Текст книги "Ферзи (СИ)"

Автор книги: Татьяна Чернявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)

Забившись обратно в свой угол и для пущей надёжности прикрывшись парочкой мешков, Яританна поджала к груди коленки и сильно зажмурилась: молиться с её нынешним статусом было бесполезно. К ней сразу же присоединилась икающая от накатывающего хохота Алеандр, решив поддержать испуганную подругу или, что более вероятно, опять не удержавшись на ногах. Виль, ухитрившись перебросить в одну руку все цепочки управления, наклонился за заговорённым мешком, скептично взвесил его и на следующем вираже, несильно запахнувшись, швырнул в поблёскивающую сферу купола. Снаряд беззвучно пролетел сквозь преграду, будто её и не было, и скрылся в полумраке леса.

– Э-э-э, – сконфуженно прокомментировал этот полёт вор, не ожидавший, видимо, даже такого результата при полнейшей непроницаемости границы и теперь ошарашено оглядывающий поверхность.

На месте полёта мешка барьер казался таким же цельным и невредимым, как и ранее, радовал взгляд единством переливов и лёгкой предупреждающей пульсацией. Неожиданно пространство прорезала ядовито-зелёная трещина, к ней присоединилась другая, третья легла корявой куриной лапой, четвёртая, пятая. Вот уже настоящая паучья сеть расползалась перед ступой, росла, множилась и непрестанно сыпала в стороны мелкими корешками новых трещин.

– Этого просто не может быть, – подался вперёд Снежев, словно не веря в происходящее.

И тут это случилось. Из глубины пространства, находящегося будто бы вне той или иной стороны преграды, послышался перезвон. Тихий почти мелодичный звук коровьих ботал, что стремительно нарастал, приближаясь, словно обезумевшее немое стадо гнали прямиком на них, желая сровнять с землёй.

– Трупы-ы-ы врагов из зе-е-емли восстаньте-е-е, – тихим, подрагивающим голосом, что низко вибрировал, пробирая до костного мозга сильнее стонов призраков и умертвий, затянула Яританна, стремясь собственным пением унять гнетущее чувство чего-то ужасного.

Паутина разломов треснула. Брызнули в стороны мелкие осколки чужого заклятья, раскалённые до слепящего сиянья, разрывая пространство для первой ударной волны, что опрокинула растерявшегося парня вместе с остатками вырванных из передней панели управляющих цепей, со звоном рассыпавшихся по днищу.

– Слышите-е-е? Чуете, чья-а-а плоть се-е-ейчас в огне? – тянула духовник чуть громче, но всё так же безобразно не попадая ни в одну ноту.

Удар сотряс небеса и землю, сцепив замершую меж ними ступу и неистово швырнув в противоположную сторону, пробивая разросшимся боком ставший хрупким, как перекалённое стекло, купол. Щедро полетели на головы и плечи беглецов жгучие искры варварски сокрушённого заклятья. Завизжала перепуганная Алеандр, стряхивая с волос шипящие комки чар.

– Э-э-это инквизиторски-и-ие мант-и-иии, – отчаянно дрожа от страха и боли, продолжала завывать Чаронит, стискивая в руках неровные скобы.

Яростно визжал ветер, свистели проносящиеся мимо ветки и рвался воздух, не доходя до лёгких, холодный, резкий, почти обжигающий. От невыносимого давления трещали зачарованные доски, дугою выгибаясь и пузырясь. Хрупкие человеческие тела сжимало тисками, давя мелкие сосуды и натягивая жилы струнами демонского инструмента. Закладывало уши, грозясь прорвать барабанные перепонки в стремленье растереть черепную коробку. Алеандр уже не визжала, лишённая возможности вздохнуть, она лишь закрывала голову, сжимаясь сильнее, словно это могло облегчить страдания тела.

– Жгут костёр по мне, жгут костёр по мне, – погребальным набатом билось в воспалённом мозгу духовника продолжение куплета, что однажды переложил отец из очередной царской патриотической песенки.

Старинный способ унять страх и отчаянье больше не приносил успокоения, лишь обострял боль в неестественно вывернутом хребте, что вопреки законам природы, удерживал свою целостность под гнётом.

Вдруг ступу рвануло в сторону и скорость, что несла их вперёд, ударила в днище, вращая артефакт безумной центрифугой. Смешались в едином потоке непрекращающегося вращенья усеянные тучами небеса, земля и погнутая обшивка. Слились в сплошной поток людские тела и грязные сумки. Казалось даже хрупкие души, вырванные из тел, погрязли в этом месиве, теряя крохи самости и расщепляясь первоэнергией.

То, что их полёт завершился, Алеандр определила лишь по специфическому звуку, доносящемуся откуда-то сзади. Собственно то, что это сзади помутнённый разум смог определить, и послужило восстановлению крох самоощущенья и осознания факта собственного присутствия во вселенной. Девушка с трудом оторвала трещащую по швам голову от чавкающей мшистой кочки и повернулась на звук. Стоящую на четвереньках Яританну жестоко рвало. Девица ещё пыталась совладать с организмом, но слабое нутро не желало поддаваться волевым усилиям.

– Мы реально живы? – не своим голосом уточнила Алеандр, чутко прислушиваясь к нарастающей боли в собственном теле и с каким-то удовольствием, констатируя по ней полноту своего состава. – Нужно Триликому посвятить что-нибудь...

– Посвяти ему мозги, всё равно вы с Яритой ими не пользуетесь, – простонал Виль, валявшийся неподалёку в позе лягушки, трижды перееханной телегой.

– Ну, мы же спаслись, в конце концов! – попыталась пожать плечами травница, но мышцы лишь слегка сократились.

– О-о-о, это всё объясняет, – ядовито прошипел парень.

– Честное слово, – подала голос трясущаяся от пережитого Танка, – это был не совсем тот эффект, на который я рассчитывала.

***** ***** ***** ***** *****

От холодной, выстуженной днями ненастий и ливней земли поднимался сизый пар. Очаги еще кипящей после взрыва силы мелкими озерцами были разбросаны на пару вёрст по округе. Клокоча и шипя, они время от времени выбрасывали высоко вверх потоки обжигающей энергии оставшейся от осколков рухнувшего купола. Их сила уже не прожигала мох и не облизывала огнём стволы деревьев предтечей торфяного пожара, но смрадно чадили чёрные ореолы выжженной земли вокруг врезавшихся в землю частиц заклятья настолько странного и чуждого замковой системе чародейства, что непонятным было само его существование, не говоря уже о дезактивации. Красовались вычерненными боками вековые сосны, что взрывной волной изогнулись бараньими рогами, наклоняясь облысевшими макушками к земле так близко, что подчас врывались верхними ветками в корни соседок. Вырванный дёрн оголял пласты песка и глины не хуже следов Второй Битвы Чародеев, когда земля оказывалась обезображена до кусков гранита. Нерукотворные курганы закопченной грядой опоясывали некогда благодатную поляну. Из их недр время от времени доносились стоны и хрипы погребённых заживо стражников, что, в отличие от чародеев, не могли активизировать защиту. Кому-то удавалось барахтаться в иссушенной земле самостоятельно, высвобождаясь из ловушки, пока хватало сил и воздуха в лёгких. Кто-то, будучи отброшенным вглубь леса, обошёлся лёгким испугом и по мере сил помогал выкапываться товарищам. Немногие Мастера, сохранившие после изнурительной осады остатки резерва, вяло и дезориентировано шатались от кургана к кургану, вытягивая наиболее активных крикунов, не разбирая к какому лагерю взывающий о помощи относился до взрыва. Для раскалённого песка все были равны.

– Собрать раненых! Связать пленных! Оцепить территорию! – отдавал приказы Шматкевский, курсируя меж группами истрёпанных подчиненных, что в большинстве своём впервые столкнулись с действительно сильным чародейством и теперь пребывали в состоянии глубокого потрясения и культурного шока, не реагируя даже на собственные повреждения.

Его команды слаженно игнорировались. Обычная городская стража, какой бы тренированной и профессиональной ни являлась, к катастрофам такого масштаба морально готова не была и сейчас просто радовалась факту собственной жизни; подмастерья, что не иначе как чудом укрылись за валуном и даже успели выбраться оттуда раньше, чем его прожгло осколком, сейчас восхищенно пялились на масштабы разрушений и едва не визжали от детского восторга, когда очередной гейзер подавал струю силы в небо; чародеи поопытнее от этого зрелища, напротив, кривились и вздрагивали, различая отголоски тёмной силы. До начальства, пусть и прекрасно себя зарекомендовавшего, никому не было дела.

Возможно, если бы голос Мастера-Боя звучал хоть чуточку громче, его приказы возымели бы больший эффект, но сорванные на осаде связки не позволяли напрягаться сильнее обычного, а при попытке усиления чарами любой хрип превращали в такое рычание, что в грозном мужчине ещё, чего доброго, могли заподозрить оборотня. Попасть под такие подозрения сейчас мог каждый третий, красуясь следами отрикошетивших заклятий, ожогами разной степени опасности. На грязных лицах чародеев от заклинания ночного зрения по-звериному блестели глаза, а потёки собственной крови запросто могли сойти за следы приближающегося безумия. Самым опрятным сейчас, скорее всего, был Курлячев, который для поддержания иллюзий сидел отдельно на одном из деревьев и в атаке на странный купол участия не принимал. Сейчас его нигде не могли обнаружить, но, раз уж странные гигантские уродцы продолжали топтаться среди изогнутых деревьев, изредка пиная зазевавшихся бандитов, то в числе покойников начальника чародейского отдела Васюковского отделения княжеской стражи тоже не числилось.

– Махтер! Ты только глянь! – восторженно завопил Сивилий, сияя поредевшей улыбкой.

Забросив благородный поиск и извлечение засыпанных, он стоял на гребне земляного вала и с ликованием рассматривал то, что осталось на месте некогда отлично укреплённого поместья. Редольф с большим трудом (левая рука после взрыва двигаться отказывалась) вскарабкался следом, для себя решая, отчихвостить нерадивого подопечного за отлынивание от работы или сделать вид, что ничего не случилось, чтобы лишний раз не драть горло.

Внутри огромного, вытянутого лучом котлована шёл снег. Крупные хлопья серовато-белого пепла, подхватываемые остаточными токами силы, взмывали в мутное ночное небо и, медленно кружась, по большой дуге опускались на каменные обломки траурными "сугробами", чтобы уже спустя мгновенье снова быть поднятыми в погребальный хоровод. Мельчайшие частицы их белёсым туманом витали в этом потоке, оседая мягким налётом на изрытой бороздами земле. Седые исполины разрушенных стен поверженной армией жались друг к другу. Взрывной волной их разметало по окружности воронки так, что лишь искривлённый, местами выгнувшийся дугой фундамент напоминал о былом расположении строений. В пепельной круговерти едва просматривались грязные комья, что были когда-то живыми телами и вряд ли даже осознали момент своей смерти. В лишённом звуков воздухе, что так и остался вертеться в своём невидимом куполе, остро пахло горелой плотью и нежитеводческой псарней, разбросанной ныне, наверное, на половину леса.

– Круто, йа!?! – Сив как-то по-детски неуверенно заглянул в лицо куратору, что совершенно не сочеталось с внешностью отъявленного головореза.

Юноша как будто и не ощущал гнетущего энергетического фона, что плотно окутывал воронку, расползаясь невидимыми отростками глубоко в чащу, и Мастер отметил для себя необходимость понатаскать паренька в этом вопросе. Так может случиться, что в следующий раз он и мимо открытого урочища пройдёт, не обратив внимания. Сейчас же молодому подмастерью было явно комфортно, хотя плещущиеся на дне котлована тёмные силы вносили хаос в общий фон, скручивая остатки резерва и вгоняя душу в глубокое уныние и трепет. Шматкевский устало нахмурился, пытаясь справиться с новым приступом головокружения, сопровождавшегося отвратительным писком в ушах:

– Алхимика мне сюда.

Как ни странно, в этот раз его тихий хрип был всеми услышан, и потрёпанного мужчину с грязной повязкой на ухе с завидным проворством впихнули наверх, едва не поддавая вслед сапогами. Умами выживших, тех, что пребывали в относительно здравом рассудке, правили сейчас эмоции, и страх пережитого, заставляя под действием распылённой по округе темноты судорожно искать виновного, чтобы свершив кару, избавиться от разрывающих душу чувств. Трубевской, подрастеряв всю свою былую насмешливость, потерянно ёжился, и сам ощущая, что роль великой жертвы и всеобщего козла отпущения оказалась уготована ему по какой-то вселенской несправедливости. Былые сослуживцы смотрели на его едва прикрытую рваньём спину с нескрываемой кровожадностью, готовые приступить к показательному самосуду.

– Что скажете, коллега? – максимально дружелюбно, насколько позволяла обстановка, поинтересовался Мастер-Боя, широким взмахом здоровой руки обведя изуродованное поместье.

Услышав это, Трубевской непроизвольно вздрогнул, почти ожидая обвинений, но благодаря многолетней выучке постарался взять себя в руки и повторил жест командира. На узкую желтоватую кисть тут же опустилось несколько пепельных хлопьев. Задумчиво растерев их пальцами, чародей понюхал белый налёт, чуть лизнул и даже, поплевав, растёр о слегка кровоточащую десну прежде, чем с толикой раздражения ответить:

– Понятия не имею, что здесь именно произошло, но, кажется, самоуничтожилось сразу несколько алхимических реактивов. Без лаборатории точнее не скажу, но вопрос не в этом. Вопрос в том, что могло вызвать их активацию.

– А Вы сами разве не чувствуете? – слегка усмехнулся Редольф.

– Ч-чернокнижие? – робко уточнил алхимик, невольно передёргиваясь от одной мысли о запрещённых чарах.

Шматкевский многое бы отдал, чтобы дела обстояли именно так. Чернокнижие, хоть и было повсеместно порицаемо и во всех учебных заведениях держалось под запретом, всё же и в подмётки не годилось настоящей некромантии, чей почти неуловимый след боевик обостренным чутьём улавливал в воздухе. Этого излучения не чуяли уже несколько веков, лишь в памяти крови осталось представление о нём, как страх у искусственно выращенного кролика перед лесным волком. Чародею от этого глубинного страха, туманящего голову, было неловко. Если чернокнижие искоренялось простым уничтожением запретной книги и слабым промыванием мозгов нарушителю, то с некромантами даже инквизиторский огонь справлялся через раз, отступая перед разрушительной заразой.

Его безрадостные размышления прервал шум возни за спиной. Погорелое братство, успевшее едва ли не побрататься на фоне общих невзгод, с недовольством и агрессией встречало выходящих из подлеска чужаков, сразу же начавших во всё вмешиваться. Прибывшие с отрядом штатные лекари без лишних приказов направились к раненым, распаковывая ПНСИ и расчехляя связки целительных артефактов, для тех, кто не мог задействовать регенерацию сам. Два алхимика с завидной сноровкой разворачивали небольшую походную лабораторию и опасливо соскребали чёрные отложения на месте упавших осколков. Оставшиеся без работы боевики шатались меж выживших, пробуя отделить своих от чужих, чем вызывали одинаковую ненависть с обеих сторон. Затянутые в новенькие боевые костюмы, с мягкими огнеупорными масками и шипастыми вставками серебра на плечах и шее, они казались смешными и нелепыми среди грязных, оборванных и окровавленных людей, что взирали на явившуюся помощь почти с ненавистью.

– Как всегда вовремя, – не скрывая разочарования, проговорил Шматкевский и стал спускаться со своей обзорной площадки.

Заметив какие-то действия среди покалеченного населения, бойцы подкрепления приободрились в надежде хоть как-то разобраться в происходящем: найти среди контуженных или хотя бы определить по нашивкам командира никак не удавалось. Двое боевиков сразу же отделились от группы.

– Глава третьего звена Ратур Киреев, – коротко представился шедший впереди, слегка отогнув край маски, чтобы продемонстрировать знак особого отряда замковых боевиков. – Мы должны были отойти под начало Мастера Шматкевского, но раз его ещё не нашли...

– Я – Шматкевский, – совершенно невесело хмыкнут чародей.

– ...! – шокировано вскрикнул второй, чей голос показался командиру смутно знакомым; видимо, доводилось вместе служить или проходить бесконечные показательные учения.

Если судить по удивлению боевика, на себя Редольф смахивал сейчас очень отдалённо. Собственно и чувствовал он себя соответственно, а потому не стал растягивать необходимые представления:

– Вы опоздали. В ходе операции по захвату, спровоцированной стороной неприятеля, объект самоликвидировался. Причины произошедшего пока не выяснены. Проверьте болтуны: наши разряжены. При наличии связи, сразу же вызовите, экспертов. Да, и оцепите периметр хоть на время, неизвестно, как далеко эта гадость разлетелась.

– Что точнее произошло? – не унимался Киреев, что за свою жизнь и немалый боевой опыт не видал паршивей места и гаже энергетики.

– Главный! – окликнул его один из бойцов, волокший за шкирку трясущегося, но на удивление почти не пострадавшего мужичка в форме городской стражи. – Смотри, кого мы нашли неподалёку.

Узнать в жалком, зеленоватом от страха человеке начальника чародейского отдела Васюковского отделения княжеской стражи было не сложно. Он был почти не потрёпан, непозволительно чист и лишь выбитые зубы и заплывшая щека слегка извиняли бывшего командира в глазах соратников, хотя отсутствие следов крови или каких либо серьёзных повреждений, только добавляли его образу подозрительности. Мужчина расфокусировано смотрел перед собой и невнятно бормотал воззвания к Триликому, словно ему в череп вставили сборник молитв.

– Прямо с дерева сняли, идиота. Ствол на земле валяется, а этот так и сидит на ветке с выпученными глазами, – мужчину, не видевшего всего ужаса произошедшего, эта ситуация, кажется, очень забавляла, пусть и от одной ударной волны от эдакого "веселья" весь их отряд и посбрасывало с мётел, как учеников-первогодок. – Лучше на это гляньте.

Боец не без сопротивления (сквозь бормотание его даже попытались укусить) выдрал из судорожно сжатых пальцев Курлячева и протянул командующим средних размеров седельный мешок обычной ступы. Деталь лётсредства была практически целой, пахла протухшей кровью и слегка светилась полустёртым узором. Мужчины синхронно отшатнулись от подношения, чем вызвали недоумение боевика и мерзкое подхихикивание блаженного, тянущего к мешку скрюченные руки, измазанные чем-то сияющим.

– ...! – потрясённо повторил знакомец Редольфа на этот раз даже немного уважительно.

Его начальник серебряным клинком подцепил завязки опасного артефакта и с крайней осторожностью направился к копошащимся в реактивах алхимикам, стараясь лишний раз даже не вдыхать миазмов, исходящих от неизвестного заклятья.

Редольф проводил его взглядом и бессильно опустился на ближайший камень, переводя дыхание. Сталкиваться с некромантией было страшно, но куда ужаснее оказались напитанные ей руны, что, будучи даже извращёнными и ужасными в начертании своём, несли мощь сравнимую с сильнейшими артефактами древности. Создавалось впечатление, что за один вечер на волю оказались выпущены столько запретных сил, сколько не снилось даже элитным штурмовикам Царя. Некромантия, запрещенные артефакты, неизвестные реактивы, невозможные заклятья – и это только то, что являлось на поверхности обнаруженного болота. Шматкевский коротко взвыл, и тут же постарался взять себя в руки: ему ещё предстояло придумать, как об этом донести вспыльчивому приятелю, не вызвав у него самопроизвольного выброса.

День седьмой. Продолжение

Пронзительный петушиный крик разнёсся под сводчатым потолком, отразился от стен рвущими уши переливами и взвился высоко вверх к затянутому заклятьем проёму. Эхо его ещё звенело в покрытом сусальным золотом куполе, терзая слух собравшихся, как первые золотые искры священного сияния уже начали спадать благословением к началу. Они струились вниз по изогнутым столпам, щедро покрытым резной листвой диковинных деревьев, чьё место, казалось, скорее должно быть среди Небесных кущ, чем в этом бренном мире. На каменных ветках резвились длиннохвостые вестники-птахи, игриво топорща покрытые яркой эмалью перья, словно заманивая путников в глубины каменной рощи. Её стражниками стояли кумиры святых из чистого, не тронутого презренными разводами серого мрамора, наползая складками наброшенных хламид на плитки хитроумной мозаики. Фигуры их были величественны и непропорционально вытянуты, а лица суровы и полны внутреннего света и благородной самоотверженности. Строго смотрящие на собравшихся глаза, полные укора и возвышенного смирения, слегка светились, проникая в самые потаённые уголки души. От чего невольно любой начинал задумываться о собственной грешности и порочности. Проникнувшиеся величием и торжеством обстановки истово жались к водружённому в парадном нефе алтарному камню, благоговейно трепеща пред его сиянием и мощью. Обильно чадили заморскими благовониями встроенные в стены курильницы, пропитывая пространство густым дурманящим дымом, что в полумраке клубился рассветным туманом, въедаясь в кожу и одеяния. Молоденькие служки, обряженные в небесно-голубые мантии с белоснежными нашивками, ловко сновали у стен, меняя оплывшие свечи и подчищая жертвенные чаши от слишком крупных подаяний. Кумиры смотрели на это со снисхождением: их задачею было бдение за душами прихожан, а не служителей.

По сути и сияние нисходящей благодати, и полные мудрости взгляды каменных святых, и сам птичий крик здесь были бутафорией, веками подаваемой наивному народу, нуждавшемуся не в правде иль утешении, а поводе снять с себя ответственность за тяготы жизни. Крик священной птицы, что приветствует восход солнца и разгоняет демонов тьмы, уже давно не издавался самими пернатыми вестниками Триликого, а был просто записан на запоминающий камень и с равным успехом мог приветствовать любой час дня и ночи, не боясь потревожить покой сиятельного жречества. И, право, стоит ли возиться с птичницей в центре Новокривья, когда без лишних затрат и усилий вместо слабых крупиц непостоянного солнца на головы страждущих в любую погоду могут литься щедрые потоки чародейских искр, а зачарованные кристаллы в глазах истуканов непременно довершат начатое. Уж кому как не госпоже Ризовой об этом знать: сама же подшивала договор на сотворение иллюзий в годовой отчёт.

Вот из закрытых струящимся шёлком коридоров преисполненные торжественностью и собственной святостью явили себя младшие жрецы, на вытянутых руках неся изготовленную из красного дерева с янтарными вставками треногу, на которую, шедшие позади служки установили литую из серебра кафедру. Старшие жрецы со всем почтением и благоговением извлекли из запертой каменной клети большую, обитую бархатом книгу и водрузили её на кафедру таким образом, чтобы струящийся с небес луч света озарял её белоснежные страницы и лик читающего. Последним из коридора важно и медленно появился Верховный жрец. Двигаться быстрее почтенному старцу, чьё простое воскресное одеянье из-за золотой вышивки и нитей крупного морского жемчуга стоило дороже некоторых домов по окраине города, мешал регламент и взращенный, не иначе как строгими постами и полной аскезой, огромный живот, на котором параллельно полу лежал тяжёлый драгоценный символ Триликого. Опираясь на покрытый золотом и рубинами скипетр, служитель трижды обошёл установленный позади кафедры камень и неспешно взобрался на подготовленный постамент. Солнечный свет, окутав его фигуру, зажёг божественным сияньем дорогую одежду и высокий островерхий венец. Младший жрец поспешил перенять скипетр из унизанной кольцами длани, пока другой услужливо раскрывал перед Верховным священную книгу. Раскатистый, специально поставленный голос первыми нотами молитвенного напева разнёсся по храму, знаменуя начало богослужения.

Анэтта Ризова вздохнула с полёгкой и незамётно потёрла ноющую от длительного стояния поясницу: после первого гимна всех заставят встать на колени и можно будет случайно привалиться к стоящему рядом мужчине, не зря же он уже с полчаса рассматривает её прикрытую скоромным платком грудь. Блистательная помощница Главы Замка Мастеров ещё с детства страсть, как не любила все эти культовые сборища, тянущиеся порою по нескольку часов, но, будучи женщиной дальновидной, рано сообразила, что показное смирение и кротость на людях работают не в пример лучше врождённого благонравия. Да и где, как не в святилище можно было услышать новейшие сплетни из жизни сильных мира сего, что из опасения пред гневом Светлого Князя, никогда бы не просочились в чародейскую паутину или дневнушку? Где ещё можно было свести полезные знакомства с людьми высокопоставленными и власть имущими, чрез их набожных жён и маменек? Где, не теряя лица и репутации, найти себе обеспеченного любовника? Да и возможность, скромно опуская очи и розовея щеками, время от времени поминать наиболее запомнившиеся службы дорогого стоила в определённых кругах. Душе тоже от вдыхания баснословно дорогих благовоний становилось немного легче, не так хорошо, как телу после обычного обеда с кем-нибудь из приглянувшихся во время службы чиновников, но всё же.

Верховный жрец осенил всех знаменем Триликого и затянул новый гимн, в котором ему уже вторили, усиленные артефактами голоса молодых служителей и некоторых особенно ретивых и дотошных старух (бича всех святилищ). На изящное плечико госпожи Ризовой легла мозолистая рука плечистого младшего жреца совсем недурной наружности, не смотря на обязательное ритуальное покрывало на волосах и намечающийся профессиональный живот.

– Сестра моя, – вполголоса проговорил он, стараясь не привлекать внимания собравшихся, – исповедня освободилась.

Моложавая женщина лукаво стрельнула в его сторону глазами и с похвальным смирением последовала за жрецом в отдалённую нишу, закрытую резными деревянными ширмами от любопытных глаз и слишком чутких ушей. Не то, чтоб она прямо сейчас надеялась на маленькое приключение в компании представительного молодого мужчины, всё же и возраст, и статус уже не позволяли так неподобающе чудить, но чуточку заслуженных восхвалений получить себе она могла позволить. Да и многие её давние знакомцы не брезговали святилищными исповеднями для важных разговоров и передачи ценных известий: обстановка уж очень располагала. В любом случае, посещение её обещало времяпрепровождение куда более полезное и занимательное, чем протирание юбки в общих рядах.

– Ты рада, сестра моя? – спросил немолодой, весьма скромно облачённый жрец, стоявший в темноте потайного коридора, стоило спине красивой женщины скрыться за дверью одной из исповедных кабинок. – Триликий подсказывает мне, что эта грешница задержится до конца службы и, может, и вовсе пожелает удалиться от бренности мира, коли, конечно, не затеряется в каком-то переулке, возвращаясь домой. Мою душу переполняет скорбь, стоит подумать, сколь опасно привлекательным женщинам одним гулять по городу.

Его собеседница, сидящая рядом на небольшом мягком топчане, великодушно кивнула, не утруждая себя даже благодарной улыбкой. Лицо её оставалось невыразительным и спокойным, как и подобает статусу убитой горем родственницы столь известного и влиятельного человека, как Глава Замка Мастеров.

– Надеюсь, это твоя последняя просьба к нам, – с нажимом уточнил жрец, недвусмысленно намекая на нежелательность таких встреч в будущем. – Мы согласились сделать одолжение в память о былых заслугах.

– Вы это делаете в оплату долга, – холодно прервала его женщина. – Не забывайте, с чьего попустительства вы занимаете это святилище.

Жрецу её напоминание явно не пришлось по душе, но мужчина ценой небывалых усилий сдержался от резких слов в адрес молодой нахалки, что не столь уж давно по наущению отца работала вместе с ним во благо общего дела, а добившись высокого положения, поспешила покинуть ряды активных деятелей, присоединившись к числу благородных патронов.

– И прошу учесть, что от неё Псы получит сведений куда больше, чем вы выкачиваете из мозгов вашей паствы, – добавила она, тяжело поднимаясь со своего места и покрывая плечи кружевным платком.

– Только на это и уповаем, – раздражённо улыбнулся жрец, не решаясь спорить с опасной гостьей. – Полагаю, больше ты меня с такими просьбами не побеспокоишь: это святилище, а не богадельня, чтобы человека так просто можно было переправить.

– Кто знает, кто знает, – кротко и восхитительно невинно улыбнулась молодая женщина и медленно двинулась вглубь коридора, задумчиво поглаживая изрядно выпирающий живот.

***** ***** ***** ***** ****

Тонкий лучик света скользнул по деревянным планкам, лишившимся своей жестяной защиты, прошёлся вдоль расщеплённых выбитых волокон, щерящихся ратью заноз и зубочисток, очертил буровато-зелёные рогозы экстремальной окраски и жадно приник к щели. Её обгорелые края, густо покрытые сажей, окрашивали его свет насыщенной охрой, смягчая, но не умаляя сиянье и настойчивость дневного диверсанта. Прорвав скопившуюся за ночь тьму, чёй рыхлый след душной взвесью пропитывал пространство под перевёрнутой ступой, луч алчно скользнул по ютящимся под ней фигурам. Среди седельных мешков, потрошеных и тощих, как плюшевый медведь в многодетном семействе, лежало трое. Измотанные тяжёлой ночью, они неловко жались друг к дружке в поисках тепла, что жадно впитывалось холодной землёй, едва освобождённой от полога слизкого мха. Луч лишь слегка коснулся белёсых волос одной, пробежался по худой спине другого и с каким-то извращённым упорством очертил контур девичьего личика третьей, остановившись аккурат на грязной щёчке с несколькими блёклыми веснушками, чуть проступающими сквозь здоровый загар. От его упорства успевший полинять маленький носик несколько раз чутко дёрнулся, словно сгоняя упрямого надоеду, и забавно сморщился, топорща шматки отделившейся кожицы. Тряхнув головой, девица попыталась укрыться от наглого света, но вместо этого ударилась лбом о что-то твёрдое, оглушительно чихнула и проснулась, совершенно неожиданно для себя самой и дремавшей рядом земляной жабы.

Растерянная девушка только и успела заметить, как с громким кваканьем скрылась в зазоре между землёй и стенками ступы ночная соседка. Алеандр Валент спросонья пребывала в состоянии лёгкой прострации, от чего бегство потенциального ингредиента сомнительной эффективности, но бесспорной необходимости восприняла достаточно ровно. Было ли тому виной столь неудачное столкновение с бронированным наручем, так и не снятым вором при поспешном бегстве, или бессонная ночь сказалась на связности её суждений, но травница пока с трудом соображала, где находится. Низкое, но довольно широкое пространство под ступой, которую вчера им совместными усилиями едва удалось перевернуть для создания хоть какого укрытия от редкого дождя, сперва показалось ей гробом или ящиком, в котором, по сплетням и многочисленным свидетельствам через границу перевозили рабов на продажу. В нём было темно, тесно и пахло так, словно предыдущих транспортируемых не вынимали по меньшей мере месяц. Постепенно чуткое обоняние девушки смогло различить знакомый запашок молодого болотца, сырой земли и нечисти. Общения с последней у молодого подмастерья вчера было в избытке, и если во время совместного сидения в яме, проходившего в тёплой почти дружеской обстановке, она ещё не умела его вычленять, то теперь, казалось, смогла бы узнать даже при остром рините. К счастью, кроме нечисти ещё слабо пахло кровью и пылью из потайного коридора, что не позволило как следует испугаться. Проморгавшись от налипшей на ресницы грязи, Эл приподнялась на локтях и попыталась если не выбраться из клубка тел, то хотя бы размять спину. От лежания на холодной земле её качественно скрутило, каждая мышца сейчас отзывалась острой болью. Не умаляло сей факт и то, что большей частью тела она всё же лежала на своих спутниках, сплетясь ногами с кем-то из них и щедро укрывая всех троих остатками юбки. Виль, к примеру, устроился значительно комфортнее, обняв за талию спящую блондинку и удобно пристроив голову на её мягких бёдрах. Желтовато-синее, покрытое редкой щетиной лицо вора не скрывало полного удовлетворения от жизни, несмотря на то, что ему самому приходилось служить подушкой для склонившейся на его спину духовника. Спрятанное в изгибе локтя лицо Чаронит плотно закрывалось пологом из грязных, свалявшихся за прошедшее время волос, от чего понять, насколько в такой позе удобно тенеглядке, не представлялось возможным.