Текст книги "Свояченица"

Автор книги: Татьяна Эльдарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Милиция на месте была?

– Спрашиваете! Как вороны налетели!

– Вопросы какие-нибудь задавали? – следователь не отпускала цепкого внимания.

"Пострадавшая" злобно усмехнулась и проскрипела:

– Еще бы! Почти как вы!

– Что их интересовало? – последовал новый вопрос.

– Кто эти "орлики" и почему вооружены...

Сестра-хозяйка уловила перемену в допрашивающей её посланнице. Она не поняла её причины, стала доказывать с пеной у рта, хватаясь за сердце, что ничего им не сказала.

Марья Павловна действовала наощупь:

– А кто по-твоему, это сделал? Не могла всё устроить девчонка?

Сердобольная погорелица убежденно замахала руками:

– Да что вы! Даже если б смогла выскочить! Не в том она была состоянии: слишком активно сопротивлялась, всё невинность интернатскую из себя строила.

Ехидство мелькнуло в глазках, опухших от плача по родимому гнезду. Именно это злорадное "сочувствие" к состоянию девочки, которое так контрастировало с демонстративным проявлением сожаления по поводу гибели охранников, и нарушило традиционность служебного мышления капитана.

До этого момента реалистке Луканенковой шорами закрывало глаза неверие в то, что подобная фантастическая удача возможна, что бывают в жизни удивительные совпадения.

Но открывшемуся в ней внутреннему зрению теперь не мешали ни крокодильи слёзы кастелянши, ни фальшь сфабрикованного дела Арбузовой, ни заинтересованность в дальнейшем продвижении по службе.

Марья Павловна уверенно пошла напролом, быстро восстановив в памяти всё, что почерпнула из папки Арбузовой:

– А тело Катерины нашли?

– В том-то всё и дело, что нет! Было только четыре трупа, на всех остатки одежды, все тела – мужские. Девчонки среди них не было. "Ассистентка по актрисам" недоумевала: – Не могла же она дотла сгореть?..

"Дотла! Бабка недаром подсела ко мне! – утвердилась в своей невиданной догадке Марья Павловна. – Дотла! Именно так сказала старуха! Интересно только, за кого меня эта мерзость принимает. Господи, до чего она отвратительная! Как это она сказала? От грека?.. Н-да... Нам только иностранцев в этом деле не хватало..."

– Поехали! – бросила капитан Луканенкова тёте Люсе.

– Куда? Не поеду, не хочу, я не виновата, я им ничего не сказала! завизжала та не своим голосом.

– У тебя есть выбор, душечка? – сладко спросила Луканенкова. – Будешь брыкаться, позвоню, кому следует! Да не ссы, – грубо бросила "отдыхающая", видя, что у бабы от страха ноги подкашиваются, – пока повезешь меня к останкам родного пепелища. А там, – многозначительно добавила Марья Павловна, – там я решу, что с тобой делать дальше. Иди вперёд, заводи свой отремонтированный танк: сядешь за руль!

У сизой от ужаса кастелянши зуб на зуб не попадал. Она была не в себе. Как вдруг к ней подоспела нежданная помощь...

Это была Маринка. Дотирая уже высохшие остатки слёз, она с разбегу уткнулась в мать:

– Она ни в чем не виновата! Её оклеветали, как... как... – от волнения она забыла имя известного героя Дюма.

Пышнотелая сестра-хозяйка закивала: да, да, мол, я не виновата!.. Потом прислушалась к бормотанию девчонки:

– И отца Юрки она не убивала, и детей у неё похитили!

Луканенкова попыталась остановить поток льющихся на неё сведений, одновременно доставая носовой платок:

– Марина! Если у тебя есть фонтан, немедленно заткни его!

Из открытой сумочки на пол вылетели какие-то вещи... Среди пудры, дезодоранта и помады на полу валялся один документ, от вида которого у Пышки голова закружилась от ужаса!

Как она могла!.. Где было её чутьё?! Видно, от горя – разум потеряла... Не разглядеть милиционерку под платьем!.. Одним махом выложить ей всё!..

Зато у кастелянши теперь появилась робкая надежда бежать...

Мать отвлекла своё внимание на Маринку и, собирая с пола рассыпавшиеся документы и дамские мелочи, втолковывала ей, что нельзя так орать при посторонних!

Бывшая владелица порностудии тем временем тихо встала, бочком-бочком по стенке приблизилась вплотную к выходу и, толкнув Марью Павловну на дочь, что есть духу помчалась к своей единственной уцелевшей частной собственности – автомашине иностранной марки BMV.

Капитан Луканенкова, не раздумывая, пихнула Маринке ключи от номера, чуть не спутав их с ключами от машины, и побежала следом...

7.

"Изнемогая на каждом шагу, я с трудом поднималась в гору к срединному святилищу."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

Алексей и Анна проводили очередное совещание.

Она продемонстрировала ему кое-какие фрагменты отложенных видеокассет – результат своих дневных мучений, он рассказал ей о телеграмме от Рустама: тот настаивал, чтобы Алексей позвонил. Пришлось заказывать его домашний телефон. Связь была прервана на несколько часов.

Пока ждал назначенного времени, заправлял машину, крутился по городу, на всякий случай запоминая расположение улиц, вернулся на переговорный и опять добрых пару часов ждал соединения.

– Честно скажу, Ань, волновался, словно девица на выданье! Ведь, если не считать Пышки, это – наша единственная зацепка в дальнейших поисках. Зато ждал не зря! – глаза Алексея торжествующе блеснули, – надежды мои оправдались: Двойник снова заговорил. Знает он и в самом деле немного, но направление, "куда ж нам плыть", указал.

– Куда?..

– Надо искать в Рязани.

– Катю бы переправить куда-нибудь...

– Я думал об этом. Рустам примет её с Юркой на время.

Анна с сомненьем покачала головой, невольно повторяя мысль Трегубова:

– Даже небольшой переезд для неё сейчас, по-моему – проблема: физически ещё очень слаба, хотя характер – удивительный! Я и не предполагала, что она может обладать такой внутренней силой!

– Вся в тебя! – серьезно сказал Алексей, поскрёб щетину и вдруг отпустил весьма сомнительный комплимент: – Знаешь, как вы были похожи, когда ползли купаться?

Анна, вспомнив, что на них были надеты Евины одежды, покраснела и отвернулась.

– Дурак!

– В основной своей массе все мужики – дураки, – охотно согласился опекун её детей, на которого вдруг накатило лирическое настроение: Гоняются за стройными и длинноногими, которые, в лучшем случае, лишь задницами умеют крутить. А в худшем, те, что поумнее, вертят ещё и нами, бывает – жестоко вертят...

– Как Алёна – моим Борисом?..

– А он был когда-нибудь по-настоящему твоим? Что ты о нем знала, как о человеке? К чему ещё влекло твоего мужа, кроме искусственных сексапильных блондинок? Каким образом он оказался замазан тем дерьмом, которое тебе придется ещё отмывать и отмывать?..

– Лёш, остановись, пожалуйста! О мертвых...

– Знаю-знаю! – отмахнулся он.

– А то, что его влекло на сторону, сама же виновата. Я ведь была никем: просто бабой.

Анна говорила бесстрастно: это были уже давно пройденные переживания, как экзамен, который плохо сдала, и ничего уже не поделать...

"То, что напоминает прошлое, но уже ни к чему не пригодно... Сад ценителя утонченной красоты, где все деревья были уничтожены огнем. Еще остается пруд, но ряска и водяные травы уже начали глушить его..."

– До одури нагрузила себя хозяйством и детьми, не занималась ни собой, ни мужем. – продолжала рассуждать вслух Анна. – За время нашего брака, дай Бог, полторы книжки прочитала. Весь мой интеллектуальный "багаж" приобретен в дозамужний период. – Обо всём было думано-передумано: благо, времени у Анны на это хватало. – Любой заусенец у кого-нибудь из ребят интересовал меня больше, чем все археологические изыскания вместе взятые. Поэтому Борису было скучно дома, тем более, что особой любви ко мне он не испытывал. Так, "искрило" что-то от случая к случаю...

– Но семья, это же не только страсть или секс! Почему тогда мне всегда было у вас так хорошо? Почему именно рядом с тобой мне хотелось работать? возразил Алексей. – Почему я-то не замечал, что ты мало читаешь? У нас с тобой всегда находились темы для разговоров. Почему меня не раздражали и не мешали детские игры, крики, ссоры?

– Откуда я знаю, что кого раздражало? – упрямо продолжила она. Согласись, что семья у нас была: ты сам об этом говорил неоднократно...

Алексей так же упрямо подчеркнул:

– Но только не благодаря Борису!

– Слушай, умник, прекрати! – Анна уже с трудом сдерживала хамство. Что-то у вас с Любой, несмотря на все твои теории, не очень-то всё складывалось!

– Так я об этом и говорю. Для создания семьи требуется особый талант. С возрастом становишься умнее. И перестаешь ценить ноги за их длину.

– А за что же их ещё можно ценить? – заинтересовалась Анна. – Не за ширину же!..

– За ширину мы, зрелые художники, ценим бедра! – Алексей самодовольно подкрутил несуществующий ус.

– Лёш, ну хватит! – взмолилась Анна, но Алексей патетически продолжил:

– Твои ноги, Аннушка, я ценю за то, сколь долго они могут носить на себе тяжкое бремя твоего тела!..

– Ах ты бесстыжий!

Она запустила в зятя кухонное полотенце, скривилась от боли, вызванной резким движением, и услышала:

– Ну вот, теперь вы уже и дерётесь! – На пороге стоял возмущенный Юрка. Он всё ещё находился под впечатлением от свидания с Маринкой и чувствовал себя бесконечно взрослым и грустным.

– Это тебя Бог наказал! – мимоходом заметил Анне Алексей, а племянника успокоил: – Не бери в голову. Милые бранятся – только тешатся! – и увернулся от летящей в его голову прихватки-рукавицы. – Видишь, у матери зарядка. Доктор прописал, вместо массажа. Чтоб худела поэнергичней...

Анна зашарила глазами по веранде, в поисках, чем бы ещё швырнуть в распоясавшегося художника.

– Мам, ну чё ты, как маленькая, – укоризненно отобрал у неё из рук пластмассовую салатницу сын. – Дядя Лёша шутит же!

– Достал своими шуточками, – обиженно произнесла Анна и демонстративно повернулась к ним спиной.

– А кто-то говорил, что извёлся, пока меня не видел! – снова поддел её Алексей. – Ну всё, не буду, не буду! Мир! – заверил он, заметив, что рука Анны снова потянулась к миске.

– Да ну вас! – Юрка понял, что близкие ему люди опасности друг для друга не представляют и сказал: – Я наверху ещё не был, лучше поднимусь к Катюхе.. (Он хотел в тишине и покое подумать о странностях взаимоотношений мужчин – к которым уже себя причислял – и женщин).

– Только потише! – снова скривилась мать, теперь уже от скрипа старых ступенек.

Прошло несколько минут в полном молчании. На стене грустно и медленно, умирающим сверчком тикали ходики.

Анна встала, нервно прошлась по кухне, чувствуя неловкость и не зная, как разрядить обстановку. Алексей молча смотрел на её маетные движения, потом протянул руку, зацепил свояченицу за локоть, подтянул к себе...

– Анька! – неожиданно он уткнулся лицом ей в солнечное сплетение, выдул горячий воздух. Она отстранилась, но Алексей не отпускал, наоборот, обеими руками крест накрест обхватил её спину и снова вжался головой.

У неё внутри всё завибрировало.

– Что с тобой, Лёш? Ты меня ни с кем не перепутал? грубовато-язвительно спросила Анна, не зная, куда девать руки. – Отпусти! С детства щекотки боюсь!

– Это потому, что ты ревнивая. – Алексей поднял к ней ухмыляющуюся небритую рожу и добавил: – Видишь, врал великий Козьма Прутков, утверждая, что нельзя объять необъятное.

Анна яростно вцепилась в его космы:

– Как ты мне надоел, дикобраз!

– Нюшка, наступит ли конец моим мучениям? – пожаловался он, вынужденно глядя в потолок. – Когда же одна изящная дамочка, – при этом он, кривясь от боли, оторвал от своих волос её руки и скрутил их у неё за спиной, – когда эта могучая бой-баба перестанет прыгать по мне, как горная козочка по уступам скал?..

Анна в это время как раз пристукнула пяткой его ступню сорок пятого размера:

– Не выношу насилия! Отпусти!

– Я – тем более, голубчик! – вспомнил он гримершу и усадил сопротивляющуюся Анну к себе на колени.

Она притихла, перестала дергаться, но ехидно заметила:

– Ноги устанут! От такой-то тяжести...

– Не-а, – парировал Алексей. – Они ничего не чувствуют, Ань, ты же мне их отдавила! – он держал её бережно, как маленькую.

– Что с тобой, Лёшка! – снова переспросила она тихо. – Вы хочете песен? Их нет у меня...

– Зато у меня есть... – Так же тихо, совсем на ухо, ответил он. – Я...

– Последняя буква в алфавите, так меня учили в детстве... – Анна уже шептала, замирая от нежности. Её стала пробивать нервная дрожь.

– В какой-такой умной книжке ты это прочитала? Молодец! Хорошо усвоила уроки золотой беззаботной поры. Просто отличница!.. – Алексей водил носом где-то за её ухом и продолжал нашептывать, играя её именем, пробуя его на все лады, как сластёна – конфетки-ассорти: – Нюшечка... Нюрочка... Анечка... Анюта... Неточка...

Она только слушала, наслаждаясь, с замиранием ждала очередного варианта и тратила все усилия воли на то, чтобы он не заметил, насколько взволновал её.

– Лёш, в самом деле, Юрка сейчас войдет, что он подумает?

Для Алексея это не было аргументом, он по-прежнему не собирался её отпускать:

– Порадуется, что мы помирились... был ли хоть один момент в твоей жизни, моя дорогая родственница, когда ты думала о себе? Только о себе?.. В единственном числе?..

Анна молчала, размышляя. Пожала плечами, потом покачала головой:

– Не помню... не знаю...

Пальцы Алексея жили самостоятельной отдельной от разговора жизнью. Они теребили её густые волосы, гладили руки, касались округлого подбородка, щёк, век, пока сам он продолжал говорить, царапая отросшей колючей щетиной голое не успевшее загореть полное предплечье свояченицы:

– Ладно, раз уж ты так привыкла, думай, как и раньше. Только я бы хотел, чтобы в своё "мы" – ты включила и меня!

Анна попыталась встать – бесполезно!

– Лёш, мы и так последние четыре дня всё делаем вместе...

– Не всё! – наглые пальцы с большим успехом разрушали её многолетнюю броню. – Мы по очереди спим!

Тут уж она вскочила, как подброшенная:

– Ты хочешь сказать...

– Даже не собираюсь, и не рассчитывай! – возмущенно откликнулся Алексей, снова опутывая её объятьями по рукам и ногам. – Очень нужны мне такие испытания. Ты же храпишь во сне!

Анна была способна довольно остро подшучивать над собой, но чужие насмешки всегда воспринимала болезненно.

– Не твоё дело, как я сплю!

Часы-кукушка прервали их дебаты и растрезвонили по дому четверть одиннадцатого.

– Правильно, полностью "ку-ку", – согласился опекун. – Ну, если ты боишься напугать меня храпом, тогда давай вместе бодрствовать.

– Слушай, прекрати издеваться! Чего тебе надо от меня? – вырывалась изо всех сил Анна.

– От тебя? – Алексей снова влепил свой нос ей в живот и невнятно пробормотал: – От тебя – тебя! Хоть кусочек! Разве непонятно, Аннушка?

Анна оттянула от себя его "гордый профиль" за уши. Внимательно рассмотрела. Сама вернулась на жесткие колени.

– Почему ты говоришь мне об этом сейчас?

– А когда я должен был сказать? – отвел глаза Алексей, и не пытаясь усмирять свои пальцы, забежавшие далеко за рамки дозволенного. – Когда ты примчалась ко мне в Эрмитаж? Ну и замашки у вас, сударыня! С места – в карьер!

– Во-первых, не я примчалась, а ты прибежал. А во-вторых, не увиливай, – требовала она ответа. – Почему?!

– Потому! – вдруг резко оборвал её Алексей, аккуратно пересадил на скамью, потянулся за сигаретами. – Наверное, насмотрелся кассет, пе-ре-воз-будился. Проснулся, вобщем. Смотрю кругом, а тут оказывается рядом совсем – такая классная баба пропадает!

Анна вспыхнула, как бракованная лампочка, перегорела и вышла во двор.

Она тщательно остудилась ледяной водой из колонки, сходила в туалет, потом опять поплескалась. Наконец, подумав, что прошло достаточно времени, зашла в дом и снова попала в нежно-жадные лапы.

– Вот видишь, есть ещё одно место, которое ты посещаешь одна.

– Ну хватит! – решительно стряхнула Анна с себя руки Алексея. – Не наигрался ещё! Кошка мышку нашла.

Правда, больше она злилась почему-то на себя и своё больное располневшее одинокое тело.

Сверху спустился Юрка, с подозрением оглядел мать и дядю.

– Ну, как вы тут, без меня? Снова не переругались? – спросил он, заметив гнев на материнском лице, которое она старательно прятала под волосами.

– Да нет, что ты! Наоборот! Я предлагал твоей матери, чтобы мы всегда и везде были вместе. Ты как, не против?

Алексей сначала с тревогой посмотрел на Анну, потом на Юрку, поэтому было не совсем понятно, кому он адресует вопрос.

Юрка принял его на себя. Глаза у мальчишки загорелись и он направил фонари на мать:

– Правда, что ли? Снова как настоящая семья?

Алексей кивнул:

– Вы же с мамой всегда были семьёй, да и я, надеюсь, не чужой вам...

– Тогда нас станет не семь-я, а восемь-я, вместе с Андреем! – быстро подсчитал Юрка и опять "посветил" на мать: она-то ведь ещё ничего не сказала.

Вместо ответа Анна спросила:

– Юр, как там наверху? Что Катя?..

– Спит, как загипнотизированная, – деловито доложил сын.

– Тебе бы тоже пора. Темнеет уже, значит – поздно! – Она уныло поглядела в сумеречный сад. – У бабы Веры мы бы все по струнке ходили!

Юрка снова запустил в отстраненных взрослых свою хитрость:

– А можно мне хоть немного посидеть на мотоцикле? Я так лучше усну!

К его огромному удивлению, они проглотили его лукавство: и мама, и опекун кивнули почти одновременно. Мальчишка поспешил во двор, пока они не передумали.

– Ну что, начнем сначала? – первым подал голос Алексей.

– Ты провокатор, – констатировала Анна. – Зачем Юрку-то впутывать? Хочешь себе "кусочек" – и хоти.

– Так ведь осень хосеся! – прищурил один глаз по-китайски зять.

– Какой же ты придурок! – расхохоталась Анна. – Думаешь, мне не "хосеся"? За шесть-то лет! Да, за шесть, – повторила она, заметив изумление зятя. – Я же говорю, что Бориса крайне редко замыкало на мне. Но ты представь своим художническим воображением, как я буду выглядеть в процессе... – она замялась, не зная, как обозвать подобную сценку, наконец, подобрала слова: – в процессе так называемой "любовной игры".

– Ага, – кивнул Алексей, – уже представил. Особенно вчера ночью! Неужели ты думаешь, что я стал бы перетягивать твоего сына на свою сторону, если бы мне надо было только это? Ведь я битый час толкую тебе о другом!

– А я целый час тебя спрашиваю, что тебе надо? – Анна раздраженно направилась в горницу. – Довольно! Я не деревянная, в конце концов. Если захочешь поговорить нормально, – как-нибудь в другой раз. Устала и хочу спать.

– Анька, не уходи! – голос Алексея был настолько серьезен, напряжен и настойчив, что она задергалась, развернулась. – А вдруг другого раза не представится?.. Вспомни, как мы дуриком уцелели в прошлую ночь!

Он завис над ней, уперевшись в стену обеими руками с двух сторон и прижал всем телом, когда она попыталась поднырнуть ему подмышку.

– Вобщем так, – подытожила Анна, почти задыхаясь. – Ты что-то сегодня узнал, но не хочешь сообщить, вот поэтому переключаешь моё внимание совсем на другие темы. Права ты не имеешь скрывать! Особенно после того, как решил, что хочешь...

– А что "вы", государыня-императрица, решили? – Широкая мужская грудь получила в ответ удары её сердца. – Войдите! – разрешил Алексей, а его деловые пальцы проверили: открыта ли дверь.

– Лёшка, мне же дышать нечем! – укорила его Анна.

– Ты не передумаешь потом, когда узнаешь меня получше? Не скажешь, что я слишком жесток, что я сметаю всё и всех на пути к цели? – Он мучил её своими настойчивыми прикосновениями и шептал на ухо: – Учти, бой продолжается! Бастионы взять нам предстоит крепкие. – Шальные цепкие руки его, как могли, отвлекали Анну от смысла сказанных слов. – Поэтому предупреждаю, в освобождении мальчишек я использую все возможные и невозможные средства. Вплоть до обольщения несчастной обездомленной хозяйки постельного белья...

– Единственное, что я узнала о тебе нового, так это то, что как раз обольщение тебе скорее всего удастся... – Судя по дальнейшим бессовестным действиям, Алексей, видимо, был удовлетворен ответом. Поэтому ей пришлось их немедленно прокомментировать: – Опекуном моих детей назначили бесконечно нахального типа! Представить не могу, какое влияние ты оказывал на них все эти долгие годы.

Раскрасневшись в темноте, точно дозревающий зеленый помидор, Анна сняла руку Алексея оттуда, где он её "забыл", прослушивая сердцебиение свояченицы. И вовремя: хлопнула калитка во дворе, раздались голоса хозяина дома и Юрки.

– Обидели Юродивого! Отняли копеечку! – заныл Алексей.

– Дурачина ты, простофиля! Не умел ты взять выкупа с рыбки! Хоть бы взял ты с неё корыто, наше-то совсем раскололось! – пропела в ответ Анна, отходя от зятя на безопасное расстояние.

– Сашка! – засиял навстречу другу Алексей. – Какими судьбами?! Наработался уже? Мы вот тут классику вспоминаем: я до оперы дорос, а Анька всё из сказок не выберется!..

Скульптор за те несколько часов, что пробыл в монастыре, как-то посвежел, помолодел, просветлел лицом: в старом фолианте приподняли вощеную бумагу над иллюстрацией.

– Давайте собирать детей, я нашел для них безопасное место!

Анна мгновенно "протрезвела", требовательно спросила:

– Где это?

– Они поживут пока в монастыре, мать-настоятельница ждет их.

– Что вы ей сказали?

Саша объяснил, что матушка много не спрашивала: просто она поняла, что двум детям-подросткам надо дать кров на некоторое время, и что никто об этом не должен знать. Поэтому, переселиться лучше именно сейчас, когда на дворе темнеет.

Анна засуетилась:

– Я пойду будить Катюшу. Юрка, помоги дяде Лёше перетащить обратно в машину ваши вещи. И не забудьте пакеты с едой: не нахлебники, чай.

Избегая смотреть в сторону Алексея, она поднялась к дочери.

Девочка спала в "утробной позе", сжавшись в комок, подтянув колени к животу и сложив руки на груди, словно замерзала. Мать подошла к ней, не скрадывая шагов, даже уронила что-то нарочно. При этом громко ойкнула и только потом позвала:

– Дочка! Катюша! Вставай, детка, просыпайся!

Девочка перевернулась на спину, вслушиваясь в материнский голос, потянулась, позвала: "Мамочка, это ты?" – скрипнула от боли, открыла глаза, ища мать.

– Уже утро?

– Нет, радость моя! Еще вечер, но нам надо подниматься.

– Что-то случилось? – заметались в тревоге глаза Кати.

– Ничего плохого, – поспешила успокоить её Анна. – Дядя Саша нашел безопасное место для тебя и для Юрки.

– А ты?.. Где будешь ты?..

– Я буду рядом, моё сокровище, но нам с дядей Лёшей предстоит ещё много чего сделать, прежде, чем мы окажемся все вместе...

Катюха снова поняла:

– Павел, Петрушка и Маня...

– Да. – Анна и не пыталась скрывать от дочери, что их с опекуном ждет небезопасное мероприятие. – Пока мы не найдём всех, я не успокоюсь, ты сама понимаешь...

– А я, кажется, знаю, где мальчики...

Анна аж рот раскрыла.

– Детка, ты понимаешь, что сейчас сказала?

Катя слабо улыбнулась, видя, какую надежду заронила:

– Можно, я расскажу тебе одной? При всех – не смогу!..

– Да, ненаглядная моя! Рассказывай!

С трудом подбирая слова, ломая своё нежелание говорить о тех днях, девочка рассказала, что сначала их всех держали вместе в каком-то помещении, похожем на больницу. Даже провели ряд анализов и обследований. Досмотр за ними был строгий, объясняли, что свидание с матерью откладывается из-за ухудшения её состояния, поэтому детей обследуют по полной программе: чтобы её ничем не заразить.

Состояние Манечки доктору не понравилось и он отправил её куда-то "на лечение". Со здоровьем мальчишек тоже возникли какие-то проблемы и их оставили долечиваться на месте. У Кати вдруг обнаружилось, что печень увеличена, зато доктору понравилась её фигура. При этом Катю проверили даже в гинекологическом кресле. Ей это уже было не впервой: старшеклассниц из интерната на диспансеризации обязательно посылали в смотровой кабинет. Врач кому-то позвонил, сказал, что вполне созрела... Вскоре она оказалась в том доме...

Снизу раздался нетерпеливый голос опекуна:

– Девчонки, вы там что, обе уснули теперь? Ведь нас ждут!

Анна, всё понимая, но не зная, чем помочь дочери, смотрела на Катю.

– Когда сможешь, доскажешь.

Катя подумала, добавила, что в общих чертах это – всё. И снова забеспокоилась:

– А куда мы сейчас едем? Это далеко? Что за место?..

– У Бога за пазухой! – таинственно произнесла Анна и поторопила дочь: – Давай, а то нас отсюда на руках понесут. Представляешь картинку: я – на руках, к примеру, дяди Саши!

В обнимку они спустились из мансарды. Катя попыталась двигаться самостоятельно, хотя удавалось ей это с трудом.

* * *

Разместились они в "ниве" Рустама впритык: Анна с детьми – сзади, мужчины – на передних сиденьях. Доехали до монастыря за несколько минут. У глухих закрытых арочных ворот стояла женская фигура, почти сливаясь темной одеждой с сумерками. Саша подошел к монашенке, что-то сказал и вернулся к машине. Она на секунду скрылась за тяжелой дверью, вырезанной в толще ворот, распахнула их.

Алексей, не заводя мотора, попытался сдвинуть "ниву", держа руль, Саша подталкивал её сзади. Юрка перелез через кресло и бросился на подмогу. С трудом преодолев границы монастыря, они остановились на широком подворье, где сразу запахло свежим огурцом или скошенной травой.

Скульптор помог монашенке закрыть тяжелые кованные двери. Алексей обошел машину кругом, откинул свободное сиденье, помог вылезти Анне и Кате. Юрка в это время уже стоял возле Христовой невесты, а её рука покоилась на его беспокойной голове.

– Прошу вас, идемте за мной, – тихо сказала женщина, давшая обет Богу. Она протянула Кате и Анне по светлой штапельной косынке. Потом повела их всех во внутренние покои монастыря, куда обычно мирянам доступа нет...

По коридорам одновременно гуляли запахи подземелья, ремонта и церковной службы.

Наконец, искавших убежища мирян впустили в небольшую сводчатую комнату.

Здесь царила приятная для глаз полутьма. Верхний свет был погашен, лишь в углу возле икон мерцала лампада, было зажжено несколько тонких свечей, да горела электрическая настольная лампа. Запах ладана был здесь сильнее, чем в монастырских переходах. К нему примешивался тонкий аромат мирра и растопленного воска.

Навстречу к ним, из-за большого канцелярского письменного стола, покрытого зеленым сукном и поверх сукна – стеклом, поднялась настоятельница. На груди у неё висело небольшое распятие, руки перебирали четки.

"...Я вдруг почувствовала благоговейный трепет... "Как же я могла столько месяцев терять время попусту вдали от храма?" – с недоумением думала я."

Анна вышла вперед, поцеловала руку настоятельницы и смиренно, будто молитву читая, проговорила:

– Матушка, не знаю, как благодарить вас за то, что вы даете приют моим детям. Я ни за что не оставила бы их без присмотра, но мне... нам надо разыскать ещё троих. А эти, – она обернулась, – эти пока должны быть скрыты от... от...

– Не беспокойтесь, – услышала она в ответ ласковый голос. – я всё вижу. Девочка может передвигаться сама? – Катя кивнула. Настоятельница подошла к ней. – Как тебя зовут, дитя моё?

– Екатерина...

Из глаз Кати вдруг полились слёзы, когда белая, словно бестелесная рука коснулась её темени.

– А это ничего, что я – мальчик – побуду в вашем монастыре? – тут же "нарисовался" Юрка.

– Дом Божий открыт для всех, кто нуждается в Господе, – последовал ответ и рука перекочевала на его макушку. – Ты кто?

– Раб Божий Юрий! – гордо представился мальчишка, глядя на монашенку своими библейскими глазами.

– Да? А не отрок? – улыбнулась настоятельница.

Потом она повернулась к Алексею:

– Вы кто им будете?

Алексей вдруг стушевался, как вчера в Москве перед Евгенией Осиповной.

– Я...

– Это наш опекун, – нежданно вступила в разговор Катя. – Он маме помогает... И дядя Саша тоже...

– А как нам вас называть? – Юрка явно чувствовал себя здесь – в своей тарелке.

– Называть меня можешь: мать Варвара, или просто матушка. А вот это сестра Аглаида, – она указала на "тень", безмолвно стоящую у двери. Сестра, готова ли кровать для Екатерины? – Она снова положила руку на голову Кати. – Ты будешь жить в одной келье с сестрой Аглаидой. У нас тут народу немного, так что, когда окрепнешь, мы тебя устроим в отдельную комнату. Как захочешь, – добавила мать Варвара, видя испуг, заметавшийся в глазах девочки. – Болящим можно не поститься, так что, если будет нужда исповедаться, – милости прошу.

Анна спросила, как же быть с Юркой, где его поселят?

– У Александра тут мастерская. Так что раб Божий Юрий ночевать будет там, а днём – и трапезничать и помогать по хозяйству – вместе с нашими сёстрами. Будет хорошо трудиться во славу Господа – может даже и заработает.

– А есть у вас иконописные мастерские? – Юрке не терпелось всё узнать.

Мать Варвара кивнула:

– Завтра сам всё увидишь. А теперь – пора спать. Встаем мы с петухами. Сестра Аглаида, покажите Екатерине вашу келью.

На умоляющий взгляд Анны повелительным кивком подозвала её, сказала, что она может проводить дочь. Потом спросила, за кого должна будет молиться, пока та не вернётся со всеми детьми. Повторив имена рабов божьих Анны, Алексея, Павла, отроков Петра и Марии, она отпустила Аню посмотреть, как устроится Катя. А Саша через двор повел Юрку в свою мастерскую возле трапезных палат, где, припозднившись, иногда работал всю ночь.

Алексей остался ждать их у настоятельницы.

– Ну, что, Алексей – как вас по батюшке? – заговорила она, не спуская с него глаз.

– Анатольевич...

– Много ли пролили крови на белом свете?

Сам не зная зачем, Алексей стал ей отвечать. Говорить оказалось безумно трудно: он через силу останавливал закипавший внутри гнев и слёзы.

– В Афгане... Афганистане, – поправился он, – на моей совести есть... Хотя – если бы не мы их – они бы нас...

– Говорите только о себе, если сможете, – попросила мать Варвара. – И не будем сейчас об Афганистане: Божий промысел не всем дано понять. Что у вас здесь? Сейчас?..

Алексей подумал-подумал и ответил так:

– Человечьей – ни одной капли! Если только когда царапины да ушибы смазывал. А те, по чьему оговору, Анна безвинно пять лет отсидела за смерть собственного мужа, кто детей у неё отнял, – он поднял страшные пустые глаза на матушку, – кто хочет из живых мальчишек сделать консервированных, кто девочку мог... – Алексей задохнулся от нахлынувших картин-видений прошлой ночи.

Настоятельница остановила его речь одним движением руки, села за свой стол, взяла четки.

– Алексей Анатольевич, что делать, если вы не вернётесь? Кто у детей есть, кроме вас и Анны?

– Только мой сын, Андрей, но он ровесник Павла. Чуть старше...

– Получается, что и ему грозит остаться без отца. – Спокойно констатировала мать Варвара. – А его мать?..

– Матери у него уже давно нет. Погибла, – односложно пояснил Алексей. – До тюрьмы – Анна была ему больше матерью, чем тёткой... Вот, долги теперь отдаю!

Она отошла к иконам, преклонила колени, начала молиться. Слов не было слышно, но Алексею казалось, что она говорила: