Текст книги "Возлюбленная террора"

Автор книги: Татьяна Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

ОПАСНЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОТИВНИК

«ВРЕМЕНА МЕНЯЮТСЯ, И МЫ МЕНЯЕМСЯ С НИМИ…»

Минуло одиннадцать лет – одиннадцать лет каторги. Одиннадцать лет – с двадцати одного до тридцати двух, – самый расцвет женской красоты и женской жизни, были подарены Марусей Спиридоновой «святому делу революции».

Многое произошло за это время. Из шести пассажирок арестантского «царского» поезда, с триумфом проехавшего по России с запада на восток, самой удачливой оказалась Маня Школьник: спустя некоторое время ей удалось бежать и нелегально перебраться через границу. Несколько раз товарищи по партии пытались организовать побег и Марии Спиридоновой, но все попытки провалились. Так что для нее, как и для Насти Биценко и Сани Измайлович, свобода пришла только вместе с Февральской революцией.

За эти годы Мария привыкла думать о своем будущем только в связи с политикой. Здоровье оставляло желать лучшего: хоть каверны в легких и зарубцевались, пережитое не прошло бесследно. Нервная, взвинченная, легко возбудимая, она страдала бессонницей и головными болями.

Да и внешне Мария очень изменилась: утратила юную свежесть, высохла, движения стали резкими и угловатыми. Словом, стала такой, какой ее и хотели видеть товарищи по партии.

После освобождения она моментально включилась в политическую борьбу, сразу попав в центр событий.

Среди эсеров наконец произошел давно назревавший раскол. В начале декабря семнадцатого проходит первый съезд новой партии, партии левых эсеров. Спиридонова становится заместителем председателя ее ЦК, последовательно пытавшегося отстаивать интересы радикально настроенного крестьянства и рабочих, сохранивших связь с деревней.

Левые эсеры поддерживали большевиков. Они не только помогали им бороться за власть, но и разделили эту власть с ними, вплоть до 1918 года, Ленин признавал, что с Советом крестьянских депутатов второго созыва у большевиков установился тесный контакт только потому, что на съезде была принята не большевистская, а эсеровская аграрная программа.

Мария Спиридонова пользуется среди партийцев громадным авторитетом. Ее выбирают председателем чрезвычайного, II и III Всероссийских съездов Советов крестьянских депутатов, председателем временного и II Исполкомов Всероссийского Совета крестьянских депутатов, председателем крестьянской секции и членом Президиума ВЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, – сколько громких титулов! Она– признанный лидер и заслуженный борец, «железная женщина». Но все-таки женщина…

С 13 апреля 1917 года в Петербурге в Таврическом дворце проходило совещание представителей крестьянских организаций и Советов крестьянских депутатов. Совещание, которое должно было подготовить Всероссийский съезд крестьянских депутатов, намеченный на май.

Временное бюро по созыву съезда заседало с самого утра. Составляли предварительный текст резолюции о необходимости организации крестьянства «снизу доверху». К полудню объявили небольшой перерыв.

Разминая затекшие ноги, Мария вышла в коридор и достала очередную папиросу. «Ох, не надо бы столько курить», – мелькнула мысль. Она пристрастилась к курению много лет назад, еще на каторге. Правда, признавала только папиросы, махорку совсем не выносила.

В Таврическом было шумно и людно. Приехали представители двадцати губерний, народ собирался кучками и группками, не смолкали разговоры… Мария хотела было пробраться к распахнутому окну, чтобы хоть немного глотнуть свежего воздуха, и вдруг замерла на полдороге. Неужели?.. Да нет, не может быть! Этот высокий человек, стоящий к ней вполоборота и что-то горячо объясняющий худому сутулому парню… Владимир?! Откуда? И, словно почувствовав ее взгляд, высокий человек обернулся.

– Маруся!

– Володя!

Восклицания вырвались одновременно.

Вольский быстро пробормотал извинения своему собеседнику и, не спуская с Марии глаз, шагнул ей навстречу:

– Ну, здравствуй…

Показалось это или нет – он хотел обнять ее, но словно споткнулся, натолкнувшись на невидимую преграду. А она уже овладела собой и приветливо протянула руку:

– Здравствуй.

Народу прибывало. Стоял гул голосов, все время туда-сюда сновали какие-то люди. Вольский огляделся, потом решительно взял Марию под локоток и отвел к подоконнику. Здесь, в довольно глубоком оконной нише, их никто не потревожит.

– Маруся, какая неожиданность! – Он говорил излишне возбужденно, может быть, от смущения. – Ты здесь! Какими судьбами?

– Такими же, что и ты. Крестьянский съезд – наше прямое дело.

– Но послушай, я страшно рад тебя видеть! Слышал, что тебя освободили… Давно?

– Месяц назад. Собственно, в Петербурге я всего десять дней.

– И как?

– Осматриваюсь потихоньку.

– Знаю я твое «потихоньку»! – засмеялся Вольский. – В самой гуще событий, как и прежде! Ты не меняешься…

Сказал – и осекся: на самом-то деле Маруся очень изменилась. Внешне – ничего прежнего, постарела, подурнела. Вот только разве что глаза… Хотя нет, и глаза стали другими, жесткими. Только в первый момент она посмотрела на него так, как раньше смотрела юная Маруся.

Она все поняла и усмехнулась:

– Одиннадцать лет в Нерчинске красоты не прибавят.

– Ну что ты такое говоришь…

– Ладно, не будем об этом. Скажи лучше, как ты?

Вольский добродушно развел руками:

– Вернулся вот два месяца назад из Швейцарии, как раз вовремя. Марусенька, ведь сбывается наконец все то, за что мы боролись!

Мария едва заметно усмехнулась. Мы боролись! Она – там, в Сибири, на каторге, а он – в Швейцарии и в Германии, во Франции… Все такой же энергичный, живой, красивый. Кажется, годы не оставили на нем отпечатка. Когда он последний раз писал ей, пять лет назад, шесть? Впрочем, и до этого письма были редки.

– Маруся, ты слышишь меня? – словно издалека донесся до нее голос Владимира. Он прервался на полуфразе и недоуменно посмотрел на нее.

– Да? Извини, задумалась. Что ты сказал?

– Я говорю, сейчас самое время провести земельную реформу. Учредительное собрание…

– Да, – перебила она, – да, мы как раз готовим сейчас проект резолюции о Советах крестьянских депутатов. Первое, что необходимо сделать, – немедленно передать землю крестьянам.

Вольский прищурился:

– Постой, постой… Как это – немедленно?

Спиридонова решительно затушила папиросу и с силой сказала:

– Безотлагательно, и чем скорее, тем лучше.

Вольский иронически поднял брови:

– Да? А тебя не смущает незаконность подобной передачи?

Но его ирония на нее нисколько не подействовала.

– Не смущает. Пока вы будете ждать Учредительного собрания, пройдет время весеннего сева. Надо брать всю землю тотчас, устанавливать строжайший порядок через Советы крестьянских депутатов.

Теперь они смотрели друг на друга холодно и оценивающе, словно дуэлянты, встретившиеся у барьера.

– Ты рассуждаешь, как большевики.

– Что же, в данном вопросе мы с ними солидарны.

– Но… – Вольский запнулся. Господи, что же это творится! Они когда-то так любили друг друга, встретились после стольких лет разлуки, и что же – сразу заговорили о политике!

– Что «но»?

– Давай лучше сменим тему. Расскажи мне, как ты. В Тамбов заезжала? Как дома?

Мария сказала словно нехотя:

– Заезжала ненадолго, на два дня.

– Как Александра Яковлевна?

Мария прикурила следующую папиросу:

– Не очень. Все никак не оправится после смерти Коли.

Вольский сочувственно кивнул:

– Мне писали. Жаль, ужасно жаль мальчика… Но что же делать, болезнь не спрашивает. А сестры как?

Мария пожала плечами:

– Нормально.

На самом деле поездка в Тамбов оставила в душе непроходящую горечь. Встреча с сестрами радости не прибавила. Юля выучилась на зубного врача, вышла замуж, добилась приличной практики и совершенно не интересовалась политикой. Люда – вся в муже, доме и детях. Женя, усталая и больная, живет вдвоем с матерью и ухаживает за ней. Бедная мама, похоронив единственного сына, стала совсем старой и дряхлой, часто заговаривается, даже родных с трудом узнает. Вот и Марусю она не сразу узнала… Господи, как это было тяжело!

Мария могла бы сказать, что почувствовала себя дома абсолютно чужой и ненужной, но зачем Вольскому знать это… Она вздохнула и повторила:

– Нормально. А твои как?

Вольский замялся:

– В порядке. После смерти отца Михаил управляет имениями, да и адвокатская практика в Тамбове у него неплохая. От политики отошел совершенно, мы с ним редко видимся. 11 сын у него уже большой, от второго брака. Ты знаешь, Маша давно умерла, он женился во второй раз…

– Так же давно, – Мария не удержалась и добавила: – Вроде бы после Машиной смерти и года не прошло, как он уже стал счастливым новобрачным.

– Ну…

– Да нет, я никого не осуждаю. Ну, а ты как?

– Что я! Живу помаленьку.

Она помолчала, потом сказала внешне непринужденно:

– Я слышала, ты тоже женился?

Вольский досадливо поморщился:

– Ну, в общем, да. Она…

Мария перебила:

– Поздравляю. Я за тебя рада.

Тогда, дома, когда Женя ей осторожно сказала о женитьбе Вольского, Мария даже сама удивилась, насколько спокойно это восприняла. Та любовь – прошлое, ушедшее. Старые чувства не воскресли, – а ведь она этого и ждала, и боялась. Может быть, она вообще не способна больше любить?

Разговор явно не клеился. Мария глубоко затянулась, отбросила окурок и взглянула на часы:

– Ну ладно, мне, пожалуй, пора. Пойду. Перерыв кончился, снова вернемся к делам. Да и тебя твой собеседник уже заждался.

– Постой…

– Что?

Он смотрел на нее в нерешительности.

– Что, Володя?

А он и сам не знал, зачем ее остановил. Но говорить что-то надо было, и Вольский, немного помявшись, предложил:

– Может быть, встретимся после заседания? Поговорим подробнее…

Мария сухо улыбнулась:

– Боюсь, ничего не выйдет. Очень много дел. А поговорить… Что ж, как-нибудь поговорим, когда случай выдастся.

Его это задело:

– Когда же?

– Сегодня, завтра, через неделю. Во всяком случае, на съезде мы точно увидимся.

Она быстро, не оглядываясь, прошла к дверям и скрылась б комнате. Пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов. В этот момент ей казалось, что отныне с личной жизнью покончено навсегда. Отныне все ее силы, вся энергия, вся страсть будут принадлежать только святому делу революции.

Вот так судьба и развела их. Но к Владимиру Вольскому она оказалась не менее сурова, чем к его бывшей любимой. Он решительно не принял большевистский переворот в октябре семнадцатого, участвовал в «белом движении», вместе с другими лидерами правых социалистов-революционеров и центристов был в армии Колчака. Потом сменил лагерь: в начале 1919 года от партии правых эсеров откололась так называемая уфимская делегация – группа, признавшая законность советской власти и начавшая с ней активное сотрудничество. Эту-то группу и возглавил Владимир Казимирович. В августе того же года они стали называть себя «Народ», потом – «Меньшинство партии социалистов-революционеров». Впрочем, дело не в названии. Участь их была предрешена: как только власть большевиков достаточно укрепилась, чтобы не нуждаться в поддержке «иноверцев», последовали аресты и расстрелы. И Владимир Казимирович Вольский вместе с остальными кончил свою жизнь в советской тюрьме в конце тридцатых годов.

Пятого января 1918 года Мария Спиридонова баллотировалась на пост председателя Учредительного собрания и получила 153 голоса. Однако председателем стал Виктор Чернов, лидер правых эсеров, набравший голосов почти в два раза больше. Поскольку большевики и левые эсеры оказались в меньшинстве, они поспешили выйти из Учредительного собрания. В это время Спиридонова, как и ее партия, целиком на стороне большевиков. Она одобряет разгон Учредительного собрания, то есть одобряет диктатуру, положившую конец зарождавшейся демократии. Той самой демократии, тем самым свободам, за которые так ратовала юная Маруся в тамбовском революционном кружке.

Но союз левых эсеров с большевиками не мог длиться бесконечно…

Конец зимы 1918 года сулил долгожданное событие. Брестский мир, который должны были подписать Россия и Германия, положил бы конец участию молодой республики в первой мировой войне.

В правительстве фактически образовались три группировки, выдвигавшие свои предложения по Брестскому миру. Первая – Бухарин и труппа «левых коммунистов», а также левые эсеры – одобряла идею революционной воины: нужно продолжать воевать, отступая в случае необходимости до Урала, не брезгуя, если потребуется, и приемами партизанской войны. Организация сил должна происходить в ходе сопротивления. Сторонники такой политики не сомневались, что в самый трудный момент на выручку русским рабочим придут рабочие Запада. Еще немного – и в странах Западной Европы вспыхнут революции. Бухарин считал, что в схватке мирового империализма с мировым же социализмом нужно поставить на карту все – вплоть до самой власти Советов ибо в противном случае, при капитуляции на внешнем фронте, эта власть все равно рискует утратить смысл своего существования и стать чисто формальной.

Вторая группировка – по существу, группировка Троцкого – также решительно стояла за отказ от принятия империалистического мира. Троцкий считал, что согласие с условиями немцев приведет к отрыву от революционного движения Запада. Снова зазвучали обвинения: «большевики – немецкие агенты». Выход из сложившейся ситуации Троцкий видел в следующем: «Военное сопротивление невозможно, поэтому необходимо довести переговоры до открытого разрыва, до нового наступления Германии, так, чтобы капитулировать пришлось уже перед очевидным применением империалистической силы и вырвать тем самым почву из-под ног инсинуаций и подозрений, будто переговоры являются только прикрытием уже состоявшейся сделки…» Как видно из этих слов, обвинение большевиков в том, что они делали революцию на немецкие деньги, и в те годы многим казалось отнюдь не беспочвенным. Цитата взята из книги «Мирные переговоры в Брест-Литовске». Далее в тексте Троцкий признается, что именно последний аргумент представлялся ему наиболее важным и решающим.

Общеизвестным выражением этой позиции Троцкого стала формула, вошедшая во все учебники по истории СССР: «Ни мира, ни войны, а армию распустить».

Третье предложение по Брестскому миру исходило от Ленина. В данном случае его поддерживало меньшинство партийных руководителей. Ленин и его сторонники отстаивали необходимость заключить мир любой ценой. Основные их аргументы: отсутствие армии, способной к сопротивлению, и усталость народа России от войны. Конечно, революция на Западе, которая непременно произойдет, принесет молодой советской республике спасение. Но никто не может точно предсказать, когда произойдет эта вожделенная революция. Пока же не следует забывать, что Россия – единственная в мире страна победившей революции. И поэтому необходимо обеспечить ей хотя бы «короткую передышку» для внутренней стабилизации и создания боеспособной армии. Иначе погибнет Советская власть.

Разногласия не ограничивались членами правительства и верхушкой партии большевиков. Раскол произошел и в самой партии. Большинство партийцев было против мира. В особенности против него были настроены парторганизации рабочих центров и областей: Петрограда, Москвы, Урала, Донбасса, Иваново-Вознесенска, Харькова – так называемый авангард революции. Они продолжали выступать против принятия германского диктата вплоть до апреля – мая 1918 года, когда мир уже был заключен. Проведенный в самый драматический момент переговоров опрос крупных Советов по телеграфу показал: 262 были за мир, 233 – против. Среди первых преобладали сельские Советы, среди вторых – городские.

Против мира выступали в основном те, кто находился близко к правящим кругам. Иначе были настроены массы. В анкете для делегатов VII экстренного съезда ВКП(б), созванного в марте для одобрения Брест-Литовского мирного договора, один из членов московской делегации писал: «Большинство сознательных активных работников на местах за войну… Массы несознательные… за мир во что бы то ни стало». Именно эти «массы несознательные» позволили Ленину уточнить и укрепить свои позиции. На вопрос о войне солдаты отвечаем! что не будут больше сражаться. Почти все военные организации были за мир.

«Смерть не страшна! Будь что будет!» – героически писали большевики – рабочие Донбасса, призывая к продолжению военных действий. А вот крестьянские резолюции были куда прозаичней: «За заключение хотя и позорного, но необходимого в настоящий момент мира».

Мария Спиридонова, опираясь на крестьянские резолюции, решилась пойти против мнения своей партии и вызвать осуждение товарищей, поддержав сторонников Ленина. Она выступила за «позорный мир», то есть опять наперекор всему и всем, не побоявшись ответственности, поступила так, как ей подсказывала ее тревожная совесть.

История переговоров в Бресте хорошо известна. Позиция Троцкого позволяла сохранить компромисс между различными точками зрения советских руководителей – большевиков и левых эсеров – до тех пор, пока можно было тянуть время на переговорах. В ораторских поединках блистательный глава советской дипломатии вполне успешно противостоял возглавлявшему немецкую делегацию Кюльману. Но после подписания договора с Центральной Радой – правительством объявившей себя независимой Украины – немцы и их союзники значительно усилили свои позиции. Именно тогда, 9 февраля, немцы ультимативно потребовали подписания договора на поставленных ими условиях.

В ответ днем позже Троцкий в речи на заседании политической комиссии объявил: «Мы выходим из войны. Мы извещаем об этом все народы и их правительства. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий, противостоящих войскам Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Мы ждем и твердо верим, что другие народы скоро последуют нашему примеру…

В связи с этим заявлением я передаю объединенным Союзническим делегациям следующее письменное и подписанное заявление:

«Именем Совета Народных Комиссаров, Правительства Российской Федеративной республики настоящим доводим до сведения правительств и народов воюющих с нами союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионного договора, Россия, со своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту».

Заявление подписали члены советской делегации в Брест-Литовске Л. Троцкий, А. Иоффе, М. Покровский, А. Биценко и В. Карелин. Последние двое – члены ЦК партии левых эсеров. Для Анастасии Биценко – той самой Биценко, которая застрелила в Саратове генерала Сахарова и потом отбывала каторгу вместе со Спиридоновой, совсем Марии Александровне не симпатизировавшей, но тем не менее при расколе партии эсеров оказавшейся в том же «левом» блоке, – для нее участие в переговорах в Бресте было одним из последних заметных политических действий. Больше ни под одним документом такого ранга ее подписи не появится.

Правда, политический статус этого документа тоже невысок. Ведь Троцкого на подобное заявление на самом деле не уполномочивали ни Совнарком, ни партия. Это была исключительно его личная инициатива.

Противник находился в растерянности недолго. Уже 18 февраля немцы возобновили наступление на фронте, опрокидывая слабые заслоны русских войск. Уцелевшие от старой армии части обращались в бегство или отступали, не оказывая сопротивления. На ходу предпринимались попытки организовать оборону с помощью первых добровольческих отрядов, но это не могло существенно повлиять на ход военных действий. В такой обстановке на срочно созванном заседании ЦК партии большевиков Ленин, угрожая отставкой, добился санкции на подписание мира.

Новые условия были гораздо тяжелее прежних. Вместо оговоренных в первоначальном проекте договора ста пятидесяти тысяч квадратных километров Германия оккупировала около миллиона квадратных километров территории России и установила контрибуцию в шесть миллиардов марок. Помимо утраты оккупированных территорий Россия должна была отказаться от Эстонии и Латвии, вывести войска с Украины и из Финляндии, заключить с Украиной сепаратный мир, уступить туркам некоторые районы Закавказья. Унизительный договор был. подписан 3 марта делегацией во главе с другим членом ЦК, Сокольниковым, которым заявил, что подчиняется необходимости, «не имея возможности выбора». Договор был ратифицирован 15 марта на IV Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов.

Одним из следствий Брестского мира был разрыв между большевиками и левыми социалистами-революционерами. Они с самого начала выступали против мира с Германией, причем поддерживали в большей степени даже позицию Бухарина, чем Троцкого. Левые эсеры не ограничивались критикой договора: они хотели, чтобы каждый Совет, каждая воинская часть самостоятельно решали, соглашаться па этот мир или нет, продолжать сражаться или нет.

Когда IV съезд ратифицировал договор, левые эсеры вышли из правительства. Решение о выходе отнюдь не было единодушным: Мария Спиридонова не одобряла его, считая, что теперь «революция может пройти мимо нас». Однако партийная дисциплина заставила ее подчиниться мнению большинства. Но тем не менее, прислушиваясь к мнению Спиридоновой, партия левых социалистов-революционеров не сожгла за собой все мосты: большевикам было обещано «содействие и поддержка» в той мере, в какой «Совет Народных Комиссаров будет проводить в жизнь программу Октябрьской революции». Таким образом левые эсеры сохранили за собой посты не только в Советах и ВЦИКе, но и в целом ряде других государственных органов.

Следует отметить, что разрыв произошел не только из-за Брестского мира. Второй его причиной была политика хлебных реквизиций, продиктованная голодом в городах. Хлебные реквизиции по мнению Спиридоновой, являлись бесспорной причиной для разрыва с большевиками. Кстати, и после того, как левые эсеры вышли из правительства, в крестьянских Советах их влияние по-прежнему было значительным. В некоторых случаях оно даже усилилось: их представительство на V съезде Советов в июле 1918 было более многочисленным, чем на IV съезде…