Текст книги "В лабиринте миров (СИ)"

Автор книги: Татьяна Любушкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Как нет?! Конечно, есть! Реальность – она всегда реальность, даже если тупиковая. Не покинь тебя старухи, всё бы пошло именно по такому сценарию. С небольшими отклонениями. И к тому же Август...

Ах, Август! Я и забыла о нём.

– Я помогу твоему брату. Но ты мне расскажешь всё о действии тени.

Вениамин деловито плюнул на свою ладонь и протянул мне руку для пожатия. Я поморщилась, но пожала слюнявую лапу.

Глава 27

Тотошка пропал. В доме с привидениями.

Самым неприятным открытием, был не обман, и не осознание собственной беспомощности, нет. Пропал Тотошка. Мой несносный, но верный дружок.

– Он остался в той реальности, – пояснил Вениамин. – Когда ты раскрыла тайну старух, он бросился на них. Они увели тебя в другую реальность, я пошёл за тобой, а твой питомец остался там.

– И что теперь?

Вениамин пожал плечами.

– Я же сказал – реальность тупиковая. Она рассеется, и мы узнаем правду. Осталось немного, потерпи.

Мы, я и Вениамин покинули квартиру и сидели на скамейке в сквере, напротив дома бабки Веры. Мне хотелось встретить обманщиц лицом к лицу, но Вениамин настоятельно советовал уклониться от встречи.

– Ты ещё увидишь их, хозяйка, если захочешь, – вкрадчиво вразумлял он меня. – Но сейчас это неблагоразумно. Есть более важные задачи.

– Твой брат Август?

– Нет, твои отношения с собственной тенью.

Пришлось признать, что Вениамин прав.

В ожидании мы не бездействовали. Вениамин учил меня управлять собственной тенью, а я прилежно перенимала опыт маленького домового.

– Тень многогранна. Это есть отражение, способ, уйти в иную реальность, твоя защита и твоя слабость. Управляя тенью, ты управляешь вселенной, под названием – Я. Если тень поработит тебя, ты навсегда уйдёшь в созданную ею реальность. И какой она будет – одному богу известно.

– Вениамин, а бог есть?

– Есть, – Вениамин кинул вверх слепленный снежок. – Что ты видишь?

– Снежок.

– И всё?

– Он летел. Потом упал и рассыпался.

– И всё? Отбрось тень.

Снежок снова полетел вверх, но на этот раз исчез прямо над головой Вениамина.

– Что за фокус?

– Это не фокус. Тень на твоих плечах, помогает видеть тебе скрытую действительность, но только в этой реальности. Хочешь переступать пороги разных реальностей – делай это без тени.

– Но я слабею. Физически. Теряю потоки информации.

– Глупости. Кто тебе сказал? Пойми, не ты зависишь от тени, тень зависит от тебя. Сейчас она управляет тобой, но стоит тебе поменяться с ней местами, как мир заиграет совсем иными красками.

Я училась обходиться без тени, так, словно младенец делает первые шаги без помощи материнских рук, словно птенец, выброшенный из гнезда и впервые расправивший крылья.

Это было трудно.

– Сколько ты здесь? В Нижнем слое?

– Не долго. Дней десять, наверное. Может меньше.

– Это хорошо. Ещё немного и тень навсегда припечатала бы тебя к здешней реальности, сделав её единственной. Но сейчас ещё не поздно исправить ситуацию.

Я была усердной ученицей, и тень скоро подчинилась мне. Она покорно следовала за мной, как и положено тени, легко пронзала пространство, распахивая передо мной двери в иные реальности, и Нижний мир, такой серый и скучный, открывался мне новыми гранями, бесконечными, как вселенная.

– Как создать свою реальность?

– Найди пустоту.

– Как?!

– Ты почувствуешь её. Пустота всюду.

Тень веером легла у моих ног. Одна, вторая, третья... им не было числа.

Послушные приказу, они взметнулись, рассыпаясь в разные стороны, и тут же я ощутила пустоту. Она втянула меня, не успела я опомниться и реальность, чистая, как белый лист возникла передо мной.

Она уже была, и её возникновение стало первым и пока единственным событием. Мне захотелось рисовать. Яркими красками создать свою историю, свои дома и города и свою жизнь. Заново. Без тёмного и непонятного прошлого и только со счастливым будущим.

С энтузиазмом я принялась изливать на девственно чистую реальность потоки своего сознания, формируя идеальный мир. Мир, в котором я обрету счастье.

Мою эйфорию нарушил Вениамин.

– Вернись! – он выглядел раздражённым, и его злобная физиономия нарушала гармонию моего идеального мира.

– Я никуда и не исчезала, – я показала глупому домовому язык. – Просто хочу попробовать создать свою реальность. Так что исчезни!

– Она не твоя! Это – порождение твоей тени!

Повинуясь взмаху моей руки он был отброшен прочь, разрывая полотно между реальностями и звук его голоса потонул в необозримой дали.

Но Вениамин был упрям. С непостижимой быстротой он снова трансформировался в мою реальность и его собачья пасть, готова была открыться, чтобы изрыгнуть на меня свой гнев.

Что ж, значит, в моей реальности домовые станут бессловесны.

Вениамин открыл рот, и слова застряли в его глотке. Он беспомощно дёрнулся, угрожающе зашипел, но не мог произнести, ни слова.

Я наблюдала за ним со злорадством. Нечего лезть со своим собачьим рылом в мой мир!

Вениамин схватил меня своими длинными, тонкими пальцами и с такой силой дёрнул, что я свалилась с ног. Не давая мне опомниться, Вениамин взвился в воздух, раздался треск, и мы свалились в сугроб, ломая жёсткую корку намёрзшего наста.

– Какого чёрта! – Я вскочила на ноги и намеревалась влепить Вениамину пощёчину. Как он смел, вырвать меня, против моей воли!

Но в этой реальности Вениамин мог говорить и ещё как!

Я услышала в свой адрес немало нелестных высказываний, из которых “глупая курица” было, пожалуй, самым мягким.

– Да чем ты думала?! (Далее, следовало предположение, в каком месте моего тела находится мозг).

– Я же предупреждал! Объяснял! Твоя реальность здесь и сейчас! Там, – Вениамин энергично ткнул рукой куда-то в направлении Полярной звезды. – Реальность, созданная твоей тенью. И не просто тенью – одной из её отражений. И ты (далее следовал эпитет настолько нелестный, что я его, пожалуй, опущу) не раздумывая, собралась там остаться. Это конец! Конец твоей реальности здесь, ты что – не понимаешь?!

Я чувствовала слабость. И ещё я понимала, что он прав. Отражения моих теней, сползались, как серые черви, сливаясь в единую массу. Одна, вторая, третья... я с облегчением вздохнула. Все на месте.

– Вениамин... ты это... не ори. Я ж первый раз.

– Первый раз! – Вениамин выбрался из сугроба и протянул мне руку. – Вставай.

Я только опёрлась на его мохнатую ладонь, как Вениамин неожиданно снова плюхнулся в снег, зарываясь по самую макушку.

– Идут!

К подъезду бабкиного дома неуклюже припарковался “жигуленок” тётки Тамары. Целый и невредимый.

Старухи выбрались наружу, а с ними ещё один гость: сутулый, широкоплечий мужчина. Он шёл неровной походкой, спотыкался и не в такт размахивал руками. Что-то в его фигуре показалось мне знакомым.

– Кто это?

Вениамин опасливо поднял голову.

– Ох, ты... это по твою душу. Упырь. Хорошо, что мы ушли.

Я попыталась разглядеть нового персонажа получше, но Вениамин пригнул мою голову вниз.

– Заметят.

– Погоди, а Тотошка?

Вениамин втянул воздух. Нос его беспокойно задёргался.

– Не чую. Нет его.

Компания скрылась в подъезде, и мы с Вениамином перевели дух.

– Ну, всё. Ступай. Разыщи дом. Августа. Помни – ты обещала спасти его, и я дважды спас тебе жизнь!

– Дважды?

– А кто тебя вытащил из призрачной реальности?

Возразить было нечего.

Я сунула застывшие руки в карманы и зашагала прочь от бабкиного дома. Меня опередил трамвай. Первый в этот ранний час и совсем пустой.

– Эй!

Кондукторша. Ярко накрашенные глаза. Рот обведён алой помадой. В ушах крупные золотые серьги.

– Ты чего пешком? Денег нет?

– Нет.

Я показала вывернутые карманы и отчего-то почувствовала себя виноватой.

– Садись! Довезу.

Я запрыгнула на металлическую подножку, не веря своей удаче.

– Спасибо!

– Да езжай, чего уж там. Всё равно никого нет.

Я села на сиденье и тут же вскочила. Сиденье было холоднее льда.

– Что? – Кондукторша смеялась. – Жопа примёрзла? Зимой надо шубы носить, а вы всё в коротких фуфайках форсите... Иди-ка вот сюда. Тут печка работает. Далеко тебе?

– До площади. Проспект Навигаторов.

– А-а-а. Ну, не далеко. Минут за двадцать доедем. А то и быстрей. Дороги-то пустые. Чего тебе там, на Навигаторов?

– Там дом стоит. Старый. Когда улицу сносили, он остался.

Крашеные ресницы кондукторши недоумённо хлопнули.

– Это какую улицу? Карла Маркса, что ли?

– Ага.

Кондукторша задумалась. Прошла по салону, зорко оглядывая пустые сиденья, а потом направилась в кабинку водителя.

– Валер, а ты ж жил на Карла Маркса? Там дома остались?

– Не-ет, всё снесли.

Голос водителя был неожиданно тонкий и неприятно жеманный, как у старой девы, беседующей с интересным кавалером.

– Вот и я думаю, что снесли. Эй, девушка, а что за дом вы ищете?

– Дом генерала Зотова. Трёхэтажный, с белыми колоннами, – с готовностью отозвалась я.

– Зо-отова?! – казалось, простая фамилия застряла в зубах водителя Валеры. – А этого дома и вовсе нет. Он сгорел ещё до того, как решили всю улицу снести.

– Как сгорел?! – кондукторша была возмущена так, будто это она обещала найти домового Августа, а теперь выяснила, что это невозможно.

– Не может быть, – поддержала я кондукторшу. – Я точно знаю, дом есть. Может, вы путаете?

Со своего места я не видела водителя, но зато слышала его в пустом трамвае очень хорошо.

– Не путаю. Видите, справа сосны? Четыре штуки?

Как по команде мы с кондукторшей повернули головы направо.

– Ага.

– Видим!

– Вот там и стоял дом генерала Зотова. Эти сосны в его дворе росли. Часть сгорела. Часть вырубили, а эти оказались за чертой дороги, их и оставили.

Кондукторша смотрела на меня с нескрываемым сочувствием и кивала головой в такт словам водителя Валеры.

Я потопала к выходу.

– Ладно. Остановите?

– И куда ты? Ехала бы домой. Мы сейчас круг сделаем и вернёмся.

– Нет. Спасибо вам.

Едва я спрыгнула с подножки, как ледяной ветер тут же забрался под мою хлипкую одежонку. Трамвай медленно загромыхал мимо, и я увидела водителя Валеру, толстого пожилого дядьку. Он чинно восседал в тесной кабинке, целеустремлённо вглядываясь в заснеженные пути. На меня водитель Валера и не взглянул.

Я уже догадывалась, что за дом я ищу. Я видела его. В свой самый первый день, когда я вернулась в этот мир. Дом-призрак.

Тёмное и мрачное строение, блуждавшее в пространстве, словно привязанное на короткий поводок к четырём вековым соснам с опалённой пожаром корой. Вот и сейчас оно всплыло из густых туч, печальная мелодия зазвучала в морозном воздухе, свет далёких окон слабо пробивался сквозь снежную завесу.

Вениамин говорил, что Август попал в новую реальность, но не может оттуда выбраться, потому что... Что-то я запуталась. Сам Вениамин без труда не только проник в мою реальность, но и выбрался вместе со мной. Что ему мешает освободить Августа? Может Август сам не хочет покидать дом-призрак? Правда, домовой толковал ещё что-то про замкнутое временное пространство, а я в этом мало что понимала. Словом, следует проникнуть в дом, и, надеюсь, все загадки разрешатся сами собой.

Ещё вчера мне и в голову не пришло бы, что я могу посетить призрачный дом, но сегодня я Великий повелитель собственной тени, без труда взрезаю полотна разных реальностей и беспрепятственно пересекаю их границы. Новая забава мне нравилась. Тень тёмной струйкой скользнула к призрачной стене, я немедленно отправилась за ней и тут же мы наткнулись на препятствие. Призрачная реальность нас не пускала. Тень беспомощно скользила вдоль такого близкого и такого далёкого дома. Я могла разглядеть трещины на фасаде и облупившуюся штукатурку, но не могла проникнуть внутрь. Музыка в доме смолкла, и тот час раздался бой часов. Один удар, два, три... Неожиданно полотно реальности распахнулось, и я влетела в чужое пространство, едва не разбив лоб о шероховатый ствол высокого дерева. Сосна.

Я стояла во дворе трёхэтажного дома с когда-то белыми, а ныне облезлыми колоннами. Полотно реальности за моей спиной плотно запахнуло свои двери, и как бы моя тень не рыскала, пытаясь отыскать пути отступления, дороги назад не было. Похоже, я в ловушке.

Впрочем, покидать это место я пока не собираюсь и потому я, не раздумывая, двинулась вперёд.

Вокруг был тот же город, что я покинула мгновение назад, но с двумя небольшими и весьма существенными отличиями. Во-первых, была осень. Та, что поэты называют “золотая”. Под ногами шуршали листья, на небе ни облачка и хотя в воздухе чувствуется лёгкий морозец, на улице безветренно и солнечно. Во-вторых, город... как бы постарел. Это первое впечатление, а потом я поняла, что это не совсем так, я наоборот, находилась в более молодом воплощении города, так будто время сделало виток назад.

Исчез проспект Навигаторов. Улица Мясницкая (о чём свидетельствовал аншлаг на фасаде одного из домов) узкой петлёй огибала уменьшенную копию нынешней площади. По улице прогромыхал грузовик, времён Отечественной войны, а за ним показалась старая модель “Волги”. Больше движения на дороге не было.

–Эй!

Громкий оклик заставил меня оглянуться.

– Вы меня?

– Тебя.

Худой мужчина в залатанном пиджаке и с метлой в руках торопливо приближался ко мне и делал загадочные знаки руками.

– Что?

– Хозяин едет, не видишь? – мужик подтолкнул меня в сторону зелёных сосен. – Ты к Катерине? Так и иди с чёрного хода, не ровён час увидит...

Я не стала спорить и направилась к неприметной двери, ведущей в дом, но на пороге задержалась.

“Волга” подкатила к парадному подъезду, мужичок отставил метлу и услужливо открыл дверцу. Из автомобиля резво вынырнул мужчина. Моложавый, с густыми волнистыми волосами, слегка покрытыми сединой, с очень прямой спиной и крупным носом над неприятно узким ртом.

– Будет тебе, Михалыч, спину гнуть, сейчас не царское время, – пророкотал он начальственным баском, обращаясь к дворнику, но было видно, что ему приятно.

– Не убудет с нас, Яков Петрович, – подобострастно отвечал дворник. – А с порядком-то оно надёжнее.

Хозяин легко взбежал по ступеням.

– Что, Николай? Дома?

– Дома, где ж ему быть. Вторые сутки сидит взаперти.

Яков Петрович кивнул, словно поведение неведомого мне Николая было обычным делом, и открыл парадную дверь. Я зашла в дом с чёрного хода.

Глава 28

Три жены генерала Зотова.

В коридоре было темно, и не успела я оглядеться, как чьи-то горячие руки схватили меня за плечи.

– Ты кто? Зачем пришла?

Лица в темноте было не разглядеть, но голос принадлежал молодой девушке.

– Я к Катерине, – осторожно произнесла я.

Невидимые ладони сжали мои плечи и повлекли за собой.

– Хорошо, но сейчас спрячься. Отец приехал, он не должен никого видеть.

Глухо стукнула дверь, и мы оказались в комнате. Моим спутником была девушка: очень молодая и очень красивая. Густые чёрные волосы рассыпаны по плечам, чёрные глаза и алый рот не нуждались в декоративной косметике. Но взгляд её был тяжёл, а движения лихорадочны и отрывисты.

– Вот! Полезай сюда!

Девушка распахнула створки шкафа. За ними испуганно сжавшись, сидела совсем молоденькая девочка с пухлыми щеками и двумя тонкими, аккуратно заплетёнными косичками.

– А! Настька... ну, ничего. Уместитесь обе!

Я предпочла повиноваться незнакомке, тем более, что ничего другого мне и не оставалось.

Незнакомка закрыла нас в шкафу и покинула комнату, но не успели мы перевести дух, как снова послышались шаги, а следом знакомый голос Якова Петровича.

– Почему до сих пор не накрыто?

– Яша, успокойся! – (сквозь узкую щелку я разглядела бледное лицо белокурой молодой женщины, одетой в узкое синее платье). – Розка, дура, накрыла на террасе, решила, видишь ли, что тепло! Сейчас всё принесут сюда.

Яков Петрович кивнул и развалился в кресле напротив моего наблюдательного пункта.

– Иди сюда!

Женщина простучала каблучками и уселась на колени Якова Петровича, игриво перебирая руками его густую шевелюру.

– Скучала?

–Ещё бы... придёшь сегодня?

– Не знаю, много работы...

Руки Якова Петровича приподняли подол узкого платья, над чулками мелькнула полоска белой кожи.

– Яша не надо... увидят.

– Пойдём в кабинет!.. – Яков Петрович беззастенчиво тискал белокурую дамочку, одна грудь вывалилась из узкого лифа...

– Яша!

Женщина едва успела одёрнуть платье и поправить верх, как в комнату без стука вошла полная дама средних лет и с порога принялась вещать высоким пронзительным голосом.

– Яков, ты даже не зашёл ко мне, а ведь я говорила тебе намедни, что больна! Софка – вон... – это она, походя, обронила белокурой даме и та немедленно удалилась, кусая от злости губы.

– Не стесняешься держать в доме своих шлюх! Ты знаешь, что Николай не выходит второй день?

– Знаю, – Яков Петрович переместился за стол в ожидании обеда.

– И что же? Так он и будет сидеть взаперти, пока не помрёт? Ты этого добиваешься?

– Я добиваюсь послушания. Я не потерплю в доме деревенской девки!

Дама покивала головой, соглашаясь.

– Я говорила ему, что Тамара не нашего уровня, но ты же знаешь Николая, он упрям, как... прямо как ты!

Яков Петрович пожал плечами.

– Неудивительно, ведь он же мой сын. Надо найти ему хорошую пару и тогда он забудет про скоротечный брак с этой пастушкой. Что посоветуешь? Ты наверняка думала об этом?

Дама задумчиво гладила рукой скатерть стола.

– Думала. Есть хорошие девушки. Есть... но Николай... он не желает и слышать о них!

– Тогда пусть катится к чертям вместе со своей деревенской девкой!

Дама продолжала, будто и не слышала гневного выпада Якова Петровича.

– Сегодня к нам в гости придёт председатель горкома Сергей Иванович. У него есть дочка. Пятнадцать лет, но...

– Что?

– Крайне мила. Мужчины не отрывают от неё глаз.

– Вот как?

– Да. И наш Николай не устоит. Но есть сомнения...

– Какие?

– Ты, – маленькие глазки дамы злобно блеснули. – Боюсь, что право первой брачной ночи в этом доме всегда будет принадлежать только тебе!

– О-о-о, – Яков Петрович в бешенстве откинул в сторону стул и он ударился об стену, ломая ножку и сбивая с пьедестала хрупкую статую. – Опять ты за своё?! Да когда ты угомонишься, старая дрянь!

– Да, я дрянь! Я дрянь!!! – дама залилась слезами. – А когда ты угомонишься, Яша, когда?! При живой жене, шлюху приволок, Софку.

– При живой жене?! – Яков Петрович тряхнул супругу за шею и она испуганно замолкла. – А ты забыла, как сама появилась в этом доме? Разве я не был женат? Но тебя это не остановило!

– Яша, я же думала у нас любовь! Сам говорил, жена старая, дочь больная... я же старалась, Яша! Двоих детей тебе родила! Коленьку, Катю... здоровых!

– Вот именно, – Яков Петрович неожиданно успокоился сел на стул и зевнул. – Тут ты права, жена старая. А старых жён надо менять, они ремонту не подлежат. Так что ты говоришь про дочку Сергея Ивановича? Пятнадцать лет? Гм...

Супруга Якова Петровича тяжело поднялась и заковыляла прочь из комнаты. Муж проводил её тяжёлым взглядом и зычно крикнул:

– Розка, Софка! Где вы, чёрт бы вас... обед заканчивается, а я только истериками сыт.

В комнату резво вбежали давешняя белокурая дамочка и рыхлая девица лет двадцати пяти с широким подносом, заставленным тарелками.

Девица принялась шустро накрывать на стол, Софья подсела к Якову Петровичу и, подставляя ему под руку, тарелки и закуски торопливо заговорила:

– Надо что-то решать, Яша. Беременная я, как с ребёнком то буду одна? Твоя старшая – уже дама, младшие тоже взрослые... сами свою жизнь устроят. Нет, мы конечно, будем помогать...

– Ты что ль помогать будешь? – буркнул Яков Петрович с набитым ртом.

– Да хоть и я. Помощь не только деньгами нужна, а и советом, лаской.

Яков Петрович оторвался от обеда и с интересом посмотрел на Софью.

– И что предлагаешь?

– Женись на мне, Яша. Ребёнку отец нужен. Фамилия. А то что же он будет? Байстрюк безродный...

– Не будет, – Яков Петрович продолжил прерванный обед, а Софья радостно всплеснула руками:

– Так ты женишься? Только жену твою Надьку надо отселить, да и Лидию Павловну... Люди смеются: первая жена в этом доме с дочерью живёт, вторая с детьми, а теперь ещё и я... как-то это Яша... не по-партийному.

Яков Петрович удивлённо поднял брови.

– Вона как заговорила? А теперь слушай сюда, – Яков Петрович утёр губы и жёстко взял Софью за узкие плечи. – Партию не тронь. Жёны жили здесь и будут жить. Нам по закону определённый метраж положен. Если всех выселить, так чужих заселят – будет коммуналка. В коммуналке хочешь жить?

Софья испуганно затрясла головой.

– Но три жены, это ты права – перебор. Потому я на тебе не женюсь.

– Да как же, Яша! Ребёнок...

– Я не женюсь, а вот Колька женится!

– Что?!

– Что слышала. Будет твоему ребёнку фамилия.

– Нашему ребёнку, Яша! Нашему!..

Яков Петрович вышел из-за стола, натянул на голову фуражку и молча вышел, горделивый и недоступный.

Софья залилась слезами. Рыхлая девица шустро вбежала в комнату и небрежно покидала тарелки на поднос.

– Будет убиваться-то будет.

– Ты слышала?!

– А то! Весь дом слышал. Ничего, могло быть и похуже. Тебя хоть в доме оставили, да и не просто оставили – замуж за генеральского сынка отдадут! Чего реветь-то?

– А Николай? Думаешь, он согласиться?

– А куда он денется? Небось уж не чает, как ему свою вину загладить, ведь в кои-то веки папеньку ослушался. Забудет свою Тамарку, женится на тебе, ребёночка родите... чего ещё? Не реви, ступай волосы прибери, умойся и вечером встреть его, как положено: с улыбками, да поклонами. А я пирожков напеку.

– Тошно мне, Роза. Как ни утро – так блюю, прямо из туалета не выложу. А он как дохнёт мне в лицо табачищем, там прямо хоть волком вой.

– Ничего, терпи. Такая бабья доля. Немного осталось-то. Родишь – полегчает. А с ребёночком мы управимся. Вон сколько баб-то в доме.

– А он потом другую найдёт, – плаксиво выговорила Софья.

– Да уж, известно. Найдёт. Да тебе что за печаль? Тебе судьбу ребёнка устроить надобно. Ты мать.

... От долго сиденья в шкафу затекли ноги, и мы Настасьей шевелили конечностями, разгоняя кровь.

– Идёмте, идёмте, – Катерина трясла красивыми цыганскими кудрями, нетерпеливо дёргая нас за руки. – Уехал изверг-то, пошлите ко мне во флигель!

Мы поднялись по узкой и крутой лестнице и оказались в круглой комнатке с высокими и узкими окнами, завешенными розовыми в мелкий цветочек, занавесками.

– Что Настька? Передала Машка обещанное зелье?

– Нет, – девочка с косичками виновато потупилась. – Её мамка про то узнала. В хате заперла, да ещё и высекла.

Катерина злобно нахмурила смоляные брови, и лицо её разом утратило красоту, стало неприглядным и даже гадким.

– Клушки деревенские! И чего я с вами связалась?! Недотёпы...

Катерина взволнованно ходила по комнате, кусая губы и ломая пальцы.

– Колька, дурак, только и хватило его, что на Тамарке, вопреки папочкиной воле жениться. И что? Боялся жену домой привести. Так и жили порознь. Молодожёны... двух недель не выдержал, побежал разводиться, чтобы папочке угодить! Зелья нет. Скоро родит Софка, они вместе с Розкой нас отсюда выживут. А то и отравят. Слышь, Настька? Отравят! Лучше добром дай зелье, я их первая потравлю!

Катерина неожиданно схватила девочку за горло и принялась душить. Вид её был совершенно безумный.

– Эй! – мне едва удалось расцепить пальцы Катерины. – Перестань, он не виновата!

– Не виновата?! А кто виноват? Я?! Убирайся! – Катерина топнула ногой и Настя, красная, с лицом, залитым слезами, стремглав кинулась за порог.

Катерина неожиданно успокоилась и принялась пританцовывать, мелкими шажками семеня по флигелю.

Я решила воспользоваться спокойным состоянием своей новой подруги и осторожно задала вопрос:

– У тебя сложные отношения с отцом?

– С чего бы это? – Катины брови капризно взметнулись вверх. – Никаких сложностей. Папочка всегда рад помочь. Рассказать, если что-то непонятно. Например, как на свет появляются дети? Твой папа тебе рассказывал?

Я неопределённо пожала плечами. Я не помнила своего отца.

– Нет? Какая жалость. Тебе, наверное, очень одиноко. Но мой папа не такой! Он никогда не бросает своих жён и детей. Особенно дочек...

Катерина снова закружила по комнате, напевая, только шаги её стали стремительнее, а мелодия заунывной, как вой.

Мне стало не по себе от её танца, и я отвернулась к окну. Похоже, эта Катя слегка сумасшедшая.

Дыхание Катерины раздалось прямо возле моей шеи.

– Рассказать, как он вызывал меня в кабинет? Мне было восемь лет. Он мне показывал фотографии. Очень откровенные. А потом просил раздеться. Я раздевалась. Ведь он же папа, правда? Папу надо слушаться.

От её дыхания моя шея стала влажной и я отодвинулась.

– Что, противно?

Я повернулась и оказалась с Катериной лицом к лицу.

– Ты рассказывала? Маме?

Катерина захохотала, показывая безупречные зубы.

– Да! Я рассказала!!! Мамочка была в восторге и просила не огорчать папу! Не огорчать, понятно?! Потому что иначе мы можем оказаться на улице. Знаешь, тут у нас жила одна... Аннушка, кухарка. Так вот ей не понравилось, что мой папочка пригласил в свой кабинет её дочку. Представляешь, какая нахалка? Да кухаркина дочка гордиться должна, что мой папочка...

Неожиданно голос Катерины прервался, речь её стала бессвязной, глаза безумно закатились.

– Кухарка! Дрянь! Он выкинул её вон! Ха-ха-ха!!! Не смей перечить папочке! – руки Катерины судорожно затряслись.

Я увидела на столе графин с водой и налила немного воды в стакан.

– Катя, успокойся, выпей!

Катерина не могла взять стакан руками, ладони её тряслись.

– Их через неделю нашли: кухарку и дочку. С перерезанным горлом. Ей всего десять лет было. Аннушкиной дочке...

Зубы её стучали о стакан, я почти силой вылила воду ей в рот.

Дыхание Катерины выровнялось. Движение рук успокоилось. Дикие глаза, сощурились, скрывая безумный огонь.

– Я ненавижу его. И он об этом знает. Так что кому-то из нас недолго осталось жить. И вот что я тебе скажу – сдохнуть должен он!

Я осторожно поставила стакан на стол. Похоже, жизни генеральской дочки не позавидуешь.

– Можно я у тебя останусь?

– Что?

– Можно я у тебя останусь ночевать? Мне негде.

Длинные, загнутые ресницы Катерины изумлённо дрогнули.

– Ты хочешь остаться у меня?!

– Да. Нельзя?

– Да ты что?! Конечно, можно! У меня сроду ни одной подруги не было! Правда, останешься?!

– Правда.

На некоторое время Катерина стала совершенно нормальной. Она счастливо щебетала, разыскивая мне постель и ночную рубашку. Показывала мне книги, пластинки, ставила какие-то старые песни, объясняя, что это самые модные мелодии.

Потом Катерину позвали на ужин, и она убежала, бросив мне напоследок.

– Я тебя не могу с собой взять. Отец разозлиться. Он не любит чужих. Но еды я тебе принесу.

Я кивнула.

– Можно мне походить по дому?

– Да, только не спускайся на второй этаж. Это половина отца.

Топот Катиных быстрых ног затих далеко внизу, и я вышла из комнаты. Я покинула флигель по узкой, крутой лестнице и через короткую крытую галерею зашла на третий этаж. На этаже было четыре комнаты, все они выходили в широкую прямоугольную залу, с потёртыми, старыми креслами, расставленными вдоль стены. Больше мебели в комнате не было.

Двери в комнаты были закрыты. И лишь одна из них была чуть распахнута и попускала узкий лучик света. Нерешительно потоптавшись на месте, я постучала.

– Войдите! – голос был так резок и неприятен, что я тут же пожалела о своём желании пообщаться с обитателями дома. Отступать было поздно, и я несмело потянула створку на себя.

– Здравствуйте.

Прямо напротив двери в таком же кресле, что стояли в зале, сидела девушка, или вернее молодая женщина. Тучная, с одутловатым серым лицом, жидкими волосами и огромными, выпученными глазами.

– Откуда ты здесь?! – вопрос её не показался мне странным. В этом доме жаловали только гостей Якова Петровича, а я таковым не являлась.

– Я к Катерине. Она пошла ужинать, а мне позволила походить по дому. Если я вас беспокою, то я уйду.

– Да нет, я хотела узнать, как ты сюда попала?! Тебя здесь быть не должно!

– Извините, – я снова пожалела, что забрела в комнату к толстухе. – Я пойду.

– Нет, стой! – толстуха забарабанила ладонью по столу. – Мама, мама!

Из соседней комнаты выскочила совершенно седая, сухопарая женщина и обеспокоенно захлопотала над дочерью.

– Что, милая, что?!

– Кресло!

Женщина выкатила из-за угла допотопную коляску для инвалидов с широкими колёсами и принялась усаживать туда свою крикливую дочь. Я хотела помочь, но меня отстранили.

– Мы уж сами, – сухопарая женщина сурово взглянула на меня из-под очков. – А вы кто будете? Подруга Катерины? Однако... отчего же вы не с гостями?

Мать и дочь переглянулись и неожиданно рассмеялись. Смех их был безрадостным, но содержал известную долю злорадства и, похоже, что по отношению ко мне.

– Что не так? – я насупилась

– Не обижайтесь, деточка, – седовласая женщина вытерла выступившие слёзы. – На самом деле Яков Петрович любит гостей, особенно подруг Катеньки, но вас она не решилась предложить своему папе, видно решила, что ты слишком э-э-э...

– Страшная, – с удовольствием заключила толстуха, и они с мамой снова весело рассмеялись.

– А вас не зовут по той же причине? – не удержалась я от вопроса.

Подбородок старухи задрожал, и на глаза навернулись, нет, прямо-таки брызнули крупные слёзы. Ну, что мне стоило сдержаться?!

– Да что ты знаешь о нас?! Я была первая красавица в этом городе! Первая! В женихах копалась, как в сору. Яшка тогда был никто, племянник нашего бухгалтера. А мой отец банки по всей России держал. Всё национализировали! Яшка – красноармеец сопливый, в ногах у меня валялся, замуж звал. Я думала – любовь!

– Скажи уж сразу, женихи разбежались, как только закончился период НЭПа и дедушкины банки национализировали, – насмешливо прокомментировала толстуха.

Старуха неожиданно улыбнулась и согласно кивнула седой головой.

– Верно, дочка. Всё так. Были женихи – и нет их. Жаль, что Яшка, подлец, вместе со всеми не сгинул. Всю жизнь меня пытал, где отец свои сокровища зарыл.

Мать и дочь снова рассмеялись.

– А были сокровища?

– Откуда?! – старуха обречённо махнула рукой. – Отец, как и многие тогда, не верил, что его имущество просто отберут. Без насилия, нападения и жертв. В одно не слишком прекрасное утро он пришёл в свой рабочий кабинет в банк, на Московской улице, а ему сообщили, что этот банк и две других банка в столице и завод в провинции, всё это теперь народное достояние и любезно предложили место управляющего в одном из банков.

– А он что?

– Он? Поступил так же, как поступают все мужчины. Застрелился. Оставил записку, что не потерпит бесчестья и потому уходит из жизни. Мужчины! – углы её рта скривились. – Они говорят о чести в то время, как их обнищавшие дети вынуждены идти на панель или выйти замуж за пройдоху Яшку, что, как показала жизнь, практически одно и то же.

За дверью послышались шум и возня. Мать и дочь прислушались. Заключение вынесла толстуха: