Текст книги "Эффект пустоты (СИ)"

Автор книги: Тери Терри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

22

КЕЛЛИ

Раньше я не бывала в этой части Мейнленда, главного острова Шетлендов, и мне требуется какое-то время, чтобы разобраться, куда нам идти. Оказывается, это хорошо, что Кай и Шэй задержались для отдыха. База ВВС, о которой говорил Локи, расположена неподалеку, на возвышенности, и если бы они пошли через остров сразу, днем, нас могли бы заметить.

И я понимаю, что им надо поспать; они всю ночь глаз не сомкнули на этом ужасном судне.

Тем не менее во мне все кричит, что надо идти дальше. Мы так близко от дома Первого! Я могу долететь туда за несколько минут. А сколько времени придется шагать им? Доберемся туда, узнаем, где его искать, и можно возвращаться.

И тогда я сожгу его и буду смотреть, как он умирает.

Ненавижу этот остров. Он вызывает воспоминания о том, что сделали со мной и еще с очень многими людьми.

Большая часть острова опалена, почернела и обуглилась, но уже видны признаки исцеления. На черном появляются зеленые лоскуты, трава тянется к небу; летают птицы и насекомые, по земле снуют какие-то проворные твари. Некоторые части острова, как та, на которой стоит дом доктора 1, катастрофа вообще не затронула, и там все живет, растет и дышит, как и раньше. На этой самой базе ВВС есть люди, и в районе взорвавшегося нефтехранилища тоже.

Это неправильно, что жизнь возвращается; неправильно, что тут снова люди. Остров должен оставаться мертвым и темным, как все сожженные или заживо погребенные под землей.

Как много людей погибло. Где остальные – такие, как я? Почему нет других призраков? Я боюсь встретить кого-то и одновременно пугаюсь мысли, что никогда не встречу. Если я одна такая, то обречена на вечное одиночество, и никто не сможет услышать меня.

Не считая Шэй. Она никогда меня не покинет.

23

ШЭЙ

Лежу в траве, моя голова у нее на коленках. Мама вплетает мне в волосы полевые цветы. Она напевает песенку; я ее знаю, только не помню слова.

Что-то вроде ла-де-да, де-де-да, сначала медленнее, потом быстрее и снова: ла-де-да, де-де-да…

– Я по тебе скучаю, – говорит она между строчками.

– Так останься.

Она качает головой и принимается напевать слова, не имеющие смысла. Мама пела мне их давным-давно, когда еще ребенком укачивала на руках.

– Почему Келли остается, а ты не можешь? Мама улыбается.

«– А ты как думаешь? – И снова напевает свою песенку.

Глупый вопрос. Мама никогда бы не покинула меня, если бы могла остаться, значит, вопрос неверный.

Ла-де-да, де-де-да…

«Шэй, пора просыпаться».

Это сказала не мама; она все поет. Я морщу лоб и сажусь.

Келлн рядом – прохладное темное пятно на свету, в то время как мама – тепло и свет во тьме. Они не одинаковые, а совсем, совсем разные.

Почему-то я думаю, что…

«Проснись, Шэй, – опять зовет Келли. – Пора идти».

Сажусь и сразу просыпаюсь. Кай потягивается и зевает; Келли рядом с ним, на лице и в позе – нетерпение. Я в отчаянии, что мамы больше нет рядом, мне так невыносимо хочется вернуться в свой сон, к ее рукам, слушать ее пение.

Кай берет меня за руку.

– Что такое, Шэй? Что-нибудь не так?

Я только молча киваю, начинаю плакать, и он прижимает меня к себе.

24

КЕЛЛИ

– Сколько же сейчас времени? – Кай смотрит на часы. – Уже за полночь, а по-настоящему так и не стемнело.

– И темнее не станет: мы слишком близко к северу, – говорит Шэй. – Белые ночи. В это время года не бывает по-настоящему темно, а зимой есть период, когда даже не рассветает.

– Ты бывала здесь раньше?

– Да. Здесь жил мой дядя со своей семьей. – Шэй старается не заплакать снова и отворачивается, чтобы не видел Кай. – Мы несколько раз приезжали к нему, но не полярной ночью. Хотя кузены мне про нее рассказывали.

– В полутьме легче находить дорогу, но и заметить нас легче.

– Это так. Но только если за нами следить, а зачем им это делать, если они считают, что на острове больше никого нет?

«Поблизости никого», – говорю я.

– Келли говорит, что поблизости никого.

Держусь впереди них над тропой, которую нашла. Она уводит в сторону от базы ВВС и затем сворачивает в обход развалин нефтебазы, к дому Первого.

Как же медленно они идут.

Шэй замкнулась, погрузилась в себя. С самого пробуждения она расстроена, словно это место огорчает ее не меньше, чем меня.

Возвращаюсь и иду рядом с ней.

«Шэй?»

«Что?»

«Ты в порядке?»

Она молчит. Вздыхает.

«Более-менее. А ты?»

«То же самое. Почему ты плакала, когда проснулась?»

«Мне снилась мама».

Ох.

«Когда я проснулась, то почувствовала себя так, будто потеряла ее еще раз и снова осталась одна».

«Ты никогда не останешься одна, Шэй. Я всегда буду с тобой».

25

ШЭЙ

Солнце уже поднимается из моря, когда мы наконец подходим к белому дому. Нам пришлось пересечь выжженную пустыню, потом пройти по косе из камня и песка, связывающей этот практически отдельный остров с Мейнлендом. Огонь не добрался сюда: земля покрыта сочной травой, повсюду полевые цветы. Дом стоит на красивом месте с видом на море и скалы, но вкус и запах пепла, смерти настолько близок, что ветер не в силах отнести его в сторону.

Кай пробует открыть входную дверь.

– Заперто, – говорит он.

Обходим дом, проверяем все окна и двери – безрезультатно.

– Придется вламываться, – говорит Кай. – Хотя, похоже, окна из специального противоударного стекла, возможно, из-за сильных ветров с моря. Трудно будет разбить.

– На двери цифровой замок, – сообщаю я и открываю маленький ящик. – Может, я сумею как-нибудь угадать код.

Внутри стандартная цифровая панель с пронумерованными кнопками. Сколько цифр может быть _{в коде} – три? Четыре? Для моих глаз и пальцев кнопки одинаковы, но, возможно, на них остались какие-то следы? Закрываю глаза и прикасаюсь к ним.

На пяти кнопках круглые отметины – следы легких касаний пальцами, частицы пота. Это 1,2,3, 5, 7. Значит, в коде как минимум пять цифр, или больше, если какие-то повторяются более одного раза.

Слишком много комбинаций, чтобы перепробовать их все. Открыв глаза, отступаю на шаг и смотрю на дом. Цифры могут быть случайными или что-то значить, но даже если они значат что-то личное, например дату рождения, мне их никогда не угадать.

Перебираю номера в уме – все быстрее, быстрее, составляю разные комбинации, ищу логику или образец любого типа и прихожу к выводу, что это бессмысленно.

Поднимается ветер, и теперь, когда приходится стоять на месте, меня пробирает дрожь. Место, может, и красивое, но холодное для дома – высокая изолированная площадка, с трех сторон окруженная морем.

Кай находит подходящий камень и подбирает его.

– Наверное, легче разбить панель в двери, тогда мы сможем засунуть руку и открыть замок. Ну что, хочешь, я попробую?

На двери три маленьких стеклянных оконца в ряд; они выполняют декоративную функцию и изготовлены из обычного, а не противоударного стекла, похоже, методом ручного выдувания, как делали в старину, потому что украшены по центру утолщениями в форме бычьего глаза. Жалко разбивать такую красоту.

Пробегаю кончиками пальцев по поверхности среднего оконца; кажется, в центре круга выдавлена буква «К»? Возможно, это товарный знак производителя.

Я так замерзла, что мне не терпится войти в дом, и уже почти согласна на предложение Кая, но в голове что-то щелкает и становится на место:

Круг – или ноль – с «К». Получается ноль градусов Кельвина – самая низкая температура, абсолютный ноль, О К. Мы проходили это по химии в прошлом году. А по Цельсию это будет…

– 273,15.

Может ли такое быть, что Первый стоял здесь, увидел «О К» на стекле и использовал в качестве кода? Он совпадает с кнопками, которые нажимали.

Кажется маловероятным. Вздохнув, протягиваю руку и на всякий случай ввожу: 27315.

Замок открывается. Нажимаю ручку и распахиваю дверь.

– Ты странная девушка, – говорит Кай, и голос его звучит несколько взволнованно. Положив камень, он идет за мной.

То есть он хотел сказать, что я ненормальная, да? Вот почему он всегда отталкивает меня.

Но сейчас мне не до этого. Есть дом, и в нем ждут дела.

Кай показывает на работающие электрические часы, встроенные в микроволновку.

– Напряжение до сих пор есть.

«Думаю, это генератор», – говорит Келли.

– Келли считает, что здесь может быть генератор. Но свет лучше не включать – здесь воздушный и морской патруль, – предупреждаю я. – Скоро будет светло без ламп.

Мы с Каем обследуем здание. Внизу кухня, гостиная открытой планировки с камином, ванная. В гостиной письменный стол, ноутбук и книжные полки; из нее есть выход в оранжерею, закрытую рольставнями и раздвижной крышей. Там, под покрывалом, какая-то штука, похожая на дорогой телескоп. Наверху две спальни и еще одна ванная комната. Кай проверяет воду – есть горячая.

– Сначала леди? – спрашивает он.

– Нет, иди. Я начну поиски.

Он тут же уходит в душевую, а я спускаюсь вниз. Солнце поднялось чуть выше; в окна проникает достаточно света, чтобы начать.

Сажусь в кресло; оно массивное и удобное. Келли устраивается на кухонной стойке, свесив ноги по обе стороны, и наблюдает за мной. Что за человек сидел в этом кресле, смотрел на звезды в телескоп и убивал детей, таких, как Келли?

Пора это выяснить.

26

КЕЛЛИ

По кухне аккуратно разложены папки и стопки бумаг – это то, что Шэй уже просмотрела и не нашла ровным счетом ничего ни про Первого, ни про то, где он живет.

Кай, все больше мрачнея, просматривает каждую стопку заново – на случай, если Шэй что-то пропустила.

Представляю, насколько он раздражен.

Сверху спускается Шэй – в халате, принадлежавшем, должно быть, ему.

– Есть что-нибудь? – спрашивает она у Кая.

– Нет. Но я еще не закончил. Ты проверила ноутбук?

– Нет. Там пароль.

– А ты не можешь расколдовать его, как сделала это с замком?

Подняв брови, она вздыхает.

– Нет. На клавиатуре каждая кнопка используется, и выделить какие-то отдельные из них невозможно.

– Если он тут жил, но мы не можем найти никаких сведений о том, кто он и откуда, то, вероятно, это сделано специально. Скорее всего, искать здесь нечего, – делает вывод Кай.

– Здесь должен быть какой-то след. Что-то должно остаться. – Шэй идет к книжным полкам. – Посмотрю, не делал ли он каких-то личных пометок в книгах, нет ли в них его имени, – говорит она. И сразу принимается за дело, снимая книги с полок по одной, раскрывая и пролистывая, проверяя, нет ли чего между страниц. Потом принимается обследовать более тщательно.

– Келли, Первый был врачом? – чуть погодя спрашивает меня Шэй. – Я думала, раз он ищет средство от рака, то он медик.

«Уверена, что все остальные доктора были медиками. Я думала, что Первый – тоже, но он никогда не занимался лечением или чем-то в этом роде. Может, потому, что он командовал ими».

– Келли считала, что был, но наверняка не знает.

– Это имеет значение? – спрашивает Кай.

– Просто я пытаюсь его понять. Ясно, что это парень при деньгах, ясно по этому жилищу. Телескоп – ему нравится смотреть на звезды. Масса самых разных книг, зачитанных – любит читать.

Но это книжное собрание несколько… странное, что ли. Есть книги и газеты по самым необычным темам. От философии до астрономии и специальных разделов квантовой физики, и даже по альтернативным областям знаний, например, как читать ауру. А художественная литература? Ее немного, но то, что есть, на первый взгляд никак не сочетается: «Горбун из Нотр-дама»; «Загадочное ночное убийство собаки»; «Доктор Джекил и мистер Хайд». Есть книги по непонятным предметам, о которых я даже не слышала. И нет ничего, имеющего хотя бы отдаленное отношение к медицине и биологии, если не считать нескольких статей по экспериментам на тканевых культурах. Может, это его библиотека выходного дня, а не рабочая литература?

Кай закончил просматривать бумаги Первого и начал проверять кухонные шкафы, а потом – холодильник и морозильную камеру.

– В шкафах запас продуктов длительного хранения; морозилка забита до отказа; в холодильнике ничего особенного, но нет продуктов, которые могли бы испортиться. Кстати, все вегетарианское – ни мяса, ни рыбы.

Шэй кивает.

– Значит, он мог и не жить здесь постоянно и, судя по внутреннему виду – все опрятно, чисто, ничего не брошено второпях – его отъезд не был внезапным. Получается, когда произошла катастрофа, его здесь не было.

– Скорее всего, большую часть времени он проводил где-то еще. Как ты сказала про его библиотеку – это дом отдыха.

Набрав стопку книг, Шэй усаживается в кресло и принимается читать одну из них.

«Какой из этого прок?»

Она медлит, переворачивает страницу.

– Я пробую думать, как он. Книги, которые нравились человеку, могут многое о нем рассказать, ты так не думаешь?

– Правильно. Как книги, которые читала Келли! – говорит Кай.

– Келли, какие книги тебе нравились?

Я сердито смотрю на Шэй. Книги? Я в самом деле их читала, на футбольных матчах. Когда Кай играл. Но что именно я читала? Не помню, и это меня пугает. Я должна помнить. Что мне нравилось? Но вспоминаются только те, которые меня заставляли читать в школе.

И тогда я прихожу в ярость. Если у меня проблемы с памятью, то я знаю, кого винить, и все разговоры о моих и его книгах не имеет ничего общего с поисками.

«Не понимаю, какое это имеет значение!» – пронзительно кричу я.

Шэй подпрыгивает. Ее брови ползут вверх, она поражена, но я вне себя, и сейчас мне необходимо от них убраться.

Бью кулаком в стену и исчезаю в дымоходе.

27

ШЭЙ

Скоро снова зайдет солнце, а я все читаю, с головой погрузившись в книги Первого.

Кай зевает.

– Не пора ли спать? – спрашивает он.

Мотаю головой.

– Пока хватает света, хочу почитать еще.

Поцеловав меня, Кай поднимается наверх, а я берусь за следующую книгу. Келли еще не вернулась, и я не сказала ему, насколько она разозлилась.

Мне надо продолжить чтение.

Страницы сменяются стремительно. Я всегда быстро читала, но теперь это нечто другое. С жадностью поглощаю все подряд, не просто запоминаю. Но постигаю настолько глубоко, как не умела ранее, соединяю куски знаний в единое целое.

Что бы там со мною ни произошло, когда я переболела этим гриппом, оно превратило мой мозг в какое-то подобие суперкомпьютера. Сегодня утром я прокручивала в голове бесконечные комбинации цифр, подыскивала значимые сочетания. И несколько дней назад в больнице я поняла, как сфокусировать внимание внутри своего тела и вылечить сотрясение мозга, поняла не просто инстинктивно, а осознавая, что нужно сделать, и выполнила это.

Я действительно странная.

И чем дальше я читаю, тем сильнее чувствую, что приближаюсь к разгадке тайны Первого.

Он ни в коей мере не соответствует образу психопата, зацикленного на массовых убийствах, а именно такой образ сложился у меня в голове. Его книги – это логика и философия, есть труды по науке и религии. Никакой политики и пропаганды; ни одной работы по медицине или биологии – из научных монографий в основном физика и астрономия.

Хотя присутствует этот странный интерес к ауре, которым раньше отличались хиппи, и я чуть не откладываю соответствующее произведение, чтобы взяться за другое, но… это напоминает мне о маминых увлечениях. Просматриваю полки. Собрание включает книги по восприятию и чувствительности ауры, целительству, расшифровке цветовой гаммы.

Встаю, выбираю их и раскладываю на столе. В конце одной книги есть вставка – цветная диаграмма.

Разворачиваю ее, и на пол, порхая, падает листок бумаги. Это рисунок от руки – контуры тела человека с цветным карандашным наброском окружающей его ауры. Выглядит почти как картинка на религиозную тему – нимб вокруг головы и тела. Вероятно, рисовал Первый.

В верхней части рисунка одно-единственное слово: Vox. Что оно значит? Что-то знакомое в нем есть; задумавшись, морщу лоб. Не означает ли оно что-нибудь вроде «голоса»?

Начинаю читать, и по телу бегут мурашки. Со времени болезни у меня появилось это постоянное ощущение окружающего меня мира. Описание волн ауры и моих чувств так похоже… может, это одно и то же?

Здесь говорится, что люди, способные воспринимать ауру, могут не только чувствовать эти волны, но и видеть, слышать их. Для восприятия ауры зрение и слух нужно настраивать, проникая за пределы твердой материи и фокусируясь на пространстве внутри нее. Материя состоит из атомов, которые состоят из частиц – частиц, вращающихся в пространстве.

Частиц, которые способны вести себя как волны.

У меня замирает сердце.

Все как в тот раз, когда я исцелила себя – с помощью волн из глубин собственного тела. Значит, я использовала свою ауру, даже не понимая, что делаю?

И аурой обладают не только живые объекты. С самого нашего приезда я чувствовала, что остров живой, что история этого места запечатлена в скалах и земле как память. В книге говорится, что начинающим легче видеть ауру на расстоянии, а где я видела цвета, окружающие объекты? На солнце, луне и звездах – они все лучатся цветами и окружающими их энергетическими полями. Это было одним из первых изменений в моем восприятии, которое я заметила, когда заболела.

Откладываю книгу, иду наверх и смотрю на спящего Кая. И я чувствую его – не касаясь тела и не проникая в его разум. Существует уникальный энергетический рисунок, по которому я опознаю его. Уверена, что по нему я с закрытыми глазами смогла бы найти Кая в переполненном людьми помещении. Даже когда он спит, в этом рисунке присутствует все, делающее его Каем: его энергия и страсть, способность защищать и заботиться и даже злость, которая может быть направлена не только на что-то внешнее, но и на себя самого.

Касаюсь его руки, и он шевелится во сне. Он теплый, плотный, настоящий. Хотя в конечном счете вся материя состоит из атомов, а атомы – из крохотных частиц, летающих по орбитам вокруг крохотного ядра, так что по большей части атомы представляют собой пустое пространство, разве не так? Наши глаза привыкли фокусироваться на плотном энергетическом уровне и видеть объекты и людей твердыми и неизменными, но в действительности они не такие.

Я проникаю, но не во внутренний мир Кая, а во внешний, за пределы физического и в глубины пространства вокруг него.

Цвета мерцают и вибрируют, и у меня перехватывает дыхание: это здесь. Его аура тут, где ей и следует быть: цветные всполохи тянутся от кожи, образуя кокон вокруг тела. Пока я не посмотрела так, как сейчас – или, возможно, больше подходит слово вгляделась – я не могла его заметить. Страсти красного и розового цветов, заботливость и неравнодушие – синего, гнев разных оттенков черного. И другие, более легкие тона, которые я раньше не воспринимала столь отчетливо: проблески серебристого – интуиция, светлый оттенок синего – честность. Так многое из составляющих Кая присутствует здесь и будет присутствовать всегда, в этих цветовых волнах, в вариациях оттенков и вибраций, очень похожих на цвета и звуки, но не являющихся ими.

Это как отпечаток пальца Кая – энергетический узор, его неповторимый голос.

Его… Vox? Это то самое, что обозначает слово, написанное на рисунке?

А как насчет меня?

Вытягиваю руку и вглядываюсь в нее тем же способом. Шевелю ладонью и завороженно наблюдаю цветовую пульсацию. Это радуга, она вокруг обеих рук; от кончиков пальцев к плечам цвета становятся насыщеннее. Все так похоже на рисунок из книги Первого. Здесь же присутствуют другие цвета и оттенки, но общий эффект – радужный.

Спустившись вниз, снова углубляюсь в книги и схемы: что значит моя аура? Нахожу несколько ссылок, и в каждой книге свои варианты ответов. Но преобладающим является мнение, что люди с радужной аурой обладают способностями к работе с энергиями: они целители. А еще они могут стать частью звездного народа, представители которого в первой инкарнации живут на Земле. Стоп. Что вообще означает эта чертовщина?

По мере того как я читаю о цветах, перебираю книги и схемы, в моей голове происходит переворот. Каким-то образом получается, что книги Первого остались здесь для того, чтобы я их нашла; они касаются меня и того, чем я стала.

Я могу и дальше обманывать себя, что я тут всего лишь пытаюсь вычислить его, найти к нему дорогу, но мною овладела жажда узавать, и узнавать больше, о моем новом я.

Исцеление и настройка ауры для исцеления людей. Разве не это я делала, когда восстанавливала свое ухо, помогала Каю после того, как его избили и привязали к скамейке, и потом, в больнице, когда у меня было сотрясение мозга? Не знаю, как справилась с этим в первый раз; я тогда вышла из тела и проникла в повреждение. Но когда лежала в больнице с полной сумятицей в мыслях и контузией от сотрясения, мне пришлось потрудиться, и… да. Думаю, именно это я и сделала. Возможно, если бы я сначала обследовала ауру, то смогла использовать ее для более направленного воздействия, а не действовала бы наугад, по наитию.

Смысл прочитанного укладывается в голове, и у меня перехватывает дыхание. Если настройка ауры может исцелять, то может ли она причинить вред? Те солдаты… Я ударяла их своей яростью, и они падали на землю. Я содрогаюсь: способность к целительству, использованная во вред.

Листаю страницу за страницей, читаю, пока освещение не становится настолько скудным, что у меня начинают болеть глаза. В конце концов приходится остановиться. Встаю и, потягиваясь, бреду к двери.

Сегодня небо усыпано звездами.

В одной из книг Первого я уже прочитала, как пользоваться телескопом, и сейчас готова попробовать.

Рольставни на стенах и крыше оранжереи закрыты, но на стене есть выключатели. Нажимаю, и рольставни отъезжают, двери и крыша открываются. Снимаю покрывало с телескопа и включаю его.

Хоть я и вижу окружающие их цветовые пятна, звезды над головой остаются такими же холодными и далекими, как и всегда. Я почему-то нервничаю – то ли из-за того, что увижу, то ли из-за того, что не увижу ничего через линзы телескопа.

Размышляю о том, что стану искать в небе, когда включится экран и панель управления. Я даже не прикасаюсь к прибору – он сам приходит в движение и настраивается.

Эта модель гораздо более продвинутая, чем те, о которых говорится в книгах Первого, и не похожа на прибор серийного производства. Возможно, ее сделали на заказ? Изучаю экран и панель управления, стараясь разобраться, что к чему.

Интересно. Похоже, прибор запрограммирован на слежение за определенным участком неба с учетом движения нашей планеты и звезд. Как только я включила его, он начал сам ориентироваться в пространстве. Что такого привлекательного там нашел Первый? Что он хотел видеть, каждый раз включая телескоп?

Поколебавшись, я смотрю в окуляры. Вижу размытые цветовые пятна, лучащиеся светом на фоне чернильной тьмы; от красоты у меня захватывает дух. Настраиваю резкость, и в поле зрения появляется двойная звездная система; изображение предельно четкое и яркое, размещено по центру картинки. Звездная пара настолько красива, что почти больно видеть ее с такой ясностью: сверкающая золотая звезда и голубая поменьше, частично закрывающая золотую. Линии многоцветных аур окутывают обе звезды – чистые полосы цветов, которые я способна воспринимать, и следы тех эманаций, которые не доступны невооруженному глазу.

Карты звездного неба и координаты созвездий из астрономических книг Первого уже у меня в голове: эта бинарная система расположена внизу Северного Креста и в голове созвездия Лебедя. Она называется Альбирео.

Красота, чистота и удаленность этих звезд захватывает меня; вместе с ними действие оказывает и их аура – запись всего, чем они были, и указание на то, чем они станут. Не отрываясь смотрю в ночное небо и думаю не о том, о чем надо бы думать, а об этих звездах. Неожиданно ко мне приходит осознание. Первый не единственный скрывал свое истинное «я». Это касается и меня, и болезни, сделавшей меня такой.

Во всем этом – в Первом, в эпидемии, во мне теперешней, в аурах, его рисунке, в частицах, превращающихся в волны, и в волнах, воздействующих на частицы – есть нечто объединяющее. Но я пока не вижу, что именно. Чего-то не хватает.

Когда возвращается Келли, я ее скорее чувствую, чем вижу. Она остается у меня за спиной и наблюдает.

– Привет, – говорю я, выпрямляясь, поворачиваюсь к ней лицом и прикасаюсь, одновременно охватывая ее ауру. Но у Келли нет цвета; по крайней мере, я ничего не вижу, только тьму.

«Привет».

– Прости, что разозлила тебя сегодня. Я не хотела.

«Я знаю. – Келли вздыхает, прислоняется к стене. – Это из-за того, что мы здесь, на этом острове. Просто задержка здесь выводит меня из себя, а мы, похоже, так и не приблизились к разгадке Первого».

– Может быть. А может быть, что я приблизились. Я думала. У меня есть некоторые соображения по поводу него и его занятий. Мне нужна твоя помощь, чтобы во всем разобраться.