Текст книги "Колония лжи"

Автор книги: Тери Терри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

8
КАЙ

Я выскальзываю из спального мешка, не могу уснуть – может быть, из-за того недавнего незапланированного сна, в который меня отправили насильно.

Или, может быть, потому что знаю – Фрейя тоже не спит.

Похоже, она ждет меня. Не поместила ли она мне в голову некий призыв, сделав это так искусно, так ненавязчиво, что я и не заметил? Вообще-то, я так не думаю, но и фокус Джей-Джея, и проникновение самой Фрейи в мою голову довели мою паранойю до предела.

Луна сегодня новая, и света мало, только звезды, но и это бледное мерцание отражается от ее белой кожи. Рыжие волосы словно яркий ореол.

Она кивает, мы вместе идем от домика, и мне не терпится спросить, звала ли она меня каким-то образом. Я и хочу услышать «да», и знаю, что разозлюсь, если мои ожидания сбудутся, и растерян, не понимая, откуда такие чувства.

Отойдя на сотню метров от домика, Фрейя останавливается и прислоняется к дереву.

– Не могла уснуть. Сначала Келли и Амайя хихикали и никак не успокаивались, а попросить их прекратить не хватило духа. Потом Амайя все-таки уснула, но зато Зора стала храпеть, – шепчет она и корчит гримасу. Ее определили в домик вместе с Зорой и Амайей, а остальные разместились в палатках. Мне досталась палатка Патрика. Определив всех на ночлег, он сказал, что должен вернуться домой, посмотреть новости, узнать, что происходит в мире, и убедиться, что его отсутствие остается пока незамеченным. По словам Патрика, мы здесь слишком далеко от цивилизации – ни позвонить по телефону, ни выйти в интернет невозможно.

– Что такое ты сказала Джей-Джею, что он согласился проголосовать «за»? – спрашиваю я.

– Ничего, знаешь ли, особенного. Обратилась к его мужскому эго, и он уже был готов согласиться на что угодно.

– Хмм. Ты и со мной то же самое проделываешь?

Стараюсь задать вопрос небрежно, но так не получается, и она это знает и хмурится.

– Конечно, нет. И не будь ты таким придурком. К тому же мягкий подход не в моем характере, мне гораздо интереснее спор, столкновение.

Разумеется, она говорит правду, и я нисколько в этом не сомневаюсь и потому смущаюсь.

– Извини. Зря я тебя обвинил.

Фрейя пристально, даже испытующе смотрит на меня, склонив набок голову.

– Ты доволен?

Я пожимаю плечами.

– В экзистенциальном смысле или более специфическом?

Она закатывает глаза.

– Тем, что мы остаемся здесь, с группой.

– Патрик, по-моему, в порядке. Зора тоже. Оберегает младших и все такое. А вот насчет Джей-Джея не уверен.

– Ты не ответил на вопрос.

– Нет? Разве? – Пытаюсь улыбнуться, но что-то скребет, не дает покоя. Да, Фрейя уверяет, что никак ни во что не вмешивалась и никак на меня не влияла, но ощущение некоей странности остается, и я не понимаю, в чем тут дело. Пожимаю плечами. – Посмотрим, что будет дальше.

– Тебе не нравится чувствовать себя лишним, да? Не таким, как все.

Я смотрю на нее удивленно. Неужели она права? Неужели дело в этом?

– Ну, не знаю. Может быть… немного.

– Теперь ты знаешь, как мы себя чувствуем.

9
КЕЛЛИ

На следующий день отправляемся на охоту. Но не в лес, а в ближайшие деревни – искать других выживших. Все согласились, что сначала надо собраться с силами, укрепить наши ряды и только потом браться за государственное учреждение. Но разве нельзя хотя бы попытаться отыскать это учреждение? У Кая, как и у меня, терпение на пределе: он хочет найти Шэй, а я хочу найти Первого. Но что бы я кому ни говорила, как бы кого ни убеждала, они приняли решение и действуют соответственно.

В распоряжении группы несколько мотоциклов, и у Кайла при виде их даже глаза загораются: свой байк он оставил возле Киллина. Один берут Кай и Фрейя; другой – Джей-Джей и Зора. Зора составила схему, и мы отправляемся в разные места.

Я проверяю дальние окраины той деревни, наведаться в которую Кай и Фрейя запланировали вечером. Ищу признаки, которые указывают на присутствие выживших, – места концентрации эмоций и мыслей. Именно так я нашла Фрейю ночью в Лондоне. Фрейя могла бы сделать то же самое, но ей нужно больше времени.

Хотя иногда и я допускаю ошибки. Сверлю взглядом сиамского кота, притаившегося на крыше сарая, и думаю: почему кошек так легко спутать с выжившими? Глаза широко расставлены, смотрят внимательно и настороженно, но кот не срывается с места и не убегает, как большинство его сородичей. Интересно, какой он видит меня?

Я протягиваю руку, как сделала бы при встрече с незнакомой кошкой, если бы была собой, а не тем, что есть сейчас. Но вместо того, чтобы обнюхать ее и решить, друг я или враг, кот просто отворачивается и уходит.

Когда-то они мне нравились. Память подсказывает, что когда-то у меня была кошка, рыжая, полосатая, с глубокими зелеными глазами, но когда я уговорила Фрейю спросить об этом у Кая, он ответил, что никакой кошки мы никогда не держали, потому что наша мама – аллергик, а та полосатая, о которой я думаю, принадлежала моей подруге. Но я помню мягкий мех, оранжевые тигровые полосы и громкое урчание, которое всегда действовало успокаивающе. Так было до тех пор, пока…

В голове захлопывается дверца. Пока что? Не знаю.

Я возвращаюсь в небо и кружу, кружу, постепенно увеличивая круг. Выживших в этой деревне нет.

Отправляюсь в ту деревню, которую проверяют Фрейя и Кай.

Здесь никого. Пойдем дальше? – спрашиваю я.

Фрейя качает головой и разочарованно вздыхает.

– Надо немножко поспать.

– Кто-нибудь знает, каков процент выживших? – интересуется Кай. – То есть сколько выживших приходится на сотню инфицированных?

– Точных данных нет. По крайней мере, я не знаю. Но в любом случае их немного.

– А сколько их может быть здесь, если эпидемия район даже не затронула? Разве что случайные люди, прибывшие откуда-то еще, как Патрик, или сбежавшие из зоны, как ты.

– Джей-Джей считает, что идти нужно именно в зоны и искать там. Зора с ним согласна и говорит, что по ту сторону стены безопаснее, потому что там никаких поисков уже не ведут.

– Войти в зону легче, чем из нее выйти – ты поверь, я знаю. Может быть, есть смысл продолжить поиски здесь, но только немного расширить территорию.

Они снова спорят, обсуждая то, о чем все только и говорят в последние дни.

Но все меняется, когда мы возвращаемся в лагерь.

10
КАЙ

До лагеря еще остается несколько километров, когда сидящая у меня за спиной Фрейя вдруг напрягается.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Не знаю, но что-то определенно случилось. Что-то нехорошее. Давай-ка поспешим.

Оказывается, вернулся Патрик.

Вернулся, как всегда, не с пустыми руками. Все идут к его припаркованному у входа внедорожнику – помочь с разгрузкой и перенести вещи в дом. Однако есть кое-что еще, о чем он не спешит рассказывать.

Джей-Джей и Зора еще не вернулись, и Патрик хочет дождаться их.

Какое-то молчаливое общение происходит, и все напряжены и нервничают, но вслух никто ничего не говорит. Меня такое положение дел снова раздражает. Стараюсь отвлечься, занимаюсь разгрузкой, таскаю в дом коробки и возвращаюсь по узкой тропке к машине.

– У нас что, какая-то гонка? – спрашивает, шагая за мной, Фрейя. – Зачем так много?

– Просто стараюсь ни о чем не думать, – бормочу я, из последних сил удерживая груз.

Наконец появляются Зора и Джей-Джей. По их лицам видно, что они уже в курсе, что случилась какая-то неприятность.

Вся группа собирается вместе. Патрик достает бутылку виски, несколько стаканов, наливает себе и жестом предлагает остальным обслужить себя самим. Джей-Джей и Зора следуют его примеру.

– Хорош, – одобрительно говорит Зора. – Должно быть, дела не очень.

– Да. Ладно, слушайте. В Лондоне эпидемия. Уже несколько дней.

Новость настолько поразительная, что все потрясены и молчат.

– Вслух, – добавляет он, и я понимаю, что ошибся насчет молчания.

Вопросы сыплются как из мешка, и Патрик поднимает руку.

– Расскажу, что знаю. Болезнь пришла не так, как можно было предполагать, не волной с севера. После Глазго появились несколько очагов заражения тут и там, но ничего значительного не наблюдалось, пока удар не пришелся по Лондону. Со стороны выглядит так, будто эпидемия шла косой по стране, а в столице развернулась уже вовсю. Карантинные зоны к северу от нас свою задачу не выполнили, их границы прорваны во многих местах. Стена уже никого не останавливает. Соединенное Королевство проиграло. Болезнь повсюду и продолжает распространяться.

Но это еще не все. Извини, Фрейя, но большинство считает, что вина за происходящее в Лондоне лежит на тебе. Первые случаи отмечены в тот день, когда ты уехала из города. Говорят, это ты распространила заразу по всему городу.

– Но это же неправда! – возражает Фрейя.

– Мы знаем. Нас убеждать не надо.

– Какая-то бессмыслица. Я неделями ходила по городу, встречалась с сотнями людей, и никто не заболел. Это как объяснить?

– Согласен, бессмыслица, но таково официальное объяснение, которого придерживаются власти. Лондон теперь в осаде. Мест, еще не затронутых эпидемией, становится все меньше, и они оторваны одно от другого. Похоже, такая ситуация распространится вскоре на всю страну.

11
КЕЛЛИ

Заметил ли кто, что я вышла из домика?

Все так расстроены, что, может быть, никто и не обратил внимания.

Остается только надеяться, что они не перехватили мои мысли, когда я вылетела за дверь. Прежде всего, я забыла их отгородить. Но все так внимательно слушали Патрика и Фрейю, что про меня никто и не вспомнил.

А все потому, что я заранее знала, какую главную новость принес Патрик.

Оно в Лондоне. Само собой, кто бы сомневался. Ведь я тоже была там.

12
КАЙ

Знаю, что Фрейя не спит. Как и я. Знаю, что она там, в лесу, где мы разговаривали прошлой ночью.

Фрейя сказала, что ничего мне не внушала, не подзывала тайком. Но если так, откуда взялись эти мысли?

Не находя ответа и злясь на самого себя, выскальзываю из палатки, которую привез для меня Патрик. У него, должно быть, тоже бессонница – сидит на лавочке возле домика, но на меня не смотрит и даже головы не поднимает.

Я иду в лес.

Фрейя сидит, прислонившись к тому самому дереву, возле которого мы недавно разговаривали. В руке у нее бутылка виски, и она как раз подносит ее к губам, когда я подхожу ближе.

– Ты что делаешь?

– Мне уже больше восемнадцати.

– Серьезно?

– Да. Восемнадцать лет, два месяца и шесть дней.

Беру у нее бутылку, отпиваю и стараюсь не закашляться.

– А мне восемнадцать лет, пять месяцев и девятнадцать дней.

– Поздравляю.

– Старших надо уважать. Кстати, Патрик знает, что ты ее взяла?

– Должен бы знать. Он сидел на скамейке возле домика, когда я прошла мимо с бутылкой в руке.

Она отнимает у меня виски и снова прикладывается к горлышку.

– А если серьезно… Скажи мне, почему жизнь пошла наперекосяк?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Но в последнее время все так и получается.

– Что тебя цепляет? Разносчиком смерти тебя никто не считает. Что не так?

– Все не так. Ты, они. Вы все меня достали.

– Это как же?

– Сколько бы Патрик ни напоминал говорите вслух, вы всегда общаетесь молча, так что я не слышу. Это то же самое, что говорить на иностранном языке и даже не думать о переводе.

– Я могла бы, если хочешь, напрямую передавать тебе все, что говорит каждый, но ведь ты сам против. Что еще?

– Да вы вообще такими иногда бываете, что жуть берет.

– Спасибо. Большое спасибо.

– Послушай, мне наплевать, что вы умеете выкидывать фокусы. Меня это не особенно задевает. Но, черт возьми, не лезьте хотя бы мне в голову.

– Ты это о чем?

– Ты же совсем недавно снова шарила у меня в мозгах, звала, внушала, чтобы я пришел сюда. Не надо так. Я ведь это чувствую.

Фрейя мрачнеет и качает головой.

– Ничего такого я не делала. Насчет других не знаю, но я не делала. Ни раньше, ни сейчас. Хотя, может быть… – Она умолкает, не договорив.

– Что?

– Может быть, Патрик направил тебя присматривать за мной, и, честно говоря, это раздражает меня даже больше, чем тебя. Но даже если он так и сделал, почему тебя это бесит? Может, ты скрываешь что-то и боишься, как бы это что-то не увидели другие?

Я качаю головой.

– Никаких темных тайн у меня нет. Но личное должно оставаться личным. Да, может быть, у меня там есть что-то, о чем я не хочу говорить, но насчет этого решение принимать должен я сам.

Она протягивает мне бутылку, я отпиваю и на этот раз не кашляю. В голове начинает кружиться. Ничего крепкого я раньше не пил. Мы на лужайке, и я ложусь на траву и смотрю сквозь кроны на звезды.

Фрейя устраивается рядом. Шелковый рукав легко касается моей руки. В ночной прохладе я чувствую ее близость и тепло.

– Что ты видишь, когда смотришь вверх? – негромко спрашивает она.

– Вот сейчас? Ночное небо. Звезды. А что еще?

– Для меня изменилось многое. Я вижу не только то же, что и ты, но и многое еще. Вижу гало и цветные кольца вокруг звезд; вижу яркое небо. Красиво. Но я ничего этого не просила. Так получилось, и что есть, то есть.

– И?..

– То же и с людьми. Я вижу, что ты чувствуешь, но не потому, что просила об этом. Так вышло, и теперь у меня это есть. Жаль, что тебя это раздражает, но ничего не поделаешь. И я не залезаю в твою голову без спроса. Этого не было и нет.

Я молчу, потом киваю.

– Шэй пыталась однажды объяснить, что не касаться чужого мозга – все равно что притворяться глухим и слепым.

– Хорошее сравнение.

– Но я не хочу, чтобы кто-то копался в моей голове! – Я снова злюсь и даже сжимаю кулаки.

– Не горячись. У тебя определенно проблемы.

– У меня? А как насчет тебя?

– Что ты имеешь в виду?

– Из всех, кого я встретил, ты – единственная, с кем я чувствую себя спокойно и уверенно.

– Спасибо. Спасибо большое. – Она отстраняется, потом вдруг поворачивается и сильно бьет меня в руку. Вот еще! Я раздраженно потираю ушибленное место и слышу в темноте какие-то странные, приглушенные звуки. Как будто кто-то шмыгает носом. Что еще такое? Неужели… плачет?

Я вдруг чувствую пустоту между нами. Пустоту, возникшую, когда Фрейя отстранилась. Робко протягиваю руку, нахожу ее плечо – она лежит на боку, повернувшись ко мне спиной.

– Фрейя? Что случилось?

– Ты же ничего обо мне не знаешь. Не знаешь ни где я была, ни что со мной случилось, поэтому не торопись с выводами, ладно?

– Послушай, нам всем в последнее время пришлось нелегко и…

– Не в этом дело.

Снова тишина, только стрекочут кузнечики и стучит сердце. Мое. И ее. Она тихонько вздыхает.

– Я слушаю. Расскажи.

– Это не то, о чем рассказывают.

– Но ты же сама…

Она смеется, но смех получается невеселый.

– Да, поймал. Может быть, ты и действительно способен понять.

– Ладно. Рассказывай, а я постараюсь.

Фрейя долго молчит, и я ничего не говорю, просто жду в темноте. Потом чувствую, как она подтягивается ближе.

– У меня была сестра. Младшая. Такой чудесный ребенок. Но она была другая, особенная. Видела мир по-своему. Забавная, добрая, с удивительной фантазией. Вот только общение с людьми давалось ей нелегко. Понимаешь, все, что ей говорили, она понимала буквально. И совершенно не умела скрывать свои чувства. Просто не знала, как это делается. Из-за открытости и наивности люди часто обижали ее, доводили до слез. Злые и жестокие, они нарочно издевались над ней только потому, что она была не такая, как все.

– И что случилось?

– Она умерла, вот что случилось. Покончила с собой. И все, как один, твердили, что им жаль, что они ничего такого не хотели. Только жалость ничего не значит, когда слишком поздно.

– Как?.. – начинаю я и не могу договорить. – Не отвечай, если не хочешь.

– Она спрыгнула со скалы в море. Разбилась о камни и умерла.

– Мне очень жаль.

– Как назло, меня не было там. Я не смогла ее остановить. Потому и подумала, что ты сумеешь понять.

– Из-за Келли.

– Да.

Мы оба молчим. Стучат сердца, жужжат насекомые, вздыхает ветер. Пальцы сами сжимаются в кулаки.

– Я должен был быть там. Не только из-за Келли, но и из-за Шэй.

– Когда ты упоминаешь Шэй, остается что-то, о чем ты не говоришь. Что на самом деле с ней случилось?

Я беру у нее бутылку, делаю еще один глоток. Вкус уже вполне приемлемый, даже приятный. За одним – другой.

– Она сделала что-то со мной. Отправила спать, чтобы я не смог ей помешать, не смог остановить.

– Поэтому ты так заводишься при мысли, что кто-то в твоей голове?

Я пожимаю плечами.

– И да, и нет. Со мной и раньше что-то похожее случалось, и это всегда меня беспокоило.

– Почему?

– Есть кое-что еще, связанное с прошлым. Не могу объяснить то, чего не понимаю.

– Но она же не просто кто-то посторонний. Она твоя девушка, человек, которому нужно доверять. Не знаю почему, но мне кажется, что ты не доверял Шэй и поэтому не хотел, чтобы она проникала в твои мысли.

– Что? Нет, все не так. Не совсем так.

Может быть, отчасти. Может, я просто не могу никому доверять.

– Может быть, ты боялся ее, потому что она другая, не такая, как ты. Может, ты и меня боишься. И Патрика, и всех остальных, и поэтому злишься на нас.

– Нет, да нет же, – горячо возражаю я, но тут же спрашиваю себя: а если она права? Вздыхаю. – Сначала, да, возможно, что-то такое и было, но не сейчас, когда я знаю тебя.

– О, вот как? А ты подумай, каково оно, чувствовать себя другим, по-настоящему другим. Как моя сестра. Как Шэй. Как я. Ты ведь знаешь, мы ничего такого для себя не просили. Даже если люди в конце концов согласятся с тем, что мы не переносим болезнь, они все равно будут бояться и сторониться нас. Так же, как боишься и сторонишься ты.

– Наверное, ты права. Извини. – Я говорю это вслух, без утайки, но не могу согласиться с тем, что не доверял Шэй. Я принял ее, и вот что из этого вышло. Она сделала именно то, чего обещала не делать: влезла без разрешения мне в голову.

– Что бы в итоге ни произошло у вас с Шэй, если ты не сможешь доверять ей полностью, без оговорок, у вас вряд ли что-то получится. – Фрейя не заглядывает в мои мысли, не проникает в них тайком – в этом у меня сомнений нет, – но я не могу отделаться от чувства, что она знает: я что-то скрываю, о чем-то не говорю. – Что будет, если мы ее найдем?

– Не знаю. Сначала я должен ее найти. А потом, ну… – Не могу думать об этом сейчас. – Я просто должен ее найти.

– Может быть, я смогу кое-чем тебе помочь. По крайней мере, частично.

– И чем же?

– Если возникнет необходимость создать у себя в голове пространство, куда никто не сможет войти, мы, возможно, сумеем научиться это делать. Потом, если ты снова найдешь Шэй, ты уже будешь знать как и сможешь впускать ее туда. Или, если не захочешь, не впускать. То есть решать будешь ты сам, понимаешь?

– Но как это сделать?

– Дай подумать минутку. – Какое-то время Фрейя молчит, потом кивает и садится. – Когда мы пришли сюда, я впервые оказалась в одной компании с другими выжившими, так что эта ситуация стала для меня новой. Мне потребовалось какое-то время, чтобы во всем разобраться, но сейчас я уже могу сама решать, впускать их к себе или, так сказать, держать за дверью. Делается это вроде бы инстинктивно, но я пытаюсь разобраться, как я это делаю, и вот что получается. Представь внутри себя стену. Высокую, толстую, непробиваемую. Представь и держи этот образ.

– О’кей. Кирпичная, в несколько футов толщиной. Крепостная стена выше меня ростом.

– Ты видишь ее? Поддерживаешь? Укрепляешь?

– Да.

– Знаешь, что чувствуешь, когда кто-то в твоей голове?

– Знаю. Иногда – пожалуй, даже в большинстве случаев – чувствую. Описать трудно, что-то вроде щекотки. Но так бывает не всегда.

– Лучше иногда, чем никогда. Некоторые этого вовсе не замечают, как будто ничего и нет. Я думаю, что если ты замечаешь это иногда, то можешь через тренировки научиться ощущать это всегда. О’кей, продолжай думать о стене. Спрячь за нее что-нибудь. Что-то такое, что я не должна видеть. Построй вокруг этого что-то стену.

– Что-то, что ты не должна видеть… – усмехаюсь я. – О’кей. Готово.

– Хорошо. Сейчас я попробую увидеть, что ты там спрятал. Держи стену. Укрепляй ее.

– Понял.

Фрейя начинает вдруг смеяться.

– Что?

– Ты это серьезно? Неужели? Кролик. У тебя есть игрушечный кролик?

– Был. Много лет назад. И не смейся, мы с ним через многое прошли вместе. Но я же сделал все так, как ты сказала. Как ты увидела Колокольчика?

– Колокольчика? Ты назвал игрушечного кролика Колокольчиком?

– Да, знаю, Колокольчику это имя тоже не нравилось.

Фрейя уже хохочет.

– Соберись.

– Хорошо, хорошо. Вообще-то отчасти у тебя получилось, потому что я увидела построенную тобой стену и не смогла посмотреть сквозь нее. Но потом стена закончилась, и я заглянула через верх. Может быть, стену нужно выстраивать вокруг? Пока не знаю. Я сейчас просто изобретаю на ходу. Давай попробуем еще раз. Спрячь что-нибудь другое, окружи стеной и накрой сверху крышей.

Мы пробуем еще и еще раз, но все без толку – так или иначе Фрейя постоянно находит способ пробраться за стену.

В отчаянии хлопаю ладонью по земле.

– Я не могу не дать тебе сделать то, чего не понимаю и чего не умею делать сам.

– Возможно, это неверный способ.

– Что ты имеешь в виду?

– Вместо того, чтобы прятать что-то, не думай вообще ни о чем. Освободись от всех мыслей, стань чистой страницей.

– Ладно. Дай мне минутку, а потом делай свое черное дело.

Холодные, толстые стены – сталь, бетон, крепость. Снова и снова я мысленно укрепляю и строю стены, ни о чем другом не думая, не отвлекаясь.

– Готово, приступай.

Несколько секунд Фрейя молчит, потом говорит:

– Кай?

– Да?

– Думаю, у тебя получилось. Я ничего не вижу и не чувствую, кроме твоей стены.

– А ты хорошо стараешься?

– Да. А теперь, когда тебе удалось это сделать, постарайся подумать о чем-нибудь, одновременно удерживая стену.

– Попробую. – Стена… прочная, крепкая, непроходимая. Осторожно и медленно я отступаю в темноте – маленькими шажками. Знаю, глаза у нее лучше моих. Я думаю о шорохе за деревьями позади нас, и Фрейя поворачивает голову посмотреть, есть ли там кто-то. И когда она отвлекается, я быстро наклоняюсь вперед и щекочу ее живот.

Она взвизгивает и смеется, хватает меня за руки.

– Скрытая атака с отвлекающим маневром! Боже мой, я создала щекочущего монстра.

Ее волосы касаются моего носа, она придвигается и замирает. Ее колени упираются в мои. Кровь пульсирует под кожей, и этот пульс ощущается даже через одежду. Но здесь и сейчас есть что-то еще, и оно сильнее и крепче, чем виски. Все остальное исчезает. Мы оба застываем, и в тишине слышно только, как бьются сердца.

Фрейя поднимает руку, легко касается моего лица и пробегает пальцами вниз, по шее. После них на коже остаются огненные следы.

Я отстраняюсь, сажусь и отодвигаюсь, обрывая контакт.

Но хочу я сейчас не этого, она хочет от меня не этого, и мне не нужно читать ее мысли, чтобы понять это. Кровь с гулом несется по венам, горячая и буйная, жаждущая запретного, невозможного.

Сижу молча, понуро, скрывая неловкость за возведенной стеной и надеясь, что Фрейя не проникнет за нее.

Извини, наконец говорю я молча, не зная, слышит ли она. Мне очень жаль.

– И мне тоже, – вслух отвечает Фрейя.

Мы встаем, невнятно прощаемся, желаем друг другу спокойной ночи и бредем к домику.

Патрик все еще сидит на лавочке. Забрав у Фрейи бутылку и обнаружив, сколько в ней осталось, качает головой.

– Утром жалеть будете.

Мне и до утра ждать не надо – я уже жалею.

Ворочаюсь, кручусь – не спится. Шелк ее кожи, ее запах, прикосновение ее коленей, виски в крови – все смешалось в памяти и не дает покоя. Я не забыл Шэй, не забыл мои чувства к ней, но ее здесь нет и, может быть, нигде уже нет, но пока я не узнаю наверняка, и даже если узнаю, – нет.

Решение приходит к утру: я должен уйти. Оставаться здесь нельзя – иначе я забуду, что должен делать.

Забуду, кто я.