Текст книги "Мириад островов (СИ)"

Автор книги: Татьяна Мудрая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

Прут разбрызгал кругом влажные капли. Одна попала Галине между бровей – тилак. Причащение. Крещение чужой кровью. Еще. И ещё.

Пока вокруг не затихло.

– Игниа, всё выполнил по вашим словам, и матерьялу кстати подошёл конец, – прервал Ахми её полуобморок. – Идти мне за новым?

Галина приподнялась с сиденья, кое-как стёрла с лица брызги:

– Хватит, полагаешь?

– Мэсу то без вреда. Что больше, что меньше – в одно время пройдёт. Но самое главное дело – вот-вот. То есть кончится.

Тем временем Барбе, кривясь уголком рта, повернулся на бок, лицом к Галине. Сказал:

– Он человек деликатный, наш цехмейстер, и стеснительный. И к тому же лицом и фигурой весьма удался.

Теперь она увидела, о чём речь. Въяве и вполне конкретно.

– Я тогда…побегу, – пробормотал отрок. – Захотите добавить, игниа, только кликните, ага?

– Да уж лучше до утра погодим, – буркнула она под нос. – Ты да я да мы с тобой…

Ну что за чернушный юмор – прямо-таки фонтанирует! Её ведь не под плети положат. Под кое-что поострее…

– Ты тоже иди, Гали, – голос Барбе был почти неслышным, может быть, именно от такого хотелось не просто идти – ползти к нему на карачках. Он уже сидел, откинувшись на спинку дивана и чуть склонив голову на плечо.

Подошла, приподняла фасонные юбки все скопом, и верхние, и нижние, и серединные – и обрушила шелестящую охапку ему на колени. Небольшой напряженный член, слепой и жадный детёныш, мгновенно отыскал дорогу в первозданном хаосе, внедрился и проник до самого сердца.

Кенгурёнок, кенгуру

Нам пришёлся ко двору…

– Пытка. Вот такое и есть настоящая пытка, не прежнее, – простонал Барбе. Шевельнулся раз-другой внутри – и бурно изверг семя.

Потом изящная стриженая головка женщины покоилась у него на плече, а мужчина объяснял:

– Я тоже хотел от иньи малое дитя. Не саму инью Гали, хоть тонкой статью она и не женщина вовсе и входить в неё – как в отрока или девственницу. Сегодня такой день, и время, и желание. Гибель моего собственного девства. И кара за грех, что опередила его сам.

– Мне ж не выносить твою девочку и не родить – завтра ведь уж точно наступит. И злой меч в руках господина.

– Девочку. Ты сказала. Но кто скажет, что принесёт грядущий день – тебе, мне, Орихалхо?

Эпилог

Здесь я останусь

Кажется, после соития Барбе снял с неё всё до последней нитки, обтёр влажным полотенцем и вымылся сам. А вот где – Галина снова была в сомнениях. Потому что когда её разбудили, вокруг не оказалось ни ковров, ни кожаной покрышки на ложе, ни Барбе. Зато было яркое солнце прямо в глаза и Орихалхо.

– Я… я не опоздала снова?

«Глупая мысль. Всю жизнь учись – полной дурой помрёшь».

– Не беда, – ответила подруга. – Кому надо, тот всегда дождётся. Позвать других женщин?

…Снова вода, которая с головы до ног оплёскивает тебя тугим полукружьем. Прохладная – иной не надо, томность сегодня не придётся ко двору. Девушки из младших учениц обтёрли ещё влажное тело раствором душистого перца, щёки – горным снегом из ледника. Натуральная косметика – кровь сразу так в лицо и бросилась.

Потом стали облачать в шелка, аксамит и парчу. Благодарение богам, хоть клистира до того не вставили, чтобы наряда не испортила. Тоже бывало в обычае.

Бандье и кюлот – длинные, что твоё трико, ткань податливая, упругая, почти эластик. Тугой шёлк нижних покровов чуть вяжет ноги, заставляет выступать горделивой павой. Туфельки, в которые уже сейчас вставляют ноги, похожи на бальные, каблук рюмкой, материя фиолетовая в мелкую розочку.

Наконец, на голову и плечи с шелестом падает само Платье. Ткань двойная шёлковая, похожая на грогрон или гроденапль, но гибкая, где надо – обрисовывает контуры, где не надо – низвергается водопадом лиловых складок. Сшито настолько искусно, что ни шнуровки, ни крючков почти не требуется.

– Орри, кто пожертвовал такое чудо? В отцовых каталогах местных товаров такого не числится.

– В них много чего не числится. Мифрила, к примеру. Или маринованных сильмарилей.

Юмор, однако. Откуда что берётся.

Кружева на головку, о которых поётся в старинном русском романсе, решили не надевать. Равно как и косынки в декольте.

– Вот смушковую накидку с куколем возьми – осень хоть и тёплая, да ветер часто с севера налетает. Не годится, чтобы тебя на людях дрожь пробивала. Позже людям на руки сбросишь.

Орихалхо уже стояла в своём лучшем платье: не том, ярко-синем, но простом, белом с алой строчкой вышивки по подолу и рукавам, с туго заплетенной косой и во всех экзотических боевых регалиях. Но более ни в чём.

– А ты?

– Я холода не боюсь.

– Где это? Ну, всё.

– Морские окрестности замка, рядом с нохрийской часовней. Тебе есть о чём просить своего бога?

– Я ни разу с ним не говорила, пока была в Верте. Разве вот гимн чужой пропела. Боюсь, он меня теперь и лицом к лицу не узнает.

– Тогда говори, пока нас ведут. Он услышит.

В самую последнюю минуту, когда девы-наряжальщицы с поклоном удалились, Орихалхо вспоминает совет главного исполнителя и, как была в ожерельях, заваривает горстку сухих листьев в особом каменном чайничке и, немного подумав, кладёт на такое же блюдце два овсяных коржика.

– Только дурмана не надо, Орри. Хватит с меня вчерашних снов наяву.

– Нет его там.

– И обезболивающего.

– Как скажешь.

Впрочем, никуда они отвар не выплеснули – зачем добру пропадать.

Явились за ними, как только из пиал вытряхнули последние чаинки, с блюдца – крошки. Распахнули дверь, окружили и повели вниз. Четверо алых с руками на эфесах сзади, четверо серых алебардщиков – спереди: народ раздвигать. «Таки моей старшей была комната, – подумала Галина. – Без засова и охраны – лишь со свитой перед дверьми.».

Глаза её тем временем искали среди толпы знакомые лица. Тхеадатхи – вполне цел и здрав. Рауф. Ба, даже сын Моисеев притащился – тризну по всем правилам организовать. Ей до безумия хотелось встретиться глазами с Барбе или хотя бы с Рауди, но она понимала, что это сущий вздор.

– Тебе страшно, – проговорила Орихалхо.

– Было бы удивительно, если нет. Все умные люди боятся. А я, знаешь, всю жизнь хотела с ними сравняться.

– Стоило бы тебе погуще питья заварить. Да как рассчитаешь – вон на меня почти не действует.

– Вчера с того получилась беда, и сегодня, пожалуй, было бы не лучше. Ты большую лепёшку на какой воде замесила?

Та с удивлением обернулась, даже замедлила шаг.

– Орри, ведь ты и мне понемногу всё время подмешивала, так? Прошлый раз на эти твои дрожжи вино попало. С того я и замешкалась. А ближе к ночи, без тебя, Барбе…

– Знаю.

– Мы с ним сошлись. Он ведь тоже ребёнка от меня пожелал.

– Знаю.

– Орри. Это ведь ты его подучила. Ты моё душевное устройство как никто понимаешь.

– Барбе – куда лучше моего. И что? Твоя спина оттого чешется?

– Я поняла. Это в него я была влюблена. Он мне и тебя подставил в качестве замены, и братца своего, лишь бы в самой себе не копалась. Оттого мне без него и мёд был не сладок, и соль не солона.

– Ты всегда хотела невозможного, – вздохнула Орри. – И не мне тебя укорять.

Вокруг следили за их разборкой вполголоса почти благоговейно.

– Достойные иньи, – сказал один из амирских гвардейцев. – Грешно вас поторапливать, но впереди ждут.

Они зашагали дальше. По мере продвижения сами стены, как показалось Галине, начали содрогаться и рождать в себе гулкий ритм.

– Барабаны смерти, – пробормотала Орихалхо. – Они извлекли из тайников барабаны смерти. Их делают из ствола вековых синих кедров, когда те рушатся в бурю, обтягивают кожей павших в бою коней или мулагров и бьют в них поочерёдно обеими ладонями, пока те не сотрутся в кровь.

А ритм словно выталкивал их обеих из пределов замка.

Из тяжёлых, гнетущих стен – на простор.

Где сладко пела морская окарина.

И там барабаны, прогремев последний раз, смолкли.

…То был небольшой амфитеатр наподобие тех, что Галина видела в Италии, только половина, обращённая к замку-горе, была куда более крутой, а выходящая на морской берег – плоской. Процессия появилась из низких, широких ворот, похожих на те, из которых выпускали на арену зверей и гладиаторов.

И круг из песка, на окраине которого её ожидали судья, палач и его подручные, был ослепительно белым.

Галина отделилась от остальных, сбросила меха на руки одного из «красных» и пошла вперёд.

– Игниа Гали, – сказал Салахэддин, – мы дали тебе время и возможность выбора. Ты ею не воспользовалась. В последний раз тебе предлагается покинуть нашу землю и быть счастливой вне её. Мы с тобой лукавили: в Рутене ты не останешься нищей сиротой. Конечно, чем дальше ты думаешь, тем больше рискуешь, что всё сорвётся. Твое решение?

– Такое же, как у моего отца. Теперь я его знаю.

– Тогда я передаю тебя в руки мейстера Трискеля и тех, что составляет с ним триаду – Ахмеда и Ольгерда.

И отступил в сторону.

Ахми дотронулся до плеча женщины, подтолкнул к центру:

– Свечкой опускайся. Как в чинном поклоне. Типа риверданс… реверанс.

Другой парень, чуть постарше, тем временем на вытянутых руках подал Трису широкий скимитар.

– Как тебе – не надо плаху под грудь подоткнуть для упора? Или блестяшку какую впереди в землю воткнуть, чтобы на одну её смотрела? – спросил Ахми.

«Я-то думала, что они хором преклонят колени, как в фильмах, и начнут прощения просить».

– А то повязки наложить. На глаза и руки-ноги. С ними легче, если в голове не закружится и равновесие…

– Спасибо за заботу, уж как-нибудь справлюсь. Муж войны всё-таки, – чуть более звонко, чем требовалось, проговорила женщина.

– Постойте, – вдруг твёрдо вступила Орихалхо. – Кади Салахэддин! Все забыли древний обычай, но я и ты сам – мы-то помним. Заместитель преступника, если хочет, может пойти до конца. Я хочу.

– Дать себя в обмен или в придачу ты можешь, подарить супруге свободу – нет, – с некой печалью проговорил судья.

– Я понимаю. Такая возможность истекла ещё вчера.

– Орри, судья, но я-то не согласна! – вскричала Галина. – Мне ведь как раз нужна свобода.

– Гали, я хочу подарить тебе хоть немного времени.

«Если уж ты моей любви не разделяешь».

– И мне без тебя придётся куда хуже, чем наоборот.

«Как открылось только что».

– Вот уйду – все равно не смогу тебе помешать, – обречённо сказала Галина. – Твори тогда что знаешь. Но не прежде.

А Орихалхо, не торопясь, снимала с себя бесчисленные низанья и подвески, вешала на руку, согнутую в локте.

– Что же, – Салахэддин возвысил голос, – это странно и печально, однако право есть право. Господин Трис, ты сможешь с равной чистотой сработать дважды?

Тот поклонился:

– Мы говорим так. Первому достаётся большая острота, второму – лучшая меткость. Пускай бросают жребий.

– Орри, да не могу я так, – простонала Галина. – Ахми, мы с тобой ведь начали уже.

– Вот ведь задница, – пробормотал Трис до того явственно, что первые ряды услышали более короткий вариант. – Предупредил ведь насчёт стрижки и бритья. Теперь вон держи, Ах, одну бабу за локти, Оль – другую за косу. Мэс, учти, тебе двойной удар будет: один по волосу, скользящий вроде бритвы, другой поперёк шеи.

На трибунах тем временем происходила странная возня. Кади прислушался – и вдруг сделал рукой непонятный жест:

– Все остались на своих местах. Это же…

Со стороны замка по крутым ступеням двигался мужчина, держа на одной руке нечто увлечённо вопящее, другой – время от времени производя отмашку белой тряпкой. Отчего-то люди буквально шарахались, когда он проходил поблизости. Вот он подошёл так близко, что Галина смогла его разглядеть.

Вчерашний лихой курьер. Наездник Белуши.

И на руках у него – дочка её самой.

Подошёл, утвердился в центре, чуть отодвинув декорации в сторону – и судью, и палача с его оружием, и мальчишек-подмастерьев, и супругов, готовых мужественно последовать на тот свет.

– Вот какое дело, мои любимые граждане, – заговорил он. – Насколько я в него вник. Закон и справедливость – оно, разумеется, прекрасно. Вообще замечательно. Однако обратим внимание вот на это.

Поднял девочку за подмышки над своей головой и хорошенько встряхнул, отчего покрывальце окончательно свалилось на песок. Похоже, малая дико образовалась всему этому, потому что заболтала в воздухе ножками и заверещала куда громче прежнего, бодая мужчину пятками в нос и глаза.

– Вот эта юная особа, по решению суда, угодила непосредственно в первое семейство Верта. Ну, самую малость с левой стороны. И главные тяготы попечения о сироте лягут вовсе не на моего брата Рауди. Не на мою милую Зигрид, которая так уж это самое дело любит, что приспособить к основному королевскому занятию её удаётся от силы раз в году. А непосредственно на меня.

Раздались нестройные смешки.

– Ибо все усилия моей жены уходят на вынашивание, вскармливание, тетёшканье и сюсюканье. Вот я и спрашиваю: за какие грехи мне всё это?

Смех возрастал – и вдруг, словно по мановению волшебного жезла, оборвался.

– Я не собираюсь оспаривать приговор и тем более снимать вину с дам Галины и Орихалхо, – продолжил король куда суше. Но у владыки есть право помилования, столь же неотъемлемое от его природы, как право реки – течь в море, а молнии – бить в рудную жилу. И я ныне им пользуюсь. Нет, разумеется, это не означает того, что всё произошедшее стёрто, предано забвению и стало небывшим. Ничто не может возвратиться на круги своя. Поэтому слушайте мое слово!

Я заменяю смерть высылкой на один из островов приграничной цепи. Кажется, вы все в своём патриотическом восторге забыли, что игнья Гали и давно к этому приговорена. Поскольку мэса Орихалхо пожелала разделить участь супруги, она также отправится с игньей Гали. На так называемой казни она уже вдоволь поприсутствовала. Мой братец Рауди уже обосновался на упомянутом островке и весьма тревожится, как бы не остаться одному. Даже без дочери. А теперь…

Он почти не глядя сунул девочку вместе с белым одеяльцем Орри – кроха немедленно потянула в рот одну из наиболее устрашающих бусин – и поманил рукой собравшихся.

– Теперь просьба не толпиться, аки стадо баранов, а разойтись. С каждым, кто замешан, я поговорю в своё время, коего у меня мало до крайности. Но обеих дам хочу здесь и немедленно. Простите, так утомлён событиями, что вроде как неточно выразился. В общем, разрешите пригласить обеих вас в королевские покои для приватной беседы.

Эти покои отличались от их собственных куда большими размерами и полным отсутствием дорогой обстановки. Правда, импортный письменный стол в поздневикторианском стиле впечатлял. И матрас вышиной под самое колено, куда они трое уселись. Прислуги вокруг не толклось никакой. Кьяртан выволок из-под стола жёсткий табурет, из ящика – бутылку и стаканчики. Поставил второе на первое и разлил вино.

– Вот, для покоя душе и сердцу. Мне-то хорошо, мне всё здесь на память приводит былое и юности бурной разгульные дни. Тут ведь был наш дортуар для светских новичков. Тех, кого не собирались глубоко обучать – лишь для почёте и отметки в послужном списке. Что до вас – круто, по-моему, прямиком из римского Колизея попасть в древнегреческий театр. Deus ex machina, а? Или там базилевс.

А теперь самое интересное.

Перенял дитя из объятий Орихалхо, снова развернул пелёнку. Девочка загулила, протянула к нему руки.

– Крепенькая, холод ей нипочём. Смуглая кожа, бойкий нрав, брюнеточка. И только восемь месяцев вынашивания. Я в детишках туго разбираюсь, целых полдюжины своих, не считая неопознанных субъектов, что всё время карабкаются на колени, когда занимаюсь государственными делами. А перед отъездом сюда ещё и с акушерками посоветовался. Рауди, когда примчался в тревоге, так примерно её и описал. Уж никак не Хельмутово семя, оно себя даёт знать чётко: рыжее, долгоносое и с веснушками… Нет, где были его глаза! Где были глаза всех вас, включая почтенного Салахэддина, а ведь он обременён двенадцатью потомками от четырех разнопородных супружниц!

Словом, у тебя, игнья, морянка родилась. Полукровка. Вполне законная.

– Но как же? – ахнула Орри.

– Я тоже спрашивал. Тебе сделали операцию, которая уничтожила всё истинно женское. Вместе с женскими гормонами. Такие соки, если понимаешь. Вся твоя порождающая сила сосредоточилась на мужской стороне и получилась очень мощной.

– Но Гали же рутенка. Такого не бывало. С рутенами не бывало вообще, помимо неё. Между женой ба-нэсхин и мужем из землян – да. У жены-землянки и мужа ба-нэсхин, меж двумя морянами – такое случается. Но и между жёнами морян такого не бывало, что говорить о разных кровях! Гали же рутенка!

– Любое чудо случается впервые. Вы обе до того рискнули своей жизнью и плотью в битве, обе были удручены положением моего брата.

– Это он рассказал? – спросила Галина. – Или пославший…

Тут подруга резко наступила ей на ногу.

– Те, кто его послал, – продолжила Орри. – Семейным развлечением в парилке любовалась уйма народу.

– В Вирте все сплетни как поветрие разносятся, – кивнул король. – Весь воздух ими дышит. Только вот одной из них дать ход никак невозможно, потому что это правда.

Он глубоко вздохнул.

– Мой брат бесплоден и всегда был бесплоден. Но ныне уверился, что может стать отцом. И пока это одно даёт ему силы жить. Поэтому никак нельзя пересматривать ваше дело, милые игньи. А теперь давайте говорить друг другу комплименты. Вы отважно держались – держитесь и впредь. Будет много возни с обустройством, да и сейчас – с отправкой вас на необитаемый остров, снаряжением ладьи, которая, предвижу, будет размером с небольшой бриг. Так что выпьем на посох, как говорится, и расстанемся.

В богатой готийской усадьбе прекрасная Марион осматривает свои девичьи платья: что расставить в талии, что в боках, где убрать тугую опояску, а какие можно с чистой совестью прислуге подарить. И повивальной бабке.

– Не в обиду тебе будь сказано, – говорит благородный сьёр Энгерран Мариньи да-Ромалин, коему теперь есть кому передать своё наследное прозвище. – До сих пор не верится, что этот хитрущий мальчишка – мой. Надо же – улыбается, хоть и семи недель от роду.

– Твой, – так же точно смеётся Марион, – магия живого и крепкого клинка. В далёкой заморской стране Катай родилась. А что улыбается – так это пока нечаянно.

– Прямо страх берёт, на какие ухищрения способны вы, женщины, чтобы переломить судьбу. Живые люди для вас – точно рисованные на картах дамы, короли и валеты.

– Карты? О да, модная рутенская игра. О нет, не людьми я играла и не их символами. Просто разложила на столе перед Великой Матерью веер изображений и позволила распорядиться ими, как ей угодно.

Лодку, непохожую на здешние, вырубленную из целого ствола с наращенными доской бортами, собирали целых три недели. Уже и зима настала, но море по-прежнему даже у берегов не затягивалось льдом. Наполняли лари зерном, посеребрённые внутри цистерны – водой, бочки солониной, коробья из плотной бумаги – сухими травами для заварки снадобий: боялись цинги, гнилой лихорадки и прочих напастей. Будто собирались на другой конец света – пожалуй, так и было.

В последние дни занесли в каюту большие сундуки с одеждой, слесарным и столярным инструментом, малые шкатулки с деньгами, вырученными за продажу части имущества Галины. Буквально за несколько часов до отплытия загнали небольшое стадо молочных верблюдиц – кормить малышку. Та по-прежнему оставалась безымянной, хотя Галина перебирала имя за именем.

Перед самым отплытием появился, наконец, Барбе. Радостный, слегка задумчивый и нимало не смущенный. Поднёс богатые подарки: отменный хирургический набор с запасом безвредных, по его словам, опийных таблеток, ребек для Орихалхо, отделанный перламутром, и – самое главное – Сардера в новой сбруе.

Верхом на Сардере она и выехала на продуваемый ветрами берег: наблюдать за погрузкой. Смирный мул клирика выступал рядом.

– А теперь, когда нас слышат, признайся: это ведь ты Рауди сподобил брату в ноги пасть? Не ради одной безопасности его отправил?

– Положим, он и сам порывался искать правду. Я ему только быстрый путь организовал. И снабдил кое-какими аргументами. Видишь ли, Кьяртану множество таких, как твоё, дел на стол кладут. И половина – рутенских. И добрая треть – о бастардах его приятелей и бастардах бастардов его приятелей. Пока бы поразгрёб. Его женщины о тебе и думать забыли – не их вина, жизнь такая. А Орден Езу умеет подобрать аргументы, за что, собственно, его так не любят.

– Не совсем поняла. Ты сам не мог явиться со своими убойными аргументами? Понадобилось больного гонять?

– Гали моя, – он положил руку на отросшие, словно после тифа, кудряшки. – Я попросту боюсь. Ты ведь видела воочию, каков он? Если узнает обо мне, если хоть кто-нибудь проговорится, что вот есть такой я – позовёт, не удержится. И я тоже – не удержусь. И ладно бы – одному мне на том костре гореть.

– Вот значит, как, – медленно проговорила она, – тогда и я тебе скажу начистоту. Люблю я тебя, такого неладного. С самого начала полюбила и до самой смерти. Что уж ты там об этом помыслил – не столь важно. Холить и лелеять мечту можно и без того. А скоро и ещё кое-кого лелеять и холить. Твою дочь. Бабки говорят, и верно девочка будет.

Кажется, он попробовал удержать слёзы – оттого финальная улыбка вышла кривоватой.

– Знаешь, я непременно вырвусь. Приеду повидаться.

– Не торопись, Я думаю, вокруг острова снова кордон поставят. Уже из-за меня.

– Что, снова Белая Хворь?

Галина кивнула:

– Разгулялась. Опять жиром смазывать, снова растирать от онемения. Надеяться на лучшее. Как говорится, праздник, который всегда с тобой.

– Хоть весточку пришли. Я распоряжусь дать тебе обученных почтарей в клетке.

– Если хочешь. Полагаю, твой Рауди и твой… твой король уже о голубях раньше подумали.

– Только не о таких.

Оба посмотрели друг на друга и, наконец, рассмеялись.

После долгой качки и скуки, которые донимали всех, за исключением младенца, рулевой, наконец, крикнул:

– Лево по борту остров, Явно тот самый – белые турманы как вылетели из клетки, так и не вернулись.

Вдали сияло нечто золотое на белом – снегу или тумане. Сверху опускался купол чистейшей голубизны, заключённый в оправу радуги, по сторонам летели подгоняемые верхним ветром облака.

Причалили, выставили сходни. Первой спустили с них Галину, для чего понадобились усилия двух крепких гребцов, мужа и большая плетёная корзина. Расстелили на большом камне плащ, усадили беременную. Было тепло, несмотря на зиму, – южный ветер тянул долгими влажными порывами, колыхал длинные сухие стебли.

Свели Орихалхо с девочкой. Та для уюта сидела в особом заспинном мешке и вертела головкой во все стороны. На море она заметно подросла. Потом стали спускать грузы.

– Сразу тент натягивайте, как бы дождь не налетел, – командовала Орри.

– Без надобности, – возразил рулевой. – Вон там грот сухой. Здесь единственная бухта, куда можно пристать, вот хозяин и озаботился о складе.

– Загон для мулагриц он тоже оборудовал?

– Орри, не беспокойся, они всё уладят, – Галина подвинулась на сиденье, показала – сядь рядом. – Это ковыль, пырей или рожь вокруг?

– Одичавшая пшеница.

– Почти по Шишкину – был такой рутенский художник. Там ещё посерёдке дуб выписан.

– Будет тебе и дуб, и целая дубовая роща вокруг тихой воды. Внутри острова, где ещё остались не пепелища, а несколько заброшенных домов. Лучший собирались окурить серой и проветрить к нашему приезду. Ты понимаешь, что именно здесь?

– Твоя родина. Чумной атолл.

– Да. Не боишься той, что дремлет столетиями?

Галина обняла подругу:

– Только не с тобой.

– И не с Рауди, верно?

Они дружно встали, замахали руками. Потому что к ним уже скакал Аль-Кхураб со всадником на спине.

Рауди соскочил с седла, щёлкнул дитя по носику, обхватил юный живот обеими руками – сильными, горячими. Сказал вместо «здравствуйте»:

– Ух какой. Долго тебе ещё его таскать, Гали?

– Да месяцев шесть-семь, пожалуй. А там, глядишь, и сама ножками пойдёт, – рассмеялась женщина.

– Уж я ждал-дожидался. И на море во все глаза смотрел. Ну а когда эта пара в небе закувыркалась – понял: близко.

– Ну что ж, показывай жильё. Погоди только – Сардера на берег сведут, – сказала Орри. – я-то, может быть, за твоей спиной и помещусь, но вот живот твоей любимой – вряд ли.

– Любимая у нас с тобой одна. Я не ревнивый. Я, может быть, тебя покрепче её самой люблю.

Дом стоял на особицу, не так далеко от деревни, чтобы трудно было навещать довольно ещё крепкие службы, но и не настолько, чтобы лицезреть давнюю беду. Некрашеные брёвна были соединены лианой, которая от возраста закаменела, внутри было чисто, вдоль стен стояла мебель: лавки и сундуки.

– Своя обстановка, родная, – объяснил Рауди. – Починять только пришлось. В тех избах и столы имеются, и кровати, но я пока не рискнул. Здесь-то поветрие факт не гуляло.

– Точно знаешь? Откуда? – спросила Орихалхо.

– Не ты, что ли, уходя, запись оставила? – ответил он. – После тебя и передо мной тут разве братья Езу гостили – они отчаянные. По смыслу темновата, надо отметить. И размер никакой, и рифмы самые обыкновенные. Но на слух звучит красиво. Я по ней ещё в чистописании тренировался.

Он открыл сундук и вынул лист пергамена с щедрыми завитками и росчерками, потом клочок сероватой бумаги величиной с мужскую ладонь.

– Вот, полюбуйся. Рука у меня, пожалуй, не так тверда, как раньше.

– Хорошо весьма, – нетерпеливо ответила Орихалхо. – Да ты оригинал нам подай!

На клочке изящным, почти женским почерком были выведены строки:

Здесь оазис тёплой земли посреди навсегда опустевших морей,

Непочатая воля, рай для зверья, радужный путь во дворец.

Я лишь гость одинокий с ключом от запретных дверей,

От дрожащих в смятении струн, от хрустальных сердец.

Ухожу весь в слезах, не прощаясь – не сыскал меня охвативших рук.

Девству и чистоте не причастен, к себе неспособен на жалость.

Хоть не мир, но война и мятеж утвердились во мне и вокруг,

Хоть не ищут меня, не зовут – только здесь я останусь.

«Почему же Орихалхо не возражает? – думала про себя Галина, скользя глазами по удивительным строкам. – Морянские пленники, да ещё и дети, скорей всего были неграмотны. И бумага особенная – отец научил меня разбираться в здешних сортах. Каменное волокно вроде асбеста, однако не ядовитое. На вид неказиста, но не подвержена гнили и сухости, в огне не горит, разве что тлеет. На такой секретные агенты пишут».

– Галина, ты что застыла так надолго? Очнись, – позвал её добродушный голос мужчины. – Орри вон говорит – на твёрдую землю стали, домом обзавелись, пора девчонку нарекать. Как ты хочешь?

– Олавирхо, – нисколько не задумываясь, ответила она. – А ту, что родится в начале осени, – Варенькой. Барбариской. Барбари.

«ЗДЕСЬ Я ОСТАНУСЬ».

© Copyright: Тациана Мудрая, 2013

Оглавление

Пролог

Авантюра первая

Авантюра вторая

Авантюра третья

Авантюра четвертая

Авантюра пятая

Авантюра шестая

Авантюра седьмая

Авантюра восьмая

Авантюра девятая

Авантюра десятая

Авантюра одиннадцатая

Авантюра двенадцатая

Авантюра тринадцатая

Авантюра четырнадцатая

Авантюра пятнадцатая

Авантюра шестнадцатая

Эпилог

Здесь я останусь