Текст книги "Свояченица"

Автор книги: Татьяна Эльдарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Конечно, Анна сбросила несколько лишних килограммов за эти дни, но когда попыталась пролезть в одну из двух образовавшихся небольших щелей, оказалось – недостаточно. Даже худому скульптору это было не под силу. В ярости заметалась по комнате в поисках предмета, которым можно разрушить дубовую преграду.

Саша остановил одержимую женщину:

– Позвольте, я попробую! Мне кажется, здесь должна быть какая-то хитрость. – Он просунул внутрь руку, обследовал панель сверху до низу и нащупал на её оборотной стороне нечто вроде выключателя.

Скульптор едва не потерял пальцы, когда стенка вдруг сама собой вернулась на своё место. Потом она – так же сама собой – просто отъехала в сторону.

Пока Саша растирал прищемленную руку, Анна его отпихнула, рванулась в образовавшийся проход, оступилась, кубарем слетела по ступенькам к подножью тяжелой металлической двери, туго обитой снаружи каким-то необычным материалом: не кожей и, уж конечно, – не дерматином. Подтягиваясь с каменного пола, женщина уцепилась за ручку двери, повисла на ней... Ручка подалась вниз на удивление легко. Дверь открылась плавно и мягко, как бы приглашая в сердцевину гнезда развлечений..

Теперь понятно, почему никто здесь не отреагировал на шум, вызванный непогодой и вооруженным вторжением в покои Пышки: тут находился "репетиционный" зал. Он же – студия звукозаписи, обитая звуконепроницаемым материалом тигровой расцветки. (Даже три двери, включая входную, были полосатыми).

В центре – диван в виде раскрывшегося цветка мака с металлической коробочкой-сердцевиной, из которой во все стороны торчали микрофоны. С любой точки его лепестков можно было наблюдать бесконечную череду половых актов с постоянно меняющимися партнёрами. Круглые без единого угла стены были оборудованы шестью огромными видеоэкранами. Кадры сопровождались какофонией музыки, умопомрачительных вздохов, стонов и вскриков...

Посреди этой экранной групповухи, на самом краешке красного высокого кожаного дивана свернулось клубком голое и несчастное человеческое существо.

Катя... Это не могла быть Катя... Это не её Катя...

Мать, не ведая, что творит, так и не поднявшись в полный рост, поползла к дивану, уткнулась лицом в ноги дочери.

В чуть приоткрытом входном проеме, повидавший немало обнаженных натур и у Тициана, и у Боттичелли, и у Родена, беспомощно стоял вооруженный скульптор.

Тут вдруг звуки, изображавшие безудержную страсть участников киноконцерта, поутихли... Раздался бодрый мужской голос:

– Ну, что, начнем?.. С этой позы, в принципе, тоже можно... Только теперь необходимо потянуться, показать зрителю своё тело, раскрыться. Красавица, у тебя же – все данные, есть чем гордиться! Давай работать... Ну чего ты скукожилась? Да любая девчонка из интерната хотела бы оказаться сейчас на твоем месте, а не трахаться по углам с прыщавыми одноклассниками!.. Подумай сама: тебе ведь предоставляется великолепная возможность стать артисткой. Ничего не поделаешь: обязательный атрибут кассового фильма – любовная сцена, где героиня, не стесняясь, красиво ложится под партнера. Большинство актрис начинает с постижения этого искусства. Это и в самом деле – настоящее искусство! А тебе в партнеры достался профессионал! Я сам тебя буду учить! Радоваться должна. – Голос стал строже. – Хватит сачковать! И так три дня – коту под хвост! Ну, давай, расслабься, а то камера кроме твоего хребта ничего не видит.

Анна инстинктивно вжалась в пол. Её пока не обнаружили. Невидимый режиссер продолжал репетицию:

– Повернись ко мне лицом!

Катя задёргалась, извиваясь в надорвано сипящем хрипе:

– Не хочу-у... Мам-ма-а...

Одна из дверей распахнулась.

Оттуда вышел симпатичный кудрявый длинноволосый блондин средних лет в одних плавках. Дряблых складок на животе и плечах почти не было заметно: видно, борясь с возрастом, за телом ухаживали. Кропотливо развитые мышцы замечательно поигрывали при ходьбе. Каждое движение было тщательно продумано.

Красавец режиссер медленно направился к девочке, разглядывая "будущую актрису" и похотливо, и увлеченно, и с некоторой долей досады... Светлые прозрачные глаза его портили желтые мешки. Издали не видя за диваном Анны, он участливо, почти ласково спросил у Кати:

– Ну, как ты? Мамочку вспомнила?.. Погоди, мать ещё гордиться тобой будет! Да-а, разукрасили тебя изрядно! Не стоило так! Что, сильно сопротивлялась? Жаль, меня рядом не было, я бы им не позволил! Давай познакомимся поближе... После этого и поешь, и попьешь... Наверное, теперь синяков стесняешься? Но, ничего, не волнуйся: к тому времени, как потренируемся и начнем снимать – все пройдет! И опыт приобретешь. А лица мы вообще стараемся не фиксировать. Называй меня Вовой...

В глазах Кати появилась паника, но они тут вдруг поймали взгляд матери. Паника сменилась недоверием, потом – надеждой... Анна чуть-чуть отползла, затаилась, как рысь перед броском...

Совратитель-режиссер продолжил мысль, придвигаясь к её дочери всё ближе:

– Как думаешь, мама тебя без партнера на свет произвела? Нет, красавица, с нормального полового акта между Адамом и Евой, произошло человечество. И мы с тобой, и мать твоя, и все-все! Недаром многие люди иногда называют этот процесс "райским блаженством"! – Он усмехнулся. Морока с вами, начинающими нимфами! Сначала ноете, потом за уши от мужиков не оттащишь... Смотри, как всё просто, ты садишься на край, откидываешься на руки, – он изменял положение Катиного вялого тела по своему желанию, как у заморской куклы на шарнирах, – заведи их подальше за спину, чтобы не было видно, голову запрокидываешь вот так...

Уже уверенный в покорности девочки, "тренер" одновременно с уговорами ловким движением стянул плавки...

Утроба женщины из самой её глубины, из самого нутра исторгнула звериный рык. Словно ожили тигровые стены... Так кричала Анна лишь когда рожала.

Она накинулась на учителя секса сзади, вцепилась обеими руками в "учебное пособие", крутанула, услыхала вой и тут же перестала видеть, чувствовать. Режиссер мощным пинком ноги в грудь отбросил её на пол.

– Анна!.. – звал голос из темноты. – Аня! Ты нужна Кате.

Голос Алексея стал отчетливее. Сознание возвращалось. Анна услышала стон-зов:

– Ма-ам-а...

Глаза моментально впустили свет. Над ней склонился Алексей, чуть в сторонке – Трегубов. Анна вскочила... цилиндрическая комната завертелась вокруг неё, запестрели тигровые стены. Лишь по-прежнему неподвижным оставался диван и на нём – Катя.

Увидев, что Анна пришла в себя, Алексей вздохнул с облегчением:

– Слава Богу! Я уж боялся...

– Ты бы лучше не боялся, а принёс, чем прикрыть девочку! – оборвала его Анна властно.

– Катя нас всё равно не подпускает, – виновато вступился Саша за молниеносно умчавшегося наверх друга.

– Что за глупости?

Дрожащими руками она сдернула с себя футболку и стала надевать её на дочь. Та лишь сипела:

– Мам-ма-а... не у-у-хо-оди-и... пи-ить – там... – она повернула голову в направлении третьей двери.

– Дочка, не толкайся, ты мне мешаешь! – по-будничному просто сказала Аня, словно вставляла нитку в иголку. – Саша, посмотрите, здесь где-нибудь поблизости есть вода?.. Принесите, пожалуйста!

Скульптор немедленно бросился выполнять её поручение. Возле неподвижного голого режиссера он поскользнулся, но удержался: не упал и пошел чуть медленнее, оставляя за собой кровавый след левого ботинка.

Мать склонилась над Катей.

– Идти сможешь?

Та кивнула...

Какой там! Она едва нашла в себе силы, чтобы продернуть руки в рукава футболки.

Вернулся Алексей. Не поднимая запавших глаз на племянницу, стараясь неосторожным движением не испугать её, он положил рядом розовое шелковое китайское покрывало с одной из студийных декоративных кроватей.

Анна глянула на почерневшее лицо опекуна её детей.

– Больше никто не придет?..

– Нет, – коротко ответил он. – Если не считать того – снаружи – их и в самом деле было всего трое... А хозяйка заведения сегодня на дежурстве.

Анна напоила дочь, взяла принесённое Сашей мокрое банное полотенце, стала аккуратно и нежно оттирать лицо и руки девочки. Катя морщила лоб, ловила языком капли и всё время порывалась встать.

– Хочешь, я сделаю тебе ванну? – предложила мать.

Катя снова заволновалась, запросила:

– Уйдём!..

Алексей кивнул, снял ветровку, предварительно вынув что-то из карманов, молча отдал её свояченице. (Анна и не думала о том, что осталась полуодета).

– Погодите-ка минутку, я сейчас!

Алексей открыл пошире дверь, откуда незадолго до того вышел киношный деятель и обнаружил аппаратную. В полутораметровой комнате кроме пульта управления и двух скрытых видеокамер, все стены-стеллажи были уставлены собранием видеокассет.

Анна расстелила покрывало рядом с дочерью, помогла ей перекатиться на него и приказала мужчинам нести девочку наверх.

С величайшей осторожностью, миновав холл и не обращая внимания на мертвеца, они через кухню вынесли Катю из вертепа. Гроза окончилась, но дождь всё ещё лил.

В луже у крыльца ничком "отдыхал" Серый. Алексей всё-таки догнал его... Чесоточный бугай тоже получил своё! Видимо, на свою беду, он сумел не вовремя распеленаться: машину охраняло лишь тело, а потерявшая четкие лицевые ориентиры голова свисала к земле.

Впрочем, у Анны не было желания исследовать в темноте, что там осталось в его черепе целым, а что – нет! Она забралась внутрь и, не испытывая ничего, кроме отвращения и ненависти, выкинула труп за борт. Потом помогла мужчинам устроить Катю на заднем сиденье, приняв её к себе в объятия.

Через раскрытую парадную дверь из холла донёсся вдруг телефонный звонок. Алексей кинулся в дом...

Он отсутствовал несколько минут. Вышел, нагруженный, спрятал похищенное в багажник. Снова зашел внутрь, снова вышел с грузом... Совершил три таких ходки (Саша машинально считал). Под конец, когда уже Анна беспокойно заворчала, он махнул рукой другу и тот помог ему втащить тела охранников в дом. Всех четверых забросили в подвал к отснявшему теперь все свои фильмы режиссеру.

Саша уже вышел один, уже снова скрепил провода, уже завел мотор... Алексея всё не было! Наконец он выбежал, низко пригибаясь к земле, кинулся к машине, газанул.

Мотор BMV взревел, Катя по инерции сильно прижалась к матери, застонала. Анна не успела возмутиться: земля содрогнулась, пророкотал новый громовый раскат... Дворец Пышки стал разрушаться на глазах. Когда взрывная волна докатилась до ворот резиденции, догоняя беглецов, – машина уже на всех парах мчалась по дороге к избушке Трегубова...

Сидя в замолкшем автомобиле на крутом берегу под прикрытием сосен, Саша и Алексей заспорили:

– Мы не должны засвечиваться на её тачке возле твоего дома! – горячо доказывал художник.

– И что, ты предлагаешь девочкам идти пешком? – возражал скульптор. Ты в своём уме? Думаешь, я – кисейная барышня, которую надо оберегать от возможной опасности?.. Да ведь если бы не ты, – Трегубов понизил голос, если б не Аня с Катей, я до сих пор бы находился в твердой уверенности, что пребываю в чистом месте! Но ведь зло-то, оказывается, не побеждено, оно существует, и – буквально под носом! Кому нужны мои работы, мои жалкие "поиски прекрасного"...

– Алексей прав! – ровным голосом, но твёрдо вмешалась в разговор Анна, продолжая гладить по голове задремавшую Катю. – Он прав! Мы не можем подставить вас! Вы ведь ещё не знаете, что все Лёшины картины сгорели у него на даче! А что делается в его московской квартире!.. Нет! Эти звери не остановятся ни перед чем. И если они только заподозрят, что вы связаны с нами, – вам не сдобровать. Не возражайте пожалуйста, – устало добавила она и предложила: – пока Катюша спит, вы лучше идите домой, проверьте, как там Юрка, а затем возвращайтесь на "ниве" Рустама (Саша знал, что машина, на которой они приехали в Солотчу – чужая). А мы с Алексеем будем думать, куда пристроить мою девочку. – Анна снова любовно погладила спутанные волосы дочери. – Ей в таком состоянии с нами ехать нельзя, а нам надо двигаться дальше. Ведь ещё трое... Мы пока даже приблизительно не знаем, где они!..

Алексей только диву давался: так рассудительна и спокойна она была!.. Скульптор согласно кивнул, вылез из машины и побежал по грунтовой дороге по направлению к дому.

Анна отрешённо посмотрела ему вслед, перевела взгляд на затылок Алексея, опустила голову и переспросила:

– Ведь не знаем? Да, Лёш?..

– Пока нет. Но не волнуйся – посещают кое-какие мысли на этот счет. А для того, чтобы их подтвердить или опровергнуть, я должен встретиться с этой отвратительной бомжихой. Кроме того, Рустам продолжает работать с двойником. Может, скоро и от него прибудет весточка. – Он протянул руку и осторожно положил её на склонённую к дочери голову Анны. – Девочки мои! Как же вам досталось...

Анна бесцветно возразила, повторив сказанную при гримерше фразу:

– Одной "девочке" – уже за тридцать, а вторая... – она вскинула голову, проглотила слова, застрявшие в горле, почувствовав, что Катя беспокойно завозилась, – а вторая сейчас пойдет купаться. Катюха, просыпайся, тут речка рядом!

Две белые нагие женские фигуры шли под дождём по берегу, как привидения. Одна – неустойчиво-ломкая, другая – податливо-мягкая...

Черный приток Оки медленно принял их, бережно обнял, обласкал пальцы ног илистой нежностью. Ночная невесомость реки поддерживала, когда ослабевшая девочка была готова оступиться. Анна вела дочь за руку до тех пор, пока течение не прикрыло её тело.

Мать ни о чем не спрашивала Катю, готовую поддаться движению воды. Она тёрла ей руки, грудь, плечи... словно в детстве, наклоняла её голову ближе к воде... умывала, поливала спину, осторожно отбеливая кожу. Дочь только тихо мычала, как немая. Потом слегка отстранила Анну, вытянулась горизонтально, лицом вниз. Замерла, покачиваясь на воде... Лишь волосы живыми змейками шевелились, будто у юной Медузы Горгоны.

Анна стала считать секунды. Насчитала двадцать... двадцать четыре... На двадцать пятой – присела в реку по шею и аккуратно перевернула окаменевшую дочку глазами в небо. Та – словно заглянула в волшебный щит. Нет, она не была похожа на ту мифическую волшебницу, скорее – на черновой скульптурный гипсовый набросок.

С берега махнул Алексей, повернулся, ушел подальше.

Анна заглянула Кате в лицо:

– Пора вылезать, пойдём, я тебя вытру.

Та еле различимым шепотом стала просить, как в детстве, в Серебряном бору:

– Еще чуть-чуть...

– Нельзя! – строго ответила мать и добавила так же: – Простынешь, что я с тобой буду делать?!

Она не представляла, сколько пройдет времени, прежде чем из её одеревеневшей Кати снова выглянет человек и сможет посмотреть на пережитое со стороны. Самой девочке справиться с этим будет не под силу.

Тогда Анна воспользовалась тактикой Алексея, бросила:

– Ну, как знаешь, я выхожу, – и, хотя сердце разрывалось, побрела на мелководье...

– Мамочка... Нет... Мамочка... Куда же ты?.. – за спиной матери послышалось жалкое барахтанье, плеск воды, тяжелое дыхание с присвистом.

Анна выбралась на песок, схватила ненавистное декоративное покрывало, укутала дочь и одним концом прикрыла собственную наготу. На обрывистом берегу их ждала предусмотрительно разложенная опекуном одежда. Сам он нервно прохаживался поодаль, нетерпеливо взглядывая в сторону воды.

Анна быстро оделась в темноте. Потом из ещё нераспечатанного пакета достала Кате бельё, подала новую футболку и помогла влезть в коротковатые джинсы, предназначавшиеся для Юрки.

В лесу возле BMV их уже ждала ставшая родной "нива".

– Лёшка, у нас нет здесь щетки или расчёски? – "обыкновенным" голосом спросила Анна. – Расчесаться бы не мешало! Видишь, какие мы косматые?

– В машине, – коротко ответил он. – Сашка, молодец, позаботился.

Они забрались в салон. Мать уложила Катю на заднее сиденье, прикрыла её темные от речной грязи пятки, положила под голову ветровку Алексея, шепотом спросила в самое ухо, прорезавшее мокрую ткань волос:

– Тебе не нужны эти... с крылышками?..

Ответа не поняла:

– Уже нет! – прошелестела Катя, закрывая глаза.

Анна не стала захлопывать дверцу, прислушиваясь к каждому вздоху дочери. Наконец, вышла к мужчинам.

Алексей опять что-то доказывал Трегубову. Тот снова ничего не хотел слушать.

– О чем спорите, – поинтересовалась Анна, – можно узнать?

– Да он вот собирается сейчас же ехать к бандерше, выяснять отношения, – кивнул Алексей на скульптора, – а это значит, поставить весь дом отдыха на уши!

Анна чуточку подумала и высказала идею:

– А не лучше будет вернуть её драндулет на место и просто понаблюдать за ней, когда она обнаружит крушение своей империи?

– Анька, ты – гений! – с лёту подхватил он. – Ведь эта тварь наверняка кинется к своим "благодетелям" за помощью и советом! Как тебе пришло в голову?!

– У нас мало времени. И мы не знаем, к чему они готовят Пашу, Петю и Марусю... – просто сказала мать и попросила скульптора: – Саша, отвезёте Катю домой?

Трегубов послушно полез на водительское сиденье "нивы", Анна на минуту задержалась возле Алексея.

– Лёш, я устрою Катюху и приду в пансионат.

От возмущения он выматерился вслух и заорал:

– Не вздумай! – потом сразу спохватился: – Извини! – стал мягко увещевать, понизив голос: – Подумай сама, кому ты сейчас нужнее?.. Катя без тебя двинуться не может! Юрка-то более менее в порядке, а она... Сама ты мне, кстати, тоже не нравишься.

– Не очень-то и хотелось! – буркнула Анна возмущенно.

– Да я не в том смысле... – почему-то смутился Алексей. – Просто тебе необходимо как следует отдохнуть, элементарно выспаться, наконец!

– Тебе будто не надо! Но ты-то ведь едешь!

– Мне не впервой: я в Афгане, бывало, по несколько суток не спал.

Анна мельком заметила:

– В моей "зоне отдыха" иногда я тоже поначалу вынуждена была частенько бодрствовать по ночам. – И задумчиво добавила: – Бабы, голодные на мужиков, знаешь как звереют!.. Поглядел бы ты на меня тогда – я бы тебе ещё меньше понравилась! – она прислушалась к машине, где хрипло постанывала во сне дочь. – Синяки-то сойдут, а вот ссадины внутри...

Алексей не мог разглядеть в темноте выражения её лица и это его беспокоило.

– Езжай с Сашкой. Зализывайте раны физические и моральные... Трегубов – тоже, небось, не в себе. Не ожидал от него... Видела бы ты, с какой яростью тот деятель секс-культуры попытался на тебе отыгратся! А Сашка не стал меня дожидаться: сам вступился за вас с Катей... И тем не менее, убивать, даже таких подонков, знаешь, занятие не из приятных! Есть дела поинтереснее. – Не будучи уверен, согласилась ли с ним свояченица, Алексей пошел на хитрость: – Ань, я вот что думаю... Не знаю, согласишься ли ты... Хочу поручить тебе нечто важное! Я понимаю, это будет страшно неприятно, но без тебя мне не обойтись: так мы сэкономим время и может быть найдём ещё одну, совсем новую путеводную нить.

Анна вся подобралась, как выстиранный трикотаж, приняла "стойку", согласно кивнула:

– Говори!

– Послушай, мне очень надо, чтобы ты просмотрела собрание кассет, которыми я разжился в салоне Пышки: может увидишь там что-то полезное!

– Поняла, – быстро сообразила женщина. – Вдруг я среди всех этих задниц и передниц обнаружу какие-нибудь лица?..

– Вот именно! Вряд ли мы их знаем, но – чем черт не шутит! – одно слово или взгляд, – всё надо фиксировать. Особенно разговоры.

Анна засомневалась:

– Но как я смогу, где будут в это время дети?

Алексей только усмехнулся:

– Тебе ли не знать, как поступают с детьми, когда они мешают!

Анна возмутилась:

– Как они могут мне мешать? Я только и думала, как бы их увидеть!

Алексей улыбнулся в темноте, в его голосе снова зазвучали непривычные для Анны теплые, обволакивающие, ласкающие слух ноты:

– Глупенькая ты, Нюшка! Катюше всё равно придется сколько-то дней отлежаться. А Юрку поручи Саше Трегубову. – Он понизил голос: – Мы затянули его в наше дело выше крыши! И кроме того, когда проснётесь (хотя, я надеюсь уже вернуться к тому времени), обязательно воспользуйся вспомогательными материалами и советами Евгении Осиповны. А то личность ты у нас примечательная: раз увидишь – не забудешь!..

Он усмехнулся, положил ладони ей на плечи.

Анна испугалась, сама не зная чего (может, как раз того, что Алексей заметит её испуг).

– Лёш, а что будешь делать ты?..

– Я пока просто понаблюдаю, произведу разведку, – успокоил её Алексей.

– Только, если возможно, не боем, – попросила она.

– Давай-давай, дуй в машину! Хватит разглагольствовать!

Алексей за плечи развернул свояченицу в сторону "нивы" и слегка придал ускорения легким пинком чуть ниже пояса.

Трегубов дождался пока Анна устроит Катю на чердаке. Она спустилась, заглянула в горницу к сыну, вынула у него палец изо рта (детская привычка так себя и не изжила) и вышла на веранду. Они решили, что она ляжет с дочерью наверху, а скульптор проведет остаток ночи на раскладушке возле Юрки.

– Саша, а я ведь так и не посмотрела ваши работы. Покажите мне что-нибудь, пожалуйста: по-моему, сейчас самое время. Всё равно сна нет и не будет!

Трегубов заколебался:

– Мне теперь на них и глядеть-то не хочется. Это всё так мелко...

Анна, помня наказ Алексея, горячо перебила его:

– Вы не можете себе представить, как давно я не была в музее или на выставке! И даже не из-за, – тут она споткнулась, но повторила, – не из-за своей истории. Мне и раньше всё было некогда: вот, думаю, в ближайшие выходные обязательно сходим! А там – кто-нибудь заболеет, или надо готовиться к контрольной, или исправлять очередную двойку, или встречать мужа из командировки. И так всё время – то одно, то другое... Ну, пожалуйста! Лёшка мне по дороге столько о вас рассказывал!..

Саша повел её в мастерскую.

Когда скульптор зажег в сарае свет и отошел, чтобы не загораживать обзор, она так и ахнула с порога...

– И после этого Юрка мог возиться с мотоциклом?!..

Со всех, сторон на неё смотрели, наступали, налетали, наскакивали мифические и сказочные персонажи, созданные из разных материалов...

Соломенный Дракон скалит зубы на мраморного Пегаса, гипсовый раскрашенный Тролль подсматривает за купающейся бронзовой Наядой, Змей Горыныч, одетый в броню из какого-то белого металла, держит над запрокинутой левой глоткой пивную кружку, а деревянный Пан уже подает ему новую...

Тут жили узнаваемые литературные герои и ожившие фантазии автора явного мечтателя, макеты памятников известных и неизвестных людей, скульптурные портреты...

Анна переходила от одного к другому, возвращалась, рассматривала ближе, несла какую-то чушь, прицокивая языком, как Жена Рустама. Сначала Трегубов наблюдал за ней пустым отсутствующим взглядом, потом в глазах у него появился интерес к её непосредственной реакции, за ним удовлетворенная улыбка. Подкручивая печально повисшие усы, он стоял в "пушкинской" позе – словно сам был одним из своих творений...

Вернувшись в дом, вопреки обыкновению, Аня с книжкой в руках уснула почти мгновенно.

"Ты легла и уже засыпаешь, как вдруг тонким-тонким голоском жалобно запевает москит, он кружит над самым твоим лицом и даже, такой маленький, умудряется навевать ветерок своими крылышками. Изведет вконец."

Ей снилось, что они с Катей спасаются от погони... Сказочный мир окружает их со всех сторон: вот-вот появится долгожданная избушка Бабы Яги. Они бросают волшебный гребень-лес, продравшись сквозь чащобу, кладут на землю живой клубочек. Он катится к зеркалу-озеру... Они ныряют, на поверхности остается лишь их отражение: погоня близко – надо пересидеть в воде, но воздуха не хватает и зеркальная вода уже грозит расправой... К отражению подъезжает всадник, он поднял копье, целит прямо в грудь Анны... Кати рядом уже нет: вместо неё сидит кошка и, мурлыча на весь подводный мир, вылизывает шерсть. От её музыки по воде идут волны, они всё сильнее... Раскачавшись, как следует, одна из них наотмашь бьет по отраженной Анне, разбивает, а живую, настоящую – выносит на поверхность...

Сон принёс облегчение, как будто действительно что-то освободилось внутри неё.

Странно, что мурлыканье продолжалось и наяву: вчера Анна не заметила кошки в доме. Только потом сообразила, что это – рокот мотоцикла во дворе.

Она улыбнулась Кате.

В глазах девочки, кроме боли, появилось какое-то новое выражение: как будто где-то тихо-тихо вдруг заиграло до этого безмолвствовавшее радио.

* * *

Капитан Луканенкова добралась до Солотчи в третьем часу дня. На обед опоздала, с трудом нашла их номер, вдобавок – дверь была заперта и Марья Павловна просидела в холле, дожидаясь дочери, минут тридцать. Когда Маринка появилась на лестнице и увидела мать, она подумала, что та её точно убьет... Но хитрая девчонка знала, как её успокоить. Она резво кинулась мамуле на шею:

– Мамочка! Какое счастье, что ты – так рано!

– Твоё счастье могло начаться ещё раньше, если бы ты не шлялась, неизвестно где, или хотя бы догадалась оставить внизу ключ, – иронически заметила мамаша, оглядывая дочь придирчивым взором.

– Что ты! – затараторила Маринка, приглаживая волосы и подплетая хвостик косы. – А вдруг бы воры забрались? Ну не взять, так попортить, явно повторяя чьи-то слова, продолжила девочка, хватая материнскую сумку. Ведь залезли же к тёте Люсе в машину!

– Погоди! – остановила поток слегка картавого красноречия Марья Павловна. – К какой тёте Люсе? В чью машину?..

– Да ты её должна была видеть, – напомнила Маринка, мы же возле неё парковались!

Марья Павловна была заинтригована:

– И что?

Маринка понизила голос и таинственно продолжила:

– Этой ночью, когда все уже спали, какой-то неизвестный – или неизвестные – проникли внутрь этой машины и с мясом вырвали все эти провода. Этот неизвестный ничего не взял, но изгваздал машину порядочно!

– "Этот, этой, эти"... – Марья Павловна снова прервала дочь: – говори толком, кратко и самую суть: откуда сведения, кто такая тётя Люся?

Общительная дочь, которая уже успела подружиться с половиной корпуса, а теперь, бросив тяжелую поклажу на пол возле двери номера, раскланивалась и улыбалась направо и налево, рассказала:

– Тётя Люся – та сестра-хозяйка, что принимала нас этой ночью. И её машина (классная тачка!) как раз стояла на "пятачке" – на территории пансионата. А сведения – из первых рук: я сама бегала после завтрака в медпункт за валерьянкой.

– Хулиганья везде хватает! – резюмировала Марья Павловна, забирая у Маринки ключи, открывая номер и растягиваясь на постели. – Надо будет поговорить с тётенькой, вдруг смогу чем-нибудь помочь: всё-таки она вполне сносно нас устроила.

– Мам, есть хочешь? Я тебе с обеда полдник принесла!

– С обеда – полдник? Это оригинально... – умиротворенно промычала Марья Павловна, закрывая глаза. – Потом. У меня – тихий час! Иди погуляй...

Воспользовавшись тем, что её всевидящая мать задремала, Маринка надела купальник, на цыпочках вытягиваясь перед зеркалом, подколола тяжелую косу, тихо прикрыла дверь и помчалась на пляж.

Несмотря на торчавшее в зените солнце, народу там было – пропасть!

Песок после ночного дождя давным-давно высох. Выскочив из воды, девочка присела на корточки, распустила косу, чтобы высушить волосы и скрыть от матери "следы преступления", и стала наблюдать за отдыхающими.

– Ух ты, – послышалось рядом.

Подошедший мальчишка даже потрогал мокрый тёмный "плащ" Маринки. Она недовольно встряхнула головой и гордо презрительно отвернулась: ей польстило внимание.

– А не боишься, что вши заведутся?

Она вскочила, словно её укусили:

– Ты что, больной?!

– Да через воду – запросто, – продолжал развивать тему собеседник. – У нас в интернате вечно кто-нибудь чесался, поэтому даже у девок стрижки были, – бывалый подросток с восхищением разглядывал её богатство библейскими тёмными глазами.

– Ты подкидыш, что ли? – Маринка сразу проявила к нему неподдельный интерес.

– Почему это подкидыш? – не обиделся парень и гордо сообщил страшную тайну: – У меня отца убили, а мама – Граф Монте-Кристо!

"Совсем сдвинутый!" – подумала девчонка, на всякий случай с опаской отодвигаясь подальше.

Мальчишка понял это движение по-своему:

– Да ты не бойся! Я не вшивый! Я их на раз вывожу! – Он хотел поделиться опытом, но не успел.

– Юрка! – на обрывистом берегу сверху ему махал с мотоцикла какой-то взрослый. – Давай сюда, а то мне через полчаса экскурсию вести, да и мама волнуется.

– Иду, дядь Саш! – звонко крикнул парень и быстро сказал: – приходи в здешний музей, там есть такая графика – отпад! Заодно и договорим. Мальчишка сорвался с места и закончил на бегу: – А то жалко, если постригут!..

Марья Павловна доедала аппетитную, но подсохшую ватрушку, запивая "пиквикским" чаем из пакетика. Стол уже был застелен турецкой клеёнкой, на тумбочках красовались полиэтиленовые ажурные салфетки и две пластмассовые тарелки. Туда она побросала свои с дочерью щетки и заколки для волос, небольшое настольное зеркальце, минимальный набор косметики. Тефалевый чайник и кружки разместились на столе. Капитан Луканенкова, несмотря на свою "неженскую" профессию, любила домашнюю обстановку, хорошую косметику и современные вещи, удобные в применении.

Маринка вбежала в номер и сразу же повела носом:

– Я тоже хочу!

– Кто мешает? Присоединяйся? дочери. Где тебя носили пути-дороги? Марья Павловна с подозрением поглядела на потемневшую влажную голову девочки. – Купалась без мамки, нахальная девчонка!

– Мам, да ведь там полно народа, совершенно безопасно! И вода очень тёплая.

– Ну что ж, чаю испьем и поведешь меня на экскурсию, раз ты здесь уже старожил. Ох, ну как всегда! Ты не Луканенкова, а Безручко! – (Маринка пролила чай на клеёнку).

Та сразу нашлась:

– Это я-то Безручко? А кто сломал замок у чемодана?!

Марье Павловне было лень ругаться, но дочь слишком громко прихлёбывала горячий чай, поэтому ещё одно необходимое замечание она всё-таки отпустила:

– Не жлюкай! Тебя никто не гонит!

– Мам, я ведь на экскурсию опаздываю!

Мать округлила глаза, потеряла равновесие и с размаху села на кровать.

– Меня один мальчик пригласил! – скромно-томно потупила глаза дочь. А потом, отвечая на посыпавшиеся неотвязные вопросы, "раскололась"...

– Да-а, – протянула Марья Павловна. – Ну и прыть! Я в твои годы!.. Нет правильно Вовка ругается: есть дети – безотцовщины, а ты у меня самая настоящая безматеринщина! Ничего себе, – продолжала возмущаться она, – на полдня оставила, а она уже себе ухажера завела из местной интернатской шпаны!

– Ну мам, что ж тут такого: подумаешь, на экскурсию пригласил! И вовсе он не шпана, – защитила нового приятеля девочка, – нормальный пацан.

Марья Павловна решительно расправила бретельки купальника и потянулась к сарафану:

– Никуда ты не пойдёшь... По крайней мере, без меня, – добавила она, увидев вытянутое и одновременно надутое выражение лица дочери. – Посмотрим на твоего нормального пацана!..