Текст книги "Точка Зеро (СИ)"
Автор книги: Татьяна Рябинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
6. Мусорная башня
– Почему я? И потом, не я ведь его уничтожила, а еврей-ювелир.
– Он был лишь инструментом, решение приняла ты, – покачала головой мать Алиенора. – Только прямой потомок может видеть призрак женщины, носившей кольцо, и разговаривать с ним. И только от этого призрака можно было узнать о том, что кольцо нужно уничтожить. Дьявол… – она снова покачала головой и медленно опустилась в кресло. – Дьявол не имеет власти над человеком, в душе которого горит божественная искра. Если, конечно, человек сам не отдает себя во власть темных сил. Чем больше он творит зла, тем слабее огонь в душе, и тем легче дьяволу завладеть им. Но даже дьявол не может внушить мысль совершить что-либо противное человеку. То, что он никогда не сделал бы сам, по своей воле. Вот поэтому брат или отец Маргарет по дьявольскому наущению могли бы снять с ее мертвого тела кольцо, отрубив палец. Но они никогда бы не уничтожили его – ведь это было бы противно их жадной натуре.
– К тому же дьяволу выгоднее было держать кольцо там, где его всегда можно найти, – добавил Тони. – Чтобы тебе не пришлось его разыскивать.
– И все-таки, почему я? У Маргарет было много прямых потомков.
Аббатиса уставилась своей черной дырой точно в то место, где я остановилась в своих хаотичных метаниях по покоям.
– Потому что другие потомки, как я поняла по твоему рассказу, либо были в родстве с ее убийцей, либо просто не появлялись в замке. И если до тебя никто не смог ей помочь, значит, сделать это могла только ты.
Логика выглядела какой-то до визга примитивной, но крыть было нечем. К тому же я вспомнила еще одну вещь, которая уличала во вранье сестру Констанс. Она сказала: я жалею, что отдала кольцо, может быть, стала бы призраком, и кто-то спас бы меня. Но у нее же не было детей? Или… может, были? Нет, точно нет. Тогда она не дожила бы до старости, умерла бы молодой.
– Вот же дерьмо! Прошу прощения! – Тони вскочил с кресла, страдальчески сморщившись. – Прошу прощения, мать Алиенора, просто…
– Что ты вспомнил? – она смотрела на Тони неподвижным взглядом, словно гипнотизируя.
– Питер… лорд Скайворт – он рассказывал, что побывал в вашем мире. Сразу после смерти своего деда. Он встретился с Лорой, сестрой той девушки, которой досталось кольцо. Кольцо Отражения. Узнал, что Присцилла выбрала любовь. И умерла после рождения ребенка.
– Это уже ничего не меняло, Энтони, – вздохнула аббатиса. – Все кольца стали уязвимыми, после того как Маргарет познала плотскую любовь, а в особенности – когда она родила.
– Но Присцилла – она тоже стала призраком?
– Да.
– Но что, если?..
– Остановись, Энтони! – властно прервала его мать Алиенора. – Все мои ответы порождают еще больше вопросов. Мне пора на вечернюю службу. Я много раз читала эту книгу, – она указала на фолиант ссохшейся рукой со скрюченными пальцами, – но память стала подводить меня, и что-то, возможно, я уже не помню. Я слишком стара, но мне предстоит прожить еще шесть лет, пока не подрастет девочка, которую сегодня привез опекун. Ей я передам кольцо и свою власть над обителью. Она тверда в вере и не желает чувственной любви. Опекун постыдно домогался ее, но не смог с ней справиться. Она сама захотела стать госпитальеркой.
– Но мы можем сами прочитать книгу, – сказал Тони. – Я знаю латынь.
– Латынь? – усмехнулась аббатиса. – Подойди сюда.
Тони подошел к столу, на котором лежала книга, я тоже подобралась поближе.
– Открой ее, – сказала мать Алиенора.
Тони послушно раскрыл книгу на первой странице. Она была исписана вязью, похожей на арабскую.
– Это язык Авесты[1]. Самое раннее персидское письмо, специально созданное для записи Гат[2]. Поэтому я буду переводить вам то, что здесь написано. Но это будет завтра. А сейчас вы можете пойти со мной на службу. Или отправиться отдыхать.
– Можно всего один вопрос, мать Алиенора? – спросила я. – Последний на сегодня?
– Хорошо, – кивнула она. – Спрашивай.
– Почему сестра Констанс сделала это? Почему поддалась дьяволу?
– Откуда мне знать? – чуть помедлив, ответила аббатиса. – Возможно, она не смогла смириться с тем, что ее жизнь бесконечно повторяется в Отражении. Хотя и знала об этом, принимая кольцо.
– Знала? – удивилась я. – Она говорила…
– Разумеется, знала. Все хранительницы в полной мере осведомлены о том, что их ждет. Разумеется, кроме Маргарет и тех, которые получили кольцо после сестры Констанс. Не сомневаюсь, что им ничего не было о нем известно, кроме того, что оно магическое.
Мать Алиенора встала, церемонно наклонила голову и медленно вышла. Тони, стоя у стола, задумчиво поглаживал переплет книги.
– Знаешь, до меня только сейчас дошло, что кольцо на самом деле не дает никакого счастья в любви. В том смысле, что не подает на блюдечке принца на белом коне, – сказала я. – Просто некоторые, уверенные, что принц обязательно будет, принимают за него бродягу на облезлой кляче. И не удивительно тогда, что счастье оказывается таким коротким.
– Эта девушка, Присцилла… Питер говорил, она умерла от рака, – возразил Тони. – А Маргарет убили. К тому же Мартин всерьез хотел на ней жениться, уж ты-то знаешь. И, думаю, обязательно женился бы, если б смог. Что-то ему помешало.
– Ладно, ладно, – сдалась я. – И все-таки я уверена, кольцо может продлить или наоборот сократить жизнь, но предоставить мужчину – это уже не по его части. Знаешь, у меня такое чувство, как будто мы уже почти собрали паззл и вдруг случайно смахнули со стола. Собираем снова – а картинка получается совсем другая. А что, если и эта старая карга тоже нам врет? Ты заметил, она запнулась, когда я спросила о сестре Констанс. О том, почему она поддалась дьяволу. Я уже не знаю, кому верить. Вот и книга эта… Откуда нам знать, действительно ли в ней написано то, что она нам будет якобы переводить?
– Пойдем, Света, – Тони взял из миски еще одну грушу. – Я страшно устал и хочу спать. А в этой комнате для паломников… То есть для паломниц – мужчин здесь совсем нет…
– Интересно, а работники какие-нибудь? – удивилась я. – Неужели монашки все тут сами делают?
– Может, работники в деревне живут. Или у них где-то есть отдельное помещение. Во всяком случае, я ни одного мужчины здесь не видел. Так вот в этой комнате для паломниц ужасные лежанки вдоль стен. И грязное сено, на полу. Наверняка полно вшей и клопов.
Коридор и лестницу освещали несколько коптящих факелов, но на галерее была кромешная тьма. Двор тоже погрузился в чернильную темноту. Если и были какие-то светильники, их наверняка задуло ветром, который завывал еще страшнее, чем в Скайхилле.
– Вперед, левее, осторожно, не торопись, – подсказывала я Тони.
Откуда-то донеслось тихое конское ржание и цокот копыт.
– Тони, лошадь! – ахнула я. – Мы же про нее забыли!
Животные так и остались для меня одной из неразрешимых загадок Отражения. С одной стороны, они были такой же его частью, как и все остальное, а с другой, могли существовать вполне самостоятельно и совершать то, чего не было в настоящем. Тони спокойно мог сесть на лошадь и ехать, не опасаясь, что она скинет его и поскачет галопом обратно в деревню, где мы ее позаимствовали. А сейчас, предоставленная сама себе и никем, кроме нас, не видимая, она бродила по монастырскому двору и, наверно, искала, где бы укрыться от дождя и чем бы перекусить.
Невнятно выругавшись, Тони вышел под дождь. Я направляла его поиски, и скоро лошадь была водворена в конюшню, расседлана и накормлена. Мокрый и замерзший, Тони вернулся на галерею.
– Этой скотине все равно! – пробурчал он. – Она давно уже сдохла. А я еще нет. Но вполне могу, если сейчас же не переоденусь и не согреюсь.
Наконец мы добрались до спального помещения для паломниц, где никого не было: все отправились на вечернюю службу. Здесь горел одинокий тусклый светильник, и холодно было, как в Англии зимой. Камин хоть и топился, но тепла давал не больше, чем света. Лежанки были покрыты тонкими одеялами, потрепанными и дурно пахнущими. Я заставила Тони раздеться, хорошо растереться одной из этих тряпок, разложить сырую одежду у камина и завернуться в пару одеял.
– Так и буду сидеть голый среди теток? – спросил он. – Тьфу, опять забыл, что я тоже тетка, и что они меня не увидят.
Окончательно его взбесило то, что он где-то потерял прихваченную в покоях аббатисы грушу.
– Ты мне поесть не дала толком, – бубнил он, шаря по дорожным мешкам паломниц.
– Кусок хлеба и две груши. Тогда в трапезной был стол накрыт, а сейчас я где буду еду искать?
Я молчала, продолжать начатую раньше ссору не хотелось. Иногда Тони был просто невыносим. Даже когда мы были обычными людьми. Мне вспомнилось вдруг, как он внезапно разозлился на меня, когда мы вышли из церкви в Скайворте. Тогда мы спустились в склеп и открыли гроб Маргарет. Чудовищный запах за считанные минуты пропитал нас так, что пришлось раздеться и выбросить одежду. Мы ехали в машине Тони в старых рваных футболках, которые нашлись в багажнике, и он злился на меня, как будто во всем была виновата я. Хотя именно он настоял, чтобы мы спустились в склеп – я-то была уверена, что кольца в гробу уже нет.
Наконец он нашел кусок вяленого мяса и краюшку хлеба и перестал нудеть. Заодно в мешке нашлась чистая рубашка и крестьянское платье, все гигантского размера. Нацепив их, Тони управился с едой и улегся на лежанку, завернувшись в одеяла.
– Спокойной ночи! – буркнул он, поворачиваясь к стене.
Я вздохнула с облегчением и мгновенно перенеслась в покои аббатисы: там, по крайней мере, было тепло и не воняло прелым сеном.
Когда сестра Констанс своим адским снадобьем освободила меня от умирающего тела Мартина, я испытала невероятную эйфорию свободы, но сейчас, пожалуй, дорого бы отдала, лишь бы вернуть его себе. Вернуть это ужасное, непослушное мужское тело, постоянно болевшее от усилий, которые мне приходилось прикладывать, чтобы преодолеть его тугое резиновое сопротивление. Наверняка настоящие души умерших не должны испытывать такой дискомфорт от телесных ощущений без тела. Хуже всего было постоянно висеть в воздухе. Даже пристраиваясь на какой-то поверхности и тактильно ощущая ее, я все равно находилась над ней.
По логике вещей, я должна была думать только о том, что мы с Тони никогда не сможем вернуться домой. Но… мыслей этих не было. Возможно, дело было в том, что я намного дольше находилась в Отражении, чем Тони, и поэтому слова аббатисы не стали для меня страшным ударом. Наверно, я давно подозревала, что придется остаться здесь навсегда, только боялась себе в этом признаться. А может, просто сработали какие-то внутренние предохранители, не позволяющие сойти с ума от такого известия.
Зависнув над периной (как будто прилегла на мягком) и нежась в тепле, идущем от камина, я задумалась о том, почему сестра Констанс пыталась мне помочь. Ведь если новая правда о ней действительно была правдой, помогать нам было совсем не в ее интересах. Мать Алиенора права: каждый ответ порождал новые вопросы.
Сестра Констанс говорила, что однажды, в один из обычных визитов Маргарет, почувствовала: в этом теле находится душа, причем не одна. Тут все было ясно: это чутье ей давало кольцо, так же, как и аббатисе Фьё, которая сразу поняла, что в теле неизвестно откуда взявшейся женщины находится живая душа мужчины, а еще одна, женская, незримо болтается рядом.
Тогда сестра Констанс поняла, что Маргарет наконец-то нашла своего потомка, который мог бы избавить ее от плена в Скайхилле. Чтобы этот самый потомок захотел ей помочь, надо было не просто рассказать свою историю, а показать ее. Заставить прочувствовать, прожить эту жизнь.
Но когда я появилась снова, уже одна, без Маргарет, сестра Констанс вряд ли могла предположить, что произошло. А поскольку я ничего не могла рассказать, оставаясь в чужом теле, она освободила меня от него.
Она знала и сказала о том, что единственная моя надежда на возвращение – книга из обители Фьё. Но чтобы попасть туда, мне необходимо было послушное тело. Причем, не тело Маргарет. Но почему нет?
Да потому что на самом деле сестра Констанс вовсе не хотела, чтобы я отправилась в Овернь! Она сказала, что в тот момент, когда Маргарет и Мартин впервые одновременно познают физическое наслаждение от обладания друг другом, я смогу переместиться в тело Мартина и смогу управлять им. Однако Тони, случайно оказавшийся в теле Маргарет, тоже получил над ним власть. Выходит, что и я, оставшись на прежнем месте, смогла бы распоряжаться им?
Сестре Констанс было известно, как тяжело заставить тела в Отражении сделать то, что они не должны делать. Но чтобы попасть в Рэтби с Маргарет, мне не надо было прилагать никаких усилий, потому что она и так оказалась бы там годом позже. А вот Мартин должен был уехать из Скайхилла, и старуха была уверена, что мне не удастся справиться с ним, не удастся привести его в другой мир. Кто же мог подумать, что Тони рискнет отправиться за мной!
Но тут же возникало еще множество вопросов. Почему сестра Констанс помогла мне снова стать призраком? Ведь не поторопись она, и мой дух отправился бы в Стэмфорд за Мартином. Почему она помогла Тони, напоив его отваром из дракона? Так или иначе, аббатиса могла помешать нашему путешествию во Францию. И, наверняка, должна была. Но почему-то не помешала. Или, может быть, вопреки злой дьявольской воле, в ней еще осталось что-то светлое, то, что сопротивлялось тьме из последних сил?
Мать Алиенора вошла в свои покои в сопровождении той самой девочки, которую привез опекун. Я знала, что до принятия монашеского пострига ей предстояло еще долгое время жить в обители в качестве послушницы, но ее уже переодели в темный балахон. Вот только голову ее вместо апостольника покрывала обычная темная накидка. Я отскочила в дальний темный угол и замерла там, как будто меня могли увидеть.
Выслушав какие-то непонятные мне наставления на окситанском, послушница склонила голову и поцеловала аббатисе руку, а потом поставила свечу в подсвечник, помогла ей раздеться и лечь в постель. Снова взяв свечу, она сказала что, наверно, пожелала спокойной ночи, и вышла.
– В общем зале холодно и дурно пахнет? – насмешливо спросила мать Алиенора, отворачиваясь к стене. – Можешь остаться здесь, ты мне не мешаешь. Только, пожалуйста, не думай слишком громко, я хочу спать.
Думать «шепотом» я уже научилась. Для этого надо было обходиться без эмоций и не адресовать свои мысли кому-то конкретному. Просто направлять далеко в мировое пространство. Я лениво перекатывала их, перебирала, словно обточенные морем камешки на пляже – гладкие, округлые. Пока не попалось нечто, похожее на колючего морского ежа.
Почему сестра Констанс должна была помешать мне попасть в Овернь? Ведь она знала, что кольца Сияния больше нет, а значит, я не смогу вернуться обратно. Поэтому мое – или наше с Тони – путешествие во Фьё было изначально бессмысленным и не представляющим для ее хозяина никакой опасности. Но она убедила меня, что необходимо перебраться в тело Мартина, – только чтобы убрать подальше от Рэтби, от другого мира. А потом так натурально удивилась, увидев нас с Тони. И сделала вид, что это удивление связано с нашим появлением на день раньше срока.
Нет, похоже, я чего-то не знала или не понимала, и поэтому все мои рассуждения были похожи на башню из мусора, которая шаталась и в любой момент могла развалиться. Одно не стыковалось с другим, другое противоречило третьему. Или?..
Или все-таки здесь есть что-то такое, что может все исправить. Каким бы невероятным это ни казалось.
[1] «Авеста» – собрание священных текстов зороастрийцев на особом, более нигде не зафиксированном языке, созданном на основе древнеиранского диалекта второй половины II тыс. до н. э.
[2] Гаты (авест. ga9a «песнопения») – наиболее значимая и почитаемая часть Авесты, представляющая собой 17 гимнов пророка Заратуштры, обращенных к единому Богу-Творцу Ахура Мазде
7. Драконье золото
Собака как будто понимала, что ее хотят оставить, и жалась к Джереми, жалобно повизгивая.
– Пойдем, девочка, пойдем, – уговаривал Питер, чувствуя себя последней сволочью. Дракон поднял голову и посмотрел на него с немым укором. И вопросом.
– Нам надо уехать далеко, – Питер не выдержал этого взгляда и начал сбивчиво объяснять. – У собаки нет документов. И… прости, но у нас почти нет денег. Твои хозяева случайно оказались в другом мире. И смогут вернуться только через год. Мы не можем бросить тебя одного, понимаешь? Мы оставим собаку в деревне. Кто-нибудь наверняка возьмет ее к себе. Или хотя бы позвонит в приют. Я надеюсь, здесь есть собачьи приюты? Есть? Ну вот… А когда Лора и Ирвин вернутся, они смогут ее забрать. Или мы сами ее заберем, когда вернемся.
Джереми тяжело вздохнул и посмотрел на собаку долгим взглядом. Та то ли взвизгнула тихонько, то ли всхлипнула и ткнулась носом в синюю чешуйчатую шею. Потом повернулась к Питеру и покорно позволила привязать к ошейнику веревку.
Они специально ждали, когда стемнеет и улицы деревушки, к которой подъехали, опустеют. Питер подвел овчарку к крайнему дому и привязал веревку к ограде.
– Прости! – он наклонился, обнял собаку за шею и чуть не заплакал, когда та лизнула его в щеку. – Все будет хорошо, правда.
– Как будто ребенка обманул, – сказал Питер, когда они выехали на шоссе.
– Что поделаешь, – не сразу отозвался Джонсон. – Будем надеяться, что ее не обидят. А нам надо остановиться где-то на ночлег.
– Гостиницы нам не по карману. Тем более, с драконом. Будем ночевать в лесу, в машине. Я взял для нас теплые одеяла. И для Джереми тоже. Может, и не замерзнем.
Остановившись на укромной полянке, они разожгли костер и поужинали остатками купленных утром продуктов. Пока машина ехала, в ней было тепло, но ночью температура могла упасть ниже нуля, и Питер беспокоился, как бы Джереми не простудился. Он устроил в багажнике гнездо из одеяла, потом подумал и натянул ему на лапы две пары шерстяных носков. А на голову – белую детскую шапку с помпоном и завязками, которая случайно попала в пакет с теплыми вещами. В таком виде дракон выглядел совершенно по-дурацки, и Питер с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Мелькнула мысль, что это надо бы сфотографировать, но, во-первых, телефон разрядился, а во-вторых, кому показывать-то? Все равно ведь в другом мире эти фотографии исчезнут.
Утром Питер проснулся с жестокой ломотой во всем теле – спать в такой скрюченной позе ему давно не приходилось, наверно, со времен студенческих поездок в Шотландию. Джонсон тоже с кряхтением кое-как разминал ноги. Все вокруг было в инее, только-только начало рассветать.
Пока Джонсон разводил костер и грел воду, Питер заглянул в багажник. Дракон высунул из-под одеяла голову в шапке, потом все четыре лапы, словно намекая, что носки можно снять. Выполнив эту молчаливую просьбу, Питер потянулся развязать завязки шапки, но Джереми посмотрел на него пристально. По немому уговору между ними такой взгляд означал «нет», тогда как медленно прикрытые глаза наоборот – «да».
– Хочешь в шапке? – удивился Питер. – Ну ладно.
Он помог дракону выбраться из машины, и пока тот бродил по кустам, выложил в тазик остатки консервов. Поев, Джереми уставился прямо ему в глаза долгим немигающим взглядом.
– Ты что-то хочешь? – спросил Питер и осекся.
Перед глазами возникла невероятной яркости и четкости картина: морской берег, пляж из крупной гальки. Галька… камни…
– Тебе нужны камни? – Питер почувствовал себя круглым идиотом.
Дракон прикрыл глаза.
– Зачем ему камни? – вполголоса спросил подошедший Джонсон.
– Не представляю, – пожал плечами Питер. – Но раз нужны камни, будем искать камни.
– Большие камни? – спросил он Джереми. – Не очень большие? Много камней? Несколько? Джонсон, несколько не очень больших камней.
Они побрели по поляне, выискивая камешки в пожухлой, прихваченной заморозком траве. Минут через десять перед драконом лежали шесть кусков гравия размером со сливу.
Джереми выгнул шею и открыл пасть, как кот, который приготовился блевать нализанной шерстью. Питер и Джонсон смотрели на него во все глаза. Из пасти дракона вырвался язык зеленоватого пламени, который Джереми направил на камни. Гравий засиял, словно золото, и когда пламя иссякло, по-прежнему продолжал сиять. Дракон издал клокочущий звук, словно прокашлялся, повернулся и медленно побрел к машине.
Джонсон протянул руку к сверкающему камню и тут же отдернул ее, обжегшись.
– Милорд, я не знаю, что это такое, – сказал он, прихватив слиток перчаткой, – но очень похоже на золото. Посмотрите.
– Джереми, это золото? – спросил Питер в спину дракона.
Джереми обернулся и прикрыл глаза.
– Я сказал ему, что у нас нет денег, – сказал Питер Джонсону. – Ну и вот… Спасибо, Джереми!
– Денег у нас все равно нет, милорд, – вздохнул Джонсон. – И как нам превратить это золото в деньги, я не представляю. Но… можем кое-что попробовать.
К вечеру они приехали в Лондон. Питеру было очень любопытно посмотреть, похожа ли столица параллельной Англии на их Лондон, но Джонсон сурово заявил, что им сейчас не до экскурсий. По дороге он включил ноутбук и вставил в круглое гнездо сбоку маленькую штуковину, похожую на толстый короткий карандаш.
– Видимо, это что-то вроде нашего мобильного модема, – пояснил Джонсон. – Без него не выйти в интернет.
Он ввел в поиск запрос и некоторое время молча переходил со страницы на страницу.
– Кажется, есть, – сказал он удивленно.
– Что есть? Или кто?
– Человек, который, возможно, купит это золото. А может, и не купит, не знаю. Но попробовать можно. В нашем мире это ювелир, который… в общем, который не задает лишних вопросов. И даже живет там же, в Брикстоне. Только на другой улице. Фамилия, правда, отличается на одну букву, но, думаю, это неважно.
– Мне кажется, я понял, по какому принципу люди в одном мире есть, а в другом нет, – сказал Питер неуверенно. – Наверно, все дело в кольцах.
– Согласен, милорд. В этом мире наверняка был свой Хьюго Даннер и его дети – Роджер и Маргарет. Но первый граф Скайворт здесь не добыл в Акко это проклятое кольцо, Хьюго не получил титул, и все сложилось иначе. Поэтому здесь нет ни вас, ни мистера и миссис Каттнер. А леди Скайворт, наверно, спокойно живет в России. Или в какой-нибудь другой стране. И меня нет, потому что все мои предки служили в Скайхилле, а здесь нет Скайхилла.
– А у нас нет ничего, что связано с другим кольцом. А остальные различия – мне, кажется, они не такие уж и серьезные.
– На первый взгляд – да, милорд, – кивнул Джонсон. – Я полистал один школьный учебник истории. Похоже, что миссис Локхид учительница. Так вот, здесь было практически все то же, что и у нас, за исключением мелочей. Например, принцы в Тауэре[1] умерли от какой-то заразной болезни, а Генрих VIII не женился на Анне Клевской. Но на общий ход истории это никак не повлияло – в том смысле, что он все равно похож на наш. Хотя в настоящем различий может быть и больше.
В темноте Лондон мало отличался от любого другого крупного города: широкие улицы, пробки, яркие огни витрин. Но названия на указателях были большей частью незнакомые.
– Джонсон, вы хоть представляете, куда ехать? Еще не хватало только, чтобы нас сейчас остановили. С непонятно какими номерами и совершенно неправильными правами.
– Я включил навигатор в ноутбуке. Сейчас направо и первый поворот налево. Не нарушайте ничего, и не остановят. Хорошо хоть, здесь тоже левостороннее движение.
Брикстон оказался неожиданно респектабельным, ни капли не похожим на своего двойника из другого мира. Скорее, он напоминал Блумсбери: трех– и четырехэтажные георгианские дома, небольшие особняки, ухоженные скверы. Но люди, которые шли по улицам, отличались специфической и вполне узнаваемой внешностью. И это точно не были чернокожие или уроженцы Кариб.
– Сдается мне, милорд, что это богатый еврейский квартал, – Джонсон указал на вывеску с яркой надписью на иврите. – А вон там, похоже, синагога. А вот и та улица, которая нам нужна. Если не ошибаюсь, она и у нас есть. Только выглядит совсем по-другому. И называется.
Они остановились около трехэтажного дома сливочно-желтого цвета. Весь первый этаж занимал магазин с огромными сверкающими витринами. Вывеска сияла золотом: «Yahu’s Jewelry».
– Вполне подходящая вывеска[2], – усмехнулся Питер. – Я так и подумал, что вы ищете двойника ювелира, который уничтожил кольцо Маргарет. Это ведь вы отправили к нему Тони и Свету, насколько я помню?
– Да. Только у нас это была сомнительная лавочка в сомнительном квартале, хозяин которой скупал краденое.
– И как вы с ним познакомились?
– Продал ему кольцо, которое вернула невеста.
– Надеюсь, не краденое? – поддел Питер, но Джонсон его подколку проигнорировал.
– Здесь он не Яхо, а Яху, и, судя по магазину, вполне респектабельный господин. Впрочем, это еще ни о чем не говорит. В конце концов, чем мы рискуем?
– А вдруг позвонит в полицию?
Джереми просунул голову из багажника над спинками задних сидений.
– Как думаешь, дружок, это не опасно? – спросил Питер.
Дракон посмотрел на него, не мигая, но было в этом взгляде какое-то беспокойство.
– Голова от шапки не чешется?
Дракон издал неопределенный хмыкающий звук и исчез в багажнике.
– Ладно, пойдемте, – сказал Питер, выходя из машины.
За стеклянным прилавком, подсвеченным снизу, стояли две ошеломляюще красивые дочери Леванта в одинаковых черных юбках и белых шелковых блузках.
– Чем можем помочь, джентльмены? – поинтересовались они хором.
– Нам нужен мистер Яху, – отрезал Джонсон тоном, напрочь отметающим всякие возражения.
– Как вас отрекомендовать? – спросила одна из девушек.
Джонсон на мгновение задумался, коротко взглянул на Питера и отрекомендовался:
– Мистер Бомбей Джонсон. Хэлари Бомбей Джонсон.
– Одну минуту, мистер Джонсон.
Девушка исчезла за бархатной портьерой, прикрывающей дверь во внутреннее помещение. Оттуда едва слышно доносились голоса: виноватый, оправдывающийся – девушки и сердитый, рыкающий бас, который должен был принадлежать настоящему Голиафу[3].
Дверь распахнулась, взлетела портьера, и из недр магазина показался хозяин. Роста совсем не великанского, возраста неопределенного, в дорогом костюме с галстуком, чисто выбритый и аккуратно подстриженный. Судя по ошарашенному выражению на лице Джонсона – ничего общего с тем, что он ожидал увидеть.
Посмотрев внимательно на обоих, ювелир безошибочно определил Джонсона и повернулся к нему:
– Сэр, ваше имя мне ни о чем не говорит. Ваше лицо тоже. Мы не знакомы, это определенно, у меня отличная память. И все-таки почему-то у меня такое чувство… Даже не могу это объяснить, сформулировать. Ощущение, что я все-таки должен вас знать. Если бы я был мистиком, наверно, сказал бы, что мы могли встречаться в других жизнях, в других измерениях. Но я не мистик и не верю в подобные глупости. Тогда что это такое? Почему вы пришли именно ко мне? И почему назвали свое имя так, как будто я должен был его знать?
– Я тоже не могу этого объяснить, сэр, – вежливо ответил Джонсон. – Но у меня было точно такое же чувство, когда я искал… искал ювелира. Ваше имя – как будто что-то щелкнуло. Да, мы не знакомы и никогда не встречались, вы правы. И все
же…
Подумав, мистер Яху молча указал на дверь за портьерой.
– Что вас привело? – спросил он, когда они оказались в просторной, со вкусом обставленной комнате, один угол которой был оборудован под ювелирную мастерскую.
До сих пор молчавший Питер вытащил из кармана шесть слитков и положил перед ювелиром на стол. Тот взял один из них в руки, покрутил так и эдак, осмотрел через глазную лупу, разве что не облизал и не обнюхал.
– Зеленое драконье золото, – сказал он задумчиво. – Но без рубидия, поэтому не зеленое. Это редкость.
Он снял лупу и перевел взгляд на Питера и Джонсона. В нем явственно читалось: «Откуда оно у вас?», но вслух ювелир вопрос задавать не спешил.
– Вы знаете, почему драконы так любят золото? – спросил он вместо этого. – Точнее, не любят, а собирают? Есть две версии. По одной, кровь дракона ядовита, растворяет без остатка рыцарские мечи. И даже мертвые драконьи кости в процессе разложения растворяются. Вообще все тело ядовито. И когда они ложатся, через какое-то время оказываются в токсичной луже, потому что все, кроме золота, вступает с их телом в химическую реакцию. Вот они и тащат золото к себе в пещеру, чтобы иметь сухую и чистую подстилку. Но это неправда.
– Разумеется, неправда, – подтвердил Питер. – Мы знакомы с одним драконом. Он лежит на чем угодно, и никаких токсичных отходов.
– А другая версия, полагаю, ближе к истине. Для обмена веществ драконам необходимы сера и мышьяк, которые они не могут получить с пищей. Вот и ищут везде пирит, халькопирит и аурипигмент, которые сосут, как леденцы. Но поскольку все эти минералы обладают золотым блеском, а драконы подслеповаты, иногда они ошибаются и приносят в свою берлогу настоящее и совершенно бесполезное для них золото. Которое копится там, потому что драконы не занимаются уборкой своих жилищ.
– Видимо, все золото, которое валялось кусками просто так, драконы давно стащили к себе в норы, – усмехнулся Джонсон.
– Видимо, – кивнул мистер Яху. – А еще драконы сами способны превращать в золото всякую дрянь. Например, камни, – он махнул рукой в сторону лежащих на столе слитков. – Только делают это редко и неохотно, потому что оно им не нужно. Наверно, вы слышали про драконов Гейдельберга? Когда-то они облюбовали для размножения берега реки Неккар. Жители Гейдельберга собирали драконьи яйца, а потом держали драконов в качестве домашних животных. Говорят, надеялись получить такое вот зеленое золото, но драконы растапливали им камины, истребляли грызунов, охраняли дома, не более того. Только редким счастливчикам удавалось раздобыть драконье золото. Так вы хотите его продать?
– Хотели бы… – дипломатично согласился Питер.
Подумав немного, ювелир взял со стола небольшой прибор, похожий на калькулятор, нажал несколько круглых кнопок и показал цифру, появившуюся в окошке.
– Разумеется, наличными, – пояснил он.
Питер понятия не имел, нормальную ли цену предложил им странный ювелир, но поспешил согласиться. Как будто у них был выбор! Мистер Яху открыл сейф и вручил ему несколько запечатанных пачек.
– Рад знакомству. Заходите, если что-то понадобится, – сказал он на прощанье и добавил: – Драконье золото… надо же… Удачный выдался денек.
Когда Питер с Джонсоном сели в машину, мохнатый помпон сразу же обозначился за спинками задних сидений.
– Все в порядке, Джереми, – сказал Питер, обернувшись. – Мы продали твое золото и получили много денег. Ну, во всяком случае, достаточно для нашего путешествия. Еще раз спасибо тебе.
