Текст книги "Послушай меня (ЛП)"

Автор книги: Тесс Герритсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Шестнадцать
Эми

Как ни старалась она вспомнить его лицо, образ все время ускользал от нее, как отражение, которое распадается, когда опускаешь руку в воду. Раз – и нет его. Раз – и ушло. Она знала, что это лицо скрывается где-то глубоко в ее памяти, но не могла добраться до него. Вместо этого, когда она закрыла глаза и подумала о нем, она увидела васильки. Выцветшие голубые васильки на обоях с прожилками плесени и пятнами уродливого желтого цвета от многолетнего сигаретного дыма.

Даже спустя столько лет она все еще могла представить себе эту спальню, размером чуть больше чулана, с одним маленьким окном. Окно, которого с тем же успехом могло бы и не быть, потому что дом прижимался к склону холма, перегораживающему весь солнечный свет. Ее комната представляла собой мрачную маленькую пещеру, которую ее мать пыталась украсить и сделать веселой. Джулианна повесила занавески, которые сшила сама из остатков кружева, купленных на дворовой распродаже. На той же дворовой распродаже она купила картину с розами, которую повесила над маленькой кроваткой Эми. Это была любительская картина – даже в восемь лет Эми могла отличить работу настоящего художника от той неряшливой попытки, подписанной внизу кем-то по имени Юджин. Но Джулианна всегда придумывала, как скрасить их жизнь в этом тесном домике, где сами стены пропахли скопившимися запахами, оставленными бесчисленными предыдущими жильцами. Мать всегда старалась изо всех сил.

Но он никогда ничем не бывал доволен.

Слишком долго она подавляла в себе воспоминания о тех днях, и теперь не могла вызвать в воображении образ его лица, но все еще помнила его голос, грубый и злой, кричавший на кухне. Всякий раз, когда он был в плохом настроении, ее мать отправляла Эми в комнату и велела ей запереть дверь, а сама оставалась справляться с его гневом так, как она всегда справлялась с ним. Что обычно означало тихую мольбу и неизменный синяк под глазом.

“Если я проиграю, проиграешь и ты”, – вот что он всегда кричал ей. Эми не понимала, почему эти слова имели такую власть над ее матерью, но они неизбежно сокрушали Джулианну и заставили ее замолчать.

Если я проиграю, проиграешь и ты.

Но именно ее мать терпела синяки, вставала на пути его кулаков. Это она каждое утро в пять утра тащилась на работу в местную закусочную, где разогревала сковороду и варила кофе до того, как на завтрак приходили фермеры и дальнобойщики. Она таскалась домой каждый день, чтобы приготовить обед и помочь Эми с домашним заданием, прежде чем он вернется домой. Потом они оба смотрели, как он напивается. Семейные ценности, так он это называл. Он бросал это в лицо Джулианне всякий раз, когда она пыталась уйти от него. Семейные ценности были угрозой, дубиной, которую он использовал, чтобы удерживать их вечными участниками этого сражения.

Большую часть времени эта битва разворачивалась в других комнатах, где Эми не могла за ней наблюдать. Но она могла слышать все через стену, когда лежала, свернувшись калачиком, в кровати и смотрела на обои с голубыми васильками.

Даже сейчас, в сотнях миль от того дома под холмом, она все еще могла слышать те голоса в своей голове, его бешеный рев становился все громче и громче, а голос Джулианны постепенно стихал. Семейные ценности означали, что голову нужно держать опущенной, а говорить тихо. Это означало ужин на столе к шести, а твоя зарплата в его руках каждую вторую пятницу.

Это означало хранить секреты, которые в любой момент могли взорваться у тебя перед носом.

Неужели эта жалкая лачуга все еще стоит? Спит ли сейчас какая-нибудь девушка в своей старой спальне, или все это было снесено, а призраки укатаны бульдозером в землю, где им и место? Призраки тех васильков никогда не исчезнут; они были здесь, в ее голове, все еще такие яркие, что она могла видеть их окрашенные никотином лепестки, но почему она не могла вспомнить его лицо? Куда делось это воспоминание?

Все, что она помнила, – это голос, кричавший на кухне, клявшийся, что он никогда их не отпустит, никогда не откажется от них. Он сказал, что как бы быстро и далеко они от него ни убежали – он найдет их.

Возможно ли это? Что теперь он пришел за нами?

Семнадцать
Анджела

Мне всегда нравилось ходить по магазинам для званых обедов. Катя свою тележку по супермаркету, я представляю, как гости сидят за моим столом и наслаждаются едой, которую я с такой любовью приготовила. Не то чтобы это был особенно большой званый ужин, просто семья Джейн и милый Барри Фрост со своей надоедливой женой Элис, плюс Маура и – я надеюсь – друг Мауры, отец Брофи. Когда-то мне было бы неприятно видеть их вдвоем, потому что я была воспитана хорошей девочкой-католичкой. Но взгляды меняются. В моем возрасте ни одно из старых правил больше не кажется высеченным на камне, особенно когда дело касается любви. На всякий случай, если он все-таки придет, я приготовлю ужин на семерых. Семерых с половиной, если считать малышку Реджину. Это ненамного больше, чем обеды на пятерых, которые я готовила каждый вечер, когда мои дети были маленькими и приготовление пищи было обязанностью, а не просто подачей чего-то съедобного на стол.

В этот раз блюдо будет не просто съедобным. Я хочу, чтобы это было похоже на праздник.

У мясного прилавка я беру прекрасную баранью ногу, которую мой мясник с любовью заворачивает в бумагу. Я собираюсь посыпать его зубчиками чеснока и поджарить до средней степени прожарки. Какая жалость, что Алиса Фрост сидит на какой-то диете и, вероятно, даже не прикоснется к ней. Ей же хуже. Я прохожу через продуктовый отдел, собирая нежные листья салата и желтый лук, картофель и зеленую фасоль. И спаржу. Это для меня. Начался сезон свежей спаржи, и я рада видеть ее, потому что это означает, что уже не за горами лето.

Я толкаю свою тележку вверх и вниз по проходам в поисках оливкового масла и макарон, кофейных зерен и вина. Шесть бутылок, минимум. Опять же, кое-что из этого только для меня. С почти полной тележкой я направляюсь в отдел замороженных десертов. Никогда не помешает иметь под рукой парочку упаковок мороженого. Я заворачиваю за угол в проход между морозильниками и останавливаюсь, когда вижу, кто стоит там, уставившись на ассортимент мороженого.

Триша Тэлли. Так она все-таки не похищена или убита, а явно жива, если ходит за мороженым.

– “Триша!”

Она смотрит на меня безразличным взглядом подростка. Либо она растерялась и не узнала меня, либо ей просто все равно.

– “Это я. Анджела Риццоли.”

– “А, ясно. Привет.”

– “Давненько я тебя не видела”.

В этот теплый день на ней синие джинсовые шорты и футболка большого размера, которая соскользнула с одного плеча, оставив его обнаженным. Это тощее плечо пожимается в нерешительном приветствии, когда я подкатываю свою тележку ближе.

– “Что происходит, Триша? Я говорила с твоей мамой, она так беспокоится о тебе!"

Ее лицо застывает. Она смотрит на морозильник, впиваясь взглядом в полки.

– “Почему бы тебе хотя бы не позвонить ей?” – предлагаю я. “Скажи ей, что с тобой все в порядке. Тебе не кажется, что она заслуживает хотя бы этого?”

– “Ты ничего о ней не знаешь”.

– “Она твоя мама. Этого вполне достаточно чтобы хотя бы позвонить ей.”

– “Только не после того, что она сделала”.

– «О чем ты? Что такого тебе сделала Джеки?”

Триша отворачивается от морозильника. «Кажется, я вообще ничего не хочу», – бормочет она и уходит.

Я смотрю ей вслед, сбитая с толку тем, что только что произошло. Я знаю эту девушку всю ее жизнь. Я помню, как принесла розовый комбинезон и пакет памперсов, когда она родилась. Когда она была герлскаутом, я каждый год покупала у нее мятные леденцы и жертвовала на поездку ее класса в округ Колумбия, Но это уже не та милая девочка. Эта Триша злая и обиженная, подросток – кошмар каждой матери.

Бедная Джеки.

***

В тот день, после того, как я убрала продукты, я иду по улице к дому Джеки. Она обрадуется, узнав, что я видела ее дочь живой и здоровой. Когда она открывает дверь, я вижу напряжение на ее лице, обвисшие мешки под глазами, нечесаные волосы. Она плакала, и от этого я еще больше злюсь на Тришу. Слава богу, моя Джейни никогда не подвергала меня ничему подобному.

«О, дорогая», – говорю я, входя в дом. – Похоже, тебе нужны хорошие новости.

– Я сейчас не в настроении принимать гостей.

– Но от этого тебе станет легче. Я гарантирую.

Направляемся прямо на кухню. Для женщин это автоматический пункт назначения, первое место, куда вы идете, чтобы с дороги попить чайку и передохнуть. Я не уверена, что Джеки вообще использует свою гостиную в эти дни, потому что все там кажется застывшим на месте, неподвижным, как будто кто-то покрыл все это воском, чтобы сохранить презентабельный вид на случай, если появится важный гость. Я не такой гость. Я просто друг – по крайней мере, я так думала, но она не выглядит счастливой, увидев меня, и явно хочет, чтобы я ушла. Что-то изменилось.

Да, думаю я, заходя на кухню. Что-то определенно изменилось. Здесь еще больший беспорядок, чем в прошлый раз. В раковине навалена грязная посуда, и, судя по засохшим остаткам еды на тарелках, она лежит там не меньше суток. Несколько осколков стекла сверкают на полу возле холодильника. Кто оставляет битое стекло на полу? Джеки не предлагает мне чай или кофе – опять же, это на нее не похоже. Мы садимся за стол, но она не смотрит на меня, как будто боится. Или стесняется своего изможденного вида.

– Расскажи мне, что происходит, – говорю я.

Она пожимает плечами. – "Замужество. Все сложно."

– Вы двое поссорились, да?

– "Ага."

– Так кто разбил стекло, ты или Рик? Я указываю на осколки на полу.

– «Ох, это Рик. Он швырнул его и… – Она всхлипывает, пытаясь сдержать слезы.

– Он не ударил тебя, ведь правда? Потому что, если он это сделал, я…

– Нет, он меня не бил.

– Но он швыряет посуду.

– «Энджи, прошу, не сгущай краски».

– «Да куда уж сгущать».

– «У нас была ссора. Он ушел, чтобы остыть. Вот и все. Это все, что я хочу сказать».

– Но он вернется?

– "Я не знаю." – Ее всхлипы становятся все более отчаянными. – «Может, и нет. Я просто боюсь, что он что-нибудь сделает».

– "Тебе?"

– "Нет! Перестань так думать!» – Внезапно она встает. – «Мне нужно прилечь. Так что, если ты не возражаешь...

– Но я так и не рассказала тебе, что сегодня произошло.

– "Энджи, мне действительно сейчас не до разговоров". Она собирается выйти из кухни.

– «Это Триша! Я видела ее в супермаркете всего несколько часов назад. Она была жива и здорова, выбирала мороженое».

Джеки останавливается в дверях и поворачивается ко мне. То, что я вижу на ее лице, меня озадачивает. Несмотря на то, что я только что сообщила ей чудесные новости, выглядит она напуганной. – " Ты… ты говорила с ней?"

– “Я пыталась, но ты ведь знаешь этих подростков.”

– “Что она сказала?”

– “Кажется, она действительно злится на тебя”.

– "Я знаю."

– “Что произошло между вами двумя? Она сказала, что это все из-за тебя.”

– “Она не сказала тебе в чем причина, не так ли?”

– "Нет."

Джеки вздыхает с облегчением. – “Я не хочу говорить об этом. Пожалуйста, просто оставь меня в покое, ладно? Это наши семейные дела и мы разберемся в них сами”.

Я выхожу из ее дома, чувствуя себя сбитой с толку. Когда я ухожу, то замечаю, что она наблюдает за мной, ее изможденное лицо белеет в рамке окна. Я не знаю, что разлучило эту семью, и, очевидно, ни один из них не собирается мне рассказывать. По крайней мере, теперь я знаю, что это не случай похищения подростка. Это случай обозленного подростка и брака, балансирующего на краю пропасти.

Просто еще один день по соседству.

Восемнадцать
Маура

Когда Маура посмотрела на клавиатуру, она почувствовала, как ее сердцебиение участилось, в такт темпу аллегро, в котором теперь играл оркестр, каждая нота, каждый такт отсчитывали время до ее соло. Она так хорошо знала свою партию, что могла играть ее с закрытыми глазами, но ее руки дрожали, нервы натягивались все туже и туже, когда струнные и деревянные духовые взывали друг к другу. Теперь к ним присоединились фаготы, заиграли флейты, и настало ее время.

Она начала свое соло. Ноты запечатлелись в ее мышечной памяти, теперь они были ей так же знакомы, как дыхание, и ее пальцы без усилий двигались по каденции, замедляясь до дольче, а затем переходили к финальной трели. Это был сигнал для струнной секции поднять свои смычки для секции тутти. Только тогда, когда за дело взялись остальные члены оркестра, она смогла оторвать руки от клавиш. Она глубоко вздохнула и почувствовала, как ее плечи расслабились. Я сделала это. Сыграла без единой запинки.

Затем репетиция сорвалась. Где-то среди струнных ноты столкнулись в сердитой мешанине, сбив с толку деревянные духовые. В разгар этой диссонирующей потасовки дирижерская палочка резко постучала по пюпитру.

– “Остановитесь. Остановитесь!” – крикнул дирижер. Фагот дал последний гудок, и оркестр замолчал. – "Вторые скрипки? Что у вас там произошло?” Он нахмурился, увидев провинившуюся секцию струнных.

Майк Антрим неохотно поднял свой лук в воздух. – “Это моя вина, Клод. Я потерял свое место. Забыл, на какой мерке мы были.”

– “Майк, у нас осталось всего две недели до концерта”.

– “Я знаю, знаю. Обещаю, этого больше не повторится.

Дирижер указал на Мауру. – “Наша пианистка здесь делает потрясающую работу, так что давайте попробуем брать с нее пример, договорились? Теперь давайте вернемся к пяти тактам перед тутти. Пианино, введи нас в игру трелью, пожалуйста".

Когда Маура подняла руки к клавиатуре, она мельком увидела раскрасневшегося Майка Антрима, который смотрел в ее сторону, произнося одними губами слово прости.

Он все еще выглядел сконфуженным, когда полчаса спустя репетиция закончилась. Пока другие музыканты собирали свои подставки и инструменты, он подошел к пианино, где Маура собирала свои ноты. – «Ну, это было довольно унизительно. Во всяком случае, для меня, – сказал он. – Но ты сделала это без особых усилий".

– "Едва ли." Засмеялась она. – «Последние два месяца я только и делала, что тренировалась».

– “И это, безусловно, заметно. Очевидно, я и сам должен был больше тренироваться, но на меня столько всего навалилось”. Он сделал паузу и посмотрел на футляр для скрипки, который держал в руках, как будто пытаясь придумать способ затронуть тему, которая была у него на уме. – “Ты торопишься? Потому что мне было бы очень интересно поговорить о расследовании.”

– “Дело Суарес?”

– "Да. Это действительно потрясло меня, и не только потому, что я знал ее. Но теперь детектив Риццоли высказала предположение, что убийца положил глаз на мою дочь.”

– “Я такого не слышала”.

– “Это случилось на похоронах Софии. На кладбище был один мужчина, который, казалось, слишком интересовался Эми. И это нас беспокоит”.

Другие музыканты уже выходили из зала, но Антрим не сделал ни малейшего движения, чтобы уйти. Дверь с грохотом захлопнулась, послав эхо по опустевшему зданию. В зале остались только Маура и Антрим, одиноко стоявшие среди пустых стульев.

– “Детектив Риццоли с тех пор нам ничего больше не говорила”, – сказал Антрим. – “Джулианна так волнуется, что не может уснуть. Эми тоже. Мне нужно знать, должны ли мы что-то предпринять. И стоит ли нам вообще бить тревогу”.

– “Я уверена, что Джейн сказала бы тебе, если бы это было так”.

– “У меня такое чувство, что ей нравится держать свои карты при себе. Ты ведь хорошо ее знаешь, не так ли?"

– Достаточно хорошо, чтобы знать, что ей можно доверять.

– “Она бы сказала нам правду?”

Маура сунула ноты в свой портфель и посмотрела на Антрима. – “Она самый честный человек, которого я знаю”, – сказала она, и это было правдой. Слишком часто люди избегали говорить откровенно, потому что честность влечет за собой последствия, но это никогда не мешало Джейн говорить правду, какой бы болезненной она ни была.

– Как ты считаешь, ты могла бы поговорить с ней? Дай ей знать, как мы волнуемся?

– «Я ужинаю с ней завтра вечером. Я узнаю, есть ли что-то, чем она хочет поделиться с тобой".

Они вышли из здания в ночь, настолько густую и влажную, что казалось, что они бредут в теплой ванне. Она вдохнула сладкий воздух и посмотрела на облако роящихся мотыльков, бившихся об уличный фонарь. Их машины были единственными оставшимися на стоянке, «Лексус» Мауры стоял в полудюжине киосков от «Мерседеса» Антрима. Она открыла свой автомобиль и уже собиралась скользнуть внутрь, когда он задал вопрос.

– "Что еще ты можешь рассказать мне о детективе Риццоли?"

Она повернулась к нему. – "В каком плане?"

– "В профессиональном. Можем ли мы рассчитывать на то, что она проследит за каждой деталью?»

Маура посмотрела на него поверх своей машины, на крыше которой блестела мокрая пленка влаги. – "Я работаю со многими детективами, Майк. Лучшего следователя я не встречала. Джейн умна и дотошна. Ее даже можно было бы назвать безжалостной".

– «Безжалостность – это хорошо».

«В ее работе это определенно так». – Маура замолчала, пытаясь прочесть выражение его лица в свете огней парковки. «Почему ты спрашиваешь о ней? Тебе интересно, сможет ли она справиться с такой работой?"

– "Не мне. Это все моя жена. У Джулианны старомодное представление о том, как должен выглядеть детектив из отдела убийств, и…

– «Дай угадаю: это не должна быть женщина».

Антрим смущенно рассмеялся. – «Да, безумие, не так ли, в наше-то время? Но Джулианна боится. Она не признается в этом, но на каком-то уровне действительно верит, что для защиты семьи нужен мужчина. Прошлой ночью я проснулся и обнаружил, что она встала с постели и смотрит на улицу, проверяет, не прячется ли кто снаружи».

– «Ну, ты можешь сказать Джулианне, что ты и твоя семья в надежных руках. Я серьезно."

Он улыбнулся. – «Спасибо. Я так и сделаю.”

Она забралась в свой "Лексус" и только завела двигатель, как Антрим постучал в ее окно. Она опустила стекло.

– “Ты знаешь о вечеринке, которую мы устраиваем после концерта?” спросил он.

– “Там будет вечеринка?”

– “Да, я волновался, что ты пропустила мое объявление, потому что пришла позже. Мы с Джулианной устраиваем вечеринку для всех музыкантов и их гостей. Настоящая коктейльная вечеринка с достаточным количеством еды, чтобы накормить целую филармонию. Так что приводи с собой гостя.”

– “Это звучит забавно. После этого концерта мне определенно понадобится несколько коктейлей, чтобы расслабиться”.

– “Отлично. Увидимся на репетиции на следующей неделе. При условии, что меня не выгонят из секции скрипки. Кстати, Маура?”

– "Да?"

– “Ты была просто великолепна сегодня вечером. Жаль, что ты выбрала трупы вместо Шопена."

Она рассмеялась. – “Это для моей следующей жизни”.

***

Маура прибыла первой, и теперь она стояла на кухне Анджелы Риццоли, потягивая бокал вина и чувствуя себя никчемной, пока хозяйка сновала по комнате с деловитостью опытного повара, метаясь от холодильника к раковине, а от разделочной доски к плите, где все четыре конфорки были заняты кастрюлями для варки на медленном огне. Это была обратная сторона ее патологической пунктуальности; это означало стоять на кухне у хозяйки и вести светскую беседу, в чем Маура никогда не была сильна. К счастью, Анджела говорила достаточно за них обоих.

– “С тех пор как Фрэнки переехал в округ Колумбия, а Винс застрял в Калифорнии, мне больше не для кого готовить”, – сказала Анджела. – “Все эти годы, все эти обеды. Рождество, Пасха и День благодарения, а теперь это просто ужин на одного. Я чувствую себя обделенной, понимаешь?”

Судя по кипящим на плите кастрюлям, в этот вечер никто больше не будет чувствовать себя обделенным.

– "Вы уверены, что я не могу вам помочь?" – спросила Маура. – "Может быть, помыть салат?"

– "О нет, Маура, тебе ничего не нужно делать. У меня все под контролем».

– "Но у вас здесь так много всего происходит. Дайте мне работу!».

– "Соус. Можешь перемешать соус маринару. Фартуки в том нижнем ящике. Мне бы не хотелось, чтобы ты испачкала свою красивую блузку".

Обрадовавшись, что наконец-то получила задание, пусть и бессмысленное, Маура надела фартук, с надписью Cucina Angela, и перемешала маринару.

– “Знаешь, я действительно надеялась, что он придет сегодня вечером”, – сказала Анджела. – “Твой друг”.

Друг. Эвфемизм для мужчины, который делил с Маурой постель.

– “Дэниел хотел”, – сказала Маура. – “Но кто-то умер, и ему нужно было побыть с их семьей сегодня вечером”.

– “Я думаю, это связано с его работой, не так ли? Никогда не знаешь, когда ты понадобишься людям”.

Его работа. Еще один эвфемизм, еще один способ обойти неприятную реальность призвания Дэниела. Маура ничего не сказала, помешивая маринару.

– “Жизнь сложна, не так ли?” – сказала Анджела. – Все эти перипетии и повороты. Никогда не знаешь, в кого влюбишься.”

Маура продолжала помешивать соус, пар омывал ее лицо.

– “Я была воспитана хорошей девочкой-католичкой. А теперь посмотри на меня, ” сказала Анджела. – “Я собираюсь развестись с одним и живу с другим”. Она вздохнула. – “Я просто хочу сказать, что понимаю тебя, Маура. Я все прекрасно понимаю.”

Наконец Маура повернулась к ней лицом. Они никогда не разговаривали о ней и Дэниеле, и этот разговор среди кипящих кастрюль застал ее врасплох. Лицо Анджелы раскраснелось из-за кухонной духоты, а волосы завились от пара, но взгляд был прямым и твердым. И добрым.

– “Мы любим тех, кого любим”, – сказала Маура.

– “Разве это не правда? А теперь позвольте мне наполнить твой бокал вином.”

– “Ма?” – раздался голос от входной двери. – “Мы все здесь!”

В доме послышались шаги, и четырехлетняя Реджина ворвалась на кухню. – ”Нонна!" “ закричала она и бросилась в объятия Анджелы.

– “Эй, эй, эй!” – крикнул Барри Фрост, входя на кухню с упаковкой из шести банок пива в руках. – “Похоже, вот где происходит всё действие!”

Все столпились в крошечной кухне. Вошел Габриэль, неся две бутылки вина. Жена Фроста, Элис, принесла букет роз и, не теряя времени, полезла под раковину в поисках вазы. Это была классическая Элис, сразу переходящая к делу. Кухня теперь была так переполнена, что Анджеле едва хватало места для работы, но она выглядела довольной создавшимся хаосом. Она вырастила троих детей в этом доме, приготовила тысячи блюд на этой кухне и сияла, когда хлопали винные пробки, а из кастрюль на плите поднимался пар.

– “Ух ты, миссис Р.”, – сказал Фрост. – “Вы устроили настоящий пир!”

И это, конечно, был настоящий пир: салаты и паста, жареная баранина и зеленая фасоль с чесноком. Когда все блюда были на столе и они расселись по стульям, Анджела посмотрела на своих гостей с усталой, но счастливой улыбкой.

– “Господи, как же я по этому скучала”, – сказала она.

– ”По чему по этому, ма?" – спросила Джейн. – “По возможности вкалывать весь день на кухне?”

– “По тому, что вся моя семья за одним столом”.

Хотя на самом деле они и не были семьей, подумала Маура, сегодня казалось, что все они действительно семья. Она оглядела сидящих за столом людей, которых знала много лет, людей, которые знали о ее несовершенствах и ее иногда неудачных решениях, но все равно принимали ее. Во всех смыслах они были ее семьей.

Ну, все, кроме одного.

– “Я слышала, что ты выдающаяся солистка”, – сказала Элис Фрост, передавая салат Мауре. – “Мы с Барри с нетерпением ждем концерта”.

– “Ты придешь?”

– “О да. Разве он не говорил тебе, как сильно я люблю классическую музыку?”

– “Я надеюсь, он также сказал, что мы сугубо любительский оркестр, так что, надеюсь, вы не ожидаете увидеть Карнеги-Холл. Мы просто врачи, которые любят вместе играть музыку”.

– “Разве ты не находишь, что эти два навыка усиливают друг друга? Высшее образование и музыкальные способности? Я считаю, что все дело в усилении развития мозга. Когда я училась на юридическом факультете, у нас был свой собственный оркестр. Я играла на флейте. Мы были любителями, но мы были чертовски хороши”.

Тарелка с макаронами, политыми соусом маринары, двинулась по столу. Когда миска дошла до Элис, она поморщилась и передвинула ее прямо к Мауре. Пренебрежение не осталось незамеченным Анджелой, чьи губы раздраженно скривились. Маура намеренно положила себе щедрую порцию пасты.

– “Это блюдо изумительно, миссис Риццоли”, – сказал Фрост.

– “Я ценю гостей со здоровым аппетитом, Барри”, – сказала Анджела, бросив неодобрительный косой взгляд на Элис, которая лихорадочно выбирала гренки, словно они были насекомыми, кишащими в ее салате.

Фрост нарезал кусочками мясо средней прожарки. – “Потрясающе, как всегда! Много пролетело времени с тех пор, как я в последний раз ел блюда из бараньей."

– “Да уж наверно! Я полагаю, дома тебя не очень-то часто этим балуют”, – сказала Анджела, бросив еще один взгляд на Элис.

– “Как дела у Винса в Калифорнии?” – спросила Маура, быстро меняя тему. – “Он скоро вернется домой?”

Анджела вздохнула. – “Ох, все это еще витает в воздухе. У его сестры были некоторые осложнения после операции на тазобедренном суставе, а в ее возрасте кости заживают не так быстро.”

– “Ей повезло, что у нее есть такой брат, как он”.

– “Не думаю, что она это ценит. Жалуется на все. На его готовку, его вождение, его храп. У них всегда были сложные отношения”.

А какие отношения не сложные? подумала Маура, оглядывая стол. Анджела, воспитанная католичкой, теперь была на грани развода. Барри и Элис только недавно вытащили свой брак из огня, после романа Элис с одноклассником из юридической школы. А еще есть Дэниел и я. Возможно, это самые сложные отношения из всех.

– “Итак, миссис Р.”, – сказал Фрост. – “Что случилось с той девушкой, которая пропала по соседству?”

Анджела просияла. – “Я так рада, что ты спросил”.

– "А я нет", – сказала Джейн.

– “Я отвечу на твой вопрос, Барри", – конкретно эта тайна была раскрыта. Я видела Тришу в супермаркете. Она жива и здорова”.

– “Как я и предполагала”, – сказала Джейн. – “Она просто сбежала из дома. Снова.”

– “Разве это не требует дальнейшего расследования?” – спросила Элис, высказывая свое непрошеное мнение. – “Что все-таки происходит в этом доме? Это все отец? Вы знаете, что двадцать пять процентов сексуальных насильников – отцы?” Элис оглядела сидящих за столом, готовая поспорить с любым, кто попытается ей возразить.

Никто этого не сделал. Никто никогда не хотел спорить с Элис Фрост о чем бы то ни было.

– "Но теперь у нас есть еще одна загадка, которую нужно разгадать”, – сказала Анджела. – “Грины”!

– “А кто они, эти Грины?” – спросила Элис.

– “Те странные люди через дорогу”.

– “Почему странные?”

– “Они что-то скрывают”, – сказала Анджела. Она понизила голос, как будто секрет не должен был выйти за пределы этой комнаты. – “И у него есть пистолет”.

Габриэль, который вытирал жирные руки Реджины, поднял глаза. – “Вы действительно видели его оружие?”

– “А разве Джейн тебе не сказала? Я видела, что он был заткнут за ремень, когда Мэтт наклонился. Он был спрятан у него под рубашкой, что делает его скрытым оружием, верно? И он похож на человека, который точно знает, как им пользоваться”.

– “Где он находился, когда вы увидели у него пистолет?”

– “Он был на балконе. На своем заднем дворе.”

Наступила тишина, пока все за столом обдумывали эту деталь.

– “Ма, ты шпионила за ним”, – сказала Джейн.

– “Нет, я случайно оказалась на заднем дворе Джонаса, когда услышала весь этот стук у соседей. Я просто заглянула через забор, чтобы посмотреть, что там происходит”.

– “Каждый имеет право уединиться на собственном заднем дворе”, – сказала Элис. Конечно, это была правда, но никто не хотел ее слушать, тем более когда это исходило от Элис, как от адвоката.

– “Что ты делала на заднем дворе Джонаса?” – спросила Джейн.

– «Я живу на этой улице сорок лет и стараюсь присматривать здесь за порядком, вот и все. Как же мы сможем предотвратить дурные вещи, если даже не будем обращать на них внимания».

– “А она права”, – сказал Фрост.

Анджела посмотрела на Джейн. – “Ты не выясняла, есть ли у него разрешение на скрытое ношение оружия?”

– “У меня не было на это времени, ма”.

– “Потому что все это кажется очень подозрительным”.

– “Казаться подозрительным, слава богу, не является преступлением”, – сказала Элис, не в силах удержаться от того, чтобы не поделиться своей юридической точкой зрения.

– “Давайте, все вы. Позвольте мне показать вам их дом", – сказала Анджела. Она бросила салфетку на стол и поднялась на ноги. – “Быть может тогда вы наконец поймете, о чем я говорю”.

Фрост послушно встал, чтобы последовать за ней, а секунду спустя поднялась и Элис. И все, миграция была запущена. Маура поставила свой бокал и тоже последовала за остальными, хотя бы из вежливости.

Все собрались у окна гостиной и посмотрели на улицу. Это был сплошь средний класс со скромными домами на скромных участках, район, где мужчина когда-то мог вырастить троих детей только на свою зарплату. Джейн выросла здесь, и Маура представляла, как она едет на велосипеде по этой улице, или перебрасывается мячом с братьями на подъездной дорожке. Она взглянула на Джейн и увидела задиристо-хмурый вид и квадратную челюсть, которые, должно быть, были у Джейн с детства. У Анжелы была такая же упрямая челюсть. В семье Риццоли решительность явно передавалась по женской линии.

Джейн пробормотала Мауре: – «Я извинюсь попозже».

– "За что?"

– "За то, что вас тут завербовали в детективное агентство Анджелы Риццоли".

– «Я забыла сказать тебе, что вчера вечером видела Майка Антрима на репетиции. Он беспокоится, Джейн. Вся семья на нервах».

– "Да, могу себе представить".

– "Он хочет знать, есть ли что-нибудь на того парня с кладбища.

Джейн вздохнула. – «Хотела бы я, чтобы мне было что сообщить, но нечего».

– «А что насчет одноразового телефона? В последнее время с него звонили?»

– «Никто. Телефон молчит».

– «Хорошо, расскажите мне, что вы все видите», – сказала Анджела, все еще не сводя глаз с дома через дорогу. Она протянула Фросту бинокль.

– Что я должен увидеть? – спросил он.

– Скажи нам, тебе ничего в этом доме не кажется странным?

Фрост посмотрел в бинокль. – «Я ничего не вижу. Все жалюзи опущены».

– "Вот именно, – сказала Анджела. – Потому что они что-то скрывают".

– Это их право, – указала Элис раздражающе-властным голосом. – «Никто не обязан выставлять себя напоказ всему миру. Хотя мистер Америка, кажется, рад этому".

– "О, это всего лишь Джонас, – сказала Анджела. "Игнорируйте его."

Но трудно было игнорировать седовласого мужчину, поднимающего тяжести по соседству с Гринами. Он стоял перед окном своей гостиной с обнаженной грудью и качал железо на виду у всех.

– «Этот человек не хочет, чтобы его игнорировали, – сказала Джейн.

– “Ну, он в ужасно хорошей форме для человека его возраста”, – заметила Элис.