Текст книги "Темная зона"

Автор книги: Терри Персонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Глава 47

Зажав в кулаках топорище, Куэйд присел возле чужака и вгляделся через небольшой прямоугольник окна в подвальную темень. Показалось, что он заметил проблеск света в погребе. Подождал, но больше ничего не увидел и не услышал. Он отмахнулся от проблеска, списав его на возбуждение. Никому туда было не забраться: даже ребенок и тот с трудом сможет пролезть в такое крохотное окошко.

Куэйд перевел взгляд на свою добычу и пнул лежавшего в бок носком сапога – никакой реакции. Он нагнулся, подхватил грабителя под мышки и потащил к мастерской. Когда вошли в полосу света предохранительной лампы, Куэйд разглядел, что мужчина ниже его ростом, но шире в груди и в плечах. И вообще он был весь как из железа отлит: понадобится много веревок. Перетащив незваного гостя через порог, Куэйд перестал его поддерживать и швырнул на пол, после чего запер дверь, включил внутренний свет и потянулся к выключателю, располагавшемуся рядом.

Бернадетт услышала, как хлопнула дверь, и сразу же распознала слабый металлический лязг, донесшийся от хозпостройки. Прыгая через ступеньку, она подбежала к двери в подвал. Свободной рукой ухватившись за дверную ручку, повернула ее и принялась толкать, тянуть, трясти. Заперто. Ощупав дверь вокруг замка, она отыскала головку запора и повернула – заперто наглухо. Обернувшись, она побежала вниз по ступенькам, на ходу убирая пистолет, снова забралась на корыто и протиснулась сквозь подвальное окошко, прыжком вскочила на ноги, и бегом пустилась через двор.

Бернадетт была на полпути к сараю, когда погасло освещение над его входной дверью. В наступившей темноте она увидела, что внутри горит свет, пробивающийся через дырявые занавески. Присев под одним из окон, Бернадетт достала оружие и сквозь дырку в занавеске заглянула в сарай. Видно было только то, что строго впереди, то есть гаражная дверь в противоположном конце сарая, и ничего больше. Повернув голову, она заметила вдоль длинной стены верстак и инструменты над ним. Наконец ей удалось разглядеть другую длинную стену.

Гарсиа лежал на полу, тело его распласталось вдоль верстака, тянувшегося у той стены. Нельзя было понять, в сознании босс или нет, – он лежал лицом вниз на цементе, руки сзади. Он не двигался, но она убеждала себя, что он жив. Куэйд стоял рядом с телом на коленях, закручивая веревку вокруг запястий пленника. Если б он уже убил Гарсиа, то не стал бы возиться, связывать ему руки. Или стал бы? Может, бывший священник уже дошел до точки? Куэйд покончил с веревками и встал на ноги. Бернадетт было видно: безумец упаковал Гарсиа надежно и прочно. Манеру вязания узлов она узнала – то же самое Куэйд проделал и с судьей.

Куэйд протянул руку к верстаку и снял с него еще один моток веревки, перебрался к ногам Гарсиа и принялся виток за витком опутывать колени. Бернадетт жалела, что не видела лица Куэйда: пока тот сидел к ней спиной, никак нельзя было судить о его намерениях. Может, он разговаривал с Гарсиа, угрожая ему? Ни револьвера, ни ножа не видно, только по стенам развешано много чего другого, что годилось бы в орудие убийства. Что Куэйд уготовил Гарсиа? Обыскал ли он его карманы? Забрал ли его табельное оружие? Рассмотрел ли удостоверение? Знает ли Куэйд, что совершает нападение на федерального агента? Или ему на это начхать? А может, это ярит Куэйда еще больше, чем если бы ему попался гражданский?

Такие постройки никогда хорошенько не конопатят: кое-что Бернадетт слышала через стену. Опустив голову, она приложила ухо к холодному рифленому металлу, и то, что удалось расслышать, поначалу ее смутило. Когда же она сообразила, во что вслушивалась, то все ее тело тревожно напряглось. Хриплым от самодовольной ярости голосом Куэйд пересказывал Священное писание. Бернадетт понятия не имела, какую часть Библии бывший священник искажал себе в угоду. Звучало как-то ветхозаветно: «Гибель твоя пришла к тебе, о, обитающий на земле. Время пришло, близок день – не празднества, но буйства в горах. Еще немного, и изолью я гнев мой на тебя, ярость мою обрушу на тебя. Буду судить тебя по содеянному тобой и покараю тебя за все мерзости твои. Глаз мой не будет знать пощады, не будет во мне жалости. Я покараю тебя по содеянному тобой, пока мерзости твои при тебе остаются. Тогда ты и узнаешь, что это я, Господь, нанес тебе удар».

Бернадетт не знала, очнулся ли Гарсиа, жив ли он. Она надеялась хоть что-то от него услышать – слово, бормотание. Слышна же была одна лишь гневная речь бывшего священника, и у нее сложилось впечатление, что тому все равно, в сознании его слушатель или нет, жив ли он еще или уже нет. Отняв ухо от стены, она, успокаиваясь, перевела дух и свободной рукой достала из кармана сотовый телефон. Подумала было позвать на помощь, но народу из Бюро понадобится слишком много времени, чтобы добраться в такую даль, а можно ли доверить местным ребятам освобождение заложника, она не знала, поэтому сунула телефон обратно в карман и поудобнее устроила рукоять пистолета в ладони. Надеяться она могла только на себя одну. Бернадетт прикинула прочность двери между двумя окнами. Слишком тяжела, чтобы она ее вышибла с одного-двух ударов, к тому же Куэйд наверняка запер ее так же крепко, как и свой защищенный не хуже Форт-Нокса[34]34
  Форт-Нокс – хранилище золотого запаса США.


[Закрыть] дом. Гаражная дверь по ту сторону сарая отпадала напрочь – через занавески было плохо видно, чтобы как следует прицелиться через окно. Нужно выманить его наружу.

Бернадетт подняла голову и снова заглянула через дырявые шторки. Куэйд уже стоял не на коленях возле пленника, а у другой длинной стены. Облик, который отложился у нее в памяти по отражению в зеркале ванной, существенно отличался от настоящего. Он был еще выше ростом, чем ей представлялось, и более кряжистый. Плечи, казалось, заполняли все длинное узкое пространство. Руки – такие же большие, как и лицо. По виду он вполне мог убить кого-то одним ударом. Было в этих руках что-то знакомое.

Куэйд принялся оглядывать инструменты, свисавшие над верстаком. На одном из них взгляд его, похоже, останавливался чаще всего. «Мерзавец», – прошептала Бернадетт и стала подниматься, готовясь к прорыву через окно – руками в кожаных перчатках она вышибет стекло. Через дырочку в занавеске она заметила, как Куэйд протянул руку, а потом отдернул ее, обернулся и, посмотрев прямо на нее, направился к двери. Бернадетт пригнулась и рванула вокруг сарая.

Он решил сходить к машине и взять оружие, которое уже успел покрыть кровью, и не важно, что оно туповато. По сути, тупой топор – это даже хорошо: пусть вор пострадает. Ему не хотелось пускать в ход только что отточенные ножи, чтобы потом снова чистить и точить их. Подойдя к двери, он откинул засов, взялся за ручку и тут услышал у себя за спиной стон.

– Вы выбрали не тот дом, мистер.

Опять стон. Больше Куэйд слушать этого не желал.

Круто развернувшись, он подошел к корзине с тряпьем, выхватил поношенную футболку в моторном масле и понес ее к пленнику. Наклонился, ухватил в кулак волосы на голове злодея и оторвал его лицо от пола. Запихнул тряпку в рот и задержался, осматривая раненый лоб.

– Тебе, приятель, к доктору бы, чтоб он на шишак твой глянул. – Даже с кляпом во рту мужчина снова издал стон. Куэйд выхватил из кармана револьвер и наставил его на чужака. – Заткнись, черт, а не то вот это на десерт слопаешь! – Куэйд выпустил волосы: голова вора шмякнулась на цемент.

С минуту он стоял над пленником, оглядывая его и гадая, есть у того при себе бумажник, нож или пистолет. Обыскивать жертву Куэйд не торопился – он подождет, пока все будет кончено, а потом пошарит у малого в карманах. Он знал имена всех, кого казнил прежде, хотелось узнать имя и этого.

Куэйд вышел из сарая, оставив дверь открытой. Страх сменился бравадой. Вынув из кармана фонарик, он включил его и зашагал, светя перед собой. Другой рукой он сжимал рукоять револьвера.

Услышав стоны Гарсиа, донесшиеся через открытую дверь, Бернадетт почувствовала, как с ее сердца упал камень. Босс жив и вполне в сознании, чтобы издавать звуки.

Из своего укрытия она смотрела в спину Куэйда, шагавшего через двор. На открытом месте, на свежем ночном воздухе казалось, что гад стал поменьше в размерах, зато шансов с ним справиться, похоже, прибавилось. В то же время она видела – у него револьвер. Похоже, гад чванится, расхаживая с ним. Мелькнула фантастическая мысль, не выстрелить ли ему в спину, только это не в ее стиле. И потом, время ночное, а даже лучшие снайперы мажут в темноте, стреляя по движущимся мишеням. Если она промахнется, это будет означать верную смерть и для нее, и для Гарсиа.

Куэйд светил фонариком в сторону подъездной дорожки, он за чем-то направлялся к машине. Времени у нее в обрез. Захотелось выманить Куэйда на свет, но подальше от Гарсиа. Перестрелка в узком сарае может выйти боком. Она перевела взгляд со двора на дом. Надо заманить гада туда и взять его.

И Бернадетт стремглав понеслась от постройки к задней части дома.

Склонившись над открытым багажником, Куэйд решал, какое наказание за вторжение будет подобающим. Чужак попытался вломиться в жилище другого человека, чтобы ограбить и убить его да еще и, наверное, надругаться над ним. Не останови его Куэйд, злодей вышиб бы дверь, пробрался в дом и совершил свои преступления.

Вышиб дверь. Вышиб и вошел в дом. Куэйда осенило. Следует его лишить ступни… Или ноги целиком. Обеих ног. Установив фонарик на дне багажника, Куэйд взял перчатки и, морщась, надел их. От высохшей крови они пожухли и жали в пальцах. Он поработал руками, разминая кожу. Теперь она обтягивала руки так же удобно, как и его перчатки для занятий тяжелой атлетикой, – и ему это нравилось.

Бернадетт добежала до ступенек и взлетела на крыльцо. Света из кухонного окна было достаточно, чтобы прицелиться. Подняв руки, она нажала на спуск, обратив замок в фонтан щепок, ударом ноги открыла дверь и зашла в дом. Пробегая через кухню, бросила взгляд на раковину и подумала о том, что увидела в окне: женский язык на белом фаянсе. Рядом с плотью Станнард в раковине мог бы оказаться и кусок Гарсиа.

«Не будет этому убийце суда», – дала она себе слово. И никуда она не станет звонить, пока все это не кончится.

Глава 48

При звуке пистолетного выстрела голова Куэйда резко дернулась в сторону. Значит, он ошибся. У вора был сообщник, и это животное только что выстрелом проложило себе дорогу в дом. Куэйд вытащил револьвер, другой рукой достал со дна багажника топор. Он побежал к задней части дома, встал на нижние ступеньки и произнес слова, больше походившие на приказ, чем на молитву: «Ныне будь со мной, Боже!» Взбегая вверх, он еще крепче сжал оружие в обеих руках, зато хватка по мере понимания того, что в действительности происходит, стала у него ослабевать. Изнутри дома ему слышались их вопли. В ушах стояли ужасные, захлебывающиеся крики и мольбы о пощаде в одно слово: «Прошу! Не надо! Прошу! Нет! Перестаньте! Боже! Помогите!»

– Иду! – заорал он, вбегая в заднюю дверь и устремляясь на кухню. – Мама, держись! Отец! Я иду! Девчонки! Иду!

И встал как вкопанный, вбежав в гостиную. Укрытая тканью мебель ожила. Души носились вокруг него, окружали, насмехались. То были бесы и дьяволы, призраки злостных грешников, которых он казнил. Они вернулись за ним, чтобы утащить его с собою в ад, помешать ему спасти своих родных. Куэйд закрыл глаза, перевел дыхание и вновь открыл. Призраки исчезли. Он тряхнул головой и дважды моргнул. Призраков не было, но он этому не верил – они попрятались, вот и все. Он должен выгнать их вон.

Бернадетт застыла посреди коридора второго этажа, слушая, как с топотом носится и кричит Куэйд. Она не знала, что он делает, и не понимала, что именно он кричит. Громкий удар заставил ее вздрогнуть. По звуку, похоже, опрокидывает мебель. Снова вопит. Она подобралась поближе к лестнице, но все равно не разбирала слов. Прежде чем сообразить, что делать дальше, нужно взглянуть, что происходит внизу.

Шмыгнув в спальню, она прикрыла дверь, оставив лишь тонюсенькую щелку, обернулась и поразилась виду запятнанного матраса, жарящегося под потолочным освещением. Только тот, у кого нелады с головой, станет хранить такой ужасный сувенир с двумя заскорузлыми пятнами, похожими на огромные печальные глаза.

Внимание ее привлекла закрытая дверь в конце комнаты, которую она уже видела в тот раз. В отличие от всего остального дома в гардеробной, видимо, темно. Сможет она сосредоточиться, когда безумец бушует прямо под ней? Получится у нее так быстро снова воспользоваться своим даром? Это дело уже заставило ее выйти за все привычные ей пределы. Она убеждала себя, что попытка не принесет вреда. Она сразу поймет, если ничего не получится. Будет полно времени отказаться от попытки, переключить скорость и помчаться вниз.

Бернадетт закрыла глаза и успокоила дыхание. В этой комнате воздух казался насыщен оставшейся болью. Еще одно ощущение: жуткий страх, не только от кровати – отовсюду.

Она вздрогнула: снизу донесся очередной удар. «Пошевеливайся», – пробормотала она про себя, прошла по комнате к гардеробной, открыла дверь… и дыхание перехватило. «Невероятно», – прошептала она. Куэйд, казалось, хранил каждый предмет одежды, которую носили его родители, в том числе и свадебный наряд матери. От висевшего на одном конце перекладины платья мурашки побежали по телу: пластик укрывал призрачные завитки атласа и шифона, словно тело в морге. Опять громыхнуло – на этот раз точно под ней. Бернадетт зашла в гардеробную, закрыла за собой дверь и скользнула между двумя колючими шерстяными блейзерами (их когда-то надевал по воскресеньям отец Куэйда). Она готова была поклясться, что улавливает запах лосьона после бритья, дешевого и терпкого. Неужели после стольких лет все еще можно различить, каким одеколоном пользовался умерший человек? Или это запах его сына? У нее кружилась голова и поднималась тошнота и от той и от другой мысли.

Бернадетт забилась прямо у задней стенки, за свадебным платьем. Ей пришлось отвести пластик от своего лица – появилось ощущение, будто платье старается удушить ее. Прижавшись спиной к стене, она сползла по ней на пол и подтянула колени к груди. Судорога сотрясла ее тело. Такая поза в гардеробе была знакома. Жуткий страх начал охватывать ее. Это чувство мутило ей разум. «Избавься от него», – пробормотала она себе.

Стянула перчатки, засунула их в карман куртки, а из другого достала резиновый шарик, помедлила, собираясь развернуть его. Внизу под ней раздался резкий треск. «Блеск». Теперь он принялся стрелять. Обязательно нужно выяснить, что у него на уме, чтобы можно было одолеть его действенно и совершенно. Бернадетт положила кольцо в правую руку и, зажав его в ладони, закрыла глаза.

Ничего не было видно, кроме мрака, за собственными, плотно сжатыми веками. Она сделала долгий глубокий вдох через нос и выпустила воздух через рот. Кусок пластика терся о ее щеку. На этот раз она не стала вступать в борьбу, а тихо произнесла те самые слова:

– Господи, помоги мне видеть ясно.

Глава 49

«Он буйствует, он вне себя от ярости, отыскивая тех, кто проник в дом, прострелив дыру в задней двери. Таково единственное разумное объяснение», – думает Бернадетт. Иначе зачем ему устраивать погром? Мечется от одного предмета мебели к другому, срывает простыни, опрокидывает столы. Внизу полный разгром, море тряпок, дерева и штор. Вот Куэйд склоняется над креслом, рвет с него сиденье и пускает подушку по комнате, как толстенную летающую тарелку, она попадает в лампу и грохается вместе с ней на пол. Но он не отстает от кресла: пинает его и переворачивает.

Останавливается передохнуть от приступа гнева, промокая пот на лбу рукавом куртки. Она замечает, что Куэйд держит что-то в правой руке, затянутой в перчатку. Что это? В длинном зеркале, укрепленном над буфетом, ей видно его отражение. В правой руке у него топор, куртка распахнута, видно что-то засунутое за пояс брюк. В подробностях предмет разглядеть нельзя, но она догадывается: револьвер.

Он отворачивается от зеркала и снова начинает буянить. Стоя на коленях, заглядывает под диван, поднимает свисающий до полу подзор и машет под ним топором. «Совсем бессмысленное занятие», – подумала Бернадетт. Куэйд поднимается с колен, присаживается на корточки лицом к дивану, хватается за него снизу свободной рукой и одним рывком переворачивает диван на спинку.

Затем встает, резко разворачивается, выискивая следующую жертву. Взгляд его останавливается на двери у подножия лестницы, он бежит к ней и распахивает настежь: на перекладине висит зимняя одежда. Он бросается в чулан, срывает с вешалок все, что попадается под руку. Швыряет пальто на пол позади себя – одно за другим. Через плечо летят куртки и пуховики. Некоторые из них розового цвета: видимо, зимняя одежда его сестер.

Чулан пуст, остается только голый штырь да пара пустых проволочных вешалок. Он протягивает руку, хватает штырь, обрывает перекладину и отбрасывает ее. Потом еще глубже заходит в чулан, обхватывает топорище обеими руками и заносит топор над головой. Он обрушивает лезвие, пробивая дыру в штукатурке. Белая пыль оседает ему на лицо. Он крошит и кромсает. Бернадетт в недоумении. Зачем он это делает? Что-то хранится за штукатуренной стеной? Деньги? Другие ценности? Чье-то тело? Вот уже за штукатуркой видны доски – там ничего не спрятано. Ничего. А он все машет и машет топором изо всех сил. Глаза его наполняются влагой. Он прислоняет топор к стене в уголке чулана, сбрасывает куртку и швыряет ее на пол, потом стягивает перчатки, утирает лицо подолом рубашки. Отлично – теперь ей гораздо лучше видно.

Он разворачивается, выходит из чулана, пробираясь через кучу зимней одежды, пинает ногами пальто, отшвыривая их со своего пути. Носок его сапога подцепляет нечто воздушное и розовое. Он падает на колени посреди груды одежды и берет в руки похожий на сладкую вату комок, баюкает и качает, как дитя. Подносит пуховичок ближе к лицу. Влажные пятнышки покрывают блестящую ткань: он плачет. Зарывается лицом в розовую куртку. Вместе с ним в нее утыкается и Бернадетт – она вынуждена вслед за Куэйдом погрузиться в его темную пуховую тайну.

Кажется, что черная пауза растянулась на целый час. Наконец он поднимает голову и опускает пуховик; пошатываясь, встает на ноги, но не в силах оторвать глаз от розового. Он не хочет расставаться со своим дитя, мертвым дитя, похожим на сладкую вату. Он отводит глаза от пола, оглядывается на чулан и, забрав оттуда топор, прокладывает себе путь среди учиненного разгрома – штукатурка, пальто, куртки, перевернутая мебель – и направляется к лестнице.

Поставив ногу на первую ступеньку, Куэйд смотрит вверх и замирает, не сводя глаз с верха лестницы. Бернадетт гадает: «Чего он ждет? Что высматривает?» Сама она вверху ничего не видит, кроме коридора второго этажа. «Очередное проявление его безумия? Может, он просто с духом собирается, готовясь к схватке с непрошеным гостем? Наверное, ярость в нем улеглась и на смену ей пришел страх. Страх и целительный здравый смысл».

Он поднимается по лестнице. Медленно, не спеша, одолевает ступеньку за ступенькой, по-прежнему не сводя взгляда с освещенного коридора наверху. Поднимаясь, свободной рукой держится за перила. На полпути прекращает свое восхождение и поворачивает голову, разглядывая низ лестницы. Может, передумал? Она не должна позволить ему выйти из дома. Он может удрать или, того хуже, прикончить Гарсиа. Бернадетт должна сделать так, чтобы безумец ни о чем, кроме второго этажа, не думал.

Бернадетт сосредоточилась, изо всех сил стараясь сохранить видение и при том оставить себе свободу движений. Силы тают. Она чувствует, как пот скапливается под мышками и капельками покрывает верхнюю губу. Удается. Она выбрасывает вперед согнутую ногу. Сработало? Ударилась ли ее нога обо что-нибудь – о стену или дверь гардеробной? Непонятно. Да. Он слышит удар, резко дергает головой и широко раскрытыми глазами смотрит на второй этаж. Подняв глаза к потолку, Куэйд перекладывает топор из левой руки в правую. Только что же он не поднимается? Удары наверху не просто интересуют его – они его пугают. Вот проклятие! Надо устроить что-то другое.

Она вспоминает, как ее крики заставили Гарсиа сломя голову броситься к ее постели. Погружение Куэйда в розовый пуховик поведало ей, что мысли его – о сестрах. К чему подтолкнет его звук женского голоса? Заставит взбежать по лестнице или стремглав спуститься с нее? Сможет ли она вообще подать голос – на сей раз сознательно, а не непроизвольно? Бернадетт открывает рот и силится издать какой-нибудь звук – слово, вопль. То, что получается, повергает ее в шок. Его имя. Ей удается выкрикнуть его имя: «Дамиан!» Или это ей только представилось? Нет. Он уже несется вверх по лестнице, прыгая через ступеньки. Такой прыти от столь крупного мужчины она не ожидала.

Он топает по коридору, бежит в комнату к девочкам. Взгляд его скользит по обеим кроватям, он подходит к гардеробу и распахивает дверь. Стена розовой одежды. Резко повернувшись, выходит обратно в коридор и бежит в свою комнату – коричневая кровать. Там никого. Падает на колени и проверяет под матрасом, потом вскакивает на ноги, резко поворачивается и в один прыжок оказывается у гардероба, распахивая настежь дверь. Плащ, ветровка и набор рубашек поло – все висит на проволочных вешалках. Он срывает их. За одеждой ничего. Он закрывает дверь и выбегает из комнаты. Теперь ванная. Бернадетт видит его в зеркале, когда он вбегает в небольшое пространство. Отражение напоминает ей, что у него за поясом по-прежнему торчит револьвер. Словно читая ее мысли, Куэйд кладет топор рядом с умывальником и достает револьвер, бросается в коридор и направляется к последней комнате на втором этаже – комнате родителей.

Он стоит в дверях и оглядывает постель. «Что-то не так», – думает Бернадетт. Догадывается: Куэйд видит сдвоенные пятна и осознает, что обеих девочек нет в живых и что голос, который он услышал, не мог принадлежать им. Бернадетт будто окатывает ледяной водой: Куэйд оборачивается на гардеробную и упирается взглядом в дверь. Проходит по комнате. Бернадетт понимает: ей нужно выпустить кольцо и взяться за оружие, но она никак не может перестать смотреть его глазами. Быть физически близко к убийце, когда видишь через его глаза, – это завораживает. Гипнотизирует. Одурманивает.

Он берется за ручку и распахивает дверь, которая ударяется о стену. Ему в глаза бросается содержимое гардеробной. Она думает: «Ему меня не видно, меня скрывает платье». Вздымающееся облако шифона и пластика стало ей защитой. Но надолго ли? Она велит себе разжать пальцы, бросить кольцо и вынуть пистолет. Ничего не получается. Кулак ее неподвижно стиснут вокруг кольца, да и все остальное в ней будто разбито параличом. Она видит, как его левая рука тянется к свадебному наряду, кончики его пальцев касаются пластикового чехла. Правой рукой он поднимает револьвер. «Вот и все», – мелькает у нее мысль. Он сейчас отодвинет платье, увидит ее и выстрелит. Она увидит, как пуля войдет в ее собственное лицо. Ей суждено умереть в чулане дома, заброшенного черт-те куда. Страха в ней нет: эта мысль успокаивает и утешает ее. И в то же время невозможно не отделаться от вопроса: то, что она делает, не равносильно ли самоубийству?

Совершенно неожиданно и безо всякой видимой причины Куэйд резко отдергивает руку. Револьвер все еще поднят, но бывший священник оборачивается и смотрит через дверь спальни в коридор. Взгляд его останавливается на револьвере, и он кладет палец на спусковой крючок, снова смотрит вверх и направляется к двери. Бернадетт догадывается: кто-то ходит внизу. Кто? Куэйд высовывает голову из двери спальни, окидывает взглядом коридор и, выскользнув за дверь, выходит в коридор, поднимает левую руку, вытягивает ее.

Гарсиа.

Гарсиа, должно быть, в доме. Пистолет еще у него или его забрал Куэйд? Понимает ли босс, что Куэйд вооружен? Гарсиа никак не может знать, что ждет его на верху лестницы.

Бернадетт с трудом проглатывает комок слюны и пытается заставить свой рот издать еще какой-нибудь звук, но губы у нее словно вместе сшиты ниткой. Все внимание она переносит на руку, сжимающую кольцо, и снова велит пальцам разжаться, и снова они не подчиняются ей. Тогда она меняет тактику и сжимает кулак еще крепче. Получается: она чувствует, как пальцы врезаются в небольшой шарик. Когда кусочек металла вдавливается в ладонь, Бернадетт заставляет себя почувствовать каждый бриллиант, впаянный в золото. Кольцо, кажется, затрепетало у нее в ладони, как будто в нем забилось собственное сердце. Она убеждает себя, что кольцо – это раскаленный кружок, прожигающий дыру в ее плоти. Еще крепче сжимает руку. Боль – и подлинная, и воображаемая – пронзает насквозь. Рефлексы берут свое: ладонь ее разжимается, драгоценность падает на пол. Бернадетт моргает, и видение коридора второго этажа пропадает.

Ви́дение у нее теперь свое, зато все чувства – Куэйда.