Текст книги "Возлюбленная террора"

Автор книги: Татьяна Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

БОЛЬШИЕ НЕПРИЯТНОСТИ ИЗ-ЗА МАЛЕНЬКОЙ КНИЖКИ

После рождественских каникул первое занятие образовательного кружка Маруси Спиридоновой было назначено на пятницу. Обсуждали статью Герцена «О развитии революционных идей в России». Доклад делала, разумеется, Маруся – у нее был к этому вкус, она любила читать и рассказывать.

Кроме Маруси Спиридоновой, в роли докладчика иногда выступала ее сестра Юля, – Люду эти собрания совершенно не интересовали, она терпеть не могла всякую нелегальщину. Время от времени доклады делали Наташа Денисова и Саша Делицын – ученик последнего класса тамбовской мужской гимназии. Он и его Товарищ Коля Васильев были постоянными слушателями кружка. Саша, красивый семнадцатилетний юноша, темноглазый и светловолосый, очень нравился Ванде Колендо, которая тоже не пропускала ни одного занятия. Повзрослев, Ванда превратилась в настоящую красавицу. Высокая, стройная, с удлиненным нежным лицом, обрамленным каштановыми локонами, и яркими, чуть раскосыми зелеными глазами, она уже успела разбить не одно мужское сердце. Правда, Ванда приходила сюда отнюдь не потому, что интересовалась литературой. Ей хотелось настоящей жизни, бурной и яркой, а в сонном провинциальном Тамбове чтение запрещенных книг превращалось в самое увлекательное из возможных приключений. Тайна, объединявшая всех членов их образовательного кружка, крайне импонировала натуре Ванды.

В кружок еще входили сестры Гармиза, Аня и Роза. Правда, с начала года Розе не удалось еще ни разу прийти к Спиридоновым – мышечная астения, которой она страдала чуть ли не с семи лет, начала быстро прогрессировать, и ей пришлось оставить вообще всякие занятия.

Самым юным членом кружка был Аркаша Сперанский, худенький бледный гимназист четырнадцати лет, смешливый и застенчивый. Он обычно тихонько садился в уголок и слушал, изредка вставляя реплики и задавая вопросы. Но реплики его всегда были точны, а вопросы уместны.

– «Ужасный, скорбный удел уготован у нас всякому, кто осмелится поднять свою голову выше уровня, начертанного императорским скипетром; будь то поэт, гражданин, мыслитель – всех их толкает в могилу неумолимый рок. История нашей литературы – это или мартиролог, или реестр каторги. Погибают даже те, кого пощадило правительство, – едва успев расцвести, они спешат расстаться с жизнью…»

Этой выразительной цитатой Маруся закончила чтение, подняла глаза от тетрадки и обвела взглядом слушателей, ожидая возражении или дополнений. Возникла небольшая пауза.

– Я думаю… – начал было со своего места Саша Делицын, но то, что он думал, так никто и не узнал.

Хлопнула входная дверь, в передней послышались громкие голоса Потом заскрипела лестница, ведущая на антресоли, и через секунду в комнату вошла Женя Спиридонова – Евгения Александровна, как ее обычно называли Марусины и Юлины подруги, ведь Женя была намного старше, – и с ней незнакомый студент.

– Ну вот, как я и предполагала, мы застанем всех сразу, – весело сказала Женя. – Вот тебе, Володя, племя младое, незнакомое. Жаль, к докладу опоздали. Ведь опоздали?

– Опоздали, – подтвердила Юля. Она одна не растерялась, остальные ничего не могли понять и недоуменно переглядывались.

Студент же смотрел на всех присутствующих с веселым любопытством. Лицо у него было выразительное, хотя и некрасивое: широкоскулое, с небольшими прищуренными глазами и насмешливым ртом. От его высокой массивной фигуры в комнате сразу стало тесно. Марусе почему-то пришло на ум странное сравнение – молодой медведь, вылезший весной в первый раз из берлоги, с таким же доброжелательным любопытством осматривает мир. «Где-то я его уже определенно видела, – подумала она. – Только вот не припомню, где и когда».

– Хочу представить вам студента Московского университета Владимира Вольского, – отрекомендовала гостя Женя. – Впрочем, наверное, большинство с ним и так уже знакомо.

«Ах, Вольский! Ну конечно», – вспомнила Маруся. Вольских в Тамбове знали все – город-то небольшой, и круг образованных людей весьма ограничен. А присяжный поверенный Казимир Казимирович Вольский был человеком не только образованным, но и весьма состоятельным: имел свой дом на Большой улице и три имения в Тамбовской губернии. В тамбовском обществе Казимир Казимирович пользовался большой популярностью и слыл либералом. Оба его сына учились в университете в Москве. Старший, Владимир, на математическом факультете, младший, Михаил, пошел по стопам отца и подал на юридический.

Разумеется, раньше Вольские и Спиридоновы общались домами, но тогда Маруся была еще слишком мала – в том же году, когда она поступила в гимназию, Владимир окончил курс и уехал в Москву. Потом они, возможно, и виделись – навещал же он Тамбов и родителей хоть изредка, – но в Марусиной памяти эти встречи как-то не отложились.

А вот Ванда Колендо, очевидно, не сразу, но узнала пришедшего: по крайней мере, улыбнулась она ему так, как улыбаются хорошим знакомым. И Марусе от этого почему-то стало досадно. Хотя Ванда старше на три года и Владимира должна помнить лучше.

– Ну как там, в Москве? – спросил Саша Делицын. – Вы приехали на каникулы? А что Миша, тоже приехал?

Михаил Вольский, закончивший тамбовскую мужскую гимназию три года назад, начитанный и блестяще образованный юноша, прекрасный оратор и любимец девушек, был тайным Сашиным кумиром.

– На каникулы, – как-то странно усмехнулся Владимир. – А в Москве сейчас здорово. Происходит явственное брожение в умах и сердцах…

– На самом деле он приехал жениться, – перебив гостя, насмешливо объявила Женя.

– Поздравляю, – красивое лицо Ванды расцвело улыбкой – Если не секрет, на ком?

– Не секрет, – насмешка исчезла из глаз Владимира, они стали теплыми и ласковыми. – На Валентине Николаевне Лукьяненко.

Коля Васильев и Саша Делицын переглянулись. Брат Вали Лукьяненко, Анатолий, учился в их классе, но о предстоящей свадьбе сестры даже не заикался.

– Они же уже Бог знает сколько жених и невеста. Помолвлены еще до того, как Володя в Москву уехал, – пояснила Женя. – Просто вы, молодежь, таких давних событий помнить не можете.

Известие о предстоящей свадьбе сразу настроило присутствующих на лирический лад.

Тут кстати в комнату заглянула Аннушка и спросила, не подать ли чаю. А за чаем какие могут быть серьезные обсуждения? Герцен как-то отошел на второй план, и разговор перекинулся на более светские темы. Вспомнили о театре и от Владимира, как от человека столичного, потребовали отчета в новых постановках.

В Москве сейчас гремело имя Станиславского – слава чеховской «Чайки» докатилась и до Тамбова. Вольский, по счастью, «Чайку» видел, кроме того, видел и другие спектакли МХТ– «Эдду Габлер», «Царя Федора», «Потонувший колокол»… Ибсена и Гауптмана никто из присутствующих не читал, пришлось Владимиру кратко пересказывать содержание пьес, и на сегодня политика была забыта за литературой.

Когда гости разошлись по домам, Женя, сразу утратив веселость, сказала сестрам:

– Вольского отчислили из университета.

– Да что ты! – всплеснула руками Юля. – Все-таки отчислили?

Маруся переводила взгляд с одной сестры на другую:

– Что значит «все-таки»?

Женя пояснила:

– У него уже были неприятности с полицией в девяносто седьмом. Его даже высылали административным порядком в Тамбов, но дело удалось замять. Кажется, какой-то родственник Елизаветы Леопольдовны, его матери, служит в Петербурге. Впрочем, точно не знаю.

У Маруси от возмущения оттопырилась нижняя губка, – как в детстве, когда она собиралась заплакать. Такой интересный человек, а она с ним почти не знакома!

– Почему же вы никогда мне ничего о нем не рассказывали? Он же приезжал и раньше, а у нас не бывал?

Женя пожала плечами:

– Приезжал очень ненадолго. А рассказывать – да как-то повода не было.

– За что его хотели выслать?

– Распространение нелегальной литературы.

– А сейчас за что?

– Он член партии социалистов-революционеров и на рабочем кружке делал доклад по «Эрфуртской программе» Каутского. Кстати, – Женя открыла объемистую сумку и извлекла из ее недр две небольшие книжки и стопочку брошюр, – Володя тут кое-что мне оставил. Только, девочки, пожалуйста, осторожность и еще раз осторожность.

Этой ночью Маруся долго не могла заснуть. Перед глазами стояло насмешливое лицо Владимира Вольского, его взгляд, его улыбка. Она попробовала припомнить Валю Лукьяненко– наверняка ведь где-нибудь с ней да встречалась. Как же ей повезло, этой Вале… «Фу ты, о чем я только думаю! – Маруся внезапно рассердилась на себя. – Мне-то до нее нет никакого дела! Пусть себе женятся. Но с этим Вольским надо поговорить поподробнее. И книжек у него еще взять».

В шестом классе тамбовской женской гимназии шел урок закона Божьего. Давно прошли времена, когда эту науку преподавал гимназисткам добрейший отец Михаил. Ему на смену пришел отец Петр Виндревский, строгий и суровый по виду и по нраву. Объясняя урок, он имел привычку неторопливо расхаживать между рядами, останавливаясь то перед одной, то перед другой партой. Теперь девушки на законе Божьем должны были быть крайне внимательны: в любой момент отец Петр мог поднять ученицу и попросить повторить сказанное.

Темой сегодняшнего урока был Великий потоп. Ровный густой голос отца Петра действовал на слушательниц усыпляюще, да и тусклый февральский день за окном не прибавлял бодрости.

Внезапно отец Петр замолк на полуслове, остановившись перед Капитолиной Пупыниной, толстой круглолицей девицей с такими румяными щеками, словно она их свеклой натерла.

– Нуте-с, сударыня, – пророкотал отец Петр, – извольте повторить, сколько пар чистых Ной взял в свой ковчег?

Капитолина поспешно вскочила, хлопнув крышкой парты. На ее добродушном глуповатом лице – явное недоумение.

– Вы не слышали вопроса, сударыня?

– Слышала… – пролепетала Капитолина.

– Так отвечайте.

Капитолина молчала, понурив голову.

– Так, сударыня, – подытожил отец Петр, – вопроса вы не слышали. Позвольте узнать, чем же вы занимались?

Капитолина залилась краской и опустила голову еще ниже.

Отец Петр наклонился и извлек из парты Пупыниной учебник закона Божьего. Учебник сам собой раскрылся, и из него выпала тоненькая брошюрка. Взглянув на нее, отец Петр окаменел.

Брошюрка называлась «Студенческое движение в России» – издание Союза русских социал-демократов, Женева, 1899 год.

…В тот же день вечером в дом Спиридоновых на Козловской прибежала взволнованная Клаша Семенова. Они с Капитолиной снимали комнаты у одной квартирной хозяйки, поэтому Клаша первая должна была узнать результаты педагогического совета. Его собрали сегодня вечером по случаю такого чрезвычайного происшествия.

У Спиридоновых уже сидели Ванда Колен-до, Аня Гармиза и Наташа Денисова – все члены образовательного кружка. Именно Наташа дала незадачливой Капитолине крамольную брошюру.

– Ну что? – накинулись все с расспросами на вошедшую Клашу. – Что решили на педсовете? Что Капитолина?

Клан а, едва отдышавшись, доложила:

– Плохо. Капка сначала отпиралась, говорила, что книжицу ей подбросил незнакомый студент, которого она якобы встретила, когда ехала с каникул в Тамбов.

– Поверили?

– Как же! Сам Егоровский, председатель совета, насел на нее – опишите, говорит, этого студента поподробнее. А вы же знаете Капку – у нее в голове мысли еле-еле поворачиваются…

Клаша скорбно свела тонкие бровки. Наташа Денисова смотрела на нее потемневшими от страха глазами.

– Ну и что дальше? – нетерпеливо сказала Маруся. – Чем кончилось-то?

Клаша вздохнула:

– В общем, выдала она Наташу. Сейчас сидит, плачет, идти сюда боится.

– Ox… – вырвалось у Наташи. – Что же теперь будет?

Аня Гармиза раздраженно бросила:

– Сама виновата. Зачем дала этой дуре книжку?

– Это случайно вышло, – в глазах у Наташи стояли слезы. – Она зашла ко мне вчера вечером, я перебирала книги. Капка заметила брошюру. Что это, говорит, такое? Дай посмотреть! А вы же знаете Капу – она как начнет ныть, так и не отделаешься. Вот и выпросила. Что же теперь будет?

Юля Спиридонова обняла Наташу за плечи:

– Подожди расстраиваться. Может быть, все обойдется.

– Нет, – в отчаянии прошептала Наташа. – Я знаю, меня уволят.

Маруся смотрела на подругу, и у нее сердце разрывалось от жалости. Ну что тут скажешь? Конечно, Наташа права. Она не Капка, она никого не выдаст, но из гимназии придется уйти. А ведь уже шестой класс, остался всего год до окончания!

Ванда Колендо, закончившая гимназию в прошлом году еле-еле на тройки, пожала плечами:

– Если и уволят – не стоит так-то уж отчаиваться. В той жизни, которая нам предстоит, гимназический аттестат вряд ли понадобится.

Юля с сомнением посмотрела на Ванду, но ничего не сказала.

Когда девушки ушли и сестры остались одни, Маруся долго нервно ходила по комнате, потом остановилась и решительно тряхнула головой:

– Я пойду на педсовет и признаюсь, что брошюру Наташа взяла у нас.

Юля грустно усмехнулась:

– Зачем? Чтобы тебя тоже уволили из гимназии? Наташе ты этим не поможешь.

– Все равно!

– Нет, не все равно! – горячо сказала Юля. Сама она получила аттестат уже три года назад и теперь училась на зубного врача. – Нет, не все равно. Ванда глупости говорит, что образование ни к чему. Ты должна нормально закончить гимназию, а потом будет лучше, если ты закончишь и дополнительный восьмой класс, чтобы получить диплом домашней учительницы. Все-таки профессия. С деньгами становится все труднее, папа из сил выбивается, а Коля еще маленький.

Маруся с отчаянием посмотрела на сестру:

– Думаешь, я не понимаю? Но ведь по отношению к Наташе это будет нечестно!

– А по отношению ко мне и к Жене это будет честно? – спросила Юля. – Брошюра-то не твоя, а Женина. И неприятности будут в первую очередь у нее. Да и Наташе такая жертва не нужна.

При обыске у ученицы шестого класса Денисовой изъята общая тетрадь, в которой обнаружены:

1. Выписки из «Темного царства» Добролюбова, из биографии Герцена, из П. Леру и других сочинений о борьбе различных направлений XIX века.

2. Краткие цитаты, как то: «труден путь общественного обновления», «лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей», и подобные им.

3. Отрывки из стихотворений Некрасова,

4. Список книг для чтения, среди которых: Герцен «Кто виноват?», Чернышевский «Что делать?», Писарев, Ткачев, Якушкин…

Ученице 6-го класса Наталье Денисовой педагогическим советом предложено подать прошение об увольнении.

Через год Маруся Спиридонова закончила основной курс тамбовской женской гимназии одной из лучших и была принята в дополнительный восьмой класс. Однако получить профессию ей гак и не удалось. Неожиданно на семью Спиридоновых обрушилось несчастье: Александр Алексеевич осенью 1901 года стал прихварывать, а в начале января врачи объявили, что жить ему осталось от силы несколько месяцев.

В Педагогический совет

Тамбовской Женской Гимназии.

Дочери Коллежского Секретаря

Марии Александровны Спиридоновой

ПРОШЕНИЕ

По расстроенному здоровью и домашним обстоятельствам я желаю прекратить занятия в 8 классе гимназии, почему покорнейше прошу Педагогический Совет возвратить мне мои документы.

Февраля 14 дня 1902 года.

Дочь Коллежского Секретаря

М. Спиридонова.

Резолюция: уволить и выдать документы.

Приписка внизу: Аттестат № 11З, выданный из Женской Гимназии 14 февраля 1902 года, получила.

М. Спиридонова

Милостивая государыня Ольга Алексеевна!

Переданный Вами дочери моей, Марии Спиридоновой, ее аттестат об окончании курса наук в Гимназии, я вчера получил, о чем, согласно высказанному Вами желанию, сообщаю.

Прошу принять <…> к Вам уважении.

15 февраля 1902 года

А. Спиридонов.

АТТЕСТАТ

Предъявительница сего ученица VII класса Тамбовской Женской Гимназии Спиридонова Мария Александровна, как видно из ее документов, дочь Коллежского Секретаря, православного вероисповедания, имеющая от роду 16 лет, поступила в 1895 году во II класс Тамбовской Женской Гимназии и находилась в ней до окончания полного курса учения. В продолжение всего этого времени вела себя отлично и была переводима по испытаниям в высшие классы, а именно: из I-го во II-й в 1895 г., из II-го в III-й в 1896 г., из III-го в IV-й в 1897 г., из IV-го в V-й в 1898 г., из V-го в VI-й в 1899 г., и из VI-го в VII-й в 1900 г.

В настоящем году, при бывшем окончательном испытании ученицам VII-го класса, она оказала в обязательных предметах гимназического курса нижеследующие познания:

В Законе Божием отличные (5)

В русском языке с церковно-славянским и словесности хорошие (4)

и сочинение на русском языке написала хорошо (4)

В математике хорошие (4)

В географии всеобщей и русской хорошие (4)

В истории всеобщей и русской удовлетворительные (3) В естественной истории отличные (5)

В физике и математической и физической географии хорошие (4)

Из всех этих предметов получила в общем среднем выводе отметку 4 1/8.

Затем, чистописанию и рукоделию обучалась с удовлетворительными успехами.

Сверх того, из необязательных предметов гимназического курса она обучалась:

Французскому языку с хорошими успехами

Немецкому языку с хорошими успехами

Посему, на основании установленных правил, она удостоена звания ученицы, окончившей полный курс учения в женской гимназии с распространением на нее прав и преимуществ, предоставленных ст. 45 Положения о женских гимназиях и прогимназиях Министерства Народного Просвещения, ВЫСОЧАЙШЕ утвержденного 24 мая/ 8 июня 1870 года (п. 2) и ст. 12 мнения Государственного Совета по вопросу о специальных испытаниях по Министерству Народного Просвещения, ВЫСОЧАЙШЕ утвержденного 22 апреля 1868 года.

<…>

В удостоверение чего и дан ей, Спиридоновой, сей аттестат по определению Педагогического Совета Тамбовской Женской Гимназии 2 числа июня месяца 1901 года № 112.

<…>

«МНЕ НУЖНЫ НЕ ДРУЗЬЯ, А СОРАТНИКИ…»

23 марта (1905 год)

В 10 часов утра ученики Тамбовского Екатерининского Института в количестве 150 человек прекратили занятия и подали начальству петицию, состоящую из 18 пунктов.

Вследствие насилий над учениками, желавшими заниматься, директор Алякритский вызвал полицию и кавалерийские части, которые окружили Институт со всех сторон. Воинские команды дежурили всю ночь и часовые охраняли общежитие, где находились незабастовавшие ученики, против которых было сильное озлобление, а также и квартиру директора.

Анна Авдеева, урожденная Черникова, переехала в Тамбов из Козлова меньше года назад. Перемену места жительства продиктовали семейные обстоятельства: мужу Ани, купцу Михаилу Авдееву, решительно не правилось увлечение жены новомодными идеями. Он пытался отвлечь ее сначала уговорами, потом угрозами, но Аня была упряма. Она продолжала ходить на занятия образовательного кружка, читала запрещенную литературу, даже встречалась с нелегалами.

Главная же причина такого неподобающего Аниного поведения заключалась в том, что в Козлове ей было смертельно скучно. Муж и его друзья вели бесконечные разговоры о купле-продаже, о товаре, о ценах па хлеб, о каких-то спекуляциях… Все это было буднично, серо, уныло. И жены купцов, с которыми Михаил понуждал Аню общаться, казались ей на редкость глупыми и бестолковыми. Варенья, соленья, новые рецепты, журналы мод…

Фи! И дети. У Авдеевых детей не было – Аня не хотела детей. Зачем? Чтобы тоже включиться в однообразную круговерть купеческого быта? То ли дело ее знакомые студенты, люди образованные, воспитанные… И говорить с ними интересно. В их нелегальном кружке был даже один инженер.

В конце концов раздор между супругами зашел так далеко, что они сочли за благо разъехаться. А если бы Михаилу Авдееву сказали, что его благоверная вступила в революционную партию, он вообще отрекся бы от такой жены.

Сейчас Аня снимала квартиру напополам с Аркадием Сперанским, товарищем по партии социалистов-революционеров. Михаил, узнай он об этом, устроил бы скандал: жена в нарушение всех приличий живет на одной квартире с молодым человеком, позорит честное имя Авдеевых – разврат, да и только!

Но Ане на приличия было глубоко наплевать, главное – и весело, и так удобно для работы. Деятельной Аниной натуре постоянно требовалось какое-то занятие, и она взялась за печатание нелегальной литературы. В квартире Авдеевой и Сперанского стоял гектограф, на котором размножали прокламации. А писать тексты для прокламаций – одна из любимых Аниных партийных обязанностей, в которой она изрядно поднаторела. Вот и сейчас Авдеева трудилась над очередным шедевром – нужно было поддержать забастовку учащихся Екатерининского института.

Маруся собрала отпечатанные протоколы заседания Дворянского собрания и сложила их вместе аккуратной стопочкой. Еще со времен гимназии у нее осталась привычка хранить все бумаги в строгом порядке.

Гимназия осталась в далеком прошлом. Даже не верилось, что это именно она, Маруся Спиридонова, чуть не до слез расстраивалась и переживала, когда пришлось забрать документы из восьмого класса. Теперь страдания по поводу так и не полученного диплома домашней учительницы казались Марусе мелкими, себялюбивыми и недостойными. Теперь в ее жизни была другая цель, цель, во имя которой можно отдать и саму жизнь…

Кто бы знал; какой тошной с тех пор, как появилась эта цель, ей кажется тихая бумажная работа в канцелярии! Как раздражают глупые комплименты, которые чиновники отвешивают хорошенькой юной машинистке!

Однако служащие в канцелярии Дворянского собрания не должны даже заподозрить существование этой цели. Для них она по-прежнему остается просто Марусей Спиридоновой, дочерью покойного коллежского секретаря Александра Алексеевича, сгоревшего в полгода от неизлечимой болезни, бедной Марусей, которой пришлось пожертвовать собой и своим будущим ради матери и маленького брата, бросить учебу и пойти зарабатывать деньги.

Если бы начальник канцелярии, добрейший Владимир Алексеевич Апушкин знал, во что ввязалась дочь его покойного друга Александра Спиридонова, он бы пришел в ужас. Но Владимир Алексеевич ни о чем таком и не догадывался: Маруся по-прежнему была усердна, исполнительна, со своими обязанностями справлялась превосходно, а что делалось в ее душе – про то знала только она одна.

Большие стенные часы в приемной отбили три и три четверти. Маруся закрыла ящики стола и заглянула в соседнюю комнату к Апушкину:

– Владимир Алексеевич, я могу идти?

Получив разрешение, сдернула с вешалки пальто и быстро направилась к выходу.

Хлопнула входная дверь, Маруся Спиридонова, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, влетела в тесноватую прихожую квартиры и, даже не скинув мокрого пальто, сразу поспешила в Анину комнату.

Анна сидела за столом, обложившись книгами и конспектами. При виде подруги она живо подняла голову:

– Ну что? Есть новости?

– Полиция и кавалерийские части всю ночь дежурили у общежития и у квартиры Алякритского.

– К забастовке больше никто не присоединился?

– Никто. Но сегодня в пять в думе собрание Общества попечения о детях. Заслушают петицию учащихся. Киншина собирается выступить как член общества. Вчера поздно вечером социал-демократы собирались на даче в Инвалидной, обсуждали ее речь. Нам непременно надо быть в думе.

– Непременно, – Анна встала из-за стола. – Может быть, выступить и не получится, но быть надо. Жаль, Володя в Баку.

На прошлой неделе Владимир Вольский – один из лидеров тамбовских социалистов-революционеров – уехал по партийным делам в южные губернии. Марусе тоже было жаль, что он так далеко, и жаль не только из соображений партийно-революционных. Вот если бы Владимир…

– Но зато Михаил должен прийти, – стараясь не выдать своих мыслей, по-деловому сказала Маруся. – Он, кстати, был вчера в Инвалидной. Если получится, возьмет слово после Катерины Михайловны.

– Да уж, – пожала плечами Аня. – Что-что, а говорить господин присяжный поверенный хорошо умеет. Известный любимец публики и женщин.

– Он хороший адвокат, – примирительно улыбнулась ее подруга. – И отличный оратор.

Маруся догадывалась, что Михаил Вольский не слишком симпатичен Анне, но обсуждать его с Авдеевой не хотела – опять же по мотивам глубоко личным. Ей не хотелось слышать, как плохо отзываются о брате Владимира, даже если этот отзыв принадлежал лучшей подруге Ане Авдеевой.

– Вот, – Анна, чтобы переменить тему, протянула Марусе исписанный карандашом листок бумаги, – посмотри приблизительный набросок. Можно будет распространить сегодня же на собрании. Одобряешь?

Маруся пробежала глазами текст.

– Хорошо. А успеем отпечатать?

– Аркаша с Женей Кудрявцевым размножат на гектографе. До пяти еще масса времени.

Собрание происходило в помещении городской думы. Кроме членов общества и родителей учащихся, на собрание прибыло большое количество земских служащих, рабочих и учащихся В текущих делах собрание заслушало петиции учащихся г. Тамбова, после чего председатель собрания предложил выразить сочувствие изложенным требованиям учащихся и сообщить их Московскому Педагогическому Обществу. Тогда член Общества Е. Н. Киншина произнесла речь, в которой отметила, что волнения среди учащихся не случайны, а есть неизбежное последствие как внутреннего устройства государства, так и невыносимого полицейско-бюрократического строя школы.

В зале было душно и тесно, а публика все прибывала и прибывала. Люди стояли в дверях, толпились в проходах, но толпа не раздражала, – наоборот, настроение у всех было радостно-приподнятое, лица оживленные.

«Как на Пасху, на Крестный ход», – почему-то вдруг подумалось Марусе. Когда она была маленькой, она очень любила праздник Пасхи – за то единение, соборность, которое чувствуют люди в пасхальную ночь. И потом, наутро, все улыбаются и целуются, поздравляют друг друга.

Но сейчас она поскорее отбросила эти воспоминания и насмешливо качнула головой. «Да разве Пасха может сравниться с тем, что происходит сейчас? – подумала Маруся. – Какой выдуманный Бог может объединить людей сильнее, чем это сделает революция?» А в революцию Маруся сейчас верила безоглядно, фанатично, так, как раньше верила в Христа. По-другому она просто не умела – или все, или ничего. То, что для многих девушек было средством от скуки, для Маруси сделалось единственной жизненной целью. Она еще не знала, как это страшно, когда все многообразие жизни сводится к одной-единственной цели…

– Хорошо говорит Катерина, – наклонившись к Марусе, шепнула Анна Авдеева. – Только вот уж слишком либеральничает. Жестче надо бы, жестче.

Киншина как раз дошла до обличения казенщины, царящей в гимназиях и убивающей в учениках все живое. Маруся кивнула и оглянулась назад, на Ванду и Аню Гармиза, мол, уж мы-то знаем всю подноготную этой системы… Аня озорно подмигнула, а красивое лицо Ванды прямо-таки расцвело – правда, непонятно, то ли от горячего одобрения речи Киншиной, то ли вообще от всего происходящего. Ванда любила шумные собрания, толпы народа. Марусе иногда даже казалось, что Ванде все едино – что сходка рабочих, что народное гулянье. Уж такая у нее натура – обязательно должна чувствовать себя в гуще жизни. И пусть вокруг будет побольше мужчин, готовых восхищаться ее красотой. Мужчин, на которых можно испробовать свои неотразимые чары.

Гул голосов постепенно стихал. Киншину слушали внимательно.

– Подожди, то ли еще будет! – вдруг радостно заметила Ванда. – Посмотри налево, сбоку, – Вольский пришел!

Теперь происходящее на сцене Ванду почти не интересовало – все ее внимание было направлено налево. Она даже досадливо закусила губку: интересующий ее объект был слишком далеко.

Маруся посмотрела в указанном направлении. Михаил Вольский, как всегда элегантный, стоял, небрежно прислонившись к стене. А неподалеку, всего в двух шагах от Михаила, Маруся увидела Клашу Семенову.

Клаша, видимо, заметила ее еще раньше. Поймав Марусин взгляд, она кивнула и улыбнулась так ласково и приветливо, что у Маруси невольно сложилась ответная улыбка. Невидимая нить понимания, связывавшая девочек в детские годы, словно вновь протянулась между ними.

Но это длилось не больше секунды. В следующее мгновение Маруся поджала губы и отвернулась. Ее лицо сразу сделалось сухим и неприветливым, каким-то некрасивым. А когда она через некоторое время вновь посмотрела в ту сторону, Клаша исчезла. Проснувшаяся было в Марусиной душе прежняя нежность к Клаше уступила место озлоблению. Маруся поморщилась, как от зубной боли: «Приходила поглазеть из любопытства». Странно, что Вандино легкомыслие Маруся прощала. Но к Клаше у нее был другой счет.

Клаша Семенова – первое и пока самое серьезное Марусино разочарование. Их пути начали расходиться давно, но окончательный разрыв наступил год назад – почти сразу после того, как Спиридонова вступила в партию социалистов-революционеров. Идеи, целиком завладевшие Марусиным воображением, Клаше были абсолютно чужды, но прежняя, годами выработанная привычка все обсуждать с подругой не могла исчезнуть вот так вдруг, в один день. Поэтому они продолжали встречаться, хотя тягостными были эти встречи. Разговоры постепенно превращались из диалогов в монолог: Маруся говорила, а Клаша слушала, слушала… И Марусины речи ей совсем не нравились. Как-то раз она набралась храбрости и робко возразила:

– Но, Маруся, разве все непременно должны включиться в борьбу? Даже женщины?

Маруся оторопела:

– А какая разница – женщины, мужчины?

– Ну как же, – Клаша почувствовала себя увереннее. – Ведь мы же женщины. Мы должны в первую очередь думать о семье, о детях… Мы отвечаем за них.

– О каких детях? – не поняла Маруся. – У нас же еще нет детей…

– Так будут, – сказала Клаша. – Обязательно будут, иначе зачем мы на свете живем?

У Маруси от возмущения чуть дыхание не перехватило:

– Так ты что, считаешь, что наше предназначение только детей рожать? Как любая животная самка?

– Ну почему же, – смешалась Клаша. – Не только рожать, но и воспитывать.

– Как ты можешь?! Ты посмотри на этот мир – кругом несправедливость, горе, слезы! И ты еще собираешься плодить несчастных? Прежде чем думать о детях, надо переделать жизнь, для них же переделать, чтобы в будущем они были счастливы!

Маруся заходила из угла в угол по комнате. Клаша, чуть помолчав, спросила:

– И сколько времени ты собираешься… переделывать?

– Столько, сколько потребуется! – бросила разгневанная подруга.

– Но, Маруся, – тихо, но твердо возразила Клаша, – тогда ведь наши дети так никогда и не родятся.

– Пусть! Если это надо для будущего и революции – пусть.

Маруся с вызовом посмотрела на Клашу.

Но ту сбить было невозможно.

– Нет, не пусть. Я не хочу отдавать свое настоящее ради неведомого будущего. Я хочу семью, и мужа, и детей…

– …и дом в деревне, и варенье варить, – зло и насмешливо продолжила Маруся.

– Да, и варенье варить, – прошептала Клаша, опустив голову.