Текст книги "Мириад островов (СИ)"

Автор книги: Татьяна Мудрая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Красиво, – подытожила Орри, сделав паузу.

– Да, но или память у меня не такая точная, либо переписчик кое-что изменил. Как помню, там не было про Моргэйна: только про довольно безличное дитя. Хотя и ясно было, кто оно.

– Да. Но ты знаешь, кто там встретил их обоих в небольшой крепости Ас-Сагр? Белый шайх Яхья ибн-Юсуф из Братства Чистоты. Морянин-полукровка, за которым в те времена не признавали даже пола. Я ведь говорила тебе и повторяю: не любят тех, кто встаёт между мирами. Они, по-вашему – ни пава, ни ворона. Обыкновенный полуморянин не зачинает, не всякого и всякую может и оплодотворить, – это граница между ним и его соплеменниками. Такая же наполовину морянка неспособна заменить собой убитого мужа. До недавних пор не было таким иных мест, кроме самых опасных. Куда там! До сего времени кличут их ублюдками монахов-ассизцев, впервые благословивших смешанные браки вместе с их плодами. Что оскорбительно вдвойне – братья ведь соблюдают обет целомудрия. Вот поэтому кхафха-морхион искони находили себе пристанище в тех местах Верта, на которые никто не претендовал. На дальнем востоке Сконда, про который распускали слухи, что твои рутенцы заходят туда, как к себе домой.

– Вот как? Я думала, наоборот. Именно оттуда мой народ прыгает в воду.

– Этого не было вначале. Это стало так, когда Братство Чистоты повернуло своё лицо к морянам с их необыкновенными талантами. Проклятые и благословенные – у них от природы получалось пересекать границу между мирами в своём радужном, своём северном мире.

И когда кхафха-морхион обучили тому, что преподают каждому здоровому землянскому скондцу, они смогли перекрыть границу. Собственно, не совсем так: направить копьё в сторону, обратную прежней. Так что война не могла прийти оттуда и сама по себе угасла.

– А почему нечистокровные ба-нэсхин?

– Чистая кровь так явно непохожа ни на одну рутенскую расу.

– То есть Верт, помимо прочего, шпионит за Большой Землёй?

– Умна и догадлива. Через все логические цепи скачешь. Да конечно, понемногу: ты ведь понимаешь, как вы для нас опасны.

– На что мне обидеться: на опасность или на «вы»?

– Да на что хочешь, – чтобы смягчить свои слова, Орри приобняла Галину за шею. – Дело не в том. Ты ведь знаешь, что и у твоих соплеменников бывают муженщины, женомужи и множество иных оттенков?

– Ну, мы не любим признавать такое. По закону просто: можешь в принципе родить – женщина, остальные – мужчины.

– Ха! Вот бы сюда, в Верт, этих ваших законников! А пуще того в Морскую Обитель или Сконд. Но о чём бишь я? В замке Ас-Сагр именно шайх Яхья был учителем отрока Мора. Дед его не знал всего и не видел. Но когда смотрит небо – смотрят и люди. Моргэйн был почти что юным мужем, а шайх – исключением изо всех правил. Однажды они сошлись…

– Орри, довольно.

– Я лишь хочу растолковать тебе насчёт переписчика…

– Довольно, говорю.

Много позже Галина укоряла себя, что поддалась чисто земному фарисейству и полезла со своим уставом в чужой… нет, не монастырь. В чужую твердыню. Взялась с порога осуждать иной образ мыслей.

Но, возможно, некто наверху решил за неё, что не нуждается она в предварениях и предупреждениях друга? И та почти болезненная судорога, что после слова «сошлись» началась в животе и плавно спустилась книзу, была послана как знак?

Потому что Орихалхо прочла выражение глаз рутенки по-своему.

– Я что хотела сказать до того, как увидела твои бумаги, – сказала она. – Малыш Армени… Он крепится изо всех сил, но ему очень плохо. Нельзя до бесконечности прятать от него всё острое. Ты госпожа стихий и душа отряда. Он вовсе не мужеложец – просто юность выбирает из доступного ей. Иди к нему и подари часть моей исконной доли.

Тогда высокая сэния, взысканная вниманием жён куда более значимых, чем сама она, пошла, и подошла к тоскующему тяжко, и сказала утешительные слова. И случилось между ними обоими то, что случилось.

Авантюра одиннадцатая

«Вот как, значит, это бывает по всем правилам, – чуть ошалело думала Галина, простираясь рядом со сладко сопящим Армени на запасном вальтрапе и подтыкая под спину краешек другого. – Странно – мне всё, прости Господи, казалось, что мальчик по старой привычке перепутал два рядом лежащих отверстия. И от вящего усердия мозоли во мне натёр».

Было чуть конфузно лежать вот так на виду всего молодёжного лагеря. Кроме того, её тянуло прижаться к широкой спине, не так давно поросшей мужским грубым волосом, даже уткнуться носом в лопатки, но это было недостойным делом. Сырой бабской маетой, как говаривал один русский и советский писатель.

К тому же прочие парни уголком глаза да наблюдали за ходом религиозной церемонии. Уволочь свою добычу в кусты они ей сразу не дали – боялись, что старшая при случае не совладает с отчаянием своего подшефного и даже, напротив, подтолкнёт юнца к неминуемому. Но всё разыгралось как по нотам: Галина не пыталась начать с ласковых причетов, наоборот, мало не прикрикнула на угрюмца, назвав его полным именем. Армени-бн-Хваухли. (Жуть полнейшая.) Но когда он поднял глаза и всхлипнул, тихо улыбнулась навстречу и матерински обхватила кудлатую голову обеими руками. Дальнейшее случилось как бы само по себе: оба стали на колени, носы и губы сей же час нашли друг друга, алчные пальцы теребили застёжку за застёжкой, узелок за узелком, пока весь фасад не распахнулся настежь, при виде набрякшей по направлению к небесам плоти она смутилась и густо покраснела, как девчонка…

И каким-то странным образом именно оттого всё в конечном счёте срослось. Нет, не было никакого помутнения разума и сердечного трепета. Так просто, так же чисто, как обоим напиться воды: не стаканом, не фонтаном, но из родника.

«Похоже, что мою девственность отверзали не однажды – и всё самыми экзотическими способами, – сказала себе Галина, дотрагиваясь пальцем до припухших, измусоленных губ. – По крайней мере трижды, если не все четыре. И, чёрт, кинжалом было не так больно, как сегодня».

Кажется, она всё-таки задрёмывала – тоже не раз и не два. Сначала, когда малыш впервые как следует управился со своим делом и пал ничком, жарко дыша ей в волосы, – от облегчения. То есть пал он, а испытала блаженную лёгкость она. Арми только приступил к самой тяжкой части своих обязанностей. Должно быть, именно тогда и перетащил её поближе к зарослям на куске доброго сукна. В полусне Галине мнилось кое-что уж совсем ни в какие ворота не лезущее: будто у любовника выросло три головы с тремя шершавыми языками, и теперь он ублажал свою даму втройне.

Следующее просветление принесло умилительную картину двух ложек в одном тесном футляре: осенние ночи и в Сконде холодны. По слухам, тут даже зима бывает, даром что Восток. С холодными бурями, снегом и градом.

А теперь девушка проснулась окончательно. Предрассветный холод вонзался в мозги стеклянной шпагой, трава рядом с лицом была оторочена инеем, и…и вообще неловко просыпаться бок о бок с мужчиной на виду у всего воинского подразделения.

Выскользнула из кокона, изогнувшись, как червяк, и волоча за собой одежду. Вроде бы Арми собрал всё в такой славный аккуратный кокончик, ну и где всё это? В удалом запале снова разметали?

Хорошо – спят все, кроме скромняги на часах. Галина мигом нацепила на себя все причиндалы… ох, повязка-то нестирана, поясница не умащена, и вообще затмение нашло.

По-пластунски добралась до своего шатра, отвернула полог. Воровски скользнула под него – и на коврик, на место, словно псина.

– Как долго, – пробормотала Орихалхо. – Удоволила младенца? В петлю больше не полезет? Ты извини, если что не так…

Галина не ответила – просто не знала, каким образом среагировать. Робко дотронулась до руки.

– Спи уж, работничек, – пробормотала морянка.

После дня пути, уже, можно сказать, на подступах к восточной столице, Армени подошёл к Галине с самой торжественной миной из возможных.

– Сэниа Гали почтила меня соитием, – сказал он. – Поэтому я обязан ей отплатить. Они с сэнией Орихалхо занимаются фехтованием и прочими искусствами? Разумеется, наистаршая госпожа – мастер. Но она может лишь показать, отчасти передать, но не преподать науку оружия. Как и где обучать – её саму не учили. По воле судьбы я знаю кое-что из этого. Если госпожа стихий изволит стать со мной в дневную пару – я покажу.

Методика? Эти пацаны неплохо различают саму науку и методику её преподавания? Шок – отчего-то даже больший, чем в том, что касалось нетрадиционного и вообще секса.

Взяли дубинки, отошли чуть в сторону от того круга, что готовились вытоптать на лугу его азартные сородичи.

– Сэниа Орри показывала моей старшей подвижный овал защиты? Так вот, его надо не создавать, не очерчивать. А находить и навязывать удачное для тебя место тому, кто напротив. Вот как солнце в глаза.

– Снова слова.

– Да и нет. Вы с тёмной сэнией составили прочную пару, оттого её знание перетекает к вам без особых помех. Я и сэниа Гали – лишь частичная, временная пара, Но пока это помнят наши тела – можно и передать ощущение.

«Мистика».

– Арми, ты не можешь называть меня на «ты»? Чтобы не изворачиваться всякий раз.

– Тогда… Прошу, возьми меня за руку и следи, что говорит тебе моё тело.

Так они двинулись вдаль от дороги.

– Слушай мою кровь, – тихо сказал Арми. – Она скажет.

По мере того, как природа вокруг – отчего-то весьма быстро – становилась всё безлюдней, всё меньше пахла человеком, в пальцах девушки всё настойчивей возрастал ритмический зуд и некое гудение. Это было странно: рой незримых и бесплотных букашек забрался под кожу и играл там в свои игры. Юноша молчал, только однажды коротко кивнул ей: терпи.

Мелкая вибрация внедрялась под кожу, сотрясала мышцы, палила нервы. Лиственные краски вокруг – охра, бронза, ярь-медянка – зажигались внутренним огнём. Трава хрустела под ногами, как фантик пустой бутыли, утренний ледок на лужах лопался под подошвой с протяжным гулом. Галина чувствовала, что путается в образах и ощущениях, сходит с ума.

– Это хорошо. Скоро уже, – подбодрил юноша.

Внезапно мир натянулся до предела – лопнул – взорвался фейерверком вместе с болью.

И стал новым, протяжно чистым, звонко красочным. Влился в неё обратно чистой радостью. И мощью.

– Здесь узел природных сил, – подтвердил Армени. – Небольшой, правда, но тебе хватит. За крупными охотятся строители крепостей и храмов, перебивают их друг у друга. Но мало кто умеет определять их прямо и точно. Улавливают побочные признаки…

– Косвенные, да. Места силы.

– Ты говоришь о том же более привычными тебе словами? Да, так. В следующий раз ты почуешь силу одна, без меня, и куда слабее. Но почуешь, как хороший зверь. Словно некий островок, убежище. Будет защищать тебя. Немного учить – как волчица натаскивает на добычу детёнышей.

«В точности как там. В анклаве рутенского рассказа. Арми что – его знает? Многие в Верте грамотны и читали, говорит Орри».

– Ты будешь вот прямо здесь учить меня своему мастерству?

– Нет, оно не настолько больше того, что ты уже имеешь. Но пускай обе моих старших выбирают такие узлы.

– Тебя-то самого кто на них навёл?

– Однажды я побывал в одном из таких мест, куда мы сейчас направляемся. Не прижился – были разные причины. Успел пройтись по самым верхам.

На том всё и закончилось. Вечером Галина рассказала обо всём и спросила подругу:

– Ты ради этого напустила меня на Армени? Ради его природного магнетизма?

– Не только. Да, ты заметила, что он побаивается возвращаться на дальние рубежи?

– Заметила. Тень какую-то на душе. Сама боюсь примерно того же. Не вернуться, ты понимаешь.

– А идти вперёд, – Орихалхо усмехнулась. – Нет, я в глубине души хотела тебе ребёнка. Сама-то я многажды бесплодна. Но совсем забыла, что для землянок их дитя – словно бомба с подпаленным фитилём. Не вольный навигатор, как у ба-нэсхин и тех немногих, в ком сильна их кровь. И сейчас не время тебе зачинать и взращивать.

– Вот-вот, – Галина потянулась, обвила шею спутницы рукой. – То всё пытаешься сотворить из меня воина, то разводишь сантименты по поводу грудных ребятишек.

– Одно другому не очень мешает, – сказала Орихалхо. – лишь бы стало кому на руки младенца сложить. А таких рук и у нас, и особенно у скондцев бывает достаточно.

– Даже для смуглявок?

– Даже. Ведь они, как-никак дети. Ну, твоё-то светленьким будет.

«А что там у нас говорилось по поводу расизма?»

В середине следующего дня их настиг Скон-Дархан.

Он был не похож ни на казённые российские города, ни на Москву-столицу-нашей-Родины, ни на Санкт-Петербург. «Москва-Питер, вот и нос вытер», с юмором декламировала бабушка старинное присловье. В эпоху мегаполисов оба города почти слились дальними предместьями, так что безнадзорного пространства между ними еле хватало, чтобы хорошенько высморкаться. Это было незадолго до Белой Болезни и женских резерваций, поэтому своё знание других столиц, древних и современных, Галина почерпнула из интернета. Но и там находилось почти то же самое.

А здесь не было ни крепостных стен и притулившихся к ним крестьянских лачуг, ни бесформенных трущоб, ни даже загородных резиденций знати и богатеев. Больше всего раскинувшееся перед ними зрелище напоминало миниатюру из «Великолепного часослова герцога Беррийского» с изображением охотников, что так поразила её при первом знакомстве. Вокруг поляны кольцом возвышались осенние деревья, а над ними буквально парили узкие четырехугольные твердыни замков, словно пришельцы из иного времени и эпохи. Из Космоса.

– Ох. Это дворцы?

– Ни один разумный скондец не станет без большой нужды забираться на этаж, – ответила ей Орихалхо. – Дома Книги, гостиницы с конюшнями – про караван-сараи читала у себя? Как ни удивительно, кладовые всяких редкостей не первого разряда. Гигантские проходные дворы в дни мира и цепь укреплённых башен во время войны.

– Я думала, что самое ценное прячут внутри.

– Верно думала. Осаждающим при случае будет чем заняться, а население во время грабежа успеет ускользнуть в прорехи. И даже унести наилучшее своё достояние. Сердце Вард-ад-Дунья.

– Что такое это Вард…

Не слышала? Скон-Дархан – официальное, парадное имя. То есть скондский город, где находится ставка главного амира и над которым – ну, в переносном смысле – развевается его знамя. Оттого Скон имеет тарханную грамоту и, значит, не платит никаких налогов. А имя любви – Вард-ад-Дунья – означает Розу Мира.

– Как у писателя по имени Даниил Андреев. Так называется знаменитая у рутенов книга. У него там есть ещё такая потусторонняя Олирна – земля блаженной, изначальной весны.

– Не к нам. Дунья – это ближний мир. Андреевскую Розу Мира точнее было бы перевести «Вард-ал-Эхирату». Роза дальних земель. Полей Блаженства. Символ, в который обратилось живое и страстное существо.

– Ты так говоришь о человеке?

– Да, У города не так давно появилась покровительница – или покровитель. Не знаю, как точнее сказать. Не из Морского народа, однако многим похожая на лучших из лучших ба-инхсани. Юхан Дарк дю Ли. Юханна Вробуржская. Видела укреплённый город Вробург-на– Скале? Во время одной из войн за престол Запада его осадили. Она была там главным Мастером Оружия, а отряд молодых скондцев был призван снимать осаду.

– И она погибла?

– Не совсем обычным образом. Под самый конец военных действий попала в госпиталь. Там были раненые из обоих лагерей, и когда ненароком над ними всеми подпалили крышу, Юханна вынесла на себе едва ли не больше былых врагов, чем до того убила. А потом её любимый порох, что хранился неподалёку, взорвался, и огонь принял в себя тело. Так рассказывают в житии святой – или святого. Юханна ведь имя мужское, а те, кто знал деву при жизни, все умерли. Теперь её сердце, которое не сгорело, заключили в небольшую раку или дароносицу – не знаю, как сказать. А вокруг соорудили небольшую церковь.

– Хотя сама она не из Вробурга родом и даже ни разу в Сконде не бывала, – уточнил основательный Тхеадатхи.

Так беседуя, они во главе отряда подъехали к кольцу пригородных слободок, еле заметных среди гущины разноцветных листьев, далеко ещё не осыпавшихся. Вернее, глаз-то и впрямь не замечал дворов, заросших бурьяном, и домиков мышиного оттенка, зато нос и желудок сразу начинали бурно протестовать.

– Боги, что это?

– Издержки цивилизации. Свечники, мыловары и кожевенных дел мастера. Это ещё ветер в нашу сторону повеял. Здесь тоже имеется своя роза – ветров. В городе почти не чувствуется, а вот кто на них войной пойдёт, тому тоже с походом достанется.

Галине отчего-то вспомнилось, что свечи и мыло варят с добавлением жира, не исключено – человечьего. Павших противников. Дальше фантазировать на тему никак не хотелось.

Тем более что свежий ветерок тотчас развеял всё сомнительное для души и тела, а тут и пригороды кончились. Через пологий ров, заросший шиповником, была перекинута пологая арка моста, плющ карабкался по опорам и перилам. Всадники прошли по нему по четверо в шеренге.

И сразу встали перед их глазами большие четырёхугольные монолиты с навершием из небольших зубчатых башенок, облицованные светло-серым мрамором. Они словно вырастали из шубы дикого винограда, который вцеплялся коготками в щели и поднимался по кладке на огромную высоту, но самым удивительным образом не разрушал камень, а, похоже, рождал с ним своего рода симбиоз. Дорога замыкалась вокруг них кольцом, от него тянулись ветви улиц, которые делили Скон-Дархан на неровные с виду ломти.

– Мы можем остановиться в одной из ближних хоромин и рядом с нею вымыться, – предложила Орихалко. – Или пройти Скон насквозь парадным маршем и остановиться на противоположной стороне.

– Все пришельцы должны навестить Часовню Странников, прежде чем начать какие-либо дела, – ответили ей.

– Но ведь непристойно молиться грязными и пыльными, – разноголосо отозвались другие.

– А искушать судьбу – пристойно? В Сконе временами будто на ниточке повисаешь.

– Как ты, Гали моя, что решишь? – спросила морянка.

– Мне непременно надо решать? Я ведь самая чуждая из чужачек, – ответила девушка. – Но вот что подумайте: на площади рядом с храмом отыщется место для добрых пяти десятков лошадей с их конскими яблоками?

Народ одобрительно зашумел. Орри смачно хихикнула:

– Грубая проза, как и обычно, перевесила напыщенный эпос. Заворачиваем в ближайший дворец для путешественников!

Как ни удивительно, гостиница в самом деле расположилась на нижнем этаже громадного строения, вытянутого кверху. Это слегка напомнило Галине знаменитый московский «Дом на ходулях», только вместо перевёрнутых латинских «V» тут были разлатые «A» c непропорционально малой верхней частью. В трапециевидную нижнюю половину были вписаны длинные бруски конюшен. Лошади, мулы, носилки и экипажи стояли здесь бок о бок с хозяевами, которые обычно занимали комнатку, немногим большую денника и такую же безукоризненно чистую. А поскольку Орихалко воспротивилась разделению сил, им отдали один из пустующих складов – и говорите спасибо, господа, что нынче не сезон для торговли и паломничеств.

Расседлали лошадок, хорошенько протёрли тряпками, развели по денникам. Вывернули из кофров и сундуков имущество – просушить. Потолковали с конюхом, довольно хилым на вид парнишкой, насчет того, чтобы напоить и задать всем корму, когда можно будет.

И едва успели развернуть тонкие постели, чтобы отдышаться, повалившись на них навзничь, как невдалеке гулко и однотонно затрубили рога.

– Что это? – с лёгким беспокойством спросила Галина.

– Зовут в баню. Ох, я и забыла, что ближе к зиме под вечер тоже котлы разогревают. Думала – пожуём чего ни на то и из одной колоды со скотиной ополоснёмся. Последнее было шуткой – четвероногих поили из кожаного ведра, хотя то, что оставалось на донце, нередко выплёскивалось на шкуру заметно тоньше лошадиной.

Бывалый народ уже зашевелился, прочие подтягивались.

– Ребята, по два медяника на рыло наскребём? Прошлый раз больше не потребовали. Еще бы лучше – по три, чтобы уж с кофе и сладостями.

Галина, естественно, знала от отца, что вестфольдская и франзонская золотая марка – это полторы готийских и составляет примерно шестьдесят серебряников, тогда как готийская – в лучшем случае сорок. Медных грошей, или медяников, или в просторечии медянок, в одном серебрянике от девяноста до ста двадцати, в зависимости от чеканки. Жизнь преступника обходится от шести до двенадцати марок, вира за случайное убийство невинного человека – не менее чем в пятнадцать. Первые марки платит маэстрат, вторые – маэстрату: для передачи семье покойника.

Таким образом, чистота в Скон-Дархане стоила очень дёшево.

Орри же продолжала командовать:

– У кого есть чистая смена – захватите, пожалуй, только там все равно грязное выстирают, прокатают и кстати потравят насекомых. Ожидайте того, что в родимое стойло вернётесь за полночь, распаренные и голодные. Со своими харчами в баню не пускают, берите медь, а ещё лучше серебро для повара. Мы что – совсем обнищали?

– Орри, я, по правде говоря, не понимаю, откуда эти-то гроши возьмутся, – полушёпотом проговорила Галина.

– Свои трачу, – заговорщицки прошептала та.

– А точнее?

– Попросила союз ромалинских купцов выдать мне вексель под залог нерушимых сокровищ, запрятанных в женском монастыре. Сроком на двадцать лет без оборота на тебя и дробления основного капитала. Получить деньги по векселю можно в любом месте Вертдома, но адресован он скондским негоциантам. Процент будет покрываться за счёт моего воинского жалованья, которое до сей поры благополучно оседало в казне града Лутении, а основная сумма целевая. Освоение выморочных земель.

– Ну, запутала меня вконец. Вроде бы я сама купеческая дочь… Тут есть подвох?

– Небольшой. Твоё имущество, как я уже сказала, – неотделимая от тебя часть, подобие вашего рутенского мажората. Вместо денег и добра с нас обеих могут потребовать наполнить своим трудом эти пустые земли. Кстати, на то и делают свой расчёт король и Совет Высоких Защитников: войны и мор обезлюдили материк и ещё больше – архипелаги. Но платить понадобится по истечении двух десятков лет, когда любой наёмник или помрёт, или захочет осесть вместе с семейством.

– Потребовать – с обеих?

– Не сердись. Ведь я не лгала никому, что мы заключили полюбовный союз без закрепления на письме. Подобное уважают не в одном только Сконде.

– Постой. Кое-что из этого я просекла. Ты заявила, что те сундуки – это мой дар тебе? Будто я покупаю тебя как мужа?

– Или жену. Для Сконда такое без большой разницы. Залог нужен на случай развода. И ты своей собственности нимало не теряешь. При полюбовном или каком ином расторжении нашего союза она останется за тобой – или вернётся к тебе: с какой стороны уж на это посмотреть.

Галина посмотрела в глаза подруге: честные, с юморком и какими-то светлыми бликами против зрачка.

– Похоже, мне промыли мозги раньше волос в бане. Что же – пускай. Как говорится, дело долгое, можно и вовсе не тревожиться. Или ишак помрёт, или падишах.

– Рутенская пословица?

– Изречение некоего Ходжи Насреддина, Он тоже взял деньги под залог – того, что выучит падишахского осла читать священную книгу.

– А, в Вард-ад-Дунья есть похожая учительная притча. Даже не одна.

Но тут их обеих заторопили, и вся компания направилась в храм гигиены, который был расположен в фундаменте соседнего небоскрёба.

Пройдя под арки, гораздо более массивные, чем в гостинице, честная компания оказалась в интерьере, во всех смыслах впечатляющем.

Во-первых, здесь снова оказались настоящие стёкла. Причём матовые. Во-вторых, тамбур за невысокой дверью был никак не меньше иного помещения для оглашенных: вся их партия разместилась в нём без труда. И в-третьих, когда Орихалхо рассчиталась с привратником, перед ними открылся вход в подобие зимнего сада под куполом из полупрозрачных плит белого мрамора, что были закреплёны в восьмиугольных ячеях. Проёмы арок, поддерживающих купол, формой напоминали сердце – стилизованное, не настоящее. Полы были из клинкерного кирпича, лежанки вокруг бассейна – тоже мраморные, сходящиеся к круглой середине как лепестки ромашки, а над самим водоёмом свисала на цепи бронзовая курильница, разбрасывая по стенам оранжевые блики и источая знойные ароматы. Над тёмным зеркалом воды курился почти невидимый пар.

– Ну как, хорошо? – спросила Орихалхо подругу.

– Красиво. Что, нам сразу туда нырять?

– Принято сначала раздеться и полежать на пляже.

– Вместе с мужчинами?

– Сегодня мужской день и пока все свои.

– Орри, а клозет тут где?

Это вопрос нимало не возникал на природе, где за каждым кустом был для них укромный дом. Ни в гостинице: весь навоз оседал в соломе денников и составлял, как оказалось, немалую часть их платы. В Сконде не собирались упускать ни капли природных щедрот.

– Клозет…Это чего – нужник? Что значит – деловая женщина! Никакой поэзии. Да мы один из них прошли: чуть ближе к входным дверям. Там ещё кувшин стоит за частой решёткой, чтобы обмыться и не поганить общую воду. Думаю, таких закоулочков тут с десяток.

К удивлению Галины, в отхожем месте обходились без рутенских наворотов: просто отверстие в полу, ограждённое мраморным то ли бортиком, то ли козырьком. Оттуда повевало лёгким бризом, но совсем не воняло. Кажется, ей уже объясняли про воздушный замок, бегучую воду или нечто похожее.

Когда девушка вернулась – уже изрядно пропотевшая, – мальчишки и даже Орри уже успели раздеться и нежились на мраморных плитах наподобие римских сенаторов, беспечно разговаривая друг с другом. Из одежды на них были только банные простыни.

– Бросай платье под любую из арок, там подберут, – сказала ей Орри. – Возвратят примерно через час-полтора. На полотенце, которое ты получишь там в обмен, двойной ярлычок: одна половина остаётся, другой метят твою стирку. Как уж получается – не знаю, но путают вещи они редко, а теряют и вообще никогда.

– Орри, – взмолилась девушка. – Тут что – отдельных кабинетов не заведено?

– Боги морских глубин! Никак воображаешь себя одной из баали?

Орри покачала головой и объяснила не таким ёрническим тоном:

– Баали считают наготу священной. Это они приучили скондских женщин беречь своё тело и даже лицо пуще чести. Но одна и та же радуга по-разному преломляется в различных кристаллах. В доме позволено многое, чего нет на улице. Рядом с водой не то, что на суше. Ты можешь одарить видом своей наготы, можешь поманить, а можешь и поставить лаковую завесу между тобой и всеми прочими. Учись такому. Помни: стыд находится внутри твоей головы и больше нигде. Не выпускай его наружу: притянет, когда ты того не хочешь. Будь холодна, когда пожелаешь, и горяча, когда тебе необходим другой или другая.

– А моя зараза?

– Разве тебе не сказали? Она не передаётся через воду. Только через длительное касание, если выпадет плохой жребий. У нас не Рутен.

Посмотрела на голую, тощую, как белая китайская редька, подругу и смилостивилась:

– Поди завернись в простыню до подмышек, чтобы до времени не показывать, чем ты худо-бедно отличаешься от остальных.

Всё-таки когда настала пора смывать с себя пот, им обеим было оказано снисхождение: появились солидные клиенты, не желающие иметь никакого отношения к развесёлой и чуточку нагловатой компании бастардов, пьяной без вина. Их быстро направляли в малые кабинеты для дружеских и деловых встреч, и Орихалхо, узрев такое неравноправие, захватила для них с Галиной крошечную келью с неглубокой ванной, в которой плавали цветочные лепестки, и лежанкой на две персоны. Договорилась кстати, что кофе со всем, что к нему причитается, подадут прямо на место, а слепорожденного массажиста заменят на массажистку, которая не прочь заработать лишний дирхам (равный аж четверти серебряника).

– Это не для тебя, если не хочешь блистать своими плешками. Хотя зря отказываешься, ох, зря. И заразу не разнесёт – для каждого у неё особые перчатки и отдельный флакончик с маслом, – и здоровья тебе прибавит. Я после такой разминки двоих наших мужчин могу побороть.

Но Галина не поддалась искушению. Только плавала, давно уже чистая, в чуть замыленной водице, которая поразительно долго сохраняла приятное тепло, и с ехидством смотрела, как коренастая бабёнка отплясывает джигу на костях распростёртой ничком Орри, до того размолотив ей мышцы в полнейший кисель.

Оставшись одни, девушки занялись любовью, а немного позже с наслаждением пили из чашечек густо-коричневый напиток, закусывая хинную горечь жирным, хрустящим и тягуче-приторным.

– У нас в Рутене и машины есть для того, чтобы прогонять пар через порошок, и уйма разных технологий, все сладкие: под пенкой, на воде, на молоке, на песке…Ой. Я малость перепутала, это турочку на горячий песок ставят. Вот не думала, что можно так просто – и так вкусно.

– На контрасте работает, – объяснила Орри. – Горькое – сладкое. Чтобы его создать, нужно мастерство никак не меньшее, чем сготовить кофе сам по себе.

Приятную во всех отношениях беседу перебил азартный шум голосов из укромного пространства, находящегося рядом с ними. Что слегка озадачивало – в нём не слышалось ничего похожего на сладострастие того или иного толка.

– Орри, что там у нас рядом?

О, я снова забыла. Последний официальный визит был, увы, года два назад. Ночью деловые люди столицы и их гости занимаются такими вещами, какие неприлично показывать дню. Совершают хитроумные сделки, оговаривают условия, на каких пойдет контрабанда из Рутена, дают деньги в рост…

– Как я помню, последним у нас в так называемые Средние века евреи занимались. И дело считалось очень сомнительным.

– Иудеи в Верте числятся по тому же разряду, что и нохрийцы. И те, и другие с равным искусством манипулируют своими земными святынями и своей прибылью.

– Вот, значит, у кого ты свои векселя обналичиваешь?

Орихалхо чуть помрачнела:

– Я тебе во всём дам отчёт, но – не кажется ли тебе, что мы не так проводим время?

– Орри, для меня отцовы накопления немногим больше дорожной пыли. А ты расточаешь своё жалованье. Вот отыщу сейчас какого-нибудь… ах, менялу, что ли? И напишу на твоё имя дарственную.

– Сейчас? – рассмеялась морянка. – В таком наряде и настроении ума?

Теперь смеялись обе.

А потом похоже, что заснули, – и никто отчего-то не беспокоил странников.

«Ну нет, я так эти дела не оставлю, – думала в полусне рутенка. – Позже настою на своём или даже одна схожу к юристу… Как их тут именуют? Кади?»

На рассвете им всем принесли одежду: отпаренную, выглаженную, по необходимости заштопанную – и такую тесную, что едва напялилась на влажное тело.

И все они отбыли в малое паломничество – как и должно, пешком, сами чистые, в чистой одежде, с чистыми помыслами и условно чистым от грубой еды желудком.

В розовеющем свете зари город был прекрасен. Низкие дома, по самую плоскую крышу погружённые в лиственное пламя. Храмы трёх главных религий с островерхими колоколенками и минаретами. Молельные дома для мужчин и широко раскинувшиеся двухэтажные дворцы для женских собраний: с колоннадами, как Парфенон, или огромными окнами бесценной работы. «Делали на островах, – поясняла Орри. – Сколько в них рутенского – никто не знает». Кварталы мастеров – десятка два-три домов, собранных в неправильный четырехугольник, с семейными общежитиями, цехами, дворами для ребятишек, мечетью или часовенкой посередине.