку, в которой лежала стодолларовая купюра, и прочитал ее вслух.

Я потерял часть себя в тот день, когда потерял отца. К счастью, я нашел его снова, когда посмотрел в глаза своим детям. Ваш отец живет в любви, которую вы все испытываете друг к другу. Спасибо за заботу об Эллисон.

Мои глубочайшие соболезнования,

Купер Маккуин.

P.S. Используйте сотню, чтобы купить бурбон – «Булит Баррел Стренс», если сможете найти его. Это то, что мы называем бурбоном «утопить свои печали».

Сначала никто не произнес ни слова. Эллисон слегка покраснела, когда Роланд положил открытку обратно в конверт.

– Цветы и деньги на выпивку? – спросил Дикон, обнюхивая массивный букет. – Ты, должно быть, фантастическая любовница, сестренка.

– Дикон, клянусь Богом, – сказала Тора.

– Он не ошибся, – сказал Роланд. Эллисон толкнула его локтем под ребра.

– Я возьму это, – сказала Тора. – Поставлю на каминную полку, чтобы Брайен не смог до них добраться.

– А как насчет денег на выпивку? – спросил Дьякон.

– Я спрячу их в недоступном для вас месте, – сказала она.

Тора ушла с цветами, все время ругая Дикона и оставляя Эллисон и Роланда одних в столовой.

– Очень мило с его стороны, – сказал Роланд. Она не спорила – это было очень мило со стороны МакКуина. Она ничего не сказала ему о том, что узнала, кроме того, что доктор Капелло умер, и теперь она была уверена, что находится в безопасности. Он не настаивал на большем. У нее было хорошее предчувствие, что эти цветы будут последним, что она услышит от него. И это было нормально. Это действительно было так.

– Раз или два в год он вспоминает, что у него есть совесть. – Эллисон взяла со дна цветочной коробки забытую гвоздику и покрутила ее в пальцах. – Сегодня наш счастливый день.

– День, когда ты вернулась домой, был для меня счастливым днем. В первый раз и во второй. – Роланд взял цветок у нее из рук и сунул ей за ухо. – И это будет снова мой счастливый день, когда ты вернешься в третий раз. Если и когда ты вернешься.

Она посмотрела на него.

– Что? – сказал он. – Я уже довольно хорошо научился читать тебя. Ты ведь уезжаешь, не так ли?

Она слабо улыбнулась.

– Я думала о том, чтобы сделать то, ради чего приехала сюда. Увидеть побережье. Все это. Ехать по 101-й, пока не упрусь в океан или Мексику. – Она раздала не все деньги МакКуина. У нее оставалось еще много времени для долгого путешествия.

– Похоже, хорошая поездка, – сказал Роланд. – Хочешь компанию?

Она боялась этого вопроса.

– Да, – сказала она. – Но…

– Хорошо, – сказал он.

– Думаю, мне нужно побыть одной, – сказала она. – Знаешь, я всегда этого боялась. Я должна пройти через это.

– Почему? – спросил он. – Похоже, одиночество – это то, чего стоит бояться.

– Ты был монахом, помнишь?

– И я жил с сорока другими монахами. Монахи – не отшельники. Я тоже боюсь одиночества. Мы можем бояться остаться наедине, если хочешь.

– Когда в последний раз я испугалась, что останусь одна в этом мире, я подписала контракт на шесть лет с МакКуином.

– Все оказалось не так уж плохо, правда?

– Ты защищаешь моего бывшего? – спросила она.

– Он прислал нам цветы и деньги на бурбон, – сказал Роланд.

– Думаю, он не так уж плох, – сказала она. – И нам было весело эти шесть лет.

– Шесть лет?

– Ты слышал, – сказала она.

Роланд рассмеялся. Смех длился недолго, но он был хорошим.

– Итак… – сказал он, усаживаясь на обеденный стол. Нет-нет в старые времена, но старые времена прошли. – Ты уезжаешь завтра утром?

– Таков план, – сказала она.

Он вздохнул. Он не выглядел удивленным, но и счастливым тоже. Просто смирившимся.

– А ты? – спросила она. – Обратно в монастырь?

– Наверное, – сказал он. – Но не сразу. Я не хочу оставлять Дика и Тору одних, чтобы они убирали весь этот беспорядок. У папы были деньги, много денег. Много бумажной работы, когда много денег.

Эллисон гадала, что они обнаружат, когда разберутся с бумагами. Узнает ли он о мертвых детях? Детях, которые не были настолько удачливы? Скорее всего, нет. Доктор Капелло сжег все улики.

– Теперь вы все богаты? – спросила Эллисон.

– У нас есть целевые фонды, – сказал он, и его тон подразумевал, что они значительны, но не огромны. – Но папа также жертвует большую часть своих денег нескольким детским благотворительным организациям. Он оставил отдельный трастовый фонд только на содержание дома, и это хорошо. У меня будет более чем достаточно денег, чтобы купить твой книжный магазин, если ты останешься здесь.

– Хорошая попытка, – сказала она.

– Пришлось это сделать. Папа хотел, чтобы я это сделал.

– И ты хочешь, – сказала она, поднимая руку к его лицу. – Потому что ты самый милый мальчик на свете.

Этот комплимент очень его дразнил, но Роланд воспринял его тяжело. Он опустил голову и уставился на свои руки, сложенные на коленях.

– Правда? – спросил он.

– Думаю, что да, – сказала она.

– Раньше я им не был.

– Раньше ты был ребенком. А теперь – нет. Теперь ты взрослый мужчина, и к тому же очень красивый.

Она встала между его коленями и обняла его за плечи, и почувствовала, как он вздрогнул.

– Что? – спросила она.

– Ты коснулась больного плеча, – сказал он. – Видишь?

Он опустил воротник рубашки, и Эллисон увидела черный синяк, покрывавший все его плечо. Она долго и пристально смотрела на него и вдруг поняла, что не видела его без рубашки с той ночи, когда умер доктор Капелло. И вот почему.

– Я думала, ты выбил дверь топором.

– Я пытался, но это было слишком долго, – сказал он. – Грубая сила сделала свое дело.

– Ты пробил плечом запертую дверь.

– Я слышал, как ты кричала, – сказал он. – Что еще мне оставалось делать?

На этот раз Эллисон гораздо мягче обняла Роланда и прижала его к себе.

– Спасибо, что спас мне жизнь, – прошептала она.

– Не уезжай, – прошептал он ей на ухо. – Я имею в виду завтра.

– Роланд…

– Я знаю, что усложняю тебе жизнь. Но в первый раз я отпустил тебя без боя и больше не собираюсь этого делать. Так что позволь мне сражаться.

Эллисон повернулась к нему лицом и слабо улыбнулась.

– Ладно, тогда сражайся со мной.

– Я солгал тебе еще кое о чем.

– Огромный сюрприз, – сказала она. – О чем?

– Рубить дрова. Я сказал тебе, что рубил так много дров, потому что это снимало мой стресс, связанный с отцом. Не поэтому. Я не мог перестать думать о том, что ты будешь здесь этой зимой, а зимой в Эрроу-Кейп были изобретены камины. Я хотел согреть тебя на всю зиму. Я представил, как мы с тобой сидим на диване в гостиной, а в камине горит огонь. Я мечтал о том, как буду читать тебе каждый вечер перед сном, как перед нами будет реветь пламя, а ты будешь лежать у меня на коленях в полудреме. И я мечтал о том, как ты будешь прятаться со мной под одеялом, когда пойдет дождь. А здесь часто идут дожди, так что приходится прятаться. И я знаю, что ты уезжаешь, потому что нам пришлось солгать тебе, а тебе пришлось солгать нам… но ты лжешь, когда любишь кого-то и не хочешь причинить ему боль. Может быть, эта ложь не должна быть стеной между нами. Может быть, она может стать мостом. В любом случае, правда в том, что я нарубил столько дров, потому что хочу согреть тебя навсегда.

Это было самое прекрасное, что ей когда-либо говорили. Как она могла сказать что-нибудь в ответ, достойное его признания?

– Я… – начала она.

– Все в порядке, – сказал Роланд. – Я знаю, что ты все равно уедешь. Я просто хотел скинуть этот камень с души.

– Я люблю тебя, – сказала она.

Его глаза расширились.

– Нельзя говорить такие вещи монаху, – сказал он.

– Давай заниматься сексом всю ночь напролет.

– Ты действительно не можешь говорить такие вещи монаху.

– Думаю, я не могу, – сказала она. – Очень жаль.

Она начала отпускать его руку и обнаружила, что не может, потому что монах с конским хвостом вцепился в нее.

– Может, и сможешь, – сказал он.

– Нет, ты был прав. Ты монах и возвращаешься в монастырь.

Он притянул ее чуть ближе к себе, еще чуть ближе. Он снял цветок с ее волос, цветок МакКуина, и бросил тот на стол.

– Но не сегодня.

Глава 30

Впервые за все дни, проведенные в «Драконе», Эллисон проснулась раньше Роланда. Она встала и оставила его лежать на кровати. В темной комнате она оделась и к рассвету увидела его и синяк на плече, синяк почти такой же синий и уродливый, как синяк на шее. Она смотрела на него и удивлялась, почему Роланд никогда не спрашивал ее, что она делала в тот день, когда ее не было, что она вспомнила о «падении», которое заставило ее от них уехать. Может, он догадался? Может, он решил, что не хочет этого знать. Или, может быть, он действительно хотел знать, но знал, что она солжет ему. И он любил ее достаточно сильно, чтобы избавить от лжи. Эллисон оторвала взгляд от его спящего тела. Она хотела добраться до Кресент-Сити, штат Калифорния, к ночи. Поездка займет целый день.

Стеклянные драконы Эллисон, которых она оставила на книжной полке, где и должны были стоять подставки для книг, были слишком ценными и слишком хрупкими, чтобы брать их с собой без упаковки. Тора обещала тщательно упаковать их и отправить по почте, как только Эллисон придумает следующий шаг в своей жизни. До тех пор она будет скучать по ним. В водянистом утреннем свете они блестели, словно были покрыты росой. Эллисон коснулась их одного за другим на удачу. Четыре стеклянных дракона в ряд, с когтями, которые не режут, зубами, которые не кусают, и огнем, который не горит.

И все же так мило. Так ужасно мило.

Она взяла сумочку и чемодан. Она решила уйти, не поцеловав Роланда на прощание, потому что, если она остановится для поцелуя, даже одного, она никогда не уйдет.

Выходя из спальни, Эллисон услышала звук, звук, которого ей не хватало, звук, которого она ждала с того самого дня, как приехала.

Утро было темным и ветреным.

Она поставила чемодан на пол у двери и подошла к окну. Вода падала, падала и падала. На океан обрушился дождь, и океан стал мокрым. Она положила ладонь на стакан, и от него пошел пар. Золотистый песок стал коричневым, а небо – слегка черным. Это было похоже на Ксанаду, на волшебное королевство. Она подумала о бедном Кольридже, который написал «Кубла-Хан» после видения, которое он получил во время употребления опиума. Какой-то глупец постучал в его дверь и заставил поэта проснуться. Он так и не закончил свой шедевр. Пути назад к его мечте не было. И на всю оставшуюся жизнь он был оставлен бродить за пределами Ксанаду, но никогда больше не проходил через ворота.

Но ей позволили вернуться к своему Ксанаду. Кольридж упрекнул бы ее за то, что она думает уехать. Жаль было бы разочаровывать великого поэта. «Ешь медовую росу, – говорил он, – и пей райское молоко. Какой бы ни была цена, плати».

Тогда почему она уезжает? Конечно, из-за лжи. Из-за секретов. Потому что она совершила эту ошибку раньше, променяв свою честность на обещание чего-то вроде семьи.

Но ведь они были семьей, не так ли? И она очень хорошо научилась лгать. Больше не казалось, что она лжет. Это было похоже на прощение, на оставление прошлого в прошлом. Словно милосердие. Словно движение вперед. Бог, в которого верил Роланд, говорил, пустите детей приходить к Нему. Во сне Роланд был похож на маленького ребенка. Если Бог так стар, как о Нем говорят, то все они в Его глазах маленькие дети, не так ли?

И что это за еще один секрет в этом доме, до чердака набитом секретами? У Роланда были свои секреты. У нее тоже. Это давало им нечто общее. Роланд может быть прав. Может, секреты не должны быть стеной между ними. Может, они могли бы стать мостом.

И… у нее в чемодане были деньги МакКуина. Она не все раздала. Этого будет более чем достаточно, чтобы прожить какое-то время…

– Я думал, ты уже давно уехала, – сказал Роланд, его голос звучал отстраненно, как будто он говорил во сне.

– Идет дождь, – сказала Эллисон. – Я подожду, пока он не прекратится.

Роланд оторвал голову от подушки, откинул волосы с лица и одарил ее ошеломленным и сонным взглядом.

– Ты же знаешь побережье. Дождь не прекратится до июня, – сказал он.

Это было правдой. Дождь будет идти до июня. Вот как здесь бывает. И, возможно, она не была готова подписаться на то, чтобы всю жизнь лгать кому-то, кого любила, но, может быть, просто может быть, она могла сделать это неделю или две, или месяц или два. Или три. Или четыре…

Эллисон сбросила туфли, и Роланд придержал для нее одеяло.

– Штормы меня пугают, – сказала она, забираясь обратно в кровать. Роланд притянул ее к себе, а Брайен запрыгнул на подушку, чтобы наблюдать за новыми событиями. – Может, мне лучше остаться здесь, с тобой?

– Может, – сказал Роланд, а потом поцеловал ее так, будто хотел показать, что не остановится до июня.

Эллисон всегда любила дождь.

Конец

Notes

[

←1

]

Джимини Крикет (также известен как Сверчок Джимини; англ. Jiminy Cricket) – герой диснеевского полнометражного мультфильма 1940 года «Пиноккио»

[

←2

]

возраст девочек от 12 до 14

[

←3

]

Отрывок из стихотворения «Морж и Плотник»

[

←4

]

Боно – ирландский музыкант, вокалист рок-группы U2

[

←5

]

La Perla – итальянская компания, занимающаяся роскошным стилем жизни, принадлежащая немецкому предпринимателю Ларсу Виндхорсту

[

←6

]

Цистерциа́нцы, белые монахи, – католический монашеский орден, ответвившийся в XI веке от бенедиктинского ордена. В связи с выдающейся ролью в становлении ордена, которую сыграл святой Бернард Клервоский, в некоторых странах принято называть цистерцианцев бернардинцами

[

←7

]

прим.: 90 градусов по фаренгейту

[

←8

]

прим.: тигель – это ёмкость для нагрева, высушивания, сжигания, обжига или плавления различных материалов

[

←9

]

прим.: Порода выведена в США в 1960-х годах заводчиком персидских кошек из Калифорнии Энн Бейкер. Кошки отбирались по наиболее мягкому характеру, в результате чего они могут полностью расслабляться на руках у человека, что и дало название породы

[

←10

]

прим.: альтернативное название марихуаны

[

←11

]

прим.: вымышленный персонаж из G.I. Джо: настоящий американский герой тойлайн, комиксов и мультсериалов

[

←12

]

прим.: американская подростковая комедия 1985 г

[

←13

]

прим.: 121 фунт – примерно 54 кг

[

←14

]

прим.: американский анимационный мультсериал

[

←15

]

прим.: фильм 1985 г

[

←16

]

прим.: ресторан быстрого питания

[

←17

]

прим.: порода кошек

[

←18

]

прим.: фильм по роману Стивена Кинга

[

←19

]

прим.: один из видов молитвословий во время церковного богослужения. Состоит из ряда прошений