Текст книги "Ты теперь мой враг (СИ)"

Автор книги: Тиана Тесса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Говорю же, всё в порядке. Я всё продумал, – он выдерживает паузу, смотрит на массивные часы на руке и делает глубокий вдох. – Поезжай домой, Лика. И… жди звонка.

Последнюю фразу он добавляет, прибивая взглядом к месту.

А потом поднимается и бросает на стол несколько купюр, следую за ним, и выходим из ресторана вместе. Мы не сговариваемся, но идём теперь рядом, я лишь на полшага отстаю, а на парковке у моей машины он вдруг оборачивается, и притягивает меня к себе.

Это происходит так внезапно: порыв выбивает почву из-под ног, я тут же шумно выдыхаю, но Демид к губам не тянется, он целует меня куда-то в висок и прижимает так крепко, что кружится голова.

– Всё будет хорошо, Лика, – говорит он тихо, но уверенно. – Пожалуйста, верь мне. Всё будет хорошо.

Я чувствую, как колотится его сердце. Слова застревают в горле, накатывает внезапная волна отчаяния…

Всё-таки не выдерживаю:

– Прости меня, – шепчу и чувствую, как глаза наполняются слезами, прижимаюсь к нему. Вдыхаю до боли родной аромат парфюма. – Прости…

– Тише, малыш, тише, – зарывается руками в мои волосы. Выдыхает. – Тебе не за что просить прощения. Я давно уже… Давно…

Его учащенный ритм, его близость и шумный вдох забирают все силы. Я просто стою, зажмурившись, и тону. В его объятиях, в его словах, в нём.

Затем он немного отстраняется и берет моё лицо в ладони, а я поднимаю на него глаза. Смотрит так, что внутри всё сжимается, и кажется, хочет что-то сказать, но не продолжает. Держится, напрягая скулы, у меня сердце прямо сейчас разрывается от того, каким отчаянием окутывает его взгляд. А может я себе придумываю, но отчего-то в груди бьётся уверенность, что эти объятия не просто порыв. Это чувство. Наше, общее, болезненное, но которое ещё можно спасти.

Демид бросает взгляд на мои губы и тут же прижимается к ним. Целует жадно, требовательно. И я отвечаю на поцелуй, цепляясь пальцами за его рубашку. А когда резко отстраняется, говорит, тяжело дыша:

– Я всё решу.

И я верю ему. Демид утверждает, что всё будет хорошо. Значит, так и будет.

Он уходит, а я так и смотрю ему вслед какое-то время. Сажусь в машину, трогаю губы – они горят, и я обнимаю себя за плечи. В памяти, как яркой молнией, вспыхивают его слова – он простил. Давно. Он меня простил. После того, что я вытворила. Без объяснений, без оправданий. Просто простил.

И попросил ждать звонка. Он мне позвонит? Нет, он не так сказал. Но я надеюсь, что звонок будет от него.

Домой я ехать не хочу, да и не могу. Проходит по меньшей мере час, прежде чем я решаюсь сделать то, что чувствую. Я не всё ему сказала. И он меня выслушает.

Внутри всё скручивает в тугой узел – слишком поздно приходит осознание, что Демид будто прощался со мной, и теперь я боюсь опоздать. Звоню по уже знакомому номеру, выбитому золотыми чернилами на чёрной поверхности плотной бумаги и слушаю долгие гудки.

Но сегодня Мирослав трубку взять не желает. Бью по рулю и ругаюсь в пустоту.

И больше не мешкая, еду в офис Демида. Уже подъезжая с другой стороны дороги, мне вдруг кажется, что от парковки отъезжает знакомый джип, который я видела у набережной, но на сто процентов не уверена, что это он. Вот только если вдруг авто кого-то из людей Мирослава, если я опоздала… Даже думать не хочу.

Решаю оставить машину на другой стороне дороги, здесь широкие полосы и двойная сплошная, чтобы развернуться и попасть на ту часть, нужно сделать большой крюк, к тому же при объезде есть возможность встрять в пробку. Неудачное время, слишком много машин. А я спешу.

Сигнал мобильного требовательно обращает на себя внимание и я беру его в руки: голосовое. Оксана, как же ты не вовремя!

Именно в этот момент я поднимаю взгляд и замечаю в стеклянной двери через дорогу движение, да, расстояние приличное, но отчего-то я уверена – это он.

Сердце трепыхается, и я делаю неловкое движение рукой, благодаря чему мобильный проваливается между сидениями. Досадно ругаюсь и выскакиваю на улицу без него. Потом послушаю лепет Чистяковой, наверняка половина сообщения – это её всхлипы.

Нетерпеливо нажимая на кнопку переключения светофора перед пешеходным переходом, наблюдаю, как Демид стоит у крыльца и что-то разглядывает перед собой, засунув руки в карманы. Сердце теперь принимается осторожно, с каждым ударом, радостно увеличивать темп.

Я успеваю.

Успеваю.

Даже отсюда вижу, как Бронский хмурится. Оглядывается по сторонам, как будто чего-то ждёт. Потом достает телефон и какое-то время смотрит в него, взгляд сосредоточенный, Демид напряжен, я хочу скорее попасть на ту сторону, меня подталкивает в спину непреодолимое желание, порыв, и теперь кажется, что зелёный сигнал светофора не загорается слишком долго. Нервно нажимаю ещё раз на кнопку, но немигающий красный никак не сменяется.

Я не знаю, с чего начну разговор, не знаю, и как он отреагирует. Я действую спонтанно, просто хочу сказать, что чувствую. В глаза. Вот так, прямо и открыто. Сделать это немедленно, сейчас, и будь, что будет. И пусть в глаза мне скажет, что больше не любит, если так. Но внутри всё трепетно замирает в ожидании – там, в районе сердца, чувствую приятное покалывание – Демид смотрел на меня сегодня, и я знаю этот взгляд.

Пусть выиграю хотя бы время.

Бронский убирает телефон в карман и теперь направляется к парковке. Чёрный джип блестит на солнце, отражаясь бликами, светило благосклонно выглядывает из-за туч совсем недавно и сразу опаляет своим жаром; хоть погода в этом сезоне переменчива, чувствуется, что лето подбирается уверенными темпами, и что совсем скоро вступит в свои владения. Даже странно, что ещё с утра было холодно, а вот сейчас я даже пиджак оставляю в машине.

Слежу за Демидом, не отворачиваясь, хоть бы успеть, хоть бы не уехал. Ещё и телефон в машине, закон подлости в действии, не иначе. Наконец-то можно идти, и я буквально бегу по пешеходному переходу, посматривая по сторонам.

Уже почти перехожу дорогу, когда Демид ловит мой взгляд, он как раз подходит к джипу и берётся за ручку, но увидев меня, замирает.

Этот момент прямо сейчас пропечатывается в памяти, будто я заведомо знаю, что мне необходимо его запомнить, будто на будущее. Мы застываем, словно попадая в стоп-кадр, и становимся чёрно-белыми. Ещё мгновение, и время бежит дальше. Неумолимо, никого не спрашивая.

Бронский очевидно теряется, что совершенно на него не похоже. Он так не ожидает меня увидеть, что пристально смотрит и не двигается.

Я таким его никогда не видела. Становится не по себе от мысли, что он так сильно не хочет меня видеть, а всё, что сейчас было у ресторана – просто порыв и не более. Но ведь я помню его взгляд, и его слова, и не сходится. Не сходится и всё тут. А значит, дело в другом. Появляется тревога – Демид снова достает телефон, что-то пишет.

Это выглядит так нелепо, совершенно не вовремя, по-другому я представляю нашу встречу. Взгляд Бронский внезапно поднимает, и в этот момент волнение охватывает полностью. Новой волной, более мощной. Я шагаю по переходу на ватных ногах.

Чувствую приближение чего-то страшного, неизбежного, сердце сжимается, а по позвоночнику проносится холод.

Леденящий ужас сковывает за секунду, взгляд карих глаз, сигнал сбоку, я вздрагиваю, и лишь на мгновение оборачиваюсь, а потом перевожу взгляд обратно, и тело охватывает дрожь, мне кажется, я даже слышу какой-то свист, а затем раздаётся громкий хлопок, одновременно вижу вспышку белого света, и подкашиваются коленки, ещё одна, такая же яркая, оранжевая, а потом валит дым, чёрный, едкий. Я больше не вижу Бронского. Липкий страх сковывает мгновенно. Перед глазами мутно.

Снова сигнал машины, и теперь я бегу вперед, не чувствуя, как касаюсь земли, лишь одно ощущается отчётливо – грудную клетку разрывает обезумевшее сердце.

– Демид! – слышу будто со стороны свой отчаянный крик. Нечеловеческий, пронзительный. – Демид! Пожалуйста! Нет!

Он оглушает меня саму. Я кричу, продолжая бежать совершенно не заботясь о том, что к парковке вход сбоку, а я направляюсь к невысокому забору, напрямик, так быстрее, так ближе, но не успеваю его достигнуть.

И не сразу понимаю, что меня кто-то обхватывает сзади, руки крепкие, голос чужой, он называет меня сумасшедшей и больно сдавливает, не давая вырваться. Я не вижу, кто меня держит, но свихнулся здесь именно он, мне нужно к Демиду, почему мужчина меня не отпускает? Ему ведь нужна моя помощь…

Пытаюсь вырываться и снова кричу:

– Демид!

Я чувствую что-то солёное на губах. Кажется, слёзы. А может, я так сильно кусаю губы.

– Девушка, да успокойтесь же!

– Демид! Отпустите! Демид! Нет! – пытаюсь изо всех сил освободиться от этих жестоких объятий, захлёбываюсь в жгучей горечи. Перед глазами туман. – Демид!

Почему он не отвечает?

Я повторяю как заведенная. Облако чёрного дыма уносит мой крик, растворяет его во внезапно образовавшейся толпе, то что я слышу рядом просто неправда. Такого не может быть. Они все ненормальные.

«Там мужчина погиб…»

«Он открыл машину, что-то произошло…»

«Владелец студии…»

«Какой кошмар…»

«Я услышал хлопок, а потом смотрю машина горит, а рядом он лежит…».

«Не дышит…»

«Такой огонь сильный…»

«Наверно, что-то с проводкой…»

«Да бандюган, наверно… какая проводка?»

Что они такое говорят? Как они смеют?

Гул из непрекращающихся голосов перемешивается, превращаясь в бессвязный лепет.

Они врут. Врут.

Этого быть не может, я только что его видела, он смотрел на меня, он должен объяснить мне, какого чёрта… он должен! Нет, Демид просто не мог меня оставить… Не мог… Он же обещал… Он и так причинил мне много боли… Пожалуйста…

Просто повторяю как заведённая, что меня надо срочно отпустить, и прошу всех вокруг заткнуться, потому что это какая-то ошибка. Вот же, он смотрел на меня. Только что.

Я не понимаю, сколько времени проходит, всё тело немеет, у горла стоит ком, даже слёзы, кажется, заканчиваются, чувствую, как дрожу, но как загипнотизированная продолжаю смотреть на пламя и обязательно хочу проснуться.

Потому что это же дурацкий сон. По-другому и быть не может.

За забор не пускают, появляется полиция, пожарные, территорию огораживают красно-белой лентой, толпу разгоняют, но никто не уходит, все по-прежнему здесь, лишь скорая не торопится. Где же она?

Они же напутали, его можно спасти, сейчас приедут врачи. Только пустите меня к нему, пожалуйста…

В груди что-то колет, становится трудно дышать. Вдох-выдох. Вдох.

Я больше не выкрикиваю имя любимого мужчины. И больше не пытаюсь убедить окружающих, что он не мог меня оставить. Просто стою и смотрю, как пожарные справляются с огнем, который перекинулся ещё и на соседний автомобиль, я теперь шепчу имя, тихо, одними губами, хватка на плечах ослабевает, но совсем не исчезает, возле второго автомобиля причитает мужчина. Хозяин этой бездушной железки сокрушается, что он лишился машины.

Он – машины.

Я – любимого.

«Погиб… погиб… погиб…»

Медленно оглядываюсь, в ушах нарастает гул, он давит, неприятно отзываясь эхом внутри, и затихает, я теперь не слышу звуков совсем, все движения вокруг как в кино на замедленной кинопленке, такие глупые лица, им просто любопытно, зеваки. Я наклоняю голову, вот тот снимает на телефон, девушка качает головой, она как будто расстроена, но я же вижу, ей плевать, кто там лежит. Она уже завтра забудет, что сегодня видела. В памяти останется только то, как горел кусок металла. Люди лениво переговариваются, кто-то охает и закрывает рот рукой, кто-то просто стоит, собирая сплетни.

Никого не пускают, проход закрыт.

Я оборачиваюсь к парковке на другой стороне, там моя машина, там телефон, там я ещё считала, что выход есть и всё будет хорошо. Потому что он мне обещал.

Иду обратно через дорогу, против зевак, против «шерсти».

Лица, лица, лица.

На кого-то наталкиваюсь, на меня смотрят испуганно, но мне плевать, я ступаю на проезжую часть и делаю шаг. Одна её часть сейчас перекрыта, а по второй, дальней, в другое время односторонней, теперь в обе стороны едут по своим делам те, у кого сегодня ничего не случилось.

Пока иду, отмечаю, что им должно быть тесно, одна полоса узкая для двустороннего, но это ничего, они разъедутся. Надо посчитать сколько шагов. Я оказываюсь на проезжей части: один, два, три, четвертый довести до конца не успеваю, тут же чувствую скрежет тормозов, снова раздражающий сигнал и отборный мат.

Вот теперь четыре.

Со спины доносится гомон:

– Вон она, кажется, эта девушка.

– Может сестра?

Пять.

– Или жена.

– Она сможет его опознать? – слышу мужской голос.

Шесть.

– Успокоится пусть только, нужен врач.

– Я читала про них, это фиктивный брак, ей нужно было задержаться в городе.

– Да у них даже фамилии разные, он, видимо, не разрешил брать его.

– Хорошо, что у них деток нет. С такой мамашей…

Эти глупые идиотки продолжают кудахтать.

Семь, восемь, девять.

– Это Лика Новак, его бывшая, она ему изменила, и он её бросил.

Он меня бросил. Бросил.

Теперь по-настоящему.

А я так и не сказала, как сильно его до сих пор люблю.

Десять.

Я всё-таки опоздала.

Больше не могу идти, медленно опускаюсь на асфальт посреди дороги, прямо на коленки, вожу по пыльному нагретому покрытию руками, и кажется, кричу, а потом закрываю лицо ладонями, размазываю слёзы, забираюсь пальцами в волосы. Слышу вой сирены, кто-то рядом говорит, что это скорая, берёт меня за плечи, может быть даже прижимает к себе, но я сейчас не уверена.

Полчаса ехали.

Наконец-то. Почему они так долго?

Они же его спасут?

Но тут же слышу то, что не оставляет надежд:

– Мужчине уже не помочь, девушку осмотрите.

Бред, мне не нужна помощь.

Откуда это ужасный звон?

Голова наливается тяжестью, тело свинцом, всё вокруг темнеет, и я падаю в темноту.

Глава 38

Тяжесть во всём теле сковывает и не даёт пошевелиться, бездна не отпускает, перед глазами нечёткие формы, они меняют очертания и расплываются, я какое-то время так и нахожусь в этом пограничном состоянии. Иногда мне слышатся какие-то голоса, эхом, на повторе. Так хочется, чтобы они замолчали. Это невыносимо.

Сколько времени проходит понятия не имею, я то прихожу в себя, то снова пропадаю в неизвестности. И когда, открыв, глаза, вижу комнату, залитую ярким солнечным светом, сажусь на кровати и оглядываюсь.

Стены, выкрашенные мятной краской, характерный запах и капельница рядом. Догадываюсь, что нахожусь в больнице. Медсестра входит как раз в тот момент, когда я пытаюсь подняться с кровати, она говорит, что я пока что слишком слаба, но я уверяю, что со мной полный порядок. И я совершенно не слабая. Сильная я.

Сильная.

Порция воспоминаний тут же заполняет новой волной, и я зажмуриваюсь, что есть сил.

Всё ещё на что-то надеюсь, иначе зачем спрашиваю, доставляли ли со мной в один день мужчину? Но медсестра смотрит непонимающе, говорит, такого не поступало. А вскоре появляется и врач. Оказывается, я проспала, благодаря медикаментам, два дня.

И так и не придя в себя, но подписав необходимые документы, вскоре выхожу из больницы.

В кармане платья ключи от машины, в руках – папка с выпиской.

Даже телефона нет. Я оглядываюсь по сторонам, не пешком же идти. Выхожу из ворот парка при больнице и тут же замираю – недалеко стоит Глеб: руки в карманах брюк, взгляд внимательный, он смотрит не отрываясь, но даже не приближается.

Мы так и стоим молча, гипнотизируем друг друга взглядами. А потом он кивает, ждёт моей реакции, а у меня даже на неё нет сил, я просто смотрю исподлобья и замечаю, как Астахов еле уловимо указывает головой в сторону парковки, там стоит его джип.

Он оборачивается, и идёт к машине. И я иду за ним.

– Куда тебя отвезти?

Глеб нарушает тишину, когда уже сидим в его машине. Мы ни слова не произносим до этих пор: я не хочу говорить, Астахов, видимо, не решается. Или чего-то ждёт.

– Домой? – спрашивает, когда я перевожу на него взгляд.

Наверно, по моим глазам совсем не сложно прочитать ответ, но всё же произношу:

– А у меня нет дома, Глеб.

– Лика…

– Отвези меня к его офису.

Пристальный взгляд, беспокойный.

Поздно обо мне переживать, Глеб. Поздно.

Астахов молчит, авто не заводит. Приходится пояснить:

– Там моя машина.

Теперь он кивает. И действительно вскоре подвозит меня к парковке. На противоположную сторону не смотрю, пытаюсь справиться с эмоциями, но выходит так себе. Ком из горечи так и стоит в горле, никуда не исчезает, подозреваю, он теперь там навсегда, и по большому счёту меня мало волнует, как я выгляжу со стороны. Уверенно, жалко, вообще никак – плевать на всё.

Но когда уже подхожу к своей машине и нажимаю кнопку на брелке, застываю.

Там, за спиной, его офис.

Там я его видела последний раз.

Всего пару дней назад всё происходит, и я борюсь с желанием обернуться, а когда всё же делаю это, натыкаюсь на Глеба. Он оказывается рядом так неожиданно, что я срываюсь.

Закрываю ладонями лицо, когда он меня обхватывает, а потом бью его по груди. Колочу, что есть сил, просто выплёскиваю своё отчаяние, а Астахов прижимает меня крепче, гладит по голове и что-то шепчет. Когда успокаиваюсь, резко отстраняюсь.

– Ненавидишь меня? – говорит он, когда ловит мой взгляд. – Считаешь на его месте должен быть я?

Просто молчу. Отворачиваюсь и уже открываю дверь, когда слышу в спину:

– Лика, – тихое, отчаянное. – Пожалуйста, не делай глупостей.

Всё-таки смотрю на него. У Астахова в глазах настоящий страх, мне кажется, сделай я неловкое движение, и он тут же сорвётся. Схватит, удержит, не отпустит. Он всерьёз верит, что я слечу с катушек. Да я и сама не уверена, что со мной порядок.

– Не переживай, я ничего не сделаю, не во всём ещё разобралась, – даже усмехаюсь, правда выходит слишком нервно.

– Я позвоню завтра.

– Не нужно.

– Я позвоню.

Качаю головой и всё-таки сажусь за руль. Отъезжая от парковки, замечаю, что серый джип следует за мной. Ну и пусть. Когда-нибудь он все равно исчезнет, не вечно же будет меня преследовать.

Я бесцельно катаюсь по городу какое-то время и всё-таки ошибаюсь: Астахов держится в стороне, но из вида совсем не пропадает, а когда въезжаю на мост и вовсе сокращает расстояние. Качаю головой и еду в квартиру. И лишь остановившись у дома, когда Глеб, моргнув фарами, скрывается за углом, пытаюсь найти телефон между сидениями.

Заряд, конечно, уже сел, и прихватывая ещё и сумку, я теперь спешу в квартиру.

Поток мыслей вперемешку с воспоминаниями нещадно атакует, сосредоточиться сложно, да и пока что не могу понять, нужно ли. Пустая квартира, словно издеваясь, добавляет картинок, и намерения зарядить телефон отходят на второй план. Просто брожу по квартире и трогаю стены. Вот здесь он прижимал меня и впивался в мои губы, трогаю их, прислоняюсь спиной к стене, и стою так, ловя воспоминания, спустя время иду в комнату, провожу рукой по покрывалу, здесь он снова позволил чувствовать себя счастливой.

Я ложусь прямо в одежде и закрываю глаза, а прихожу в себя только утром. Рано утром. Серые сумерки, которые раньше служили сигналом, что пора спать, теперь меняют свойства. Который раз они выступают индикатором моего пробуждения.

Преодолевая тоску, всё же достаю зарядное, и вскоре иду в зону кухни, где варю кофе.

Сажусь на подоконник и закрываю глаза, чашка обжигает ладони, но я их не убираю. Напиток я делаю, как любил Демид – терпкий, с привкусом горечи, я не изменяю своим вкусам, просто хочу чувствовать то же, что и он. Пусть и таким жалким способом.

Один глоток, второй, отставляю чашку, вытираю слезы и обхватываю себя руками. Но вместо воспоминаний, как он меня целовал – тот самый взгляд у джипа. Отчаянный. Последний.

Включившийся на зарядке телефон мигом прерывает мысленный мазохизм. Пиликает входящее, ещё одно, мне наверняка звонили. Но когда подхожу к телефону, игнорирую список требующих моего ответа за эти дни. А захожу в мессенджер и нажимаю «плей» на голосовом.

Его два дня назад присылает мне Оксана.

То, что я слышу, настолько меня впечатляет, что я какое-то время вот так и сижу, с мобильным в руках и пялюсь в стену. Даже на повтор не нажимаю, голос Оксаны в голове дублируется звучным эхом.

Из хаоса мыслей, что сейчас приходит в голову, выбивается самая яркая.

Какая же ты всё-таки дрянь.

Глава 39

Я, впрочем, и раньше это знала. Но только сейчас приходит осознание, что она натворила.

Теперь не нахожу себе места. Нужно успокоиться, Лика. Я приказываю себе хотя бы отдышаться, но не получается. Ещё и телефон принимается названивать, он раздражает, и я на время отключаю звук.

Клиенты не унимаются, отвечаю в мессенджере односложными предложениями, новые лекции под большим вопросом – мне вообще не до них. Возникает мысль, что вот теперь меня в этом городе почти ничего не держит. Хочу ли я уехать? Пока что не нахожу внутри ответа, но скорее да, чем нет. Лишь то самое «почти» не завершено. И теперь я бегу в прихожую, туда, где оставила сумку.

Конверт так и лежит внутри. Кручу его в руках, вспоминая слова Юдина. И хоть я пошла на условия своеобразной сделки, но теперь не вижу в ней смысла. Намеком Мирослав обозначил, что знал мою маму, получается, ему есть что мне рассказать.

Но станет ли он это делать? Или снова продолжит вести свою игру? Манипуляции, ради прибыли. Устранение, ради молчания. Расчищать дорогу всеми возможными способами – вот его тактика. Зацепить за больное, чтобы достичь своей цели.

Запечатанный бумажный пакет жжет пальцы, всего пара движений отделяет меня от правды.

Я не хочу иметь дел с убийцей, но всё равно не тороплюсь открывать упаковку. И теперь дело не в Юдине вовсе, а в этом чёртовом конверте. Я провожу по нему рукой, грубая бумага прогибается под моими пальцами, издает характерный звук, переворачиваю конверт, рассматриваю со всех сторон, так привыкают к своим страхам, осторожно, постепенно, нужно сначала принять, чтобы победить. И у меня получается, дрожь немного проходит, и спустя какое-то время я уже уверенно разрываю плотную упаковку в клочья.

Изучая то, что лежит внутри, дыхание задерживаю. Сначала бумаги не дают мне большой информации, я лишь понимаю, что речь идёт о фирме отца Демида. Перечитываю, и наконец замираю, понимая, зачем они нужны Юдину. А на последней странице ладони холодеют так, что я начинаю трястись.

Внутрь бумаг на отца Демида вложен лист, исписанный размашистым почерком, к нему прикреплен документ, подписанный Юдиным. Но содержание уже давно остывших строчек вводит в оцепенение – внизу стоит подпись, дата и расшифровка имени. Она-то и поражает меня больше всего. Потому что если верить письму, написал его Виктор Новак.

Мой отец.

Я кусаю губы сопоставляя факты, хоть я не уверена в собственных выводах, мне кажется, я на верном пути. Вот только одного пока что не понимаю – мотивов.

Глеб говорил, что позвонит, но теперь я решаю не дожидаться его звонка и, нетерпеливо стуча по экрану, выбираю из списка номер и набираю его сама. Он поднимает сразу, как будто гипнотизирует телефон, держа его в руках. Как будто ждёт звонка. И моих вопросов.

– Что-то случилось? – с тревогой в голосе спрашивает он, опуская приветствие.

Случилось. И давно.

– Соскучилась, – ухмыляюсь в трубку.

Молчание.

– Ты открыла конверт? – догадывается Глеб, голос звучит устало. Даже не отвечаю, просто киваю, молча, и, конечно, Астахов меня слышать не может, но я как будто только сейчас осознаю, что прочитала. И что держу в руках клочок бумаги, к которому когда-то прикасался мой отец. Слёзы обжигают, но преодолевая себя, всё же произношу:

– Так ли ты хочешь оберегать меня от глупостей? – усмехаюсь нервно в трубку. – Или можешь прямо сейчас убраться из города. Ещё не поздно.

Снова молчит. А потом я слышу его голос:

– Ты сейчас на эмоциях, Лика.

– Верно. И ты не представляешь, сколько всего мне хочется тебе сказать.

– Я заеду, – говорит просто Глеб. – Заеду и мы поговорим.

Нет, у меня свои условия, Глеб.

– Набережная. Лестница, ведущая в Сафроновский. В бывший Сафроновский. Через полчаса.

Просто отключаюсь, точно зная, что он приедет. Он не всё мне рассказывает в мой приход, далеко не всё. Лишь то, что ему по тем или иным причинам выгодно или нет смысла скрывать. А вот теперь ему придётся признаться в содеянном. От начала и до конца.

Конверт – не единственное, что меня волнует.

Спасибо Оксане, которая по каким-то причинам решает всё мне рассказать. Только она опаздывает.

Снова закусываю губу. Ладно эта идиотка, которая никогда и не поднималась в моих глазах выше своего нижнего уровня, но, чёрт бы тебя побрал, Астахов! Что я тебе сделала?

* * *

Пока я спускаюсь, тёплый ветер постоянно закидывает на лицо волосы. Деревья шелестят листвой в это тихое утро как-то особенно тревожно. Замечаю у перил силуэт, Глеб приходит даже раньше назначенного времени. Он сейчас опирается на парапет и что-то разглядывает у подножья лестницы. Его спина напряжена, Астахов практически не двигается, видимо, сосредоточен.

Невольно перевожу взгляд в сторону – высота немалая, зато красивый вид открывается. Сверху над нами – сгоревший район, снизу – небольшая набережная у реки, сейчас она подсвечивается розовым сиянием – рассвет сегодня не скупится на буйство красок, но любоваться на него не входит в мои планы сегодня. Снова оглядываюсь: наверняка планирующаяся застройка принесёт большую прибыль. Очень удачное расположение. И только в раннее утро, такое как сейчас, народа здесь нет.

Я осторожно делаю шаги, подходя ближе, практически бесшумно, но Астахов всё равно резко оборачивается.

– Это ты, – выдыхает, но напряжение явно не спадает. Он держит руки в карманах брюк, и подходит, отдаляясь от перил. Мысленно усмехаюсь, как будто боится, и да, желание расквитаться с ним велико, но только не таким способом.

– Я, – отвечаю серьёзно. – Я, Глеб. И мне очень хочется знать, зачем ты так со мной?

Взгляд не отвожу, Астахов ведь ещё не знает, что я в курсе не только истории с моим отцом. Но предоставлю ему шанс рассказать всё самому. Хватит ли смелости? Насколько сильно я в нём ошибаюсь? И Глеб, не дожидаясь моих вопросов, начинает говорить, словно чувствует, чего жду от него:

– Прежде, чем я начну свой рассказ, хочу кое-что ещё сказать. Знаю, что шанса больше не будет, и даже если ты не поверишь, знай… – делает паузу он. Нас вдруг обдает порыв ветра, и именно в этот момент из-за деревьев позади показывается солнце, Глеб щурится от яркого света, его зрачки сужаются ещё больше, отчего глаза теперь кажутся светлее, он делает ещё шаг ко мне, как будто отодвигая время правды. И глубоко вздохнув, продолжает: – Я не врал. Мои чувства к тебе намного сильнее, чем ты себе представляешь, Лика. Как бы это ни звучало, но всему виной эта идиотская любовь, – растягивает губы в кривой улыбке. – И я бы рад тебя ненавидеть, как ты и обещала, но у меня не получается. Даже когда увидел, как вы в подъезд заходите после клуба. И просидев всю ночь под твоими окнами, и даже проследив за тем, как он уезжает. Я надеялся, что смогу возненавидеть тебя, но не вышло. Ни черта у меня не вышло.

– И ты решил его подставить в последний раз, так? – глаза начинает щипать, но мне вообще плевать, к чему надевать маску, пусть видит, что он натворил.

– Нет, не так. Я должен рассказать тебе всё с самого начала.

– С удовольствием послушаю, – не перестаю хмуриться.

Глеб переводит взгляд в сторону реки, потом смотрит наверх, отсюда виднеются разрушенные пожаром постройки. Слежу за его взглядом, терпеливо жду, и когда он возвращает внимание мне, тело сковывает оцепенение, потому что теперь в его глазах холод. Леденящий, окутывающий подбирающейся опасностью. И хоть на улице довольно тепло, возникает желание обхватить себя за плечи.

– Я ненавидел его задолго до знакомства с тобой, – начинает говорить Глеб. Я понимаю, что имя Демида звучать будет, но даже простое упоминание отзывается тяжестью в груди. Вряд ли я когда-нибудь смогу прийти в себя, и спокойно реагировать тоже не получится. Закрываю глаза: секунда, две, три, открываю. Слушать дальше я готова. Смириться с утратой – нет.

Давай, Глеб. Бей по самому больному.

И он продолжает, снова поймав мой взгляд:

– Он об этом даже понятия не имел. Хочешь всей правды? Да к чёрту, – качает головой Астахов, сдаётся.

Как будто он всё ещё решал, как увильнуть, как вырулить, оставшись в прежнем статусе, но сейчас приходится смириться. Мой взгляд он расценивает верно. И теперь принимается рассказывать, почти не прерываясь.

– Давным-давно, лет семь назад, я полюбил девушку, – усмехается он. – Долго за ней ухаживал и добился. Планы строил, предложение сделал. Но после вместе мы пробыли не много, так вышло, что девушка отдала предпочтение другому, нет, не влюбилась, просто он был состоятелен, а я – нет. У меня за спиной только зарождающийся бизнес, а у него влиятельный отец и связи. Догадываешься о ком я?

Глеб не дожидается ответа, он просто выговаривается.

– Ладно, сейчас всё сама поймёшь. Скорее в отместку, что тоже чего-то стою, я ввязываюсь в проект, тогда только начинал заниматься реставрацией, а тут билет в выгодные акции, к тому же, победителю полагался приз – поддержка бизнеса от крупных партнеров и участие в проекте с архитектором города. Можно было неплохо продвинуться, на кону деньги огромные. Я подал документы, ночами не спал, вынашивал идею, продумывая всё до мелочей. Уверен был, что проект у меня в кармане, представлял лицо девушки, когда она узнает, что победил я. Но так вышло, что одним из организаторов мероприятия оказался Бронский-старший. Негласным, но имеющим связи. Цирк устроили, Юдин присутствовал, ажиотаж создали вокруг проекта, зрелище, а победил сыночек Бронского: бизнесмена, строительный бизнес которого полностью контролирует администрация и имеет с этого неплохой процент. Интересно, почему же лавры достались Демиду? – ухмыляется Глеб, но я возражаю на его сарказм:

– Потому что он талантлив.

Мысленно отмечаю, что упоминаю его в настоящем, не могу в прошлом, ещё не желаю принимать действительность. Точно знаю, что мой бывший муж продвинулся не только благодаря связям. Я видела его проекты, я знаю, сколько сил он в них сложил. И пусть иногда занимался деятельностью не совсем законной с подачи отца, но в его дизайнерских качествах сомнений нет. Астахов на это лишь головой качает.

– С такой финансовой поддержкой и с такими связями удивителен был бы другой исход, вот только узнал я об этом, когда уже вложил всё, что у меня было. И ладно бы кто другой, но меня обошёл именно он. Как понимаешь, моя ненависть теперь только росла. Зато во время подготовки к проекту, я познакомился с интересным человеком, с которым мы начали активно заниматься восстановлением старинных вещей: мебель, самовары, я тебе рассказывал, – поясняет Глеб и я киваю, – оказалось, он родом из Сафроновского. Вот и затянул меня туда, сам к тому времени переехал, но знакомые остались, очень много вещиц мы получали именно оттуда. Примерно в это же время появились слухи, что район, который и так уже наполовину расселён, хотят стереть с лица земли, потому что терпение верхов на исходе, договориться с теми, кто остался, не выходит. Людей буквально выживают. Сначала предлагали за копейки землю выкупить, и кто-то благоразумно согласился, а тех, кто остались чем только не запугивали. Но эти идейные глупцы не давали добро. Как будто они не понимали, чем их война закончится. Фамилии, от которых поступали угрозы, звучали уже знакомые, я любопытства ради приходил не некоторые встречи жителей, вливался к ним. Я сначала просто наблюдал, слушал. Слухи, что есть некая управа на Юдина, были, но конкретики – нет. Никто ничего не знал.