Текст книги "Точка Зеро (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

25. Бал

За завтраком сходство с гостиницей еще больше усилилось. Все те же лица, что и вчера, бродили с тарелками вдоль буфетов, наливали себе кофе и чай, тихо переговаривались, сидя за столом. Герцог Бэдфорд приветливо поздоровался со мной. Остальные, мимо кого я проходила, тоже здоровались первыми. Видимо, после того как Питер накануне повел меня к столу, мои акции взлетели до небес. Я почувствовала себя Хлестаковым.

Кстати, Питера за столом не было. Он позавтракал раньше и вместе с Тони и Джонсоном проверял, все ли готово к приему. И собак тоже не было на привычном месте, их не пускали в столовую при гостях. Я нашла Фокси и Пикси лежащими на кровати в спальне Люськи. «Когда хорошего становится слишком много, – читалось на собачьих мордах, – оно превращается в свою противоположность. И гости в том числе».

Люська в пеньюаре сидела за туалетным столиком и критически разглядывала свое отражение.

– Дурдом! – пожаловалась я, устраиваясь на банкетке у кровати.

– А теперь представь, каково было мне, когда я только приехала. На третий день после приезда похороны дяди Роберта и траурный прием, а через месяц – официальный прием в честь нашего бракосочетания. Хоть танцев не было – уже песня. А так у нас обычно три больших приема в год. Рождественский для родственников и близких друзей, бал арендаторов мае и летний прием в июле. Не нами придумано, не нам и отменять.

– Куда ни сунешься – везде люди.

– Не говори. Причем большинство из них я не знаю.

– А Питер знает?

– Питер-то знает, а что толку? – вздохнула Люська. – Сегодня вечером здесь будет полторы сотни человек. Полторы сотни, Светка! Половина приедут уже к чаю. Плюс те, кто уже здесь. Остальные – к обеду. После обеда будут танцы. В полночь оркестр сыграет «Боже, храни королеву». Потом фейерверк – и все. К завтрашнему утру останется человек тридцать. И до конца сезона ни одного дня, когда в замке не будет хотя бы десятка гостей. И только к середине сентября можно будет расслабиться.

– Люсь, обед для полутора сотен гостей?! – обалдела я.

– Собственно обед в столовой – для тридцати человек. Для остальных – фуршет в других помещениях. На кухне сейчас настоящий ад. Да, учти, ланч будет холодный – закуски, салаты, так, на один зубок. Что делать будешь?

– Не знаю. А ты?

– Сейчас оденусь и буду ходить туда-сюда. Здороваться, пожимать ручки, мило улыбаться. Выслушивать всякую хрень про супругов, детишек, внуков, собачек. После ланча приедут парикмахер и визажист, будут из нас с тобой королевишен делать. Так что поешь – и сразу ко мне. К чаю нужен либо легкий костюм, либо платье и шляпка. Платье у тебя есть, белое в цветочек – в самый раз. Шляпку дам. А к обеду нас уже причешут по вечернему варианту.

– А куда мне сейчас деться, пока уборка? – спросила я, поднимаясь с банкетки.

– Какая уборка? – фыркнула Люська. – Девчонкам все гостевые комнаты надо подготовить. Так что можешь у себя сидеть до ланча.

– Слушай, Люсь… – замявшись, я остановилась на пороге. – А Тони будет на обеде? Люська нервно дернула уголком рта.

– Извини, – сказала она со вздохом. – Ты – точно будешь. Только не вздумай кривляться: мол, я лучше с ним. Не лучше. Он этого точно не поймет и не оценит. Это другой менталитет, имей в виду.

Ничего не ответив, я вышла и закрыла за собой дверь. Портрет Маргарет смотрел на меня сочувственно: уж я-то тебя понимаю, говорил ее взгляд. Как никто другой.

Все время до ланча я провалялась на своей кровати в обнимку с ноутбуком. Настроение – и так не лучшее – испортилось окончательно. И напрасно я пыталась убедить себя, что все это ерунда. Что обед обедом, а потом мы будем с Тони вместе. Откопать в себе хотя бы крошечку радости по поводу предстоящего праздника никак не получалось. Кроме того – платье… Судя по тому как Люська расписала грядущую светскую жизнь, надевать его мне придется еще не раз. Со всеми вытекающими последствиями.

Время тянулось, тянулось… В детстве так было тридцать первого декабря, когда я не могла дождаться вечера. Но если тогда умирала от нетерпения, теперь ожидание было совсем другим, тягостным: скорей бы все это уже закончилось. Холодный ланч со шведским столом – народу еще прибавилось, но теперь никто уже никого ни с кем не знакомил. В воздухе висело все то же томительное нетерпение.

Парикмахер Жером оказался таким, каким я ошибочно представляла себе повара мистера Саммера, пока не увидела: маленьким толстеньким брюнетом с брезгливым выражением лица. Вместе с ним приехали колористка Айрис – совсем молоденькая девушка, визажист Бритни – женщина в возрасте, и маникюрша Кора – веселая толстушка, чем-то похожая на Люську. Хозяйская спальня превратилась в салон красоты.

Пока Айрис превращала Люськину невыразительно русую гриву в изысканный пепельный блонд, Кора занималась моими руками, а Жером разглядывал меня и висящие на вешалках платья – белое и синее.

– Ассиметрия, мадам! – наконец-то вынес он вердикт. – Это прическа вам хоть и идет, но как-то простит. Надо подчеркнуть скулы и глаза. Айрис, подбери для мадам самый темный каштан, вот, посмотри, – он показал колористке какие-то цветные таблицы.

– Мне бы хотелось наоборот подчеркнуть рыжие тона, – робко возразила я. – Мне кажется, темные волосы меня старят.

Мсье Жером задумчиво походил вокруг меня, сравнивая таблицы и мое лицо, потом таблицы и платья.

– Нет, мадам, вы ошибаетесь. Мы же не будем делать из вас брюнетку. Темный каштан идеально подойдет к обоим платьям и сделает ваши глаза синими, а не серыми. Особенно в сочетании с вечерним платьем.

– И все-таки мне хотелось бы рыжий. То есть не рыжий, а каштановый с рыжим оттенком.

– Мадам, поймите, – возмутился Жером, – рыжий цвет сделает вас какой-то… сельской барышней. Синий цвет – опасный, он требует баланса. Можно оставить ваш природный оттенок, только оживить немного, придать яркости, закрасить седину – и ваши волосы все равно будут выглядеть темными. Но если прибавить рыжины…

– Пожалуйста, прибавьте… немного, – уперлась я.

Люська хотела что-то сказать, но осеклась – видимо, сообразив, наконец, в чем дело.

– Мсье Жером, пожалуйста, сделайте, как ей хочется, – мягко попросила она.

– Как скажете, – парикмахер раздраженно дернул плечом. – Только потом не говорите, что Клод Жером и его девушки что-то испортили.

– Не буду, – заверила я.

За полчаса до чая я стояла перед зеркалом и не могла отвести от себя взгляд. В дамских романах от первого лица меня всегда раздражало, когда героиня перед зеркалом описывала свою внешность. Ну кто, скажите, пожалуйста, будет пялиться на свое отражение и говорить: а вот нос у меня такой-то, глаза такие-то, и вообще я хоть куда. Но сейчас я действительно смотрела на себя так, словно это был совсем другой человек.

Наверно, согласись я на предложение Жерома, стала бы вообще неземной красоткой, но и так было просто что-то феноменальное.

– Твою мать, Захоржевская, – в завистливом восхищении сказала Люська, которая и сама выглядела кинозвездой. – Ты, конечно, девочка красивая, но такой, какая ты сейчас, тебе не быть никогда. Так и знай.

Обычно я носила слегка растрепанное феном градуированное каре, прикрывающее шею. Все попытки попробовать что-то новенькое заканчивались одинаково: волосы отрастали, и я возвращалась на исходные позиции. Но эта стрижка стала любовью с первого взгляда. Скулы были подчеркнуты объемными ассиметричными прядями цвета гладенького спелого каштана, который только-только вылупился из своей колючей скорлупки и золотился на осеннем солнце. Именно вот этого солнца и не было в моих волосах раньше. Четкий и вместе с тем немного рваный рисунок сделал лицо не только скульптурно правильным, в нем появилась то самое необычное – изюминка, «дьяволинка», – чего никогда не хватало.

Вот только кто сможет повторить и этот силуэт, и цвет, и макияж? Да, Люська права: такой красоткой мне больше не быть никогда.

И приталенное белое платье в мелкую розочку, и белые открытые туфли, и соломенная шляпка с лентами и цветами – все шло мне идеально, хотя это не было новостью. Трудно найти одежду, которая мне была бы не к лицу. Но в целом… Настроение мгновенно подскочило на несколько порядков. Как у Золушки, когда фея-крестная одела ее в бальный туалет и усадила в золоченую карету.

– Дамы… – восхищенно выдохнул Питер, когда мы с Люськой подошли к лужайке, где были накрыты чайные столы. – У меня просто нет слов.

Он взял две наши руки, соединил вместе и запечатлел на них один общий поцелуй.

– Жаль, что у нас не практикуют многоженство, – добавил он, тут же получив от Люськи тычок в бок.

Тони, одетый в светлый летний костюм, очень элегантный, стоял чуть поодаль и смотрел на меня так, что по спине побежали толстые мураши с мохнатыми щекотными лапами. Впрочем, не менее выразительно смотрел на меня и Джонсон, но от этого взгляда стало немного не по себе.

– Люси, Света, вы великолепны, – сказал Тони, подойдя ближе. – Питер, пора.

– Сейчас мы с Люси будем встречать гостей, – сказал Питер. – Наш стол под тентом. Садиться можно будет, когда сядет Люси.

– А ты где? – спросила я, когда мы с Тони пошли к лужайке.

– Недалеко, за третьим. Послушай, не вздумай переживать из-за этого. Это абсолютно нормально. Это этикет. Ты на особом положении, а я служащий, и на официальном приеме мне нечего делать за главным столом.

Вокруг накрытых столов прохаживались дамы в летних платьях и джентльмены в светлых костюмах. На столах стояли карточки, а церемониймейстер подсказывал тем, кто никак не мог найти свое имя. Наконец все собрались, Люси первой села за стол, после чего начали рассаживаться остальные.

Я оказалась за круглым столом на десятерых. На этот раз Питер и Люська сидели друг против друга. Слева, между мною и Питером, оказались пожилая вдовая маркиза в голубой шляпке с вуалью и граф примерно моего возраста, а справа, между мною и Люськой, – лысоватый министр чего-то-там-такого. Граф и министр сыпали комплиментами и почти не обращали внимания на других соседок. Люська только посмеивалась и общалась с герцогом Бэдфордом, а вот маркиза явно была обижена и посматривала на меня косо.

Сразу после чая мы снова отправились в салон красоты. Хотя до обеда оставалось еще больше двух часов, Люська должна была быть готова намного раньше. Когда моей прическе и макияжу придали особый вечерний лоск, я поняла, что Жером был прав. Рыжий оттенок волос словно украл у платья глубину синевы, сделал глаза более бледными. Впрочем, я все равно выглядела сногсшибательно, а главное – гораздо меньше была похожа на Маргарет. Я поняла это по лицу Тони, который, увидев меня, сначала напрягся, а потом вздохнул с облегчением.

На мероприятии «white tie[1]» мне довелось побывать впервые. Длинные скользкие перчатки норовили сползти, и я не представляла, как буду в них обедать. В крошечную сумочку помещались только телефон, пудреница и носовой платок, и я боялась ее где-нибудь потерять. И вообще была крайне благодарна Люське, которая заставила меня заранее «обкатать» платье, – иначе чувствовала бы себя в нем не слишком уверенно.

Дамы вокруг сияли бриллиантами, шелком и атласом вечерних платьев всех цветов радуги – словно стайка тропических бабочек. Мужчины наоборот были одеты одинаково: фрак, белый жилет, белый галстук-бабочка, лаковые туфли. Как пингвины разной степени упитанности. Уже в начале восьмого все гости, приехавшие раньше, собрались в холле. Люська и Питер стояли у подножья лестницы – к ним подходили поприветствовать вновь прибывшие.

Ровно в восемь гости начали расходиться на фуршет, руководствуясь указаниями в пригласительных карточках. Столы были накрыты в трех больших гостиных. Двадцать восемь особо почетных гостей ждала столовая. Мне выпало идти в четвертой паре с уже знакомым министром. Целая армия официантов выстроилась чуть поодаль от стола с обеих сторон.

Боже мой, подумала я, это на самом деле какая-то параллельная вселенная. Не та, которая с драконом Джереми, а совершенно иная. Во всяком случае, по отношению ко мне. Длинный стол, ослепительно белые скатерти, серебро, хрусталь, фарфор… Все это было любопытно – как некий особый опыт. Но жить так постоянно… Нет, я бы точно не хотела.

Справа от меня сидел французский посол, и я легко переходила с английского на французский, когда разговаривала с ним. Мужчины напротив не спускали с меня глаз – к неудовольствию своих соседок. Удивительно, но я купалась в этом всеобщем внимании, наслаждаясь им. А ведь чуть больше месяца назад любой заинтересованный взгляд вызывал у меня мучительную неловкость, словно я была кривой уродиной, по недоразумению затесавшейся в компанию фотомоделей.

Поскольку впереди ждал бал, привычного разделения на мужскую и женскую компании не последовало, да и сам обед был короче обычного. Уже в начале десятого подали десерт, после которого гости разошлись, что называется, по интересам. Тех, кого не привлекали танцы, направились в гостиные – беседовать или играть в карты. Для молодежи в зале на третьем этаже «Хэмптон-корта» началась дискотека. Сидящий на галерее холла традиционный оркестр играл вполне традиционную музыку.

– Ну как, тебе еще не сделал предложение министр или дипломат? – поинтересовался Тони, незаметно подойдя ко мне сзади.

Он говорил это с улыбкой, но я уловила знакомые интонации. Досада и раздражение мужчины, чьей женщиной откровенно интересуются более статусные самцы. Одно дело сидеть на менее почетном месте, а другое – наблюдать, как твою подругу обхаживают те, до которых тебе как до Луны пешком.

Когда-то давным-давно мы с Лешкой зашли в кафе-стекляшку. Я села за столик, он отправился за мороженым, а ко мне пристроились двое парней лет двадцати и начали настойчиво клеиться. Я намекнула, что не одна, на что парни кивнули: ясно, такая девушка должна быть со… спонсором. В это время подошел «спонсор» – тощий школьник в спортивных штанах. Парни усмехнулись и отвалили, а Лешка с точно такими же нотками в голосе поинтересовался, что было нужно «этим козлам».

– Кстати, я очень плохо танцую, – сказала я, чтобы сменить тему.

– Да ладно, – хмыкнул Тони. – Маргарет служила при дворе, значит, должна была танцевать прекрасно. Выходит, что и ты тоже.

Первым танцем был вальс, который Маргарет танцевать точно не умела. Поэтому Тони отправился за шампанским, а я, спрятавшись под лестницу от потенциальных кавалеров, смотрела, как Питер открывает бал с женой французского посла.

Внезапно огненно-рыжее пятно привлекло мое внимание. Лохматая борода доктора Фитцпатрика в сочетании с фраком смотрелась сюрреалистично. Джонсон, который от гостей отличался лишь цветом жилета и бабочки, слушал доктора, и его брови удивленно карабкались все выше и выше.

Это была довольно странная пантомима. Фитцпатрик что-то доказывал, размахивая руками. Джонсон досадливо хмурился и от чего-то отказывался. Доктор настаивал. Джонсон начал сердиться. Доктор тоже рассердился и выдвинул какой-то убойный аргумент, после которого Джонсон осекся, и лицо его приняло растерянное выражение. Потом он что-то спросил, и тут уже смутился Фитцпатрик. Он начал суетливо что-то говорить, но Джонсон отмахнулся, повернул голову и в упор посмотрел на меня. С явным раздражением.

Обернувшись, Фитцпатрик увидел Питера, который как раз провожал на место свою даму, и махнул ему рукой. Питер подошел, и пантомима продолжилась, уже с тремя участниками. И хотя я находилась достаточно близко, музыка мешала расслышать хоть что-то. Впрочем, мне все было ясно и так. Доктор убеждал Джонсона пройти обследование, тот отказывался, а затем поинтересовался, откуда дровишки – кто рассказал о его проблемах. Фитцпатрик начал что-то врать, но Джонсон сообразил, кто слил информацию. Поставил точку в споре Питер, категорически приказав Джонсону отправиться в клинику в самое ближайшее время.

– Что тут такое? – спросил Тони, вернувшийся с двумя бокалами шампанского.

– Джонсон теперь меня ненавидит, – вздохнула я, сделав глоток, и хотела уже рассказать, в чем дело, но передо мною возник вездесущий министр чего-то-там-такого.

– Разрешите пригласить вас на танец, миз? – с поклоном поинтересовался он, предлагая руку.

Дебретт приводил всего несколько веских аргументов для отказа, но ни один из них не подходил. Поэтому я отдала Тони свой бокал и безропотно пошла танцевать. И – вполне ожидаемо! – оказалось, что танцую я превосходно. Конечно, при жизни Маргарет были совсем другие танцы, но держаться легко и грациозно, приноравливаться ко всем движениям партнера и при этом с улыбкой слушать его сорочью болтовню у меня получалось очень даже хорошо.

И понеслось… Не успевал закончиться один танец, как меня уже приглашали на следующий. Если кавалер еще не был мне представлен, он подходил с кем-то другим, кто уже удостоился этой чести, и после экспресс-знакомства я снова оказывалась среди танцующих. Тони выпил свой бокал, потом мой и, наконец, потеряв надежду вклиниться между двумя кавалерами, пригласил Люську.

– Одну минуточку, миз! Пожалуйста! – откуда ни возьмись рядом очутился фотограф, во что бы то ни стало жаждущий запечатлеть меня в объятьях слащавого красавца, ни фамилии, ни статуса которого я не запомнила.

– Могу я узнать ваше имя? – спросил фотограф, сделав несколько снимков.

Коварно улыбнувшись, я представилась. Фотограф озадаченно попросил to spell[2]. Вместо этого я взяла с подноса проходящего мимо официанта салфетку, прищелкнула пальцами, требуя ручку, и написала крупно: Miss Svetlana Zakhorzhevskaya. Выглядело это не менее страшно, чем звучало.

– Завтра ты будешь во всех газетах, – все с теми же нотками «что было нужно этим козлам?» сказал Тони, танцевавший поблизости с субтильной блондинкой в платье цвета лососины.

Время бежало быстро, и мое наслаждение триумфом сменилось глухой досадой. До полуночи оставалось всего ничего, а я так ни разу не потанцевала с Тони. Он больше уже не пытался опередить других желающих, а просто стоял в углу и хмуро смотрел на меня, расправляясь с очередным бокалом шампанского.

Наконец церемониймейстер объявил последний танец. У меня чуть слезы не брызнули от разочарования. И тут Тони поставил бокал на поднос официанта и быстрым шагом направился ко мне. Одновременно с доктором Фитцпатриком.

– Прошу прощения, доктор, мне очень жаль, но я обещала этот танец мистеру Каттнеру, – промямлила я.

– Ничего страшного, мисс, – кивнул Фитцпатрик, уступая место Тони.

Это был очень странный танец. Тони каменно молчал, и от его рук, обнимавших меня за талию, разливалось не привычное тепло, а жесткий, горячечный жар. А у меня желание мешалось с уже привычной тревогой и чем-то похожим на тот ужас, когда в полной темноте вдруг слышишь непонятный шорох. Тони прижал меня к себе сильнее, чем это допускалось бальным этикетом, и я почувствовала, как подгибаются колени.

Часы на башне пробили полночь, и оркестр заиграл гимн. Тони смотрел на меня в упор, взгляд его был холодным и злым. Что-то такое трусливо дрогнуло во мне, я отвела глаза и уставилась на музыкантов. Как только отзвучал последний аккорд, Тони потащил меня за руку к выходу. Когда он открыл дверь, я вспомнила, что все-таки забыла сумочку на специальном столике, но подумала, что вряд ли кому-то понадобится мой старый телефон и полупустая пудреница.

Мы спустились с крыльца, и Тони поволок меня к гаражу.

– Сейчас же фейерверк будет, – жалобно пискнула я, но он не слышал. Или не слушал.

Я едва поспевала за ним, спотыкаясь на высоких каблуках. У лестницы, ведущей к конторе и квартире, мне все-таки удалось стряхнуть оцепенение. Вырвав руку, я остановилась и спросила, задыхаясь:

– Ты что, с ума сошел?

Он все с той же бешеной злобой впился губами в мои губы, да так, что мне стало больно. И тут только я поняла, что он не только взбешен, но и пьян до такой степени, что едва держится на ногах.

– Отпусти меня, идиот! – зашипела я, опасаясь, что кто-то услышит.

Если кто-то и услышал, то уж точно не Тони. Пробормотав что-то неразборчивое, он потащил меня вверх по лестнице. Каблук застрял в решетке ступеньки, и, чтобы не сломать его, я поспешно выбралась из туфель. Острая решетка впивалась в ступни сквозь чулки. С трудом попав ключом в замок, Тони открыл дверь и втолкнул меня вовнутрь.

Я даже не поняла, как оказалась сидящей на кровати. Тони поспешно срывал с себя одежду, бросая ее на пол. Когда на нем остались только брюки, он одним резким движением двумя руками сдернул с меня перчатки, так же резко расстегнул молнию на платье и стряхнул его с меня. За платьем на пол полетел бюстгальтер.

– Прекрати! – закричала я. – Я не хочу!

Промелькнула мысль, как по-идиотски я выгляжу: в чулках, стрингах и графских фамильных драгоценностях. И следом другая: а ведь я думала, что никогда больше не испытаю того, что было со мной тринадцать лет назад, – грубости, безразличия к моим чувствам, фактически насилия. И третья: всего-то месяц назад мы впервые были близки, и он был так нежен, так внимателен, что каждая моя клеточка тянулась к нему, как цветок к солнцу. Или это произошло в прошлой жизни?

Я тихо плакала, сжавшись в комок, а Тони стоял перед кроватью на коленях, уткнувшись лбом в мои ноги.

– Прости, – шептал он. – Пожалуйста, прости меня.

Я коснулась его волос, он поцеловал мою ладонь, тяжело поднялся…

Его выворачивало наизнанку в туалете, я придерживала ему голову и думала: какие принцы, какие кони – сплошная проза жизни. Месяц назад я сама обнимала унитаз в своей ванной. Романтика, чего уж там.

Я помогла Тони добраться до кровати и дождалась, пока он уснул. Потом встала, оделась, едва не вывихнув плечо, когда застегивала молнию. Прикрыв дверь, вышла на лестницу, нашла туфли, но надевать не стала – так и пошла по траве босиком, придерживая подол. Фейерверк уже закончился. Надо же, я и не заметила ничего – ни всполохов, ни грохота. В саду никого не было, но дверь еще не закрыли.

Пройдя через пустой холл, освещенный только настенными светильниками, я поднялась по лестнице, протиснулась между пюпитрами музыкантов и зашла в свою комнату. Быстро разделась, аккуратно сняла украшения, упала на кровать и снова залилась слезами.

Дверь скрипнула, и я вздрогнула. Узкая щель расширилась, в нее просунулась лапа с когтями, потом морда. Фокси запрыгнула на кровать – или Пикси? Да какая разница. Поскуливая, корги облизывала мое лицо, как в ту ночь, когда мне снились кошмары. Забравшись под одеяло, я обняла теплую мягкую собаку и провалилась в сон, больше похожий на обморок.

[1] (англ.) «Белый галстук» – самый строгий дресс-код для вечерних публичных мероприятий. Включает в себя фрак, белый жилет, белую бабочку и лаковые туфли для мужчин, длинное платье, перчатки, драгоценности и туфли на высоком каблуке для женщин.

[2] (англ.) называть по буквам

26. С чистого листа

– А чего ты хотела? – нервно спросила Люська. – На, полюбуйся.

Она бросила мне газету. Судя по заголовкам, вполне приличную, не бульварный листок. На первой странице ничего скандального не обнаружилось, а вот в разделе светской хроники красовалось большое фото, на котором меня страстно обнимал тот самый приторный красавчик. Судя по подписи, некий промышленный магнат международного масштаба. Я значилась как «миз Светлана 3., русский архитектор». Ничего так, ага. Интересно только, кто про архитектора доложил?

– Это еще желтая пресса не подоспела. Там тебя точно под орех разделают, они это любят, когда на новенького. Никому не известная красотка из России – это же конфетка!

– Люсь, – всхлипнула я. – Ну я же ничего такого не делала. Просто танцевала. Дебретт…

– Хреново ты читала Дебретта, – отрезала Люська. – Там написано, что дама вполне может отказать кавалеру, если обещала танец другому. Или если устала и хочет отдохнуть. А ты как будто специально – один танец за другим, полюбуйся, мистер Каттнер, каким я успехом пользуюсь.

– А я виновата, что он ушами хлопал и надрался, как свинья? – огрызнулась я, продолжая хлюпать носом.

– Я бы на его месте тоже надралась.

– Да черт возьми, ты же сама хотела из меня королевишну сделать, фея-крестная хренова, – заорала я. – А теперь я же и виновата.

– Дура! – припечатала Люська. – Я за тебя переживаю, поэтому и ругаюсь. Было бы мне пофигу, только посмеялась бы. Мда, не знала, что Тони… Мне Питер к концу бала сказал, что он в дымину. Хотела тебя предупредить, но ты уже с ним танцевала, а потом вы раз – и испарились. В саду тебя искала, а оно вот что, оказывается… Джонсон мне сказал утром, что ты пришла уже после фейерверка, он как раз собирался дверь закрывать. И что утром на завтраке не была.

– Не хотелось.

Мы сидели в Люськином будуаре – в халатах, растрепанные. От моей вчерашней дивной прически не осталось ровным счетом ничего, и я понятия не имела, как теперь буду укладывать волосы. А уж какая жуткая опухшая физиономия глянула на меня из зеркала, когда я чистила зубы…

– Джонсон завтра едет в Стэмфорд. В клинику на обследование. Спасибо, Света, ты не представляешь, насколько нереально найти в сезон замену дворецкому. Тем более – замену Джонсону.

– Люсь, но я же…

– Свет, ты все правильно сделала. Это был сарказм, если не поняла. У него серьезные проблемы с позвоночником, и все это могло закончиться параличом. Если бы затянул до осени. Фиц раскололся, что ты ему рассказала.

– Я не знала ничего толком. Он все время морщился и поясницу тер. Когда думал, что его никто не видит. Сказал, что двигал какой-то ящик и потянул спину. А доктор сказал, что у него… ну, у Джонсона… что у него была какая-то очень серьезная травма. И что он отлынивает от осмотров уже давно. И что теперь?

– Откуда я знаю, что теперь. Сделают томографию, там видно будет. Может, хватит уколов. Но – по закону подлости – скорее, понадобится операция, потом реабилитация. Понятия не имею, где искать дворецкого. Питер позвонит в академию, может, кто из выпускников остался не при деле. Но это вряд ли.

– А через агентство?

– Не смеши, Свет. Это же не официант, не горничная. Такие специалисты на вес золота. Ты знаешь, сколько раз у нас Джонсона пытались переманить, чего только не обещали?

– Он теперь меня ненавидит, – повторила я то, что сказала Тони.

– Да брось, он же не идиот. Ну ладно, ненавидит немножко, да. Только не тебя. Когда ты рассказала про Маргарет и про кольцо, я тоже ненавидела всех – и тебя в том числе. Целый день. Вот и он так. Ненавидит ситуацию, а ты, вроде как, под раздачу попала. Ничего, остынет и будет тебе еще благодарен. Кстати, насчет Маргарет. Что она тебе сказала про Тони? Ну, про вчера?

– Ничего. Я ее не звала, а сама она не приходила. Наверно, не хотела навязываться. Да и потом, она не знает ничего о том, что происходит за стенами дома. Может только почувствовать мое состояние, прочитать некоторые очень отчетливые мысли. Особенно если я обращаюсь к ней.

– Слушай, Свет… – Люська подобралась ко мне поближе и обняла за плечи. – Забей.

– Хорошо тебе говорить, – вздохнула я.

– Плохо мне говорить. В конце концов, ничего не случилось, если подумать.

– Тебе так кажется? – возмутилась я. – Совсем-совсем ничего? Между прочим, он уверял, что не выносит ревности и прочих подобных штук.

– Ну ясень пень. Если б ты вздумала ревновать – конечно, не вынес бы. И потом, какая ревность, прочисти мозги. Его взбесило не то, что тебя лапали какие-то другие мужики, а то, что по положению ему до этих мужиков – как до Пекина раком. Я ничего не хочу сказать, Света, но социальное неравенство никто не отменял.

– Я такая же дворняжка, как и он, – возразила я. – Если ты помнишь, у нас с ним общие предки. Церингены, Невиллы, Даннеры… Почти как у Питера.

– Свет, ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду.

– Да, Люсь, понимаю. И согласна с тобой, что это обычное самцовое самолюбие. Я об этом сама вчера думала. Но меня убило другое. То, что он позволил этому своему самолюбию подмять под себя все, что между нами было.

– Я его не оправдываю. Но все-таки учти, что он был пьян. Ты, между прочим, тоже не абсолютная трезвенница. И я прекрасно помню, что тебе, когда выпьешь больше меры, море по колено.

– Я в таком состоянии добрая и веселая. А потом либо блюю, либо забиваюсь в какую-нибудь щель и засыпаю. А Тони только что рассказывал мне про Хелен – как она начала спиваться и как это ужасно, когда женщина пьет. А не вместе с ним ли она начала?

– Нет, Света. Она пила еще до встречи с ним. Как раз он ее из этого вытащил. Но, к сожалению, не надолго. А его за полтора года я таким пьяным ни разу не видела. Видимо, сильно вштырило. И все-таки, Свет… Ведь ничего не произошло, так?

– В каком смысле? – снова окрысилась я.

– В том самом. Думаешь, твой Вадик остановился бы, если б ты слезу пустила? Да ни фига. Еще бы и наподдал тебе, чтобы не кобенилась. Ладно-ладно, не фыркай. Думаешь, не ясно было, откуда у тебя постоянно синяки?

– Я бы предпочла, чтобы ему не надо было останавливаться. Тони, а не Вадику. Чтобы все было по-другому.

– Ты бы предпочла… – Люська встала и подошла к окну. – Ну вот, гости начали разъезжаться, уже проще. Ну позвони ему прямо сейчас и скажи, что больше не хочешь его видеть. Что между вами все кончено. Как, устроит тебя такой вариант?

Я молчала. Вариант меня категорически не устраивал, чего уж там придумывать. Но и признавать это вот так, вслух, тоже не хотелось.

– Значит, не устроит, – обернулась ко мне Люська. – Ладно, иди одевайся, приводи себя в человеческий вид. Хочешь ты этого или нет, но жизнь продолжает продолжаться. Неприятность эту мы переживем, так?

Кое-как одевшись и причесавшись, я спустилась вниз. На столике в углу холла сиротливо лежала моя крохотная бальная сумочка – бежевая, в тон туфлям и перчаткам. Откуда-то доносились голоса, они приближались, но мне не хотелось никого видеть. Забрав сумочку, я шмыгнула в коридор и странным, извилистым маршрутом отправилась в жральню.

Похоже, об этом помещении в запаре большого приема совершенно забыли. И хотя всякой еды в холодильнике и буфете было полно, воды в термопоте оказалось на донышке. Едва хватило на полчашки кофе. Сделав бутерброд с сыром, я села на диван и достала из сумочки телефон.

Девять пропущенных звонков от Тони, все – сегодня утром. И смска: «Пожалуйста, позвони мне».

Ну уж нет.

Я не собиралась становиться в позу оскорбленной невинности, но и звонить ему тоже не хотела. Теперь, при свете дня, ситуация казалось мне не столько противной, сколько… не знаю, стыдной, что ли. В том смысле, что было стыдно и неловко за него. Разочарование? Да нет, скорее, понимание, что он самый обыкновенный человек. Совсем не волшебный принц. Но, может быть, когда ты понимаешь, что именно этот неволшебный принц нужен тебе со всеми своими погаными тараканами, и начинается любовь?