Текст книги "Принц (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Уес...

– Пожалуйста, – повторил он. "Пожалуйста" – все, что у него было.

Нора только прижалась к нему и вздохнула. Единственное, чем она могла утешить Уесли, это дать ему свое обещание.

– Я попробую.

***

На рассвете следующего утра Нора проснулась и осторожно выползла из сдерживающего ее клубка простыней, рук и ног. Посмотрев на спящего Уесли, она тихо оделась и взмолилась, чтобы он все еще спал, когда она вернется. Прошлой ночью, после того как он вышел из нее в последний раз, перекатился на бок и сгреб в свои объятия, она приняла решение.

Она вышла из дома и села в машину. Руководствуясь лишь своей твердой топографической памятью, она проехала сорок пять минут к лошадиной ферме Талела. Как только она оказалась на месте, Нора открыла багажник автомобиля и нашла стек, который привезла с собой из своего дома в Коннектикуте. Она любила этот стек. Короткий, красный и порочный, он заработал ей прозвище Маленький Красный Стек в начале ее карьеры Доминатрикс. Несколько историй было написано об этом стеке. Он стал легендарной вещицей. Но он был очень реальным, очень болезненным, и она собиралась использовать его на ком-то, без всяких угрызений совести.

Нора постучала в дверь и стала ждать. Сонный слуга открыл дверь и впустил ее. Но когда он попытался преградить ей путь наверх, Норе пришлось напомнить себе о втором правиле Кингсли.

Ты Доминант.

Действуй подобающе.

Она так и действовала. Дворецкий ростом в пять футов и десять дюймов и весом в двести фунтов оказался на полу с загнутой за спину рукой.

– Я просто хочу поговорить с Талелом, он старинный, дражайший мой друг. И видели тот Астон Мартин снаружи? Это он купил его для меня. Я знаю, что он все еще в постели. Там должны быть и вы. А теперь идите или каждый в этом штате узнает, что вас прижала лицом в пол женщина ростом в пять футов. Скажите «да, Госпожа», если поняли.

– Да, Госпожа.

– Хороший мальчик. Вон.

Нора отпустила его и пошла по ступенькам вверх. Она понятия не имела где была спальня Талела, но вскоре нашла ее, или Талел, рано проснувшись, ждал ее у окна.

– Я слышал, как вы пришли, Госпожа. Я где угодно узнаю этот двигатель.

– Не удивительно. Этот двигатель был твоим, прежде чем перешел ко мне. Хочешь вернуть?

Талел развернулся и застенчиво улыбнулся, не поднимая на нее глаз. – Я бы не отказался.

– Я бы вернула его, если бы знала, что ты настолько нуждаешься в деньгах, что убил свою собственную лошадь. Сколько ты должен?

– Госпожа... я не…

Нора ринулась к Талелу и со злостью влепила ему пощечину. Он вздрогнул и пораженно уставился на нее, но затем в его взгляде вспыхнуло желание.

– Сколько ты должен? – снова спросила она.

– Я не...

Нора вертела в пальцах стек. Вертеть стек было ее фишкой. Играть со стеком как с дубинкой, прежде чем схватить его за ручку и резко замахнуться.

Талел испуганно наблюдал за вращающимся стеком. Нора пропускала его сквозь пальцы, пока не схватила за ручку и хлестнула Талела по тыльной стороне колен. Он рухнул на пол.

– Не лги мне. Я защищала тебя перед Уесли. Я видела конюшни – пустые стойла. Сколько ты должен?

Талел не ответил, но это не удивило ее. Он любил быть сломленным, любил, когда его гордость ломали. Он даст ей ответы, которые она хотела, но ей придется поработать над ними. Она могла с этим справиться.

– Раздевайся, – приказала она. В считанные секунды без какого-либо сопротивления, Талел разделся догола. Она совсем не удивилась, увидев его эрекцию. Чем более безжалостной она была с ним, тем больше он хотел ее. – На спину.

Нора оседлала живот Талела и села на его эрекцию. Он поморщился от дискомфорта. Джинсы плюс вес на обнаженной коже не могли хорошо ощущаться. Но она и не хотела, чтобы было приятно. Удерживая стек за оба конца, Нора прижала тот к его шее.

– Твой член только что дернулся подо мной, Талел. Тебе всегда нравилось удушение. Я этого не забыла.

Он тяжело сглотнул, но не ответил.

– А еще я не забыла, как сильно ты любишь подчиняться женщине, которая выбьет из тебя все дерьмо, прежде чем затрахает тебя ради своего удовольствия. Тебе нравилось это, не так ли? Быть использованным? Отвечай мне.

– Да, Госпожа. Я люблю это.

– Знаю. Тебе не стоило говорить. – Нора вздохнула. – Я правда очень недовольна, Талел. Ты мне нравился. По-настоящему нравился. Меня поразило, что в своей стране к тебе относятся с королевским почтением, но ты находишься в Штатах, где с тобой могут обходиться, как с обычным человеком. Кингсли говорил мне, чтобы я не трахалась с тобой, что я должна смотреть на тебя как на чековую книжку, а не человека. Но я обожала тебя. Глупенькая.

Нора встала и поставила ногу на грудь Талела.

– Целуй. – Она позволила ее грязной, покрытой лошадиным дерьмом туфле нависнуть над его лицом. Талел поднял голову и покорно поцеловал носок. – Хороший мальчик, – сказала она, и переместила ногу на его горло. Все что ей надо было сделать это перенести весь свой вес на ногу и следующий вдох Талела будет последним. – А теперь... Сколько ты должен?

– Тридцать миллионов долларов.

Слова были едва различимы.

– Это пустяки для тебя.

Талел покачал головой. Нора на миллиметр подняла ногу.

– Мой отец узнал... обо мне.

Нора подавила острый приступ жалости, угрожавший ее решительности.

– Он лишил тебя наследства?

– Я не знаю. По крайней мере, сейчас, я без средств. Ферма, банки, кредиторы... тридцать миллионов – это сумма, которую никто не простит.

– И Ни За Что Отшлепанный был застрахован на сорок. Удобно. Чудо, что еще и сдача осталась. Ты спасен.

В ее глазах бушевала смесь ярости и жалости.

– Не совсем. Следователи могут узнать, что это был не несчастный случай. Мы были осторожны, но...

Голос Талела затих, и в воздухе между ними завис скрытый подтекст фразы. Нора вытащила красный зажим из кармана и показала ему.

– Не настолько осторожны.

Он ничего не ответил, только смотрел на улику, которая могла удержать его от чуда.

– Твои кредиторы, о которых мы говорим – банки? Или толстосумы?

– И те, и другие.

– Черт. – Челюсть Норы напряглась. Толстосумы... значит банда. – Лошадиная мафия, да?

– Как вы знаете Госпожа, везде где есть деньги, там Мафия.

Она кивнула. Талел был не просто ее любовником, он был ее другом. И она рассказала ему о связях ее отца с мафией, о том, как росла в мастерской, где разбирают ворованные машины, об угонах, из-за которых она попала на исправительные работы под руководством ее священника. Она лучше других знала о власти, деньгах и богатстве мафии. И если Талел попадет в их черный список и задержится там… останется лишь вопрос времени, прежде чем Преисподняя потеряет еще одного мужчину – сабмиссива.

– Твои друзья... Райли, – начал Талел и Нора снова прижала ступню к его горлу.

– Осторожнее... – предупредила она. – Ты себе даже не представляешь, как мне дорог Уес Райли.

– Ты здесь, а не со священником. Думаю, представляю.

– Что насчет Райли?

– У них больше влияния, чем у любого следователя.

– Уес сказал, что его дядя губернатор Кентукки.

– А его дед уважаемый джентльмен в Джорджии.

Нора закатила глаза.

– Дедушка сенатор? Прекрасно. Уесли упустил эту часть.

– Он скромный молодой человек. И добрый. Слишком скромный и слишком добрый для этого грязного бизнеса. Слишком добрый для нас.

– Хочешь сказать, слишком добрый для меня. Скажи мне то, чего я не знаю.

Талел молча лежал на полу. Она хотела врезать ему по лицу и положить этому конец, но она сдержала свой гнев. Сорен научил ее нескольким урокам садизма, но благодаря ему она еще лучше усвоила уроки милосердия.

– Что тебе нужно от меня? – спросила она, опуская привычную вежливость. Уесли был ранней пташкой, и она предпочла бы не объяснять, куда исчезла ранним утром.

– Могли бы вы убедить Райли-старшего, сделать телефонный звонок от моего имени? Один звонок, который положит конец следствию.

– Я постараюсь. Не могу обещать, что он это сделает. Я не его любимица, но, по крайней мере, больше не самый нежеланный гость.

– Я уверен, он склонится перед вашей волей. Мы все так поступаем.

– Я сказала, что попробую. Но ты убил лошадь, Талел. Ради денег. Это убийство... мошенничество со страховкой...

– Я с легкостью заплатил страховой компании сорок миллионов. Это мои собственные деньги, которые вернутся ко мне. И едва ли справедливо называть убийством смерть одного животного женщине, у которой кожи в гардеробе больше, чем во всем моем стаде.

Нора ничего не ответила, когда неприятная правда слов Талела проникла в нее. Когда дело касалось морали, она не считала нужным быть всегда правой. Она предоставила эту вершину Сорену и его необычной трактовке добра и зла. Сейчас она хотела, чтобы Сорен был рядом, чтобы он подсказал ей, что делать дальше. Даже во время их расставания, она поняла, что обращается к нему за советом напутствиями и рекомендациями, пока она бегала от его любви, силы власти и контроля.

– Нора, – сказал Талел, его голос был тихим и полон отчаяния, – они убьют меня.

Нора закрыла глаза. Он прав. Когда мафия добралась до ее отца, они разорвали его таким количеством пуль, что кремация была единственным способом похоронить тело. Один человек... одна лошадь.

– Я поговорю с мистером Райли, – сказала Нора, прекрасно понимая, что мистер Райли ответит на ее просьбу. Она знала, что скажет и знала, что ей надо сделать. И она знала, что Уесли будет опустошен. Только прошлой ночью он спросил останется ли она с ним или уйдет. Если она сделает это ради Талела, у нее не будет другого выбора, кроме как уйти.

– Спасибо, Госпожа. Спасибо...

Нора убрала ногу с шеи Талела. Он поднялся на колени и склонился у ее ног. Уставившись на ее носки, он усыпал поцелуями ее стопы до лодыжек, ее икры и бедра. Вздохнув, Нора позволила ему поклоняться ей в его самой любимой манере. Она скучала по этому, скучала по поклонению ее ногам, скучала по мужчине у ее ног. Но она не могла отрицать простую истину – неважно, как сильно она скучала по Преисподней, по Уесли она будет скучать сильнее.

– Но тебе придется заплатить за разговор с мистером Райли.

– Я заплачу. Все что угодно.

Талел смотрел на нее снизу-вверх. Нора пыталась не позволить его изысканно блестящей плоти и его эротическому послушанию воздействовать на нее. Дома в постели ее ждал Уесли. Ей не нужен Талел под ней. Она его хотела... возможно. Но он ей не нужен.

– Цена такова. – Нора подошла к окну, оставив Талела стоять на коленях. – Ты продашь всех лошадей, что у тебя остались. Ты можешь оставить деньги себе, но ты выйдешь из скакового бизнеса. Навсегда. И ты исключен из Преисподней. Если бы я была на твоем месте, я бы и носа не показывала в Нью-Йорке.

Талел уставился на нее, разинув рот.

– Это решено, Талел. Не утруждай себя мольбами. Это дерьмо больше со мной не сработает.

Он закрыл рот и заметно сглотнул. Поднявшись на ноги, он склонил голову.

– Да... Нора.

– Хорошо. Ты знаешь, как сильно любит Кингсли своих собак. Тебе повезет, если ты выберешься с Манхеттена в собственной шкуре. – Она думала, блеф сработает. Кингсли начхать на мертвую лошадь в Кентукки. – Ты должен продать ферму и уехать из штата. Ты не заслуживаешь находиться в том же округе, что и мой Уесли. Он скорее отрежет себе руку, чем причинит кому-нибудь боль на этой земле, ради любви или ради денег.

– Тогда что он делает с тобой?

Только выправка Домины удержала Нору от дрожи в ответ на слова Талела. Но Талел был не первым мужчиной, кто ранил ее до глубины души. Таким был Сорен. Если бы Сорен сказал нечто подобное, она бы ответила со слезами ярости на глазах. Но Талел не достоин такой реакции. Поэтому она натянуто улыбнулась.

– Каждый день я задаю себе тот же вопрос, Талел. И я решила не отвечать на него.

Нора вернулась к нему и остановилась перед мужчиной, стоящим на коленях. За этот комментарий, на то что ей пришлось врать Уесли, и самое главное – за убийство Ни За Что Отшлепанного у нее была особая церемония прощания с ним.

– Кингсли бы прав. Я должна была смотреть на тебя, как на чековую книжку.

Хорошо нацеленным ударом, она с неистовой силой хлестнула Талела по яичкам стеком. После чего тот свалился на пол, корчась от боли. Он будет лежать здесь следующий час или даже два.

Хорошо.

Весь обратный путь, совесть Норы изъедала ее изнутри, странное чувство, до этого момента она была уверена, что у нее нет совести. "Что еще она могла сделать?" – спрашивала она себя снова и снова. Вернуться к Талелу? Его оштрафуют за убийство лошади и возможно исключат из скачек Чистокровных. Делом о мошенничестве никто не станет заниматься. И благодаря доказательствам, что Ни за что Отшлепанного подвергли удару током, страховые выплаты будут полностью аннулированы.

Удар по запястью... не больше. То, что она сделала с ним было более суровым наказанием, чем любая скаковая комиссия могла наложить на него. Кингсли Эдж был богаче. Исключение из Преисподней означало что ни одно уважаемое заведение, связанное с извращениями, никогда не впустит его на свой порог. Для такого человека как Талел, который не мог быть собой в своем мире, отстранение от нее было сродни смертному приговору, по крайней мере, в духовном плане. Она ощущала нечто подобное на протяжении года, скрываясь от Сорена. Для таких как она и Талел, их сексуальность была почти шестым чувством. Быть выставленным из их темного рая, казалось сродни потере зрения или слуха. Без Сорена, без Преисподней, Нора чувствовала себя слепой целый год. Ее глаза не работали. Она была не в состоянии плакать, несмотря на глубокую скорбь.

Нора вернулась на ферму Райли. Вместо того чтобы поехать прямо к гостевому дому, она направилась к главному дому, вежливо постучала в дверь и стала ждать. Отец Уесли лично открыл дверь.

– Странно, – сказала Нора, как только увидела его.

– Доброе утро и вам, юная леди, – смущенно сказал мистер Райли, но не со своей обычной враждебностью.

– Простите. Просто подумала, что у вас есть экономка или секретарь, или кто-то вроде того, кто открывает дверь.

– Нет нужды. Я сам давным-давно научился открывать дверь. И все еще не забыл, как это делается.

Нора рассмеялась.

– Думаю, это как езда на велосипеде. Хотя сама так и не научилась ездить.

– Вы не умеете кататься на велосипеде?

– Мотоциклы считаются?

– Нет, не считаются.

Нора вздохнула.

– Черт. Могу я поговорить с вами минутку?

Мистер Райли уставился на нее на какое-то мгновение, затем сделал шаг назад и пригласил войти в дом.

– Ох, как красиво. Милая люстра.

– Спасибо. Она из Версаля, – ответил он, и Нора последовала за ним наверх.

– Я думала, произносится Вер-сайль?

Он посмотрел на нее через плечо и изогнул бровь.

– Ой, – вздрогнула Нора. – Настоящий Версаль.

– Именно. А теперь, чем могу помочь? – спросил мистер Райли, когда они вошли в, предположительно, его личный кабинет. Он указал ей на кресло и сел за свой стол.

– Милый дом, – сказала она, явно преуменьшая.

– Мы стараемся поддерживать его в хорошем состоянии.

– Вы молодцы. – Нора осмотрела офис и заметила фотографии лошадей, с венками из роз. На многих фотографиях был Уесли. На четырехфутовой стене был запечатлен он в возрасте от восьми до восемнадцати. Он стал выше, шире, но на каждой фотографии его глаза оставались неизменными – полны нежности и невинности.

– Я хочу попросить вас об одолжении, это немного самонадеянно для меня, – начала она без всяких предисловий. – Но я пообещала, что сделаю это. И сдерживать обещания, для меня, невероятно неудобно. Я обхожусь с ними как с пластырями – позволяю их срывать.

– Хорошая философия, полагаю. – Он откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел наее. – Продолжайте.

– Талел убил свою лошадь. Он признался мне. Это был не несчастный случай. Он выйдет из скачек и продаст всех своих лошадей. Проблемы с комиссией по скачкам не сулят ему ничего хорошего и вызовут лишь еще больше проблем, которые никому не нужны. Не будете ли вы так добры сделать телефонный звонок или два, чтобы прекратить расследование?

– Зачем нам прекращать расследование? И зачем это нужно вам?

– Талел старинный, дражайший мой друг. И у него проблемы. Серьезные, опасные проблемы, из-за которых его могут убить. И эти проблемы решатся, если мы все притворимся что Ни За Что Отшелепанный умер от несчастного случая и никак иначе. Лошади очень легко умирают, так?

– Бывает. Они хрупкие животные.

– Я это заметила.

– Сыновья такие же хрупкие.

– И это я заметила тоже.

Нора замолчала. У нее было предчувствие, что еще одно неправильное слово сработает против нее. Вместо того чтобы продолжать, она просто приготовилась к неизбежному.

– Вы мне не нравитесь, мисс Сатерлин, – сказал мистер Райли, убийственно посмотрев на нее. Нора продолжала молчать, не уточняя и не восхваляя его вкус в женщинах. – Но я не ненавижу вас.

– Я ценю это, сэр, – ответила она, и снова закрыла рот.

– Прошлой ночью вы сделали то, что я никогда не видел прежде. Чтобы поставить Скаковую Красотку на ноги требуются стальные нервы и железная воля. Я уже зарегистрировал имя Бастинадо. И я ни слова не сказал жене о том, как мы были близки к тому, чтобы потерять ее четвероногого малыша.

– Я рада, что все хорошо закончилось. – Нора стиснула зубы. Но это умалчивание или все, что она хотела сказать было более болезненным, чем порка флоггером. Такой и будет жизнь на ферме? Сдерживать себя? Не отвечать? Не создавать бури и не вызывать проблем? Пожалуй, действительно к лучшему, что Мистер Райли продаст свою услугу в обмен на обещание бросить Уесли раз и навсегда.

– Я тоже, юная леди.

Мистер Райли больше ничего не сказал, и Нора ждала, прикусив язык. Он улыбнулся, вздохнул и покачал головой.

– Великие вещи, все, как одна: Женщины, Лошади, Власть и Война.

Нора уставилась на него.

– Это Редьярд Киплинг, – объяснил мистер Райли. – Одна из моих любимых цитат. Женщины и лошади, власть и война – история моей жизни.

Нора улыбнулась.

– Моя сейчас такая же. По всей видимости.

– Вам нужно что-то еще? – спросил мистер Райли, нервно постукивая по столу.

– Нет... это все. Просто...

– Возвращайтесь в постель. Похоже, вы можете еще пару часов вздремнуть. Я позвоню. Но вашему другу лучше больше не показывать своего носа на скачках.

– Он не станет.

– Хорошо. А теперь идите. Мне нужно работать.

Нора открыла рот и так же быстро захлопнула его.

– Спасибо, мистер Райли.

Она присела в реверансе по единственной причине, которую могла объяснить – казалось, этого требовал момент. Мистер Райли рассмеялся и прогнал ее из кабинета.

На нижней ступеньке, Нора заглянула в гостиную. Мама Уесли сидела за маленьким столом с авторучкой и подписывала белые с красной отделкой открытки. Пока миссис Райли была поглощена письмом, Нора воспользовалась моментом посмотреть на нее.

Прекрасная леди, с глазами такими же большими и карими, как у ее сына.

Она подняла голову и улыбнулась Норе.

– Я не хотела мешать, – извинилась Нора, прежде чем миссис Райли успела что-то сказать.

– Вы можете в любое время прервать подписание благодарственных открыток.

Нора присвистнула, глядя на стопку открыток перед миссис Райли. Казалось, она уже подписала сотню и еще сотня осталась.

– Подписание такого количества благодарственных открыток – мое определение ада.

– Мое тоже, – призналась миссис Райли, закрывая ручку. – Но у нас двести человек, которые пожертвовали запредельные суммы Фонду Райли. Нужно их поблагодарить.

– Я бы посоветовала им попридержать деньги.

Миссис Райли кивнула.

– Я хотела это сделать раз или даже два. Присаживайтесь, если желаете.

– Я не стану задерживаться и раздражать вас. Это первый раз, когда ваш муж пустил меня в этот дом.

Улыбка миссис Райли стала шире.

– Мой муж упрям, как осел. Он хороший человек. Только... сложный.

– Я неплохо разбираюсь в хороших, упрямых и сложных мужчинах.

– Никогда не думала, что мой сын сложный. Он был, и до сих пор такой, самым милым ребенком, которого только можно пожелать. Он такой в меня, – сказала она, подмигнув.

– Я это вижу. Его нежность и делает его сложным.

Вздохнув, миссис Райли откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на Нору.

– Вы не планируете оставаться в этих краях, не так ли?

Нора пожала плечами.

– Не планирую.

– По вам видно. Вы похожи на женщину, которая никогда полностью не распаковывает свой чемодан.

Нора открыла было рот, чтобы возразить, но закрыла его. Она печально рассмеялась, соглашаясь с матерью Уесли.

– Однажды кое-кто назвал меня пираткой, – сказала она, по какой-то причине не желая упоминать Сорена в присутствии матери Уесли. – Прирожденный мародер, созданный для открытого моря.

– Даже пиратам нужна тихая гавань.

– Но безопасно ли в этой гавани, когда корабль пиратов становится на якорь?

Нора бы улыбнулась, задавая этот вопрос, но внезапно в горле образовался ком.

Взгляд, которым посмотрела на Нору миссис Райли впечатлил бы даже Сорена.

– Я не хочу снова видеть, как моему мальчику больно.

– Тогда мы поняли друг друга.

– Он любит вас.

– И я люблю его.

– Но?

– Нужно больше, чем желание уехать вместе в закат.

– Правда. Нужно еще и рейтузы взять.

Нора посмотрела в окно. На восточной лужайке она увидела десятки лошадей, пасущихся в зеленом море.

– Я думала, Уес был мозговитым парнем.

– И это он получил от меня.

Нора кивнула.

– У вас хорошие гены. Не буду отвлекать от ваших благодарственных открыток, оно же тюремное заключение. И вернусь к...

– Моему сыну? – спросила миссис Райли с огоньком в глазах.

– Именно, – Нора снова улыбнулась. Пиратка внутри нее удержала язык за зубами, и она направилась к двери. – Он как черт похотливый по утрам. Обязательно заметит мое отсутствие.

Миссис Райли глазом не повела. Она снова открыла ручку и взяла еще одну открытку.

– А это у него от отца.

Всю дорогу до гостевого дома, Нора пыталась понять, что произошло. Мистер Райли согласился помочь Талелу по ее просьбе… и ничего не попросил взамен. Она была готова поспорить своей собственной жизнью, что он бы потребовал, чтобы она ушла в обмен на его помощь. Но он этого не сделал. И не угрожал ей. Он согласился и отправил ее восвояси.

Она почти рассчитывала, что мистер Райли обменяет ее уход на спасение Талела. И теперь, когда он не сделал этого...

Нора начала раздеваться, как только зашла в гостевой дом. Она нашла полусонного Уесли в кровати. Посмотрев на часы, Нора не могла поверить, что было почти 8:00 утра.

– Где ты была? – спросил он, и она забралась к нему под бок. Он притянул ее ближе, и она растаяла в его руках, прижимаясь спиной к его груди.

– Бегала по делам. Засыпай. Я тоже хочу спать.

– Хорошая идея, – сказал он, прижимаясь к ней бедрами. Нора тихо рассмеялась.

Малой только неделю занимается сексом и уже превратился в типичного похотливого по утрам парня. И она любила его за это.

И любила за все остальное.

И ей не нужно было оставлять его.

А поскольку ей не нужно было оставлять его, значит ей нужно ответить на вопрос Уесли.

Останется ли она с Уесли? Или же уйдет от него… снова?

Глава 34

Север

Прошлое

Страх, который на тот момент казался иррациональным, страх, который едва ли не сдерживал Кингсли от того, чтобы войти в часовню, доказывал собой, что был выше всякой веры. Месяц спустя после того дня, как Мари-Лаура приехала в школу Святого Игнатия и впервые увидела Сорена, они рука об руку с Кингсли вернулись в часовню. Полночь двадцать первого… дата, выбранная Мари-Лаурой. «Его день рождения», – сказала она улыбаясь. И самая длинная ночь в году, добавил Кингсли, смотря на свою сестру, пока она не покраснела. Покраснела... его сестра, в постели у которой побывало половина Парижа, на самом деле, покраснела.

– Ты мог бы придумать лучший день для свадьбы? – наконец спросила она, и живот Кингсли стянуло.

Сейчас он ждал в притворе часовни. Глянув на часы, он оплакивал последнюю минуту до полуночи.

Она выглядела прекрасно, этого отрицать он не мог. Красивее, чем когда-либо видел. Метель заперла всю школу в ловушку в долине. Не было ни единого шанса купить свадебного платья. Вместо него, она надела одно из своих собственных и старые кружева с алтарной одежды, вшитые вручную в качестве шлейфа и фаты. На ней не было макияжа, поскольку косметика закончилась неделю назад, и ей не удалось поехать и купить новую. Ее чистое лицо никогда не светилось так ярко, никогда она не выглядела настолько невинной. Невинной… почти девственной. Ее руки переплелись. Нервы? Его сестра, которая практически ничего не носила, танцуя на сцене перед десятками тысяч зрителей на протяжении двух лет в Парижской балетной труппе? Нервничала?

Кингсли взял ее за руку и держал. Ее пальцы ощущались ледяными.

– Ты боишься? – спросил он, пытаясь симулировать поддержку, любовь, хотя под его спокойной внешностью таилась ярость.

– Oui... очень.

Она вдохнула и выдохнула. Белое облачко окружило ее лицо, словно ореол. В часовне практически невозможно было сохранить тепло зимой, но она настояла, чтобы они поженились в церкви. Кингсли молил о короткой церемонии, иначе до рассвета, все они умрут от переохлаждения.

– Тогда почему ты выходишь за него? – спросил он с более искренним волнением в голосе, чем намеревался. Но Мари-Лаура, потерянная в своих мыслях и страхах, не заметила этого.

– Я никогда не встречала никого похожего на него. Я никогда... я люблю его. – Она повернулась к Кинсгли и яркость ее улыбки принесла свет и тепло в холодную, освещенную свечами часовню.

– Ты знакома с ним один месяц.

– Это не важно. Я полюбила его с того момента как увидела. И я сказала ему об этом.

– Он тоже сказал, что любит тебя? – спросил Кингсли, боясь ответа. Сорен никогда не говорил ему этих слов, хотя они слетали с уст Кингсли каждый раз, когда Сорен входил в него. Он говорил Сорену «я люблю тебя» почти так же часто, как и «я ненавижу тебя». Не важно, что именно он говорил «люблю» или «ненавижу» когда для Кингси они значили одно и то же. Они говорили «я твой несмотря ни на что». Но он знал, что Сорен любил его. Ему не нужны были слова, только синяки и шрамы и воспоминания о соединении их тел в самые глубокие ночные часы, когда даже Бог сдавался и отправлялся спать. И Мари-Лаура... на свои деньги Сорен привез Мари-Лауру к Кингсли. Это была любовь. И впервые, Кингсли хотел, чтобы Сорен любил его меньше.

Она покачала головой.

– Non. Не такими словами. Но он сказал нечто лучше, чем «я люблю тебя». Он сказал «мы можем пожениться». Он ни на секунду не замешкался. Словно ждал, когда я скажу, что люблю его, и тогда бы он смог спросить.

– Что ты имеешь в виду...

– Шшш... – Мари-Лаура прижала палец к губам. У алтаря появился огонек, была зажжена одинокая свеча. – Пора.

Она протянула руку, Кинсгли взял ее. И в полной тишине, кроме кратких вздохов Мари-Лауры, Кингсли проводил сестру туда, где их ждали Сорен с Отцом Генри. Отец Генри, как и обычно, улыбался. Как и Мари-Лаура. Но Сорен с Кингсли не улыбнулись, когда посмотрели друг на друга. Кингсли искал в глазах Сорена какое-то извинение, намек на объяснение, предложение или план, который бы объяснил это безумие. Но он ничего не видел в глазах Сорена… совершенно ничего.

Улыбка Мари-Лауры стала еще шире, когда Отец Генри начал говорить. Кингсли слышал его голос, но его разум не мог понять ни единого слова. Снова повисла тишина, и Кингсли понял, что он только что задал вопрос.

– Я выдаю, – ответил он, вспоминая, что у него была одна реплика во всем этом фарсе – Отец Генри спросил кто выдает эту девушку замуж за этого мужчину. «Я выдаю» – два слова. Все что Кингсли надо было сказать. Видеть, как прах тел его родителей хоронили в серебряных урнах было менее болезненным, чем эти два слова. Он знал, что должен быть рядом с Мари-Лаурой, так как она была единственной женщиной в школе Святого Игнатия, ей больше некого было просить выступить в качестве сопровождающего. Но Кингсли не мог этого сделать, не мог стоять со своей собственной сестрой. Он перешел на сторону Сорена. Мари-Лаура даже не заметила его перемещение.

Служба продолжалась. Не будет никакого исповедания. Мари-Лауру только прошлым вечером крестили. Для Сорена она была новообращенной и стала католичкой, чтобы их союз был благословлен Церковью. Что бы сказал отец Кингсли если бы был жив, увидев это? Мсье Огюст Буасоньё, гордый потомок гугенотов, он бы скончался в часовне от одного вида, как его дочь становится католичкой и выходит за католика. Теперь Кингсли посчитал смерть отца благословением. Лучше быть мертвым, чем переживать это. Он тоже желал о смерти. Если бы только у него с Сореном была последняя ночь вместе… Кингсли умолял бы Сорена убить его. И он знал, что в его любви и власть и милосердие, Сорен бы удовлетворил эту просьбу.

Кингсли вернулся в тот момент, когда отец Генри с улыбкой обратился к Сорену и Мари-Лауре.

– Пусть Господь Всемогущий, с этими словами благословения, объединит ваши сердца в нескончаемую связь чистой любви.

Собравшиеся студенты и священники, единственные гости пропели в унисон торжественное, – Аминь.

Аминь... да будет так.

Только Кингсли и Сорен не произнесли аминь.

Отец Генри кивнул Сорену, который взял Мари-Лауру под руку. И вместе они покинули часовню. Впервые за этот адский день, Кингсли ощутил милосердное прикосновение Бога. По какой-то причине – уместной или по требованию жениха – между новобрачными не было никакого поцелуя.

Кингсли шел свинцовой поступью позади отца Генри к притвору. Сорен и Мари-Лаура ждали в тени у двери. Сорен снял пиджак и отдал его Мари-Лауре. Будто он отдал ключи от своего королевства, она не могла перестать улыбаться от еще большей любви и благодарности. Кингсли тошнило от одного её вида.

– Отец Генри, не отведете ли вы ее в нашу комнату? – спросил Сорен, Кингсли ждал у гробницы Девы Марии.

Шок промелькнул в широко распахнутых янтарных глазах Мари-Лауры. Сорен успокоил ее страхи улыбкой.

– Я скоро приду, – пообещал он. Ее улыбка вернулась, отец Генри накинул на нее еще одну накидку и вывел девушку на холод.

Почти минуту Сорен и Кингсли стояли, не говоря ни слова, пока студенты и остальные священники выходили из часовни на улицу. Ни один из них не высказал поздравлений Сорену. Ни один даже не взглянул в их сторону. Зависть... всеми ими руководила зависть. Одна идеальная девушка появилась среди них и все ее обожали. Но все же она выбрала того, кого все они боялись. Последним вышел Кристиан, друг Кингсли, он повернулся и посмотрел на него.

– С тобой все в порядке? – губами произнес Кристиан, не удостоив Сорена взглядом.

Кингсли кивнул. Кивок был ложью.

– Нет. – Наконец заговорил Сорен, как только они остались наедине в часовне. –Нет. Не в порядке.

– Я сделал это для нас Кингсли, – сказал Сорен.