Текст книги "Свояченица"

Автор книги: Татьяна Эльдарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Анна пронзительно, чисто и ясно смотрела ему в глаза, чего он как будто бы добивался.

– И что он тебе ответил?..

Алексей, несмотря на решимость быть откровенным до конца, всё-таки не смог, увильнул:

– Если бы он был жив, я бы тебе рассказал.

– Но ведь тогда... тогда он ещё был жив... Почему ты не сказал мне тогда?!

– Мне подумалось после того разговора, что Бориса уже не спасти. Он уже не был таким, как раньше... Да и к тебе он прежде относился совсем по-другому. Но ведь ты-то любила его, как раньше, как в первые годы... Помнишь Ты с Катей и Пашкой даже приезжали к нам на раскопки? Меня тогда просто шокировало подобное дурацкое бесстрашие: одна с двумя крошечными детьми в пустынную местность, чтобы побыть рядом с мужем... Я про себя назвал тебя "летняя декабристка".

Анна стала щуриться от первых солнечных лучей, порозовела. Алексей продолжал, по-прежнему держа её лицо в своих руках:

– Мы все не ангелы, и я – тем более далёк от совершенства... Я причина всех твоих бед! Благодаря тебе я прекратил пить, привел себя в порядок, а потом стал просто наблюдать, что же происходит с вашей жизнью. Анюта, я – идиот, сволочь! Я ничего не делал, я паскудно наблюдал со стороны, хотя возможность краха предполагал... Ты понимаешь, я даже не пытался это предотвратить. А должен был тебе всё рассказать, предостеречь, предупредить. Но, вместо этого, пока было возможно, пользовался тем, что рядом с тобой мне вдруг так хорошо стало работать!..

– Сгоревшие картины?.. – Анна вспомнила пострадавшие на даче работы, которые навеяли на неё такой ужас. – Это именно их ты писал в то время?..

Алексей кивнул и, закончил, наконец, выпустив её.

– Мало того: в то время, как что-то недоделившие с ним сволочи, потирая ручонки, отгуливали и пропивали твою свободу, когда на тебя свалили вину за его гибель, я так гордился собой! Еще бы: я-то тебя "не осуждал"!.. Так что ты мне, Анна свет Даниловна, ничего не должна. Это я кругом в долгу перед тобой...

– Тогда, наверное, мы квиты...

То ли потому, что было это совсем в другой жизни, то ли потому, что слишком устала, а может, была, наоборот, слишком взволнованая возвращением мальчиков, – Анна больше не думала о прошлом, которое восстанавливал в её памяти Алексей. Оно доставляло ей всё меньше и меньше боли.

Когда он умылся и вошел в дом, Алексей увидел свояченицу на веранде.

На плитке грелась кастрюля с водой, Анна сидела за столом, подперев кулаками голову, склоненную над книжкой. Но не читала. Взгляд блуждал где-то снаружи, за пыльными стеклами, терялся в зелени кустов за окном.

Анна думала о будущем...

О том, что поговорив с Марьей Павловной, они обязательно навестят Юру и Катюху... как они будут искать Марусю... как отдадут подонкам эти несчастные дневники загнанного в угол Бориса (пусть подавятся ими, ублюдки, антихристы!)...

Алексей тихо дотронулся губами до Аниной макушки, позолоченной солнцем, зацепил глазами на раскрытой странице фразу:

"Очнулась я в середине ночи. Лунный свет лился сквозь окошко и бросал белые блики на ночные одежды спящих людей..."

– Другой такой нет. – вздохнул он. – Где же твоя "четверть лица кавказской национальности"?.. Другая меня убила бы, а эта – сидит и книжки какие-то читает! Наверстываешь упущенное?

Анна улыбнулась, повернув к нему голову.

– Да нет, это так... Ой, Лёш, уже совсем светло. Надо же всё-таки отдохнуть! – И добавила, потянувшись всем телом: – Правильно говорят, утро вечера – мудренее! Иди спать. А я ещё чуть-чуть посижу...

* * *

Марья Павловна раскрыла глаза в тот момент, когда рассерженная Маринка уже собиралась тормошить её всерьез:

– Мам, ну что ты, в самом деле! На завтрак же опоздаешь!

– Отста-ань, – протянула она, – на завтрак же, а не на работу!.. – и сразу проснулась: – Сколько времени?

– Уже почти девять! Скоро столовую закроют. – Маринка не на шутку раскомандовалась: – Где тебя полночи носило?

Капитан вскочила на ноги и, как подкошенная, снова шмякнулась на кровать, зашипев от боли. Её залитая на ночь йодом порезанная пятка ощутимо давала понять, что постельный режим на сегодня – обеспечен.

– Мариш, беги одна, – отпустила дочку мать, удивляя её непривычно дружелюбным с утра тоном и прикрывая простынёй ногу, снова начавшую кровоточить.

Маринка ускакала, бросив на ходу:

– Сказала бы сразу...

Марья Павловна кое-как добрела до ванной, где над душевым корытом промыла рану, поливая ногу из тефалевого чайника, потом замотала её полотенцем и потащилась в медпункт – благо, соседний дом.

Была с триумфом перенесена неприятная, болезненная обработка и обматывание стерильным, напоминавшем о клинике и поэтому ненавистным теперь бинтом. После чего пятке следователя было обещано скорое выздоровление, при условии максимального покоя (как она – владелица этой самой пятки – и предполагала) в течение трёх дней.

– Каких трёх дней?! – бушевала Марья Павловна. – У меня с дочерью всего-то их восемнадцать, а два, нет, даже три – уже коту под хвост!

Её успокоил знакомый голос Арбузовой, обладательница которого услышала шум в медпункте в то самое время, как направлялась к Луканенковой:

– И опять в медучреждении! Люблю болезни я, но странною любовью, стала дразниться Анна через окно.

Похоже, на этот раз она хоть немного выспалась.

– Ну вот, совсем другое дело! – одобрительно воскликнула Марья Павловна, жестом подзывая её поближе. – И юбочка тебе больше "к лицу", чем штаны, в которых ты вчера по земле ползала. И кофтенка хорошенькая, даже стройнит! Откуда? Турецкая?.. И цвет тебе идет, но можно было бы и поярче ты ведь тёмненькая...

– Лошадка! – закончила за неё Аня. – Я вообще-то не люблю юбки, Маш, я бы из штанов не вылезала! Просто брюки ещё не досохли: я их простирнула перед сном. А это всё Лёшка помог купить. Я в магазин попала – как на другую планету!

– В таком случае, твой зять – мировой мужик!..

Следователь, увидев мнущегося рядом с Алексеем невысокого симпатичного парня с бравыми гусарскими усами, который здоровался с каждым вторым, поинтересовалась:

– Кто это там?

– Это скульптор, работает экскурсоводом в нашем Солотчинском музее художника-графика Ивана Пожалостина! – с гордостью доложила медсестра, закончившая перевязывать Марье Павловне ногу.

– Эй, мужики! – вежливо обратилась Марья Павловна к друзьям. – Идите, вытаскивайте травмированную собственной глупостью тётеньку!..

Маринка в это самое время завтракала, сидя напротив "династии", вежливо улыбалась родителям и, переняв их фамильную манеру общения, незаметно корчила рожи "наследному принцу".

Допив молоко, она подошла на кухню к подавальщице и спросила, нельзя ли унести мамин завтрак в номер: та неважно себя чувствует. Хлебосольная румянощекая от жара печей кормилица наложила ей три порции поджарки, дала полбуханки хлеба и нарезала сыра аж на две таких семьи, как её соседи. Лишь взяла клятвенное обещание, что посуду девочка (как тебя звать, худышка?), что посуду Мариночка обязательно перед обедом вернёт!

– Конечно, верну! – девчонка неслась по лестнице с горой тарелок, балансируя между отдыхающими, как эквилибрист.

В номере никого не было.

"Опять усвистала куда-то, хоть бы постель убрала! – по-хозяйски ворчала Маринка, сдвинув локтем какие-то гроссбухи и поставив еду на стол. – Наверняка по работе ерунда какая-нибудь, а о деле со мной так и не успела поговорить!"

Ей было обидно, что мать предпочла бежать успокаивать тётю Люсю, хотя у той и так уже машину починили, чем выслушать до конца то, что она узнала от Юрки!

Маринка застелила покрывалом кровать Марьи Павловны и, простирнув свои вещички под исправленным ещё вчера водопроводом, пошла вывешивать их на балкон. Перевесив через перила купальник, трусы и носки, она потянулась к веткам берёзы, чтобы поздороваться... И тут увидела внизу мать: та обнимала за шеи сразу двоих мужчин, а они, придерживая её за талию, почти внесли в корпус!

Но не это изумило Маринку. Один из дядек был тот самый дядя Саша-экскурсовод: именно он извинялся вчера за Юрку, когда они так внезапно поссорились у входа в музей!

Что же происходит? И что с маминой ногой? (Шустрая девочка и это успела заметить.) Так вот почему она не пошла завтракать! Где и когда она успела повредить ногу? Уж не ранили ли мамочку?.. Вопросы завертелись в голове один за другим, но по опыту Маринка знала – ей не скажут...

Она заперла дверь на балкон, зашторила окно, открыла одну створку, вылезла через него и присела на корточки, будто её и нет... Ждать пришлось совсем недолго.

Марья Павловна зашла первой, осмотрелась:

– Заходите, Маринка, наверное, купаться побежала! Только вот почему дверь не заперла?.. (У девчонки затряслись поджилки, она сразу стала сочинять, что делает на балконе, если её застукают. А, вот: бельё!) Может, сантехник должен прийти? (Отлегло.)

– Машка, смотри, твоя заботливая дочь поесть тебе принесла! – сказал неведомый женский голос (через штору не было видно, кто это говорил). Идём, ты ляжешь, тебе же велели соблюдать покой!

Мать доковыляла до кровати (Маринка узнавала её шаги за километр), но забастовала:

– Лежать не собираюсь! У нас дел – по горло! Ань, подай мне подушки с той кровати, под спину подложить. – Хорошо знакомым дочери тоном Марья Павловна отдавала распоряжения. – Лёшка, а ты – стул пододвинь (кто такой Лёшка?), на него мы устроим мою белу ноженьку... Так вот, ребятки, я тут полистала ночью отчетность наших медиков, могу сказать, картина жуткая! Представляете, я нашла там даже кое-что по своим прежним делам. Счастье, что удалось вчера вытащить мальчишек! Ань, прекрати сопеть, они теперь в надежных руках!

– Не в очень надежных, Марья Павловна! – Маринка узнала извиняющуюся интонацию экскурсовода.

– Саша, вы зря так говорите! – возразила женщина. – Если бы мы вам не доверяли теперь, после спасения Кати...

– Сделано только полдела. И Катю, и Петра с Павлом, – продолжил он...

"И Юрку", – подумала Маринка...

– И Юрку, – словно за ней повторила незнакомая женщина.

"Это, наверное, бедная Юркина мамаша!" – наконец-то догадалась девочка и чуть не высунулась от любопытства.

Экскурсовод закончил:

– Да, и Юру, – всех четверых теперь надо оберегать до тех пор, пока не выяснится местонахождение археологических дневников и записей Бориса и пока не удастся обменять их на Машу. Именно в этом смысле я человек недостаточно надежный. Может быть, мне мальчиков тоже пристроить к матери Варваре?

Марья Павловна, которая до сих пор не подозревала, где прячут двоих детей, спросила:

– Это тут, за стенкой, что ли? Молодец, Саша, хорошее место! А не придётся их для этого в юбки наряжать? (Маринка представила подобную картинку и запихнула себе в рот косу, чтобы не рассмеяться.).

Получив от скульптора исчерпывающий ответ, следователь сказала:

– Вобщем так, дети мои! Поскольку никаких следов Маруси пока нам отыскать не светит... Ань, я же сказала "пока"!.. съезжу-ка я в столицу: мне просто необходимо повидать коллегу Смыслова. Анька, дай тарелку: слюнки текут! Вы есть хотите?

– Нет, – ответил за женщину Алексей. – Мы с Трегубовым поели плотно, а она – худеет! – Послышался лёгкий шлепок и опекун (кто же ещё это мог быть, Маринка теперь поняла!) возмутился: – Ну, если ты и детей станешь так по головке гладить!.. Марья Пална, ты теперь поняла, откуда все мои синяки и шишки?

– Машка, как же ты поедешь с такой ногой? – спросила Анна.

– А пусть меня кто-нибудь из вас везёт! – заявила Марья Павловна! – А то совсем загнали моего бедного ослика: нагрузили его непосильной ношей так, что он концы отдал, а теперь собираетесь в сторонке стоять, любоваться? Дудки!..

– Но наша-то красавица и засвеченная вся, и потом в ней же напихано всякого, сама знаешь, – размышляла Анна.

Скульптор предложил:

– Хотите, я вас повезу?

– На чём, – удивился Алексей, – ты ведь у нас безлошадный?

("У него же есть мотоцикл!" – мысленно обиделась Маринка за дядю Сашу.)

– Напрасно так думаешь. Мы с твоим Юркой знаешь как подковали моего Конька-Горбунка! Он и по долинам, и по взгорьям летает теперь сказочно! А уж по ровному асфальту!..

– Годится! – наевшись, Луканенкова была готова теперь лететь хоть на край света. – Только вначале надо мальчишек определить под крыло...

– Мы с Анькой после того, как пристроим ребят, можем поехать в Рязань, полечить твоего "осла", – вызвался Алексей.

– "Мы с Анькой, мы с Анькой", – передразнила его Марья Павловна. Рожу свою бандитскую сначала в порядок приведи, а то хорош будешь возле чужой тачки с такой физиономией...

– Кстати, если не возражаешь, мы воспользуемся ею на обратном пути: наверняка тоже придётся не сегодня-завтра в Москву смотаться. – Алексей пояснил в раздумье: – Хочу порыться в своих домашних архивах. Правда, там и так уже достаточно пошуровали, но вдруг что-то осталось?

– Не советую! – предостерегла его следователь. – Что там наверняка осталось – так это наблюдатель. Стоит тебе, а особенно "вам с Анькой", появиться, – хлопот не оберётесь! Давай лучше мы с Шуриком заскочим. Скажи только, что искать и где?

– Все фотографии, относящиеся к раскопкам... А где... Я и сам бы теперь хотел это знать!

Марья Павловна выгоняюще махнула рукой:

– Ну-ка, брысь! Дайте мне собраться. Отведите лучше мальчишек в монастырь, от греха подальше.

Анну она задержала, попросив помочь.

– Маш, но ведь я-то день теряю! Мне же надо что-то делать!

– А ты его не теряй, а используй – на все сто! – поучала её по бабьи Луканенкова, когда Анна помогала ей натягивать на больную ногу брючину немыслимо сиреневых летних штанов. – Не, погоди, рубашку я сама, я же не паралитик... – и пояснила: – раз Бог дал тебе день роздыха, возьми его, как подарок, и просто отдохни. У тебя под боком потрясный мужик, который только что в рот тебе не заглядывает. Да я бы такого с руками оторвала, не будь у меня моего дальнобойщика!

Анна запротестовала, правда, довольно неубедительно.

Маринке стало жутко неудобно: она не рассчитывала, что её слежка во благо Юры превратится в обычное подслушивание женских секретов. К тому же, что ей теперь делать? Ведь мать сейчас уйдёт и наверняка запрёт её в номере на ключ. Объявиться? Ни за что!

Девчонка поглядела на приветливо протянутые к ней и одновременно грустно склонённые ветки берёзы... Они казались достаточно надежными... Да и не высоко здесь. Подумаешь, второй этаж! Маринка решилась. Она обвязала косу дважды вокруг шеи, чтобы не цеплялась по дороге, взобралась на перила балкона, сбросила на землю купальник, проследила взглядом, где он упал, примерилась и... ровно через две секунды спланировала вниз на самой распечальной берёзовой ветке... Куда-то вверх удалился материнский голос, втолковывавший Юркиной матери:

– Согласись, возле детей тебе светиться нельзя. Предпринять что-либо ты тоже не можешь: всё равно должна сейчас дожидаться, пока Марья Пална привезёт тебе информацию. А уж я землю буду носом рыть – можешь не сомневаться! – Следователь щедрой рукой протянула Анне собственный купальный костюм. – На, пользуйся, пока меня нет.

– Да я не влезу, – благодарно пробормотала та.

– Влезешь, влезешь! А не влезешь – найдёте местечко поглуше и – в чём мама родила! – подзадорила она вконец засмущавшуюся Анну. – Не комплексуй! Ты ещё – ого-го! – знаменитый смех Марьи Павловны раскатился по всему этажу, достигнув холла, где уже с некоторой долей нетерпения прохаживались Алексей и Саша Трегубов.

Капитан Луканенкова взяла пакет, в который запихнула медицинские журналы и документы, засунула туда остатки сыра, предварительно завернутые в целлофан, оставила дочери на столе записку и повесила на плечо дамскую сумку.

– Зови мужиков, я готова!

– По коням? – экскурсовод своего двухколесного уже запряг.

Марья Павловна отдала последние распоряжения Ане и Алексею:

– Чтобы головы себе сломали сегодня, вспоминая, куда Арбузов мог заныкать бумаги, – и подмигнула пунцовой Аньке, сделавшей ей в ответ "страшные глаза": – Не зря же я вас тут вдвоём оставляю, соображаев этаких!.. За Маринкой присмотрите, если мы с Шуриком вдруг вздумаем закатиться на обратном пути в какое-нибудь злачное место, бездомные вы мои!

Сунув Алексею ключ от комнаты и повиснув на скульпторе, Марья Павловна покинула номер – только хохот и проклятия в адрес больной ноги покатились по коридору...

– На что это она намекала? – ехидно прищурился Алексей, глядя на алые щеки свояченицы.

– Ни на что не намекала, просто... купальник вот забыла! Лёш, пойдем скорей отсюда, – засуетилась Анна, боясь остаться с ним наедине и чувствуя на себе жадный взгляд мужчины. – А то вернётся Машкина дочка и испугается, увидев нас: мы же ещё лично не знакомы!..

* * *

Лично не знакомая им, но заочно знавшая теперь всё семейство Маринка в это время обшаривала берег в поисках Юрки Арбузова.

Как назло, пацана нигде не было. Она вдоль и поперёк облазила лесок наверху, кусты внизу и, уже отчаявшись, опустив голову, побрела по кромке воды мимо отдыхающих в сторону монастыря. Навстречу ей, так же уныло шагал мальчишка. Они заметили друг друга, когда стояли почти нос к носу.

Дети одновременно завопили:

– Маринка!

– Юрка!

– Слушай, что расскажу!

– Нет, вначале я!

Они остановились, огляделись по сторонам, потом присели на песок и, приблизив голову к голове, шепотом начали оживлённо обмениваться потрясающими новостями.

Когда Маринка рассказала, что речь идёт о каких-то бумагах Юркиного отца, которые могут обеспечить возвращение Мани, парень задумался... Глаза его застыли, завороженно глядя в одну точку, казалось, стали ещё больше.

Маринке не терпелось всё побыстрее узнать:

– Ну?..

– Чё ты "нукаешь" без конца?.. Видел я кое-что! – сжалился наконец Юрка. – Только не знаю – те это записки, или нет.

– А где они лежали? – Не давала она ему покоя, опять сильно картавя... – Р-раскажи всё подр-робно!

– Я считаю, что ты должен сообщить об этом опекуну! – безапеляционным тоном, взятым напрокат у Марьи Павловны, сказала Маринка.

– Ну вот еще! – возразил Юрка. – А что если это какая-нибудь ерунда? А они с мамой наверняка помчатся туда проверять, рискуя из-за неё жизнью?! Нет, я должен сам всё проверить.

– Но ты же даже не знаешь, что же это должно быть! – нервно зажужжала девочка.

– Так ведь они и сами не знают. Ты же говорила, что надо найти какие-то археологические записи отца. Я смотаюсь туда, достану эти бумажки и, если это не то – ничего не скажу ни маме, ни дяде Лёше. Так им не придётся зря надеяться! – Юрка был на редкость сообразителен!

– А ты не думаешь, что тебя станут искать, будут волноваться, пока ты "мотаешься"? – в Маринке заговорил материнский инстинкт.

– Не-а, – хитро прищурился парень, который передоверил мать опекуну. У них сегодня первый выходной за много дней. Меня дядя Лёша предупредил, что днём они не появятся, он возьмет у дяди Саши краски и пойдёт с мамой в какое-нибудь глухое место "на этюды". А это – до самого вечера! – поделился своим знанием художнического дела Юрка.

Девочка призадумалась.

– А как же ты туда поедешь? У тебя же денег нет на дорогу!

Он только беспечно махнул рукой:

– А, ерунда! Есть много способов...

– Знаешь что? – решила вдруг Маринка. – Я поеду с тобой. И не возражай! Со мной тебе будет безопаснее: меня-то никто не похитит! Тем более, что моя мама тоже на весь день уехала в Москву. Только надо сделать так, чтобы знали, где нас искать, если вдр-руг что...

Во первых, решила достойная дочь Луканенковой, Юрка зайдёт к матери Варваре и подбросит ей записку. Это – обязательно!

Во-вторых, Маринка забежит домой (то есть, в номер), закинет купальник и возьмёт денег на дорогу: она принципиально никогда не ездит зайцем.

Кроме того, ей тоже надо оставить какую-нибудь успокаивающую весточку для мамы (естественно, без подробностей: что же она, не понимает?).

В-третьих, надо сообразить что-нибудь насчет еды. Ну, это она тоже берёт на себя!

Выполнив все пункты данного плана, дети встретились на автобусной остановке в сторону Рязани...

* * *

Марья Павловна с сомнением оценивала хлипкий, на первый взгляд, мотоцикл:

– Неужели ты считаешь, что мы подходим друг другу?

Мотоцикл отвечал ей презрительным молчанием. Даже руля не повернул!

– Экий ты обидчивый какой! – фыркнула следователь. – Ладно, тебе же хуже: и не таких обламывали!

Она попыталась оседлать "гнедого", но тот завалился на бок и придавил капитана. Анна с Алексеем застали только финал сцены, когда Луканенкова уже выползала из-под почти одержавшего над ней верх взбесившегося иноходца.

– Маш, ты что там валяешься? – развеселилась Анна и тут же пожалела: она, видно, ещё не слишком хорошо знала, что капитану Луканенковой палец в рот не клади!

– Это я вам новые позы демонстрирую! – злорадно отбрила Марье Павловне. – А то у тебя опыта маловато!

Алексей помог ей подняться и не преминул укоризненно заметить, кивая в сторону Анны:

– Ты мне её не развращай! Что я потом буду делать с таким опытом?..

– Тьфу на вас, одно только на уме!

Анна разозлилась и ушла на дорогу..

На автобусной остановке в сторону Рязани на лавочке "загорали" Юрка и длиннокосая девочка.

"Так вот она какая!" – с интересом подумала Анна, издали любуясь красой и гордостью Машки, сослужившей столь добрую службу: благодаря ей, познакомились Юрка с Маринкой, а затем судьба свела с её деятельной мамашей и Анну.

Алексей и автобус подошли одновременно...

– Стой, Юрка, куда?.. – сердце у Анны выпало через пятки и покатилось по дороге вслед за сыном.

– Подожди меня здесь! – крикнул ей Алексей.

Через минуту он газовал рядом на мотоцикле скульптора.

– Прыгай!

Они стартовали, когда ещё даже не развеялась пыль от колёс автобуса и догнали его на первой остановке.

– И куда вы направляетесь, позвольте узнать? – лицо опекуна было приветливым и спокойным, на Анне же лица не было вовсе.

Дети, виновато опуская головы, высадились из автобуса, искоса посматривая друг на друга, начали что-то мямлить насчет интереса к Рязани и её кремлю... Анна села на землю, закрыла руками глаза. Маринка бросилась к ней, стала утешать:

– Вы не расстраивайтесь так! Мы к вечеру бы вернулись. Проверили: те ли бумаги, или не те, и – вернулись! Я даже денег на дорогу взяла!

Анна подняла голову:

– Какие бумаги?.. Что?.. Что?..

Юрка осуждающе глянул на болтливую подружку. Маринка виновато теребила косу.

Теперь ему ничего не оставалось, как всё рассказать матери и опекуну...

– Знаете, когда я прятался у бабы Веры в доме, я лазил везде, по всем шкафам и ящикам. Есть-то хотелось! – Он будто оправдывал своё любопытство.

– Ну?..

– Что "ну"? Ничего там не было, кроме старых тряпок, спиц и мышей...

– А ты всё осмотрел?

– Всё, кроме подпола. Там в первый день воды было по колено: после дождей – почва сырая... – тянул Юрка. – Зато, когда подсохло, я и туда слазил.

...Когда Юрка спустился в темный подпол с огарком свечи, на пустых полках он не нашел ровным счетом ничего съестного, кроме заплесневевшей свёклы и пустой огромной бочки, в которой остался лишь еле уловимый запах рассола. Голодный мальчишка хотел забраться на полусгнивший шаткий табурет, чтобы вылезти из противной лужи и осмотреться ещё раз получше.

Деревяшки и жердочки рассыпались под ногой, будто карточный домик. Что-то глухо стукнуло о земляной пол... Юрка увидел среди порушенного гнилья нечто похожее на ящик.

"Клад!" – была первая мысль. Но рассматривать внизу он не стал, скоренько поднялся в кухню.

Ящик был металлический, с запором. Юрке пришлось немало повозиться, прежде чем он его поломал. Каково же было разочарование, когда вместо спрятанных там пачек с деньгами, он нашел несколько толстых отсыревших блокнотов со склеенными страницами и какие-то наспех засунутые между этих страниц бумажки, чертежи, рисунки, записки...

Мальчик разозлился, запихнул всё обратно и снова кинул в подпол, даже не проследив, не открылся ли короб, скатываясь по лестнице. Эпистолярное наследие и мемуаристика Юрку пока что не интересовали... Он со злостью снова прихлопнул крышку подпола, закрыв его, как и раньше, половиком...

– Всё, – сказал он.

– Вы ведь ищете какие-то бумаги, – добавила Луканенкова-дочь. – Мы хотели их вам доставить.

Взяв с детей клятвенное обещание вернутся и оповестить Марью Павловну о том, что её поездка в Москву переносится, и обязательно сообщить причину (в этом мать почему-то доверяла Маринке больше, чем сыну), Алексей с Анной отправили их обратно в Солотчу.

– Ань, ну ты уже отошла? – тревожно разглядывал её художник.

– Ага, чуть было не "отошла"! – Анна дрожащими руками торопливо пыталась отцепить пристегнутый к багажнику шлем. – Поедем скорее! Сердцем чую: это те самые дневники Бориса!

Запихнув под колени юбку, чтобы не задиралась от встречного ветра, захлебнулась воздухом, спряталась за широкой спиной Алексея, Анна закрыла глаза и, преодолевая страх, понеслась вперёд в обнимку со своей надеждой.

* * *

Марья Павловна по всем правилам отчитала дочь, укоризненно покачала головой на Юрку и послала их вместе обратно в монастырь:

– Чем матерей пугать, лучше бы проверили, как там Катя с мальчишками. Да и в хозяйстве женском лишние руки всегда сгодятся! Павел, небось, уже давно граблями машет!..

Выполнив свой родительско-воспитательский долг, она обратила внимание на Трегубова, удивленно воззрившегося на пустующее стойло резвого "гнедого".

– Ускакал твой жеребчик! – обрадовала она парня, в унынии привычно подкручивающего ус. – Вернётся, не беспокойся! Седоки у него опытные, не чета мне! Ты лучше скажи, что нам-то с тобой делать? Я в том смысле, что ехать совсем не могу! – Следователь показала с усмешкой на больную пятку. Армия разбита, конница бежит!

Саша пожевал губами, почему-то покосился на мастерскую, потом предложил:

– А что, если я съезжу в Рязань и привезу ваш "москвич"?

– Хорошая мысль! – обрадовалась Марья Павловна. – Не брошу я его ни за что! Ты вообще-то в них разбираешься? Вижу, вижу! – увидела она тактично-изумлённый взгляд Трегубова. – Да там делов – на копейку: что-то с подачей бензина.

Она протянула ему царственным жестом ключи от зажигания.

– А вам Аня или Арин говорили что-нибудь про кассеты? – осторожно поинтересовался скульптор, зорко подметив прекрасные линии руки.

– Видеосамопал? Ес, оф кос! – с чистым рязанским произношением у Марьи Павловны было всё в порядке. – Давай, оставь мне, какие надо, я просмотрю, пока детей нет, может – знакомого кого увижу. У твоего видюшника пульт есть, чтобы мне не вставать?..

Трегубов поставил возле шумной милиционерши свежезаваренный чайник ("Это что – намёк на мои автомобильные проблемы?" – звонко расхохоталась Марья Павловна), связку баранок и вазочку с вареньем и отправился за покинутым заслуженным "старичком".

12.

"А после его ухода мы ещё долго говорим о том, какой он изысканно утонченный кавалер."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья"

– Вы были правы, мадам, – галантно подтвердил скульптор с французским прононсом через какой-нибудь час-полтора, – всего-навсего жиклёр надо было продуть!

– Песочек сыплется... – огорчилась Марья Павловна, мимоходом кивнув в ответ хозяину. – Совсем старый стал...

Она с напряженным вниманием всматривалась в лицо на экране. Там вполоборота к Кофру (которого было нетрудно определить по "нарисованному" Алексеем и Анной словесному портрету,) сидела одна очень знакомая для неё личность... В течение последнего часа этот высокообразованный по виду сноб уже не раз мелькал в компании иных личностей, отнюдь не страдавших избытком интеллекта. Некоторых из них капитан Луканенкова даже знала: они фигурировали в качестве главных героев разных дел – по линии хищения ценностей.

Больше всего её озадачивало то, что она точно встречалась с этим типом нос к носу в управлении, не далее, чем два месяца назад. И раздражало, что она, ну – никак, не могла вспомнить имя этого человека (хотя, что тут странного: по её-то делам он никогда не проходил).

– Слушай, Смыслов, – вдруг оговорилась она, – вспоминай, кто это?

– Мадам, вы не у себя в управлении, а на отдыхе в Солотче! – напомнил ей Трегубов.

– На отдыхе, будь он неладен, – подтвердила Марья Павловна, – а мне позарез нужен Смыслов!

– Ну, в чем же проблема? Давайте ему позвоним! – предложил скульптор.

– Нет уж, сыта я Рязанским переговорным по горло! – от возмущения она чуть не смахнула чашку со стола ("А ещё Маринке говорю, что она Безручко!" – пожурила сама себя Луканенкова). – Мне надо видеть его лично, показать вот этого типа, узнать: кто такой, и – как можно скорее!

– Хотите, я его нарисую, и мы отошлём вашему коллеге по факсу эту личность?

– А ты сможешь? – недоверчиво поразилась капитан.

Причем, её удивила не столько способность Саши воспроизвести "личность" на бумаге, сколько – возможность отослать из этого захолустья по факсу.

– Еще будучи в Москве, я зарабатывал на пропитание, просиживая за ватманом с углем и пастелью в подземном переходе. А что касается передачи на расстояние – до нашего провинциального местечка тоже докатились признаки цивилизации, – начал Трегубов и тут же вспомнил, какие ужасающие её следы видел прошлой ночью в доме у Пышки.

– Нет, в самом деле? – восторгу следователя не было предела: Трегубов, голубчик, выручай! – она заговорила кабинетно-просительными интонациями.

Если к скульптору с какой-нибудь просьбой обращалась представительница прекрасного пола, да ещё с такими руками...

Через полчаса срисованный со стопкадра портрет был готов.

– Удобно работать, когда совсем не вертятся, – похвалил натурщика Трегубов.

– Как живой! – Марья Павловна расцеловала Сашу, приведя его в немалое смущение. – Откуда будем факс отправлять? – деловито осведомилась она.

– С нашего местного переговорного, – открыл ей "страшную тайну" Трегубов. – Там такие милые люди работают!..

– А зачем им факс? – любопытство, перешедшее в профессионализм, всегда одерживало в Марье Павловне верх над резоном (иначе она бы не "влипла" так глубоко в эту историю).

– Да это – личный! Просто на службе его держать сподручнее: лучше охраняется, – объяснил искусствовед.

С чистенькой старорежимной почты портрет был "экспортирован" в Управление очень быстро, что в самое сердце поразило любительницу современной техники. Смыслов подтвердил получение по телефону (и связь отсюда работала отменно, не то что в Рязани прошлой ночью). Не зная, можно ли свободно говорить, он лишь намекнул Марье Павловне, что нашел в архивах кое-какие интересные факты по поводу раскопок, которыми руководил Борис Арбузов.

Вась-Вася явно находился в затруднении. Он умолял Марью Павловну приехать: так надо было с ней посоветоваться. В последней экспедиции нежданно-негаданно погиб студент... Трагический несчастный случай, однако, его мать говорила, что не верит в случайность.