Текст книги "Свояченица"

Автор книги: Татьяна Эльдарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Маринка вышла из номера под материнским конвоем.

* * *

Анна не находила себе места.

Алексей до сих пор не вернулся.

Вернее, утром-то он пришел, сказал, что поставил BMV на место. Но из их затеи ничего не вышло: когда Пышка обнаружила, что машиной кто-то попользовался, сотрудники-доброжелатели вызвали милицию, несмотря на её возражения (мол, слава Тебе, Господи, – не угнали же). Поэтому он ретировался.

Вскоре зять укатил на "ниве" в Рязань: заправить баки горючим и выяснить, нет ли новостей от Рустама.

Вдобавок, куда-то запропастились и сын, и Трегубов...

Юрку к сестре утром не пустили: сказали, что не совсем здорова и ещё спит. А Саша наверх поднялся, поздоровался издали и передал в корзинке ягоды, которые насобирал в бору: землянику вперемешку с черникой.

Потом он с Юрой до обеда сидел в мастерской, потом они долго возились с мотоциклом, а когда наладили – оседлали его и – с концами!

Анна помогла Кате умыться, намазала остатками волшебной мази Жены Рустама, а потом решила воспользоваться уроками Евгении Осиповны, потренировавшись на Катином лице.

Анна накладывала грим на синяки и ссадины, говорила о ничего не значащих вещах до тех пор, пока девочка, внимательно глядя на неё, не спросила:

– Мамочка! Ты не расскажешь мне, где ты сама была всё это время?..

Не отпускала глазами.

Анна спросила:

– Скажи мне, что ты об этом знаешь?

Оказалось – то же, что и Юрка. И как он, Катя не верила в то, что её мать – убийца отца.

Потом последовали всё более настойчивые вопросы о жизни без свободы. Мать даже обрадовалась тому, что Катя как будто начала из бессловесного бревна превращаться в деревянную куклу. Девочка внимательно слушала рассказ о материнских испытаниях.

– Родная моя! – тихо говорила Анна, заметив слёзы на глазах дочери. Для меня эти годы будут – ничто, когда я найду вас всех. Главное, мы живы. Ты поправишься, заживут твои болячки, ты постепенно станешь забывать всё, о чём я тебя спрашивать не буду, пока сама не захочешь рассказать...

Катя и раньше казалась старше своих сверстников, потому что всегда была открыта к состраданию. Разглядывая в зеркале своё лицо, не очень умело разукрашенное матерью, она уже думала не только о себе, но больше – о страданиях, которые достались на долю Анны.

– Мамочка... скажи, как мне это вынести?.. Как ты сумела... выдержала?.. Если не хочешь – не надо...

Анна задумалась, затем вытащила из сумки "Записки у изголовья".

– Вот, детонька, посмотри... У меня там была эта книжка.

Женщина, непонятно сколько лет "коптившая небо", одетая в безразмерное пестрое платье и телогрейку, снова встала перед глазами... Она обеими руками прижимала к себе истрепанный том. Анна могла тогда бесцельно часами разглядывать окружающих её в КПЗ представительниц "лучшей половины" человечества. Затертая книжка никак не вязалась с обликом соседки по камере.

Сокамерница чуть приоткрыла книгу в привычном месте и, не впуская в неё даже взгляда Анны, прочитала:

"Мне нравится, если дом, где женщина живет в одиночестве, имеет ветхий, заброшенный вид."

Странная женщина любовно погладила корешок:

– Она заметила это ещё десять веков назад! Удивительно! Значит, проблема одиноких дам актуальна в любом месте мира и в любом временном состоянии...

Все то время, пока они соседствовали, Анна уходила из грязного настоящего в прошлое, таинственное и простое...

Кто знает, вдруг записки одинокой японки помогут и её девочке справиться с бедой.

Раскрыла, где раскрылось.

"Хозяйственная служба при дворе, что ни говори, дело хорошее. Для женщин низкого происхождения нет ничего завиднее. Но такое занятие вполне годится и для благородных дам. Лучше всего подошли бы хорошенькие молодые девушки в красивых нарядах. Но зато дамы чуть постарше знают все правила этикета и держатся так уверенно, что глаза на них отдыхают."

Анна грела на газовой конфорке потрясающий – судя по запаху – куриный бульон, крошила туда овощи, нарезала салат (отметив машинально, что руки не отвыкли за столько лет от привычной домашней работы).

Потом с ложечки, как маленькую, кормила дочь, радуясь каждому проглоченному Катей куску. Она ловила на себе взгляд и жалкую гримаску перекошенного лица, стремившегося порадовать мать улыбкой. Сердце убивалось насмерть всякий раз... После обеда Катя опять уснула.

"Как взволновано твоё сердце, когда случается кормить воробьиных птенчиков."

Анна спустилась в горницу (перед уходом Саша свалил все видеокассеты в картонную коробку и поставил возле магнитофона, показав, как им пользоваться).

На скорости проматывая порнуху, фиксируя лишь те моменты, где в кадр попадали лица, вскоре она поняла, что таких пленок было немного. На двух кассетах мельком фигурировала крашеная дебелая женщина с перманентом. Она появлялась в кадре, неся за навесные ручки поднос, уставленный легкой закуской, и уходила, отвернув от зрителя лицо и оставив на красном ложе развлекающуюся пару. Все мало-мальски серьезные встречи, деловые беседы, светские рауты, и "расслабления" её непосредственного начальства проходили именно в подвале – под неусыпным оком работающей скрытой камеры. Хозяйка салона, вероятнее всего, собирала компромат для шантажа, поэтому Анне стало легко отсортировать серьезный материал, благодаря запомнившемуся навечно дивану.

"Вы думаете, что столь неблаговоспитанно ведут себя только люди низкого разбора, о ком и говорить-то не стоит? Ошибаетесь, и чиновные господа не лучше. К примеру, так вел себя третий секретарь императорской канцелярии."

При виде очередного кадра с ярко-красным пятном в центре, женщине через некоторое время стало плохо. Она откинулась на спинку стула, нажала паузу, на экране застыл стоп-кадр... Крупняком – лицо Алёны... Та страстно вцепилась в спину приподнявшего для удара зад мужика с синими жилами на голых ногах. Прилизанные гелем пряди волос на его затылке от возбуждения встали дыбом и перед видеокамерой бесстыдно предстала тщательно закамуфлированная лысина...

6.

"Напрасен ваш призыв! Могу ли я покинуть лотос, Обрызганный росой? Могу ли возвратиться снова В мир дольней суеты?"

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Местные жители подсказали, как найти отремонтированную недавно избу-музей, а Юрка, издали завидев девочку с длинной косой, обеими руками стал изображать из себя ветряную мельницу.

Капитану Луканенковой понравился мальчишка, особенно – его реакция на то, что дочь не одна:

– А вы кто? Мама? Здорово, что пришли! Тут такой классный музей! Вход, правда, платный, но я дядю Сашу попрошу, может быть, вас пропустят!

Не успела Марья Павловна возразить, как он уже помчался внутрь.

– Ну, убедилась? – язвительно спросила Маринка, наматывая хвост от косы на палец. – Нормальный пацан, и вовсе никакой не ухажер!

– Ладно, – примирительно сказала мать.

Они вошли во двор, а Юрка уже сбегал со ступенек с виноватой улыбкой:

– Ничего не получится, им план надо делать, а экскурсантов: раз, два и – обчелся! Слушай, как тебя зовут? – повернулся он к девочке.

– Её зовут Марина, а тебя? – перебила Марья Павловна и, получив ответ, скомандовала: – Показывай, где тут касса.

Улыбка Юрки стала ещё виноватей:

– А кассу уже закрыли... Там прошли последние посетители: какая-то многодетная семья отдыхающих. Они тут в третий раз.

– Что, так понравилось? – изумилась капитан Луканенкова.

– Да нет. Просто здесь некуда больше пойти. Присаживайтесь! – вежливо пригласил мальчишка, делая широкий жест в сторону скамейки у цветника.

Маринка чинно подошла, провела рукой по доскам, прежде, чем доверить свои шорты недавно выкрашенному сиденью. Села, закинула голые коленки друг на друга.

– Ну, а я тогда пойду прогуляюсь, – решила Марья Павловна. Бросив искоса взгляд на демонстративно молчавшую дочь, она спросила: – Не хочешь со мной?

– А хотите, покажу вам поселок? – доброжелательной общительности парня не было предела. – Я только дяде Саше скажу...

– Погоди, не надо ему мешать, он же экскурсию ведет! Вы тут побудьте, чтобы я знала, где искать Маринку...

– А чего меня искать? Я – вот она! – фыркнула девчонка, перекинув косу на грудь.

– До встречи! – Марья Павловна мысленно по привычке "сфотографировала" Юрку и, получив в ответ кивок, удалилась.

– Чего ты с ней так? – удивился мальчишка.

– Хорошо тебе говорить, – горячо закартавила Маринка, – ты интернатский, никто тебе не указ. А тут, с утра до ночи – сплошной контроль! Думаешь, её так музей этот привлёк? Как же! На тебя захотелось посмотреть. Всё боится, как бы я с дурной компанией не связалась...

– А чё это она такая пуганая?

Тут уж в Маринке взыграла гордость за мать, захотелось похвастаться. И, хотя они с Марьей Павловной уговаривались, что дочь не будет трубить направо и налево о профессии мамаши, не удержалась, брякнула:

– Она не пуганная, просто она – следователь! Капитан московской милиции!..

Если Маринка и ожидала произвести фурор, то дождалась прямо противоположного эффекта. Юрка вскочил, губы у него задрожали, он чуть не бросился на неё с кулаками:

– Это из-за таких, как она, моя мама... была... графиней, – он стал как ёрш для мытья бутылок. – Все эти твои менты... – мыльная пена полилась из бутылки через край.

У Маринки тоже задрожал подбородок. Она не понимала, что происходит:

– Юрка, ты что, больной? При чем здесь моя мать? Она не из областных, а из горотдела. Ты-то ведь местный!..

Удержу не было, парень продолжал вопить, как ненормальный, от волнения без конца повторяя частички сослагательного наклонения:

– Шла бы ты со своей мамашей... в ментовку! Там бы тебе самое место! Пожила бы пять лет в интернате – давно бы на своих патлах бы повесилась!

На этот истерический взрыв вышел Трегубов, покачал головой:

– Юрка! Разве можно так разговаривать с дамой?

– Она мне – не дама! Она мне – дурная компания!

Пожелав сквозь зубы своей новой знакомой обовшиветь, Юрка гордо удалился по направлению к дому скульптора.

– Прошу у вас прощения за выходку моего юного друга, – извинился за мальчишку скульптор.

– Но почему, почему?.. – рыдала Маринка не столько от несправедливости брошенных обвинений, сколько от невозможности достойно ответить.

Трегубов только плечами пожал: он не знал причины Юркиного негодования и – тем скорее поспешил за ним.

Марья Павловна застала дочь размазывающей по щекам слёзы, но так и не добилась от неё вразумительного объяснения, что произошло. Зловредная Маринка лишь яростно сверкнула глазами:

– Всё из-за тебя!

– Что ж это ты, голубушка, с больной головы – на здоровую? возмутилась мать. – Я с ним и двух слов-то не сказала!

– Зато он много чего успел наговорить!

– И что же, например? – Марья Павловна впервые видела дочь такой разъяренной.

– Например, что ты и твои менты сделали его мать какой-то графиней!..

Марья Павловна ухмыльнулась:

? Знаешь, что, драгоценная моя! Во-первых, не "менты", а сотрудники милиции (что можно Юпитеру, того нельзя быку), а во-вторых, в интернатах бывают не совсем здоровые детишки, – она покрутила пальцем у виска, поэтому, мой тебе совет: наплевать и забыть! Давай лучше, раз мы с тобой такие "менты", найдём нашу кастеляншу и поспрошаем, что там у неё с машиной стряслось этой ночью.

– Чем с сопливыми знаться, лучше делом заняться! – согласилась Маринка.

"Ого! ? Марья Павловна отметила про себя, что мальчишка чем-то зацепил её дочь. ? А парень и в самом деле непростой..."

Решив не вдаваться в подробности, она подхватила Маринку под руку и стала увлечённо рассказывать ей по дороге в пансионат, какой симпатичный и очень дешевый набор керамической посуды видела только что в поселковом универмаге.

* * *

Анне было совсем худо... Она поднялась наверх, не забыв перед этим выключить видеоплеер. Катя спускалась ей навстречу.

– Куда?

Анна была против того, чтобы девочка ходила во дворовый туалет: слишком много сил бы это отнимало. Но Кате хотелось показать матери, что она начинает приходить в себя.

Поход в домик с сердечком на деревянной двери был только началом!.. Потом они без разрешения хозяина (но ведь и запрета не было, скорее наоборот) забрались в его мастерскую. С Катей буквально в считанные секунды произошла метаморфоза: второй глаз окончательно раскрылся... Она с восхищением ходила от одной фигуры к другой, знакомилась, шутливо представлялась, каждый раз играя новую роль...

Девочка быстро устала, прилегла в траве, а мать взяла на себя смелость и вытащила на свет Божий не скульптуры (на это у неё смелости бы не хватило) – миниатюры-поделки из сосновых корней, берестяной и лубяной коры, ивовых и липовых веток. Она поселила дочь в деревянном царстве, торжественно провозгласила её императрицей. Себя же – ручным дворцовым драконом.

В калитку как раз влетел расстроенный Юрка. Правда, увидев мать и сестру на лужайке, заметно повеселел.

Тут пришел Саша Трегубов, не рассердился.

– В игрушки играете?

Мимо калитки прошли двое: женщина и девочка.

– Менты вонючие! – фыркнул Юрка.

Анна сразу насторожилась:

– Что значит "менты"?..

Скульптор отреагировал по-другому:

– Ты же сам пригласил девочку в музей!

– Ребята, вы что, с люстры грохнулись?..

Катя вдруг отказалась возвращаться в мансарду:

– Мамочка! Можно я посижу с вами?

Аню каждый раз окатывало теплой волной, когда она слышала это хриплое: "Мамочка!". Она кивнула и нашла себе занятие: стала заводить самовар. Притихший Юрка уселся на скамейке рядом с сестрой.

– А где дядя Лёша? Я его сегодня ещё не видел, а ты, Кать?..

Когда Алексей зашел на веранду, он увидел мирную идиллическую картинку в духе Кустодиева: за самоваром Красавица Расписная – Анна, по правую руку от неё – Катя. Мужчины охраняли прекрасный пол с краёв.

Все вчетвером они спокойно, по-купечески чаевничали.

Алексей шумно выдохнул и уселся напротив свояченицы:

– Ну что, Анна Даниловна, не побалуете путника чайком, если хозяин не возражает? – изображая ревность покосился он на Сашу.

Юрка повис у дяди на шее, скульптор вздохнул с заметным облегчением, Катя робко улыбнулась, Анна – "рублём подарила":

– Где тебя носило? Извелась вся!

– Мам, ладно тебе, меня лучше поругай, – вступился за опекуна мальчишка.

– Вижу, ждали!.. – с удовлетворением отметил Алексей и добавил: – Ну, в самом деле, покормите! Почти сутки не ел!.. Юрка, отпусти, ведь задушишь. Лучше матери помоги, а то она известная копуша.

Впрочем, он сам подошел к Анне, которая уже ставила на электроплитку кастрюлю с бульоном и вполголоса сказал:

– Отправь-ка детей. Есть разговор.

Анна сразу повернулась к нему, потом посмотрела на детей и просительно – на скульптора. Тот как будто не понял: сидел, уставившись в летящего по клеенке гуся и левой рукой раскалывал баранку за баранкой, а кусочки указательным пальцем пододвигал Кате.

Катя-то как раз всё поняла:

– Мамочка, можно мы с Юркой пойдем наверх? Пусть он посидит со мной, я одна не хочу...

– Конечно, моя умница! – обрадовалась мать. – Я провожу тебя!

Девочка сначала покачала головой – сама, мол, – поднялась, опираясь на стол, пошатнулась и кивнула. Женщины в обнимку поднялись по скрипучей лестнице. Сверху раздался голос Анны:

– Мальчики, я посижу с Катей, пока она не заснёт.

– Обязательно! – отозвался за всех "мальчиков" Алексей. – Смотри только сама не усни, нам ещё нужно кое-что обсудить. Спокойной ночи, Катюха!

Юрка поглядел на потолок, где раздавались шаги матери, серьезно спросил:

– Что с ней было?

Алексей обдумывал, как бы ответить полнее, но при этом не говорить о девочке того, чего никому знать не положено. Наконец, решился:

– Те люди, которые увезли из лагеря всех, кроме тебя, переправили Катю в одно место, где с ней ужасно обращались. Если бы не подоспел дядя Саша... Да что там говорить, ты и так всё видишь! Только не задавай сестре вопросов. Она сама расскажет, если захочет. А нет – её право. Ты в состоянии понять, что человек имеет право на свои тайны?..

О да! Юрка уже одну свою имел!

Получив разрешение погулять и дяди Лёшины командирские часы, чтобы контролировать время, он потихоньку смылся. Мужчины вышли покурить во двор.

– Как ты после боя, оклемался?

– Гадом меньше... – поразил Саша равнодушием ответа.

– Оставаться нам у тебя всё равно теперь нельзя, мы и так наследили здесь больше, чем достаточно.

Трегубов поднялся с крыльца:

– В этом ты прав. Надо нам двигаться дальше. Но дети будут связывать по рукам и ногам.

– Никаких "нам"! – отрезал Алексей. – Завтра утром я увезу их к Рустаму, а ты останешься тут. Пойми, исчезновение твоё не может пройти незамеченным, а это неминуемо приведет к твоим гостям, которые и так слишком заметны.

– Как бы то ни было, Катя физически должна окрепнуть. Иначе она просто не выдержит такого переезда, – ответил скульптор. – И я знаю, где их с Юркой можно пока схоронить, – он поморщился от неудачно подобранного слова и исправил оговорку: – в смысле, спрятать...

Трегубов пошел к калитке.

– Куда ты? – удивился художник.

– Соскучился по камню. Пойду в монастырь, поработаю. Знаешь, как там хорошо дышится?!..

– Еще бы! В женском-то!

* * *

Марья Павловна и Маринка послонялись по дорожкам пансионата, посмотрели расписание мероприятий в местном рассаднике культуры, записались на автобусные экскурсии и вполне довольные собой, отправились на ужин.

За одним столом с ними оказалась та самая многодетная семья, коей так посчастливилось с музеем Пожалостина.

Семья состояла из невероятных размеров мамаши, её царственного супруга и четверых как под копирку сделанных и одинаково постриженных детей-погодков.

Жизнерадостный папаша быстренько взял салфетку, перетёр все вилки и чайные ложки (включая луканенковские), подмигнул Марье Павловне, покосился на томную подругу жизни и побежал на кухню за чайником.

Маринка, уплетая вкусный творожник, с любопытством и ухмылкой наблюдала взаимодействия в семейном мирке соседей, сверила свою реакцию с материнской и заметила: на переносице у той появилась "служебная" складка... Марья Павловна явно думала о работе.

"А что, если и вправду этот Юрка – Арбузов?!. Да нет, вряд ли. Подобные совпадения бывают только в кино!"

– Маринка, ты в состоянии подробно, слово в слово, пересказать мне всё, что говорил твой интернатский ухажер? – наклонилась она к уху дочери и, предвосхищая поток возмущений, интригующе добавила: – может статься, ты окажешь мне неоценимую услугу в одном запутанном деле!..

Польщенная доверием, дочь округлила глаза и запустила воздух под верхнюю губу.

Парочка заговорщиц покинула ужин. Они нашли скамейку-качели.

Пока Марья Павловна "накачивала" смекалистую дочь, объясняя, что именно от неё требуется, к их висячей лавочке подошел пятилетний карапуз, поднял с земли камень, зажал его в пухлом кулаке и выжидающе-пристально стал смотреть сквозь Маринку на вожделенное сиденье.

– Тимурчик! – раздалось кудахтанье наседки. – Где ты?..

На тропинке, откуда ни возьмись, появилась скрюченная бабка с драным целлофановым мешочком, из которого сыпался какой-то гербарий.

– Вот ты где, негодник, – сварливо запричитала бабулька. – Оставили тебя, непоседу, на мою голову! Что ты опять удумал? Дай сюда камень! Девочка уже покаталась, сейчас она встанет, – произнесла старушка с нажимом, глядя на Маринку красными глазами, – девочка встанет и пустит тебя. Ведь это качели для маленьких. Правда? – обратилась она за подтверждением к Марье Павловне.

Та предложила вариант:

– Вы лучше сами присядьте, отдохните. Пока Маринка и ваш боец ознакомятся вон с той фигурной композицией, вы мне покажете, чем тут можно запастись на зиму.

Дети пошли разглядывать оберегавших яблоневый сад гипсовых горнистов и юных граций в потемневших от течения дождей и времени косынках. Марья Павловна же, поскольку сама уважала травное лечение, с прилежанием отличницы внимала ведунье, удивленной внезапным послушанием внука. В бормотании старой колдуньи проскакивали названия: мята, полынь, чабрец, зверобой, повилик, ромашка, пустырник, что-то еще, – Марья Павловна не всё разобрала. Она стала уточнять, в каких случаях какие травы предпочтительнее и когда их надо собирать.

– От ожогов? Это безумно актуально!

– Боль от ожога кипятком легко снимается яйцами, сбитыми с топленым маслом, – посоветовала собеседница, издали приглядывая за бесценным внуком. – А для обычного ухода за кожей, – она одобрительно исследовала глазами прекрасные руки капитана, – помогает кофейная гуща: прежде, чем вымыть чашки, намажьте на руки, а потом домывайте, минуты через две.

– Да нет, я на солнце сгораю!

– Ну, от этого есть просто идеальное средство: ваша собственная моча, – продолжала делиться опытом бабка, покачивая в воздухе короткими кривыми ногами. – Вот вчера, во время грозы, у одной из сестер-хозяек дом от молнии загорелся. Тут неподалёку. В нём было четверо мужиков. Дотла! Её счастье, что дежурила, – проскрипела старая колдунья, – а то бы и самой несдобровать. Ночью ведь!

Марья Павловна, хоть и сидела, но, как говорится, так и села...

– У кого ж такое?

– Есть тут одна... пышечка... – Красноватые глазки злобно прищурились. – Бог шельму метит!..

– А кто сгорел? Родственники её?

– Кто надо, тот и сгорел! Сама разберись, коли интересуешься, сказала бабка, бодро соскочила на землю, кликнула внука и пропала меж деревьев...

Марья Павловна подождала, пока Маринка слезет с постамента, махнула дочери: иди, мол, скорей!

"Мистика! Что ж это со мной? И на солнце, вроде, не должна была перегреться... Нигде отдохнуть нельзя, тут же начинают "грузить". Как будто чуют, где я работаю!"

– Дочка! Пойдем! Что за программа у нас на вечер назначена?

– Там фильм какой-то, – живо откликнулась Маринка. – Старьё, небось!

– Фильм? Отличненько! Будем культурно отдыхать, а то все норовят запрячь, даже старые ведьмы, – продолжала ворчать Марья Павловна.

– А она что, в самом деле ведьма?

– Самая настоящая! Пошли, заберем из номера деньги и сумку. Раз тут такое происходит...

В номере их ожидал сюрприз... Нет, не взлом, и не кража. Хуже: потоп! Вода лилась из всех кранов, набираясь в душевом поддоне и не успевала убежать, хотя сливной водоворот трудился изо всех сил.

Марья Павловна расценила это, как диверсию темных сил.

– Ах, так?!..

Она перекрыла вентили, плюнула в лужу на полу (благо, в комнату не пошло: порожек высокий, а вниз протечет – тем быстрее слесаря пришлют) и неприступно виляя бедрами, забросила сумку с документами и деньгами на плечо:

– Дочка! Идем развлекаться!

Фильм и в самом деле оказался старый: Марина видела его раза два по телевизору. Кроме того, над кассой висела доисторическая табличка: "Детям до шестнадцати лет смотреть не рекомендуется." Поэтому она отпросилась в поселок.

– Ну, что ж, не хочешь смотреть, так иди погуляй, пока я буду плавать в этом "Море любви". вдруг там и вправду чего покажут, так сгоришь со стыда, глядя на это одновременно с дочерью, – сказала она.

Маринка подмигнула матери:

– Я пошла!

– Но только пока не стемнело!

* * *

Гордая доверием матери, Маринка весело вышагивала по центральной улице, как по Бродвею, радуясь, что летом солнце садится поздно. Волосы щекотали кончиком хвоста голые ноги. Она перекинула косу на ещё плоскую грудь, и тут вдруг обнаружила, что навстречу решительно движется этот нахальный грубиян...

Внезапно, мимо неё, как вихрь, пронёсся старший из отпрысков многодетного семейства... Видимо, у него ещё за ужином чесались руки: он на ходу пребольно дернул её за косу. Юрка небрежным балетным движением оттянул ногу в сторону и обидчик полетел в придорожную пыль, вскочил, набросился на защитника с кулаками, опять полетел – в канаву. Прямо под ноги стройному иван-чаю, который, как известно, лучше всего кустится на помойках.

Указав на выбравшегося из грязи и оттиравшего свой джинсовый костюмчик разбойника, Маринка бесхитростно предложила:

– Пойдем отсюда!

Закинув головы, дети безжалостно заржали и пошли рядом, весело обсуждая происшествие.

? Марин, ты прости меня, я не хотел тебя обидеть, и мама твоя мне понравилась...

? Юр, ? сказала она примирительно, ? фиг с ним! Ты мне лучше расскажи, почему у тебя мама, как Эдмон Дантес? Если не хочешь, не говор-ри. Я ведь тоже не должна была тр-репаться по поводу того, где моя мутер-р р-работает... – от волнения она всегда сильнее раскатывала букву "р".

Это был аргумент! Юрка, тщательно подбирая слова, рассказал о смерти отца, обвинении матери и похищении братьев и сестер. Не сказал только, что теперь мать и старшая Катя – уже на свободе.

Они бы стояли и дольше, если бы он не спохватился о времени: командирские стрелки приближались к десяти.

* * *

Разомлевшая от детективной мелодрамы Марья Павловна поднялась в номер и с досадой обнаружила, что забыла вызвать слесаря.

Она поспрашивала, как его найти, – её отослали к сестре-хозяйке: она, мол за всё отвечает.

В холле за "прилавком", где выдавали ключи от номеров и где должна была находиться ответственная за хозяйство дама, никого не было. Зато в комнатке ключницы раздавались зверские стоны и яростные всхлипывания.

– И как же я теперь буду-у, – истерично взвизгивал женский голос. Где мне голову приклони-ить в мои-то годы-ы-ы... На что я жить-то буду-у, чем расплачу-усь... Мне теперь только вешаться остало-ось!.. О-ой, с меня спрося-ат, что же я отве-ечу-у!..

– Люся, погоди, я тебе сейчас сердечного принесу, – на пороге появилась пожилая медсестра и почти бегом отправилась в медпункт.

Вопли привлекли внимание Луканенковой. Марья Павловна остановилась, повертела в руках "книжечку отдыхающего" и решительно направилась в каморку.

– Где здесь можно найти слесаря, или мне так и плавать всю оставшуюся жизнь?! – строго спросила она у опухшей от слёз кастелянши и, разглядев в ней свою вчерашнюю благодетельницу, надела на лицо сочувственно-озабоченное выражение. – Голубушка моя, что случилось?! Вас кто-то обидел?

– Обидел, оби-идел... – зарыдала в голос голубушка.

На столике возле неё зазвонил телефон. Дернувшись от неожиданности, она сбила левым локтем трубку и оттуда послышался голос телефонистки:

– Алло, пансионат Солотча? Рязань – телефон: 22-13-47 – заказывали? Ответьте, Рязань – на проводе.

Сестра-хозяйка с удивительной резвостью схватила говорящую трубку и плотно прижала её к уху.

– Алло! Алло! – слёзы на её физиономии мгновенно просохли. – Нет, не из дома!.. Да это и есть крайний случай: дома-то у меня теперь нет!.. Тут всего не расскажешь... – она покосилась на отдыхающую. – Когда? Хорошо... тон стал не плаксивым, а унылым. – Конечно, понаехали: полный дом, то есть двор... Как я могу?.. Понятно. Да и с машиной тоже какая-то непонятная вещь... – взгляд кастелянши стал затравленным. – Да, зачем же, конечно буду на месте!.. Тем более, что мне теперь велено никуда не отлучаться: надо отвечать на вопросы... Что я, дура?!..

Марья Павловна ничем не выдала своего удивления по поводу напастей, свалившихся на тётку: "Не много ли для одной... как бабка сказала?.. шельмы?"

Она успокаивающе положила руку на пухлое плечо, повторяя в уме номер телефона:

– Это ваши друзья? Они ещё не знают, что случилось? Они помогут вам?

– Когда они всё узнают, они помогут мне по полной программе! проговорила погорелица монотонно, а потом скинула оцепенение вместе с рукой Марьи Павловны. – Мне надо идти, я должна спешить...

– Подождите! – Капитан перекрыла телом выход. – Расскажите мне всё по порядку. Я действительно могу помочь: у меня есть знакомства в линии МВД!

– Не у вас одной!

Пострадавшая от стихии стала прорываться сквозь отдыхающую. Наивная! Сквозь капитана Луканенкову? Не тут-то было! Марья Павловна, особенно заинтригованная последней фразой, усадила заведующую наволочками обратно на стул, ткнув её своим аристократичным указующим перстом в лоб.

– Рассказывайте! – повторила она металлическим голосом, в котором уже не было ни тени сочувствия.

Кастелянша уставилась куда-то за её спину с надеждой вырваться: подоспела медсестра с мензуркой. Капитан перехватила её взгляд, мило улыбнулась медицинскому работнику, взяла у той из рук успокоительное средство и решительно выпроводила "белый халат" из каморки, заверяя, что ни за что не оставит тётю Люсю, пока она в таком состоянии. Медсестра с облегчением вздохнула и побежала запирать на ночь свои служебные помещения.

– Так вы от Грека? – с облегчением спросила сестра-хозяйка и, увидев выжидающее выражение на лице гостьи, стала торопливо заговаривать зубы: Что ж вы раньше не сказали, я разместила бы вас с дочерью в люксе...

– Давайте ближе к делу! – Марья Павловна пояснила: – И про машину, и про пожар... – Она не знала, что конкретно сгорело: дом, квартира, дача, поэтому постаралась задавать вопросы в обтекаемой форме.

Кастелянша рассказала ей о вырванных проводах в BMV, о грязи с чужих ботинок. Кто мог это сделать – представления не имела. Самое интересное, что машину-то вернули! На вопрос, как и когда узнала о пожаре, объяснила, что с утра отпросилась с работы: поехала в автосервис. После того, как автослесарь исправил разрушения в салоне машины, она съездила к себе домой пообедать и обнаружила... Тут её испуганно-непрерывная речь снова перешла в прерывистый всхлип.

Капитан, наконец, смилостивилась: предварительно понюхав, протянула страдалице медицинскую мензурку, от которой за версту несло валерианой. Та опрокинула содержимое в рот, словно водку.

– Клянусь, я не знаю, что там произошло, и почему все мальчики оказались в просмотровом зале. Последние дни там находилась только доверенная мне девчонка. Режиссер был убежден, что в этот вечер сумеет её дожать. Он перед всем худсоветом раскритиковал предыдущие методы обучения: ему нужна актриса, а не проститутка.

Марья Павловна ушам не верила. Кто же это сидит перед ней: менеджер по актерам, кинопродюсер?.. Да нет, вроде бы это – сестра-хозяйка пансионата. Вот только за кого она принимает её – капитана Луканенкову? Почему в ней страха больше, чем горя? Почему оправдывается перед ней, как перед аудитором или налоговым инспектором?.. О какой актрисе толкует и о каких "мальчиках" сокрушается:

– Я уезжала на работу в восемь часов вечера и все были на местах. Все были такие весёлые, так радовались, что съемочная группа укатила на натуру, а у них выдастся спокойный вечерок! На редкость были дисциплинированные ребята: никогда не оставляли своих постов!

Используя обрывки подслушанного телефонного разговора, Луканенкова стала спрашивать, перейдя на "ты" и подчеркнув тем самым своё главенство:

– Ну, а когда подъехала к дому, что ты увидела?

– Да что же я могла увидеть! – завыла кастелянша. – Одни головешки, да пожарников... И чего они там в них ковырялись, чего искали?.. Как будто, определив, что "очаг возгорания" находился в подвале, они вернут мне дом, оборудование, аппаратуру... Как раз при мне из подвала доставали режиссера, и ваших мальчиков. Наружный наблюдатель тоже среди них оказался. Такой видный парень, жить бы да жить... – она жалостливо всхлипнула.