Текст книги "В лабиринте миров (СИ)"

Автор книги: Татьяна Любушкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– А потом?

– Потом? Потом найду себе жильё по вкусу. Сейчас много пустых домов, вселяйся куда хочешь.

– Понятно, – я подобрала запорошенный снегом, позабытый трактат о Карле Великолепном. – Приедешь в дом бабки Веры – передай ей эту книгу.

– Нет, – Август отрицательно покачал головой. – Ты сама должна отдать.

– Я?! Да я к ним больше ни ногой! Знаешь, как они обвели меня?

– Они испугались, – мягко поправил меня Август. – Но они жалеют, что ты ушла. После того, как они соединились со своими тенями, и когда вернулась тень бабушки Насти... они поняли, что нуждаются в тебе.

– Да ты-то почём знаешь? Вениамин говорил, что они порождение Бездны!

Август выпучил глаза и закашлялся. Отдышавшись, он виновато потупил глаза и сказал, на всякий случай, отступая от меня подальше.

– Вениамин он... немного преувеличил.

– То есть, соврал? – уточнила я.

Август снова потупился и забормотал что-то невнятно, неразборчиво, а потом вдруг всплеснул руками и бодро произнёс:

– Да чего я тут стою-то! Ведь совсем забыл про важное дело! Ах, ты боже мой! – он сокрушённо покачал головой, торопливо произнёс: “Мои извинения!..” И... исчез.

Я повертела в руках книгу и сунула её под мышку. Ну, домовые! Попадётесь вы мне под горячую руку!

Идти домой одной, и наблюдать церемонию всеобщего поклонения перед красавицей Валентиной мне не хотелось, и я решила прогуляться. Вприпрыжку добежала до калитки, согреваясь, открыла покосившуюся дверцу и вышла на улицу, если, конечно, это можно было назвать улицей.

Поначалу мне показалось, что дом и вовсе находится в лесу, но пройдя несколько метров по узкой, петляющей тропе, я вышла к невысокому обрыву. У его подножия горела приветливыми огоньками небольшая деревня.

– Домик на отшибе, – вслух пробормотала я. – Интересно, как попали сюда Омар с Мелкой?

– Да ничего интересного!

Звонкий голосок мальчика заставил меня вздрогнуть.

– Омар? Ты чего здесь?

– Я за тобой, – простодушно ответил Омар. – Валентина позвала, кушать десерт.

– А! Ну, если Валентина... так как вы сюда попали?

– Так я здесь и жил всегда, – Омар пожал плечами. – А Мелка ко мне переехал. У него знаешь, большие неприятности начались после того, как ты уехала. Квартиру ограбили, милиция приезжала... и тот ангел, помнишь? Борис Григорьевич? Он пропал.

– Как пропал?!

– Его в милицию забрали, а он сбежал. Говорят, что он Оленьку убил. Ну как в такое поверить?! – Омар грустно шмыгнул носом. – Я, домой хотел вернуться. Расстроился очень. Тяжело мне здесь, в Нижнем мире. Непонятно.

– Хотел? А потом что? Передумал?

– Ага. Передумал. Теперь я хочу найти того, кто Бориса Григорьевича погубил. И Оленьку. И Совету доложу!

Лицо мальчика побелело, искры не сыпались и сам он был полон решимости, во что бы то ни стало найти и наказать виновных.

Я вздохнула.

– Ладно. Иди, ешь десерт.

– А ты?

– Я тоже приду. Скоро.

Шаги Омара затихли. Я снова осталась одна. Интересно, по какому закону вероятных невероятностей нас выбросило из призрачной реальности именно здесь, в месте, где живёт мальчик по имени Омар. Мальчик, который хочет найти меня и доложить неведомому Совету, что я сознательно создала и погубила ангела, попутно принеся в жертву ещё несколько жизней. И что, интересно, сделает мне этот Совет? И должна ли я этого бояться?

“Пусть они тебя бояться”, раздражённо произнёс голос внутри меня. “Надоело оправдываться в чужих поступках!”

Я подавила раздражение. Что толку в страхе окружающих, если это не избавляет от главной проблемы – одиночества?

Из дома донеслось хлопанье двери и дружный смех. Валентина заливисто хохотала, Мелка что-то выговаривал своим хрипловатым тенорком, Омар звонко вставлял короткие, ничего не значащие фразы. “И я там был, Мелка! И я! Ты помнишь? Ну, скажи Валентине, что я был там тоже!”

Снова хлопнула дверь, и голоса затихли. Меня никто не искал. Да и с чего бы? Мелка меня откровенно ненавидит. Валентина... вот уж не думаю, что она питает благодарность за своё сорокалетнее заточение. А Омар пока просто не знает, кто я. Узнает. Странно, что Мелка до сих пор не проговорился.

Я представила себе, как Мелка и Валентина, наперебой пересказывают Омару, все тёмные стороны моей жизни. Увидела, как вытягивается и бледнеет лицо мальчика и как гаснут его искорки одна за другой, по мере того, как он узнаёт обо мне нелицеприятную правду.

Разоблачительная картина предстала передо мной с такой неприглядностью, так, что мне и вовсе расхотелось возвращаться в тёплую избушку. Да и какой смысл оставаться? Только вот Тотошку надо забрать.

Лёгкая тень скользнула с моих плеч и полетела в дом. Я видела всё её глазами, так, как если бы сама находилась там.

...Свет потушен, только маленький абажур освещает лица Валентины и Мелки, склонившихся друг к другу за чисто убранным столом. Омар лежит на диване укрытый мягким одеялом. Лицо мальчика спокойно и безмятежно. Он спит. Мелка держит в руке бокал с вином, бокал Валентины пуст и Мелка наливает ей янтарной жидкости, что-то говорит улыбаясь. Лицо его раскраснелось. Я заметила, что он чисто выбрит. И когда успел? Валентина одета в простую клетчатую рубашку с закатанными рукавами и джинсы. Волосы её гладко прибраны, и оттого чистое юное лицо, кажется ещё милее.

Я поискала глазами Тотошку. Он почувствовал взгляд и мягко вынырнул из-под темноты стола. Пойдём, дружок, нам пора уходить. Морда Тотошки выражала недовольство, кому же охота покидать такое уютное жильё, где так много вкусной еды? Но он поковылял к выходу, неторопливо переставляя тонкие сильные лапы.

Его маневр заметил Мелка. Он поднялся из-за стола и тоже пошёл к двери.

– Что случилось? – голос Валентины напоминал журчание ручейка в солнечный весенний день.

– Выпущу зверюгу на улицу, – пояснил Мелка.

Он открыл дверь, Тотошка выскользнул на улицу. Что-то в поведении зверька насторожило Мелку. Он торопливо накинул куртку и вышел следом. Осторожный Тото незаметно растворился в ночи, даже я не могла разглядеть его лёгкую фигурку.

– Женя! – голос Мелки прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула. Вздрогнула и отступила с тропы, прячась за чёрный ствол дерева. Мелка потоптался у калитки. Прошёл по тропинке вперёд, доходя до самого обрыва, и остановился, глядя вниз на деревню. Он стоял от меня в двух шагах, и я видела его осунувшееся лицо и светлые спутанные волосы. Мало что в нём осталось от преуспевающего бизнесмена, похоже, дела его совсем плохи. Впрочем, ему всегда удавалось выйти сухим из воды, выкрутиться и сейчас.

Не дождавшись от меня ответа, Мелка развернулся и пошёл в дом, ни разу не оглянувшись.

Подождав, когда Мелка скроется за калиткой я вышла из своего убежища и где бегом, а где съезжая на спине с крутого обрыва направилась в деревню. На одном из поворотов извилистой тропы ко мне присоединился Тотошка. Он бежал рядом, как огромный бескрылый нетопырь, сверкая в ночи глазами и чутко поводя ушами-локаторами.

Первая же деревенская улочка, до которой мы добрались, показалась мне удивительно знакомой. Не слишком придавая этому открытию значения, я дошла до её края и вышла на широкую, утоптанную множеством ног площадку, посередине которой стоял сложенный из серых блоков остановочный павильон. Тут уж если были у меня какие сомнения, то все они рассеялись, как дым. Мы были в Грязновке.

С этого места родная деревенька предстала передо мной, как открытая книга. Вот сельсовет, напротив сельский клуб. Там – магазин продуктов. Через дорогу фельдшерский пункт. Налево от сельсовета – школа, а прямо за ней дом, в котором живёт моя мать и её муж скотник Василий. А чей же дом, тот, что сейчас занимает Омар? Я не могла припомнить. Да, похоже, он пустовал в ту пору, когда я проживала в деревне. Так и стоял на отшибе, постепенно приходя в негодность.

Тотошка возмущённо взвыл и прыгнул мне на руки – у него замёрзли лапы.

– Ок, дружок, – пробормотала я. – Грязновка – это не так уж и плохо. Какая никакая, а родина.

Подул встречный ветерок и взметнул снег из-под моих ног, бросая холодные хлопья в лицо. Фонарь, освещавший площадку перед сельсоветом, закачался с тонким скрипом и, вспыхнув последний раз, потух с жалобным треском, роняя на заснеженную дорожку осколки стекла. Поначалу свет полной луны не давал непроглядному мраку окутать задремавшую деревню, но разыгравшаяся вьюга взметнула вверх тучи снега и хаотично летающие снежинки плотной завесой заслонили ночное небо. Стало совсем темно.

Тотошка высунул морду из-под полы моей куртки, и злобно взвыл. Капризы погоды ему не нравились. Раздирая подкладку острым когтём, он вывалился наружу.

– Обалдел?! – я с огорчением разглядывала широкую дыру, сквозь которую, суетливо залетали хлопья снега, оставляя на моей футболке мокрые, холодные пятна.

Ответа я не услышала. Под ноги мне метнулась серая тень, в глаза полыхнуло нестерпимо ярким огнём, и я не удержавшись, упала навзничь, нелепо вскидывая ноги вверх. Да что за...!!!

Домыслить я не успела.

Острый взгляд с холодной ненавистью пронзил меня сквозь снежный вихрь, и длинная когтистая лапа потянулась из темноты к моему горлу. Время остановилось.

Как в замедленной съёмке чёрная ладонь медленно разжималась, собираясь нанести смертельный удар острыми, и крепкими, как острия кинжала когтями и я могла разглядеть каждую извилину на жёсткой поверхности, каждый волосок, дыбом стоявший на грубой коже.

Я чувствовала себя, словно муха, над которой нависло грозное орудие убийства и так же, как проворное насекомое, я выскользнула из-под неумолимой руки и оказалась у убийцы за спиной.

Теперь мы существовали в разных временных потоках. Я чутко следила за каждым его шагом, движением, взглядом и мне доставало времени, чтобы рассмотреть его: чуть ниже среднего человеческого роста, крепкое приземистое существо с телом, покрытым короткой шерстью и высокими ослиными ушами. Он так и стоял, невыносимо медленно опуская ладонь, но, ещё не понимая, что его добыча ускользнула. Убийца нанёс удар, но его грозные когти лишь взметнули тучу снега.

Враг не ожидал такого поворота событий. Двумя мощными взмахами он разрыл сугроб, на котором мгновением раньше лежала я, беспомощно раскинув руки, но не обнаружил добычи. Коротко всхрапнув, он проворно обернулся и, увидев меня за своей спиной, нанёс ещё один сокрушительный удар.

Но я снова оказалась быстрее.

“Представь, что твоя рука – меч...”.

Мои движения оказались быстрее, чем мысли и моя ладонь, как нож в масло вошла в заросшее волосом горло. Я чувствовала, как лопается кожа, рвутся жилы и хрустят крепкие позвонки. Глаза моего несостоявшегося убийцы выкатились, ослиные уши затряслись, и тело рухнуло на снег. Из разорванного горла мощными толчками выбегала чёрная кровь.

Моя рука тоже была в крови, и я обтирала её снегом, не сводя глаз со своей жертвы. Неожиданно вспомнила, как однажды мать поранила руку и попросила меня зарубить курицу к обеду. Я тогда не смогла и мать, сурово нахмурив брови, самолично поймала несчастную пеструшку и, прижав её ногой к деревянному обрубку, здоровой рукой снесла ей голову. Здоровой рукой была левая. Мать левшой не была и потому удар с первого раза у неё не получился. Несчастная курица лишилась головы только с третьей попытки, а потом её обезглавленный труп минут пять носился по двору. На обед был куриный суп, и мать, пододвинув мне тарелку, злобно прошипела: “Жри!” Я ела.

Крик, наполненный болью и яростью, прорезал ночную тишину. Кричал Тотошка и, не раздумывая ни секунды, я бросилась ему на помощь.

За школой, на пустыре, гордо именуемым “стадион”, завязалась драка.

Тотошка отбивался от двоих ослоухих, вьюном вертясь между приземистыми телами. Ещё одного, молча клацая могучими челюстями, рвал на части крупный чёрный волк. Ослоухие теснили Тотошку к бетонному забору, загоняя в угол, тот щерил свою клыкастую пасть и, увёртываясь от ударов смертельных когтей, быстрыми и точными бросками выхватывал у неприятелей клочья шерсти. Клочья шерсти и тёмные капли крови были повсюду.

Не пытаясь выявить правых и виноватых, я бросилась в гущу драки и, боюсь, мои действия не отличались ни изяществом, ни благородством. Первого ослоухого я ударила сзади. Воткнула пальцы ему прямо под правую лопатку, с хрустом выдирая сердце. Ослоухий издал короткий вскрик и рухнул на утоптанный снег, а его приятель повернул в мою сторону оскаленное рыло. Эта оплошность стоила ему жизни. Тотошка с хриплым воплем подскочил вверх и острым, как бритва когтями, перерезал ослоухому глотку.

Третий враг пытался бежать, но его настигли безжалостные волчьи клыки и вот уже три трупа лежат на безлюдном школьном дворе. Дела...

Волк повернул ко мне голову и осклабил окровавленную пасть. Я предупреждающе выставила вперёд ладонь. Сегодня я узнала, что мои нежные девичьи пальцы могут действовать, как хороший тесак и это придавало мне уверенности.

– Не подходи!

Слова завязли в густой тьме. В заснеженном пространстве не было эха.

Волк хрипло харкнул, словно борясь с приступом кашля, по щенячьи кувыркнулся на утоптанном снегу, и передо мной, тяжело переступая толстыми ногами, возникла фигура бабки Веры.

– Не умеешь ты, Женька, одёжку беречь, – осуждающе помотала бабка головой, замотанной серым пуховым платком. – Вон весь подол у куртки изодрала. Никакого с тобой слада!

Глава 35

Стражи Бездны.

Сокрушённо вздыхая и охая по поводу изодранной куртки, бабка Вера перешагнула через труп ослоухого и обтёрла окровавленный валенок комком влажного снега.

– Настасья говорила, что ты появишься. Чуяла она...

– Это её тень, да? Та, что к ней вернулась? Это она сказала, что я здесь?

– Тени не говорят. На то они и тени. Но мы всегда знаем, где они были, да что видали, так, будто память возвращается. Что ж, Женька, пойдём к нам коли так... иль у тебя другое на уме? Может где ждут тебя?

– Да нигде меня не ждут, – я подхватила Тотошку на руки. – Только и вы мне не больно-то рады. Помню я, как голову мне морочили.

– Будет тебе, Женька, – бабка Вера заковыляла вперёд, заметно подволакивая ногу. – Мы ведь в каком мире живём? Каждый день – жди беды. А тут ты... как не испугаться? Вот мы и схоронились на время. Проверить тебя хотели.

– Проверили?

– Да как сказать, – бабка Вера оглянулась и зыркнула на меня по-волчьи жёлтыми глазами из-под низко надвинутого платка. – Тёмная ты лошадка, Женька. Да у нас выбора нет.

С этими словами она толкнула низенькую дверцу приземистой избы, давно покосившейся набок.

...В избе, куда я и Тотошка вошли вслед за бабкой Верой, кроме тётки Марьи и тётки Тамары сидел скотник Василий.

Он был единственным, кого наше внезапное появление ничуть не удивило.

– Здравствуй, дочка! – радостно осклабился мой отчим. – Садись ужинать.

В отличие от жизнерадостного скотника, тётка Марья и тётка Тамара подскочили, как ужаленные. Видимо они не обладали таким нордическим темпераментом, как дядька Василий.

– Ты?!

– Ох, ты свят, свят!!!

Тётки приняли защитные позы. Тётка Тамара, как бы невзначай положила руку возле кухонного ножа

– Будет вам девки... – с печки раздался тяжёлый стон, и сверху показалась растрёпанная голова бабки Настасьи. – Ты что ль, Женька? Говорила я вам, что она придёт!

Бабка Вера толкнула меня в спину.

– Не стой истуканом-то! Раздевайся, да куртку зашей. Ишь, ходишь, как бомжа.

Тётка Марья опасливо обогнула меня стороной и громко зашептала бабке Вере в ухо:

– Ты отколь привела-то её, Вера?

– С улицы. За мной три постзема увязались, если б не она... – бабка Вера кивнула в мою сторону и буднично предложила. – Давайте, девки, чаю попьём. Да деревню надо бы обойти. Чую я, постземы на этом не остановятся.

– Одна что ли опять пойдёшь, Вера?! – тётка Тамара округлила глаза. – Сама знаешь, я до утра не боец, а Настасья...

– Что с ней? – я впервые открыла рот, с тех пор, как переступила порог избушки.

Дела бабки Настасьи были плохи. Глубокая рана располосовала грудь от самой шеи, двух пальцев не доставая до толстого бабкиного живота.

– Как только жива осталась, – сокрушалась тётка Марья. – Насилу отходили.

– Когда это случилось?

– Ой, да прямо днём. Мы с Настасьей к Чёрной горе ходили. Ямы проверить.

– Ямы?

Скотник Василий захихикал, а тётка Тамара подала голос, раздражённо громыхая крышкой эмалированного чайника.

– Ну, чего ты ей Маша голову морочишь? Расскажи, как есть.

Тётка Марья, будто этого и ждала. Удобно устроившись на скрипучем стуле, он хлебнула горячего чая, блаженно закатила глаза и принялась рассказывать, перемежая свой рассказ многословными отступлениями. Время от времени, тётка Тамара и бабка Вера вставляли свои пояснения, и в целом я услышала вот что:

“Не передать того ужаса, что испытали старухи, когда поняли, что я их разоблачила. Оно и понятно. Бабки почти век прожили, никто об их второй натуре и в бреду не помышлял, а тут Женька, замухрышка недалёкая! (про замухрышку, это зловредная бабка Вера высказалась). Потому, они не сговариваясь, нанесли разоблачительнице мощный удар, откинув её (то есть – меня) в новую реальность, после чего получили временную передышку и обрели способность думать.

Перво-наперво они увидали Тотошку, которому их заклятье оказалось нипочём и он по-прежнему скалил на старух острые клыки.

– Утопить его надо, девки, – озабоченно произнесла Настасья. – Беды он на нас навлечёт.

– Ещё чего! Утопить... – бабка Вера решительно встала на Тотошкину защиту. – Он больших денег стоит. Порода дорогая. Финка называется... иль не финка?..

Она взяла со стола кусок селёдки с налипшим к нему кольцом лука и поманила Тотошку:

– Финка, поди-ка сюда! Слышь? Хватит фырчать-то, ничего мы твоей хозяйке не сделаем.

Тотошка будто понял, скалиться перестал. Снизошёл до угощения и схрумкал луковое кольцо. Потом, подумав, съел и селёдку.

Подруги установили за мной слежку. Одна за другой их тени уходили на разведку в созданную реальность, где они оставили меня, возвращались, но вести, что бабки получали от своих разведчиков, всё больше ставили их в тупик.

– Кто ж она такая?

– Может звездочёт?

– Да какое там... как бы она смогла другие листы книги прочесть?

– Да-а-а... дела.

Старухи гадали, да рядили, пока Настасья не произнесла:

– А кого это убили?

Вопроса никто не понял, и раздражённые подруги потребовали объяснений.

– Что ты Настасья, правда, всё загадками говоришь, да ещё про убийства! Тут и так душа не на месте.

Бабка Настасья, не говоря ни слова, включила телевизор и нашла повтор вечерних новостей.

“...бизнесмен совершил тройное убийство: два подростка и супруга бизнесмена, были убиты в квартире элитного дома...”

Крупным планом показали фасад дома, кованую ограду. На секунду камера выхватила аншлаг, на котором чётко просматривался адрес: улица им. А.С.Пушкина, 13″

– Поняли?!

Вид у бабки Настасья был такой, словно она выиграла в лотерею.

Никто ничего не понял, и подруги потребовали объяснений.

– Дёрнулась она, – таинственно произнесла бабка Вера. – Прямо с лица позеленела, как про этого бизнесмена услыхала. С чего бы это?

Про интуицию бабки Настасьи ходили легенды, и подруги безропотно последовали на Пушкина, 13, узнать, какая связь между убийством трёх человек и бабки Вериной квартирантки Женьки.

На этом месте рассказа, я снова позеленела, торопливо хлебнула горячего чая, обожглась, поперхнулась и тётка Марья принялась колотить меня по спине, приговаривая успокаивающим тоном:

– Да ты не бойся, Женька. Мы твою куклу увели. Вон она в чулане сидит. Василий его охраняет.

Скотник Василий услышав своё имя, радостно осклабился и взял под козырёк.

– С нашим удовольствием. От меня не уйдёт.

– К-какая кукла?!

С обожженного нёба кусками слезала кожа. Я выплюнула комочек.

– Вася, покажь! – скомандовала бабка Вера

...Ох, уж лучше бы мне этого никогда не видеть! В маленьком чулане, заставленном вёдрами, банками, досками и ещё бог знает чем, сидел Борис Григорьевич. Или то, что от него осталось. Грязный, в рваной одежде. Волосы перепутаны, свисают на лоб мерзкими сосульками. Взгляд... да уж какой там взгляд. Так люди не смотрят. Бессмысленный, остекленевший. Ни радости, ни ненависти. Ничего. Кукла.

– Да ты не тушуйся, Женька! Чего его жалеть? Чай ты не ребёнок. Ну, сломалась кукла, сделаешь себе ещё!

– Ещё?!

Бабки переглянулись.

– Ты Женя, молодая ещё, – тётка Тамара похлопала меня по руке. – Эта кукла... она у тебя первая?

–Я не знаю! – от отчаяния мне реветь хотелось. Почему они называют Бориса Григорьевича куклой? Чего от меня хотят?

В разговор неожиданно вмешался скотник Василий.

– Хватит вам, бабы, девку-то мучить. Не учёная она. Ей объяснить надо по-человечески.

Он больше не улыбался и не называл меня дочкой. Смотрел серьёзно и глаза у него были трезвые, так, будто и не пил никогда горькую дядька Василий.

– Вишь, вы старые душой очерствели. Для вас кукла будто и не человек.

– Да какой же это человек?! У куклы души нет!

– Верно, нет. Да только куклы о том не знают. И страдают по человечески. И любят.

– Перестань! – тётка Марья поморщилась, будто услышала глупость. – Никого они не способны любить. Ни детей своих, ни близких. Для них одна страсть – тот, кто их к жизни вызвал. И тут уж они не знают не удержу ни чести, на всё пойдут, лишь бы угодить своему хозяину. Ты, Женька, на кой шут, это куклу к жизни вызывала? Чтобы тех двоих убить? Чем они помешали-то тебе?

– Они... – в горле пересохло, и я едва выговорила первое слово. – Они напали на меня. Хотели убить.

– Во-она что?! Тогда понятно. Не понятно только, как ты в том доме оказалась.

– У меня там... друг живёт.

– Друг? Хахаль что ли?

– Хахаль.

Бабки понимающе покивали.

– Только ты, Женька напрасно куклу чинить взялась. Неблагодарное это дело. Оттого бабёнка-то его и пострадала.

– Я уже поняла.

К тому времени я действительно уже многое понимала. И то, что бабки знают про ангелов куда больше чем я. И то, что их не удивляла и не огорчала моя способность сознательно вызывать к жизни ангелов. Кукол.

– Я поняла, – повторила я. – Только как вы его освободили? Его ж арестовали. Вроде бы...

Тётка Марья презрительно хмыкнула.

– Куклу увести из-под стражи – это дело плёвое. Да только, мы тогда скотину твою потеряли, помните, девки?

При слове “скотина”, Тотошка приоткрыл веки, но, видно решил не обращать внимания на болтовню деревенских старух и снова задремал, изредка нервно подрагивая хвостом.

– Точно, он возле того дома и остался, – подтвердила бабка Вера. – Ну, так мы его кликать не стали. Время поджимало.

– А зачем? Зачем вы сюда его привели? Бориса... Григорьевича?

– Как зачем?! – удивились старухи. – Да сломанная кукла только и годна, что тварей из Бездны на куски рвать. Расскажи-ка Маша, про давешнюю стычку!

– Да что тут говорить? – скромно потупилась тётка Марья. – Мы в Грязновку прибыли к полудню, а здесь уж такой бедлам сразу поняли – быть беде!

– А я предупреждал, – вставил скотник Василий. – Говорил, что Бездна гудит.

Словно подтверждая его слова, за окном ухнуло, и раздался далёкий гул.

– Яма рванула, – прокомментировала тётка Марья. – Мы эдаких-то ям с Василием штук пятнадцать вдоль леса проложили. В каждом зелье. Ступит постзем на такую яму, так его враз в клочья разорвёт!

– Минёр! – дядька Василий с одобрением похлопал Марью по плечу и ведьма-целитель смущённо захихикала.

– Один постзем уцелел. Мы и не заметили его, думали – мёртвый. А он вскочил и на Настю...

– Я его с одного удара мотыгой уделала, – хвастливо вмешалась бабка Настасья едва слышным от слабости голосом. – Но и он меня... уделал.

Снова раздался гул и избушку заметно тряхнуло.

– Беда, девки, – бабка Вера поднялась из-за стола и сунула ноги в валенки. – Засиделись мы, а Бездна не дремлет. Надо идти.

Тётка Тамара тоже подалась к выходу.

– Я с тобой!

– Куда?! Ополоумела? Ночь на дворе! Тебя в первой же подворотне зарежут.

– Так уж и зарежут. До утра всего ничего осталось времени. Продержусь.

– Не горячись, Тамара, – прохрипела бабка Настасья с печи. – Сейчас не лето. Солнце ещё не скоро появится. Сядь. А не то...

Она не договорила, но и так было ясно, что помощников у бабки Веры не было. Кроме меня.

– Я пойду, – мой голос и тело двигались, говорили, а внутри всё ныло от жалости к себе: “Отдохнуть бы. Уснуть”.

– Пойдёт она, – бабка Вера раздражённо надвинула платок на глаза. – Куртку так и не зашила!

– Да ладно. Обойдусь.

– Обойдётся она... что ж не обойтись, не тобою вещь купленная! Василий!

Дядька Василий вскочил так резво, что уронил табурет. Неказистый предмет меблировки ударился о пол и развалился на две половины.

– Да, что за наказанье! – разозлилась бабка Вера. – Только и годны вы со своей доченькой, что чужое добро портить! Куклу выводи! С нами пойдёт.

Я хотела возразить, что скотник Василий всего-навсего мой отчим, но промолчала. Василий тоже не стал перечить раздражённой старухе и молча открыл чулан.

– Иди сюда... поть-поть...

Он подзывал ангела, ставшего сломанной куклой, как-то по чудному, но тот неожиданно послушался. Поднялся со своего места и шагнул к выходу, терпеливо дожидаясь, когда мы все соберёмся.

Из избы мы вышли впятером.

В последнюю минуту за нами следом выскочил Тотошка и засеменил впереди, тревожно поводя длинными ушами. Следом за ним шли мы с бабкой Верой, позади – скотник Василий и Борис Григорьевич.

– Баб Вер, а Василий, он кто? Из ваших?

– Ваших, наших... – тон бабки Веры по-прежнему был сварлив. – Лешак он. Лешак обычный. До войны в лесу жил, потом в деревню перебрался. К водке пристрастился.

– До войны? Сколько же ему лет?

– А шут его знает! Первая мировая-то, когда началась? Вот и считай!

При таких исходных данных, возраст Василия сосчитать было сложно, но судя по всему, пожил Василий немало.

– А он тоже воин?

– Васька-то? Да будет тебе... Он только глаза может, как Машка отвести, вот и вся его сила. Правда, со скотиной он сам-друг. Слово заветное знает. Слушаются его звери. Вот вишь и кукла... идёт за ним, как приклеенный.

Тотошка впереди насторожился и встал в стойку, как заправский охотничий пёс. Идущая следом бабка Вера не успела замедлить бодрый шаг, замешкалась, запнулась и ткнулась лицом в сугроб, сбивая Тотошку с ног.

– Ах, чтоб тебя! Чего застыл?!

Тотошка беззвучно разинул пасть, негодуя на несправедливый упрёк, бабка барахталась в снегу, а скотник Василий радостно осклабился, наблюдая возникшую кутерьму.

Я не разделяла его веселья.

Медленно пошла по узкой, протоптанной в снегу тропинке. Её конец уходил вниз по склону, теряясь в густых зарослях и, если память мне не изменяет, вёл к фельдшерскому пункту, в обход заросшего илом пруда.

Я отодвинула ветви, выглядывая из-за кустов, снег с запорошенных веток осыпался и мягко упал мне на голову. На пруду никого не было.

Весь берег был утоптан многочисленными следами. Посередине пруда, серым пятном выделялся квадрат расчищенного от снега катка. По краям чернели косо вбитые палки. Ворота.

– Баб Вер! – мой голос в ночной тишине раздался неожиданно звонко.

– Чего орёшь?!

Бабка Вера запыхтела неодобрительно, чёрной тучей спускаясь по крутому склону, Тотошка, будто нарочно, семенил рядом, того и гляди рискуя быть раздавленным тяжёлой бабкиной ногой. Следом за ними неуверенно, будто слепой ступал Борис Григорьевич, подгоняемый неизменным “поть-поть” скотника Василия.

– Баб Вер, – громким шёпотом продолжила я. – А как же люди? Ну, как увидит кто этих... с ослиными ушами.

– Да кто ж увидит? – бабка округлила глаза. – Эти черти тут каждый день шныряют – никто не видит... Не всё людям дано знать.

– Как – каждый день?!

– Да так... как и домовые. Только в обычное время они пакостить бояться. Так, если по мелочи. Украсть чего могут, вещи, одежду. Скотину крадут. Иногда детей.

– А сейчас? Они же напали на нас!

– Сейчас они Бездну чуют. Зашевелилась Бездна. Ожила. Вот они и осмелели.

– Отчего ожила?

– Стало быть, баланс нарушен. Мне мать рассказывала. Правда – нет, не знаю. Говорят из Бездны два пути: в Верхний мир и Нижний. В каждом своя стража есть – она Бездну сдерживает. Не даёт ей прорваться и землю нечистью затопить. Те стражи связаны меж собой незримой, но крепкой нитью и если стража в Верхнем мире гибнет, то в Нижнем стражи теряют силу. И наоборот. И уж тогда, будьте уверены, Бездна оживёт и полезет из своей норы, как перезревшее тесто.

– Баб Вер, так вас всего четверо осталось. Значит, стражи в Верхнем мире гибнут?

Бабка взглянула на меня с неудовольствием.

– Вообще-то я всегда считала, что это мы в Верхнем мире живём. Но в принципе, ты права. Они гибнут. И если положение не изменить – мы погибнем тоже.

Наш разговор прервало низкое гудение, и ледяной ветер со стоном прокатился над нашими головами.

– Баб Вер, что это?!

Глава 36

Битва ангела. Лесная заимка.

Мы стояли на окраине деревни. Остались позади бедные избёнки и покосившиеся заборы. Перед нами неприступной стеной чернела полоса зимнего леса, и гудение раздавалось оттуда.

Бабка потянула носом, словно охотничий пёс.

– Да шут его знает... Васька!

Дядька Василий подобрался к нам ближе, утопая в глубоком снегу и тревожно размахивая руками.

– Тише девки, тише... айда сюда!..

Василий схватил меня за рукав и потащил за собой. Я не сопротивлялась.

Вся наша компания вслед за Василием укрылась за высоким сугробом, наваленным возле старой ветлы. Убежище ненадёжное и едва прикрывало нас лишь с одной стороны. Как раз с той, с которой появились первые ослоухие.

Они вышли из леса, тревожно озираясь, и поводя тупыми мордами по сторонам.

– Пот-поть, – едва слышно произнёс дядька Вася за моей спиной и Борис Григорьевич принялся усердно раскидывать снег, повинуясь ему одному понятной команде.

– Ты чего?! – прошипела бабка Вера. – На кой шут траншею роешь? Нападать надо...

– Погодь, Вера, – выдохнул Василий. – Это так, цветочки... нехай себе идут. Ягодки следом будут, носом чую. Я вас в лес проведу, прямо к болотам. Там и поглядим, чего нам черти окаянные приготовили.

Бабка кивнула, соглашаясь, а я следила глазами за ослоухими.

Их было пятеро.

Подойдя к околице, они глухо заворчали, не решаясь ступить на кривые деревенские улочки. Разговор их становился всё возбуждённее, видимо решали, кто первый войдёт в спящую деревню. Наконец, прерывая всяческие разногласия, самый крупный из пятерых наподдал широкой рукой одному из своих собратьев. Тот, не успел отреагировать и ласточкой полетел вперёд, взрывая рылом глубокий снег.

Остальные глухо заклокотали. Видимо, это означало смех.

Мне вдруг подумалось, что я уже видела эту картину: землю, засыпанную снегом и ослоухих чудищ, ковыляющих по белому полю. Но где?..

Меж тем видение не отпускало, и чувство яростной злости завладело всем моим существом. Я ненавидела ослоухих. Ненависть моя была осязаема, поднималась из мрачных глубин моей памяти и стлалась чёрными тучами, гонимыми ветром прямиком к нашим врагам.