Текст книги "Точка Зеро (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Дракон продолжал пристально смотреть на него, но Питер молчал. Внезапно он понял, что совершенно не хочет рассказывать дракону о том, что они собираются во Францию, чтобы найти и уничтожить еще одно кольцо. Почему-то ему показалось, что Джереми это не одобрит.

– Милорд, будет лучше, если мы поскорее уедем из Лондона, – вмешался Джонсон.

– Я бы предложил остановиться в придорожном мотеле. В таком, где комнаты с отдельным входом. Тогда ночью мы сможем потихоньку привести к себе Джереми.

Все сложилось удачно. И мотель нашелся, и заправка с супермаркетом, и даже электрический чайник в номере – можно было заварить хлопья для каши Джереми, а не разжигать костер в лесу. За полночь, когда почти все огни в окнах погасли, Питер привел дракона в комнату. Джонсон шел рядом, прикрывая их от возможной камеры наблюдения.

Когда Джереми устроился в углу в гнезде из покрывал и запасных одеял, Питер хотел снять с него шапку, но тот недовольно замотал головой.

– Тебе так нравится в шапке? – засмеялся Питер. – Жарко же в ней. Давай сейчас снимем, а завтра наденем снова?

Джереми нехотя сдался, но подгреб снятую шапку под себя, как будто боялся, что ее отнимут.

– Боюсь, когда все закончится, я буду по нему скучать, – сказал Питер, но Джонсон уже похрапывал на своей кровати, укрывшись с головой одеялом.

[1] Эдуард V и его брат Ричард Йоркский, сыновья английского короля Эдуарда IV и Елизаветы Вудвилл. После смерти отца по приказу короля Ричарда III были заключены в Тауэр, их дальнейшая судьба является одной из загадок истории.

[2] Jewelry (англ.) – ювелирные изделия, ювелирный магазин, Jew – еврей, иудей

[3] В Библии огромный филистимлянский воин, которого победил в поединке царь Давид. В переносном смысле – великан

8. Дракон и мотылек

Всю ночь я пыталась хоть как-то привести в устойчивое состояние свою мусорную башню рассуждений и предположений, но ничего не получалось. Стоило мне связать узелки в одном месте, тут же расползалось в другом. Все-таки строить какие-то заключения на недостаточной информации – самое неблагодарное дело.

Оставив это занятие, я задумалась о Мэгги. Удастся ли мне когда-нибудь смириться с тем, что больше не увижу свою дочь? Больше? Да я ведь и видела-то ее всего несколько минут, после того как она появилась на свет. Ну и что? Ведь до этого я девять месяцев вынашивала ее, чувствовала все ее движения.

Иллюзия? Какая же это иллюзия, если люди продолжают жить, любить, радоваться, горевать? После этого не остается никаких следов? Но я ведь и раньше, пока не узнала о существовании Отражения, была уверена: все происходящее исчезает бесследно, и только память хранит мгновения минувшего – столько, сколько может.

Если Бог всемогущ и всеведущ, Он и так знает обо всем, что люди натворили. И все эти архивные записи нужны вовсе не для Него, а для самих людей. Но раз так – может, и к лучшему, что кольца больше нет, и Отражение замерло? Стоять, обнажив свои мысли и поступки перед всем человечеством… То еще удовольствие.

Я понимала, что в рассуждениях этих есть какой-то изъян, попытка оправдать свою несуществующую вину, но… было что-то еще. Какое-то смутное беспокойство, тревога. Определенно, что-то должно было произойти.

Мать Алиенора спала так тихо, как будто уже умерла. Я почти не слышала ее дыхания, только видела, как едва заметно поднимается и опускается одеяло. За окном перестало лить, и только ветер шумел по-особому – как бывает только после дождя. Тревога вдруг превратилась в безумную тоску, острую, как волчьи клыки, разрывающие мягкую беззащитную плоть.

Но, к моему удивлению и ужасу, это не было тоской по дому, по ребенку. Я тосковала… по телу. Точнее, по телесности. Чувственные ощущения, ощущения тела в его отсутствие сводили меня с ума. То, что сначала казалось свободой, теперь стало пыткой. Мой дух – или, может, душа? Что я, в конце концов, такое? – изнывал от невозможности быть облеченным плотью.

– Прости, Тони! – подумала я и внезапно оказалась в доме Билла Фитцпатрика.

Мартин, лежащий на кровати, то ли спал, то ли был без сознания. Его лицо в тусклом свете масляной коптилки казалось грязно-желтым, волосы слиплись от пота, крупные капли стекали со лба. Он дышал хрипло и тяжело, с присвистом, пересохшие губы обметало белым налетом.

Подошел Билл, влажной тканью обтер Мартину лоб, потом губы, осторожно положил поверх одеяла свесившуюся с кровати руку. Мне стало жутко, когда я разглядела эту руку – он исхудал так, что по ней можно было изучать анатомию, все, до малейшей, косточки и связки. Да что там руки! Его лицо… Это был череп, обтянутый кожей. Он был ужасен – но я испытывала к нему страшную жалость и непонятную, щемящую нежность.

Я хотела быть с ним! Я любила это измученное тело, которое колебалось между жизнью и смертью. Я стремилась к нему так, словно это был потерянный и вновь найденный рай.

– Мартин! Мартин! – мысленно звала я. – Ты поправишься и проживешь еще одиннадцать лет. Мы с тобой вместе проживем их. А потом все начнется сначала – и так без конца. Мы будем с тобой всегда. И как я только могла быть недовольна тобой, твоим телом? Ты прекрасен, твое тело прекрасно – и оно будет моим! Пусть я не смогу управлять им, это и не нужно, я буду жить твоей жизнью, снова и снова наслаждаться ею.

Мелькнула какая-то смутная, невнятная мысль… Тони? А что Тони? Рано или поздно тело Маргарет умрет, и он тоже начнет ее жизнь сначала. И мы будем встречаться – снова и снова, на короткие полгода. Хорошо, что они такие короткие, потому что они будут пролетать быстро – и мы с Мартином снова останемся только вдвоем.

Я смотрела на него и удивлялась: что заставляет меня медлить? Почему я еще не с ним? Ведь надо только вспомнить какой-то яркий момент, который я пережила в его теле. Портрет… Портрет Маргарет! Тот самый день, когда она не пришла из-за женского недомогания, и Мартин подправлял нарисованное по памяти. Яркий солнечный свет, льющийся в окна, танцующие в лучах пылинки, острый запах красок…

Но ничего не получалось. Как я ни старалась, Мартин по-прежнему лежал передо мной на кровати. В тот раз, с Маргарет, стоило мне лишь подумать о поле, ромашках – и я оказалась в ее теле. Почему же сейчас я не могла повторить это?

Проклятье! Я знала чувства и мысли Маргарет и могла вспомнить их, потому что пережила все это вместе с ней! Но от Мартина мне достались лишь слова, поступки и физические ощущения, ничего более. Все чувства, которые я испытала в его теле, были моими – не его! Я никогда не смогу вернуться в это тело. Ни в это, ни в какое-либо другое. Если только… Маргарет? Но увы – это тело занято. Или нет?

Я представила себе темные коридоры Скайхилла – и мгновенно перенеслась туда.

Это был замок спящей красавицы – только без красавицы. Отражение не отрастило новую Маргарет – оно замерло в ожидании ее возвращения. Все в замке так или иначе были связаны с ней – непосредственно или через других людей. И когда это звено цепочки исчезло, механизм остановился. И эта волна бежала дальше, дальше – в деревню, в Стэмфорд, в Лондон… Где-то время шло, а здесь – стояло. Рано или поздно Маргарет вернется – как вернулся Мартин. Пусть драконий отвар уничтожил тот механизм, который заставлял тело стремиться туда, где оно должно быть. Но оно смертно, причем смертно дважды. Ему отмерен срок жизнью в настоящем – но оно может умереть и своей собственной смертью, как это было с телом Мартина. И тогда Маргарет снова окажется там, откуда мы ее увели. Бесконечно проживать свою жизнь, свитую в кольцо.

Я вернулась в обитель и оказалась рядом с Тони. Мои путешествия заняли всего несколько минут. Тоска по телу продолжала мучить меня, хотя и не так сильно. Похоже, она накатывала волнами. Пока я находилась в движении, она ослабевала, но стоило замереть на одном месте, и меня снова начинало выкручивать. Это было похоже на ощущения во время бессонницы, когда вертишься в постели и уже не можешь лежать, и хочется встряхнуться всем телом, как это делают промокшие собаки.

Пока я смотрела на спящего Тони – или все-таки спящую Маргарет? – меня затопило снова. И уже не казалось страшным жить вдвоем с ним в одном теле. Пусть – лишь бы в теле. И я снова пыталась вспомнить ромашковое поле, терпкий запах травы, ощущение безграничного счастья впереди. Но нет. В этом сестра Констанс не обманула – двум живым душам в одном теле места не было.

Впервые что-то похожее я почувствовала еще в Рэтби, но это было, скорее, легкое неудобство. Потом, по пути во Францию, ощущение усилилось, особенно после того как мне приходилось передвигаться дергаными рывками, то обгоняя Тони, то отставая от него. И все же тогда это не было так мучительно. Я с ужасом подумала о бесконечных годах, которые предстояло провести в Отражении, тоскуя по телу. Тони будет снова и снова проживать жизнь Маргарет – а я? Ведь я не смогу проходить весь этот водоворот ее жизни рядом с ним, мне придется жить дальше – одной. Мы рассчитывали вернуться в Рэтби, чтобы сестра Констанс освободила Тони от тела, как и меня, но теперь я понимала, что это невозможно. Обречь на эту муку еще и его?

Знала ли она, что будет со мной, когда уляжется радость свободы? Наверняка знала. Она говорила, что это снадобье на востоке использовали для облегчения страданий умирающих. Фактически для эвтаназии. И что на здоровых оно действует иначе. Понятное дело – душа, насильно и преждевременно лишенная тела, страдает по нему. Ее время разлучаться с ним еще не пришло.

И тут передо мной словно вспышка промелькнула. Все вдруг встало на свои места.

В первый раз сестра Констанс вытряхнула меня из тела Маргарет, чтобы узнать, что произошло, как смогла живая душа оказалась в Отражении. А потом она сделала вид, что помогает мне. Где лучше всего спрятать ложь? Среди правды. Конечно, она могла притвориться, что ни о чем не знает и ничем не может мне помочь. Но вот засада – она проболталась, может, по старческой оплошности, о том, что во Франции есть обитель, где хранится книга о кольцах. Всего одна случайная оговорка! Откуда ей было знать, вдруг я рискну отправиться туда наобум, подыскивая случайных попутчиков. Ведь именно так мы с Тони добрались во Фьё, не зная дороги.

А там… Сестра Констанс прекрасно знала, что настоятельница с помощью кольца почувствует мое присутствие – точно так же, как она сама узнала мое присутствие в теле Маргарет. И ей было важно не допустить этого.

Да, это была роскошная шахматная партия, просчитанная ход за ходом, но… все-таки проигранная. Старуха ловко притворилась, что ничего не знает, но все же думает: стоит рискнуть и вернуться в тело Маргарет, поскольку это мой единственный шанс на возвращение домой. А дальше я должна была перебраться в тело Мартина, в те несколько магических секунд, когда любящие впервые по-настоящему становятся единым телом и единой душой. Именно эта таинственная сила дала нам с Тони возможность управлять телесной оболочкой, в иных обстоятельствах не подвластной никакому влиянию извне. Смешно сказать: оргазм – пароль к архивному файлу!

Только все это было вранье. Нет, единое тело, единая душа – все так. Вот только у Мартина в Отражении души не было. Не с чем, не с кем было сливаться моей душе в тот момент, когда тела Маргарет и Мартина испытывали наслаждение. Сестра Констанс обманом загнала меня обратно в тело Маргарет, узнав все, что ей было нужно. Я никогда не смогла бы оказаться в теле Мартина и не смогла бы получить над ним власть. Да, через год я снова оказалась бы в другом Рэтби, но тогда старухе уже незачем было бы освобождать меня от тела. Она просто играла бы свою привычную роль, а я не могла бы вымолвить ни словечка.

Однако вмешалась случайность – хотя можно ли с уверенностью утверждать, что это была случайность? Да, Маргарет ошибалась, предполагая, что в одном теле могут жить две живые души, ошибалась и в сестре Констанс. Но о магии этого волшебного момента она знала – или догадывалась. И пусть у нас с Тони были другие тела, но наши души узнали друг друга под чужими обличьями и на мгновение стали единым целым. Ну а потом поменялись местами.

Но дальше, дальше… Я посмотрела на Тони, пытаясь добраться, дотронуться до него мысленно, сквозь мертвую оболочку, в которой он оказался. И поняла, что с ним тоже происходит что-то мучительное, недоброе. Драконий отвар – что же он сделал с Тони?

Я подобралась к камину, от которого шло хоть и слабенькое, но все же тепло. Теперь я не просто обостренно испытывала те ощущения, которые не должна была испытывать по причине отсутствия тела, они буквально терзали меня – холод, голод, запахи, физический дискомфорт.

Когда сестра Констанс увидела Тони в облике Маргарет, а потом и меня – в теле Мартина, который уже умирал, она была не просто удивлена. Она была поражена. И хотя я не могла тогда видеть ее лицо, но услышала ужас в ее голосе, теперь я вспомнила это совершенно отчетливо. Она попыталась замаскировать это под удивление, что мы появились раньше, чем ожидалось, но это было не так.

И тогда она снова освободила меня от тела – чтобы узнать, что произошло на этот раз. Именно от меня, а не от Тони. Она ничем не рисковала, потому что знала: через несколько дней моя душа начнет тосковать по телу и, в конце концов, отправится на поиски Мартина. Потому что, как оказалась, душа может свободно перемещаться из одного мира в другой и обратно.

Но тут сестра Констанс сделала сразу две ошибки. Во-первых, она думала, что это произойдет раньше, еще по пути в Овернь. А во-вторых, не учла – не знала или забыла, – что я не смогу снова попасть в тело Мартина, потому что у нас с ним нет общих воспоминаний.

По крайней мере, хотя бы один кусочек моей мусорной башни предположений стал более устойчивым. Если, конечно, они верны – эти мои предположения. А что насчет Тони и дракона? Тут я не знала, что и подумать. Возможно, мать Алиенора смогла бы мне это разъяснить?

Впрочем, хоть я – возможно! – и поняла, что со мной происходит, легче от этого не стало. Я могла снова вернуться в Стэмфорд и беспомощно кружиться вокруг страдающего от яда Мартина, как мотылек вокруг лампы. Могла остаться здесь – разницы не было абсолютно никакой. Чтобы хоть как-то убить время, я бесцельно перемещалась по тем местам обители, которые успела увидеть.

Наконец раздался звон колокола – монахинь и паломниц созывали на раннюю утреннюю службу. Я вернулась в общий зал как раз в тот момент, когда одна из паломниц, толстая деревенская тетка, сбросила платье, в котором спала, и натянула чистое, вытащенное из дорожного мешка. Точную копию того, которое позаимствовал Тони.

Когда все ушли, Тони выбрался из-под одеяла и переоделся в свою высохшую одежду. Я посмотрела на него и ужаснулась. И это красавица Маргарет? Она выглядела по меньшей мере лет на сорок. Лицо осунулось и как-то обрюзгло, глаза покраснели, волосы висели неопрятными космами. А главное – на лице было такое злобное выражение, которого я даже и вообразить не могла.

– Тони! – позвала я тихо.

– Ты уже здесь? – отозвался он с такой ненавистью, что меня словно ледяной водой окатило.

Это не он, сказала я себе.

Ни слова не говоря, Тони вышел, я – за ним. Он направлялся в трапезную, где было темно и безлюдно. Подсвечивая себе каким-то огарком, Тони тщетно искал хоть какую-нибудь еду. Но все было или съедено, или спрятано в кладовые под замок. Наконец ему удалось найти в кухонном шкафу черствую лепешку, которую он с остервенением принялся грызть, бормоча себе под нос что-то здорово непечатное. Покончив с едой, Тони зачерпнул из ведра воды, напился и вышел в галерею, где начал нервно ходить взад-вперед.

Наконец я решилась снова позвать его.

– Да оставишь ты наконец меня в покое или нет? – заорал Тони.

– Пожалуйста, выслушай меня, – умоляла я. – Пожалуйста!

Он крепко зажмурился и сжал кулаки. По его лицу пробегали судороги, рот кривился, челюсти ходили ходуном. Смотреть на него было по-настоящему страшно. Наконец Тони глубоко вздохнул и открыл глаза. Его лоб был по-прежнему нахмурен, брови сдвинуты, губы сжаты, но все же что-то в лице смягчилось.

– Говори! – буркнул он и снова зажмурился.

Я, как могла, пересказала все, о чем думала ночью. О том, как ужасно страдаю без тела. О том, как перенеслась в Стэмфорд и пыталась вернуться в тело Мартина. И мои соображения насчет истинных мотивов сестры Констанс. И подозрения по поводу драконьего отвара.

– Света… – сказал Тони, когда я закончила. – Я тоже думал обо всем этом. Понимаешь, мне очень тяжело это говорить, стыдно, но… Ты не представляешь, как я тебя ненавижу. Все вокруг, весь этот долбанный мир, кольца, чокнутых старух. Но больше всего – тебя. Я понимаю, что это не мое… не от меня… Но ничего не могу с этим поделать. Пытаюсь хоть как-то сдерживаться, иногда, вроде, отпускает. А потом – снова, еще сильнее. Если бы ты не была призраком… Боже, я не знаю, что мог бы с тобой сделать. Мне хочется разнести все тут к чертям собачьим, разбить, разорвать в клочья.

– Неужели все это от дракона?

– Странно… Тогда, в настоящем… Джереми показался мне таким… Даже не знаю, как сказать. Это было что-то такое доброе, теплое… А я чувствую себя каким-то вселенским злом.

– Может, в том яйце был не Джереми?

– Твою мать, какую хрень ты несешь! – внезапно снова заорал Тони. Его лицо перекосилось, во все стороны летели брызги слюны. – Уйди к чертовой матери, сука!

Он размахивал руками, поворачивался то в одну сторону, то в другую, как будто пытался увидеть, разглядеть меня в темноте. Смотреть на него было невыносимо. Но и оставить его, перенестись куда-то в другое место я тоже почему-то не могла.

– Замолчи! – приказал властный голос, и из тени вышла мать Алиенора. Она подняла руку, и черный астерикс вспыхнул, как звезда, когда на него упал отблеск пламени стоящего в нише светильника.

Тони обмяк, привалился к стене и задышал тяжело, как будто пробежал несколько километров.

– Мне кажется, это дракон, – подумала я, адресуя свои мысли аббатисе.

– Да, это дракон, – так же молча подтвердила она. – Идите за мной, – сказала она уже вслух.

Тони плелся за ней, с трудом передвигая ноги. Я гадала, что же лишило его сил: вспышка ярости или магия черного кольца Жизни.

В покоях аббатисы был накрыт стол: свежий хлеб, сыр, мед и вино.

– Садись и ешь! – приказала мать Алиенора, и Тони жадно набросился на еду. – А ты…

– Я не могу без тела, – жалобно проскулила я.

– Постарайся согреться. Так тебе будет легче.

– Что с нами будет? – спросила я, устраиваясь у камина.

– Что будет? – переспросила аббатиса. – Вам придется терпеть это еще две недели. До полнолуния. Или… до скончания времен.

– И что будет после полнолуния? – влез Тони и закашлялся, поперхнувшись.

– Не торопись! – отрезала она, и я не поняла, что имелось в виду: есть, не торопясь, или не торопить ее с ответом.

Тони прокашлялся и снова схватил кусок хлеба, макая его в миску с медом. Ел он просто отвратительно – неряшливо, сопя и громко чавкая, крошки падали изо рта на стол. Какое счастье, подумала я, что это происходит с ним в облике Маргарет. Будь он сейчас в своем собственном теле, удалось бы мне когда-нибудь выкинуть эту картину из головы?

Наконец Тони прикончил все, что было на столе, сыто рыгнул и вытер рот рукавом. Потом встал и потянулся к завязкам гульфика. Я испугалась, что он собирается справить нужду прямо здесь, но ледяной взгляд аббатисы его остановил. Вздрогнув, Тони вышел вон.

– Боже мой… – простонала я.

– Дальше будет только хуже, – сказала мать Алиенора, садясь в кресло. – И с ним, и с тобой. Я удивлена, что вы вообще смогли добраться сюда. Возможно, вам помогло кольцо Сияния. Точнее – отражение кольца. Даже отражение имеет определенную силу, хотя само оно уже не существует. А может, и ваши чувства друг к другу. Но даже всего этого не достаточно, чтобы… Да, этого недостаточно…

– Но вы сказали, что нам нужно потерпеть до полнолуния.

– Я сказала «до полнолуния – или до скончания времен». Вам предстоит принять очень непростое решение, но от этого зависит ваше дальнейшее существование. Ваше – и всего мира. Однако сначала мне придется прочитать вам книгу. Надеюсь, двух недель нам хватит.

– Двух недель? – удивилась я.

– Ваши просветления не всегда будут совпадать, – горько усмехнулась мать Алиенора. – И они будут все короче. В остальное время вам будет ни до чего.

Пожалуй, она была права. Желание телесности – именно так я определила для себя эту пытку – снова заливало меня тяжелой густой волной. И я знала, что не выдержу и снова вернусь в Стэмфорд, к постели Мартина, где буду снова и снова тщетно пытаться соединиться с ним.

– А Тони? – спросила я.

– Гнев и ярость, – вздохнула аббатиса. – Голод. Стремление к насилию. И… безумное желание физической любви. Если с голодом еще как-то можно справиться, не надолго, конечно, то со всем остальным…

Словно в ответ, из коридора донеслись хорошо знакомые мне кошачьи вопли, в природе которых я не сомневалась. Если бы у меня было тело, наверняка его передернуло бы от отвращения…